Ахмад аль-Жахркун наблюдал за тем, как Нух II бегает по комнате взад и вперед. Лицо эмира покраснело от возмущения, одежда порвана. Он даже не повязал свой шарф-пояс. В таком состоянии Ахмад не видел эмира больше двадцати лет. Вообще, в его обязанности входило успокаивать Нуха II. Но как это сделать, когда он и сам пережил такую бурю, что лишь усилием воли сдерживал желание бегать с эмиром по комнате.

– Успокойтесь, мой господин, – вымолвил наконец Ахмад. – Я уверен, что это всего лишь недоразумение.

– Недоразумение? – взревел Нух П. – Если я хочу пригласить к себе в опочивальню женщину и эта женщина просит передать, что сегодня она не в настроении, то это просто не поддается моему пониманию! И тут уж речи не может быть о недоразумении. Это бунт! – Он схватил медный чайник и в бешенстве швырнул его. С жутким грохотом чайник ударился о стену, выплеснув все свое содержимое, и упал на пол. – И это не единственная женщина, которая вдруг взбунтовалась против меня, – почти все. Знаешь, что вчера потребовала от меня Ямбала? Она хочет научиться читать и писать! А теперь, ради всего святого, ответь мне: зачем рабыне уметь читать и писать? Эта баба должна выполнять мою волю, а не утверждаться.

Ахмад вздохнул и тупо уставился на ужасную темно-коричневую полосу, оставленную кофе мокко на белой стене. Нужно как можно быстрее приказать побелить стену. Да, у Нуха II появились проблемы, и очень серьезные. Вот уже два дня, как гарем охвачен волнениями. И какова же причина этой истерии? Переполох начался сразу после того, как только дикарку с Севера выпустили из карцера и, по мнению Ахмада, тем самым допустили серьезную ошибку, которой он сам бы никогда не совершил.

– Мои жены сошли с ума! – кричал Нух II. – Они требуют признания своих прав. Каких прав? Я даже понятия не имею, о чем они говорят! У них есть все, что необходимо. И даже больше. Я ношу их на руках, осыпаю дорогими подарками. Ты когда-нибудь видел, чтобы я хотя бы с одной из них плохо обращался?

Ахмад покачал головой. Ему необходимо было сосредоточиться. Как наконец устранить в гареме эти проблемы, пока они не перешли в настоящее восстание? Но мысли его все время блуждали где-то. И как он ни старался найти ответ на свой вопрос, он думал лишь о камне Фатимы и ни о чем больше. За десять дней ему так и не удалось заполучить святой камень. Пока дикарка находилась в карцере, он обшарил в ее комнате каждый угол. Рылся во всех шкатулках и ларях, проверил одежду, перевернул мебель в надежде найти потайной ящик – все безуспешно. Поиски не увенчались успехом. Возможно, эта белокурая ведьма знала о значении и могущественной силе камня и потому всегда носила его с собой?

– Что мне делать, Ахмад? Как вразумить женщин? У меня такое впечатление, что это болезнь, и многие во дворце утверждают то же самое. Причем она очень быстро распространяется. Единственная, кого, кажется, не коснулась страшная зараза, – это Мирват. Не могу же я выпороть всех остальных и стать посмешищем для народа!

Да, но что было делать? Только бы он смог сконцентрироваться. Ахмад потер лоб. Головные боли стали одолевать его с того дня, когда дикарка была выпущена из карцера, а ему так и не удалось завладеть святым камнем. Как же подобраться к камню? И каким образом предотвратить грозящее восстание в гареме?

– О Аллах, обращаю к тебе свою молитву. О добрейший, мудрый и великодушный, приди на помощь своему слуге и укажи ему верный путь! – молился в тишине Ахмад.

– Ахмад, я разговариваю с тобой, – рявкнул Нух II и вцепился ему в руку. – Ты что, вообще меня не слушаешь? Единственный раз попросил тебя о помощи, а ты думаешь неизвестно о чем! – Эмир топнул ногой. – Всякий готов меня обидеть. Даже у Замиры я не могу спросить, как уничтожить эту безрассудную дикарку.

– Простите, повелитель, – пробормотал Ахмад, надеясь, что эмир не догадался о его помыслах.

Нух II был прав, с подобными проблемами он сталкивался нечасто. И ужасная смерть Замиры еще более усложняла ситуацию – помощи ждать было не от кого. Скорее наоборот. К счастью, женщины гарема еще не знали, что их советчицу с выколотыми глазами и перерезанным горлом нашли в заброшенном подвале.

– О всемогущий Аллах, как мне найти выход из создавшегося положения?

– Повелитель, мне думается, мы должны…

И тут его осенило. А может, у дикарки уже нет камня? Если она отдала его на хранение Замире, то тогда…

Ахмада кидало то в жар, то в холод, он попытался выстроить цепочку событий. Саддин видел дикарку у предсказательницы. Даже если тот и не подозревал о значимости камня, факт, что это сапфир чрезвычайной красоты, Саддин понял однозначно. Кочевник был известным ворюгой и, кроме того, чрезвычайно сообразительным. После разговора с Ахмадом ему стало ясно, что камень, несомненно, дороже, чем кажется на первый взгляд. Кочевник пробрался к Замире, чтобы украсть камень. Но когда та не пожелала расстаться с ним, хладнокровно убил старуху. Ахмад вытер со лба пот. Да, именно так все могло и быть. Но для чего Саддину камень? Чтобы продать? Саддин наверняка имеет контакты с воровскими бандами и всеми негодяями города, и те наверняка не прочь выложить значительные суммы. Но на что он им, этот камень огромного значения для верующих, эта святая реликвия?

