Бедный Фил Эндерер. Я почти ему сочувствую. Это, должно быть, такое потрясение. Когда супермаркет рушится. Убивая пятьсот ничего не подозревающих посетителей. А он так гордился этим зданием. Его строили два года, и Фил был главным архитектором. Это самый большой его профессиональный провал. В буквальном смысле. И больше всего пострадал овощной отдел, который был забит народом, так как в тот день было специальное предложение по испанскому пастернаку. Филлипа, конечно, обвинят. В халатности. И я сомневаюсь, что его знания об устойчивости зданий ему сейчас помогут. Как бы то ни было, он сидит там, в тюрьме, поскольку его не отпустили под залог, и чувствует себя очень скверно. И ему становится еще хуже, когда он берет журнал «OK!» за декабрь. Он просто перелистывает его, стараясь отвлечься от свалившихся на него проблем, пробегая глазами заметку «Принцесса Стефания и новый мужчина в ее жизни», как вдруг у него перехватывает дыхание. В «Дневнике Каролинского общества», на 65-й странице, он видит фотографию под заголовком: «Знаменитости прорвались в галерею Оскара Ридза». Под картиной Ричарда Брансона и Чарльза Саачи помещено фото с подписью «Известный репортер Ай-ти-эн Манго Браун с лауреатом многих премий мисс Тиффани Тротт». Манго приобнимает меня собственническим жестом, и, к счастью, мы оба прекрасно выглядим на этой фотографии. Бедный Филлип. Должно быть, он так расстроен – увидеть это, да еще в такое время. И я действительно ему сочувствую. Так сильно, что даже передам ему кучу старых журналов «Хелло!», чтобы легче было коротать время в тюрьме.

И тут я проснулась. Черт. Но какое великолепное начало дня. Это и вправду меня развеселило. Потому что Фил Эндерер все-таки виноват. И мне все равно, что говорит мама. Я считаю его виноватым.

«Да, Филлип, это ты виноват», – твердила я через пару дней после встречи с Руби Пенхалион, направляясь в Уэндсворт, в агентство знакомств «Богиня судьбы». «Ты, Филлип, виноват во всем». Я тщательно оделась: на мне был синий костюмчик и самое лучшее зимнее пальто, которое почти не защищало от резкого ветра. Погода стояла как в Сибири. Тяжело работать в такую погоду – отопление у меня в доме никуда не годится. Я сидела на втором этаже, в своей студии, напялив на себя девять одежек – бабушкины штаны, рейтузы, терможилет и три вязаные кофты, шарф, шляпу и митенки, – и писала текст рекламной брошюры о туре «Намибийская Одиссея» для агентства «Кокс энд Кингс» и старалась представить, что я в пустыне, где жара тридцать пять градусов. Сегодня утром было так холодно, что на губах замерз блеск – пришлось счищать лед с губ с помощью зубной нити. Итак, я шла по Уэндсворт-Хай-стрит в поисках «Богини судьбы» и никак не могла ее найти, потому что такие заведения не выставляют напоказ неоновые вывески с большими горящими буквами. Но наконец я его отыскала и скользнула внутрь. Наверху, на лестничной площадке, меня поджидала белокурая женщина приятной внешности лет сорока.

– Здравствуйте, Тиффани. Я – Габриэлла, – сказала она. – Я работаю в агентстве. Проходите. Не хотите ли кофе?

Какая милая женщина. Я сразу почувствовала себя легко и свободно. Мои опасения растаяли, потому что, естественно, очень действует на нервы, когда ты вынуждена держать себя в руках и давать отчет о себе и своих неудачах на любовном фронте совершенно незнакомому человеку, который еще неизвестно, сможет или не сможет тебе помочь. Во всяком случае, она мне действительно понравилась. У нее была хорошая аура. И первая консультация была бесплатной.

– Уверена, мы сможем вам помочь, Тиффани, – сказала она после пятнадцати минут общего разговора.

– А как же мой возраст? – спросила я.

– Что вы имеете в виду?

– Мне сказали в другом агентстве, что я слишком старая.

Она фыркнула:

– Это просто смешно. У вас как раз тот возраст, который нужен, и вы очень привлекательны. Все в порядке.

