На следующее утро я была намного, намного спокойнее. Что за ублюдок! – возмущалась я про себя. Какая же твердозадая свинья! Отвратительно. Подумать только, ищет себе подружку на неполный рабочий день! Довольно Успешный. Довольно Ненадежный. Довольно Низкий. Довольно Оскорбительный. Но и я хороша – теперь буду думать, прежде чем впутываться в подобные рискованные предприятия. Я должна была знать, что в таком поиске мужчин кроется ловушка. Но он все же очень привлекательный, но крайней мере мне так кажется. И у него в высшей степени приятные манеры, и он в высшей степени забавный и вообще во всех отношениях приятный собеседник, и прекрасно одевается, и прекрасно образован, и в то же время в высшей степени обаятельный. Но, кроме всего прочего, он также и в высшей степени женатый. Черт. Черт! Я набросилась на свои розы – па самом же деле сделала всего пару стежков, – пока рефлектировала по поводу ужасного поведения Довольно Успешного и моего собственного невезения на личном фронте. Тут зазвонил телефон. Я вышла в холл и сняла трубку.

– О, привет, Тиффани. Это, м-м-м… – ха-ха-ха! – Питер.

Господи помилуй, только его мне не хватало!

– Тиффани, вы слушаете? – услышала я его писк.

– Ну да. Да, я слушаю, – сказала я. – Но…

– Ха-ха-ха! Было так приятно встретиться с вами в прошлый раз, и я подумал, что мы просто обязаны сыграть с вами в теннис.

Обязаны? Ну нет, вот еще.

– Боюсь, мне придется отказаться, потому что у меня есть другие приглашения, – сказала я, вспоминая, как Оскар Уйальд решал подобные дилеммы. На самом деле ничего такого я не сказала. Я вообще ничего не ответила. Я думала, и очень напряженно.

– Может, вы посмотрите в своем ежедневнике? – услышала я его голос.

– Да-да, подождите секундочку, – сказала я с нарочитым воодушевлением.

Но в кабинет я не пошла. Подойдя к входной двери, я открыла ее и громко позвонила в дверь. Дважды. И еще разочек для верности.

– О, Питер. Мне очень жаль, но кто-то звонит в дверь, – сказала я, затаив дыхание. – Мне нужно открыть…

– Хорошо, я подожду, – с радостной готовностью ответил он.

– Нет, не стоит, Питер, я перезвоню. Пока.

– Но у вас нет моего теле…

Фу ты, слава богу. Я вернулась в гостиную. Снова зазвонил телефон. Чертов Питер Фицхэррод. Он что, намека не понял? Ну уж на этот раз я ему все выскажу. Я уже набралась смелости сказать ему, что как мне ни жаль, но я предпочла бы, чтобы он больше не звонил.

– Да-а-а!!! – рявкнула я в трубку.

– Дорогая, что случилось? – спросила мама. – У тебя ужасный голос.

– О, привет, мама. Я ужасно себя чувствую, – сказала я. – Опять села в лужу. С мужчиной.

– Ничего страшного, – успокоила она. – Я уверена, ты встретишь своего прекрасного принца.

– А я уверена, что нет.

– Ты больше ни с кем не встречалась? – поинтересовалась она.

– Встречалась с парой человек. Но я ни о ком не хочу рассказывать, – ответила я расстроенно. – И ни одного не приглашу домой на чай, если ты это имеешь в виду. Ни один из них не может быть мне полезен, если употреблять эту старомодную фразу.

– О, дорогая. Это так трудно в ваше время, – сказала она. – Не то что в те времена, когда мы с твоим папой были молодыми. То есть когда мы были молодыми…

– Знаю, – перебила я. – Ты познакомилась с тем, кто тебе нравился, он стал твоим воздыхателем, потом вы долго встречались, а потом ты вышла за него замуж и прожила с ним всю жизнь. Хеппи-энд.

– Да, примерно так, – ответила она. – Если считать, что сорок лет – это вся жизнь.

Сорок лет. Мои родители были вместе сорок лет. Четыре десятилетия, четыреста восемьдесят месяцев, две тысячи восемьдесят недель, четырнадцать тысяч пятьсот шестьдесят дней, пятьдесят тысяч триста часов, двадцать один миллион минут, один миллиард двести пятьдесят восемь миллионов секунд, плюс-минус несколько. Все это время они были женаты. Причем счастливо.

