В конце концов Герби Букбайндер оправился, но его выход из унизительного положения имел серьезный недостаток. Ему пришлось встать на путь преступления.

Мальчики являются на нашу планету вольными дикими животными, их надо укрощать. Уважение к закону приходит, но не сразу. Самый очаровательный паинька хоть разок да стянет яблоко с фруктового лотка; самое ангельское дитя из воскресного хора хоть разок да «займет» монетку из маминого кошелька. Со временем они усваивают правила поведения, отчасти благодаря воспитанию, отчасти благодаря тому, что мистер Гаусс называет Личностью, а отчасти благодаря невидимой колючей проволоке Закона, которая рано или поздно больно зацепит почти каждого мальчика – хоть разок.

Пошла последняя неделя отдыха в лагере, и все изнывали от скуки. Программа дяди Сэнди была исчерпана. «Пепсодент», «Кадиллак», «Лаки страйк» и «Греты Гарбо», испытав краткий миг торжества, были распущены. Грандиозная война Желтых и Красных, в течение трех неистовых дней делившая лагерь на две враждующие силы, после победы Желтых также канула в историю.

На заре лагеря «Маниту» эта, как ее называли, «цветная война» разыгрывалась в последние три дня сезона, однако такой график обнаружил недостатки, принудившие мистера Гаусса изменить его. Во-первых, половину лагеря ожесточала горечь поражения, и никакие речи о Гауссовой победе не приносили исцеления (проигравшая команда, по словам хозяина лагеря, всегда одерживала потрясающую Гауссову победу). Во-вторых, и победители, и побежденные возвращались домой измотанными, нервными и зачастую травмированными. А потому мистер Гаусс отдал очередное пресловутое распоряжение: начинать «цветную войну» на неделю раньше и оставлять семь дней на залечивание ран и откорм воспитанников. Цена распоряжения оказалась высокой: неделя упадка и безделья. Однако, выбирая между собственной выгодой и желаниями детей, мистер Гаусс, как всегда, остался верен себе.

Чтобы скрасить послевоенную подавленность, мистер Гаусс придумал два праздника: за два дня до отъезда отмечался манитуский Марди-Гра, а вслед за ним – День лагеря. Мальчик, которому на Марди-Гра присуждали первое место за придуманное им развлечение: будь то костюм, представление или предмет изобразительного искусства, – назначался «Капитаном на день». Он правил лагерем, раздавал ребятам должности вожатых (а настоящие вожатые становились занявшими их место мальчиками) и вообще пользовался завидной славой. Дяде Сэнди и мистеру Гауссу обычно удавалось выбрать призера из числа более или менее рассудительных старшеклассников, которые не допускали, чтобы День лагеря превратился в издевательскую муштру вожатых.

Придумка была хорошая. Несколько дней ребята готовились к Марди-Гра, и выходило что-то вроде веселого карнавала. День лагеря давал им возможность отыграться на вожатых за накопившиеся обиды. Гвоздем программы всегда было купание дяди Сэнди, которого старшие на глазах у всего лагеря бросали в озеро. Уже одно это отрадное зрелище примиряло многих ребят с жизнью в «Маниту», и они с нетерпением ждали следующего года, чтобы увидеть его вновь. Каждое лето составлялись хитроумные заговоры с целью искупать и мистера Гаусса, но ни один не имел успеха. Ему всегда удавалось испариться в самый решительный миг.

– А вообще-то, чего это за Мардиграс такой? – обратился Ленни к сидящим вокруг него на траве ребятам. У Двенадцатой и Тринадцатой хижин снова была верховая езда, то есть Клифф час гонял Умного Сэма по кругу, а остальные тем временем валялись и чесали языки.

– Слушай, Ленни, это Мардиграс или Мардигра? – спросил один из ребят. – Дядя Гусь все время говорит «Мардигра».

– Чудик, ты чего, не видел здоровенную надпись поперек Общей улицы? – ответил Ленни. – Там ведь написано: «В субботу Мардиграс», так? Мардиграс с буквой «с».

– Дядя Гусь говорит, это французское слово.

– Может быть, но я-то вам не француз.

Раздался смех. Во время «цветной войны» Ленни утвердил свою репутацию героя, принеся Желтым победу в двух решающих состязаниях. Все, что связано с героем, всегда раздувают, и брошенная им шутка звучит гораздо смешнее, чем в устах простого смертного. Воодушевленный смехом, Ленни добавил:

– Может, дядя Гусь – французик. Он всегда так разговаривает, будто объелся лягушек.

