Над горами встало солнце, осветив острые вершины королевским пурпуром. Муэдзин поднялся на минарет, и над куполами Бухары зазвучали восхваления Аллаху. Чистый, звонкий голос раздавался в утренней тишине, парил над крышами спящего города, сквозь оконные и дверные щели проникая в дома бедных и богатых.

Али стоял у окна своей опочивальни, вслушиваясь в звуки утра. Когда он был еще маленьким мальчиком, голос муэдзина представлялся ему самостоятельным существом – джинном или демоном, летящим по воздуху и проникающим в дома через замочные скважины и щели в стенах. Страшась этого, однажды вечером он даже заткнул пропитанными воском тряпками все отверстия в стенах своей комнаты, чтобы воспрепятствовать появлению этого призрака. Но назавтра, конечно же, опять был разбужен пением муэдзина. И весь остаток дня оттирал следы воска с двери, окна и стен.

Али рассмеялся своей детской глупости. Тогда он верил лишь в привидения – мир джиннов и демонов был для него живым, настоящим. И хотя это время давно прошло, голос муэдзина не лишился своего волшебства. Песнь звучала магически, особенно в ранние утренние часы. Как только смолк заключительный звук, Али отвернулся от окна и разобрал подзорную трубу. Всегда, когда раздумья не давали ему спать, он наблюдал за звездами – с тех пор, как в десять лет получил в подарок от отца свою первую подзорную трубу. Конечно, та труба была простой. Она состояла из двух линз и куска кожи, свернутого в трубку. Подобные ей носили с собой кочевники и вожаки караванов, когда находились в пустыне.

Али любил ту подзорную трубу. Каждый вечер он рассматривал в нее звездное небо и страстно желал хоть раз побывать там, чтобы рассмотреть звезды вблизи. Часто, увлекшись, мальчишка забывал о времени, и тогда отец делал ему строгое замечание и отправлял в кровать. Все свои наблюдения он добросовестно записывал в дневник.

Между тем сейчас у Али была подзорная труба намного лучше и точнее. Он приобрел ее по совету известнейшего толкователя звезд из Багдада. Просматривая свои нынешние записи, он удивлялся тому, насколько они совпадали с теми, которые он делал, будучи ребенком.

Али почистил одну из линз, держа ее против света восходящего солнца. На улицах Бухары медленно просыпался новый день. Первые торговцы погружали на телеги свой товар, чтобы ехать на рыночную площадь. Женщины несли с фонтана воду в больших глиняных кувшинах. Али слышал их голоса и смех, когда они обменивались последними новостями из жизни соседей. Потом раздались быстрые, тяжелые шаги мужчины. Возможно, прибыл паланкин, который эмир хотел выслать за ним.

И верно, вскоре в дверь постучали. Али еще раз проверил линзу на свет и бережно опустил в мешочек из черного бархата. Когда принялся протирать вторую линзу, из зала до него донеслись голоса. Наверное, Селим впустил посыльного. Али услышал шаркающие шаги своего слуги, с трудом преодолевающего ступеньки лестницы, чтобы уведомить своего господина о прибытии паланкина.

Али даже не обернулся, когда открылась дверь в его опочивальню.

– Простите, мой господин, вы…

– Я с ночи уже одет!

Али обернулся. Он заметил недовольство, с каким Селим смотрел на открытый ящик, в котором хранилась подзорная труба. Для старого слуги этот инструмент был орудием демонов, он считал, что с его помощью они околдовывали души людей и хотели преградить им путь в рай. Али старался не показывать подзорную трубу старику, чтобы не беспокоить его понапрасну. Но иногда, как, например, сегодня, ему доставляло удовольствие провоцировать его. Селим был так наивен! Как простое устройство, состоящее из металла и стекла, может причинять зло душам людей?

– Подержи-ка это, – сказал он и с ироничной улыбкой вложил в руку старика металлическую трубу. Тщательно расправил обивку ящика, уделив этому больше времени, чем обычно. Селим послушно стоял рядом, не шевелясь и не сопротивляясь, глядя на трубу так, будто в руках у него была ядовитая змея. Али знал, что старик, покинув дом, будет тщательно чистить свою одежду и вымаливать у Аллаха прощения грехов. Сделав глубокий выдох, он забрал у Селима подзорную трубу и, осторожно завернув в ткань, вместе с линзами положил в ящик. Селим с облегчением вздохнул, когда захлопнулась крышка.