Спина Ахмада покрылась холодным потом, под ложечкой засосало. Ему срочно надо к Саддину.

Некогда отсылать сообщение с голубем и ждать ответа. Он должен увидеть его как можно быстрее.

– Ахмад! – воскликнул Нух П. – Что с тобой?

И только в эту минуту Ахмад почувствовал, что Нух II держит его за плечи.

– Не сейчас!

Он необыкновенно быстро высвободился из рук эмира.

Заметно испугавшись, Нух II отступил на шаг назад.

– Ахмад, что…

– Прошу прощения, повелитель, – промолвил Ахмад. Ему самому не нравилось свое поведение, но по-другому он не мог. Что были трудности эмира с гаремом по сравнению с той опасностью, которая грозила камню Фатимы и, таким образом, всем верующим! – Я сейчас не могу…

Повелитель Бухары, ничего не понимая, уставился на него.

– Что это значит, Ахмад?

– Мне… мне нужно срочно уйти, господин, простите!

– Да все, что ли, посходили с ума? – взревел Нух II. – И ты хочешь оставить меня в беде? Вы что, все сговорились, что ли?

– Нет, повелитель. Это лишь… – Ахмаду стало даже жаль эмира, но он не мог объяснить ему всего, во всяком случае, не сейчас, когда время, как песок, уходит сквозь пальцы. – Меня ждут. Обещаю вам, что, когда вернусь, найду решение, как вразумить ваш гарем.

Он проворно повернулся, оставив ошеломленного эмира в его опочивальне, и направился к воротам дворца. Как ему найти Садлина? Может быть, просто постучать в дверь дома писаря? Но если его там не окажется, никто не скажет ему, где может быть кочевник. И тут он вспомнил про палатки Саддина перед воротами дворца. Кочевник часто бывал там, и можно было в конце концов дождаться его появления.

Ахмад спешил по коридору, не обращая внимания ни на слуг, ни на чиновников, шедших размеренным шагом людей, облеченных государственной службой. С некоторыми он сталкивался, другие успевали уворачиваться. Ахмад поскользнулся на гладком мраморе, с трудом сохраняя равновесие, и вновь устремился вперед. Он шел все быстрее и быстрее. Выйдя за ворота, побежал, не обращая внимания ни на охрану дворца, с удивлением смотревшую ему вслед, ни даже на то, что забыл надеть накидку и другую обувь. Все это в настоящий момент было ему совершенно безразлично. Его мысли занимал только святой камень. Они подгоняли его вперед и окрыляли.

«Возможно, камень Фатимы еще у Саддина», – думал Ахмад и мысленно прикидывал, как сделать так, чтобы выкупить его у кочевника. Он был готов не раздумывая пожертвовать, если будет необходимо, всем своим состоянием, даже положением и именем ради этого камня. Если начать разговор умело, то можно избежать всего этого. Надо только не дать понять кочевнику, как много для него значит камень. А вдруг эта бесценная реликвия уже нашла своего покупателя и находится в руках вора или даже безжалостного убийцы? Что делать ему в этом случае? Ахмад страшно нервничал.

– О Аллах, взываю к твоей милости, – бормотал несчастный Ахмад. – Сделай так, чтобы мне не опоздать.

И ускорил шаг.

Едва дыша, выбившись из последних сил, Ахмад наконец добрался до палаток кочевника. Всякий раз, когда он бывал здесь, перед воротами города, и видел множество палаток, он вновь и вновь восхищался тем, как огромен и одновременно красив лагерь Саддина – ничего общего с примитивными пристанищами, сделанными из грязных, плохо обработанных шкур, о которых рассказывала его мама. Когда Ахмад был маленьким мальчиком, она часто говорила ему о кочевниках. И он, как завороженный, вслушивался в каждое слово. Мурашки бежали по его спине, мама же, по обыкновению своему, презрительно щелкала языком. Она плохо относилась к мужчинам, женщинам и детям, не имеющим постоянного жилища, проводящим свою жизнь в вечных переездах от города к городу, от оазиса к оазису и ограничившим свое бытие лишь подсобной, черной работой, воровством и надувательством. Кочевники считались бедными, грязными и необразованными людьми и ни в коем случае не входили в круг общения клана благородной и знатной семьи Жахркун. Вот что явствовало из рассказов его матери. Иногда, глядя на палатки Саддина, он поражался тому, насколько глубоко проникли в его сознание слова матери – и как мало они соответствуют действительности.

Палаточный город состоял из более сотни палаток. Его населяли слуги, погонщики скота со своими семьями, кузнецы, шорники, ткачи и гончары. Палатки, простые и неприметные, казалось, сливались с окружавшими их песком и глиной. Некоторые из них были столь велики, что спокойно могли вместить пятьдесят и даже более человек, другие же – чересчур маленькими и скромными. По ночам в палатки загоняли даже верблюдов и лошадей. Жизнь в лагере подчинялась определенному порядку, как в любой деревне или городе. Разница состояла лишь в том, что строения здесь были воздвигнуты не из обожженного глиняного кирпича, а из хлопковой, льняной ткани и выделанной кожи.