Это было воспринято как верх остроумия, и некоторые мальчики от хохота стали кататься по траве.

– Только нам это ничего не объясняет, – проговорил Ленни.

Ребята приумолкли и задумались над объяснением.

– А может, – вымолвил Тед, – тут чего-нибудь связано с травой. Сейчас ведь косят траву на сено, ага? Ну вот, может, по-французски Мардиграс значит «косить траву».

Все обратили взоры к Ленни, ожидая его суждения. Герой задумчиво насупился и изрек:

– Похоже на правду. Точно, так и есть.

Тут все закивали, кроме Герби, а один мальчик сказал:

– Ну, Тед, здорово у тебя котелок варит.

– Э-э… я смотрел это слово в словаре, – подал робкий голос Герби. – Оно значит «жирный вторник».

– Что?! – вскричал Ленни, разрываясь между изумлением и ехидством.

Это был период, когда Герби упал в собственных глазах и в глазах окружающих – тоже. Он не принес ровным счетом никакой пользы Красным в «цветной войне». Его обычно веселый нрав переменился с того злополучного танцевального вечера, и Люсиль избегала его общества и отворачивалась при встрече.

– Да, я знаю, звучит смешно, – проговорил он, запинаясь. – Но… но там написано «жирный вторник».

Раздался неодобрительный ропот.

– Ну, генерал Помойкин, ты только и умеешь, что завирать, – сказал Ленни. – Если б устроили соревнование по вранью, Красные выиграли бы «цветную войну».

– Ха-ха-ха! – загоготали все хором.

Потом градом посыпались остроты:

– Чего ж это жирный вторник – в субботу?

– А может, тощая среда?

– Или пузатая пятница?

– Или кривоногое воскресенье?

– Ха! Ха! жирный вторник!

– Я знаю, парни, что он имеет в виду, – воскликнул Ленни. – Он имеет в виду, что он жирный во вторник и во все остальные дни.

Эта колкость вызвала столь продолжительный взрыв веселья, что дядя Сид прервал свой разговор с Элмером Бином и поинтересовался, над чем смеются ребята.

– Герби говорит, – выдохнул Ленни между приступами хохота, – что Мардиграс значит «жирный вторник».

– Надо произносить «Марди-Гра», и это действительно означает «жирный вторник». Так назывался старинный религиозный праздник, – ответил вожатый и отошел.

После короткого молчания разговор пошел на другие темы. По поводу «жирного вторника» больше не шутили. Герби нарочито вытеснили из общей беседы. Он нарушил непреложное и для детей и для взрослых правило хорошего тона – оказался умнее вожака.

Когда настало время купания и все пошли вниз, Герби разрешили остаться с Клиффом и Элмером Бином, пока те расседлают Умного Сэма.

Элмера Бина Герби считал непререкаемым авторитетом во всем, что касалось жизни лагеря. Грубоватый молодой работник давал прямые ответы без примеси насмешки или снисходительности и, похоже, лучше кого бы то ни было разбирался в повадках мистера Гаусса. Кроме того, по роду занятий ему в отличие от вожатых не приходилось вступать в противоборство с мальчишками.

– Скажи, Элмер, – спросил Герби, наблюдая, как работник с Клиффом возятся с конской сбруей, – а могут нестаршеклассника выбрать Капитаном на день?

Элмер оставил работу и с любопытством уставился на Герби:

– Ты чего? Задумал попробовать?

– Да нет, конечно. Но интересно все-таки, можно ли вообще попробовать.

– Пока, Герб, выбирали одних старшеклассников. Мистер Гаусс, понимаешь, любит, чтоб все чин чинарем, без баловства.

– Ясно. Это я и хотел узнать.

Клифф стащил с Умного Сэма седло и стоял с ним в руках.

– А чего, Герби? Что-нибудь интересное придумал к Мардиграсу?

– По-моему, очень даже. Да ладно, без разницы.

– Чего придумал-то? – спросил Элмер.

– Ну, просто катание с горки.

– С какой еще горки?

– Ну… ну долго объяснять. Все равно не пригодится. Элмер взял коня под уздцы и повел к амбару.

