Целую неделю мы провели, разъезжая по Бонд-стрит и делая покупки. Мне никогда еще не доводилось видеть таких роскошных туалетов, и я получала от всего этого огромное удовольствие. Мы купили утренние платья — в них предполагалось принимать джентльменов, которые приходят с утренним визитом, — и платья и накидки для дневных выходов. Мы также купили платья для прогулок в экипаже по Гайд-парку, и, наконец, нам с Кэтрин заказали по платью-амазонке для верховой езды. Само собой разумеется, ко всем этим нарядам необходимо было подобрать подходящие шляпки и ботинки, для чего мы и посетили бесчисленное множество модисток и сапожных мастерских на Бонд-стрит. А потом отправились на Пантеон-базар за перчатками и чулками.

Должна признаться, я чувствовала себя в магазинах как рыба в воде. Было бы совсем замечательно, если бы не общество леди Уинтердейл. Мое мнение о ней отнюдь не улучшилось при более близком знакомстве, да и вкус у нее был отвратительный — мне постоянно приходилось с ней спорить. Я всю жизнь провела в бедности и твердо решила, что никому не удастся лишить меня удовольствия выбрать самые красивые и элегантные наряды, которые уже переполняли мой платяной шкаф красного дерева в гардеробной.

К сожалению, Кэтрин не разделяла моих восторгов по поводу покупок. Я прекрасно понимала, что она бы предпочла сидеть дома за фортепиано, вместо того чтобы носиться по магазинам. Обычно она играла для нас после обеда, но мать каждый раз прерывала ее ровно через час, хотя было ясно, что часа ей мало, и у меня сердце сжималось от жалости к ней.

Я пришла к выводу, что Кэтрин следует выйти замуж за человека, который понимает и любит музыку, будет гордиться ее талантами и позволит ей играть столько, сколько она пожелает.

В огромном Лондоне обязательно должен найтись такой джентльмен, размышляла я. Надо его отыскать во что бы то ни стало.

***

За две недели подготовки к балу я очень редко видела лорда Уинтердейла, если не считать тех моментов, когда случайно сталкивалась с ним в библиотеке или в холле. По вечерам он обычно обедал в клубе, пренебрегая нашим обществом. Я считала, что с его стороны это крайне невежливо, но поскольку уже привыкла не ожидать от него ничего, кроме грубости, то скоро перестала обращать внимание на его поведение. Как бы то ни было, говорила я себе, если бы не он, не было бы у меня сезона.

Я также отметила, что он все-таки вызвал мастера, чтобы настроить фортепиано Кэтрин. Это заронило во мне надежду, что, возможно, он вовсе не так бесчувствен и невнимателен, как кажется.

Выдуманная им история об опекунстве не выходила у меня из головы. Утром накануне назначенного бала я твердо решила поговорить с ним о моих опасениях и отправилась в библиотеку, намереваясь застать его там, пока он не исчез на весь день.

Я открыла дверь в комнату и увидела его: он сидел за письменным столом и просматривал объемистую стопку бумаг — по всей видимости, счета. Я почувствовала слабый укол совести, когда до меня дошло, что это, должно быть, результат наших походов по магазинам.

— Да, мисс Ньюбери? — промолвил он, оторвав взгляд от бумаг, когда я окликнула его.

— Могу я переговорить с вами, милорд? — любезно осведомилась я.

— Заходите, — коротко ответил он, сложив руки поверх груды бумаг и приготовившись потратить на меня несколько минут своего драгоценного времени.

Библиотека в Мэнсфилд-Хаусе была сравнительно невелика по сравнению с другими комнатами особняка. Золотистого цвета стены были заставлены до потолка рядами книжных полок орехового дерева. Потолок и декоративные бордюры выкрашены в белый цвет, пол покрывал турецкий ковер в зеленых, золотистых и красных тонах. Камин представлял собой величественное сооружение из зеленого мрамора. Над каминной полкой висела картина, принадлежавшая, по всей видимости, кисти Стаббса и изображавшая породистого скакуна.

Я переступила порог и, не дожидаясь, пока его светлость предложит мне присесть, опустилась в обитое зеленым бархатом кресло подле стола лорда Уинтердейла.

Он повернулся ко мне, его лицо с тонкими чертами хранило бесстрастное выражение, голубые глаза смотрели твердо и прямо.

