Как было условленно, лорд Аффенхем ждал Билла на улице. Он увлеченно беседовал с руританским фельдмаршалом у дверей. Клубный приятель, просветивший его насчет кроликов, затронул и угрей; лорд Аффенхем, считавший, что знаниями надо делиться, знакомил теперь фельдмаршала с животрепещущим вопросом о засилье угрей на юге Англии.

– Мда, – говорил он, – этот тип – Париртер его фамилия, хоть и сомневаюсь, чтоб вы его знали – утверждает, что они там кишмя кишат. Вода – не вода, а студень.

– Гу! – сказал фельдмаршал.

– Трехдюймовые, с белым брюшком.

– Гы, – сказал фельдмаршал.

– Не бывали в Вест-Индии?

Фельдмаршал сознался, что не бывал.

– Ну, там они вылупляются, а как подрастут, переплывают в Англию. Хотя ума не приложу, на кой черт им эта Англия, где неровен час придут к власти лейбористы.

К несчастью, эти слова внесли раздор в гармоничное течение беседы. Фельдмаршал распрямился на все свои шесть футов одиннадцать дюймов и сообщил лорду Аффенхему, что неизменно голосует за лейбористов, чтобы, как он объяснил, спасти любимую страну от поганых фашистов, а лорд Аффенхем посоветовал как можно скорее проверить голову, потому что всякий, кроме больного водянкой младенца, понимает, что эти лейбористы – просто паршивые большевики. Последовала дискуссия, причем виконт утверждал, что фельдмаршал – на жаловании у Москвы, а фельдмаршал напомнил, что мистер Эньюрин Биван назвал таких, гм, персон, мягко выражаясь, хуже чем паразитами. Спор грозил сделаться жарким, но тут загудел клаксон подъехавшей машины.

Рассерженный пэр протиснулся в дверцу и опустился на сиденье. Билла за рулем подбросило на несколько дюймов. Шестой виконт имел обыкновение, прежде чем сесть, зависать на секунду, а затем, обмякнув, рушиться, как лавина.

Ехали сперва молча: Билл думал о Джейн, лорд Аффенхем – о тех правильных вещах, о которых сказал бы фельдмаршалу, если бы додумался сразу. После мили тягостных раздумий о невозвратном, он вдруг вспомнил, что не поблагодарил юного друга, столь умно промолчавшего об их недавней встрече, и поспешил исправить упущение.

– Ловко это вы сообразили, – сказал он. – Так прямо и видите меня в первый раз! Я аж замер.

Билл порадовался, что тревожившая его неясность наконец разрешится.

– А я удивился. Прочел просьбу в ваших глазах, но не понял, в чем дело. Почему вы отвергли любовь и дружбу прежних дней?

– Сейчас объясню. Вернитесь мысленно на день. Помните скульптуру? Голую бабу?

– Явственно.

– Мы согласились, что это мерзопакость?

– Согласились.

– Ну так вот, когда мы вчера встретились, я только что пририсовал ей бородку.

– Бородку?

– Маленькую бородку клинышком. Черную.

– А, ясно. Очень здраво.

– Вы одобряете?

– Всем сердцем.

– Я так и думал. Вы мыслите широко. А вот моя племянница Джейн – нет. Если б она узнала, что я был в саду, то свела бы одно с другим, и мне бы не поздоровилось. Вообще она – хорошая девушка…

– Ангел.

Лорд Аффенхем задумался.

– Мда, с некоторой натяжкой ее можно назвать ангелом, но она женщина, и лучше ее не злить. Женщины, они хуже слонов. Ничего не забывают. Мать ее была такая. Моя сестра Беатрис. Помню, вытащит событие пятнадцатилетней давности, из нашего общего детства. «На твоем месте я бы не стала есть больше салату, Джордж, – пропищал лорд Аффенхем. – У тебя такой слабый желудок. Помнишь, как плохо тебе было в 1901, на Рождестве у Монтгомери?». В таком вот роде. Я стараюсь не давать Джейн поводов.

– Рад, что помог вам. Мы, мужчины, должны держаться вместе.