– Давай, Герб, выкладывай. Чего ты там изобрел? А ну, как станешь первым нестаршеклассником, которого изберут Капитаном.

– Ну, – начал Герби, идя следом за Элмером, – я думаю, этот Мардиграс похож на Кони-Айленд, так? Ну, папа раз возил меня на Кони-Айленд. Больше всего мне там понравилась одна штуковина, называется «Чертов спуск». Огроменная такая лодка, и ее с горки пускают в пруд. Она как бабахнется в воду – ух ты, во здорово!

– Я на ней катался, – сказал Клифф. – Так ты чего, Герби, задумал здесь, что ли, построить Чертов спуск? Хо-хо, тут на год работы.

– Клифф, да все уже построено! – горячо возразил Герби. – Неужели не понятно? Девчачья лужайка спускается прямо к озеру, так? Вот. Значит, надо только поставить лодку на колеса и – фьють! Вот тебе и Чертов спуск!

– А как управлять твоей лодкой на колесах, – сухо спросил Элмер, – чтобы она не въехала на пляж или в тетю Тилли?

У Герби вытянулось лицо:

– Об этом я не подумал.

– Фигня, можно приспособить канаты или еще что, – подсказал Клифф.

– Если лодка набита людьми и катится под гору? Тут, сынок, нужны железные тросы да Самсон, чтобы тащить их.

Теперь мальчишки были в полуразвалившейся конюшне, где слабо пахло соломой и очень сильно – Умным Сэмом. Элмер завел коня в стойло и закрыл воротца. Конь привалился к стене, смежил веки и успокоенно вздохнул.

– Слушай-ка, – спросил Герби, – а почему нельзя устроить на склоне салазки, как сделали на Кони? Всего и нужно-то несколько досок.

– Ты хочешь сказать: смазанных досок, – уточнил Элмер.

– Конечно, смазанных, – сказал Герби, хотя до этого ему и в голову не приходило, что доски надо смазать.

– Хм. Четырехсот футов доски два на четыре и двадцати галлонов колесной смазки едва хватит, чтоб заварить эту кашу.

– Ладно, – расстроился Герби, – я же сказал, нечего про это говорить.

– А когда лодка скатится в воду, как ее затаскивать обратно в гору?

– Ладно-ладно, Элмер.

– И вообще, что, если эта лодка на полпути возьмет да съедет с салазок и залетит на дерево.

– Черт, Элмер, чего ты издеваешься? Ну, придумал глупость, и все. Переоденусь на этот дурацкий Марди-грас старушкой или еще кем-нибудь. Сам же сказал, что меня все равно не выберут. – Он сел на старый, готовый развалиться стул без одной ножки и опустил голову на грудь.

– Вообще-то, – медленно проговорил Клифф, словно размышляя вслух, – Умный Сэм может спокойно втащить лодку на гору.

– Умоляю, Клифф, хватит про это, – застонал Герби.

– А почему хватит, уже не хочешь быть Капитаном? – спросил Элмер, усаживаясь на корточки против Герби и набивая табаком из кисета замусоленную трубку.

– Потому что я посмешище всего лагеря, вот почему! – вскричал Герби. – Толстенький ребеночек, который не умеет ни бегать, ни в мяч играть, ни драться – ничего не умеет! Такой вот я, все меня считают таким. И правильно делают. Такой и есть.

– Э-э, Герб, охолони. Нельзя так плохо про себя думать. Ты хороший парень и с головой. Придет день – ты еще посмеешься над ними. Не такой уж ты пропащий.

– Ленни отбил у него девчонку, – объяснил Клифф, глядя на солнечные зеленые поляны.

– Хм. – На губах Элмера мелькнула улыбка, но стоило Герби подозрительно покоситься на него, как он посерьезнел. – Брось, Герб, девчонка, которой нравится Ленни, скажу я тебе, наверняка такой же фрукт, и скатертью им дорога.

– А я подумал, с какой стати лодка должна соскочить с салазок? – спросил Герби. – Берешь прибиваешь под лодкой две доски, ага, чтоб они в салазки входили, и куда она после этого денется с салазок?

Элмер улыбнулся и прикурил трубку от толстой деревянной спички. Клифф восхищенно посмотрел на брата.

– Ну, Герб, ты даешь. Я ж тебе говорил, – повернулся он к Элмеру, – у него голова будь здоров.