Тяжело дыша, Ахмад схватился за левую сторону груди. Она болела так, будто кто-то при каждом вдохе прокалывал ее острыми копьями. Пот заливал лицо, и одежда прилипла к телу. Шатаясь, выбиваясь из последних сил, он продвигался по стихийно возникшим между палатками улицам. На пути ему встречались женщины, которые пекли хлеб странным открытым способом, болтали друг с другом или мыли своих детей. Они были одеты в яркие цветные наряды, а лодыжки их ног и запястья рук украшали тяжелые браслеты из серебра. Завидев Ахмада, женщины поспешно прикрывали лица своими широкими платками или исчезали внутри какой-нибудь палатки. Наконец ему встретился мужчина. Старик сидел на земле возле своей палатки и обрабатывал шилом кусок кожи.

– Мир вашему дому, добрый человек! – поприветствовал его Ахмад. – Простите за беспокойство. Мне нужно поговорить с Саддином. Не знаете, где его можно найти?

Мужчина оторвался от своего занятия. Он с таким подозрением изучал Ахмада, что тому стало не по себе. Ахмад неожиданно осознал, что в этом палаточном городе он чужак, незваный гость. Его фамилия и должность великого визиря здесь не значили совершенно ничего. Как все кочевники, эти люди ни от кого не зависели и подчинялись только своему предводителю. Даже Нух II ибн Мансур не имел права приказывать этому простому человеку, сидящему в пыли и занятому своим ремеслом.

– Там, сзади, – не сразу и не особенно дружелюбно ответил старик. – У лошадей.

Ахмад поблагодарил и из последних сил устремился в направлении указательного пальца старика.

Вскоре он был возле палатки, где размещались лошади кочевников. Еще издалека он услышал людскую разноголосицу, сопровождаемую ржанием лошадей. Перед палаткой больше дюжины мальчишек лет двенадцати-четырнадцати крепко удерживали за поводья и недоуздки в два раза большее количество лошадей. Прекрасные благородные животные, волнуясь, пританцовывали, фыркали и ржали. Юные пастухи старались усмирить их. Но усилия были не так уж и заметны. Мальчики беззаботно смеялись и шутили, подзадоривая друг друга.

Ахмад подошел к одному из них, стоявшему ближе всех.

– Мир тебе! Где мне найти Саддина?

– Он там, в палатке, – с готовностью ответил мальчик и сильнее схватил за недоуздки обеих лошадей, за которыми присматривал.

– Благодарю тебя, – сказал Ахмад и повернулся к палатке.

– Но у него не будет времени для разговора с вами, господин! – крикнул ему вдогонку мальчик. – Саддин сейчас очень занят.

Ахмад остановился.

– Поверь, мой мальчик, для меня он найдет время, – возразил визирь и продолжил свой путь.

Краем глаза он, однако, заметил, как малый покачал головой и пожал плечами. Потом все мальчики беззлобно рассмеялись.

В палатке было очень темно. Плотные, сотканные из толстого пропитанного маслом хлопка, парусиновые навесы едва пропускали дневной свет, и Ахмад остановился у входа, чтобы его глаза после ослепительного дневного света смогли привыкнуть к полутьме.

Пол покрывал толстый слой соломы как защита от песка и камней. Сильно пахло лошадиным потом, и, на первый взгляд, помещение казалось пустым. Лишь через некоторое время Ахмад увидел мужчин, сгрудившихся в самом конце палатки. Они стояли к нему спиной и были так заняты, рассматривая что-то, что даже не заметили, как он подошел к ним.

– Мир вам! – вежливо поклонился Ахмад. – Где я могу найти Садлина? Я должен с ним…

Один из мужчин повернулся и мрачно взглянул на него.

– Не сейчас!

Грубый, резкий тон заставил Ахмада отступить на шаг. Мужчины перед ним опять образовали плотное кольцо из спин и плечей. В любой другой день Ахмад покорился бы судьбе и со своими нерешенными вопросами отправился домой, но сегодня речь шла о камне Фатимы, о святыне, которую он должен был защитить от осквернения. Гнев. Его обдала волна неистового и праведного гнева, что случалось с ним крайне редко. С силой, которой он сам не ожидал от себя, он раздвинул двух стоящих прямо перед ним мужчин и оказался в кругу. Не обращая внимания на ругательства и проклятия, которыми они щедро осыпали его, Ахмад смотрел на Саддина, сидящего на полу на корточках.

– Саддин, – громко сказал Ахмад, – мне нужно поговорить с тобой. Срочно!

– Вы слышали ответ, Ахмад аль-Жахркун. Не сейчас! – процедил сквозь зубы Саддин, не удостоив Ахмада даже взглядом. На лбу кочевника выступили капли пота. Может быть, Саддин приболел? И в этот момент Ахмад увидел, что дело вовсе не в состоянии здоровья молодого человека. Лошадь корчилась от боли, вскидывала голову, сопела, фыркала и ржала. Ее живот раздулся, как свиной пузырь. Четверо сильных мужчин крепко держали ноги и хвост лошади и успокаивали ее, левая рука Саддина по самый локоть ушла в утробу животного. Остальные мужчины молчали, будучи немыми свидетелями борьбы, которая разворачивалась на их глазах. Вновь и вновь Саддин успокаивающим голосом обращался к лошади, давал другим мужчинам указания и все время ощупывал что-то в ее чреве. Великий визирь отступил на два шага назад и встал в общий круг.

– Это надолго? – спросил он мужчин, стоявших рядом.