И без всяких эксцессов. Я это точно знаю. Я их спрашивала. И я бы хотела так выйти замуж. Мне наплевать на то, что там говорят bien-pensants о сложностях современной семейной жизни, возможности развода, о естественных тенденциях постепенного перехода к моногамным бракам, следующим один за другим, и об изменении социальных стандартов в наше время. Я точно знаю, чего хочу. Я хочу быть замужем за одним человеком в течение как минимум четырех десятилетий – а может быть, и пяти, как королева, – и никакой неверности. Благодарю покорно! К сожалению, я придаю большое значение этому пункту, я знаю, другие занимают более расслабленную позицию по этому вопросу, но я просто не могу иначе. Я имею в виду, когда мой отец в первый раз встретил мою мать, единственное, что он ей предложил, это билет на фортепианный концерт в Уигмор-Холле. А что предложил мне Довольно Успешный, как только мы познакомились? Положение подружки на неполную занятость. Восхитительно. Очень лестно. Большое спасибо. Можешь катиться со своими грязными предложениями, Довольно Убогий, – я отказываюсь. И конечно, есть еще одна причина, по которой я не дотронулась бы до пего и длинным шестом, – этот Довольно Успешный ipso facto ненадежный человек. Это совершенно очевидно хотя бы по тому, что он мне предложил. Теперь-то я знаю, что значит быть с ненадежным человеком, – не очень это приятно. И я не попадусь снова на этот крючок. Особенно после Фила Эндерера. Ни в коем случае. Но тогда, надо признать, я сама была виновата.

Меня же предупреждали насчет Филлипа. Когда я познакомилась с ним, все мне говорили: «И не думай с ним связываться!» – из-за его мерзкой репутации. И что же я сделала? Я не только связалась. Я втянулась. Ну и пострадала.

– Это ничего не значит! – кричал мне Филлип, когда я удостоверилась в том, о чем подозревала уже давно. – Это совершенно ничего не значит! Думаешь, я буду рисковать всем, что у нас есть, ради какой-то юбки?

Честно говоря, я не была уверена, что у нас есть что-то, чем стоит рисковать. Но он меня очень уговаривал, и я осталась.

– Думаешь, я сделаю что-либо, что может подвергнуть опасности паши с тобой отношения? – спросил он, на этот раз тише.

– Ты уже сделал, – со слезами ответила я. Но потом подумала, что, возможно, я слишком недоверчива и мелочна. Может быть, все, что ему нужно, – это немного повзрослеть, хотя ему было уже тридцать шесть. Но, честно говоря, когда он снова возвратился с игры в гольф и от его джемпера пахнуло чужими дешевыми духами, я погрузилась в пучину отчаяния. Еще одна чертова «птичка», с горечью поняла я. «Ты знаешь, на что их тянет», – преследовали меня слова его матери. Но, поскольку она была замужем три раза, я могу понять ее, скажем так, осмотрительность. Как бы то ни было, убедив меня остаться и заставив потерять еще один год, Филлип имел наглость меня бросить. Это было ужасно, и я никогда, никогда, никогда, никогда не свяжусь еще раз с таким вот ловкачом. Так что можешь катиться со своими оскорбительными предложениями. Довольно Гнусный! Да, катись куда подальше, убирайся, исчезни и никогда не маячь за моей дверью, не приглашай меня на ужин в «Ритц», не флиртуй со мной, не делай мне комплиментов, не смейся моим шуткам, не заставляй меня хохотать и…

Вдруг позвонили в дверь. Забавно. Я никого не ждала. На пороге стоял мужчина. С огромным букетом цветов. От кого это, черт возьми?..

– Мисс Тротт? – осведомился он.

– Да, – ответила я. Через его плечо я заметила грузовик с надписью «Мозес Стивенс».

– Цветы, – сказал мужчина. – Для вас.

Я отнесла их в кухню, положила в раковину – они не поместились бы даже в самую большую вазу, – села и уставилась на них. Букет был похож на цветочный салют: золотой взрыв желтых гербер, лимонных гвоздик, шафранно-дымчатых роз, бананово-желтого барбариса, белой нигеллы со стеблями цвета сливочного масла, – все это вперемешку с нежно-дымчатыми веточками и перевязано волнистой бледно-желтой лентой. Чудо. А в целлофановую обертку было вложено письмо.