— Зачем я вам понадобился, мисс Ньюбери? — спросил он.

— Видите ли, мне кажется, что эта история об опекунстве, которую вы придумали, выглядит не правдоподобно, — заявила я без обиняков. — Леди Уинтердейл уже несколько раз выражала свое недоверие по этому поводу, и я подозреваю, что подобные замечания мне придется выслушивать в течение всего сезона. Боюсь, это может уменьшить мои шансы подыскать себе подходящего жениха.

— Понятно, — промолвил он. Руки его слегка шевельнулись, что невольно привлекло мое внимание к его тонким, сильным пальцам без колец. Затем он учтиво поинтересовался:

— Позвольте узнать, у вас имеются другие предложения на этот счет?

Я действительно кое-что придумала и не замедлила поделиться своими соображениями.

— По-моему, лучше будет сказать, что мой отец назначил моим опекуном вашего дядюшку? Ваш дядя, кажется, был вполне респектабельным джентльменом, и то, что его назначили опекуном, никого не удивит. А потом, скажем мы, когда ваш дядюшка умер, вы сочли себя ответственным за его подопечную. — Я посмотрела на него с торжеством, гордясь своей изобретательностью. — Как вам мое предложение?

В глазах его вспыхнули насмешливые искорки.

— Чертовски занимательно, — ответил он.

Я бросила на него оскорбленный взгляд. Конечно, мне не раз приходилось слышать слово «черт», но ему не следовало употреблять его в моем присутствии. Больше всего, конечно, меня задела его пренебрежительная оценка моей блестящей идеи.

Но он продолжал, словно не замечая, что я смотрю на него бешеными глазами:

— Будем говорить откровенно, мисс Ньюбери. За пределами карточного стола у вашего батюшки и моего дяди не было и не могло быть никаких общих интересов — они вращались в совершенно разных кругах. Я не могу представить себе ситуацию, в которой мой дядя вдруг согласился бы опекать обедневших дочерей завзятого игрока.

Щеки мои вспыхнули.

— Вашего дядюшку вряд ли можно назвать образцом добродетели, лорд Уинтердейл. Начнем с того, что он был карточным шулером.

— Да, но ведь в свете об этом никто не знает, — перебил он меня, нисколько не смутившись. — Не знают они и того, что ваш отец его шантажировал. Для всех он был, как вы только что справедливо заметили, вполне респектабельным джентльменом, чего, к сожалению, нельзя сказать о вашем батюшке, мисс.

Его слова не на шутку разозлили меня, но я вынуждена была признать, что в них есть доля справедливости.

— Но ведь это наводит на подозрение: почему, спрашивается, отец оставил меня с сестрой на попечение двадцатишестилетнего человека, который к тому же имеет весьма неприглядную репутацию?

Черные брови взлетели вверх, и я с достоинством добавила:

— Простите, милорд, но мне приходится это слышать постоянно. Эта версия выглядит… подозрительно. Он небрежно пожал плечами:

— Боюсь, мы ничего не сможем с этим поделать, мисс Ньюбери. Остается только надеяться, что непогрешимая репутация тети Агаты прикроет мои былые грешки. И поверьте, хотя тетя Агата — сущий дракон, она пользуется в свете огромным влиянием. Она близкая подруга нескольких патронесс «Олмэкса», и бал, который она затеяла, посетят все видные люди Лондона.

Я прикусила губу.

— Она мне не нравится, — сказала я. — Неужели вы не замечаете, как она жестока с Кэтрин?

— Никто не заставлял вас принимать ее покровительство — вы сами сделали выбор, мисс Ньюбери, — возразил он на это и бросил многозначительный взгляд на груду счетов у себя на столе. — Если я не путаю, это вы пытались шантажировать меня, а не я вас.

— Можете не напоминать мне об этом, — раздраженно сказала я. — Уверяю вас, то, что я сделала, было вызвано необходимостью.

Он окинул меня холодным насмешливым взглядом, который только пуще разжег мой гнев. Правда была на его стороне, и это приводило меня в бешенство.

И вдруг он спросил:

— Вы умеете ездить верхом?

Я невольно просияла. В Уэлдон-Холле я оставила мою любимую кобылку Карину и ужасно теперь по ней скучала.

— Да, — сказала я. — Да, конечно.

