Нежные, чуть розоватые лучи зари, разгорающейся на востоке, легко скользнули по поверхности моря, окрасив ослепительно-белую пену в бледно-розовые тона и сделав ее похожей на грудку фламинго, и разбудили сердце Леноры, заставив его раскрыться навстречу красоте раннего утра. Небрежно пригладив растрепавшиеся волосы, она вышла на веранду полюбоваться морем. Отсюда оно выглядело еще более величественно, чем из окон ее спальни. Слуги суетились на кухне, готовя завтрак, но весь остальной дом был погружен в тишину, только из спальни Роберта Сомертона доносился оглушительный храп. Она так и продолжала называть его про себя «Робертом» или «мистером Сомертоном». Для Леноры, сколько она ни старалась, было невозможно назвать этого абсолютно чужого для нее человека отцом или каким-нибудь уменьшительным именем, тем более, что она по-прежнему не помнила даже его лица. Он был просто Роберт Сомертон. Из того, что когда-то рассказывал Эштон, она знала, что у ее отца тяжелый характер, но его тяга к спиртному явилась для Леноры крайне неприятным сюрпризом. Едва открыв глаза, он требовал кофе, который щедро разбавлял бренди, ну, а потом пил весь день все, что попадалось на глаза.

Порыв свежего морского ветра подхватил ее белый пеньюар, заставив легкую ткань облепить ее с головы до ног. Ленора вдохнула полной грудью соленый воздух, наслаждаясь утренней свежестью. Хотя с ее приезда прошло чуть меньше двух недель, ей казалось, что миновала вечность с тех пор, как она покинула Белль Шен и поселилась в этом доме на берегу моря. Несколько дней ей пришлось провести в постели, балансируя на грани бреда, но наконец лихорадка оставила ее. Ленора понемногу оправилась и начала знакомиться с домом и с теми, кто жил здесь, с его живописными окрестностями. Очень скоро она убедилась, что когда-то любила этот дом, ей было тут хорошо. Она помнила в нем каждый уголок, каждую складку на шторах и драпировках, каждое дерево, что заглядывали в окна и клали ей на подоконник пышные зеленые ветки. А она помнила их в роскошном осеннем убранстве или голыми, дрожащими от зимней стужи. Даже мерный рокот набегающих волн океана был ей хорошо знаком, она всегда любила слушать его, следя за полетом беспокойных чаек, что суетливо сновали над берегом, то и дело с оглушительным криком падающих прямо на скалы, чтобы подобрать мелкую рыбешку. Ей нравилось наблюдать за крохотными черными точками возле самого горизонта, нравилось следить, как они все растут, медленно приближаясь к берегу, превращаясь в огромные красавцы-корабли. Они, словно морские птицы, горделиво летели с волны на волну, раздувая ослепительно-белые громады парусов. При их приближении она начинала мечтать, и ей казалось, что она чувствует, как качается нагретая солнцем палуба под босыми ногами и свежий ветер игриво треплет ее волосы. Чувствовала она порой, как сзади к ней прижимается мужская грудь, а сильные, загорелые руки ласкают ее тело. Увы, мало радости приносили ей эти мечты!

Подавив невольный вздох, Ленора повернулась и вошла в комнату. Последнее время ей стало казаться, что не проходит и дня, чтобы в ее снах к ней не вернулось все то же видение. Она с тяжелым сердцем закрывала глаза, не в силах понять, кто же скрывается за каждым услышанным ею словом, за каждой мелькнувшей мыслью. Все было тщетно — не в ее силах было утишить мучения исстрадавшейся души.

Снова и снова Ленора подходила к небольшому письменному столу, брала в руки перо — ей хотелось написать Эштону, чтобы снять груз с души, попытавшись объяснить, что толкнуло ее уехать. Ах, как бы ей хотелось найти такие слова, написать так убедительно, чтобы она сама поверила в то, что не совершила ошибки, чтобы все ее проблемы решились до того, как произойдет катастрофа. Но сколько она не боролась с собой, ни один ясный, убедительный довод так и не пришел ей в голову, и на бумаге так и не появилось ни строчки.

С досадой покачав головой, Ленора откинула голову на спинку стула и попыталась сосредоточиться. Словно непоседливые дети, мысли ее разбегались в разные стороны, не желая идти туда, куда ей было нужно. Ленора рассеянно вертела в пальцах перо, любуясь прихотливой игрой света и тени на жемчужно — белой поверхности пера. Перед глазами вновь всплыло лицо мужчины, сильное, прекрасно вылепленное. Оно склонилось к ней, губы раздвинулись в откровенно чувственной улыбке и потянулись к ее губам.

— Эштон! — выдохнула она беззвучно, мысли беспорядочным вихрем закружились в голове. Она почти чувствовала, как его горячие ладони скользят вниз, касаясь ее платья, комкая его, пробираются к обнаженному телу, чтобы приподнять упругие груди, пока ласковые пальцы нащупывают мигом затвердевшие соски.

У нее вырвался слабый, беспомощный стон. Ленора отшвырнула в сторону перо и принялась метаться по комнате. Щеки ее горели, а сердце колотилось так, что готово было вот-вот выскочить из груди. Как она ни старалась, но стоило ей только на минуту отвлечься, и ее воображение вновь уносит ее туда, где осталась ее душа. Порой она чувствовала, как своенравная Лирин, укрывшись за темной пеленой ее памяти, только и ждет подходящего случая, чтобы вырваться на волю и потребовать назад свою душу и тело.

Вдруг она увидела свое лицо в высоком зеркале в углу. Ленора невольно шагнула вперед, вглядываясь в него и дыхание у не перехватило при виде глаз, сияющих мягким, чувственным светом и острых бугорков грудей, которые дерзко натягивали тонкую ткань пеньюара, стремясь вырваться на волю. Что же ей делать? Как же она может смириться и стать женой Малькольма, если тело ее бунтует и требует Эштона?! К сожалению, он заявил, что так и не смог найти места, где бы можно было поселиться, и это не на шутку тревожило ее. То, что его комната — прямо под ее спальней, не давало ей покоя ни днем, ни ночью. Ленора каждый раз перед сном запирал на ключ и холл и дверь собственной спальни. Из-за этого в комнате было и жарко, и душно, но она так и не решилась оставить дверь незапертой из страха навлечь на себя несчастье гораздо более страшное, чем духота.