«Моя дорогая Тиффани,

я специально попросил флориста – мистер Стивене делает в высшей степени хорошие букеты – подобрать что-нибудь в желтых тонах. Желтый – цвет малодушия. Моего малодушия, ибо я не решился быть откровенным с Вами с самого начала. Простите ли Вы меня? Должен сказать, меня ошеломил Ваш гнев – Вы ведь очень рассердились, не так ли? – но я постарался взглянуть на ситуацию с Вашей точки зрения. Могу лишь сожалеть, что расстроил Вас своим неожиданным и оскорбительным предложением. Я пытался быть честным с Вами, но, похоже, вместо этого обидел Вас. Надеюсь, Вы простите меня и останетесь хотя бы моим другом.

Д.У.

P. S. Из крупных семян вырастают самые красивые цветы».

О, ну надо же. Черт. Черт! Прекрасное письмо, не придерешься. Действительно прекрасное письмо. И какое содержательное. Может быть, я тогда немного перегнула палку? Может быть, я была слишком строга с ним? Как он узнал мой адрес? Ах да, я же дала ему визитку. Но все же это очень мило. Он очень приятный – о господи, господи, господи, зачем он женат? Везет же мне. Может, стоит подумать над его предложением? Может быть, мы могли бы стать друзьями. Почему бы и нет? Каждому нужны друзья, и потом, он такой забавный, с ним интересно, он с большим вкусом выбирает галстуки, и нам легко друг с другом. Уверена, мы можем быть по крайней мере друзьями. Я уверена, можем. Уверена.

– Ты пораскинь своим крохотным умишком! – сказала Лиззи, когда мы в следующую субботу кружили по продовольственному залу в «Харродз», или, вернее, я тащилась за ней, пока она наполняла тележку безумно дорогими продуктами к завтрашнему ланчу. – Ни в коем случае не вздумай с ним связываться, – медленно повторила она.

– Но он мне нравится, – запротестовала я, когда мы встали в очередь в мясной отдел.

– С этим ничего не поделаешь, – сказала она, а тем временем весельчак в белом халате нарезал ей ломтиками венгерскую шинку. – Довольно Успешный недоступен. Он женат. И более того, он сказал тебе, что не собирается разводиться, – будьте добры, фунт пармского окорока, – а ты не можешь позволить себе тратить на него время. И еще шесть цыплят гриль. Согласись, Тиффани, тебе почти…

– Знаю, – вяло признала я, – мне почти пятьдесят.

– Вот-вот. Поэтому, если ты действительно хочешь выйти замуж, окучивай одиноких – их полно! Тиффани, я не буду возражать, если ты выйдешь замуж за разведенного, – добавила она, пока мы обозревали ряд французских сыров.

– Это утешает, – машинально отреагировала я.

– Если ты выйдешь замуж за разведенного, ты сможешь венчаться в церкви или по крайней мере получить благословение и надеть подвенечное платье и все такое прочее. И пригласить подружек невесты, – добавила она. – Но если ты свяжешься с женатым, это будет верхом безрассудства, ветрености и глупости. Полфунта корнуоллского паштета, пожалуйста. Это вообще неприемлемо.

– Но я не собираюсь связываться с ним, – возразила я. – Он хочет, чтобы мы стали просто друзьями.

Это было встречено насмешливым фырканьем.

– Друзьями? Ты что, не понимаешь, что это как троянский конь! Если вы станете «друзьями», я гарантирую, что через пару недель ты будешь в отчаянии ждать у телефона, одетая в самое лучшее свое платье, а частный детектив, нанятый его женой, будет караулить в машине возле твоего дома, наставив видеокамеру на окно твоей спальни. Тебе это надо? Тиффани, именно это и случается с любовницами.

С любовницами? Лю-бов-ни-ца. Какое отвратительное слово! Нет, нет, нет. Ни в коем случае. Лиззи, может быть, жестока, но она права.

– Я же о тебе забочусь, Тиффани, – говорила она, пока мы неторопливо шли через парфюмерный отдел на первом этаже. – У тебя уже было выше крыши проколов с мужчинами. Ты не можешь себе позволить обмануться еще раз. Напиши этому Довольно Успешному, поблагодари за цветы и скажи ему твердо, но вежливо, что ты не можешь с ним общаться. Тебе нравятся увлажняющие кремы? – поинтересовалась она, чуть тронув «Фракасом» за ушами.

– Да, – ответила я, печально выводя спреем на левом запястье слово «счастье».

– Ты пробовала новый комплекс с керамидами от Элизабет Лаудерштайн с альфагидроксидной сывороткой, полученной из фруктовых кислот?

– Да.

– Фантастика, правда?