– Скажи, Герб, а что это за девчонка? – не переставал ухмыляться работник.

– Да ну, Клиффу приснилось.

– Навряд ли.

– Ладно, подумаешь, могу и сказать. Ее зовут Люсиль, рыжая такая.

– Ах, эта. Вон что, – понимающе кивнул Элмер. – Да-а. Много встречал я таких змеюк. Повзрослев, но того же поля ягода.

– Змеюк! – ужаснулся Герби.

Клифф пояснил с гордостью знатока:

– Так называют девушек на флоте.

– Элмер, ты служил на флоте?

– Четыре года, – ответил Клифф.

Герби посмотрел на работника с возросшим восхищением.

– Герб, не стоит по ней убиваться, – сказал Элмер. Мальчик потупил глаза. – Но, видать, от моих слов толку никакого.

– Она сказала, что будет моей девчонкой. А потом, только из-за того, что я плохо танцую… – У Герби перехватило горло.

– Где ты думаешь раздобыть пятьдесят долларов? – спросил Элмер.

– Зачем? – удивился Герби.

– Ну, если разживешься полтинником на пиломатериалы и смазку, да я немного пособлю, глядишь, и поставишь эту Чертову горку.

В глазах у Герби блеснула надежда. Он затараторил:

– Да мне мистер Гаусс… дядя Сэнди… да кто угодно даст. Елки-палки, назначить по двадцать пять центов за одно катание, все прокатятся по два раза, да еще родители, да еще из деревни придут – сто пятьдесят долларов заработаем запросто. У меня все посчитано.

– Оно, может, и так, – покачал головой Элмер, – только эти молодцы денег не дадут. Уж больно бредовая затея. Возможно, все и получится, но их тебе не убедить. А мать или отец не дадут?

Герби вспомнил ссоры с мамой из-за мелочи и частые разговоры озабоченных родителей о скудости семейных средств и пожал плечами:

– Могу попробовать, но мама у меня строгая. А когда я прошу что-нибудь, папа вторит маме.

– У меня есть пять долларов, – сообщил Клифф.

Все замолчали. Несколько слепней, радостно жужжа, сновали взад-вперед между солнечной поляной и душистой тенью конюшни. Умный Сэм притопнул копытом и еще раз глубоко вздохнул во сне.

– Все равно нечестно, – нарушил молчание Герби, – если ты будешь мне помогать. Меня исключат из конкурса.

Элмер выпустил здоровенное облако сизого дыма, которое начало извиваться в неподвижном воздухе.

– Если б с такой меркой подходили, никогда бы Капитана не выбрали. Я весь этот Мардиграс обстраиваю. В прошлом году Капитана присудили Йиши Гейблсону за Преисподнюю. Так он, ексель-моксель, только подошел ко мне и говорит: «Элмер, давай сделаем из Шестнадцатой хижины Преисподнюю». Я придумал ловушки и все такое, да еще смастерил их.

– Я помогу строить, – сказал Клифф. – У меня ничего своего не придумывается. А это вроде интересно.

– А я, кажется, знаю, где достать пятьдесят долларов, – медленно и уклончиво проговорил Герби.

У работника округлились глаза.

– Да? Где?

– Неважно. Достану.

Элмер встал и выбил об каблук сапога пепел из трубки.

– Ты достаешь деньги – я строю. Верней сказать, помогаю строить. Вам придется пахать, как проклятым. Мне еще надо будет строить кучу всего другого. – Элмер опустил трубку в карман рубахи и вышел.

Клифф взволнованно прошептал:

– Эй, Герб, откуда… – и смолк на полуслове, увидев, что работник снова просунул голову в дверь.

– А все-таки, Герб, она этого не стоит. Нет такой змеюки, ради которой стоило бы так вкалывать. – Голова исчезла, и мальчики услышали, как работник удаляется невозмутимой шаркающей походкой.

– Клифф, – шепнул Герби, хотя бояться было некого, – помнишь, как-то в воскресенье мы забрались в Хозяйство?

– Ага.

– Помнишь, там еще сейф в конторе, и папа сказал, что шифр – дата моего рождения?

Клифф разинул рот и уставился на брата.

– Я возьму пятьдесят долларов из этого сейфа! – решительно заявил Герби.

– Герб, ты… ты хочешь украситъ?