Даже сейчас она не знала покоя. Этот человек умел исчезать и появляться совершенно беззвучно, как привидение и она всегда ломала себе голову, где он. Он мог войти в комнату так тихо, что она и не подозревала о его присутствии. Порой она вздрагивала, когда оборачивалась и вдруг видела, что он стоит за спиной, неотрывно глядя на нее горящими глазами. В такие минуты она чувствовала себя маленькой мышкой под немигающим взглядом голодного, коварного кота. Он умел мгновенно раздевать ее взглядом, а когда она смущенно опускала глаза, то похотливая улыбка на красивом, самоуверенном лице обещала ей иные наслаждения, о которых не принято говорить вслух. Он предпочитал носить более тесные брюки, чем она видела на Эштоне, по всей вероятности, рассчитывая произвести на нее неизгладимое впечатление мускулистыми бедрами и крепкими ягодицами. По тому, как брюки обтягивали его чресла, Ленора догадывалась, что под ними ничего нет, и ей стало ясно, что он делает это нарочно. Но это заставило ее быть все время настороже, а на ночь Ленора даже порой баррикадировала стульями вход в спальню в страхе, что он может ворваться к ней среди ночи, чтобы силой утвердить свое мужское превосходство. Она догадывалась, что однажды придет час, когда ей придется сложить оружие и отдаться во власть этого самодовольного индюка, но пока она предпочла бы сохранить их отношения такими, какими они были, по крайней мере, до тех пор, как она сможет вырвать Эштона из своего сердца.

Она начала понимать, что в каждом мужчине есть нечто скрытое, что напоминает другого, но пока ей не удавалось распознать, что же это такое — внешность, манера вести себя или личность? Эштон тоже был чувственным человеком, с горячей кровью, но в его притягательности было нечто утонченное, что не было свойственно другим. Может быть, секрет его крылся в том, что он был еще достаточно молод, но Ленора помнила, как одной лишь чуть заметной усмешкой, или взглядом из-под круто изогнутых бровей он умел дать почувствовать свою мужскую привлекательность. Было в нем что-то от озорного мальчишки, что заставляло ее сердце сладко замирать от счастья. И если уж сравнивать его с Малькольмом, то аристократическая внешность и благородные манеры делали его куда более привлекательным.

Однако и Малькольм был по-своему очень привлекателен. Он был хорош собой, а в его облике порой проглядывало нечто, смутно напоминающее Эштона. Правда, стоило ей повнимательнее присмотреться к его широкоскулому лицу и полным, чувственным губам, как сходство куда-то пропадало. Она ничуть не сомневалась, что Малькольм пользовался немалым успехом у слабого пола, но только благодаря той забавной самоуверенности, что делала его порой похожим на тщеславного павлина. Была в нем и жестокость, которую она замечала, когда отец напивался или начинал без умолку сыпать цитатами из Шекспира, перемежая их стаканчиками виски. Малькольм был слишком осторожен, чтобы давать выход своему раздражению, но по зловещему огоньку в сузившихся глазах, по тому, как собирались жесткие складки вокруг сурово сжатых губ, она понимала, как он зол. В такие минуты он казался старше своих лет. Конечно, его можно было понять — Роберт и святого вывел бы из себя, так что и ей порой с трудом удавалось сдерживаться. Однако сколько бы старик не испытывал ее терпение, по сотне раз на дню оскорбляя Эштона, Ленора заставляла себя молчать, хотя порой ей безумно хотелось отбросить дочернюю почтительность и раз и навсегда поставить на место зарвавшегося злобного старика. Если уж он считает себя настолько безупречным, что смеет поливать грязью Эштона, порой хотелось ей крикнуть, то не худо бы ему повнимательнее присмотреться к себе.

Громкий топот копыт заставил Ленору очнуться и подойти к окну как раз вовремя, чтобы заметить, как к дому с грохотом подкатил экипаж, запряженный усталыми лошадьми, и резко остановился у дверей. Она уже научилась узнавать манеру Малькольма загонять лошадей чуть ли не насмерть, тем более, что кроме него в этих местах никто никогда не отваживался лететь с такой бешеной скоростью. По тому, как он мчался, она уже заранее могла сказать, раздражен ли он или просто горит от нетерпения, но все равно ее приводила в бешенство его манера обращаться с несчастными животными. Да и вообще, бешеная скачка всегда доставляла ему наслаждение, и чем быстрее неслись лошади, тем в больший восторг он приходил.

То, что он появился чуть свет, могло означать только одно — он провел ночь где-то вне дома. Хотя ей, в общем-то, было все равно, Ленора задумалась, уж не нашел ли он себе временное пристанище, и, если да, то у кого. Накануне вечером он уехал довольно рано, вскоре после отца. Через несколько часов после этого она слышала сквозь сон, как шаркал ногами старик, пробираясь к себе в комнату. В каком состоянии ни вернулся домой Роберт, он явно обошелся без экипажа, ведь именно на нем приехал сейчас Малькольм.

Она услышала топот сапог, когда Малькольм поднялся на крыльцо, оглушительно хлопнула дверь, так что в доме жалобно зазвенели стекла. Снова застучали каблуки — это он стремительно взбежал по ступенькам. Ленора невольно поежилась, не понимая, что могло привести его в подобное раздражение. К ее удивлению, шаги его замерли у дверей комнаты напротив. Даже не потрудившись постучать или спросить разрешения, он с грохотом распахнул дверь и ворвался в комнату Сомертона. Даже если весь этот шум не разбудил спящего старика, так уж крик, который устроил Малькольм, мог бы поднять и мертвого. Она услышала, как они заговорили, перебивая друг друга, но так тихо, что она не могла разобрать ни слова, только слышала, как Малькольм то и дело взрывался и начинал сыпать ругательствами. Почему-то Ленора была уверена, что до сегодняшнего дня, что бы ни случилось, отец никогда бы не позволил так с собой разговаривать. Ее поразило, что он никак не реагировал на бесконечные оскорбления зятя и даже не пытался оборвать его. Еще больше возмутили ее такое наглое обращение с пожилым человеком. Ну что ж, если ее отец и считает возможным терпеть это, пусть так, но она не намерена спускать Малькольму.