– Кажется, я люблю вас, – сказала я. На самом деле ничего такого я не сказала.

– Что ж, это большое облегчение, – успокоилась я.

– А теперь мне нужно немного узнать о вашем прошлом, Тиффани.

Через три с половиной часа я закончила рассказывать о своих несчастных отношениях с мужчинами. Она оказалась таким хорошим слушателем.

– Вечернее платье от Лоры Эшли меня доконало, – заключила я. – Хотя, надо сказать, Алекс был неплохим человеком, – добавила я, чтобы она не считала меня слишком придирчивой.

– Ну, из того, что вы мне рассказали, следует, что он скрытый гей.

Мне понравилась прямота, с которой она это сказала, хотя, если честно, я вовсе не хотела, чтобы она так думала, несмотря на то что, когда мы с Алексом бывали вместе в компании, я чувствовала себя так, словно к моей спине была прикреплена табличка: «Мой друг – мужчина!»

– А сейчас я вот что сделаю, – сказала Габриэлла. – Я дам вам просмотреть личные дела, чтобы вы поняли, какого рода мужчин привлекает это агентство. Они образованны, имеют хорошую профессию и стремятся к серьезным отношениям. Мы здесь не делаем упора на брак, – продолжала она, – но можно сказать, что все они ищут постоянных отношений, что очень часто означает брак.

Затем она достала четыре огромные папки на кольцах, с пластиковыми кармашками, распухшие от фотографий. Господи, сотни фотографий – ничего общего с жалкой стопочкой листочков мисс Пенхалион.

– Я оставлю вас одну минут на тридцать, – сказала Габриэлла, взглянув на часы. – Позовите меня, если вам понадобится дальнейшая информация.

Господи, она была такой хорошей. Такой милой. Я чувствовала себя так легко, весело пролистывая анкеты. У меня сразу поднялось настроение. В самом деле поднялось. Главное, есть фотографии. Что очень разумно, думала я. Сразу видно, что человек из себя представляет. Так вот, я сидела там и весело просматривала личные дела от А до К, как вдруг наткнулась на нечто забавное. Я увидела человека, которого знала. Сэма Кларка. Мы учились вместе в начальной школе. Я никогда его не любила. Он был довольно драчливым и часто щипал меня на площадке для игр. И вот теперь он здесь, в «Богине судьбы». В его краткой биографии говорилось, что он инженер по электронике, разведен, имеет троих детей, любит мотоциклы и тяжелый рок. Он не сильно изменился, но волосы почти сплошь поседели. Господи. Ну ладно. Все-таки мир тесен, да? Затем я пролистала раздел от К до П и на этот раз наткнулась еще на одного – Сэнди Риттса, бывшего коллегу Филлипа, который был, честно говоря, немного занудлив. Он звонил мне несколько раз, после того как Филлип меня бросил, но мне удалось от него отвертеться. Я никогда не находила его привлекательным, к тому же с негодованием обнаружила, что его фотография была явно десятилетней давности. Я перевернула еще несколько страниц – там были довольно симпатичные парни: бухгалтер, юрисконсульт и преподаватель, что-то в этом роде. Затем я перешла к разделу от П до Т и увидела еще одного знакомого. Майка Шоу. Главного бухгалтера в «Гёгл Гагл энд Пеготти», с которым я работала семь лет назад. Он был нормальным, но немножко себе на уме, как говорится. Затем я перешла к последнему разделу, от Т до Я, и только перевернула третью анкету, как увидела еще одну очень знакомую фотографию. Дело было в том, что у меня была точно такая же. Это была та самая фотография, которую я послала художнику Эрику, заклеив лицо Алекса. На ней мы с Алексом стояли на лужайке в Глайндборне и смеялись. Я вспомнила, что она нравилась Алексу, и действительно, он на ней хорошо вышел. А я, конечно, была отрезана, хотя можно было заметить кусочек синей шелковой блузки. Я была потрясена. Алекс! Который говорил, что не хочет ни на ком жениться. Алекс, который говорил, что не хочет, чтобы какая-нибудь женщина «трогала его вещи». Алекс, который говорил, что не выносит даже мысли о детях. Алекс, который бросил меня в мой день рождения. Алекс, который угробил целых девять месяцев моей жизни! Цунами удивления, смешанного с тошнотой, захлестнуло меня, и я с трудом перевела дух. Господи боже мой! Из всех брачных агентств во всех городах мира… почему он оказался именно в этом? Это скорее всего давление родителей: два его младших брата уже женились, и мать постоянно намекала – я знала об этом, – что ему «пора остепениться». Я внимательно просматривала его анкету. Там был вопрос: «С каким партнером вам хотелось бы познакомиться?» Так вот, для большинства это ключевой вопрос. Поэтому на него обычно отвечают подробно и конкретно. Например, так: «Я хотел бы познакомиться с кем-нибудь веселым, уверенным в себе, имеющим профессию, добросердечным, любящим, а также независимым». Что-то в этом роде. Или так: «Мне хотелось бы познакомиться с кем-нибудь тридцати восьми лет, некурящим, желающим разделить мое увлечение боулингом и рыбалкой». Или так: «Я хотел бы познакомиться с кем-нибудь предпочтительно без детей, кто готов ездить со мной время от времени в деловые поездки и помогать развлекать клиентов». Таким образом, вы получаете четкое представление, что человеку нужно. Но Алекс просто написал: «Удивите меня!» Удивите меня. Что это значит? Я почувствовала, что мне хочется дополнить этот раздел. Вернее, хочется перечеркнуть «Удивите меня!» и вписать «С мужчиной!». Я пристально разглядывала фотографию – он был в смокинге, который, как ему казалось, скрывал его худобу. Я настолько разозлилась, что меня так и подмывало перечеркать всю его анкету. Он указал, что не курит. «Ты же куришь!» – чуть не написала я рядом. Он написал о себе, что он «романтический». «Пока не в платье и не в женском белье!» – чуть не добавила я. Он написал, что он «стильный». Стильный. «Ты не выглядишь стильным в платье от Лоры Эшли». Я чуть было не написала это. О боже. О боже. Как нехорошо получается. Ведь если я вступлю в «Богиню судьбы», Алекс узнает об этом. Те трое – куда ни шло. Потому что они, конечно, увидят меня здесь. А если я заведу конфиденциальную анкету, это будет стоить 800 фунтов, а не 600. Какая морока! О господи, о господи. Я не могу сюда вступить. Не могу. Но что мне сказать Габриэлле?

