Знаете, чем больше я живу на свете, тем сильнее убеждаюсь, что половина неприятностей в мире происходит оттого, что одни типы легкомысленно пишут рекомендательные письма другим типам, которые вручают их третьим типам. Это одна из причин, по которым можно пожалеть, что мы не живём в каменном веке. Я, как вы понимаете, имею в виду, что если б в те времена один тип захотел написать рекомендательное письмо другому типу, ему пришлось бы провести месяц, а то и больше, высекая его на булыжнике, и я не сомневаюсь, что тот, другой тип пронёс бы булыжник не более мили, а потом плюнул бы на все рекомендации и бросил бы его посередине дороги. Но в наши дни рекомендательные письма пишет каждый, кому не лень, а в результате страдают безобидные парни вроде меня.

Заметьте, всё, что я говорил выше, испытано мной на собственном опыте. Я не стану кривить душой и честно признаюсь, что перво-наперво, так сказать, когда Дживз сообщил мне — это произошло недели через три после моего прибытия в Америку, — что какой-то придурок по имени Бассингтон-Бассингтон явился ко мне с рекомендательным письмом от тёти Агаты… о чем это я? Ах, да… Я честно признаюсь, что перво-наперво я воспрял духом. Видите ли, после довольно неприятных событий, заставивших меня покинуть Англию, я никак не ожидал получить от тёти Агаты весточку, потому что она не могла написать мне ничего, что прошло бы цензуру. И для меня явилось довольно приятной неожиданностью прочитать её довольно любезное послание. Возможно, несколько холодное, но в общем достаточно вежливое. Я стал думать о будущем с надеждой. Она протягивала мне оливковую ветвь, знаете ли. Или цветок апельсина? Я всегда их путаю. Короче, я имею в виду, раз тётя Агата написала мне пристойное письмо, значит, она сделала первый шаг к примирению.

А я хотел мира всей душой, и чем скорее, тем лучше. Поймите меня правильно, я слова худого не скажу о Нью-Йорке. Мне он даже понравился, и я неплохо проводил здесь время. Но факт остаётся фактом: парень, всю жизнь проживший в Лондоне, начинает тосковать по дому на чужбине, и я мечтал очутиться в своей старой, доброй квартире на Беркли-стрит, а такая возможность могла представиться мне только в том случае, если бы тётя Агата угомонилась и простила бы мне историю с Глоссопами. Лондон, конечно, большой город, но поверьте мне на слово, он недостаточно велик, чтобы жить в нём вместе с тётей Агатой, если она имеет на тебя зуб. Поэтому, должен признаться, этот самый Бассингтон-Бассингтон был для меня всё равно что Голубь Мира. Он прибыл в Нью-Йорк в семь сорок пять утра, совершенно непристойный час. Дживз очень вежливо указал ему на дверь и предложил прийти часа через три, таким образом дав мне реальный шанс проснуться и радостно приветствовать наступивший день. Должен признаться, Дживз поступил благородно, так как совсем недавно между нами возникла некоторая напряжённость, так сказать, лёгкое трение; одним словом, пробежала черная кошка из-за шикарных лиловых носков, которые я носил вопреки его желанию; и человек менее великий, чем Дживз, наверняка ухватился бы за возможность отомстить мне и запустил бы Сирила в мою спальню, когда я и двух слов не смог бы сказать даже своему лучшему другу. Пока я не выпью чашку чая и не погрущу в полном одиночестве, я не в состоянии вести светские разговоры.

Итак, Дживз поступил крайне благородно, вытурив Сирила на свежий воздух и вручив мне его визитную карточку вместе с утренним чаем.

— Это ещё кто такой, Дживз? — спросил я, не совсем соображая спросонок.

— Насколько я понял, джентльмен прибыл из Англии, сэр. Он заходил к вам утром.

— Великий боже, Дживз! Неужели утро начинается не сейчас, а ещё раньше?

— Он просил передать, что зайдёт позже, сэр.

— Никогда о нём не слышал. А ты, Дживз?

— Мне известен род Бассингтон-Бассингтонов, сэр. Я знаю три ветви Бассингтон-Бассингтонов: шропширские Бассингтон-Бассингтоны, хэмпширские Бассингтон-Бассингтоны и кентские Бассингтон-Бассингтоны.

— Похоже, Англия завалена Бассингтон-Бассингтонами.

— Совершенно верно, сэр.

— Вряд ли они внезапно закончатся, что?

— Должно быть, так, сэр.

— А этот откуда?

— Не могу знать, сэр. Я недостаточно хорошо с ним знаком.

— Судя по твоим впечатлениям, Дживз, ты не хочешь заключить со мной пари, два к одному, что он не какой-нибудь придурок или псих?

— Нет, сэр. Шансы слишком неравны.