Наглухо застегнув верхнюю пуговицу, она вышла из комнаты и пересекла холл. Легонько стукнула в дверь и та тут же широко распахнулась. Ленора стояла лицом к лицу с Малькольмом, глаза которого горели гневом. Он едва сдерживался, но стоило ему увидеть, кто перед ним, и он мгновенно овладел собой. Малькольм окинул ее восхищенным взглядом, не отказав себе в удовольствии обласкать восхитительные изгибы ее тела, которых не мог скрыть даже свободный пеньюар, затем отступил, пропуская ее в комнату.

— Входи, дорогая, — На его губах заиграла улыбка. — Мы тут кое-что обсуждали с твоим отцом.

— Так я и поняла, — сухо отозвалась она, входя.

Малькольм удивленно вскинул брови, сделав вид, что не понимает ее иронии.

— Позвольте мне объяснить, мадам. По всей видимости, ваш отец прошлой ночью задался целью обойти все окрестные кабаки, при этом упустив из виду, где он оставил кучера. А мне пришлось провести эту ночь на ногах, рыская по округе в поисках экипажа. Но, как оказалось, не зря — я собрал хорошенькую коллекцию сплетен, которые насочинял о нас этот пьяный хвастун.

Ленора молча посмотрела на кровать, где, совершенно подавленный, сидел отец. Плечи его были опущены, голова поникла. Видно было, что он сгорает от стыда. Все это не укладывалось у нее в голове. Она скорее могла бы ожидать, что в ответ на подобное оскорбление он ответит пощечиной. Подобное смирение было ей непонятно, но, как бы то ни было, мириться с этим она не желала. Много дней подряд этот человек безумно раздражал ее, но она по-прежнему считала себя его дочерью. Ее долг — стать на его защиту, как она это сделала бы для любого родного ей человека.

— Я была бы тебе признательна, Малькольм, если бы ты вспомнил, что разговариваешь с моим отцом. Ты у меня в доме, и уж поскольку мне все еще трудно считать тебя своим мужем, ты здесь — не больше, чем просто гость. Мне нет дела до того, что он наговорил о нас, но я требую, чтобы ты относился к нему с подобающим его возрасту почтением. По крайней мере, прекрати кричать и оскорблять его. Если же это тебе не под силу…думаю, тебе лучше уехать.

Их взгляды скрестились, и она увидела, как потемнели и загорелись яростью его глаза. Малькольм уже открыл было рот, чтобы резко ответить, но тут же сдержался и натянуто улыбнулся.

— Прошу прощения, дорогая. В будущем постараюсь держать себя в руках. Пойми, просто я был вне себя о бешенства при мысли, какой ущерб нанесен нашей репутации в Билокси. А ведь это — только благодаря твоему отцу!

Ленора так же принужденно улыбнулась в ответ. Как ни странно, в эту минуту она чувствовала жалость к отцу, а может быть, причиной всему был его жалкий вид. Казалось, ее поддержка оказалась для него полнейшей неожиданностью, и сейчас он тоскливо смотрел на нее воспаленными, покрасневшими глазами, под которыми набрякли темные мешки. Дряблые его щеки отвисли, напоминая брыли у охотничьей собаки, вялый подбородок мелко дрожал. Его покрывала густая, давно не бритая щетина, рубашка была грязной и измятой, словно он так и спал, не раздеваясь. Чувствуя ее поддержку, он немного приободрился и попытался поскрести ногтем покрытый пятнами жилет. Ленора перехватила жадный взгляд, который он метнул в сторону бутылки с крепкой, янтарного цвета жидкостью. Для этого бедняги она была единственным источником радости и эликсиром жизни.

— Я…а… — он провел кончиком языка по потрескавшимся, пересохшим губам и попытался откашляться. — Я ничего такого не хотел…конечно, я понимаю, что Малькольм недоволен. Не стоит сердиться на него, девочка, это все я виноват. Можешь быть уверена, больше это не повторится.

Она искоса взглянула на Малькольма и, заметив на его лице самодовольную ухмылку, вдруг почувствовала сильнейшее желания стереть ее с этого красивого, наглого лица каким-нибудь язвительным замечанием. Она терпеть не могла его самодовольства и этой ухмылки собственника, которая появлялась на его лице, стоило ему только взглянуть на ее грудь. Что уж он мог разглядеть в вырезе ее пеньюара — Бог весть, но похотливый блеск его глаз заставил Ленору пробормотать невнятное извинение и поторопиться оставить мужчин наедине. К ее недовольству, Малькольм последовал за ней и буквально через пару минут постучался к ней в комнату. В руках у него был небольшой саквояж. Роберт Сомертон тоже явился. Он неверной походкой направился к письменному столу, за которым она сидела. Заметив, что дочь выглядит удивленной и встревоженной их появлением, старик скрестил руки на груди и попытался объяснить, зачем они пришли.

— Я…ну и Малькольм, конечно…ему надо обсудить с тобой кое какие дела, дорогая. — В горле у него пересохло и он мучительно шарил глазами по комнате в поисках спиртного.

Ленора нетерпеливым жестом указала в сторону умывальника.

— Если вас мучает жажда, так в кувшине есть немного холодной воды!

С трудом сдерживая дрожь в руках, чтобы не расплескать воду, Сомертон налил воды в стакан, кувшин предательски задребезжал о край стакана. Похоже, чистая холодная вода не входила в число его любимых напитков, и старик с отвращением скривился, но, подняв глаза, встретился глазами с Малькольмом. Тот брезгливо усмехнулся. И без того багровый румянец на щеках старика потемнел еще больше, он молча поставил стакан и смущенно отвел глаза в сторону.

Стоило только Малькольму подойти к письменному столу, за которым молча сидела Ленора, как выражение недовольства на его лице сменилось приятной улыбкой. Он склонился к ней, намереваясь поцеловать жену, но Ленора резко отвернулась, и его губы лишь скользнули у нее по щеке. Возмущенно вскинув брови, он смотрел, как она вскочила на ноги и укрылась по другую сторону стола.

— Вы хотите что-то обсудить со мной? — поинтересовалась она.

Поставив саквояж на стол, Малькольм извлек из него пачку документов.