– Потрясающе. Лиззи, ты думаешь, эти дорогущие притирания действительно помогают? – спросила я.

– Думаю, да, – ответила Лиззи. – Ладно, Тифф, поехали домой.

«Спасибо за то, что Вы не курите» – гласила надпись в такси, которое мы поймали, чтобы добраться к Лиззи в Хэмпстед. Лиззи выпустила клуб дыма через изящные ноздри и закурила очередную «Мальборо лайт».

– Знаешь, Тиффани, я тут думала о тебе и пришла к выводу, что ты все делаешь неправильно.

– То есть в каком смысле неправильно? – спросила я, опуская стекло, чтобы выветрился дым.

– Ты отвечала на объявления, а я думаю, было бы намного лучше самой дать такое объявление, – пояснила она. – Тогда у тебя все будет под контролем. Ты сможешь отсеивать женатых и всяких придурков. Я помогу тебе написать подходящее объявление, – добавила она. – У меня здорово это получается – мы можем сейчас же приступить.

Такси повернуло влево от Росслин-Хилл и остановилось не доезжая до Дауншир-Хилл, у дома Лиззи, Огромное белоснежное здание в раннем викторианском стиле и сад, протянувшийся на пятьдесят футов, – и это только видимая с улицы часть их владений. Лиззи и Мартин живут тут восемь лет, и этот дом стоит уже больше миллиона. Я вывалилась из такси, нагруженная множеством пакетов от «Харродз», совсем как в старые добрые времена, когда мы учились в школе и я помогала Лиззи донести портфель до двери. Лиззи прошла во двор и постучала в окно. Миссис Бартон открыла нам дверь.

– Спасибо, миссис Би, – сказала Лиззи. – Мы закупили всякой всячины на завтра. Я немного порастратилась в «Харродз», но это ничего, – добавила она со смехом. – Мартин вполне может себе это позволить, и потом, ему нравится угощать моих подружек. А кстати, где он, миссис Би?

– Подстригает лужайку, – ответила миссис Бартон.

– А, хорошо. Я намекнула ему, что неплохо бы ею заняться. Тиффани, ты поможешь мне разгрузить сумки?

Вообще-то я не завистливая, совсем нет. Но каждый раз, когда я прихожу к Лиззи, я чувствую жуткую зависть. Даже несмотря на то что она моя лучшая подруга, уровень зависти во мне зашкаливает. Я не знаю, почему так происходит. Может быть, из-за прекрасно обставленной гостиной, устеленной девственно-чистым кремовым ковром. Может быть, из-за пестрого разнообразия экзотических цветов в высоких стеклянных вазах ручной работы. Может быть, из-за затянутых красивой тканью стен или из-за стройных рядов старинных серебряных рамок на столе красного дерева. Может быть, из-за большого сада с беседкой, увитой розами. Или, может быть, из-за того, что у нее две очаровательные девчушки и любящий муж, который никогда, никогда не изменит ей и не бросит ее ради молоденькой супермодели. Да, думаю, из-за этого. У нее было сокровище в лице любящего и верного мужа, и она уверяла, что поможет мне найти такого же.

– А теперь слушай меня, Тиффани, – сказала она, когда мы расположились в ее шикарной кухне, где царил продуманный беспорядок. Сквозь открытое окно я видела Мартина, энергично водящего туда-сюда газонокосилкой. – Ты – товар, Тиффани. Причем выгодный товар. И тебе надо продать себя на брачном рынке. Не продешеви.

– Ладно, – ответила я, отпивая кофе из кружки с рисунком из фиговых листков и черных маслин. – Не продешевлю.

– Твой текст должен быть точным, иначе не достигнешь цели, – продолжала Лиззи, протягивая мне тарелку с шоколадным печеньем.

– Да уж я-то кое-что знаю про тексты, – ответила я. – Я же их сочиняю.

– Нет, Тиффани, иногда мне кажется, что ты не все понимаешь в искусстве рекламы, – сказала Лиззи, глядя мимо меня в сад.

– Но моя реклама завоевывала премии! В прошлом году я получила Бронзового льва в Каннах!

– Мартин! – закричала она. – Ты пропустил кусок у кизильника!

Тот остановился, вытер капли пота с лысеющей макушки и повернул газонокосилку.

– Не понимаю все-таки, зачем тебе нужен муж, Тиффани? Они совершенно бесполезны.

Внезапно из сада прибежали Эми и Алиса.

– Что ты делаешь, мамуля? – спросила пятилетняя Эми.

