Хауэлл уселся за письменный стол, слушая монотонное жужжание голоса Лартона Питса. Он пытался придумать начало «автобиографии», и в тот самый момент, когда ему показалось, что у него мелькнула идея, в дверь тихонько постучали. Хауэлл поспешно выключил магнитофон. Голос Питса был знаком миллионам телезрителей (Питс рекламировал гриль-бары, где продавали жареных кур), и Хауэллу не хотелось, чтобы его кто-нибудь услышал. Он пошел к двери недоумевая, кто бы это мог быть. Хауэлл не слышал, чтобы к дому подъехала машина… Он распахнул дверь и увидел на пороге Леони Келли.
Сегодня она была совсем другой, гораздо более современной. Леони была не в затрапезном платье, как накануне, а в джинсах и мужской голубой рубашке, которую она завязала узлом над талией, обнажив три-четыре дюйма белой кожи, усеянной веснушками. Обута она была в матерчатые тапочки на босу ногу, а волосы зачесала назад и сделала «конский хвост».
Леони усмехнулась.
— Вы же приглашали меня, не так ли?
— О да, конечно, — спохватился Хауэлл, поняв, что он слишком долго смотрит на Леони. — Входи.
— Я принесла вам почту, — сказала она, протягивая ему письма.
Хауэлл смущенно заморгал. Верхнее письмо в стопке было от Элизабет.
— Спасибо, — пробормотал он, бросая письма на стол.
Леони прошлась по комнате, внимательно рассматривая вещи.
— Вот там я никогда не была, — она указала кивком на кухню, и задержалась в спальне, чтобы хорошенько ее разглядеть.
— Разве ты не знакома с Денхемом Уайтом? Он столько лет подряд приезжал сюда.
— Да, по-моему, я его пару раз видела.
Леони вышла на дощатый помост. Хауэлл пошел за ней следом. Полуденное солнце припекало. Леони махнула рукой в сторону сломанных перил.
— Это опасно. Вы бы лучше их починили.
Хауэлл уставился на перила.
— Да, пожалуй, действительно стоит взять молоток и прибить перила гвоздями.
— Я помню, как все тут было давным-давно, — сказала Леони. — Когда я была маленькой, — казалось, она хотела добавить что-то еще, но передумала и внезапно выпалила. — Отличный денек! Может, искупаемся?
— Конечно! — кивнул Хауэлл.
Леони уже развязывала узел на рубашке. Она побежала к ступенькам причала, сбрасывая по дороге рубаху, джинсы и туфли. Нижнего белья под джинсами и рубашкой не оказалось. Поспешно снимая одежду, Хауэлл лишь на мгновение увидел, как она выпрямилась в полный рост. И тут же бросилась в воду. Через секунду он тоже нырнул и… моментально вынырнул, крича и захлебываясь. Он забыл, какая здесь холодная вода. Леони пока не появлялась: Хауэлл огляделся, высматривая ее. Прошло десять секунд, потом еще десять…
«Она уже почти минуту под водой!» — встревоженно подумал Хауэлл, позабыв про холод.
Но тут же ощутил прикосновение к своему бедру. Леони запрыгнула к нему на спину и утащила под воду. Хауэлл не успел сделать глубокий вдох и поэтому отбивался от Леони, стараясь высвободиться и всплыть на поверхность. Она отпрянула, и он вынырнул, судорожно глотая воздух.
— Господи! — вскричал Хауэлл. — Ты что, утопить меня решила?
— Вовсе нет, — откликнулась Леони, подплывая к нему и обвивая руками шею Хауэлла.
Она поцеловала его. Он обхватил ее за бедра. Они перестали барахтаться и быстро пошли ко дну. Хауэллу первому не хватило воздуха, и он вынырнул. Леони показалась над водой чуть позже.
— Тебе нужно научиться задерживать дыхание, если ты хочешь резвиться в воде, — крикнула она и поплыла к причалу.
Леони уселась на доски и, дрожа, принялась растирать покрывшуюся мурашками кожу. Хауэлл тоже вылез из воды.
— Я пойду принесу полотенца, — сказал он.
Когда Хауэлл вернулся, Леони по-прежнему сидела голой, а ее одежда валялась на стуле. Солнце освещало веснушчатую кожу: намокшие волосы казались темнее, чем обычно, и ярче контрастировали с бледным телом. Леони взяла большое полотенце, тщательно вытерлась, постаралась получше высушить волосы и, завернувшись в полотенце, развалилась в шезлонге, стоявшем на причале. Хауэлл принес еще один шезлонг.