— Сегодня утром я ездил в город посоветоваться с нашими адвокатами. Они хотят, чтобы ты сегодня же подписала эти документы.

Ленора равнодушно протянула руку.

— Оставьте их, я просмотрю чуть позже. — Подняв глаза, она с удивлением заметила, что он кашлянул и быстрым движением прижал их к себе. Не понимая, что вывело его из себя, Ленора нахмурилась. — Что-нибудь не так?

— Ничего особенного, просто они просили к вечеру вернуть их. Твой отец уже просмотрел их и сказал, что все в порядке. Ничего особенно в них нет, просто надо привести в порядок кое-какие мелочи.

— Если их нужно так быстро вернуть, я могу просмотреть их прямо сейчас, и вы сможете вернуть их немедленно. Много времени это не займет, — Она протянула руку за бумагами, но он недовольно насупился.

— Ладно — Он сунул всю пачку обратно в саквояж. — Пусть лучше их подпишет твой отец. Нам обоим просто не хотелось оставлять тебя в доме одну. Если бы ты подписала их, это сэкономило бы нам кучу времени, — Он захлопнул саквояж.

Роберт повернулся к ним спиной и, не обращая ни малейшего внимания на их разговор, вышел на веранду и недовольно поморщился, когда яркий солнечный свет ударил ему в глаза. Поспешно укрывшись в тени, он облокотился на перила, чувствуя, что еще нетвердо держится на ногах. Взгляд его равнодушно блуждал по бескрайней темно-голубой поверхности океана, когда вдруг что-то непонятное привлекло его внимание.

— Что за чертовщина?!

Малькольму пришло в голову, что Роберт, в его нынешнем плачевном состоянии вряд ли способен увидеть что-то важное. Сунув саквояж под мышку, он подошел к окну и окликнул Сомертона.

— Пойдемте, Роберт, у нас мало времени, вам еще надо переодеться прежде, чем мы … — Он мельком взглянул в сторону горизонта, куда по-прежнему был прикован удивленный взгляд старика, отшвырнул в сторону сигару и выбежал на веранду. — Какого дьявола?!

Удивляясь про себя, что могло вывести из себя обоих мужчин, Ленора вышла на крыльцо. Посмотрев вдаль, она заметила на горизонте столб черного дыма, поднимавшийся вверх из высокой двойной трубы с тремя широкими полосами у основания — черной, золотой и белой. Пароход величественно рассекал носом набегавшие волны. Ленора не сводила с него глаз. Он замедлил ход, и она увидела, как с кормы сбросили один якорь, с носа — другой и огромный пароход встал в нескольких сотнях ярдов от берега и точнехонько напротив их дома.

— «Речная ведьма»! — Ее губы шевельнулись, но ни звука не сорвалось с них. Ей не было нужды вглядываться в написанное огромными буквами на борту название корабля, чтобы в первого взгляда узнать этот огромный белоснежный корпус, украшенный двумя полосами — черной и золотой. Теперь к нему прибавился фальшборт, а на перила был натянут прочный брезент, чтобы морские волны не захлестывали на палубу парохода.

Замерло огромное гребное колесо, и величественный корабль со скрипом подался назад, мягко закачавшись на волнах. На капитанском мостике появилась высокая фигура. Подойдя к борту, мужчина внимательно смотрел на берег, небрежно упершись руками в бедра. При виде его кровь отхлынула от щек Леноры, колени подогнулись и она слабо ахнула, чувствуя, что сейчас упадет — она узнала эту позу. Он часто стоял так, а она пожирала его взглядом — взглядом влюбленной женщины. Сердце стучало так, словно готовясь выпрыгнуть из груди, она хватала воздух широко раскрытым ртом. Свобода, свобода — эта мысль пьянила ее, кружила ей голову!

— Это он! — Малькольм оскалил зубы в злобной ухмылке. — Этот ублюдок Уингейт! — Он бросил подозрительный взгляд вначале на Роберта, который в ответ недоумевающе пожал плечами, потом на Ленору, и в глазах его вспыхнула бешеная ярость и ревность. — Ты знала об этом? Значит, это ты сообщила ему? — Его глаза сузились и потемнели, остановившись на маленьком письменном столе, за которым сидела Ленора. Рядом лежало перо и стопка чистой бумаги. — Ты написала ему! — рявкнул он. — Ты сообщила ему, где нас искать!

— Нет! — Ленора покачала головой, молясь только о том, чтобы он не догадался, что она испытывает в эту минуту. Радость, восторг, счастье переполняли ее. Все эти чувства смешались в ее душе, кружа ей голову. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать. Эштон здесь! Эштон рядом! Она снова и снова повторяла это про себя, как молитву. Он открыто пришел, чтобы показать всем и каждому, как она нужна ему. Он не согласен отдать ее без борьбы!

— Но тогда как же он…? — Голос Малькольма прервался и он нахмурился, тяжело задумавшись, потом коротко взглянул на нее. — Ему было известно, что у тебя есть дом в Билокси?

Ленора пожала плечами и с равнодушным видом развела руками. Пусть считает, что она тут не при чем.

— У меня не было нужды говорить ему. Он и так это знал.

— Мне бы следовало догадаться об этом, — проворчал Малькольм. — И теперь этот мерзавец отыскал нас. Похоже, нюх у него получше, чем у собаки, — От бешенства он метался взад-вперед, словно раненый буйвол. — Понятно, зачем он явился! Он, похоже, рассчитывает увезти тебя с собой! — Угрожающе ткнув пальцем в сторону парохода, он громко объявил: — Но пусть не рассчитывает, что ему это сойдет с рук! Я этого так не оставлю! Немедленно отправлюсь к шерифу и тот в два счета вытурит его отсюда!

Роберт неловко потянулся за стулом и присел, добавив так, чтобы его услышали.

— Не думаю, что тебе удастся что-нибудь сделать, Малькольм. В конце концов, это его право. Наш дом и земля — это наша собственность и мы с полным основанием сможем выгнать его, если он попробует войти. Но открытое море принадлежит всем, кто отважится выйти в него.

Взбешенный этим замечанием, Малькольм быстро покинул веранду и выскочил из комнаты, но через минуту вернулся, держа в руках двустволку.

— Пусть только попробует причалить к берегу! Я пристрелю мерзавца прежде, чем коснется ногой песка!

