Закрыв вагончик на замок, Гурракалон повел Фариду с детьми в сторону вокзала. Там, сев в автобус, они поехали в кишлак, где жил Гурракалон. Поскольку в салоне автобуса было тепло, дети ехали, шумя и весело смеясь. Они наблюдали за зимними пейзажами, которые мелькали за окном и радовались, указывая то на крыши домов, покрытые снегом, то на заснеженные макушки деревьев. Гурракалон нежно гладил руки Фариды, сидевшей рядом с ним. Потом он заговорил:

— Я, гражданин Гурракалон Коптасомоновуч, сидя рядом с тобой, торжественно клянусь, любить тебя честно и бескорыстно до и после смерти. Если я нарушу свою клятву, то пусть меня постигнет суровая кара председателя сельсовета и презрение разведенных семей всей планеты — сказал он почти шепотом, улыбаясь.

— Глупенький ты мой — прощебетала, Фарида, тоже улыбаясь.

— Нет, серьезно, Фарида, я и вправду люблю тебя. Причем, люблю безумно. Я — твой Меджнун, а ты — моя прекрасная, несравненная Лейла… — дабавил Гурракалон.

— Знаю — сказала Фарида, слегка прислоняясь головой к плечу Гурракалона. Потом обеспокоенно спросила:

— А твоя жена не выгонит нас из дома?

— Нет, никогда. Поверь мне, дорогая — сказал Гурракалон уверенно. И продолжал:

— Я ушел от неё, взяв с собой только свой пиджак, оставив ей всё — детей, дом, мебель, машину, шайтан-арбу, то есть велосипед, вплоть до деревянной тачки. Она написала письмо-доверенность, заверяя меня, что никогда не будет беспокоить меня, даже если я женюсь на другой женщине. Теперь мы с тобой будем жить счастливо, вот увидишь, моя красавица. Никто не будет нам мешать.

— Ой, как хорошо. А ты знаешь, мой муж тоже произнес фразу «три талак», освободив меня от супружеских обязанностей. Теперь мы можем пойти к мулле и он совершит для нас шариатский никах — сказала Фарида.

— Да? Вот это здорово! — обрадовался Гурракалон, радостно сжимая руку Фариды.

За беседой они не заметили, как приехали в кишлак. Сойдя с автобуса, они пошли по проселочной дороге в сторону реки, по первому скрипучему снегу.

— Во-о-он тот дом — указал Гурракалон на хижину, когда они приблизились к берегу.

Он шагал, взяв на руки Зулейху, а Фарида шла, спотыкаясь в снегу, бок обок с Мекоилом. Наконец, они подошли к воротам дома, и Гурракалон, открыв замок ключом, который он достал из кармана фуфайки, распахнул ворота. Когда они зашли во двор, он закрыл ворота на засов. После этого они поднялись на крыльцо, по скрипучей деревянной лестнице и, Гурракалон открыл одну из дверей дома.

— Давайте, заходите в дом и разувайтесь. А то у соседей есть маленькая собачка с вредной привычкой, таскать обувь в свою конуру. А её хозяин подпольно торгует той обувью на базаре. Ну, у него такой бизнес. Я хотел убить ту собачку и несколько раз покушался на её жизнь, бросая ей куски хлеба, отравленные цианидом, но, к великому сожалению, она каждый раз выздоравливает и по-прежнему продолжает таскать обувь, которая размером больше чем она сама.

Однажды к нам в гости пришел наш родственник из малоимущей семьи. Я, дурак, забыл и не предупредил гостя. Посидели, выпили бутылку на двоих, и он сказал, что пора ему возвращаться домой, а то у него злая жена, и он может попросту оказаться на улице, на ночь глядя.

— Ну, говорю, спасибо, друг мой, что пришел пешком в гости издалека, через поля и реки, степи и пустыни, по горному перевалу, где рыщут голодные волки, время от времени воя на луну. Приезжай почаще, буду рад. Он поблагодарил меня за гостеприимство и вышел на крыльцо. Хотел надеть свои черные хромовые сапоги с желтыми голенищами, без подошвы. Но, увы. Выяснилась, что его сапоги без вести пропали.