– Мда. Спина к спине. Иначе никак, – сказал лорд Аффенхем и погрузился в транс. Казалось, он расседлал свой разум и пустил попастись на воле, однако слова, которые он произнес через несколько миль, опровергали это ложное впечатление. Развернувшись на широком основании и вперив в Билла голубой взор, он промолвил:

– Ангел, вы сказали?

– Виноват?

– Джейн. Вы вроде сказали, что она – ангел.

– А, Джейн? Определенно ангел. Без всяких сомнений.

– Давно ее знаете?

– Встречались детьми в Америке.

– В 1939?

– Да.

– Часто с тех пор виделись?

– Сегодня впервые.

– Вы увидели ее первый раз за пятнадцать лет и говорите, что она -ангел?

– Говорю.

– Быстро же вы решили.

– Довольно одного взгляда. Такое прекрасное лицо!

– Хорошенькая она, да…

– Не то слово! Ума не приложу, как за несколько лет она превратилась из кикиморы в светящуюся, прекрасную девушку. Чудо, да и только. Вот что делают правильный настрой и воля к победе.

Лорд Аффенхем вздрогнул, глаза его зажглись интересом. Если он не ошибался, то слышал голос любви, а это дело хорошее, это надо поощрять. Лорд Аффенхем частенько грезил о Прекрасном Принце, который выскочит, как чертик из коробочки, и при должной поддержке, пока не поздно, отвлечет Джейн от Стэнхоупа Твайна. Видимо, такой человек сидел рядом с ним. Лорд Аффенхем уже приготовился задать наводящий вопрос, чтоб выяснить истинные чувства своего собеседника, но тут за деревьями показался Шипли-холл, и мысли его мгновенно приняли новое, сентиментальное направление.

Шипли-холл возвышался на плоском лесистом холме – большой белый дом в окружении лужаек и клумб. Когда машина въехала в чугунные ворота на аллею, у лорда Аффенхема забулькало в горле, как у бульдога Джорджа при виде хорошей косточки, и чуткий Билл все понял. В девятнадцатом веке поэт Томас Мур трогательно описал чувства изгнанной из рая пери; британский землевладелец, посещающий дом, который нужда вынудила сдать богатому американцу, испытывает примерно то же.

Словно нарочно, чтобы усугубить страдания изгнанника, у дверей стоял «Ягуар» нового обитателя. Лорд Аффенхем взглянул на него косо, но тут же переборол минутную слабость, и длинная верхняя губа вновь обрела твердость.

– Бэньян здесь, – брезгливо сказал он.

– Да, это его машина.

– Если мы войдем, он захочет водить нас по дому, словно хозяин. Билл не стал поворачивать нож в ране, напоминая, что Бэньян действительно здесь хозяин, и заметил просто:

– Войти надо, иначе как я посмотрю картины?

– Успеется. Я хочу вас сам поводить. Видите дерево? В десять лет я спрятался за этим деревом и попал из лука прямо садовнику в зад. И вопил же он! Видите розарий?

Билл видел розарий.

– Здесь был прудик. Моя племянница как-то в него сверзилась -маленькая еще была – и шла третий раз шла ко дну, когда ее вытащили, всю в пиявках.

У Билла остановилось сердце. Конечно, это случилось давным-давно, она, наверное, оправилась, и все равно он содрогнулся при мысли о Джейн, тонущей в черном иле. Видимо, женщина, которую он любит, почти все годы своего становления провела под водой.

– Господи! – выговорил он.

– Насосались ее крови, как не знаю что. Помню, я тогда сказал: «Лопни кочерыжка, Энн…»

– Джейн.

– Нет, это была не Джейн. Энн, ее сестра.

Билл мгновенно потерял интерес. Он не возражал, чтоб пиявки сосали кровь – на то они и пиявки – лишь бы не из Джейн.

– Мне правда надо посмотреть картины, – сказал он. – В конце концов, за этим я и приехал.

Лорд Аффенхем подумал и нашел это разумным.

– Да, наверное. Ладно, пошли. Надеюсь, – сказал он, когда они проходили в исторические ворота мимо легендарных кустов, – что они потянут на приличную сумму, так что я смогу вернуться в Шипли и выставить этого Бэньяна. Обидно, когда тебя выкидывают из родного дома. Аффенхемы жили в Шипли не знаю с каких веков. Картины ведь дорого продаются?