Возбуждение и радость, охватившие Ленору, несколько поутихли — угроза Малькольма не на шутку. Ей и в голову не приходило, как далеко может завести его ревность. Да и подобной вспышки бешеной ярости она никак не ожидала. Как-то нужно предупредить Эштона, чтобы он не вздумал появляться на берегу, но как?!

— Хитрая штука эти ружья, — пробормотал Сомертон себе под нос, — никогда заранее не знаешь, как им владеет другой. Я не раз слышал, что Уингейт — не тот человек, с которым стоит связываться. К тому же неплохой стрелок, так что будь осторожен.

Ленора с удивлением уставилась на отца. Невольно в ее памяти всплыл тот день, когда он явился в Белль Шен и расписывал Малькольма как весьма искусного стрелка. А теперь он говорит то же самое о его сопернике и советует Малькольму поостеречься. Странно, что за игру он затеял?

— Может, конечно, он и классный стрелок, — ухмыльнулся Малькольм, — но я в этом сомневаюсь, — Он самодовольно похлопал по своей двустволке. — А пока единственный способ для него избежать неприятностей — это поворачивать свою посудину да подобру-поздорову плыть в Новый Орлеан!

— Похоже, ты намерен не спускать с него глаз? — удивленно поинтересовался Сомертон.

Малькольм чуть помедлил, потом небрежно бросил через плечо.

— Вот именно, отец, и как раз ты и поможешь мне в этом.

Седые брови старика удивленно поползли на лоб, потом недовольно сдвинулись.

— Хорошо, я согласен, но не рассчитывай, что я возьму в руки эту…эту штуку! Лично я ничего не смыслю в оружии!

Малькольм вкрадчиво улыбнулся.

— А этого и не потребуется. Это удовольствие я намерен приберечь для себя.

Странное оцепенение овладело Ленорой, будто леденящий холод пополз по спине, сковав все тело. Что-то было не так, но она никак не могла понять, что именно. Придется надеяться, что Эштон поймет, в чем дело. А пока она постаралась сделать невозмутимое лицо и безразлично спросила:

— Вы ведь шутите, не так ли? Не рассчитываете же вы в самом деле убить его?

Ответ Малькольма последовал немедленно, в нем была ледяная решимость.

— Разве это убийство, дорогая моя? У меня есть полное право защищать то, что принадлежит мне. А ведь никто из нас не сомневается, за чем сюда явился этот негодяй! Он намерен отобрать тебя у меня!

— Может, мне лучше поговорить с ним? — умоляюще сказала она. — Я ничуть не сомневаюсь, он тут же уйдет, стоит мне только сказать, что я здесь по собственной воле.

Малькольм издал короткий, лающий смешок и отрицательно покачал головой.

— Нет уж, я достаточно наслышан об этом твоем драгоценном мистере Уингейте. Стоит ему только возжелать чего-то, и его уже ничто не остановит, — Не отрывая глаз от парохода, который мирно покачивался вдалеке, он заметался по галерее. — Ну и наглец — бросил якорь прямо напротив дома! Конечно, теперь он не спустит с нас глаз! — Еще больше взвинтив себя, Малькольм ткнул пальцем в сторону парохода. — Нет, вы только посмотрите! Он и подзорную трубу прихватил!

Сомертон с трудом перевел на пароход налитые кровью глаза, стараясь разглядеть человека, который привел его зятя в такое бешенство. В эту минуту на солнце что-то блеснуло, и Сомертон без труда разглядел длинную латунную трубку, которую их противник поднес к глазам.

— Будь я проклят, так оно и есть!

Ленора не могла заставить себя отвести глаза от этой высокой фигуры. Ей казалось, что даже на расстоянии она чувствует на себе взгляд Эштона. Щеки ее порозовели, но виной этому было отнюдь не жаркое утреннее солнце.

— Пальнуть бы по нему из пушки, — процедил Малькольм сквозь стиснутые зубы. — С радостью бы продырявил это корыто, хотя бы для того, чтобы увидеть, как этого ублюдка по кускам выкинет на берег!

Ленора предприняла еще одну отчаянную, хоть и безнадежную попытку уговорить его.

— Может быть, стоит написать ему?

— Ну уж нет! — прорычал Малькольм. — Пусть стережет нас, пока я не придумаю, как разделаться с ним. Но, клянусь, он навсегда исчезнет из нашей жизни. Я ему покажу!

Пьянящая радость охватила ее, накрыв с головой и закружив, подобно океанскому приливу. Стоило только мужчинам выйти из комнаты, как Ленора вновь погрузилась в свои мечты. Мысль о том, что Эштон по-прежнему ее любит, что он готов на все, лишь бы вернуть ее, была настолько ошеломляющей, что на какое-то время она забыла обо всем, выкинув из головы даже угрозы Малькольма, и предалась своему счастью. Зажав ладонью рот, чтобы не расхохотаться во весь голос от переполнявшей ее радости, Ленора закружилась волчком, но тут же опомнилась — Меган сновала по комнате, готовя ей ванну. Не стоило возбуждать ненужных подозрений, тем более что у нее не было никаких оснований доверять этой женщине. Впрочем, глупо было рассчитывать скрыть свое возбуждение от служанки — та мигом почувствовала перемену в хозяйке и жадно уставилась на нее. Наконец, не выдержав, она дала волю любопытству.

— С вами все в порядке, мэм? — спросила она.

Ленора кивнула, постаравшись убрать с лица ликующую улыбку. Делая невероятные усилия, чтобы не рассмеяться, она сцепила пальцы на коленях.

— С чего это ты взяла?

Меган поджала губы и посмотрела на хозяйку. Все это время она приглядывалась к молодой женщине. Ее невольно растрогала покорность, с которой та принимала свою судьбу и ту безнадежную тоску, с которой она уходила в себя, стоило лишь появиться кому-нибудь из мужчин. А оставшись одна в своей спальне, хозяйка печально смотрела в окно, где плескались волны, словно ждала кого-то. И вот теперь эти изумрудные глаза сияли восторгом. Служанка оторопела, сообразив, что с самого приезда не видела свою хозяйку такой счастливой. А ведь чуть раньше она слышала с веранды сердитые голоса мужчин. Они почти кричали, и Меган не стоило ни малейшего труда понять, о чем они говорят. Значит, они взбесились из-за того мужчины, что приплыл на корабле и хочет забрать хозяйку. Судя по тому, как взволнована леди, ее не придется долго уговаривать.