Неужели и в грядущем человечество будет страдать от суеверий? Или должны пройти сотни, а может быть, тысячи лет, чтобы судьбами людей начали править разум и рассудок? Али вздохнул. Иногда ему казалось, что с помощью своей подзорной трубы он мог бы не только наблюдать звезды, но и предвидеть будущее. К счастью, Селим ничего не знал об этих мыслях. Пожилого человека, вполне возможно, хватил бы апоплексический удар.

– Ну вот, теперь я готов.

Али неторопливо спустился по лестнице в зал, где его уже дожидался посыльный эмира. Слуга Нуха II, хорошо одетый молодой человек, приветствовал Али низким поклоном.

– Мой господин, благородный и мудрый Нух II ибн Мансур, да хранит его Аллах и дарует долгую жизнь, прислал меня за вами, повелев сопроводить вас во дворец, где мой повелитель, благородный и мудрый Нух И ибн Мансур, да хранит его Аллах и…

Али закатил глаза. Все это он уже слышал в начале приветствия.

– …ожидает вас. Не изволите ли последовать за мной, господин? Паланкин уже подан.

Али направился за молодым человеком, вручив ему свой саквояж с инструментами. Паланкин оказался величиной с небольшую жилую комнату, с шикарным интерьером – большими подушками с набивкой из мягкой шерсти, тяжелыми шелковыми занавесками и шкурами для согрева. Стоял даже поднос со свежими финиками и орехами. Али почувствовал, как паланкин подняли и понесли. Темнокожие рабы обладали отменной выучкой; их быстрые шаги были равномерны, и они так крепко держали ручки паланкина, что Али казалось, будто он парит в воздухе. С наслаждением откинувшись на мягкие подушки, он вытянул ноги, взял несколько фиников и задремал.

Беатриче проснулась от тихого стука в дверь. В первый раз за все время пребывания во дворце она хорошо выспалась. Несмотря на то что ставни окон ее комнаты были открыты, она не слышала даже голоса муэдзина. Вообще-то она редко просыпалась для утренней молитвы. Наверное, оттого, что была неверующей и считала, что призыв пробуждаться ото сна звучал не для нее. Она потянулась и сладко зевнула. Стук раздался вновь, на этот раз громче.

– Беатриче! Ты здесь?

Это была Мирват. Беатриче щелкнула задвижкой.

– Доброе утро, – произнесла Мирват и проследовала мимо Беатриче в комнату. За ней шлейфом тянулся свежий аромат роз и мяты.

– Как ты спала? Я не увидела тебя в купальне и решила зайти.

– Я замечательно выспалась, – удивленно ответила та. – Я…

– Вижу, что у тебя не было времени даже одеться, – прервала ее Мирват и улыбнулась, как будто накануне между ними ничего не произошло. – Я ненадолго. Хочу лишь спросить, не хочешь ли ты после обеда сходить со мной к портнихе.

– Конечно, почему бы нет, – ответила Беатриче. – Никаких дел у меня нет.

Мирват вся засветилась от счастья и захлопала в ладоши.

– Чудесно! Юсуф зайдет за тобой после полуденного сна. Согласна?

– Да, конечно, я…

– Хорошо, тогда встретимся ближе к вечеру.

Мирват обняла Беатриче, дважды чмокнула ее в обе щеки и, шелестя одеждой, выскользнула за дверь.

Беатриче опустилась на кровать. Она не могла поверить в то, что произошло. Неужели это были они с Мирват, разругавшиеся в пух и прах? Та сделала вид, что никакого конфликта не было и в помине. Можно, конечно, и так. Хотя Беатриче предпочла бы обоюдное извинение. Но может быть, она слишком уж чувствительна? Или Мирват столь поверхностна?

В дверь снова постучали. На этот раз Жасмина.

– Госпожа, эмир через час ждет вас у себя. Он пригласил врача, чтобы тот вас осмотрел. Подготовьтесь заранее, если не хотите опоздать.

Беатриче впустила девушку и разрешила помочь одеться.

В небольшой уютной комнате дворца Али поджидал новую рабыню эмира. Нух II ибн Мансур и в это утро отменно угостил его: свежими овощами, белым хлебом, острым овечьим сыром, оливами, выпечкой с кунжутом, вареной чечевицей. Великолепное пиршество пришлось по вкусу Али – он был гостем самого эмира! Но как только Нух попросил его вновь осмотреть ту рабыню, которую он недавно приобрел в свой гарем, у Али сразу же пропал аппетит. К счастью, эмир, кажется, не заметил, что его гость без всякого удовольствия двигает кусок по тарелке, хотя совсем недавно угощался с отменным аппетитом. Нух тем временем продолжал говорить, опустошая многочисленные подносы и блюда. Когда он наконец насытился, то велел проводить Али в комнату.

