Январь 1780 г.

Битва, описанная ниже, стала одной из самых драматических в истории королевского флота. Воды, в которых сошлись противоборствующие эскадры, войдут в историю двадцатью пятью годами позже, когда Нельсон стяжает славу и смерть у мыса Трафальгар, но сражение в ночь с шестнадцатого на семнадцатое января 1780 года не получило наименования по географической точке.

В эпоху, когда флотоводцам под страхом смертной казни запрещалось преступать через тактические каноны, предписывающие сражаться неразрывной линией против такой же линии противника, поступок Родни, рассредоточившего свои корабли, являлся исключительной важности новшеством, а способ, которым он достиг этого в ожесточенной Битве при Лунном Свете служит свидетельством его беспримерной отваги искусства в управлении столь большим количеством парусных кораблей.

Тригембо оказался прав. Спустя час после того, как с «Бедфорда» заметили одиннадцать линейных кораблей и два фрегата испанцев, небо затянуло облаками. Ветер отошел к западу и стал свежеть. Получив сигнал с «Бедфорда» Родни распорядился отдать по кораблям приказ «всеобщая погоня». Каждый капитан мог теперь действовать, не оглядываясь на остальных, и корабли, у которых днище недавно было обшито медью, стали вырываться вперед. Двухпалубники «Дифенс», «Резолюшн» и «Эдгар» захватили лидерство. Офицеры лихорадочно проверяли готовность своих подразделений, а капитаны, волнуясь, словно школьники, не сводили глаз с парусов. Ветер крепчал. Окуляры подзорных труб неотрывно следили за испанцами, которые, столкнувшись со столь превосходящими силами, переложили руль под ветер, стремясь укрыться в Кадисе.

Заметив их отступление, Родни просигналил своим кораблям напасть на противника с подветренной стороны, тем самым предписывая капитанам перегнать противника и вклинится в пространство между ним и безопасностью. Началась гонка.

Английские корабли мчались полным ходом. На их полубаках появились облачка дыма – это артиллеристы делали пристрелочные выстрелы. Поначалу фонтаны воды, едва различимые среди пенных хребтов волн, поднимались далеко за кормой испанцев. Но постепенно, по мере того, как минуты складывались в часы, они становились ближе.

Дево расположился на баке «Циклопа», наблюдая через подзорную трубу за огнем длинноствольных девятифунтовок фрегата, стрелявших в момент всхождения его носа на волну. Находясь почти прямо над ним, Дринкуотер жадными глазами следил за происходящим. Неопытный глаз мичмана не успевал ухватить места падения ядер, но сама сцена будоражила его воображение. «Циклоп» буквально дрожал от напряжения погони, и, поддавшись общему настроению, получокнутый ирландский кок О’Молли уселся, поджав ноги, на кабестан и запиликал на скрипке. Звуки дикой джиги смешивались с плеском моря и завыванием ветра в снастях.

Капитан Хоуп подрезал нос не столь быстроходному «Бедфорду» и направился к испанцу, занимавшему крайнюю к северу позицию. Это был фрегат примерно равный им по размеру. К югу от их цели неровной линией выстроились высокие транцы испанских линейных кораблей; второй фрегат находился восточнее, и был скрыт из виду линкорами.

Неожиданно перед бушпритом «Циклопа» взметнулся водяной столб. Дринкуотер поднял глаза. Над кормовой галереей одного из испанских двухпалубников расплывалось облако дыма.

Тригембо выругался.

– Недурной выстрел для даго, – заметил он.

Только теперь Дринкуотер понял, что их обстреливают. Проходя в погоне за фрегатом за кормой линейных кораблей, «Циклоп» оказался на дистанции выстрела. Воздух вдруг задрожал, и раздался звук, словно откупорили две бутылки. Оглядевшись, Дринкуотер обнаружил дыру в фор-марселе, и другую в грот-марселе. Ядро прошло в пугающей близости. Выбирая момент, когда корма поднимется на набегающей волне, испанцы палили по приближающемуся английскому фрегату, чей силуэт четко обрисовывался на фоне заходящего солнца.

Дринкуотер поежился. Теплый зимний день подошел к концу, а свежий ветер начал перерастать в шторм. Мичман посмотрел на испанский флот. Вражеские корабли были совсем рядом. Тут он заметил два водяных фонтана, взметнувшихся у борта одного из испанцев. Но пушки фрегата молчали. Натаниэль в недоумении посмотрел на Тригембо.