– Только Аллаху известно, – ответил один из них и беспомощно пожал плечами. Он говорил тихо, как будто находился в комнате больного. – Вообще Саддину следует поторопиться. Если в ближайшее время ему не удастся повернуть жеребенка во чреве кобылы, он потеряет обоих. Кобыла мучается с ночи. Она очень сильная и выносливая, но долго не выдержит. Ее силы на исходе.

Ахмад, волнуясь, переминался с ноги на ногу. Его совсем не интересовало, что кобыла производила на свет потомство в адских муках. Ему также было все равно, останутся ли в живых кобыла и ее жеребенок или нет. Он вообще не любил лошадей. И как раз сейчас, когда речь шла о камне, от которого зависела дальнейшая судьба всех верующих, жизнь какой-то кобылы и ее жеребенка была самым незначительным, что только он мог себе представить. Но Ахмад молчал. Он не отважился заговорить с кочевником во второй раз. Саддин никогда не повторял дважды, а когда впадал в гнев, был непредсказуем. И уж вряд ли при таких обстоятельствах мог думать о перепродаже камня.

Эти мысли утешили Ахмада, и он остался молча стоять в кругу, безучастно наблюдая за происходящим и моля Аллаха сохранить драгоценность в безопасности. Однако постепенно стал проявлять интерес к тому, что разворачивалось перед его глазами. Он начал волноваться за кобылу и ее нерожденного жеребенка. Кобыла дрожала в изнеможении. Ржание ее становилось все тише и слабее. Ахмад невольно начал перечислять все девяносто девять имен Аллаха. Жемчужины четок скользили по его пальцам, когда кобыла и ее жеребенок боролись за жизнь. Но вот среди собравшихся прошел легкий шепот. Ахмад встал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Саддин держал в руках две маленькие нежные ножки, которые он ловко обвязал канатом.

– Зала, тяни жеребенка, – сказал он одному из мужчин, отдавая ему канат.

Бедное животное было настолько измучено, что едва дышало. Саддин всем своим весом навалился на него и обеими руками стал усиливать родовые схватки. Всякий раз, когда он нажимал на живот кобылы, другой мужчина тянул канат. Затаив дыхание, Ахмад наблюдал, как сначала показались ноздри жеребенка, потом закрытые глаза, уши, шея…

Неожиданно все пошло очень быстро, Ахмад едва успевал следить за процессом. В определенный момент мужчина еще раз потянул за канат, Саддин сжал живот кобылы, и жеребенок, мокрый, со странной белой шкуркой, оказался на соломе. Двое мужчин тут же опустились на колени и начали вытирать новорожденного, а Саддин занялся последом. Как зачарованный, Ахмад наблюдал за тем, как жеребенок открыл глаза и поднял голову. С удивленным, недоверчивым выражением он смотрел вокруг. Голова его моталась из стороны в сторону, тоненькая шея была еще слишком слаба.

Ахмад впервые присутствовал при родах. С умилением он рассматривал крохотное существо, лежащее перед ним на соломе. Как прекрасно и совершенно творение Аллаха!

Усталый и изможденный, Саддин поднялся с пола, вытер мокрое от пота лицо и окровавленные руки полотенцем. Его рубашка и брюки были заляпаны кровью, волосы мокрыми прядями прилипли к голове. Он как будто только что вернулся с поля боя. Мужчины хлопали его по плечу, поздравляли с рождением жеребенка, и Саддин, несмотря на усталость, светился от радости. Увидев Ахмада, он посерьезнел.

– Подождите меня в палатке, – сказал он. – Я сейчас.

Саддин дал соответствующие распоряжения, и слуга уже ждал великого визиря у входа в палатку. Поклонившись Ахмаду, вежливо его поприветствовал и попросил снять обувь. И лишь после этого, приподняв тяжелый навес из парусины, пригласил войти.

Ахмад часто бывал в лагере вместе с Нухом II. Эмир проявлял интерес к породистым лошадям кочевника. Всякий раз, глядя на этих животных, он восхищался ими. И даже иногда покупал у Саддина приглянувшуюся лошадь – всегда за значительную сумму. Но покупка, как правило, совершалась под открытым небом. Никогда прежде Ахмад не бывал внутри палатки. Он даже не знал, чего ожидать, и был готов увидеть всего лишь несколько меховых шкур, глиняные миски, открытую печь, пыль и песок. Но палатка Саддина поразила Ахмада красотой и богатством убранства, сравнимых разве что с интерьерами комнат в доме преуспевающего купца. Удивленный, он остался стоять у входа. Пол был покрыт дорогими коврами. На низких столиках стояли медные чаши с финиками, инжиром и виноградом. Ахмад заметил также дыни и гранаты – редкие и изысканные фрукты в Бухаре. На банкетки ярких, радующих глаз цветов были накинуты мягкие меха лам и коз. Множество масляных ламп излучали приятный свет. В углу, на невысокой скамеечке, находилась курительная емкость, из которой поднимался узкий столб дыма, распространявший пряный аромат фимиама и амбры. Мысли о пыли, песке и нищете были здесь не только неуместны, но и оскорбительны. Второй слуга, с улыбкой поприветствовав Ахмада, протянул ему пару шитых золотом шлепанцев.

– Мир тебе, высокочтимый Ахмад аль-Жахркун! – услышал Ахмад от еще одного слуги. Этот тоже улыбался, и советник уже стал спрашивать себя, уж не является ли причиной этому его лицо с выражением крайнего удивления. – Мой господин скоро будет, – дружелюбно добавил слуга. – Он приказал мне предложить вам освежающий напиток, чтобы скоротать время ожидания. Не соблаговолите ли пройти со мной?