— Вам нет нужды меня опасаться, мэм, — уверила она. — У меня нет никаких обязательств перед мистером Синклером, если вы об этом подумали.

Ошеломленная такой прямотой, Ленора с удивлением взглянула на служанку, попытавшись притвориться, что не поняла. Она все еще боялась доверить кому-то свою тайну.

— О чем это ты, Меган?

Женщина чинно сложила руки поверх передника и едва заметно кивнула в сторону парохода.

— Мне известно, мэм, что там есть человек, который намерен забрать вас с собой. Судя по тому, как вы сияете, вас это нисколечко не огорчает!

В широко распахнутых глазах Леноры появилась тревога. Соскочив с постели, она подбежала к Меган и крепко стиснула ей руку.

— Ты не должна никому говорить о том, что я рада его приезду! Ни одной живой душе! Особенно мистеру Синклеру или моему отцу! Прошу тебя, Меган. Они оба ненавидят мистера Уингейта. Я просто не знаю, что тогда будет!

— Да не переживайте вы так, — мягко сказала служанка, погладив ее худенькую руку. — Я ведь тоже когда-то была влюблена, так что понимаю, каково вам.

Ленора все еще держалась настороже.

— А что вы обо мне знаете?

Служанка передернула плечами.

— Да слышала, как они толковали о том, что вы, дескать, потеряли память и решили, что замужем за кем-то еще, — Тут она запнулась, словно до нее наконец дошло, и Меган растерянно взглянула на хозяйку. Та все еще колебалась. — Так, стало быть, это он и есть? То есть, я хотела сказать, вы считаете, что мистер Уингейт и есть ваш муж?

Под ее испытующим взглядом Ленора опустила глаза. Стоило ли лукавить, если служанка читала в ее лице, как в открытой книге?

— Да, это он. Я люблю его, только вот если бы…

— Да, нелегко вам, мэм. Уж я-то вижу.

Ленора в ответ только слабо кивнула. Глупо было даже пытаться забыть о нем? Как она могла даже надеяться, что это возможно?!

Маленькие настольные часы чуть слышно пробили два. Словно эхо, в тишине дома гулко откликнулись большие часы в холле. Ленора даже не обернулась — она старательно укладывала подушки, пытаясь придать им форму человеческого тела. Закончив, она отступила в сторону, чтобы оценить свои труды. Сквозь щели между неплотно задернутыми портьерами пробивался серебряный свет луны, в его слабом свете была хорошо видна кровать и любому вошедшему станет ясно, что она крепко спит. Во всяком случае, если не подойти вплотную, а до тех пор у нее будет достаточно времени, чтобы незаметно выбраться из дому и дать знать Эштону, чтобы ни к коем случае не спускался на берег. За обедом Малькольм то и дело сыпал проклятиями, и это заставило ее всерьез встревожиться. Следовало предупредить Эштона, чтобы он был начеку. Весь день какой-то мальчишка рыбачил неподалеку от дома, а потом вечером оставил на берегу лодку, ей-то она и собиралась воспользоваться, чтобы добраться до «Речной ведьмы». Меган по ее просьбе принесла ей кое-что из мужской одежды, сделав вид, что не понимает, зачем это понадобилось хозяйке. Ленора решила благоразумно промолчать.

Подобрав повыше густую массу вьющихся волос, Ленора затолкала их под шапочку и недовольно сморщила нос, взглянув на себя в зеркало. Конечно, истинная леди ничего подобного никогда бы не нацепила. На рубашке не хватало нескольких пуговиц, и поэтому она просто туго стянула ее узлом на тонкой талии, чтобы та не распахивалась. Брюки оказались почти впору, но тонкая ткань от старости и частой стирки стала почти прозрачной. Застежка вверху отсутствовала, так что Ленора махнула рукой и, подобрав кусок веревки, туго перепоясалась. Честно говоря, в этом наряде она выглядела на редкость вызывающе, и, попадись она кому-то на глаза в таком виде, можно было бы сказать, что она просто напрашивается, чтобы ее изнасиловали. Поэтому она решила, что будет безопаснее накинуть сверху поношенную куртку.

Уже собираясь выскользнуть из дома, она замешкалась у двери и, прислушиваясь, прижала ухо к стене. Из комнаты отца доносился громкий храп, и она догадалась, что тот, согласно недвусмысленному приказу Малькольма, остался дома. Таким образом, ей некого было опасаться, кроме Малькольма, но как раз его-то она и боялась больше всего. Этот человек не будет тратить время на пустые угрозы. Если он поймает ее, то немедленно догадается, куда она собралась.

Подхватив пару кожаных сандалий, она крадучись вышла на веранду и застыла, укрывшись в густой тени, лихорадочно ловя каждый шорох. Все было тихо, и он осторожно двинулась вперед, затаив дыхания и замирая на каждом шагу, пока спускалась по лестнице. Последняя едва слышно скрипнула под ногой и она замерла, испугавшись до полусмерти, что ее побег будет обнаружен. Но никто не появился, и она постепенно пришла в себя и обрела способность двигаться. Осторожно сделав несколько шагов, Ленора прокралась к выходу и, закрыв за собой дверь, перевела дух. Обувшись, она легкой тенью пересекла лужайку перед домом. К счастью, лодка все еще была на берегу, она вставила весла в уключины и, с силой оттолкнувшись, принялась грести, направляя лодку носом к набегавшей волне.

На палубе парохода ярко горели несколько фонарей, а из иллюминаторов каюты Эштона струился мягкий свет. Она принялась яростно грести, то и дело оборачиваясь и поглядывая через плечо на эти огоньки, чтобы не сбиться с пути. Скоро она убедилась, что до парохода гораздо дальше, чем ей поначалу казалось. Уставшие от непривычной работы руки начали дрожать и к тому времени, когда она добралась до цели, силы почти оставили ее. Ленора бросила весла и беспомощно уронила голову, оставив лодку мирно покачиваться у высокого борта парохода. Ее все еще била дрожь и, казалось, только сверхчеловеческим усилием воли она сможет заставить себя подняться. Сделав над собой последнее усилие, Ленора принялась толкать лодку, чтобы та попала в тень борта — на тот случай, если отцу или Малькольму придет в голову следить за кораблем. Уцепившись за веревку, которая свисала с борта, она подтянулась и кое-как вскарабкалась на нижнюю палубу. Из последних сил Ленора привязала лодку и рухнула на палубу, что бы дать отдых усталому телу.