– Что за…

Моряк вытянул руку.

Справа по борту, закрытый для обзора Натаниэля мачтой, появился «Резолюшн». Недавно получивший новую обшивку корабль обгонял фрегат. Условия теперь благоприятствовали тяжелым парусникам. «Резолюшн» быстро нагонял испанцев, за ним по пятам следовали «Эдгар» и «Дифенс». Прежде чем скрыться за пеленой облаков, солнце бросило последние свои лучи на «Резолюшн». Их почти горизонтально льющийся свет четко обрисовал все детали картины. На фоне волнуемого западным ветром моря, темно синие валы которого вспыхивали золотом, поймав солнечный луч, корабль казался почти неподвижным. Вид его ощетинившегося жерлами орудий левого борта, проплывавшего в двух кабельтовых от «Циклопа», рождал ощущение яростной мощи. Наполненные ветром паруса посредством мачт и снастей передавали свою силу кораблю, заставляя огромный дубовый корпус, отягченный весом артиллерии и 750 человек команды, рассекать воду со скоростью десяти узлов.

Дринкуотер видел головы расчетов орудий верхней палубы, а также красные с серебром мундиры морских пехотинцев на корме. На штевнях развевались боевые вымпелы, призывно указывая вперед, на врага. Погонные орудия линкора рявнули снова. На этот раз водяных столбов не было. Вскинулась подзорная труба Дево.

– Они попали в него, бог мой! – вскричал лейтенант.

Кто-то на баке закричал «ура». К нему присоединились голоса других членов экипажа «Циклопа», вдохновленных видом идущего в бой «Резолюшн». Как и другие моряки на марсе, Дринкуотер вопил что есть мочи. По щекам Тригембо текли слезы.

– Ублюдки! Чертовы ублюдки… – бормотал он.

Дринкуотер не догадывался, кого он имеет в виду, да это сейчас и не имело значения. Вряд ли и сам Тригембо мог объяснить. Таким способом он просто выражал свою беспомощность. Боевая ярость сплотила всех этих людей: насильно завербованных, пьяниц, висельников и карманных воришек. Мутный осадок общества восемнадцатого столетия, слитый в тесную коробку корпуса корабля и удерживаемый в повиновении безжалостными узами дисциплины, с криком «ура» мчался навстречу шторму из свинца и стали. Впечатляющее зрелище «Резолюшн» пробудило в них чувства, с которыми они не в силах были совладать, и их порыв души выражался в отчаянном крике. Это было то самое воодушевление боем, которое полководцы умеют пробуждать в своих воинах, делая из них героев. Необъснимые чары присущи войне: они способны заражать людей желанием сражаться – чувством, которым так умело пользуются политические деятели. Видимо, этим и можно было объяснить недавнее восклицание Тригембо.

– Тихо! Молчать всем! – заорал с квартердека Хоуп, и крики смолкли. Матросы, улыбаясь, смотрели друг на друга, слегка устыдившись бурного всплеска эмоций.

С «Резолюшн» через разделяющее их водное пространство докатился отзвук «ура». Дринкуотер догадался, что в глазах экипажа двухпалубника их фрегат представляет столь же внушительное зрелище. В приливе гордости он выпрямился, чувствуя, как по спине у него побежали мурашки.

Перед тем как темнота разъединила адмирала и его корабли, Родни поднял последний сигнал: «Атаковать противника с самой близкой дистанции». Тем самым он подталкивал их к самым решительным действиям. Оба флота постепенно смещались в сторону подветренного берега, опоясанного отмелями. В пять часов стало почти темно. Ветер достиг штормовой силы, и мрачные тучи мчались по небу. Зато вышла луна, полная желтая луна, мерцавшая в разрывах облаков и заливавшая бледным светом разыгрывающуюся внизу мрачную сцену.

На закате «Резолюшн», «Эдгар» и «Дифенс» поравнялись с концевыми испанскими кораблями. Обмениваясь с противником бортовыми залпами, они старались оттеснить его от Кадиса.

– Батарее левого борта приготовиться! – прозвучал приказ. Дринкуотер перенес все внимание на нее, наблюдая, как мгновенно преображается «Циклоп». Ожидание закончилось, напряжение разряжалось по мере того, как канониры припадали к орудиям и фрегат приближался к испанцам.

