Поднявшись по широким ступенькам гостиницы, Лиз остановилась на переднем крыльце. В одном конце веранды, обнявшись, стояла молодая пара. Девушка положила голову на плечо юноши. Лиз не могла спокойно смотреть на эту идиллию, не испытывая щемящего чувства тоски или даже зависти. Лиз подумала, что за последние два месяца она впервые испытывает хоть какие-то, кроме гнева, эмоции. Внутри помещения царила тишина. Справа от Лиз находилась маленькая комната с баром, в которой тоже никого не было. Над баром висела вывеска «делайте коктейли сами». Элизабет так и сделала, налив себе немного виски. Покинув бар, она стала изучающе смотреть по сторонам. Следующая дверь вела в библиотеку, переполненную многочисленными томами книг, большинство из которых были очень старыми и покрытыми слоем пыли. Она снова прошла по коридору и очутилась в огромной гостиной, где главное место занимал портрет прекрасной молодой женщины в полный рост в окружении странных предметов и старинных вещей. На противоположной стене, прямо напротив портрета женщины, висел портрет молодого красивого щеголя лет тридцати, одетого в костюм для верховой езды, с кнутом в руках. Рядом на подоконнике находился череп морской черепахи величиной с футбольный мяч. Лиз попыталась представить размеры самой черепахи, но не смогла. На ходу рассматривая обстановку, Лиз как вкопанная остановилась перед фотографией в рамке.

Это явно была очень сырая фотография, судя по обветшалой желтой фотобумаге. На ней был изображен молодой стройный блондин, который, стоя на фоне залитого солнцем морского прибоя, целился из винтовки в волны. На нем была лишь набедренная повязка, а на поясе висел нож. Лиз вдруг овладело безрассудное чувство, что перед ней висела фотография, которую она сняла сама менее часа назад.

— Это мой отец, — вздрогнув от неожиданности, услышала она голос за спиной. Обернувшись, Лиз увидела Жермен с бокалом вина в руке. Потягивая маленькими глотками вино, она улыбалась, обнажая ряд крупных, ровных белых зубов. — Эту фотографию сделала моя мать в начале пятидесятых годов. А в 1960 году оба они погибли в авиакатастрофе, так и не поднявшись в воздух со взлетно-посадочной полосы на биплане «Стеармен». Они зацепились за телеграфные провода и потеряли крыло. Мы до сих пор не знаем, кто из них сидел за штурвалом в тот день, ведь они оба умели управлять самолетом.

Не в силах вымолвить хоть слово, Лиз не моргая смотрела на фотографию.

— Но, — начала было она.

— А это моя бабушка в возрасте девятнадцати лет, — перебила ее Жермен. — Она умерла еще до моего рождения. — Повернувшись к противоположной стене, Жермен кивнула на портрет. — Это мой дедушка, когда ему было чуть больше двадцати. Извини, я, кажется, тебя перебила, ты хотела что-то спросить?

Отрицательно покачав головой, Лиз ответила как-то довольно глупо:

— Да нет, ничего. Это я так.

— Это моя самая любимая комната. В ней находятся многие фамильные вещи, такие как картины, портреты, всякая утварь, которую мы с братом собирали в детстве. На пляже мы однажды нашли череп морской черепахи.

— Это огромный череп, — сказала Лиз.

— После ужина, когда как следует стемнеет, мы съездим и посмотрим, сможем ли мы найти одну или даже пару черепах, откладывающих свои яйца.

Лиз повернула голову, чтобы задать Жермен еще несколько вопросов о морских черепахах, и застыла. В дверях стоял тот же, что и на фотографии, человек, которого она видела на пляже с ружьем.

Жермен, все еще продолжавшая рассказывать, остановилась и, проследив за взглядом Лиз, широко улыбнулась.

— Смотрите, кто пришел!

Они кинулись друг другу навстречу и обнялись посреди комнаты.

— Привет, мой маленький братец!

— Здравствуй, старушка Жермен, — ответил он смеясь и обнимая сестру.

Хорошо, хоть Жермен тоже видит этого живого человека, а не призрак, подумала Лиз.

— Идите сюда, я вас сейчас кое с кем познакомлю, — обратилась к ней Жермен.

Лиз шагнула вперед.

Мужчина протянул руку.

— Меня зовут Хэмиш Драммонд. — Он обнажил в улыбке ряд крупных белых зубов, которые, очевидно, были их семейной чертой и выделялись на загорелом лице.