Али ходил взад и вперед, считая шаги; внимательно рассматривал вытканный яркими нитками узор на подушках и коврах, выискивал пятна на побеленных стенах и старался всеми способами отвлечь себя от мысли, что вскоре вновь увидит ЕЁ.

После встречи с ней – постыдной и неловкой для него – в опочивальне Мирват он все время пытался вытеснить ее образ из своих мыслей.

Иногда она снилась ему. И в этих снах громко смеялась над ним. Смеялась ему в лицо, обнажив свои идеальные красивые зубы, потому что он не смог определить причину заболевания Мирват, уступив ей право принятия решения. Иногда, просыпаясь после таких снов, он презирал сам себя, стыдился своей незаслуженной славы. А что ему оставалось делать? Поведать всему миру и, главное, самому эмиру, что это не он спас от смерти любимую жену повелителя – не тот вундеркинд, который в десятилетнем возрасте уже цитировал и понимал самые сложные трактаты известнейших римских и греческих врачей, лейб-лекарь эмира Бухары, – а некая женщина? Да еще рабыня, неверная, дикарка сомнительного происхождения и неизвестного образования, даже не владеющая ни латинским, ни греческим языками! Такое неслыханное известие потрясло бы все привычные устои мира, если бы о нем стало известно народу. Да он и сам не хотел портить свою репутацию и стать посмешищем.

Али передернул плечами. По спине пробежал холодок. Он принялся внимательно рассматривать искусно декорированную медную масляную лампу, пытаясь по силе удара молотка определить возраст чеканщика, обрабатывавшего медь. Неожиданно отворилась дверь. Али обернулся и увидел темнокожего евнуха, который был вынужден пригнуть голову, чтобы не удариться о балку. Скрестив руки на груди, он встал возле двери и окинул Али таким мрачным взглядом, будто тот был его заклятым врагом.

Али с трудом удалось отвести взгляд. Юсуф был таким громадным, что одно лишь его присутствие внушало страх.

Вряд ли, подумалось Али, найдется такой мужчина, который бы отважился посмотреть на одну из женщин эмира или коснуться ее, если вблизи находился Юсуф.

Легкое покашливание заставило Али обернуться. Перед ним в парандже стояла она, загадочная женщина. По ее глазам он понял, что она улыбалась. Презрительно? Снисходительно? Благосклонно? А возможно, дружески? Али затруднялся сказать.

– Простите, если напугала, – произнесла она спокойным, приятным голосом. – Я здесь не по своей воле. Боюсь, вы меня не помните.

Али вскипел. Мало того, что она, хоть и с легким акцентом, но говорила на литературном арабском языке, как образованная женщина, так еще и первая обратилась к нему. Захотела поиздеваться над ним? Продемонстрировать, насколько его презирает? Или просто не знала, что по всем законам вежливости как женщина и тем более как рабыня не имеет права заговаривать с мужчиной первой?

– Ты не напугала меня, – быстро возразил он, чтобы не позволить ей радоваться тому, что она застала его врасплох. И почувствовал, что краснеет. – Я всего лишь задумался.

Что, скажите на милость, он творит? Почему оправдывается перед этой женщиной? Наверное, потерял голову. Или она околдовала его?

Али подумал, что сейчас его стошнит. Быстро повернулся к своему саквояжу и глубоко вздохнул. Тошнота почти прошла, но злость на себя самого осталась. Почему он не может справиться с этой женщиной?

– Сними паранджу, я хочу осмотреть тебя, – быстро приказал он, бесцельно роясь в своем саквояже и стараясь не смотреть на нее. Это помогло. К нему частично вернулось самообладание, он смог даже посмотреть ей в глаза.

Беатриче сняла паранджу и наблюдала, как врач со знанием дела, но, казалось, абсолютно бессмысленно ищет что-то в своем саквояже. Он казался нервным и взволнованным, как юный студент перед первой встречей с пациентом. Беатриче откровенно разглядывала его. Темные большие миндалевидной формы глаза. Черные густые коротко остриженные волосы. Слегка округлые щеки. Может быть, это признаки того, что в будущем у него возможны проблемы с весом, а может, просто детская припухлость? Но даже темная борода не скрывала поразительной молодости врача. Ему могло быть чуть за двадцать. Когда она увидела его в первый раз, это так не бросалось в глаза.