Слуга подвел Ахмада к одной из банкеток, помог присесть и даже расправил складки его одежды. Поднос с финиками, инжиром и орехами, кувшин с водой и двумя чашами уже стоял на низком столике. Смущенный Ахмад принял из рук слуги наполненную жидкостью чашу. Последнее, что поразило визиря в палатке, было обхождение, достойное дворца эмира Бухары.

– Я оставляю вас одного, господин, – сказал слуга, вежливо поклонившись. – Но если вам что-то понадобится, дайте знать. Меня зовут Кемаль.

Слуга снова поклонился и исчез за тяжелыми портьерами. И только теперь Ахмад почувствовал сильную жажду. Проявляя сдержанность, он осторожно сделал один глоток. Вода была прохладной и прозрачной, будто только что принесена из горного источника, – истинное наслаждение после жары и напряженного ожидания. Для Ахмада было загадкой, как удавалось Саддину получать такую великолепную воду. Насколько ему известно, у кочевников не было колодца. Каждое утро одетые в цветастые одежды женщины с глиняными кувшинами отправлялись, минуя городские ворота, в Бухару за водой. Но та вода была в большинстве случаев затхлой, желто-коричневого цвета и с привкусом глины. Вода же в его чашке, напротив, как будто только что принесена из колодца самого эмира. Ахмад сделал еще один глоток. Саддин все не появлялся. Визирь растерянно вертел чашу в руке и размышлял о том, что ему следует делать.

– Кемаль!

Плотные портьеры раздвинулись, и, как в сказке, перед ним предстал слуга.

– Господин, вы меня звали? – Он склонился перед Ахмадом. – Что пожелаете?

– Где же Саддин? Я уже жду его достаточно долго. Мне необходимо с ним срочно поговорить.

– Сейчас выйдет к вам, господин. Еще немного терпения.

Ахмаду показалось или слуга действительно смеялся над ним? В его глазах визирь снова заметил веселые искорки.

– Хорошо, но скажи Саддину, что я не могу больше ждать его. У меня много важных дел.

– Будет сделано, господин, – промолвил слуга и, поклонившись, исчез за портьерами.

Не в состоянии более сидеть, Ахмад встал и начал ходить взад-вперед. Более от скуки, чем от любопытства, он брал в руки латунную и медную посуду и рассматривал каждую вещь в отдельности. Его внимание привлек один особенно красивый медный чайник, и тут неожиданно за спиной раздался насмешливый голос:

– Нравится, Ахмад аль-Жахркун?

Визирь в испуге обернулся. Перед ним стоял Саддин.

– Он великолепен, шедевр кузнечного искусства! – ответил Ахмад и поспешно поставил чайник обратно на стол.

Кочевник подошел к нему сзади незаметно и бесшумно, как тень. Как давно он стоял за спиной и наблюдал за Ахмадом? Неожиданно его осенила догадка. Он внимательно посмотрел на портьеры. Действительно ли они такие плотные, как кажутся? Или специально предназначены для того, чтобы, стоя за ними, можно было проследить за своим гостем? Возможно, Саддин все время стоял за ними, наблюдал и тихо посмеивался?

– Присаживайтесь, сидя беседовать легче, – сказал Саддин и опустился на одну из банкеток. На нем теперь была свежая одежда. Еще сырые волосы завязаны на затылке. Видно, он принимал ванну, что вполне естественно после пережитого напряжения, и потому заставил своего гостя ждать дольше положенного. Но если Саддину нечего было скрывать, то почему, спросил сам себя Ахмад, он не извинился перед ним? Переполненный всякого рода подозрениями, визирь присел напротив кочевника.

– Должен признаться, – начал Саддин, вновь предлагая Ахмаду воды и наполняя свою чашу, – что ваше неожиданное появление очень разозлило меня. Не считаю нужным встречаться здесь со своими деловыми партнерами.

– Однако я должен…

Но Саддин жестом оборвал его речь.

– Вы знаете правила, Ахмад аль-Жахркун, – произнес он холодно. – И вы их приняли, когда в первый раз обратились ко мне за помощью.

– Но это…

– И то, что я вас сегодня все-таки принимаю и слушаю, во многом определено тем, что Аллах преподнес нам сегодня большой подарок, и я готов в знак благодарности Всевышнему забыть свой гнев. Но на будущее рекомендую вам придерживаться наших договоренностей. В следующий раз я буду вынужден отказаться от деловых отношений с вами.

– Надеюсь, кобыла и ее жеребенок живы-здоровы? – спросил Ахмад и, к удивлению, даже немного обрадовался своему вопросу.

Саддин кивнул.

– Аллах оказал нам свою милость. Ну, рассказывайте, что же у вас такого срочного, что не терпит отлагательства и вы даже были вынуждены ворваться в мое жилище.

Ахмад недовольно поджал губы. Кочевник, и в этом не было никакого сомнения, считал его просьбу пустяковой, незначительной и хотел как можно быстрее выслушать визиря и забыть о нем. Благодаря закону гостеприимства, испокон веков считавшемуся у кочевников священным, этот важный разговор происходил не в чистом поле. А если бы кобыла и ее жеребенок не выжили? Что тогда могло бы произойти с ним? Но, на счастье, Аллах в своей бесконечной доброте и мудрости воспрепятствовал этому.