– Еще как! У папы Гиша есть Ренуар, которого он рассчитывает продать за сто тысяч долларов.

– Сто тысяч долларов, – сознался лорд Аффенхем, – пришлись бы очень кстати. Ну вот мы и у цели. Проскользнем в боковую дверь, чтоб не беспокоить всяких дворецких.

Картинная галерея располагалась на втором этаже, к ней надо было подниматься по крутой дубовой лестнице. («Ох и полетел же я с нее в пятнадцать лет! Бежал от дяди Грегори, а он гнался за мной с охотничьим хлыстом, не помню уж, почему»). В данный момент она была не пуста, Мортимер Байлисс созерцал картины; во взгляде, которым он наградил непрошенных посетителей, сквозила холодная неприязнь.

– Здравствуйте, мистер Байлисс, – сказал Билл. – Хороший денек, а?

– Вас только не хватало! – с обычной своей сердечностью воскликнул тот. – Кой черт вы притащились?

– Исполняю долг, порученный мне мистером Гишем: взглянуть на картины лорда Аффенхема.

– Нда? А это что за рожа? – спросил мистер Байлисс, указуя на шестого виконта, который при виде родимых стен впал в очередной транс.

– Сам лорд Аффенхем. Решил прокатиться. Лорд Аффенхем!

– Э?

– Это мистер Мортимер Байлисс. Умирает от желания познакомиться. Мистер Мортимер Байлисс – искусствовед.

– Что значит искусствовед? – возмущенно произнес Мортимер Байлисс.

– Извините. Я должен был сказать Искусствовед. С большой буквы.

– То-то же! – Мистер Байлисс обратил монокль на лорда Аффенхема и какое-то время созерцал его, как показалось Биллу – с жалостью. – Так значит вам принадлежит эта жуткая мазня?

Билл вздрогнул.

– Мазня?

– Ну, я погорячился. Есть вполне добротные вещи. Вы, надеюсь, понимаете, что это – подделки?

– Что?!

– Типичная румынская галерея. Кто-то спросил однажды: «Будь я подделкой, где бы я оказался?» и ему ответили «В румынской галерее». Да, это подделки, все до одной.

Лорд Аффенхем медленно вышел из комы – как раз вовремя, чтобы поймать последние слова. Он пробормотал:

– Что вы сказали? Подделки?

– Вот именно. Если хотите, могу назвать художников. Это, – продолжал мистер Байлисс, указывая на Гейнсборо, перед которым стоял, – без сомнения Уилфред Робинсон. Он писал прекрасных Гейнсборо. Констебль – Сидни Биффен. Думаю, его средний период. Насчет Вермеера я не так уверен. Это может быть Пол Мюллер, а может быть и Ян Диркс. У них довольно сходная манера, что неудивительно, поскольку оба учились у Ван Меегрена. Ах, – с жаром воскликнул мистер Байлисс, – вот это был человек! Начинал скромно, с Де Хооха, потом дорос до Вермеера и ниже не опускался. Впрочем, и Мюллер, и Диркс тоже ничего. Вполне ничего, – снисходительно заключил он.

Лорд Аффенхем походил на человека, которого неожиданно ударило молнией. Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ.

– Вы хотите сказать, эта дрянь ничего не стоит?

– Ну, на несколько сотен потянет, если найти любителя. – Мортимер Байлисс взглянул на часы. – Надо же, как поздно! В это время я ложусь отдохнуть перед ужином. Что ж, рад был помочь, – и с этими словами он вышел.

Билл чувствовал себя так, будто его оглушили чем-то твердым и тяжелым. Он успел привязаться к лорду Аффенхему и горячо сочувствовал потрясенному пэру. Поникший было под ударом, тот вновь распрямился и теперь походил на статую самого себя, воздвигнутую вскладчину друзьями и почитателями. У Билла сердце обливалось кровью.

И не только из-за лорда Аффенхема. Мистер Гиш наверняка рассчитывал на хорошие комиссионные. Теперь придется рассказывать ему об Уилфреде Робинсоне, Сидни Биффене, о Поле Мюллере и Яне Дирксе. Сочувственно взглянув на лорда Аффенхема, по-прежнему высившегося, словно мраморный истукан, он выбежал из галереи, и проходящая горничная направила его к телефону.