Противник был с левой скулы «Циклопа». Дринкуотер слышал, как внизу рявкнуло погонное орудие, и в грот-марселе «испанца» появилась дыра.

Дево пробежал по переходному мостику левого борта, отдавая приказы лейтенантам на главной батарейной палубе, и присоединился на квартердеке к Хоупу. Оба офицера пристально изучали противника. Наконец, капитан подозвал одного из мичманов.

– Передайте лейтенанту Кину мое почтение и приказ целить в рангоут.

Мальчишка скрылся внизу. Хоуп намеревался обездвижить противника до того, как охваченные яростью схватки два корабля упрутся в подветренный испанский берег. Мель Сан-Лукар с одинаковым гостеприимством встретит корабль как той, так и другой нации.

– Мистер Блэкмор, – обратился капитан к штурману.

– Сэр!

– Как далеко от нас сан-лукарская мель?

– Лиги три-четыре, сэр, – ответил старый моряк после секундного размышления.

– Отлично. Отправьте своего помощника на фор-брам-рей. Пусть доложит, как только мель покажется в виду.

Помощник штурмана полез наверх. Когда он поравнялся с марсом, Дринкуотер полюбопытствовал, в чем дело.

– Старик беспокоится насчет мели у нас под ветром, – сообщил помощник.

– Ого! – воскликнул Дринкуотер, всматриваясь в море перед фрегатом. Но все, что он мог разглядеть, это огромное пространство кипящей воды – менявшее цвет от черного до серебристого когда луна выглядывала в просвет между туч, – и пенные гребни волн, подгоняемых ветром.

Скрип колес орудийных станков подсказал Натаниэлю, что расчеты левого борта ганшпугами доворачивают пушки для стрельбы по врагу. Испанский фрегат находился впереди «Циклопа», но когда британский корабль окажется у него на траверзе их будет разделять около двух кабельтовых.

– Готовсь! – раздался приказ на темной орудийной палубе.

У себя на марсе Дринкуотер проверил готовность вертлюжной пушки. Из под марселя он мог разглядеть высокую корму «испанца». Тригембо повернул пушку, нацеливая ее на то место, где, по его мнению, должны были располагаться испанские офицеры. Остальные матросы взвели курки мушкетов и навели мушки на бизань-марс противника, откуда, как они знали, испанские стрелки откроют огонь по их собственным офицерам.

Теперь испанский фрегат был в двух румбах левее по скуле «Циклопа». Во тьме батарейной палубы лейтенант Кин, командир двенадцатифунтовок левого борта, не отрываясь глядел вдоль ствола концевого орудия. Когда вражеская корма окажется в прицеле, весь бортовой залп будет направлен на фрегат.

К нему подскочил мичман, отдавая честь на ходу.

– Наилучшие пожелания от капитана, сэр. Приказ открывать огонь по мере готовности.

Кин кивнул и окинул взглядом палубу. Привыкшие к темноте глаза различали длинный ряд пушек, поблескивающих в свете висящих тут и там фонарей. Люди сгрудились у своих орудий, напряженно ожидая команды открыть огонь. Командиры расчетов были наготове, сжимая в руках пальники. Все пушки заряжены крупной картечью…

Борт «испанца» осветился серией разрозненных вспышек. Рев штормового ветра заглушил грохот залпа. Несколько ядер попали в корпус, осыпав переполненные палубы длинными дубовыми щепами. Кто-то закричал, а тело одного моряка взлетело в воздух и окровавленной массой шлепнулось на брюк пушки.

В марселе появлось несколько дыр, а у помощника штурмана, оседлавшего фор-брам-рей, ядро сорвало башмаки. Со звонким щелчком разорвались несколько канатов, а грот-бом-брам-рей с грохотом рухнул вниз.

Прозвучал приказ марсовым сплеснивать концы.

А Кин все не отходил от последнего пушечного порта. Он не замечал ничего, кроме моря и неба. Ночь была наполнена воем штормового ветра и отвечающим ему в тон плеском волн. Потом в поле его зрения вплыла корма испанского фрегата, темная и угрожающая. Вдоль по ней пробежала цепочка вспышек еще одного бортового залпа. Лейтенант распрямился и выбрал момент, когда корабль приподнялся на волне.

– Огонь!