— Как сегодня ваша спина? — спросила девушка.
— Потрясающе! — откликнулся Хауэлл. — Это просто чудо. Как тебе удалось?
— Сама не знаю. Я этого раньше никогда не делала. Наверное, мама каким-то образом действовала через меня. Она говорит, что когда ее не станет, ее сила перейдет ко мне… наверное, она уже начала переходить. Я так думаю. Это не просто целительство. У меня иногда получается читать чужие мысли… очень многих людей. Я почти всегда могу сказать, о чем думают мои братья и сестры. Правда, мамины мысли я угадывать не умею. Мама для меня такая же загадка, как и для всех остальных. Мне кажется, только Дермот легко догадывается, что у нее на уме.
— Трудно поверить, что вы… ну, что все вы братья и сестры, — сказал Хауэлл.
По лицу девушки скользнула легкая тень.
— Пожалуйста, не будем об этом, — затем выражение ее лица вдруг изменилось, она лукаво улыбнулась. — А знаете, мне вчера тоже понравилось растирать вам спину.
— Наверное, все же не так, как мне, — возразил Хауэлл.
Леони рассмеялась.
— Ну, почти так же, — она потянулась к нему и легонько поцеловала. — Мне хотелось сделать это вчера, но я, должно быть, забыла.
Хауэлл поцеловал ее в ответ.
«О, Господи! — подумал он. — Что тут творится?»
Пару раз в жизни Хауэлла соблазняли девушки, но не так откровенно. Он впал в какое-то приятное забытье. Что с ним происходит, Хауэлл не понимал, но одно ему было ясно: они оба испытывали одинаковые ощущения. Он сунул руку под полотенце, которым прикрылась Леони, и ласково погладил ее. Она вздохнула и немного раздвинула ноги. Хауэлл снова поцеловал ее и скользнул губами и языком по ее телу вниз, сбросив полотенце. Кожа Леони была прохладной от озерной воды, и Хауэлл даже удивился, насколько сладко ему целовать эту девушку.
Леони плавно взяла Хауэлла за голову и слегка толкнула: он откинулся на шезлонг, она забросила на него ногу. Движения Леони были грациозны и точны, она прекрасно управлялась даже без помощи рук. Леони принялась медленно приподниматься и опускаться, сидя верхом на Хауэлле.
Он лежал на спине и глядел на Леони снизу вверх, она запрокинула голову назад, подставив лоб солнечным лучам, рыжеватые волосы касались плеч, когда Леони мотала головой. В выражении ее лица удивительным образом сочетались сладострастие и глубокая задумчивость, чуть ли не озабоченность. Леони открыла глаза, с изумлением посмотрела на Хауэлла и задвигалась быстрее. Она беззвучно ловила ртом воздух, взгляд помутнел.
— Сейчас… сейчас… — хрипло пробормотала Леони. — Давай вместе со мной… ну же! Ну!
Хауэлл сел, прижал ее к себе и не отпускал до тех пор, пока совсем не обессилел. А тогда уронил голову ей на плечо и замер, Леони пробежалась пальцами по его волосам и тоже застыла; оба невольно вздрогнули. Затем Леони тихонько подтолкнула Хауэлла в грудь, побуждая лечь, а сама встала.
Проведя рукой по его глазам, она сказала:
— Нет-нет, ты не вставай. Лежи.
Открыв через минуту глаза, Хауэлл увидел, что она уже надела джинсы и собирает волосы в «хвост».
— Не уходи, — попросил Хауэлл, делая попытку встать.
Леони снова откинула его на шезлонг и поцеловала.
— Я должна. Мама скоро проснется. Мне нужно домой, — она еще раз поцеловала Хауэлла и пошла к ступенькам.
— Леони! — позвал он.
Девушка остановилась и обернулась.
— Почему я? — спросил Хауэлл.
Она замялась, и на мгновение ему показалось, что сейчас он получит ответ… Но потом выражение ее лица изменилось, и Леони пожала плечами.
— А почему бы и нет?
Она сбежала вниз по ступенькам и исчезла.
Хауэлл поднял полотенца и пошел в спальню: он был доволен собой. Хорошо, когда в человеке снова пробуждается сексуальность: это чудесным образом отражается на личности.