– Я здесь из-за камня, того сапфира, который был у дикарки, когда ты ее видел, – немного помедлив, сказал Ахмад. – Драгоценный камень у тебя?

– Нет.

Ответ прозвучал быстро, холодно и уверенно. Но Ахмад смотрел на кочевника недоверчиво, с подозрением. Лгал ли тот ему? И тут он вспомнил, что Саддин, как все негодяи и мошенники, в разговоре имел обыкновение взвешивать на золотых весах каждое свое слово. Может быть, Ахмад неверно задал вопрос?

– Я, наверное, не так выразился. Возможно, он был у тебя и ты уже продал его, вот о чем хочу спросить. Я должен знать это.

Последние слова прозвучали слишком быстро, поспешно. То была ошибка, которую допустил Ахмад. Ведь Саддин мог начать подозревать что-то и повысить цену за камень. Но по-другому он не мог. Ему нужно было знать ответ. Визирь пребывал в столь сильном нервном напряжении, что у него побелели костяшки пальцев сжатых в кулаки рук. Сердце билось, казалось, у самого горла, на лбу выступил холодный пот.

– Почему?

Советник, не понимая, взглянул на кочевника.

– Зачем вам надо знать это, Ахмад?

Ахмад почувствовал, как кровь ударила в лицо. Почему он не использовал время с толком, ожидая, когда кочевник примет его? И Аллах не вразумил его тщательно обдумать каждое свое слово? Что же он должен ответить кочевнику?

– Я хотел… я подумал… – запинаясь, бормотал визирь, в растерянности пытаясь подобрать подходящие слова.

Саддин покачал головой. Усмешка обнажила прекрасные, идеальной формы, зубы – ряд великолепных белых жемчужин на лице ловкача и мошенника.

– Не старайтесь зря, глубокоуважаемый друг. Послушайте моего совета. Вас очень интересует камень. Вам хотелось бы завладеть им. У дикарки его нет, иначе вы не стали бы наводить у меня справки. – Глаза кочевника сузились. – Вы уже обыскивали комнату дикарки? – Он прищелкнул языком. – Вы удивляете меня, Ахмад аль-Жахркун. Я и не предполагал, что вы можете вести себя таким образом.

Ахмад чувствовал, как в нем поднимается волна гнева. Что воображает о себе этот негодяй? Как отваживается в открытую издеваться и унижать человеческое достоинство визиря?

Но, несмотря ни на что, ему необходимо знать, действительно ли камень Фатимы находится у Саддина. Он опять сжал зубы и загнал гнев внутрь.

– Я предполагаю, что дикарка отдала камень Замире. Замира мертва. Поэтому я должен спросить у тебя…

– Не я ли лишилЗамиру жизни? – прервал его Саддин. В глазах его появился гневный блеск. – Для этого у меня не было причины. Могу заверить: у Замиры вашего камня никогда не было.

– А как ты это докажешь? – спросил Ахмад. – Дикарка могла дать ей камень. И если она сейчас мертва…

– Смерть Замиры – дело рук неспособного, безрассудного, глупого человека, – поспешно прервал его Саддин. – Но, слава Аллаху, он уже заплатил за это и без моего вмешательства.

Ахмад растерянно провел рукой по волосам.

– Но где же тогда камень?

– Откуда мне знать? У меня его нет, не было и у Замиры, иначе она отдала бы его мне. – Саддин с сожалением воздел руки к небу. – Мне очень жаль, что больше нечего сказать вам. Если бы я знал, какую ценность представляет собой камень, я взял бы его себе и сохранил для вас. И все было бы в порядке. Но вам следует признать, что вряд ли в моей власти исполнять такие желания. – Саддин поднялся и помог встать Ахмаду. Стало ясно, что аудиенция окончена. – Осмелюсь предположить, что неотложные дела, о которых вы мне рассказывали, не позволят вам более задерживаться. Глубоко сожалею, разговор с вами был весьма поучительным. У меня, кстати, тоже есть дела, не терпящие отсрочки.

У выхода Ахмад остановился. Ожидая, пока ему принесут обувь, рассеянно скользил взглядом по палаткам. Неожиданно что-то привлекло его внимание. Ахмад протер глаза и посмотрел еще раз. Но нет, он не ошибся. Там, наверху, прямо над воротами, висело что-то, напоминавшее человека.

– Саддин! – закричал он. – Иди скорей!

– Что там опять? – В явном раздражении Саддин подошел к Ахмаду.

– Только посмотри! – воскликнул визирь и схватил молодого человека за руку. – Там, наверху, на городских воротах, висит кто-то.

Саддин мельком взглянул.

– Ну и что? Он висит там вот уже два дня.

– Но кто-то должен его снять и предать земле, пока вороны не взялись за дело?!

– Они уже начали клевать, – возразил Саддин, и довольная улыбка заиграла на его губах. – Поверьте мне, мир станет лучше без Малека аль-Омара.

– Малек? Но ведь ты сам просил меня освободить его, – вырвалось у Ахмада. – А теперь радуешься его смерти?

– Вас это удивляет? – От смеха кочевника мурашки пробежали по спине Ахмада. – Вы не единственный человек, который просит у меня помощи или… – он сделал глубокий вдох, – …который нарушает договоренности. Желаю вам доброго пути, Ахмад аль-Жахркун! И всегда помните о моих словах.

Он поклонился, поднес руку ко рту и лбу и исчез в глубине палатки.