– Ищу мужа для Тиффани.

– О, здорово, можно мы будем подружками на свадьбе? – спросила Алиса.

– Да, конечно, – ответила Лиззи. – А сейчас идите поиграйте.

– Я всегда хотела быть твоей подружкой, Тиффани, – сказала Алиса. Ей было семь лет.

– Думаю, скорее я буду твоей подружкой, – ответила я, – когда мне стукнет пятьдесят.

– Ну ладно, Тифф, вот что я предлагаю, – сказала Лиззи, взмахнув передо мной листком бумаги. – Шикарная блондинка, тридцать два года, бюст сорокового размера, ноги от ушей, выдающаяся личность, фантастически успешная, с прекрасным домом, ищет в высшей степени подходящего мужчину, минимум шести футов роста, для длительных отношений. Неудачников, трансвеститов и малолетних просьба не беспокоить.

– Думаю, это нарушает закон о рекламе, – сказала я.

– Да, но зато у тебя будет куча претендентов.

– Мне не тридцать два. Мне тридцать семь. У меня не длинные ноги, а короткие. Бюст у меня не сорокового размера, и я точно не шикарная.

– Я прекрасно знаю, что ты не шикарная, – ответила Лиззи. – Но нам надо тебя подать, как говорят в Сити. Все зависит от того, с какой точки смотреть. Вот Мартин всегда расхваливает свои акции и облигации перед клиентами, и курс у некоторых подскакивает выше крыши.

– Некоторые мужчины тоже расхваливают себя выше крыши, – сказала я. – Какой смысл врать? Потом проблем не оберешься.

– Мужчины тоже врут, – напомнила мне Лиззи, и у меня сразу встал перед глазами Высокий, Атлетический Невилл, возвышающийся над толпой секс-гигант пяти футов роста.

– Ну а я врать не собираюсь, – сказала я, стремительно набрасывая текст. – Вот так будет ближе к истине: «Жизнерадостная добросердечная девушка тридцати семи лет, не тощая, любящая играть в теннис и усердно трудиться, желает познакомиться с интеллигентным, интересным, одиноким мужчиной от 36 до 45 для брака. Без растительности на лице. Не игрок в гольф. Фото и письмо приветствуются».

– Ты не получишь ни одного ответа, – крикнула мне Лиззи из окна, когда я уходила. – Ни одного!!!

Теннис всегда помогает мне расслабиться. Лупить по мячу в моем маленьком клубе в северном Лондоне – вот идеальная терапия. При этом вырабатывается сератонин – или, может, эндорфины? А может, мелатонин? В общем, не помню, что вырабатывается. Что бы это ни было, оно снимает стресс и улучшает настроение. Так бы и случилось, если бы этот никудышный Алан не прилип ко мне как банный лист. Когда бы я ни играла, он тут как тут: белобрысый юрист, лысый, бородатый, тощий. Видение из ночного кошмара. Не так уж приятно, когда за тобой ухаживает крайне непривлекательный мужчина.

– Вы не против, если я к вам присоединюсь?

– Нет-нет, что вы, – весело сказала я, сидя на террасе в солнечном свете.

Затем мы прошли на один из травяных кортов – по крайней мере он неплохо играет. Мы сыграли пару сетов – он выиграл со счетом шесть—два, шесть—два (всегда он у меня выигрывает с таким счетом), а потом отправились выпить чаю.

– Тиффани, не хотите ли сходить со мной в кино? – спросил он, наливая мне чашку «Эрл Грей».

Нет, совсем не хочу.

– М-м-м-м… – замялась я.

– Каждый должен посмотреть фильмы Трюффо.

– Ну…

– Или, может, вам больше опера нравится? В Национальной опере снова идет «Волшебная флейта».

– Я ее уже слушала.

– Тогда, может, сходим на какой-нибудь другой спектакль?

– Знаете, я сейчас очень занята. Кажется, это очень его огорчило.

– Тиффани, вы ведь ни с кем не встречаетесь, да?

Это возмутительно!

– Думаю, это мое личное дело, Алан, – сказала я.

– Почему же вы никуда не хотите сходить со мной, Тиффани? Я не понимаю. У меня есть все, что может пожелать женщина. У меня огромный дом в Белсайз-Парк, у меня сложившаяся карьера, я не способен на измену и очень люблю детей. Я буду хорошим отцом. В чем же дело?

– Алан, – ответила я, – проблема в том, что хотя вы, что называется, «парень хоть куда», я нахожу вас – как бы это сказать повежливее? – физически отталкивающим.