«Лучше этого места нет в целом свете», — думал Хауэлл. Со Скотти у него сложились такие отношения, что, переспав с Леони, он не чувствовал никакой вины. Скотти и он уже высказали друг другу свои взгляды на тему свободной любви. Со Скотти он мог встречаться только по вечерам, а Леони сказала, что может приходить к нему лишь днем. Нет, вообще-то Хауэллу было немного стыдно из-за того, что он так счастлив, но он отогнал от себя беспокойные мысли. Сейчас ему совершенно не хотелось терзаться угрызениями совести… Затем взгляд Хауэлла упал на письмо Элизабет…
Он взял его и взвесил на ладони. В конверте, судя по его тяжести, лежало минимум два листка плотной писчей бумаги, обычно Элизабет писала на бумаге кремового цвета. Хауэлл боялся читать это письмо: наверное, Элизабет просит его вернуться. И ему станет еще совестней… Он надорвал конверт и присев к столу, принялся читать письмо, написанное четким, аккуратным почерком.
«Дорогой Джонни! — говорилось в письме.Любящая тебя Лиз».
Если бы я была посмелее, я бы повидалась с тобой или, по крайней мере, позвонила бы тебе. Но я трусиха и выбираю другой способ.
Я много думала о нас с тобой, когда ты уехал. Сначала мне казалось, что ты, не вернешься, но потом я поняла, что ты можешь и вернуться — из чувства долга, а не потому, что тебе так хочется. Но мне это не нужно, и после мучительных размышлений я пришла к выводу, что нам лучше не сохранять семью.
Кроме того, я хочу тебе сообщить — пока ты не узнал от кого-нибудь другого — что я встретила человека, к которому очень привязалась. Ты с ним незнаком. Его зовут Уинстон Бен. Он человек другого круга. Уинстон — модельер, причем очень хороший. (И не голубой, я это знаю наверняка!) У нас с ним много общего, и я быстро поняла, что он мне очень нравится. Не знаю, что у нас получится, но надо попытаться…
Ты, конечно, мучаешься угрызениями совести, считаешь, что ты виноват в нашем разрыве. Не нужно. Я искренне считаю, что ты старался, как мог. Мы никогда не ссорились, не обижали друг друга, и у меня осталась масса хороших воспоминаний. В глубине души я всегда буду любить тебя и считать моим другом. Надеюсь, и ты относишься ко мне также.
Я не тороплю тебя с разводом, но мне кажется, когда ты закончишь свою работу, мы должны встретиться и спокойно все обсудить. Денхем пообещал помочь мне с разводом, а поскольку я не могу себе представить, что мы с тобой будем скандалить из-за имущества, то и тебе, наверное, следовало бы обратиться к Денхему за помощью. Еще раз хочу сказать: мне очень неудобно, что я говорю тебе все это в письме, а не при личной встрече, но иначе я вряд ли бы решилась.
Надеюсь, ты бережешь свое здоровье и твоя работа продвигается. Когда ты приедешь, мы обо всем поговорим.
На второй странице был постскриптум:
«Р. S. Хотя мы с Уинстоном не живем вместе, он проводит у нас в доме много времени, поэтому я взяла твои вещи из гардеробной и библиотеки, упаковала их и перенесла в кабинет над гаражом. Садовник по моей просьбе отогнал „порше“ под навес и поставил аккумулятор на зарядку. Ты можешь спокойно держать свои вещи у меня, пока не подыщешь себе новое жилье… да и вообще сколько захочешь. Если ты не возражаешь, то когда ты вернешься из поездки в горы, я возьму фургон и отдам кухарке.»
Потрясенный Хауэлл перечитал письмо еще раз. Уинстон… Что за дурацкое имя? Так обычно называют бульдогов. «Не голубой, я это знаю наверняка…» О, черт, значит, они трахаются два раза за ночь в будни и четыре — в выходной! А его, Хауэлла, вещи теперь хранятся в гараже… как это предусмотрительно со стороны Элизабет! Мы не желаем, чтобы Уинстону попадалась на глаза в ванной зубная щетка Джонни… Хауэлл скомкал письмо и со всей силы швырнул его в камин.
Хауэлл побледнел, он еле переводил дух. Отшвырнув ногой стул, да так, что тот отлетел в другой конец комнаты, он вышел на дощатый настил. Мало-помалу самообладание к нему возвращалось. Да, конечно, он сам во всем виноват. Элизабет всегда вела себя правильно. Она была идеальной женой. Он не заслуживал такой жены. И потом… с какой стати он ревнует? Ведь сам он спит тут с двумя женщинами. Он же хотел расстаться с Элизабет, разве нет?.. Хауэлл опустился в шезлонг и невидящим взглядом уставился на озеро. Ему казалось, что внутри у него был какой-то крепкий, надежный стержень, который вдруг сломался. Хауэлл закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.