При мысли об их встрече Беатриче испытывала неловкость. Она хорошо помнила, как грубо накричала на врача за то, что он не сделал Мирват кониотомию. А ведь тот просто ничего не знал об этом! Даже если бы он был самым лучшим врачом своего времени, то все равно не мог обладать знаниями психологии и хирургии XXI века. Беатриче сомневалась, что в те времена была изучена анатомия гортани и трахеи. Какие мысли пришли ему в голову, когда он увидел, как она хлопотала вокруг Мирват? Ведь он мог посчитать ее либо сумасшедшей, либо ведьмой. Наверняка сначала подумал, что она хотела убить любимую жену эмира. И слава богу, что судьбе было угодно перенести ее в исламскую страну, так как, насколько ей было известно из мировой истории, именно мусульмане в эпоху Средневековья являли собой образец терпимого отношения к другим культурам и религиям. В христианской же Европе все, что невозможно было объяснить, приписывали дьяволу, а человека, который пытался сделать нечто непостижимое, после долгих мучительных пыток объявляли еретиком и сжигали на костре инквизиции.

Молодой врач приблизился к ней. Как его звали? Беатриче смутно помнила, что в их первую встречу он произнес свое имя. Но тогда она не знала по-арабски ни слова. Может быть, спросить? Немного поразмыслив, Беатриче решила этого не делать. Рано или поздно она все равно вспомнит. А если нет, то на помощь придет Мирват.

– Начнем осмотр, – еще раз предупредил молодой врач. – Открой рот.

Беатриче задалась вопросом, так ли уж это было необходимо, ведь у нее не болели ни зубы, ни горло, а у него даже не было нормального зеркала или лампы. Невероятно, что он мог при этом хоть что-то увидеть. Однако она послушно открыла рот.

Юный врач так тщательно обследовал ее зубы, будто гадал по ним судьбу своей пациентки; наморщил лоб и многозначительно покачал головой. Беатриче предположила, что он прибегнул к такому приему, чтобы не показать ей своей растерянности. Даже в XXI веке это была распространенная среди врачей привычка.

Далее он занялся ее черепом. Чувствовалось, как от напряжения дрожат его пальцы. Молодой врач страшно нервничал.

– Что-то обнаружили? – по-дружески спросила Беатриче, чтобы вывести его из замешательства. Фраза, которая действовала успокаивающе на многих студентов, в течение нескольких лет проходивших у нее практику, не оказала никакого влияния на этого молодого мужчину.

– Говори лишь когда спрашивают! – Он так зло прикрикнул на нее, что Беатриче сжалась в испуге.

Что такого она ему сделала? Хотела показать свое дружеское расположение, только и всего. Но, видимо, вежливость здесь была не в ходу. Похоже, что в своем веке парень чувствует себя обиженным – почему и чем, знали лишь звезды на небе.

Постепенно Беатриче начала овладевать злость. Эта мужская надменность действовала ей на нервы. Она не для того шесть лет изучала медицину и почти столько же работала хирургом, чтобы какому-то мальчишке, даже не умеющему обращаться с пациентами и владеющему основами хирургии хуже ее бабушки, позволить себя отчитывать.

Тут-то память и подсказала ей его имя – парня звали Али.

Беатриче глубоко вздохнула, чтобы не терять самообладания. «Спокойно, Беа! – увещевала она себя. – Он не может по-другому. Он продукт своего времени. В его столетии женщины в университетах не обучались».

Ну конечно! А она чуть не забыла об этом. Ведь это происходило не в начале двадцать первого века, а в конце десятого. И не он был безнадежно отсталым, а она не соответствовала этому времени.

Беатриче все время хотелось поправить молодого врача, сказать ему, как лучше проверять рефлексы и что методом, которым он прощупывал ее живот, ему никогда не обнаружить края печени. Но вместо этого она, стиснув зубы, молчала.

– Можешь одеваться, – сказал он наконец.

Беатриче быстро обмотала себя паранджой – она научилась делать это почти с такой же проворностью, как и другие женщины в гареме, – и взглянула на Али. Тот, гремя инструментами, вновь рылся в своем саквояже. Когда же он вознамерился, не говоря ни слова, удалиться, Беатриче не выдержала.

– Стой! Не так быстро! Пациент имеет право узнать результаты обследования, – холодно произнесла она. – Клятва Гиппократа гласит: «Не верь ничему и никому, даже самому себе».

Молодой врач, как раз собиравшийся открыть дверь, остановился как вкопанный, будто получил удар плетью. Он медленно обернулся. Лицо его стало белым как мел. Широко распахнутыми глазами он уставился на нее, как на персонаж из его самых плохих сновидений.

– Откуда… откуда тебе известна клятва Гиппократа? – спросил он, затаив дыхание.