– Тоже мне, вора нашел! Я хочу одолжить пятьдесят долларов. Ты же слышал, что Элмер сказал: полторы сотни запросто заработаем. Значит, сегодня вечером я достаю деньги, мы строим каталку, в субботу полторы сотни у меня в кармане. В воскресенье я отсылаю в Хозяйство по почте пятьдесят… нет, семьдесят пять долларов, – поправился он в порыве благородства, – с процентами. Это будет по-честному или нет?

– Да, Герби, но… открывать отцовский сейф…

– А я оставлю в сейфе записку, понимаешь? В ней будет сказано, что деньги не украли, а только одолжили. – Герби все больше увлекался своим планом. – Если они будут знать, что я не украл, и я знаю, что я не украл, тогда кто назовет это воровством?

– Я назову.

– Почему?

– Потому что это так.

Герби очень не понравился ответ Клиффа, тем более что он почувствовал правоту брата. Однако логика, казалось ему, полностью на его, Герберта, стороне.

– Слушай, Клифф. Положим, я уведу сейчас Умного Сэма, так? Уеду на нем и обратно не приведу, а приведу вместо него великолепного скакуна и поставлю в конюшню. Это будет воровство?

– Умного Сэма ты же своруешь.

– Как бы не так! А скакун-то?

– А где ты возьмешь скакуна?

– Да какая разница? Выменяю на Умного Сэма.

– А! Значит, сначала скакуна у тебя не будет?

– Глупый, нет, конечно. Если б у меня был скакун, на кой мне сдался Умный Сэм.

– Это точно.

– Значит, порядок. Ты меня понял.

– Ага. Если б у тебя было пятьдесят долларов, тебе не пришлось бы их воровать.

Герби побагровел и закричал:

– Ладно, ладно, ладно! Пусть будет воровство! Сдохнешь, пока докажешь тебе простую вещь. Называй как хочешь, все равно я это сделаю.

– А как попадешь в Нью-Йорк?

– На попутках.

– А как выберешься из лагеря?

– Сбегу после отбоя.

– Ты хочешь смотаться в Нью-Йорк и обратно за одну ночь и вернуться до подъема?

– Ага.

– Герби, до шоссе три мили. Вечером, сам знаешь, здесь ни одной машины нет.

– Пешком дойду до шоссе. – Герби отвечал все неувереннее и мрачнее.

– И вернешься к утру?

– И вернусь к утру.

– Хорошо. Отбой в десять, подъем в семь. У тебя девять часов. Два часа на ходьбу, семь часов на езду – это если попутки сразу подвернутся и не придется ждать, – и деньги взять – не меньше часа. Итого десять часов, а у тебя – девять.

Герби увидел свой план во всей его вопиющей нелепости. Он принялся ходить взад-вперед по конюшне и в сердцах пинать ногами камни и солому.

– Твоя взяла. Наряжусь на Мардиграс старухой. И вообще, не больно мне хотелось обворовывать папин сейф. А ты что будешь делать?

– Не знаю. У меня на такие штуки голова плохо варит.

– А не хочешь быть Тарзаном? Сделали бы из чего-нибудь леопардовую шкуру…

– Я знаю, как тебе сэкономить почти час на ходьбе.

– Ну и как?

– Умный Сэм.

– Чокнулся, что ли? Я ж не умею на нем ездить.

– Не умеешь. А со мной, думаю, сумеешь.

– Клифф, ты собираешься лезть в это? Ведь ты говорил, так делать нельзя.

– Я говорил, что это воровство. А можно или нельзя – не знаю. Если ты считаешь, что можно, значит, Наверно, можно. Иногда, может, надо и своровать.

Будь Герби философом, наверняка он ухватился бы за эту мысль и развил распространенный ныне постулат: «Цель оправдывает средства». Но он был всего лишь мальчиком, который пытался вернуть утраченную любовь, поэтому спросил:

– А двоих Умный Сэм повезет?

– Это легко проверить.

Клифф открыл воротца стойла и ткнул Умного Сэма в бок. Конь открыл глаза и начал кровожадно озираться, пока не увидел, кто побеспокоил его. Тогда он покряхтел, зевнул, отвалился от стены и со страдальческим видом позволил вывести себя из стойла. Клифф вскочил на коня.

– Седлать не обязательно. Встань вот на эту скамейку и забирайся ко мне.