– Ну так как, Тиффани? – спросила она, вернувшись в комнату. – У вас создалось хорошее впечатление о том, что вы увидели?

– Ну… ну… э-э…

Я не могла рассказать ей об Алексе. В самом деле не могла. Он был ее клиентом. Если бы я знала об этом раньше, я, конечно, ничего бы ей о нем не рассказала. Мне, возможно, вообще не следовало сюда приходить. Лучше промолчать и обратиться еще куда-нибудь.

– Ну, все они выглядят прекрасно, – сказала я. – Но мне нужно несколько дней, чтобы подумать.

– Конечно. – Она улыбнулась. – Я вполне вас понимаю.

Черт возьми. Проклятье, думала я, когда возвращалась на автобусе номер 77 в центр. Черт возьми. Проклятье. «Богиня судьбы» вполне подошла бы, если бы не несколько ее клиентов, которых я узнала. Слишком много, чтобы чувствовать себя комфортно. Трудности на лондонской ярмарке одиночек возникают из-за того, что мир тесен. Еще бы, мы ходим в одни и те же места. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда идешь, скажем, во «Встречи за столом» или в агентства знакомств, видишь людей, которых знаешь, потому что только в этих местах они и могут познакомиться. Но конечно, это создает проблемы. Серьезные проблемы, как я сейчас поняла.

Я решила вновь попытать счастья – в брачном агентстве Каролины Кларк в Хертфорде. И его близость к северному Лондону, возможно, даст мне больше шансов на удачу. И голос Каролины звучал очень приятно по телефону. К этому времени я уже была знакома с анкетой и знала, что от меня требовалось. Так что, когда она пригласила меня в офис на Хертфорд-Хай-стрит, располагавшийся над магазином мелочей для интерьера, я чувствовала себя довольно спокойно. Я знала, что она хочет знать обо мне, и обнаружила, что разговаривать с ней очень легко.