Беатриче скрестила руки на груди и гордо вскинула подбородок.

– Я сама давала ее несколько лет тому назад…

– Но этого не может быть! – воскликнул Али. – Это нереально! Почему ты должна…

– Очень просто, – не дала ему договорить Беатриче. – Потому что каждый врач дает эту клятву, когда официально заканчивает образование.

Беатриче наслаждалась сложившейся ситуацией. Ужас, промелькнувший в его глазах, и капельки пота, выступившие на лбу, свидетельствующие о нервном напряжении, вполне удовлетворили ее.

Пусть не думает, что женщины в Германии только и заняты тем, что поклоняются Пресвятой Деве Марии да молятся. Этот надменный, высокомерный молодой человек не заслуживает ничего другого.

– Ну и каков же ваш диагноз, коллега?

Он с трудом переводил дыхание, и Беатриче задалась вопросом, не зашла ли она слишком далеко. Изменения цвета его лица пугали. Совсем недавно оно было белым, как простыня, а сейчас приняло яркий цвет помидора. Вдруг у него больное сердце или повышенное кровяное давление?

Беатриче уже думала, что ему придется оказывать первую помощь. Вспомнила все, что полагалось делать в таких случаях, – уложить пациента на спину, слегка приподняв верхнюю часть туловища, нащупать пульс, прослушать сердце, посмотреть вены. Но как она сможет измерить давление? Господин Рива-Росси, итальянский врач, разработавший метод измерения артериального давления, появится на свет только через восемьсот лет. А как сделать внутривенное вливание? В Средневековье не было еще полых игл. А так как под рукой не имелось никаких понижающих давление медикаментов, то эти манипуляции были лишены всякого смысла.

Конечно, можно попытаться поискать альтернативное решение, ведь наверняка в то время существовали травы, эффективно понижающие давление. Но для этого следовало ознакомиться с флорой, найти соответствующее растение, приготовить из него настойку. А это процедура, требующая, в зависимости от обстоятельств, несколько дней.

Но здесь был неотложный случай. Беатриче почувствовала, как ее охватывает паника. Она вдруг испугалась, представив, что на ее глазах молодой человек может скончаться, а она не успеет даже пошевелить пальцем. Мысли ее путались. Что делать? У нее ничего нет под рукой. Ни медикаментов, ни стетоскопа, ни полых игл. Ее вдруг осенила догадка.

Ну конечно! Кровопускание – вот выход! Беатриче лихорадочно осматривалась вокруг в поисках ножа или броши с острой булавкой – того, чем она могла вскрыть молодому врачу вену, чтобы выпустить небольшое количество крови и снять излишнее давление. Но тут он наконец заговорил.

– Ты совершенно здорова, – выдавил он из себя и, распахнув дверь, устремился прочь, будто за ним гнался черт.

– Спешит, – услышала она чей-то голос.

Пораженная, Беатриче повернулась к Юсуфу, про которого в волнении совершенно забыла. Темнокожий евнух стоял у двери, скрестив руки на груди. На лице его сияла улыбка. Юсуф, которого она знала грозным и суровым, улыбался сейчас во весь рот и был очень доволен сценой, невольным свидетелем которой оказался. Похоже, он не испытывал симпатий к молодому врачу, а может быть, даже ненавидел его. Беатриче задумалась. Быть может, Али был тем самым врачом, который превратил Юсуфа из полноценного мужчины в евнуха?

– Хорошо, что я вовремя остановилась, – сказала Беатриче. – Он выглядел так, словно собирался упасть замертво.

Юсуф презрительно фыркнул.

– Он такой же, как все, кто носит тюрбаны. Ты сильная женщина. Он не был к этому готов.

Беатриче с удивлением взглянула на евнуха. В его словах звучало признание. Откуда он родом? Как попал в гарем эмира? Беатриче подумала о том, что никогда не интересовалась Юсуфом, хотя он постоянно сопровождал ее и Мирват. Но расспрашивать не решилась.

– Пойдем, Юсуф, – сказала она. – Не думаю, что врач вернется.

Юсуф кивнул.

Как только Али вошел в личные апартаменты эмира, Нух II вскочил и поспешил ему навстречу.

– Ну что скажете, Али аль-Хусейн? Могу я наконец-то призвать рабыню к себе?

Но Али не обратил внимания на слова эмира. Он пытался восстановить свое внутреннее равновесие. То, что произнесла эта женщина, потрясло его до глубины души. Все, во что он верил, что знал, было поставлено иод вопрос в течение нескольких мгновений. Возможно, она… Али не хотел даже думать о таком чудовищном факте. Тогда каким еще образом женщина могла знать о клятве Гиппократа, если она не изучала медицину?