Герби подчинился не без дрожи в коленках. Усевшись верхом впереди Клиффа, он почувствовал себя так, словно болтается в воздухе на высоте семнадцати футов и вот-вот грохнется. Длинный конский хребет как будто слегка просел под двойной ношей, конь обернулся и возмущенно фыркнул.

– Знаю, Сэм, знаю, – проговорил Клифф, – но нам очень надо. Если откажешься, заставлять не будем. Но-о-о.

Умный Сэм пошаркал ногами, попятился, ударил копытом в пол и простонал. Затем, когда несколько раз просительно дрогнули поводья, он вышел из конюшни. Клифф пустил его рысью ярдов на двадцать и повернул назад. Животное было послушно, зато у Герби от этой мелкой рысцы скелет чуть не рассыпался по косточкам. В конюшне он, дрожа, слез с Умного Сэма и с незнакомой благодарностью ощутил под ногами землю.

– Он довезет, – заверил Клифф, отведя коня в стойло.

– Мне чего-то уже кажется, это дурацкая затея, – проговорил Герби и облизнул пересохшие губы.

Но в душе Клиффа, который воспламенялся труднее, чем Герби, как раз начал заниматься огонь искателя приключений.

– Не, не, Герб, честно, по-моему, у тебя должно получиться.

– Но это вправду кража. Ты правильно сказал.

– Оно конечно, но если ты вернешь семьдесят пять, тогда ничего такого уж плохого в этом не будет, верно?

– Да не выйдет. Пилить до самого города одному, ночью – у меня просто шарики за ролики заехали. Плевать на Ленни. Плевать на Люсиль. На что она мне сдалась? У-у, змеюка!

– Герби… я поеду с тобой в город!

Герби выпучил глаза.

– Честно. Тогда это вообще будет легкотня. Привяжу Умного Сэма в лесу у шоссе, понял? Он и будет себе щипать траву или спать до нашего возвращения. Все равно же тебе одному не влезть в окно. Мне надо тебя подсадить.

Герби забыл про эту маленькую подробность, из-за которой могло провалиться все его предприятие. Интересно, подумал он, мысленно поддаваясь искушению, какие еще ухабы подстерегают на этом пути. До сих пор затея была всего лишь одной из грез, которые с такой легкостью рождались в его воображении. Однако он допустил ошибку, рассказав о своей мечте Клиффу, ибо теперь ему нельзя было просто забыть ее, – это было бы не совсем прилично. Облеченная в слова, мечта уже наполовину материализовалась.

– Черт, Клифф, а вдруг попадемся! Тебе-то зачем рисковать? Могут ведь в тюрьму засадить!

– Слушай, Герби, если хочешь провернуть это дельце, я хочу тебе помочь, вот и все. Хочешь или нет?

– Так я… конечно, хочу. А чего бы я стал это придумывать?

– Все. Когда едем?

И вот, подобно тому как грезы порой казались Герби Живой явью, так и сейчас явь показалась ему далекой и зыбкой, словно греза. Все еще не веря в происходящее, он услыхал, как его собственный голос произносит с генеральским спокойствием: «Сперва нужно добыть городскую одежду из нафталинной камеры. Если попремся ночью в форме, нас наверняка сцапают».

– Я и не подумал.

– После отбоя дождись, пока все в твоей хижине уснут, а потом пробирайся к нафталинке, там встретимся. Дежурный вожатый нам не помеха. Сегодня дежурит дядя Сид, а он обычно не вылезает из клуба, да строчит письма.

– Годится. Во будет здоровско.

– Черта с два. – У Герби засосало под ложечкой. – Как раз для психов занятие. Клифф, по-моему, все-таки надо мне одному поехать.

– Не бери в голову. Значит, встречаемся у нафталинки.

– Смотри, никому ни слова.

– Само собой. Пойдем. Пора на обед.

Мальчики вышли из конюшни и рука об руку спустились под гору.

За обедом Герби ел мало. Он сидел с мечтательным видом и составлял в уме письмо, которое предстояло оставить в сейфе. В мысленном послании он объяснял, что берет деньги взаймы. Сразу после еды Герби помчался в пустую комнату, где помещалась редакция стенной газеты, и одним пальцем отстукал записку, больно ударяя по ревматическим клавишам пишущей машинки.