Наконец слуга принес обувь Ахмада. Как во сне, шел визирь по палаточному лагерю вдоль городской стены. Слова Саддина были обидными. Кочевник даже не дал себе труда облечь иронию и злые насмешки, как это принято, в вежливую деликатную форму и, таким образом, смягчить их. Он даже осмелился угрожать Ахмаду! И все же кочевник не лгал. Его ответы звучали открыто и честно, даже более, чем хотелось ему и самому Саддину. У кочевника никогда не было камня Фатимы, и он не убивал Замиру. Но если камня не было ни у него, ни у дикарки, то где же, ради всего святого, он тогда находится?

Медленно, как лунатик, переставлял Ахмад ноги. Прошло три часа с того момента, как он покинул эмира. С небес нещадно палило солнце, на узких пыльных улицах царила жара, даже воздух вибрировал. Очертания домов, дверей и окон казались искаженными, как сказочные видения из потустороннего мира, которые все время изменяли свои формы, чтобы сбить с пути одинокого странника и погубить его. Вокруг не было ни людей, ни животных. Все, кто мог передвигаться, спасались в домах. Жара была невыносимой. Ахмад медленно передвигался по безлюдным переулкам. Пот градом катился по лицу, язык прилип к нёбу. Он чувствовал тупую боль в висках. Лицо блестело, тысячи крохотных огоньков, казалось, плясали на коже и медленно сжигали его. Ахмаду представлялось, что голова его вот-вот разломится, как переспелый гранат, и ее содержимое выплеснется наружу, прямо на пыльную улицу, на съедение воронам и коршунам. Но он еще был в состоянии думать, и мысли его были о том, что он в первый раз пропустил послеобеденную молитву и что так и не узнал, где камень Фатимы. Бредя под немилосердно палящим солнцем, Ахмад просил у Аллаха прощения за свои проступки. Жемчужины четок скользили по мокрым пальцам. У него закружилась голова. Он посмотрел вверх и в блестящих лучах солнца прямо перед собой увидел табличку из латуни. У Ахмада заболели глаза, и он не сумел прочитать имени, начертанного на табличке. Но узнал изображенную на ней змею. И в этот момент ему стало ясно, что Аллах уже простил его. Из последних сил Ахмад аль-Жахркун постучал в тяжелую дверь дома. И опустился на колени.

Али был очень удивлен, когда Селим сообщил ему о том, что Ахмад аль-Жахркун, великий визирь, лежит на улице перед его дверью. Али показалось это странным, так как то, что визирь питал к нему антипатию, было известно всей Бухаре. Однако несмотря на это, он сразу же побежал вниз. Мужчина в бессознательном состоянии, лежащий на улице прямо у дверей врача, не производил благоприятного впечатления, даже если бы он и не был великим визирем Бухары.

– Кто его нашел? – по пути осведомился он у Селима.

– Раб у ворот, мой господин, – прохрипел в ответ слуга, едва поспевавший за ним. – Он услыхал слабый стук в дверь и много раз переспрашивал, кто там. Но так и не дождавшись ответа, осторожно открыл дверь. И увидел прямо у своих ног лежащего мужчину. Раб сразу же позвал меня. А я немедленно доложил вам!

Раб, молодой, крепко сбитый малый, нервно ходил взад-вперед перед закрытыми воротами. Увидев приближающихся Али и Селима, он остановился и поклонился почти до земли. Али растерянно огляделся. К одному из столбов ворот был аккуратно прислонен скатанный мат из соломы, на котором ночью спал раб. Больше никого не было.

– Где же человек?

– На улице, господин, – ответил раб. – Я оставил лежать его там, где и нашел.

Али сделал глубокий выдох. На какое-то мгновение ему захотелось, чтобы перед его воротами этого загадочного человека не было вообще.

– Так отвори же дверь! – резче, чем ему того хотелось бы, сказал Али.

Молодой раб, сняв засов, открыл дверь настолько, чтобы Али смог ступить на улицу, которая встретила его нестерпимым зноем и ослепительным солнечным светом. Потом он увидел мужчину. Недвижимый, тот лежал перед ним в пыли. На улице не было ни души.

Конечно, тот, кто положил сюда бедолагу, уже давно скрылся. Али обреченно покачал головой. До сего времени жители Бухары не решались класть перед дверью его дома больных и хилых людей. Али хотел надеяться, что этот случай окажется первым и последним.

Он вновь взглянул на мужчину. На нем не было ни тюрбана, ни другого головного убора. Волосы чуть тронула седина. Тщательно подстриженная бородка была белесой от пыли и песка, как и его дорогая одежда. Выглядел он так, будто целый день шел пешком через пустыню. Но более всего Али испугало лицо мужчины. Он и представить себе не мог, как Селим узнал по этому ярко-красному, блестевшему от пота перекошенному лицу Ахмада аль-Жахркуна, великого визиря, хотя определенное сходство, несомненно, имелось. Али опустился перед мужчиной на колени и осторожно положил руку ему на грудь. Дыхание было учащенным и слабым. Потом дотронулся тыльной стороной ладони до лба и щек. Они были горячи, как огонь.

– Этот человек долго находился под палящим солнцем без головного убора, – сказал он обоим слугам, с любопытством наблюдавшим за его действиями. – Внесите его осторожно.