– Досточтимый Али аль-Хусейн, что с вами? – Озабоченный голос эмира прервал его размышления. – Как себя чувствуете? Вы выглядите так, будто только что повстречались с демоном!

Слова Нуха произвели на Али эффект удара кулаком. Быть может, именно в этом и крылась разгадка. Эта женщина вовсе не человек, а посланный на землю злыми силами ада демон, цель которого – погубить его. Но через пару секунд Али уже смеялся над собой. Вообще-то он не верил в такого рода явления, как демоны, джинны, привидения и феи, и считал их ни больше ни меньше сказочными персонажами. Ими можно было стращать детей и простой народ, но рациональных доказательств их существования все же нет. Эта женщина все в нем перевернула. Настолько, что он забыл о своих собственных убеждениях.

– Нет, нет, все хорошо, – произнес Али и попытался взять себя в руки. Он может предаться своим мыслям и рвать на себе волосы от внутреннего отчаяния дома, но не в присутствии эмира. – Я был занят размышлениями о сложном случае.

Нух II от охватившего его ужаса вытаращил глаза.

– Это касается моей рабыни? Что с ней? Сможете ли вы ей помочь? Должен ли я с ней расстаться? Это что-то заразное? Ведь мой гарем уже…

К Али вернулось самообладание.

– Нет, Нух II ибн Мансур, – успокоил он разволновавшегося эмира. – Ничего подобного. Вам вообще не стоит волноваться. Рабыня совершенно здорова.

Нух II, не веря, взглянул на него.

– Так она здорова?

Али кивнул.

– Да. Абсолютно здорова.

– Значит, я уже могу призвать ее к себе?

– Да, можете, – нехотя ответил Али. У него вдруг появилось желание спровоцировать какую-нибудь катастрофическую ситуацию. Но как взять свои слова назад, при этом не противореча самому себе? – Однако я должен предостеречь вас. Будьте осторожны. Эта женщина вовсе не такая, как все рабыни. Ее родина – Германия. А обычаи этой страны суровы и своеобразны. Она, предположительно, и поведет себя совсем не так, как вы ожидаете. Меня она тоже неоднократно удивляла.

– Думаете, она опасна?

Али поспешно кивнул.

– При определенных обстоятельствах. Ни в коем случае вы не должны приводить ее к себе в опочивальню, не выставив достаточное количество охраны.

Али был рад, что ему пришло в голову придать делу такой поворот. Он не мог не заметить, как похотливо и сладострастно засияли глаза эмира. Уж не размечтался ли Нух II о диких оргиях в своей постели, по сравнению с которыми ночи с Мирват казались лишь невинными играми? Он, Али, выполнил свой долг. Он предупредил эмира, и что бы ни случилось – никто не сможет призвать его за это к ответственности.

Али попрощался с Нухом II, который вдруг сразу поспешил расстаться со своим гостем, и слуга проводил лейб-лекаря. Во дворце перед воротами уже стоял паланкин, в котором Али должны были доставить домой. Пока носильщики спокойно и уверенно шагали по улицам Бухары, Али предавался раздумьям. Рана, которую нанесла ему странная женщина, все еще болела. Кем она была? Знахаркой? Вполне возможно. При определенных условиях. Но врачом быть не могла.

Когда, наконец, Али оказался в уюте, тишине и покое собственного дома, он послал за рассыльным, которому поручил добыть всю имеющуюся в Бухаре и округе информацию об обычаях и нравах в Германии и доставить ему. Может быть, таким образом он больше узнает об этой женщине.

Ахмад аль-Жахркун стоял в опочивальне эмира и, наморщив лоб, рассматривал творение своего повелителя. Нух II распорядился все тщательно подготовить. Полдюжины небольших масляных ламп погрузили помещение в приглушенный свет, свежие шелковые простыни были расстелены на широком ложе, которое благоухало запахом роз и жасмина, наполненные цветами апельсинового дерева медные чаши стояли у основания кровати. Все указывало на ожидание ночи исполнения желаний, хотя Ахмаду было совершенно непонятно, какую роль во всем этом должны сыграть меховые шкуры на полу и металлические цепи на столбиках. Он задумчиво поглаживал свою чуть тронутую сединой бороду. Что задумал Нух II? Зачем ему мех и цепи?