Здесь царила кромешная тьма, разглядеть в которой она ничего бы не смогла, сколько не пыталась, поэтому Ленора даже не поняла, что за неясное чувство подсказало ей, что рядом кто-то есть. Вдруг холодок пробежал у нее по спине, и Ленора со слабым криком метнулась в сторону, пытаясь освободиться из стиснувших ее чужих рук. Одна из них мертвой хваткой вцепилась ей в колено, а другая — в воротник куртки. Страх настолько парализовал ее, что она даже боялась открыть рот, чтобы сказать, для чего она здесь. Ленора быстрым движением выскользнула из куртки, оставив ее в руках незнакомца. Лицо ее исказилось от боли, когда его пальцы крепче стиснули ее ногу, и в ту же секунду он свободной рукой ухватил ее за рубашку. Глаза ее округлились от ужаса — она почувствовала, как распустился туго стянутый на талии узел. Рукава больно врезались ей в кожу, раздался громкий треск, и ветхая ткань лопнула. С подавленным стоном Ленора скорчилась, пытаясь прикрыть руками обнаженную грудь, и отчаянно рванулась, стремясь вырваться на свободу, прежде чем ее разоблачат. Послышалось приглушенное ругательство, и мужчина снова схватил ее, на этот раз за руку и за пояс штанов. Он рывком поднял ее на ноги, так что обвязанная вокруг пояса веревка едва не задушила ее при этом, и резко встряхнул.

— Кто тебя послал, парень? — рявкнул он в самое ухо.

— Эштон! — с облегчением прорыдала она, сразу узнав этот глубокий, низкий голос. Никогда еще за всю свою жизнь не приходилось ей слышать ничего более прекрасного.

— Какого…? — железные пальцы мгновенно разжались. — Лирин!

Даже под покровом темноты она поняла, что он вглядывается в ее лицо. Щеки ее моментально вспыхнули — его взгляд жадно скользнул к ее груди, и Ленора тут же зябко обхватила себя руками.

Эштон не понимал, каким чудом его самая сокровенная мечта стала явью, но хотя ему и понравилось, как она одета, вернее, раздета, следовало поторопиться.

— Чтобы ни привело тебя ко мне, любимая, я глубоко благодарен за это судьбе, — хрипло пробормотал он, — но сейчас, я думаю, будет лучше, если я отведу тебя в каюту. Вахтенный делает обход и через пару минут будет здесь.

При мысли о том, что ее вот-вот застигнут в таком плачевном виде, Ленора побагровела до слез. Спотыкаясь, она почти побежала за ним и только и успела, что прошептать на бегу.

— Эштон, моя рубашка…

Эштон подхватил остатки ее одеяния и последовал за ней, догнав ее в ту минуту, когда она уже скреблась в дверь каюты. Он протянул руку, чтобы помочь ей, и Ленора закрыла глаза — все внутри нее замерло при таком знакомом прикосновении этой широкой, мускулистой груди, когда он, склонившись над ней, на мгновение прижался к ее обнаженной спине. Что же касается Эштона, у него будто все взорвалось внутри. Кровь мгновенно закипела и с бешеной скоростью заструилась по жилам. Он резко захлопнул за собой дверь, и ее рубаха и куртка тут же полетели в разные стороны. В слабом свете лампы ее обнаженные плечи отливали перламутром, и при виде этого зрелища словно огонь охватил его. Эштон обнял ее, крепко прижимая к груди, и слабый стон сорвался с губ Леноры, когда его руки скользнули вниз, нащупывая мягкие округлости груди. Шапочка свалилась на пол, а она уронила голову ему на плечо и пышная масса шелковистых кудрей укутала его словно плащом. Эштон с наслаждением вдохнул полной грудью аромат ее кожи. Ветхая ткань брюк была ей слабой защитой — даже сквозь нее Ленора чувствовал обжигающий жар его руки, моментально пробравшейся внутрь. Это было как раз то, чего она ждала, для чего пробралась сюда. Каждая клеточка ее тела словно просила — возьми меня! Снова сделай меня своей! Даже мысль о том, чтобы оттолкнуть его, была хуже смерти!

— Мы не должны… — слабым, чуть слышным шепотом взмолилась она. — Эштон, прошу тебя…мы не можем так поступить… особенно сейчас.

— Мы должны, — шепнул он ей в самое ухо, покрывая страстными поцелуями ее шею. Чувствовать ее в своих объятиях — это все, что ему нужно, чтобы обрести счастье. — Мы должны …

Он бережно подхватил ее на руки. Двумя шагами Эштон пересек каюту и оказался у кровати, у самых райских врат, где в прежние времена они столько раз дарили друг другу ослепительное наслаждение. Он опустил ее на постель и выпрямился, взглядом лаская каждый изгиб ее тела. Через мгновение он уже лежал рядом с ней, крепко прижав ее к себе. Ленора коснулась рукой, ладонью провела по обнаженной груди и отвернулась, стараясь уклониться от его жадных поцелуев, пока она еще не потеряла голову.

— Я пришла лишь для того, чтобы предупредить тебя, Эштон, — в отчаянии прошептала она. — Стоит тебе только причалить к берегу, и ты пропал! Малькольм убьет тебя! Уезжай, я тебя умоляю!

Эштон с трудом оторвался от нее. Приподнявшись на локте, он пожирал ее голодным взглядом. Бывает в жизни порой, что любовь налетает, подобно ветру, дующему с моря, и так же быстро стихает. Но случается и так, что любовь превращается в нечто, не имеющее пределов, в чудо, которое не подвластно ни расстоянию, ни времени, ни самым страшным бедам. Для Эштона это чувство было безумным счастьем и черной бедой, три года оно не давало ему покоя и пустило глубокие корни в его душе, изменив и всю его жизнь. То, что она покинула его, должно было убедить его в том, что она и в самом деле Ленора и, следовательно, принимает единственно правильное решение. Но как он мог принять это, если она забрала с собой его сердце?!