— О Господи, только не это! — сказал гость, глядя в пасмурное небо и крестясь.

Мы долго искали его сапоги, перевернув всё в доме.

— Прости, дорогой, что ты лишился своих любимых черных сапог с желтыми голенищами — сказал я сочувственно.

Дорогой гость зарыдал:

— Как же я теперь пойду домой, ё-мое? Что отвечу, если жена моя спросит, мол, где твои новые дорогие хромовые сапоги с желтыми голенищами, без подошвы, которые мы только вчера купили у легендарного сапожника ХХI века Абу Кахринигмана бужур Каландара Дукки Карабулут Ибн Абдель Касума в кредит?..

Мой гость долго и горько плакал, потом ушел домой босиком, спотыкаясь в снегу. С тех пор я остерегаюсь собачки соседа…

— Давайте, заходите и разувайтесь — сказал Гурракалон.

Они вошли в комнату, где было холодно.

— Ух ты, весь холод Арктики и Северного Ледовитого океана подпоьно собрался здесь на оппозиционное пленарное заседание! Ну, ничего мы их сейчас прогоним, затопив буржуйку до накала — сказал Гурракалон.

Он принёс сухой коры и охапку поленьев и начал разжигать огонь в буржуйке. Пока он разводил огонь, Фарида подошла к окну и увидела изумительный пейзаж с видом обледенелой реки и заснеженных берегов. На берегу, покрытом снегом, она увидела странный домик похожий на шкаф. Над шкафом торчала труба — дымоход, откуда шел дым, словно огромная серая змея. Фарида сразу вспомнила Далаказана, о котором рассказывал Гурракалон в своем письме.

— Гурракалон, я вижу тот шкаф Далаказана, о котором ты писал в своём дурацком письме. Я думала, что это твоя очередная выдумка, милый. Гляди, дым идет из дымохода. Это значит, в шкафу кто-то живет. Или этот шкаф — твой сарайчик? — спросила она.

— Нет, Фарида, это тот самый шкаф, то есть он принадлежит Далаказану. Он мой сосед — сказал Гурракалон, подкладывая полено в буржуйку.

— Как интересно — подумала Фарида, глядя в сторону странного жилища Далаказана в заледенелое окно.

Тут буржуйка начала петь свою веселую огненную песню, согревая комнату и создавая комфорт. Мекоил и Зулейха грелись около буржуйки, словно дети времён Великой Отечественной войны в период ленинградской блокады. Они задумчиво смотрели на пламя, которое трепетало, словно огненный язык, полыхающий из открытого рта прожорливой печки, похожей на страшную пасть сказочного китайского огнедышащего дракона.

Наконец, в комнате стало тепло, и они один за другим стали снимать верхнюю одежду.

— Я сейчас включу телевизор — сказал Гурракалон на радость детям, он включил допотопный старый телевизор, который начал показывать передовой ткацкий цех нашей страны, где ткачи ткут полосатую дорожку, и этот процесс мелькал беспрестанно, пока Гурракалон не стукнул пару раз по теле-ящику. Тут на экране появился худой сказочник с бледным лицом, и началась детская программа «Окшом эртаклари», (Вечерная сказка). Мекоил с Зулейха начали смотреть передачу. Но ведущий сказочник с бледным лицом, не переставая, говорил от начало программы до самого конца.

— На этом наша сказка про Нохотполвана подошла к концу. Спокойной ночи, малыши — сказал тощий сказочник с бледным лицом. Потом началась программа «Ахбарот», где один диктор часами говорил взахлеб о великих достижениях и успехов нашей страны.

Между тем, Фарида успела готовить обед. После обеда она положила в миску пару шумовок блюда «Шавля», и сказала:

— Гурракалон-ака, мы тут едим, а наш бедный сосед, небось, голодает. Может, навестим Далаказана, проявим человеколюбие?