С тех пор как Нух II ибн Мансур стал преемником своего отца – эмира Бухары, Ахмад стал его советником и доверенным лицом. Возможно, Нух II даже назвал бы его своим другом, не будь между ними столь большой разницы в положении. Они знали друг друга всю жизнь. И отец, и дед, и прадед Ахмада были советниками эмиров. С самого начала существования эмирата Бухары многие господствующие фамилии восходили на трон, и поздно или рано им на смену приходили другие. Но на протяжении почти трех столетий советниками эмиров были славные представители династии Жахркун. Конечно, они испытали на себе и зависть, и недоброжелательность со стороны других. Злые языки утверждали, что именно они правят Бухарой и потому заслуживают изгнания из города. Аллах, к счастью, хранил семью Жахркун; авторитет ее возрастал, богатство увеличивалось год от года, а беды и горести обходили стороной. И никто в Бухаре уже не мог себе представить трон, рядом с которым не находился бы представитель семейства Жахркун.

Поэтому было совсем неудивительно, что мальчики-одногодки Нух II и Ахмад росли и воспитывались вместе до тех самых пор, пока не стали взрослыми. Они обучались скакать на лошадях и охотиться, делились первыми опытами любви. Ахмад знал Нуха II чуть ли не лучше самого себя. Он умел обуздать нетерпение и несдержанность повелителя и за много-много лет не раз уберегал его от совершения необдуманных поступков. Часто Ахмад угадывал мысли Нуха задолго до того, как тот их высказывал. Но что задумал эмир осуществить сегодня вечером, понять даже ему было не под силу.

Открылась дверь, и вошел Нух П.

– Восхитительно! – воскликнул он, потирая в предвкушении руки, как маленький мальчишка.

– Да, мой повелитель, похоже, все предусмотрено для проведения ночи радости, – вкрадчиво сказал Ахмад. – Но позвольте задать один вопрос: для чего понадобились меховые шкуры и цепи?

– Мне подумалось, что это больше будет соответствовать запросам женщины с золотыми волосами, чем шелковые простыни.

– Женщины с золотыми волосами? – спросил Ахмад и с трудом подавил в себе отвращение. – Не о той ли рабыне с Севера вы говорите, что приобрели совсем недавно?

– Ну, по моим соображениям, я купил ее уже давно. Ты абсолютно прав, Ахмад, речь идет именно о ней.

– Но ее еще раз надо осмотреть. Али аль-Хусейн…

– Он осмотрел ее несколько часов назад и заверил меня в том, что она совершенно здорова, – резко возразил эмир. – Я больше не намерен ждать. Я купил ее не для того, чтобы она разгуливала в моем саду. У тебя есть возражения?

Ахмад лукавил. Он знал обо всем, что происходит во дворце. И то, что визит врача прошел без его ведома, было непростительным. Ахмад сначала сам хотел поговорить с врачом относительно той рабыни и уж, вне всякого сомнения, сумел бы привести дюжину причин, чтобы обосновать невозможность близкого общения Нуха II с ней.

Начать хотя бы с того, что никто не знал, откуда она родом и как появилась здесь. В ее взгляде было что-то мужское. Другой причиной была Фатьма. Она была первой женой эмира до тех пор, пока не появилась молодая, прекрасная, беззаботная Мирват и Нух II не назвал ее своей любимой женой. Чувствуя себя обиженной и обделенной, Фатьма рвала и метала. И именно предстоящую ночь, Ахмад знал это точно, Нух II должен был провести с ней.

– Прошу прощения, мой повелитель, – осторожно начал Ахмад. Нух не терпел возражений, но этого нельзя было оставить без внимания. – Сегодняшней ночью вы призвали к себе Фатьму. И я прошу вас, мой господин, сдержать слово.

– О Аллах! Почему я должен сделать это? – рассерженно воскликнул Нух II. – Разве я не эмир Бухары? Или мои слово и повеление не закон для всего города? Что может сказать мне женщина? Если Фатьма хочет прийти, пусть приходит завтра. Сегодня я хочу провести ночь с рабыней с Севера.

– Ну, господин, если вы этого желаете, то я пойду и обсужу ситуацию с Фатьмой лично, – возразил Ахмад. – Это будет, безусловно, лучше, чем сообщение через посыльного. Могу надеяться лишь на то, что она поймет все правильно.

– Что ты хочешь этим сказать, Ахмад?

Тот пожал плечами.

– Вы знаете Фатьму, мой господин. Она страшно недовольна, что Мирват заняла ее место, и уж точно не станет радоваться, когда ее права будут попраны какой-то рабыней.

Нух II задумчиво поглаживал бороду.

– Как ты думаешь, что может прийти ей в голову?

Ахмад сделал глубокий выдох и воздел руки к небу.