Селим и раб послушно взяли за руки и за ноги находящегося в бессознательном состоянии человека и потащили его в дом. За ними, теряясь в догадках, шел Али. Если это на самом деле Ахмад аль-Жахркун, то почему он в таком состоянии? У него достаточно слуг и рабов, которые в любое место могли бы принести его в паланкине. Зачем он вообще в такой зной покинул дворец, подвергая свою жизнь опасности? И, самое главное, почему визирь в домашней одежде? Его легкие шелковые шлепанцы грязны, пятки исцарапаны и покрыты пылью. Такая обувь в лучшем случае годится для ходьбы по мрамору или мягким коврам. Или у великого визиря не было времени сменить одежду перед тем, как выйти на улицу? Вопросов возникало все больше и больше, но ответить на них мог лишь сам Ахмад.

Али распорядился отнести больного в маленькую комнату, расположенную рядом с его кабинетом, которую слуги называли приемной. Обычно он осматривал в ней пациентов, определяя состояние их здоровья. Али присел возле мужчины на край низкой кровати. Селим оказался прав, это был действительно Ахмад аль-Жахркун. Али озабоченно вздохнул. Нет, не по поводу состояния великого визиря, уже вверенного его заботам. Его очень вовремя обнаружили. Соленая вода, которую небольшими дозами вливали ему в рот, и охлаждающие компрессы уже оказывали свое действие. Дыхание стало интенсивнее. Вскоре Ахмад очнулся от забытья.

Али не оставляло предчувствие, что присутствие Ахмада аль-Жахркуна в его доме принесет много неприятностей. Не зная почему, Али не любил его. Не имея с ним никаких общих дел, всякий раз встречая великого визиря во дворце, он чувствовал необходимость оправдываться перед ним за то, что на запястье у него нет четок, что он не соблюдает времени молитв и опять не присутствовал на пятничном богослужении в мечети. У великого визиря совершенно отсутствовало чувство юмора, поэтому Али предпочитал держаться с ним на расстоянии. И вот Ахмад лежал перед ним, в его же доме! А ведь так хорошо начинался день!..

С неприязненным чувством Али всматривался в лицо визиря и в который раз спрашивал себя, кто же мог положить его к двери. Воровская банда, стремящаяся о чем-то предупредить эмира или повлиять на него силой? Незнакомец, напавший на великого визиря где-то за городом? Некто, кому Али сделал зло или кому не давала покоя его слава при дворе эмира, этакий ревнивый коллега, каких в Бухаре было предостаточно? Или просто злодейка-судьба?

В этот момент Ахмад очнулся. Веки его задрожали, губы зашевелились, и он что-то тихо забормотал. Али наклонился как можно ниже, чтобы лучше разобрать каждое слово.

– Камень… Где же камень? О Аллах, где же камень?

Али положил ему руку на лоб, и Ахмад открыл глаза. Взгляд его блуждал по комнате и наконец остановился на Али. Лекарь видел, как душа великого визиря возвращается из путешествия по миру сновидений, в котором он разыскивал какой-то камень, в реальность. С каждой секундой его взгляд становился все осмысленнее.

– Али аль-Хусейн! – с удивлением прошептал Ахмад. – Где я? Как попал сюда? Что случилось?

– На последние два вопроса я, к сожалению, вряд ли смогу дать вам ответ, досточтимый Ахмад аль-Жахркун, – с улыбкой сказал Али. – Мне известно лишь, что мои слуги нашли вас у ворот. Вы были без сознания и таким образом оказались в моем доме, где я оказываю вам медицинскую помощь. Итак, вы у меня.

– Мне бы хотелось, с вашего разрешения, вернуться во дворец.

– Конечно, – произнес Али. – Я уже отправил во дворец посыльного, чтобы вас забрали. Паланкин вот-вот прибудет.

– Кто дал вам право так самовольничать? – Великий визирь воскликнул с таким гневом, что Али в испуге отшатнулся. – Ну, теперь уже ничего изменить нельзя…

Ахмад сбросил тонкую простыню, которой был накрыт, и поднялся.

Али, разозлившись, наморщил лоб. Однако хотел оставаться вежливым. Если великий визирь не желает принимать его дружеского расположения, придется действовать по обстоятельствам.

– Я позову слугу, который проводит вас до двери. – Али дважды хлопнул в ладоши, и сразу появился мальчик. – Благородный Ахмад аль-Жахркун желает уйти. Проводи его до ворот. И позаботься о том, чтобы его обеспечили новой обувью. – Он вновь обратился к великому визирю: – Ваши шелковые шлепанцы изношены. Вы повредите себе ноги, если пойдете в них обратно.

– Благодарю вас за заботу, Али аль-Хусейн, – с легким поклоном ответил Ахмад. – Да вознаградит вас стократно Аллах за вашу добросердечность.

Али не успел ответить, как великий визирь в сопровождении мальчика уже покинул приемную. Али подошел к окну. Отсюда хорошо просматривалась улица. Он с облегчением вздохнул, когда паланкин с Ахмадом аль-Жахркуном исчез из поля зрения. И все же чувство тревоги не покидало его. Казалось, ничто не могло вызвать у визиря такой вспышки гнева. Али не знал, чем она была обусловлена. В противоположность Нуху II, визирь не имел обыкновения гневаться и делать грубые выпады по отношению к другим. Чем сильнее был гнев эмира, тем быстрее он забывал о нем. Ахмад, напротив, ничего не забывал. Али в задумчивости уставился туда, где только что видел щуплую фигуру великого визиря, и покусывал нижнюю губу. Он оскорбил Ахмада аль-Жахркуна, и за это тот будет ему мстить – рано или поздно, может, даже через несколько лет. Но никогда об этом не забудет.