— Так я и думал. Что ж, нам остаётся надеяться, что он не полный придурок.

— Время покажет, сэр. Джентльмен принес вам письмо, сэр.

— Да ну? — спросил я и взял конверт. А затем я узнал почерк. — Послушай, Дживз, письмо от тёти Агаты.

— Вот как, сэр?

— Напрасно ты говоришь таким легкомысленным тоном. Разве тебе не понятно, что это означает? Она пишет, чтобы я присмотрел за этим психом, пока он будет жить в Нью-Йорке. Прах меня побери, Дживз, если только мне удастся ублажить этого придурка и он благосклонно обо мне отзовётся, я смогу вернуться в Англию к гудвудским скачкам. Дживз, ты должен мне помочь. Нам необходимо поднапрячься и угодить этому парню во что бы то ни стало.

— Да, сэр.

— Он пробудет в Нью-Йорке недолго, — сказал я, продолжая читать письмо. — Какие-то важные шишки в Вашингтоне должны устроить его на дипломатическую службу. Я считаю, нам удастся заслужить его любовь и уважение, если мы дадим в его честь хороший обед и пару раз пригласим на ленч. Как ты думаешь?

— Мне кажется, вы абсолютно правы, сэр.

— С тех пор, как мы уехали из Англии, я в первый раз вздохнул свободно. Тучи рассеиваются, Дживз!

— Весьма вероятно, сэр.

Он начал раскладывать мои вещи. Наступило неловкое молчание.

— Другие носки, Дживз, — сказал я, судорожно вздохнув, но стараясь говорить небрежным тоном. — Я надену лиловые.

— Прошу прощенья, сэр?

— Подай мои шикарные лиловые носки.

— Слушаюсь, сэр.

Он достал их из ящика комода, словно был вегетарианцем, выудившим из салата гусеницу. Я видел, что он сильно переживает. Жутко неприятно, и всё такое, но человек должен уметь изредка постоять за себя. Двух мнений быть не может.

* * *

Я ждал Сирила сразу после завтрака, но он всё не появлялся, поэтому около часа я отправился в клуб «Ягнята», где у меня была назначена встреча с одним деятелем, Гаффином, которого я обещал угостить ленчем. С Джорджем Гаффином, автором пьес и ещё чего-то, я познакомился сразу по прибытии в Нью-Йорк. По правде говоря, я много с кем подружился в Нью-Йорке, городе, битком набитом богемными парнями, всегда готовыми радостно приветствовать новичка, ничего не понимающего в искусстве.

Гаффин немного опоздал, объяснив, что задержался на репетиции своей новой музыкальной комедии «Попроси папу». Мы отменно перекусили и принялись за кофе, когда официант сообщил, что меня хочет видеть Дживз.

Дживз ждал в гостиной. Он бросил на мои носки взгляд мученика и отвёл глаза.

— Только что звонил мистер Бассингтон-Бассингтон, сэр.

— Да ну?

— Да, сэр.

— Где он?

— В тюрьме, сэр.

Если б я не стоял у стены, я бы упал. Чтобы такое произошло с протеже тёти Агаты в первый же день, как он, так сказать, попал под моё крылышко!

— В тюрьме?!

— Да, сэр. Он сообщил мне по телефону, что его арестовали, и попросил вас прийти и внести за него залог.

— Арестовали! За что?

— Он не почтил меня своим доверием, сэр.

— Тяжёлый случай, Дживз.

— Совершенно справедливо, сэр.

Я прихватил старину Джорджа, который благородно вызвался меня сопровождать, и мы быстро доехали на такси до полицейского участка. Некоторое время мы сидели на деревянной скамье в приёмной, а затем появился полицейский, ведя за собой Сирила.

— Привет! Привет! Привет! — сказал я. — Что?

Насколько я могу судить, ни один парень не выглядит лучшим образом сразу после выхода из тюремной камеры. Когда я учился в университете, мне приходилось раз в год ходить туда как на работу, чтобы внести залог за одного своего приятеля, которого полицейские с тупым постоянством хватали каждую ночь после лодочных гонок между Оксфордом и Кембриджем, и когда он выходил из камеры, то был похож на нечто неприличное, провалявшееся сутки на свалке. Сирил выглядел примерно так же. У него был разорван воротничок, подбит глаз, и вообще о его внешнем виде не стоило говорить вслух, тем более писать тёте Агате. Высокий худой парень с копной соломенных волос и бледно-голубыми глазами навыкате, делавшими его похожим на какую-то редкую рыбу.

— Мне передали вашу просьбу, — сказал я.

— А, так вы Берти Вустер?