Естественно, ничего такого я не сказала.

– Алан, вы, конечно, во всех отношениях прекрасный мужчина, – сказала я, – но я чувствую, что мы с вами не подходим друг другу по химическому составу. Поэтому я не хочу тратить ваше время. Я вообще думаю, что не стоит тратить чье-либо время. И если вы больше не будете играть со мной в теннис, я вас пойму.

– О нет, нет, нет – я этого не говорил, – быстро вставил он. – Я совсем не это имел в виду. Как насчет «Глайндборна»? – спросил он вдогонку, когда я спускалась в раздевалку. – Партер? И пикник с шампанским? Лоран Перье, фуа гра – устроит?

О да. Да. «Глайндборн». «Глайндборн» – это здорово. Я бы с удовольствием поехала в Глайндборн – но только не с тобой.

Что ж это такое, думала я, пока обзванивала отделы брачных объявлений в газетах и диктовала мое послание, меня хотят только те мужчины, которых я не хочу, – ой как не хочу. И почему всегда именно те мужчины, которые кажутся мне непривлекательными, предлагают мне свою заботу, готовы баловать меня и целовать землю, по которой я хожу? А те мужчины, которые мне нравятся, мешают меня с грязью? Ну не странно ли? Просто не понимаю. Но я не позволю этому продолжаться – теперь все будет под контролем. Я знаю, чего хочу, иду к этой цели и собираюсь ее осуществить с помощью моего объявления в разделе «Дамы», в колонке «Одинокие сердца».

– Я поместила объявление в разделе «Рандеву» в субботней «Таймс», – объявила я слегка заплетающимся языком во время ланча на следующий день. Лиззи, Кэтрин, Эмма, Фрэнсис, Салли и я попивали джин-тоник в беседке. На заднем плане Мартин красил французское окно, Алиса и Эми ему помогали. А мы в это время наслаждались первым блюдом нашего ежегодного ланча на пленере – дыней и пармским окороком.

– Здорово! – сказала Фрэнсис, потягивая «Пиммз» через соломинку. – Очень смело, Тиффани. Одобряю. Молодчина!

– Я не говорила, что взобралась на Эверест, – уточнила я. – Или переплыла Атлантику в картонной коробке. Я только сказала, что поместила свое объявление в «Таймс».

– Все равно это очень смелый поступок, Тиффани, – настаивала Фрэнсис. – Какая храбрость! У меня никогда бы на такое духу не хватило.

– И у нас тоже! – хором откликнулись остальные.

– Почему же? – спросила я. – Куча народу так делает.

– Ну, уж очень это искусственно, – сказала Салли, отгоняя осу. – Лично я предпочитаю, чтобы о выборе моего спутника жизни позаботилась Судьба.

– И я тоже, – сказала Эмма, поправляя бретельку платья. – Я мечтаю встретить его при каких-нибудь романтических обстоятельствах, ну, знаете, столкнуться с ним однажды…

– Где? – спросила я. – У ксерокса? Или у факса?

– Ну не-е-т, – протянула та задумчиво. – В кино, или на Северной линии, или в самолете, или…

– Сколько человек из тех, кого ты знаешь, встретили свою вторую половину таким образом? – спросила я.

– Э-э. Ну, вообще-то никто. Но я уверена, что так все и произойдет. Я бы не стала давать объявление в газете, потому что не хочу встретить своего мужчину таким надуманным способом. Это бы все испортило. Но считаю, ты действительно молодчина.

– Да, – хором откликнулись остальные. – Ты действительно молодчина, Тиффани.

– Она не молодчина, она дура, – прямолинейно высказалась Лиззи. – И я говорю это потому, что ее объявление тошнотворно правдиво. Я ей напомнила о пользе лжи во спасение, но она меня не послушала. Она даже указала свой настоящий возраст. «Никто не станет доверять женщине, которая называет свой настоящий возраст. Женщина, которая об этом говорит, расскажет все, что угодно». – Она торжествующе улыбнулась. – Оскар Уайльд. «Женщина, не имеющая значения», акт первый.

Ну конечно. Сказываются великие дни, проведенные в Уортинге.

– Что-нибудь слышно от того женатого типа, с которым ты встречалась в «Ритце»? – спросила Салли.

– Да, да, кое-что, – сказала я, ощутив внезапную острую боль, которая меня саму удивила. – Честно говоря, он не так уж и плох, ха-ха-ха! Прислал мне довольно милый букет. Извинился. Вот бы… в смысле, было бы неплохо… – Я замялась.