— Забудь о нем. Забудь все, что он говорил. Останься со мной, Лирин, и мы немедленно поднимем якорь. Если потребуется, я увезу тебя на край света.

Слезы заструились у нее по щекам.

— О, Эштон, разве ты не понимаешь? Тебе ведь нужна она, а вовсе не я.

— Мне нужна ты!

— Я не та женщина, которую ты любишь, Эштон. Я не та, за которую ты меня принимаешь. Ведь я Ленора, а не Лирин.

— Твоя память… — Он заколебался, почти со страхом взглянув ей в глаза, — Она вернулась?

— Нет, — Она не осмеливалась встретиться с ним взглядом. — Но все-таки я Ленора. Мой отец сам сказал это.

— Не забывай, твой отец люто ненавидит меня. Если бы он мог, он радостью разлучил бы нас.

— Он не пойдет на это, — возразила она.

Эштон тяжело вздохнул.

— Если ты настаиваешь, я могу называть тебя Ленорой, но это ничего не изменит. В моем сердце ты по-прежнему моя жена…ты — моя жизнь.

— Ты должен уехать, — настойчиво перебила она. — Ты должен уехать, иначе не миновать беды.

— Ты уедешь со мной? — с тревогой спросил он. Она покачала головой.

— Тогда я остаюсь…и буду с тобой, пока не кончится весь этот кошмар.

— О, прошу тебя…. Прошу тебя, Эштон, — слабо умоляла она. — Я не переживу, если что-нибудь случится с тобой.

— Я не могу уехать. Я должен остаться.

Она в отчаянии покачала головой.

— Ты действительно упрям, как осел, они были правы. Почему ты не можешь смириться с неизбежным?

— Неизбежным? — Жестко рассмеявшись, он перекатился на спину и уставился на низкий потолок каюты. — Я искал тебя долгих три года, но не было на свете женщины, которая могла бы занять твое место в моем сердце. Я ведь мужчина, и, тем не менее, я предпочел оставаться холостяком, хотя порой это было нелегко. Ты можешь представить себе, какие муки я терпел, терпел долго, без всякой надежды унять эту боль? Можешь считать меня одержимым, если хочешь. Или сумасшедшим. А можешь — бесконечно одиноким и безнадежно влюбленным в мечту, которую только ты способна сделать явью, — Откинувшись на подушку, он бросил на нее долгий взгляд. — Я уже понял, каково это — жить без тебя. Нет, любимая, теперь я так просто тебя не отдам. Я пришел сюда сражаться и буду бороться за тебя до конца.

Ленора приподнялась и склонила голову ему на грудь. Она и не пыталась прикрыть наготу, с наслаждением позволив обнаженной груди прижаться к его горячему сильному телу. Глаза ее светились нежностью и любовью, губы раздвинулись в чувственной улыбке.

— Мы с тобой — будто единое целое — ты и я. Мы оба хотим того, что не можем получить. Я должна вернуться, а ты не желаешь уехать. Ну, раз так, попробую убедить тебя по-другому, — Она заколебалась на мгновение, будто стесняясь того, что намерена была сделать, потом нерешительно заговорила, стараясь не встречаться с ним глазами. — Если я сейчас отдамся тебе, представив на мгновение, что ты прав и я твоя жена, ты согласишься уехать, пока еще с тобой не случилась беда?

Эштон притянул ее к себе, вне всякого сомнения, он готов был ответить согласием, но он вдруг отстранился и покачал головой.

— Нет, я не могу заключить с тобой подобную сделку, милая. Не могу, пусть я даже умираю от желания. Слишком сильно я люблю тебя, чтобы удовлетвориться этим на прощанье. Ты нужна мне вся, без остатка и навсегда, и на меньшее я не согласен.

Она слабо вздохнула.

— Тогда я должна идти.

— Куда так торопиться? Побудь со мной еще немного. Позволь мне любить тебя.

— Это невозможно, Эштон. Ведь я принадлежу Малькольму.

Глубокая морщина прорезала его лоб. Он отвернулся, пораженный в самое сердце жгучей ревностью. На скулах его заходили желваки. Он с трудом удержался от желания рассказать, как ему удалось отыскать ее драгоценное убежище. Много дней, обходя все кабаки в районе Билокси, он успел потолковать не только с пьяными собутыльниками Сомертона, но и с бесчисленными шлюхами. Похоже, многие из них были рады удовлетворить все желания Синклера.

— Мне не нравится, что ты собираешься вернуться к нему.

— Я должна, — прошептала она. Легко коснувшись поцелуем его губ, она вскочила с постели. Улыбнувшись ему на прощанье, она накинула порванную рубашку и куртку и заправила волосы под шапочку.

— Я отвезу тебя, — вздохнул он, спустив с кровати длинные ноги.

Ленора еще не забыла, как она чуть не умерла от усталости, когда гребла к кораблю. Поэтому она предпочла не спорить.

— А как ты вернешься?

— Привяжу к корме другую лодку и вернусь на ней, — Он потянулся за рубашкой и замер от наслаждения, почувствовав, как она на мгновение коснулась ладонью тугих бугров его мышц. Это осторожное прикосновение заставило его затрепетать от жгучего желания. Он взглянул на нее, мечтая схватить ее в объятия, но хорошо понимал, что стоит ему только дотронуться до нее, и он уже не сможет остановиться. С губ его слетели слова, которые давно уже просились, чтобы он сказал их, — Я люблю тебя.

— Я знаю, — едва слышно прошептала она, — я тоже люблю тебя.

— Если бы я не боялся, что ты возненавидишь меня, я бы, не колеблясь, запер бы тебя на корабле. Но ты должна сама все решить. До тех пор я буду рядом, достаточно близко, чтобы явиться по первому твоему зову. — Он опустил маленький «дерринджер» в ее ладонь. — Я ведь учил тебя стрелять. Один выстрел — и я окажусь рядом. Только будь осторожна, пока я не появлюсь.

Он отвез ее на берег, и после долгого поцелуя Ленора неслышно прокралась на темную веранду. Облокотившись на перила, она следила, как он греб к кораблю, а потом, подавив мучительный стон, вернулась в спальню. Никогда она не чувствовала себя так одиноко.