— Точно. А это — мой приятель, Джордж Гаффин. Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

Мы пожали друг другу руки, и полисмен, отковыряв кусок жевательной резинки из-под сиденья стула, куда он прилепил её на чёрный день, уселся в углу и принялся работать челюстями.

— Дурацкая страна, — заявил Сирил.

— О, ну, не знаю, знаете ли! — сказал я.

— Мы стараемся, — заметил Джордж.

— Старина Джордж — американец, — объяснил я. — Пишет пьесы и всё такое, знаете ли.

— Само собой, страну придумал не я, а Колумб, — сказал Джордж. — Но если вы хотите внести в неё изменения к лучшему, я с удовольствием передам ваши предложения в надлежащие инстанции.

— Для начала скажите, почему полицейские в Нью-Йорке не одеваются должным образом?

Джордж бросил взгляд на жующего в углу полицейского.

— По-моему, всё на месте, — сказал он.

— Я имею в виду, почему они не носят шлемов, как полисмены в Лондоне? Почему они выглядят как почтальоны? Это нечестно. Любой бы на моём месте оконфузился. Я стоял себе спокойно на мостовой, никого не трогал, когда парень, похожий на почтальона, подошёл ко мне и ткнул меня дубинкой под рёбра. Я не понимаю, почему я должен терпеть, когда почтальон тыкает меня под рёбра. Я не для того проплыл три тысячи миль, чтобы какой-то почтальон тыкал меня под рёбра.

— В том, что вы говорите, есть смысл, — согласился Джордж. — Как вы поступили?

— Я его отпихнул, знаете ли. У меня, знаете ли, жутко вспыльчивый характер. Все Бассингтон-Бассингтоны, если вы знаете, обладают жутко вспыльчивыми характерами! А затем он поставил мне фонарь под глазом и отволок в этот омерзительный участок.

— Я сейчас всё устрою, старина, — сказал я и, вытащив пачку банкнот, отправился на переговоры, оставив Сирила с Джорджем. Должен признаться, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Чело моё было покрыто морщинами, и вообще я воспринял происшедшее как дурное предзнаменование. Пока этот придурок жил в Нью-Йорке, я за него отвечал, а у меня сложилось такое впечатление, что он относится к тем придуркам, за которых приличный человек не согласится отвечать и двух минут.

Вечером, когда я вернулся домой и Дживз подал мне виски, я довольно долго размышлял о Сириле.

Я никак не мог избавиться от ощущения, что его визит в Америку отразится на мне далеко не лучшим образом. Я ещё раз перечитал рекомендательное письмо тёти Агаты и снова убедился, что она квохчет над придурком, как курица над яйцом, и считает делом моей жизни охранять его от всяких бед, пока он живёт в одном со мной городе. Мне стало легче на душе при мысли о том, что Сирил сошёлся с Джорджем Гаффином, потому что старина Джордж был человеком серьёзным, без всяких там экивоков. После того, как я заплатил за Сирила штраф, они отправились на дневную репетицию «Попроси папу», болтая, как два закадычных друга. Насколько я понял, они договорились вместе пообедать. Пока Сирил находился под неусыпным оком Джорджа, мне не о чем было беспокоиться.

Мои размышления прервал Дживз, который принёс мне телеграмму. Вернее, это была каблограмма от тёти Агаты, и вот что в ней было написано:

«Сирил Бассингтон-Бассингтон уже прибыл? Ни в коем случае не вводи его в театральные круги. Жизненно важно. Подробности письмом».

Я перечитал текст несколько раз.

— Странно, Дживз!

— Да, сэр.

— Жутко странно и совсем непонятно!

— Сегодня вечером я вам больше не нужен, сэр?

Само собой, если он даже не желал мне посочувствовать, с этим ничего нельзя было поделать. По правде говоря, я намеревался показать ему каблограмму и спросить у него совета. Но если он дулся на меня из-за лиловых носков, noblesse oblige Вустеров не позволял мне опуститься до униженных просьб.

— Нет, спасибо, можешь идти.

— Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи.

Он исчез, а я продолжал сидеть, обдумывая сложившуюся ситуацию. Я напрягал свою бедную черепушку не менее получаса, стараясь разобраться, что к чему, когда раздался звонок. Я открыл дверь и увидел на пороге Сирила, который, по всей видимости, находился в приподнятом настроении.

— Если не возражаете, я зайду на минутку, — весело сказал он. — Мне надо сообщить вам одну изумительную новость.

И он скользнул мимо меня и исчез в гостиной. Когда я запер дверь и присоединился к нему, он стоял у окна и читал каблограмму тёти Агаты, хихикая самым непотребным образом.