– Что вы скажете о моем возрасте? – спросила я, рассматривая стену позади нее, увешанную свадебными фотографиями.

– У вас как раз самый подходящий возраст, – сказала она. – Я знаю, что множество мужчин захотели бы познакомиться с вами, если бы вы решили стать нашей клиенткой.

И снова я осталась наедине с личными делами. У нее было так много клиентов. Удивительно: множество парней – и по меньшей мере по три фото каждого, так что можно было получить полное представление о том, как они выглядят. Мужчины, карабкающиеся в горы, мужчины, сидящие в каноэ, мужчины, прислонившиеся к своим автомобилям или стоящие в поле в ветровках. Были мужчины на пляже в спортивных трусах, мужчины с собаками и лошадьми. И что лучше всего, я ни одного из них не знала. Ни одного. И биографии внушали доверие. Похоже, все эти мужчины хотели познакомиться с женщинами до сорока, если, скажем, они были в возрасте под сорок, а слова «независимая» и «умная» постоянно мелькали в разделе «идеальный партнер». И более того, они все были привлекательными. Очень привлекательными. Я чувствовала, что моя уверенность возросла. Это как раз то, что мне надо.

– Ваше мнение? – спросила Каролина.

– Думаю, это замечательно, – сказала я чистосердечно. И немедленно записалась.

– Очень разумно, что ты решила этим заняться, – сказала я Салли следующим вечером, когда мы плавали с ней в бассейне. Она была членом клуба «Челси-Харбор», поскольку ее квартира находилась поблизости, и в последнее время я ходила в бассейн вместе с ней, чтобы помочь ей делать в воде упражнения на расслабление. Она лежала на спине на мелководье, ее арбузообразный живот наполовину выступал из воды. Я поддерживала ее снизу. Она похожа на айсберг, подумала я, только семь восьмых ее тела не под, а над водой.

– Ты такая большая, что можешь потопить «Титаник», – заметила я бестактно.

– Пожалуйста, не разговаривай со мной, Тиффани, – сказала она, прикрыв глаза. – В книге говорится, что во время плавания я должна ощущать мир и покой и сосредоточиться на естественном ритме дыхания.

– Извини. Я хотела спросить, сколько стоит здесь поплавать? Ты получила недостаточно большой бассейн за свои деньги.

– Тиффани!

– Давай смотреть правде в глаза, этот клуб строили с нуля, так почему же заложили такой маленький бассейн?

– Ох, Тиффани, не знаю. Я стараюсь окружать ребенка светлыми, приятными и добрыми мыслями – у-у-у-ух-х. Ху-м-м-м. У-у-у-х-х-х. Ху-у-м-м-м.

– По крайней мере здесь не пахнет хлоркой.

Руки у меня начали уставать, и я уже подумывала, не попросить ли девушку по виду «Слоун-рэнджер», с бархатной повязкой на голове и в зеленом утягивающем купальнике, чтобы она подменила меня на время, но Салли решила, что на сегодня ей достаточно. Она подошла к стене и сделала несколько наклонов в сторону и круговых движений ногами, как балерина у станка, затем мы пошли переодеваться.

– Нет, я думаю, что агентство знакомств – великолепная идея, Тиффани, – сказала она, когда мы забрали одежду из шкафчиков и сели на деревянные скамейки, чтобы переодеться. – Я рада, что ты туда обратилась. Возможно, я и сама как-нибудь туда схожу, когда Лорелее исполнится два года.

– Это поможет мне не думать о Довольно Успешном, – добавила я, когда мы вытерлись и оделись. – Потому что с тех пор как я узнала, что он так добр к бездомным, естественно, он мне понравился еще больше. Вот почему для меня важно познакомиться с кем-нибудь еще.

– Да, я понимаю, – сказала Салли, натягивая леггинсы для беременных на свой раздувшийся живот. – Почему все-таки ты так его любишь? – Она смотрела на меня с недоумением.

– Потому что он очень-даже-ничего-и-почти-божественно-красив, – начала я, расчесывая мокрые волосы. – Ну, по крайней мере я так считаю. И он очень веселый, и его знания о рекламных слоганах сочетаются с высокоразвитой гражданской совестью. Но, к несчастью, у него есть жена, – добавила я печально. – И подружка. И это, нужно смотреть правде в глаза, немножко портит впечатление.