— Не хотите ли прокатиться со мной по парку? Сегодня погожий день, и у меня в конюшнях есть смирный послушный мерин — как раз для вас.

«Смирный» и «послушный» — это звучало скучновато, но я так обрадовалась возможности снова оказаться в седле, что не стала возражать.

— С удовольствием принимаю ваше приглашение, — искренне промолвила я.

— Вот и славно. Я прикажу Фиску оседлать лошадей. Будьте у конюшен после четырех.

Я улыбнулась ему — первый раз за все время нашего знакомства.

— Благодарю вас, милорд, — сказала я. — Это чудесно. Он посмотрел на меня — лицо его было непроницаемо — и ничего не ответил.

***

Конюшни Мэнсфилд-Хауса, как и других особняков на Гросвенор-сквер, располагались непосредственно за домом. От террасы их отделял небольшой палисадник. Я подошла туда ровно в четыре и стояла, с любопытством оглядываясь вокруг.

Конюшня и строение для экипажей занимали все свободное пространство и были сложены из того же коричневого кирпича, что и сам дом. Я с жалостью подумала о лошадях, которым приходится весь день томиться в стойлах, — здесь ведь нет места, чтобы порезвиться на воле. Как, должно быть, тяжело им в Лондоне, бедняжкам!

Пока я осматривалась, со стороны конюшен во двор вышли двое мужчин, ведя в поводу двух оседланных лошадей. К своему удивлению, в одном из мужчин я узнала лорда Уинтердейла. Он улыбался, и его лицо впервые на моей памяти выглядело беспечным и молодым.

Второй человек, очевидно, главный конюший, заметил меня и что-то сказал лорду Уинтердейлу. Беззаботная улыбка мигом слетела с лица его светлости. Он кивнул, и конюший подвел ко мне крепкого гнедого мерина.

— Добрый день, мисс, — сказал он. — Меня зовут Фиск, я главный конюший его светлости. А это Като. Он настоящий джентльмен, мисс, и хорошо знаком с уличным движением. С ним вам не придется ни о чем тревожиться. Он прекрасно о вас позаботится.

Я похлопала Като по крепкой лоснящейся шее. Мерин был в отличной форме, но лет ему было уже многовато.

— Привет, приятель, — сказала я ему.

Фиск подвел Като к невысокому помосту, и я вскарабкалась в дамское седло и расправила юбки. Мне пришлось надеть старый костюм для верховой езды, поскольку новый, который заказала леди Уинтердейл, еще не был готов.

Ко мне подъехал лорд Уинтердейл на своей кобылке, и я невольно загляделась на великолепное породистое животное, на котором он восседал. Кобылка была вороной масти, на морде у нее точно посередине проходила ровная белая полоса. Шея — длинная, изящно изогнутая, мускулистые грудь и круп, стройные ноги. По всему было видно, что эту лошадь не только заботливо холят, но и часто выгуливают.

— Какая красавица! — воскликнула я.

— Это Изабелла, — ответил он, наградив меня самым что ни на есть дружеским взглядом, чего с ним раньше не случалось. — Я уже выезжал на ней сегодня утром, так что она сейчас с удовольствием примет участие в нашей неторопливой прогулке.

— Уверяю вас, милорд, я умею управляться с лошадьми и предпочла бы пустить Като в галоп, вместо того чтобы трусить рысцой, — раздраженно заметила я. — Если хотите знать, у себя дома я даже брала барьеры.

— Вот как? — скептически промолвил он.

Я стиснула зубы и промолчала.

Тут он впервые обратил внимание на мой костюм.

— Боже милостивый, неужели тетя Агата не купила вам амазонку? По-моему, в той куче счетов, что я сегодня просматривал, был чек и на костюм для верховой езды.

Я спокойно ответила:

— Леди Уинтердейл заказала мне новую амазонку, милорд. Но костюм еще не готов.

Он посмотрел на меня так, словно я была одета в лохмотья.

— Не понимаю, что вам не нравится, — оскорбленно заметила я. — Это очень удобный костюм, если хотите знать. Тот новый, что заказала леди Уинтердейл, гораздо меньше подходит для верховой езды.

Мрачное лицо лорда Уинтердейла на мгновение озарила лукавая усмешка.

— Неужели вы еще не поняли, мисс Ньюбери, что чем одежда удобнее, тем она старомоднее?