– Тиффани хочет сказать, что она не прочь еще раз с ним встретиться, но я ей сказала: ни в коем случае, – заявила Лиззи. – С ним надо держать ухо востро. Мартин! Не забудь покрасить второй раз!

– А ты что сделала?

– Я написала ему и поблагодарила, но сказала, что неблагоприятное стечение обстоятельств не позволяет нам быть вместе.

– Может быть, он разведется? – сказала Фрэнсис. – Все рано или поздно разводятся. К счастью для меня.

– Он этого не сделает, – сказала я.

– Почему?

– Потому что он боится, что это плохо отразится на его дочери.

– Поэтому он заводит связи на стороне, – сказала Лиззи, устремив взор в небо. – Очаровательно.

– Это нормально, – сказала Фрэнсис, выуживая клубнику из стакана.

– Вполне объяснимо, – тихо сказала Эмма, – если его брак действительно несчастен.

Я посмотрела на нее. Она покраснела и внезапно встала, чтобы помочь Лиззи собрать тарелки.

– Кто-нибудь еще с кем-нибудь встречался? – спросила Салли.

Мы растерянно переглянулись.

– Нет, – сказала Фрэнсис.

Эмма покачала головой и ничего не ответила, хотя я видела, что она все еще смущена.

– А ты, Салли?

– Не имела счастья, – ответила та, весело пожав плечами. – Может быть, я встречу кого-нибудь на следующей неделе, когда поеду в отпуск.

Этакого божественного махараджу. Или, может быть, Тадж-Махал магически на меня подействует.

– Как на принцессу Диану, – засмеялась Фрэнсис, скорчив гримасу.

– Ну, а мне понравился один человек, – объявила Кэтрин.

– Да ну? – спросили мы хором.

– Да. Я познакомилась с ним на вечеринке у Элисон и Ангуса еще в июне. И Тиффани была там. Он бух…

– О господи, тот унылый бухгалтер? – спросила я, не веря своим ушам. – Неужели тот занудный парень в плохом костюме, который живет в Барнете и, упаси бог, играет в гольф?

Кэтрин бросила на меня испепеляющий взгляд. Уж не знаю почему.

– На самом деле он прекрасный человек, – сказала она холодно. – И очень интересный. В особенности он интересуется искусством. У него коллекция…

– Гравюр? – спросила я.

– Огастеса Джона. Черт.

– Наверное, ты решила, что если он бухгалтер, значит, обязательно зануда. Ты не права.

– Извини, – сказала я смущенно.

– Не всегда мужчины, у которых интересная работа, сами интересные люди, – добавила Кэтрин. – Вон у Филлипа тоже интересная работа, так ведь? – продолжила она. – Раньше я не говорила тебе, потому что не хотела тебя расстраивать, – добавила она многозначительно, – а сейчас скажу: он один из самых занудных и неприветливых мужчин, каких мне приходилось встречать. Этого нельзя отрицать.

– И Алекс тоже звезд с неба в этом смысле не хватал, – добавила она.

И тут она не ошиблась.

– А мой друг Хью хоть и бухгалтер, но очень интересный человек, – заключила она. – Поэтому, пожалуйста, не насмехайся, Тиффани.

– Я чувствую себя последней мерзавкой, – сказала я. – Прости. Это все джин. Можно, кстати, еще?

– Так вот, Огастес Джон был невероятно плодовит, он долго жил, поэтому после него осталось много работ. Огромное количество. И Хью годами собирал маленькие картины и эскизы. После той вечеринки он попросил меня почистить небольшой портрет, который Джон написал со своей жены Дорелии. Вчера он пришел забрать его и пригласил меня поужинать с ним на следующей неделе.

– Это же замечательно! – сказала я, чувствуя себя виноватой и глупой к тому же. – Постарайся выяснить, нет ли у него симпатичных коллег. Естественно, неженатых.

Внезапно появилась Эми, на голове у нее была широкополая соломенная шляпа, на ногах нарядные босоножки, на носу солнечные очки в розовой оправе, в руке она сжимала маленькую кожаную сумочку. Она очень напоминала девушек, изображенных на пластиковых пакетах.

– О чем это вы тут РАЗГОВАРИВАЕТЕ? – прокричала она. Голос у Эми был очень громкий.

– Мы разговариваем о приятелях.