– Да, пожалуй, – сказала Салли.

– Вот почему я вступила в… – я оглянулась и понизила голос, – брачное агентство Каролины Кларк. Теперь я смогу влюбиться в кого-нибудь еще.

– А как насчет того парня, с которым ты училась в школе, – он тебе звонил?

– Да, звонил. Через неделю после Рождества. Затем он поехал кататься на лыжах. Но сказал, что позвонит мне, когда вернется.

– Ну, так как? – спросила она, когда я сушила ей феном волосы. – Он, кажется, неплохой человек, да?

– Ну да. Может быть. Возможно, – сказала я беззаботно. – Вероятно. Потенциально. Он мне действительно нравится, – добавила я. – И он настоящий красавец. Но у меня было с ним всего одно свидание – так что мне хотелось бы снова с ним встретиться. Ну ладно, а как ты себя чувствуешь? – спросила я.

– О, прекрасно, – сказала она весело. – Нет больше утренней слабости – и знаешь, волосы у меня стали гуще. Я заказала чудную прогулочную коляску, – добавила она возбужденно. – Точно такую же, как у Мадонны. Для Лурдес.

– Так это будет Лурдес? – уточнила я. – Или, может быть, Лайонз?

– Подожди, вот увидишь, что я купила в Париже, – сказала она весело.

Мы шли по Лотс-роуд к Челси-Харбор. Квартира Салли находилась в «Бельведере» – огромном, похожем на пагоду здании, которое казалось еще больше по сравнению с соседними домами. Мы поднялись на лифте на пятнадцатый этаж, и Салли открыла дверь. Квартира казалась огромной – с открытой планировкой и почти вся белая: белая кожаная мебель, белые мраморные полы, белые ковры, белая, также открытой планировки, кухня с блестящими стальными рабочими поверхностями и сверкающими белыми стенными шкафами. Через французские окна доносилось пыхтенье медленно идущих вверх по реке судов и явственно слышался перестук колес проходивших по Челсийскому железнодорожному мосту поездов. С другой, северной стороны открывался вид на море, где взад-вперед плавно скользили маленькие яхты и было слышно, как оснастка стучит по алюминиевым мачтам.

Салли вставила диск с «Энигмой» в музыкальный центр, сунула замороженную пиццу в духовку и принесла целую кипу дорогих на вид пакетов, из которых достала около десятка маленьких детских платьев. Они были прелестны, все до одного розовые, с розовыми кружевами, с розовой бархатной отделкой и розовыми цветочками, с розовыми шелковыми поясками и розово-белыми вышитыми воротничками.

– Какие миленькие, – восхитилась я. – Похожи на кукольные платьица.

– Мне нравится французская детская одежда, – сказала она, щупая ткань. – Эти из «Тартин и Шоколат» и «Галери Лафайет». Лоретта будет в них прелестна.

– Но ведь ты, кажется, говорила, что подождешь, когда Лола родится, а уж потом будешь покупать для нее одежду.

– О нет, Тиффани. Я полностью подготовилась. Пойдем со мной.

Она провела меня в глубь квартиры. Там находилась гостевая спальня, которая, как мне помнилось, была такой же белой, как и все остальное, но сейчас она оказалась пастельно-розовой, с бордюром из коралловых роз у деревянных стенных панелей и у потолка; на окнах висели шторы с танцующими розовыми слонами, на полу от стены до стены лежал темно-розовый ковер. В одном углу стояла большая детская кроватка с бело-розовыми перильцами, напоминающая охапку мальвы. Она была покрыта шелковым покрывалом цвета только что распустившихся вишневых бутонов, и над ней тихо покачивались на сквозняке восемь пушистых розовых кроликов. У противоположной стены стоял детский шкаф, окрашенный в бледный розово-оранжевый цвет и разрисованный большими розовыми пионами. Салли открыла дверцу, показывая около двадцати маленьких комплектов различных оттенков розового, разложенных по размерам от младенческого возраста до двух лет.

– Господи, – сказала я. – Как мило. Счастливица Лили.