Весь день Герби прокручивал в голове ночной побег, и раз за разом опасности и ужасы росли как снежный ком. Конечная цель – строительство аттракциона к празднику – казалась за тридевять земель. Одной частью души он надеялся, что Клифф пойдет на попятную, а другой – что не пойдет и что дело обернется захватывающим приключением и в конце его ждут слава и почести. В таком состоянии нерешительности, страха и сладостных предвкушений он считал тягучие часы до заката и в течение дня совершил несколько замечательных по своей рассеянности поступков, например после дневного купания надел брюки наизнанку, а за ужином, на глазах у обомлевших товарищей, съел целую тарелку макрели под белым соусом, которую называли, «гусиной замазкой». Вечером, в час писем, Герби отыскал Клиффа и закинул удочку насчет трудности и опасности экспедиции, но Клифф хладнокровно продолжал говорить о посторонних предметах. Если заговорщик и пожалел в душе о своем решении, то не показал вида.

Стемнело. Горнист протрубил отбой, и в лагере погасли огни. Герби, свернувшийся в кровати в напряженном ожидании, взглянул на светящийся циферблат симпатичных двухдолларовых наручных часов, которые были подарены ему ко дню рождения и неожиданно пригодились в столь рискованном деле. Часы показывали десять минут одиннадцатого. Теперь каждое мгновение было на счету; нерасторопный горнист и так уже украл у искателей приключений десять минут из отведенных для операции девяти часов.

А тут возникла новая незадача. Товарищам Герберта не спалось, и они болтали. Пока Герби вертелся и ерзал под одеялом, с каждой минутой все больше мучаясь от жары и нетерпения, ребята долго, вдумчиво решали, можно или нельзя считать дядю Сида самым плохим вожатым в лагере (победил утвердительный ответ). Затем они пустились в бесконечные рассуждения на историческую тему: был ли Иисус Христос иудеем или христианином (мнения разделились); потом тщательно разобрали всех по очереди девочек средней группы с физической, умственной и нравственной точек зрения; и вот когда заболтавшихся мальчиков начала было одолевать дрема, явился дядя Сид с фонариком и принялся бранить их за шум после отбоя, чем вызвал новую волну разговоров о своих недостатках. К счастью, этот предмет был основательно проработан ранее. Когда гомон наконец-то смолк и Герби украдкой выскользнул из хижины, его часы показывали без десяти одиннадцать.

К приходу Герби темный силуэт Клиффа, переодетого по-городскому, уже маячил перед нафталинной камерой.

– Елки-палки, я уж решил, что ты передумал, – сказал Клифф.

– Вот еще. – При свете фонарика Клиффа Герби пробрался в камеру и, поперхиваясь от запаха нафталина, переоделся в городскую одежду.

– Клифф, а как ты открыл замок?

– Дерево гнилое. Камнем сбил.

– Надо будет прибить обратно.

– Ага, утром, когда вернемся.

– Деньги принес?

– Пять долларов. А ты письмо принес, чтобы в сейфе оставить?

– Ага. В заднем кармане брюк. Напомни, чтоб я не забыл.

– Будь спокоен, напомню.

Крадучись, держась тени, мальчики пошли в гору, к конюшне. В конце подъема Герби остановился и оглянулся на спящий лагерь – два ряда черных коробочек у блестящего лунного озера. Зябкий ночной ветер разворошил ему волосы. Мальчика охватил ужас перед огромностью совершаемого им преступления.

– Клифф, последний раз… давай я один. Ты получишь от этого одни неприятности.

– Брось, времени нет на разговоры.

Братья обошли пятно света, падающего из окон дома для гостей, и приблизились к сумрачной конюшне. Ворота подались от толчка с неожиданным скрипом. Умный Сэм заржал и топнул копытом.

– Ну, ну, Сэм, тихо, это мы, – шепнул Клифф. Проворно и без шума он вывел коня из стойла и оседлал. – Давай, Герби, влезай на скамейку и забирайся ко мне за спину, – сказал он и вскочил в седло. Герби словно подхватило мощным черным потоком, сопротивляться которому бессмысленно. С помощью скамейки он взгромоздился на свое опасное место позади Клиффа. Тот выехал из конюшни, одним сильным движением закрыл створку и повернул конскую голову к воротам. – Но-о-о, – скомандовал Клифф, – нам далеко скакать.