Эми открыла сумочку и достала одну из своих одиннадцати кукол Барби.

– У БАРБИ есть ПРИЯТЕЛЬ, – прокричала она. – Его зовут КЕН. Она хочет ВЫЙТИ ЗА НЕГО ЗАМУЖ. У меня есть для нее ПЛАТЬЕ НЕВЕСТЫ.

– Эми, дорогая, – сказала Лиззи. – Должна тебя огорчить: Барби никогда не собиралась выходить замуж за Кена. – Удивление и разочарование отразились на лице Эми. – Барби встречается с Кеном уже почти сорок лет, но так и не вышла за него замуж. – Лиззи объясняла терпеливо, передавая по кругу глазированных цыплят гриль. – Боюсь, Барби из тех, кто водит мужчин за нос.

– Что значит ВОДИТЬ МУЖЧИН ЗА НОС, мама?

– Это значит, что она не хочет выходить замуж, дорогая. А я не хочу, чтобы ты стала такой, когда вырастешь.

– О чем это вы разговариваете? – спросила Алиса. Ее светлые косички были заляпаны черной краской.

– О приятелях, – ответила Фрэнсис.

– У АЛИСЫ есть ПРИЯТЕЛЬ, – прокричала Эми. – Его зовут ТОМ. Он учится с ней в одном КЛАССЕ. А у меня НЕТ.

– Это потому, что ты еще маленькая, – рассудительно сказала Алиса. – Ты еще «Телепузиков» смотришь. Ты еще ребенок.

Эми, похоже, не обиделась.

– Сколько лет твоему приятелю, Алиса? – спросила Кэтрин с улыбкой.

– Восемь лет и три месяца, – ответила та. – А у мамы Тома, миссис Гамильтон, тоже есть приятель.

– Боже мой! – воскликнула Лиззи. – Неужели?

– Да, – подтвердила Алиса. – Том мне сказал. Его зовут Питер. Он с ней вместе работает. В банке. Но папа Тома ничего не знает. Мне сказать ему?

– Нет, – сказала Лиззи. – Ни в коем случае. Иначе – позор, дорогая.

– Тиффани, а у тебя есть приятель? – спросила Алиса.

– Э-э, нет, – ответила я. – У меня нет.

Она отошла в сторону и присела на качели с явно разочарованным видом.

– Знаете, все-таки летом особенно тяжело ощущается одиночество, – сказала я с чувством. – Смотреть на эти счастливые парочки, милующиеся в парке, или играющие в теннис, или прогуливающиеся, взявшись за руки, вдоль полосы прибоя…

– Лично я думаю, что зимой еще хуже, – сказала Эмма. – Нет никого, с кем можно посидеть у камина во время романтического уикенда.

– Нет, хуже всего весной, – сказала Кэтрин. – Все растет и цветет, солнышко светит, кругом такая радость и счастье. По-моему, апрель – просто жуткий месяц.

– Но самое плохое – одиночество осенью, – печально произнесла Салли, – потому что не с кем попинать листья в парке или взяться за руки во время салюта.

– А я часто вам завидую, девочки, что вы не замужем, – мрачно сказала Лиззи. – Мне бы очень хотелось оказаться на вашем месте.

– А мы бы хотели оказаться на твоем, – сказала Кэтрин. – С таким-то мужем!

Лиззи издала сдавленный смешок. Я задумалась, что бы он мог означать. Потом взглянула на Мартина, в отдалении красящего окно.

– Любовь – это золотая клетка, – сказала Эмма пьяным голосом.

– Нет, «Любви все возрасты покорны», – сказала Кэтрин.

– «Любить – значит никогда не говорить, что вы сожалеете», – сказала Фрэнсис, самодовольно ухмыльнувшись. – Меня это радует, потому что иначе я осталась бы без работы.

– «Любовь – это самое прекрасное сумасшествие», – сказала Лиззи. – Драйден.

– «Любовь – не кукла жалкая в руках у времени», – сказала Салли. – Шекспир.

– «Течение настоящей любви никогда не бывает спокойным», – сказала Эмма. – Тоже Шекспир. – Почему-то это меня утешает – сама не знаю почему.

– Ну же, Тиффани, твоя очередь! – хором сказали все.

– Э-э… «Лучше любить и потерять, чем не любить вообще», – сказала я. – Теннисон.

– Однако, – сказала Лиззи, – как говорил Джордж Бернард Шоу, «Нет любви более искренней, чем любовь к еде». Так что прошу всех к столу!!!