– Ну, думаю, я действительно неплохо подготовилась, – согласилась Салли.

– Встретимся на занятиях в субботу, в то же время? – спросила я у нее, уходя.

– Да, – сказала она с энтузиазмом. – И Рози придет в группу, чтобы рассказать, как у нее прошли роды, – добавила она весело. – Жду не дождусь ее послушать.

Я сняла трубку телефона.

– Привет, Толстушка Тротт!

– Привет, Ник! Как поживаешь? С Новым годом!

– Тебя тоже.

– Как ты покатался на лыжах?

– О, было здорово. Но мне бы хотелось тебя увидеть. Ты не пообедаешь со мной в четверг? В баре «Грине Ойстер»?

– Это было бы прекрасно, – сказала я. Итак, в четверг я направилась на Дюк-стрит и встретилась там с Ником. Я снова была недалеко от Пиккадилли – места обитания Довольно Успешного, хотя сегодня, слава богу, его не видно. И в любом случае я думаю о Нике. Я ждала нашей встречи. Действительно ждала. Он хороший. И обаятельный. И ужасно привлекательный. И сегодня он выглядит еще более привлекательно со своим горным загаром. Он поцеловал меня в щеку и улыбнулся.

– О, так приятно снова тебя увидеть, Тиффани, – сказал он. – Знаешь, я много о тебе думал.

Я покраснела. И вдруг почувствовала себя до смешного счастливой. Он был действительно очень красивый парень. И он, кажется, увлекся мной. Может быть, он – это ответ на мои молитвы, подумала я. Может быть, он. Может. Мы заказали большое блюдо мидий на двоих.

– Мы жили в шале вместе с Томом Плейером, – сказал Ник, когда мы доставали ложечками мягкое соленое содержимое раковин. – Ты помнишь его?

– Смутно, – сказала я, опуская пальцы в серебряную чашу с водой.

– И Питер Крофт тоже приехал на несколько дней.

– О, это здорово.

– Они оба очень хорошо тебя помнят.

– Помнят?

– О да. Я сказал им, что ты похудела.

– Спасибо.

Ник ополоснул кончики пальцев и отхлебнул шардоне. Вдруг он засмеялся.

– Ты помнишь, как Питер поставил автомобиль на крышу часовни? – спросил он.

– О да, – сказала я. – Довольно опасная проделка.

– Да, шофера могло убить.

– Как он умудрился поднять его туда? – спросила я.

– Он взял напрокат подъемный кран. А ты помнишь, как Джек Дэниеле окрасил воду в бассейне в ярко-красный цвет?

– Да, – сказала я вяло. – Помню.

– Все просто обалдели, когда увидели это в понедельник утром.

– Э-э, да.

Если честно, я немного устала от школьных историй, так что постаралась сменить тему разговора.

– Расскажи мне о Штатах, – попросила я. – Чем ты там занимался?

– Я провел две недели в Нью-Йорке – у нас там было три больших мебельных аукциона. Затем после Рождества на неделю остановился у отца. Знаешь, Тиффани, он тоже учился в Даунингхэме.

– Надо же. Слушай, Ник, почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом, кроме школы? – сказала я.

На самом деле ничего такого я не сказала.

– Тебе нравится семга? – спросила я.

– Да, очень.

Мы закончили есть в молчании и стали просматривать меню десерта.

– Толстушка Тротт. – Ник вдруг потянулся к моей руке и посмотрел мне в глаза. – То есть, Тиффани, – сказал он снова.

– Да? – Я слегка смутилась.

– Тиффани, не могла бы ты… я не знаю, как попросить тебя об этом. Это так трудно. Но, Тиффани… не могла бы ты… пожалуйста, не могла бы ты… выбрать шоколадный эклер?

– О, конечно, – сказала я со смехом, испытав облегчение.

Но он все еще сжимал мою руку.

– А ты не могла бы встречаться со мной? – добавил он небрежно. – Я имею в виду, быть моей девушкой.

О господи.

– Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, – сказала я.

– Знаешь, ты напоминаешь мне былые времена, как будто мне снова тринадцать.

– А-а.

– Ты напоминаешь мне, Тиффани, очень счастливое время.

– Понимаю.