Его белые волосы были аккуратно — совсем не так, как днем, — причесаны, и он казался таким… чистым, подумала Лиз.

— Меня зовут Лиз Барвик, — сказала она.

— Привет, Лиз, — ответил он, все еще продолжая пожимать ее руку. — Вы приехали на недельку?

— Она приехала на гораздо больший срок, — ответила Жермен. — Рэй Фергюсон послал ее сюда снять виды острова для своего фотоальбома, который он пообещал нам.

— Рад слышать это, — ответил Хэмиш, наконец, отпустив руку Лиз.

— Мне не терпится поскорее начать работу, — проговорила Лиз, не в силах оторвать от него глаза. Хэмиш был не просто красив, он был почти прекрасен. — Это замечательный остров.

— Да, — согласился он, — так оно и есть.

— Ты же еще ничего не выпил, — сказала Жермен и потащила брата за руку в сторону бара.

Лиз последовала за ними к стойке, у которой сидели с напитками две пары.

— Это мой двоюродный брат Джимми Уэзерс и его жена Марта, — сказала Жермен, представляя Лиз низкорослого, лысеющего мужчину и его пухленькую прелестную жену. — А это Лиз Барвик, которая приехала сюда фотографировать наш остров, — пояснила она.

— Мы виделись сегодня днем с дедушкой, — сообщил Джимми. — А ты еще не видел его, Хэмиш?

— Нет, я только сегодня приехал. Завтра увидимся.

К бару стали подтягиваться одна за другой парочки, и разговор перешел на красоты природы на острове.

— Я сегодня чуть не сбила оленя, — сказала Лиз.

— Вы чуть не сбили мистера Бака? — спросил Джимми.

— Оленя, а не мистера Бака, Джимми, — осадила его Жермен.

— Жаль, что вы его не сбили, — посетовал Джимми. — Могли бы поужинать свежей олениной у Жермен.

Улучив момент, Лиз обернулась к Хэмишу Драммонду.

— А я видела вас на пляже Стэффорд-Бич сегодня днем.

Хэмиш недоуменно посмотрел на Лиз, затем, прищурив глаза и обращаясь больше к себе, чем к ней, спросил:

— Видели? Неужели?

Ужин проходил в столовой на нижнем этаже. Лиз сидела между Жермен и Хэмишем за огромным столом с десятком незнакомых людей. После того как со стола были убраны остатки паштета и подали жирную форель, разговор переключился на деловые темы.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Хэмиша сидевший напротив него мужчина.

— Я консультант по финансовому праву.

— И кто же пользуется вашими услугами?

— В настоящий момент коммерческий лондонский банк. К 1992 году многие хотят присоединиться к Общему Рынку. А каков род ваших занятий?

— Я психиатр, — ответил мужчина, — так же, как и моя жена Энн, мы вместе практикуем в Саванне.

Не проявив особого интереса, Хэмиш понимающе кивнул.

— А я занимаюсь развитием курортных мест, — вставил Джимми так, будто подошла его очередь отвечать на вопросы.

— Да, — вздохнул доктор, — надеюсь, ваши планы не коснутся этого заповедного острова.

С легкой улыбкой Хэмиш проговорил:

— Мне бы тоже очень хотелось этого.

— Вы будете приятно удивлены, узнав, какие замечательные перспективы открываются для этого острова, — продолжил Джимми. — Благодаря развитию острова отдых здесь станет доступен для огромного количества людей. Все, конечно, будет сделано в лучшем виде. Элегантно.

— Как в Хилтон Хед? — спросил доктор.

— Прекрасно обустроенный Хилтон Хед, — ответил Джимми, не замечая сарказма и мечтательно глядя в будущее.

— Это будет плотная застройка острова, — вмешалась Жермен.

За столом воцарилась тишина.

Обратившись к психиатру, Лиз спросила:

— А в какой области психиатрии вы специализируетесь, доктор? — На самом деле ее вовсе не интересовали подробности о деятельности доктора, так как за прошедшие несколько недель ей пришлось встречаться со многими психиатрами. Ей просто хотелось сменить тему разговора.

— Знаете, — начал доктор, — я преподавал в медицинской школе Дьюкского университета. В прошлом году ушел в отставку. Мы переехали в Саванну и, будучи с женой людьми активными, занялись почасовой частной практикой.