– О мой повелитель! Об этом ведает один Аллах! Вспомните поговорку: «Разочарованная женщина подобна демону»; она способна совершить самый злой поступок. А Фатьма в гареме все еще имеет большое влияние…

Нух II в нетерпении стал ходить по комнате взад и вперед. Ахмад спокойно и отрешенно ждал; его внутренний голос просил Аллаха, чтобы тот дал эмиру разум принять верное решение.

– Ну хорошо! – в ярости наконец-то вскричал Нух II. – Сегодня ночью Фатьма будет у меня!

Ахмад вздохнул с облегчением и воздал хвалу небу. Вообще-то он знал, какое решение примет Нух И. Эмир мог быть неуправляемым, падким на развлечения, временами вспыльчивым, но глупым он не был никогда.

– Это мудрое решение, мой повелитель, – сказал Ахмад и согнулся в почтительном поклоне.

– Надеюсь, – зло прошипел Нух II. – Я только называюсь повелителем Бухары, а на самом деле всего-навсего раб гарема, находящегося во власти интриг, козней и желаний своих баб. Скажу тебе, Ахмад, если бы у меня было право выбора, я бы поменялся местами со своим конюхом. У него всего одна жена.

– Понимаю вас, мой повелитель, но…

– Я знаю, у меня нет выбора, – воскликнул Нух II. – Беспорядки и волнения в гареме – самое страшное, что может случиться в доме господина. И эта ночь с рабыней очень дорого могла бы мне обойтись. Учитывая все обстоятельства, я должен быть благодарен тебе, Ахмад. Ты предостерег меня от ошибки и предотвратил, возможно, самое худшее. Ступай приведи ко мне Фатьму.

Ахмад поклонился и покинул опочивальню. Прикрывая дверь, он слышал, как в бешенстве Нух II пнул ногой медное блюдо и оно загрохотало на всю комнату.

Ахмад был доволен. Еще издалека он заметил загадочную женщину варварского дикого Севера. Ее необходимо держать под наблюдением. Уж он постарается использовать для этого все свои связи. И, возможно, найдет способ, как убедить Нуха отправить эту женщину туда, откуда она появилась, – в пустыню.

Ахмад прошел в рабочий кабинет и закрыл за собой дверь. Он жил в роскошном уютном доме, которым вот уже несколько поколений владела семья Жахркун. Однако в многочисленных комнатах появлялся редко. В основном уединялся в кабинете. Это было место отдохновения души и тела Ахмада. Но даже отсюда он неусыпно следил за всем происходящим во дворце.

Ахмад сел на банкетку и придвинул к себе низкий столик. Открыл ларец из эбенового дерева и достал перо, чернила и небольшой лист бумаги. Быстро написал на нем что-то, свернул, вложил в маленькую золотую трубочку и открыл оконную решетку.

Воркование голубей стало громче, стоило им только увидеть своего господина. Не боясь, они тыкались головами в его руки. Ахмад гладил птиц по белоснежному оперению и улыбался. Но не они, его бесценные любимцы, должны были сослужить ему службу. Ахмад взял в руки незаметного, с серым оперением, голубя, наподобие тех, что в Бухаре гнездятся на крышах домов и куполах мечетей, и ловкими движениями прочно привязал трубочку к лапке.

– Так, малыш, будь очень осторожен, – прошептал он птице и нежно погладил по оперению. – Ну, лети, лети к своему господину!

Подбросил голубя в воздух и завороженно следил, как тот поднимался все выше и выше, сделал несколько кругов над куполами, развернулся и полетел на запад.

– Аллах тебе в помощь, – пробормотал Ахмад.

Он любил голубей, как детей, и всегда беспокоился об их благополучии. Даже за этого чужого голубя он чувствовал ответственность. А вдруг тот угодит в лапы сокола? Или, того не лучше, – в руки человека? В Бухаре было достаточно охотников за голубями. Эти люди варят их и готовят из мяса паштеты. Со вздохом Ахмад закрыл решетку и отвернулся от окна.

В мыслях он вновь вернулся к Нуху II и северной женщине. С облегчением опустился на банкетку и вытянул ноги. Он сделал все, чтобы исправить свой промах, который заключался в том, что не начал следить за этой загадочной женщиной раньше. Теперь же ему ничего не оставалось, как дать ответ на письмо. Тогда он решит, как действовать дальше.

Но Фатьму ему было по-настоящему жалко. Бедная женщина! Ведь она ни о чем не догадывается, а Нух II, без сомнения, сорвет на ней зло. И сегодняшняя ночь не принесет ей наслаждения.