– Ты словно переносишь меня назад, в другую эпоху, – добавил он с удовлетворенным вздохом.

– О, спасибо. – Я чувствовала какую-то смутную подавленность.

– Что ты об этом думаешь, Тиффани? Что я должна ответить?

– Ну, Ник, я думаю, что ты очень приятный человек. Но… я просто… не…

– Хорошо, – сказал он тихо, отпуская мою руку. – Ты ничего не должна объяснять.

– Я просто не думаю, что подхожу тебе, Ник, вот и все.

– Я только на четыре года моложе тебя, Тиффани. Знаешь, это не так уж много.

Это верно. Но причина не в этом.

– Причина не в нашем возрасте, – сказала я. – Дело в том, что я вижу тебя таким, каким ты был в школе.

Потому что ты, дурачок, кажется, не можешь говорить ни о чем другом.

– Не могли бы мы просто остаться друзьями? – спросила я.

– Конечно, – сказал он со вздохом. – Давай сменим тему, – добавил он, вдруг просияв. – Давай поговорим о твоих слоганах. Думаю, они чудесные, – продолжал он с энтузиазмом. – Тот слоган для журнала «Уич?» был замечательный – как он звучал, а? О да, вот так: «Не купишь, не купив „Уич?"» Это было классно.

– Это было давно, – сказала я.

– Но я все еще его помню, и это доказывает, что он работает. И еще один, для краски «Дьюлюкс», – «Самое яркое у вас в доме», кажется, так? Фантастика. Над чем ты сейчас работаешь?

– Над «любовными сердечками», – ответила я. – К Дню святого Валентина. Для рекламной кампании по телевидению – производители возлагают на нее большие надежды. Это для них серьезный риск.

– Как ты собираешься это сделать?

– Ну, ты знаешь надписи на сластях, – сказала я.

– Да. «Люби меня», «Будь моей» и все такое.

– Да, точно. Ну, я придумаю стихи на эту тему, их будут читать актеры – с музыкой, спецэффектами и быстрым мельканием кадров. На словах это выглядит глупо, – добавила я извиняющимся тоном, – реклама всегда звучит глупо, когда ее описывают, но смотреться, я думаю, будет неплохо.

– Это так здорово! – восхитился он. – Это будет замечательно.

– Ну, это ведь только реклама, Ник, – сказала я. – Она уж точно не перевернет мир. Она не предотвратит войны и не накормит голодных. – И не даст крышу бездомным, подумала я печально. – Как поживает Джонатан? – спросила я. – Он, наверное, нервничает из-за свадьбы?

– О да, как на иголках. До свадьбы осталось всего два месяца. Ты пойдешь, да?

– Да.

– До Йоркшира далековато, – заметил он. – Почему бы нам не поехать туда вместе?

– Да, – сказала я весело. – Это будет здорово.

Х-у-м-м-м-м… У-у-у-х-х-х-х… А-а-а-х-х-х-х… Х-у-м-м-м-м… У-у-у-х-х-х-х… А-а-а-х-х-х-х!

– Хорошо, теперь отдохнем, – предложила Джесси, – сделаем перерыв на десять минут, а потом Рози расскажет нам о рождении маленькой Эмили. Да, Рози?

– Да, – сказала Рози со смущенной улыбкой.

Мы с Пат сделали рывок к груде мягких игрушек – я взяла мишку Руперта, и мы отправились на кухню.

– Мне не терпится послушать, как Рози выдает секреты, – гудела Пат, крепко прижимая мишку Паддингтона левой рукой.

– И мне, – солгала я, кладя пакетик с ромашковым чаем в ярко расписанную керамическую кружку.

– Я подозреваю, что она приукрасит, чтобы это казалось легче, чем на самом деле, – продолжала Пат, когда мы, размешав настой, понесли кружки в гостиную. – Ты смотрела игру вчера вечером?

– Игру?

– «Арсенал» продул «Челси» четыре-один – феноменальный счет. Или ты предпочитаешь регби?

– Э, нет, – сказала я. – Пожалуй, теннис.

– Теннис, да? Так вот, Мартина Навратилова – одна из моих кумиров.

– Правда?

– И Билли-Жан Кинг, конечно, – какая звезда! Так, значит, ты смотришь теннис, да, Тиффани?