— Наверное, мне не следовало читать чужих телеграмм, но я увидел своё имя и не удержался. Знаете, Вустер, мой старый друг, всё это смешно, спасу нет. Не возражаете, если я выпью? Огромное спасибо, и прочее, и прочее. Хотите, посмеёмся вместе? Гаффин дал мне небольшую роль в его музыкальной комедии «Попроси папу». Блеск, знаете ли! Я, знаете ли, чувствую себя на седьмом небе!

Он залпом опрокинул виски и продолжал говорить. Казалось, он не обратил внимания, что я не заплясал от радости.

— Знаете ли, я всегда хотел стать актёром, знаете ли, — сообщил он, — но мой добрый, славный папан не соглашался ни за какие деньги. Стоило мне заикнуться на эту тему, он начинал вопить как резаный. Вот почему я приехал в Америку, если хотите знать. Если б я пошёл на сцену в Лондоне, кто-нибудь тут же настучал бы на меня папану, поэтому я всё обмозговал и сказал, что поеду в Вашингтон подучиться на дипломата. Здесь мне никто не помешает!

Я попытался вразумить придурка.

— Но рано или поздно ваш отец всё узнает.

— Подумаешь! К тому времени я буду доброй, славной звездой. У него язык не повернётся меня ругать.

— Зато со мной он не станет церемониться.

— Вы-то здесь при чём? Какое отношение вы имеете к моей театральной деятельности?

— Я познакомил вас с Джорджем Гаффином.

— Это верно, старичок, это верно. Совсем забыл вас поблагодарить. Ну ладно, мне пора. Завтра с утра репетиция «Попроси папу», так что мне надо выспаться. Чудно, что я собираюсь играть в «Попроси папу», когда именно этого я не собираюсь делать. Вы поняли, что я имел в виду? Что? Что? Ну, пока-пока!

— До свидания, — сказал я и проводил придурка до двери. Затем я кинулся к телефону и позвонил Джорджу Гаффину.

— Послушай, Джордж, как насчёт Бассингтон-Бассингтона?

— Что насчёт Бассингтон-Бассингтона?

— Он говорит, ты дал ему роль в твоей пьесе.

— Ах, да. Несколько строк.

— Но я только что получил пятьдесят семь каблограмм из дома, где меня просят и на пушечный выстрел не подпускать его к сцене.

— Прости, но Сирил именно тот, кто мне нужен. Ему просто придётся сыграть самого себя.

— Послушай, Джордж, старина, для меня это — нож острый. Моя тётя Агата прислала ко мне этого придурка с рекомендательным письмом, и она решит, что во всём виноват я.

— Она лишит тебя наследства?

— Дело не в деньгах. Но… Видишь ли, ты не знаешь мою тётю Агату, поэтому мне трудно объяснить. Она самый настоящий вампир в юбке и не даст мне покоя, когда я вернусь в Лондон. Она съест меня со всеми потрохами и не подавится.

— В таком случае не возвращайся в Лондон. Оставайся здесь и стань президентом Америки.

— Но, Джордж, старина…

— Спокойной ночи.

— Но послушай, Джордж, дружище!

— Ты не уловил моей последней фразы. Я сказал «спокойной ночи». Вы, праздные богачи, может, и не нуждаетесь в сне, но мне завтра утром надлежит быть бодрым и весёлым. С богом!

У меня возникло такое ощущение, что меня все бросили. Мне стало так тоскливо и одиноко, что я не выдержал и постучал в дверь к Дживзу. Я редко так поступаю, но сейчас я решил, что мне необходима поддержка и Дживзу следует подбодрить своего молодого господина, даже если это нарушит его сладкий сон.

Дживз вышел ко мне в длинном коричневом халате.

— Сэр?

— Прости, что разбудил тебя, Дживз, но у меня куча неприятностей, и я не знаю, как выкрутиться.

— Я не спал, сэр. Перед сном я всегда читаю несколько страниц какой-нибудь познавательной книги.

— Прекрасно! Я имею в виду, если ты только что упражнял свои мозги, тебе легче будет решить всякие сложные проблемы. Дживз, мистер Бассингтон-Бассингтон записался в актёры!

— Вот как, сэр?

— Ах! Тебя не потрясло это известие? Ты просто не знаешь, в чём тут дело! Понимаешь, вся его семья категорически возражает против его выступлений на сцене. Я не оберусь неприятностей, если он станет актёром. И, что самое важное, тётя Агата обвинит меня во всём, что произошло. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Безусловно, сэр.

— Ну, ты можешь придумать какой-нибудь способ, чтобы остановить его?

— Должен признаться, в данный момент нет, сэр.

— Тогда думай, Дживз, думай!

— Я сделаю всё, что в моих силах, сэр. Я могу быть чем-нибудь ещё вам полезен?

— Надеюсь. Если ещё что-нибудь случится, а просто не выдержу. Это всё, Дживз.

— Слушаюсь, сэр.

И он удалился к себе.