— Мы работаем также над книгой, — вмешалась в разговор жена доктора.

— Книгой по психиатрии? — спросила Жермен.

— Да не то чтобы, — ответил мужчина. — Мы работаем над грандиозным исследованием однояйцевых близнецов. Книга будет основана на полученных нами результатах исследований.

— У Хэмиша тоже был брат-близнец, — отчеканил Джимми. — Могли бы поизучать это явление на наглядном примере. — Последняя фраза была произнесена каким-то зловещим тоном.

Хэмиш неожиданно поднялся из-за стола. Извинившись, он вышел из столовой.

Лиз, чтобы поддержать разговор, снова нарушила воцарившееся за столом молчание.

— А близнецы действительно представляют интерес для науки? — спросила она доктора.

Улыбнувшись, доктор ответил:

— Чрезвычайно большой интерес! Однояйцевые близнецы теснее всех живых существ на свете связаны друг с другом. Отношения их ближе, чем даже у матери и ребенка. Они в высочайшей степени сопереживают друг другу и часто, обладая свойствами телепатии, могут угадывать мысли друг друга на расстоянии. Иногда во время наших исследований меня охватывало жуткое чувство, что пара близнецов воплощает в себе одного человека, или, скорее, две его половинки.

— Может быть, это оттого, что они вместе растут, проводят много времени друг с другом? Или здесь кроется несколько иная причина? — заинтересовалась Лиз.

— Да, здесь кроется несомненно другая причина, пока еще малоизученная нами. Мы изучали близнецов, которых по той или иной причине разлучили сразу после рождения и которые никогда не подозревали о существовании своих брата или сестры. Мы обнаружили поразительное сходство образа жизни этих находившихся далеко друг от друга людей, их вкусов, даже несмотря на то, что они росли в совершенно разных семьях. Я беседовал с одним таким близнецом, и во время интервью выяснилось, что он носит такие же, как его брат, модели одежды и даже прическу. В своих снах они оба очень долго видели свою пару, играли и разговаривали друг с другом. Поэтому ни один из них не удивился, узнав, что на свете живет его брат.

— Очень похоже на такое явление, как привидения, — вставила Марта, жена Джимми.

— Хотя это и не очень подходящий для психиатрии термин, — пояснил доктор, — все-таки он наиболее характерный.

— А близнецы всегда ладят друг с другом? — спросила Марта.

— Всегда, — ответил доктор. — По крайней мере, этот вывод подтверждается нашими наблюдениями. Мать близнецов смотрит на них, как на одно существо. Поэтому между ними не возникает конкуренции за право стать любимцем своей родительницы. В общих словах, дух соперничества им совершенно чужд. Вместо этого они как бы образуют единый союз, который, как один человек, вступает в состязание с другими личностями.

— Меня всегда удивляло, что мать одевает своих близнецов одинаково, — высказалась Марта. — Это ведь может испортить им жизнь, как-то лишить их индивидуальности.

— Некоторые опрошенные нами близнецы очень противились тому, чтобы их одевали в одинаковую одежду, — пояснила Энн Хэмилтон, — в то время как другим это очень нравилось. Некоторые близнецы так и продолжают с самого своего рождения до старости одинаково одеваться. Связь друг с другом сохраняется у них на протяжении всей жизни, вплоть до смерти. Огромное количество близнецов отказывается жениться или выходить замуж, чтобы навсегда сохранить свой союз друг с другом. Об этом явлении неплохо смогут вас проинформировать члены их семей.

— А мать близнецов всегда может отличить одного от другого? — спросила Лиз.

— Обычно ей удается это сделать сразу после их рождения, хотя и не всегда. Обычно при рождении близнецов родители надевают на ручки своим чадам браслеты с опознавательными знаками, чтобы можно было отличить одного ребенка от другого. Но с возрастом у каждого из близнецов появляется достаточно отличительных признаков, благодаря которым значительно облегчается участь окружающих людей. У одного может появиться какая-нибудь отметинка на теле или шрам, другой может сильно прибавить в весе, ну и все такое прочее.

Наклонившись к уху Лиз, Жермен спросила:

— Вы обратили внимание, что, когда сегодня вечером появился Хэмиш, не я познакомила его с вами, а он представился сам? Когда Хэмиш и Кейр были маленькими, я часто путала их, поэтому у них выработалась привычка первыми представляться незнакомым людям. — Она повернулась к доктору. — Близнецы очень палиндромичны.