– М-м-м, ну…

– Полагаю, ты поедешь в Истбурн?

– Э, нет… не думаю.

– Так, значит, ты смотришь женский теннис. – Она громко засмеялась.

– Я бы этого не сказала. То есть я сама играю в теннис. Но что мне действительно нравится – так это синхронное плавание.

– Женский теннис! Ха! Могу поклясться, у тебя хороший удар справа, Тиффани!

Я передала Салли кружку травяного чая, стараясь не пролить. Она была в мужской рубахе из хлопчатобумажной ткани и в свободных брюках.

– Мне не терпится услышать, что расскажет Рози, – шепнула Салли.

Вдруг Джесси хлопнула в ладоши, что означало конец перерыва.

– Ну, Рози, – мы все внимание, – сказала она, глядя на нее с блаженной улыбкой.

Рози, приятная молодая женщина лет тридцати, поднялась. Ее ребенок мирно спал в переносной люльке.

– Ну так вот, – начала Рози, – я родила Эмили две недели назад. В больнице университетского колледжа. Это было настоящее потрясение.

Все одиннадцать будущих матерей вытянули шеи.

– Это действительно было невероятное потрясение, – продолжала Рози. – Совершенно незабываемое, и я никогда не сделаю этого снова – по крайней мере, без пяти обезболивающих уколов. Это было ужасно, – добавила она резко. – И если вы думаете, что я буду тут говорить, как это было замечательно, какое это чудесное, жизнеутверждающее переживание, ну, вы будете очень разочарованы.

– О, Рози, пожалуйста, не говори так, – сказала Джесси, которой явно было не по себе. Но Рози не обратила на нее внимания.

– Схватки продолжались двадцать четыре часа – я думала, что меня разорвет, как Джона Херта в «Чужом». И когда говорят, что родить – это все равно что покакать дыней, – неправда это все. Это скорее как выдавить из себя мешок угля. Боль дикая. Я завывала, как животное, жидкость вытекала у меня из всех отверстий.

– О, Рози, – пожалуйста! – взмолилась Джесси.

– Нет, Джесси, я расскажу правду, – сказала Рози. – Существует заговор, что мы все должны притворяться, будто роды – это чудесно. А это не так, роды – это ужасно, это такой стресс. Я чувствовала такое унижение, будто я не человек вовсе; мне кажется, кошка дает жизнь своим детенышам с большей привлекательностью, чем это делала я. Но я ничего не могла поделать. Я выла, я стонала, я визжала. Я кричала и звала маму. «Мама, мама, мама!» – орала я. Муж не выдержал – он ушел оттуда, и я его не осуждаю. Я сама ему сказала, чтобы он ушел. Потому что мне не хотелось, чтобы он видел меня в таком состоянии. Как я визжу, словно резаная свинья. Как я вою и ору. И я ненавижу ребенка за то, что он сделал со мной – практически разорвал меня надвое, мне наложили сорок пять швов, я не могла ходить целую неделю после этого. И все эти мычания и все дыхательные упражнения не могут ничегошеньки изменить – единственное, что мне помогло бы, – это хорошо сделанное кесарево сечение.

Тишина навалилась камнем.

– Ну, спасибо, Рози, – сказала Джесси. – Уверена, ты очень подбодрила всех своим рассказом.

Мы сидели ошеломленные. Я приняла решение взять приемного ребенка. Затем я посмотрела на девушку, сидевшую рядом со мной, – ей предстояло родить на следующей неделе. Она уставилась в пол, глотая слезы. Потом я взглянула на Лесли, которая должна была родить примерно через два месяца. Она моргала, готовая вот-вот заплакать. Пат обняла ее за плечи. Бедная Салли, подумала я. Бедная, бедная Салли. Я посмотрела на нее. Она – о, слава богу! – она улыбалась.

– Какое удивительное переживание придется испытать, – прошептала она взволнованно. – Через какое жизненно важное, эпическое испытание придется пройти.

– Значит, у тебя это не вызывает ужаса? – спросила я удивленно.

– О, конечно нет, – засмеялась она. – Не будь дурочкой, Тиффани. На самом деле у меня теперь даже больше решимости завести ребенка.