Удивительно, каким привлекательным становилось его лицо, когда холодная ирония уступала место искренней теплоте. Однако это длилось всего мгновение, и когда мы выехали со двора, я уже снова созерцала его суровый надменный профиль.

От Гросвенор-сквер до Гайд-парка было совсем недалеко, и когда мы въехали под сень деревьев, я радостно улыбнулась. Мне нравились оживленные улицы Лондона, но я так соскучилась по зеленым полям и лесам.

— Обычно променад светских денди начинается не раньше пяти, — сообщил лорд Уинтердейл. — Поэтому у нас еще есть короткая передышка, перед тем как дорожки заполнятся гуляющими, и нам ничего не останется, как только останавливаться на каждом шагу и обмениваться любезностями с теми, кто здесь себя демонстрирует.

— Может, перейдем в галоп? — весело подхватила я. Он окинул меня оценивающим взглядом, затем промолвил:

— Почему бы и нет? Думаю, вы можете доверять Като.

Его унизительные замечания по поводу моих способностей к верховой езде страшно меня бесили. Не дожидаясь, пока он изволит еще что-нибудь съязвить, я пустила мерина в галоп. Он легко повиновался мне, а спустя минуту ко мне присоединился и лорд Уинтердейл на своей Изабелле. Лошади неслись по тропинке дубовой аллеи, и я чувствовала себя в дамском седле так же уверенно, как и во время наших с Кариной прогулок по полям.

В этот час тропинка, вьющаяся вдоль озера Гайд-парка, называемого Серпантин, была пуста, и мы пришпорили лошадей. Като не отставал от элегантной Изабеллы, и обе лошади мчались бок о бок. Когда же наконец я натянула поводья и, весело рассмеявшись, похлопала Като по разгоряченной шее, лорд Уинтердейл посмотрел на меня с удивлением и одобрением.

— Вы в самом деле отлично ездите верхом, — сказал он.

Я совершенно по-дурацки расцвела от его неожиданного комплимента.

— Благодарю вас, милорд, — сказала я. — Я хотела бы попросить вас послать за моей кобылкой в Суссекс, но она привыкла к вольной жизни, и в лондонской конюшне ей будет тоскливо.

Мы повернули назад к выходу, и я заметила, что парк постепенно стал заполняться элегантными экипажами и щегольски одетыми леди и джентльменами верхом на породистых лошадях. Лошади лоснились, экипажи сверкали на солнце. Мужчины и женщины были одеты по последней моде. На мужчинах — темно-желтые панталоны, начищенные сапоги для верховой езды и черные или коричневые сюртуки; женские костюмы были более разнообразны — от платьев и накидок до длинных амазонок, подобных той, что заказала для меня леди Уинтердейл.

Зрелище было впечатляющее и, по правде сказать, несколько пугающее. И как я могла надеяться, что один из этих щеголеватых джентльменов захочет взять меня в жены?

Мы с лордом Уинтердейлом неторопливо ехали рядом, при этом каждый был погружен в свои мысли, когда к нам приблизилась молодая женщина верхом на гнедой кобыле. Ее сопровождал джентльмен на прекрасном гнедом жеребце.

— Лорд Уинтердейл, — промолвила дама приятным, чуть хрипловатым голосом. — Как я рада вас видеть. Вы редко прогуливаетесь в этот час в Гайд-парке.

— Мисс Стэнхоуп, — произнес, в свою очередь, лорд Уинтердейл. — Как поживаете? Позвольте представить вам мою подопечную мисс Джорджиану Ньюбери. Мисс Ньюбери, это мисс Хелен Стэнхоуп и ее брат мистер Джордж Стэнхоуп.

Мисс Стэнхоуп была красавица — шелковистые черные волосы и миндалевидные зеленые глаза. На ней была зеленая амазонка — точно под цвет глаз.

— Очень приятно, — промолвила я, приветливо улыбнувшись. — Рада познакомиться с вами, мисс Стэнхоуп, мистер Стэнхоуп.

Мисс Стэнхоуп бросила на меня холодный высокомерный взгляд. Улыбка ее брата, напротив, светилась дружелюбием.

— Счастлив познакомиться, мисс Ньюбери, — сказал он. — Весь свет был в шоке, когда узнал, что у Уинтердейла появилась подопечная, но теперь я вижу, что вы станете украшением нашего общества в этом сезоне.