— Это верно замечено, — согласился доктор. — Палиндром — самая замечательная метафора для характеристики однояйцевых близнецов.

— А что это такое, палиндром? — спросил Джимми.

Жермен принялась объяснять.

— Палиндром — это литературный прием, слово, предложение или даже стих, который читается одинаково слева направо и справа налево. То же самое и здесь.

Вооружившись электрическими фонарями и фотоаппаратами со вспышкой, они ждали, когда появится морская черепаха. Самка морской черепахи залегла в яме, вырытой собственными когтями, куда отложила с дюжину яиц величиной с шарик для игры в пинг-понг.

— Надо организовать наблюдение за отложенными яйцами, — сказала Жермен Лиз. — Поищем на пляже гнезда и уничтожим опознавательные знаки. Иначе еноты обязательно доберутся до яиц и съедят их.

Черепаха, закончив свою работу, засыпала песком отложенные яйца и устало поползла опять к морю. Дорога, по которой шла группа наблюдателей, следуя по пятам медленно ползущей черепахи, была залита лунным светом. Люди приободрились, увидев, как она, наконец, достигнув линии прибоя, скрылась под водой.

К своему «джипу» Лиз шла след в след за Жермен. Следы, оставленные босыми ногами женщины на влажном песке, мерцали в лунном свете.

— Скажи мне, Жермен, почему Хэмиш встал из-за стола при упоминании о брате? — спросила Лиз.

— О, — отозвалась Жермен, — боюсь, взаимоотношения Хэмиша и Кейра могут поколебать убедительные теории самых прославленных ученых, утверждающих, что близнецы — самые близкие друг другу люди.

— Почему?

— Между мальчиками-близнецами существовали именно те отношения, о которых нам рассказывал доктор. Это продолжалось до подросткового возраста. Никто, кроме дедушки, не мог отличить одного брата от другого. Поэтому они дурачили меня, как могли. Они везде и всегда были неразлучны. Друг без друга они чувствовали себя очень несчастными и постоянно нервничали. Помню, однажды Кейр заболел гриппом как раз перед самым отъездом братьев в летний лагерь отдыха в горах Северной Джорджии. Дедушка настоял на том, чтобы Хэмиш поехал на отдых один. После отъезда брата Кейр не мог ни спать, ни есть, ни говорить с кем бы то ни было. Через пару дней дедушке позвонил директор лагеря и сообщил, что Хэмиш исчез. Но мальчик появился в доме той же ночью. Доехав на попутных машинах до Сант-Мэрис, он добрался до устья реки и переплыл Камберлендский пролив. Ночью. Ему было двенадцать лет.

— Господи, да ему просто повезло, что он остался жив.

— Думаю, что если бы он погиб, то Кейр тоже бы умер.

— Случилось что-то, что изменило их взаимоотношения?

— Да. Что-то случилось летом накануне их восемнадцатилетия, когда они собирались поступать в Принстон.

— Что?

— Никто не знает. Но с того лета, уже более двадцати лет, они не общаются друг с другом и не говорят друг о друге с другими людьми.

Какое-то время они молча брели по пляжу.

— А что с Кейром? — наконец спросила Лиз. — Где он сейчас?

— Никто не знает, — ответила Жермен. — Время от времени он появляется здесь без предупреждения — и всегда в отсутствие Хэмиша, — а потом исчезает. В прошлом году один мой знакомый встретился с ним в Париже. Я же не виделась с ним больше трех лет. Я даже не знаю, жив ли он. Если, конечно, не принимать во внимание мою убежденность в том, что если бы умер Кейр, то Хэмиша тоже не было бы в живых, ну и наоборот. Даже сейчас, когда они, должно быть… ненавидят друг друга, меня все равно не покидает это чувство. Сама не знаю почему.

Всю обратную дорогу до гостиницы обе женщины в «джипе» молчали. Лиз зашла в бар выпить стаканчик на ночь. Но когда выходила, собираясь вернуться в коттедж, заметила на одном крыле просторной веранды Хэмиша Драммонда, сидевшего с пустым бокалом для бренди, уставившись в темноту. Лиз не стала нарушать его уединения.

Когда она добралась до коттеджа на Стэффорд-Бич, входная дверь была распахнута настежь.