Умный Сэм погарцевал в одну сторону, в другую и побежал неторопливой рысцой. Без дальнейших фокусов старина Сэм вынес свою двойную ношу за ворота и, стоило Клиффу цокнуть языком, ускорил бег и поскакал к шоссе.

Топ-топ, топ-топ, прыг-скок, прыг-скок – ехали два мальчика под луной пустынным проселком на престарелой кляче. Аллюр у Умного Сэма был жесткий и тряский. Клифф к нему приноровился, зато для его брата это была мука. Герби обхватил Клиффа за талию и старался не думать про избиение своих филейных частей. Сначала внутренние поверхности его ляжек потеплели. Потом сделались горячими. Потом их начало жечь огнем. И вот эти проклятые части тела превратились в два сырых бифштекса, которые шкворчат на раскаленной решетке, а та знай скользит между ними вверх-вниз.

– Клифф, – едва послышалось, – я сдохну.

– Ой, Герби, потерпи. А не можешь подскакивать?

– Ка… (прыг) как еще подскакивать?

– Когда конь подскакивает, и ты подскакивай. А когда он опускается, и ты опускайся. Видишь, как я.

Несколько раз Герби подпрыгнул одновременно с братом, сбился с ритма, опустился, когда Умный Сэм подскочил, больно ударился и свалился на землю. Конь с Клиффом канули в темноту.

Герби встал, отряхнул с попки грязь, потер ушибленную голову и простонал: «О Боже, кто до этого додумался?»

Брат прискакал за ним и протянул руку:

– Держи, суй ногу в стремя. Я втащу тебя.

Герби подчинился. Вывернув руку в суставе, который издал глухой жутковатый треск, он возвратился на свое место позади Клиффа. Одежда на нем сделалась волглой от пота; ночной воздух прохватывал холодком.

– Герби, тебе, наверно, тяжело ехать рысью. Сейчас попробуем однокопытное опирание.

Они снова тронулись в путь. Умный Сэм, однако, при всей своей искушенности никогда, видно, не слыхивал про однокопытное опирание. Попытки Клиффа пустить его этим аллюром привели к еще более мучительным и плачевным результатам. Герби представилось, будто он принимает наказание за все когда-либо совершенные им грехи. Он словно стоял по пояс в костре.

– Ой-ой-ой, Клифф!

– Хм. Галопом я боюсь. Во, знаю, можно медленным галопом. А ну-ка, Сэм, – цокнул Клифф.

Конь сменил шаг и перешел на непринужденный бег вразвалку, который подействовал на Герби, как целебный бальзам.

– Здоровско, Клифф. Классно. Эгей!

Так доскакали они до шоссе. Приметив широкую ленту бетонки, Клифф остановил Умного Сэма. Мальчики спрыгнули на землю. Пока Герби ковылял взад-вперед, пытаясь вернуть к жизни свои ноги, его брат отвел коня с дороги и скрылся за густым кустарником и деревьями. Спустя две минуты он вернулся.

– Клифф, куда ты его дел?

– Привязал хорошенько и велел стоять на месте. Он в порядке. Никто его не найдет.

По шоссе одна за другой пронеслись две машины.

– Пошли, – сказал Клифф. – Может, как раз одна из них подвезла бы нас.

Мальчики добежали до шоссе и принялись ждать. Скоро вдали засветилась пара огней. При их приближении они что есть силы замахали руками, но машина промчалась мимо. После нее остались только тишина и мутный лунный свет.

– Хорошего мало, – проговорил Герби.

– Который час?

– Без пяти двенадцать.

– Черт. Времени в обрез.

Снова в отдалении зажглись фары.

– У меня предчувствие, – сказал Герби. – Это она.

И правда. На их машущие руки машина замедлила ход и, проехав несколько футов дальше по дороге, остановилась. Братья рванулись было к открывшейся дверце.

– Забирайтесь, пацаны, – крикнул хрипловатый голос.

В следующее мгновение Герби почувствовал, как его дернули за руку в сторону кустов. Цепко ухватив его за плечо, Клифф увлек брата во мрак леса.

– Эй, ты чего?

– Тсс. – Клифф затащил толстяка в густой кустарник, не обращая внимания на царапины и порванную одежду, и сел на корточки. – Не видишь, что ли, какая машина? Это ж полицейский!