— Благодарю, мистер Стэнхоуп, — сказала я. — Вы будете у нас на завтрашнем балу?

— Непременно, — ответил мистер Стэнхоуп. У него были такие же черные волосы, как и у сестры, но в зеленых глазах не было того блеска, что у мисс Стэнхоуп. — Могу я надеяться, что вы оставите за мной один из танцев?

Один из страхов, преследовавших меня накануне бала, заключался в том, что меня никто не пригласит на танец, поэтому я одарила мистера Стэнхоупа лучезарной улыбкой.

— С удовольствием принимаю ваше приглашение, мистер Стэнхоуп, — сказала я. — Благодарю, вы очень любезны.

— А я надеюсь, что вы, мисс Стэнхоуп, тоже предоставите мне один танец, — вежливо промолвил лорд Уинтердейл.

Эта леди наградила его гораздо более сдержанной улыбкой, чем та, которую я подарила ее брату. Правда, я заметила, что она ответила чуть более поспешно, чем того требовали правила.

— Ну конечно, милорд. Если хотите, я запишу вас на кадриль. Или вы предпочитаете вальс?

— А нельзя ли и кадриль, и вальс? — спросил лорд Уинтердейл.

Мисс Стэнхоуп с плохо скрываемым удовольствием согласилась оставить ему оба эти танца.

— А на балу будут танцевать вальс? — удивленно спросила я. У нас в провинции вальс не танцевали, и я не знала ни одного па.

— Ну вам-то не придется его танцевать, мисс Ньюбери, — снисходительно проинформировала меня мисс Стэнхоуп. — Вы не будете танцевать, пока не получите разрешения одной из патронесс «Олмэкса».

«Олмэкс» был единственный в своем роде лондонский клуб, более известный под названием «ярмарка невест», и даже провинциалка вроде меня не могла не знать, как это важно — посещать балы в «Олмэксе».

— А что, если я не получу одобрения патронесс? — с тревогой спросила я.

— Если вы не получите их разрешения, то вам не дадут билет на бал в «Олмэкс», а если у вас не будет этого билета, то вас не пригласят ни на какие другие балы в лучших домах Лондона, — ответила мисс Стэнхоуп. — Короче говоря, вы будете вынуждены посещать второсортные сборища. — Она глянула на меня сверху вниз. — Боюсь, патронессам очень трудно угодить. Им не нравится, когда молодые девушки отступают в своем поведении от общепринятых правил.

Я поняла, что это камешек в мой огород — намек на то, что я не ношу траура по отцу.

— Полагаю, моя тетушка уже переговорила с леди Джерси и графиней Ливен по поводу билетов для моих кузины и подопечной, — холодно заметил лорд Уинтердейл. — Не думаю, что у них будут какие-либо проблемы.

Мисс Стэнхоуп с трудом скрыла досаду при этом известии, а я — облегчение.

Очевидно, лорд Уинтердейл был прав, когда говорил об огромном влиянии своей тетушки на общественное мнение.

И еще я подумала: когда он успел переговорить об этом с леди Уинтердейл? Он вечно пропадает в своем клубе.

— Вам нравится Лондон, мисс Ньюбери? — спросил меня мистер Стэнхоуп.

Я рассмеялась:

— Я была только на Бонд-стрит, но мне очень понравилось то, что я видела.

Холодные зеленые глаза мисс Стэнхоуп остановились на моем сером костюме.

— Надеюсь, этот наряд вы купили не на Бонд-стрит?

Мисс Стэнхоуп начала меня порядком раздражать, но я усилием воли обуздала свой нрав и вежливо ответила:

— Моя новая амазонка еще не готова — на мне сейчас старый костюм.

В разговор снова вмешался лорд Уинтердейл:

— Позвольте вам заметить, мисс Стэнхоуп: лишь только мисс Ньюбери садится в седло, никто уже не замечает, какой на ней костюм. — Он с улыбкой обернулся ко мне. — Мисс Ньюбери держится в седле лучше всех известных мне женщин.

И вот второй раз за этот день угрюмое выражение исчезло с его лица, и я увидела, как он на самом деле молод. Мне даже почудился намек на нежность, который, впрочем, тут же растаял как дым.

Минуту спустя мы расстались со Стэнхоупами, и хотя по пути многие приветствовали лорда Уинтердейла, он больше ни разу не остановился.