— А как же, конечно, дорогая. Тебе в голову пришла очень хорошая и богоугодная идея. Пойдём немедленно — сказал Гурракалон.

Одевшись, они вчетвером вышли на улицу и пошли в гости к Далаказану. Когда они подошли к шкафу Далаказана, Гурракалон постучал в дверь. Из шкафа раздался голос Далаказана:

— Кто там стучит?! Снова дятел, что ли? Ты до сих пор не улетел на юг? Ну, как же ты теперь будешь кормиться зимой, бедолага? У нас больше нет деревьев. Все деревьев срезали и отправили на мебельные комбинаты, где изготавливают из них дорогие гробы для богатых чиновников. Остальные деревья истребило местное население, из-за нехватки топлива. Прости нас, дятел, что мы оставили тебя без еды. Но ты постой, не улетай! У меня есть кусок хлеба, который храню на черный день. Видимо, наступил черный день, то есть экологическая гибель и экономический крах нашей страны. Подожди, дятел-джан, вот сейчас я выйду, и мы поделимся с тобой последним куском хлеба, хорошо? — сказал Далаказан.

— Нет, Далаказан, это мы, твои соседи пришли тебя навестить — сказал Гурракалон.

Далаказан умолк на миг и потом заговорил:

— Ах, извините, дорогой сосед, обознался — сказал он и открыл дверь своего шкафа, гремя замками и цепями, словно комендант тюрьмы, который открывает дверь камеры, где пытают ни в чём неповинных людей, которые только лишь хотят, чтобы у нас тоже было свободное, демократическое общество. Далаказан пригласил гостей в свой шкаф.

— А-а, это Ваша жена и дети, что ли, Гурракалон-ака? Ну, добро пожаловать, добро пожаловать! — обрадовался он.

Четверо гостей зашли в «просторный дом» и, разувшись, сняли верхнюю одежду.

— Садитесь на пол, дорогие соседи, и чувствуйте себя как дома.

Фарида разглядывая стены шкафа увидела нарисованный телевизор и компьютер с процессором. Далаказан стал обяснять:

— У меня есть телик с компьютером последнего образца. Если хотите, можете пользоваться им совершенно бесплатно. Иногда я тоже включаю эти современные приборы и путешествую по бескрайним полям интернета, свободно, без какого-либо препятствия. Захожу на оппозиционные сайты, читаю статьи, критикующие бедарную политику нынешной власти. И — ничего, то есть за это меня никто не преследует. Разве что профессора из Университетов и учителя колледжей, которые целыми ночами караулят за дверью моего шкафа, чтобы не заходили сюда студенты и ученики, с целью узнать, о том, что творится в мире.

— А-а, ясно. Вот почему Вы повесили портрет нашего мудрого императора страны на стену своего шкафа. Это в знак благодарности за демократию, за свободу слова, которые он притворил в жизнь нашего общество, да? — спросила Фарида.

— Не совсем так. Ну… как Вам обяснить-апа? Как-то иду я, значит, по проселочной дороге с моим огромным шкафом на спине, катая в нем местных чиновников и их собутыльников, таких как, председатель колхоза товарищ Турдикулов Турсун Тарронович, агроном Пиллаева и великий сапожника ХХI века Абу Кахринигмана бужур Каландар Дукки Кара булут Ибн Абдель Касума. Бегу, иду по глубокому снегу босиком и кричу:

— Жить — жиииить — житталалалу — лалула! Жиииить — жить — житталалалу — лалула!

Неожиданно у меня заболел живот, и мне страшно захотелось в туалет. Я оставил свой шкаф, где сидели эти люди, выпивая водку и распевая русскую песню «Не морозь меня и маво коня!». Там была также хмельная и голая Сайлихон, которая ездит каждый год в Дубай за заработком. Она громко и звонко хохотала. Захожу я в близлежащий туалет, который соорудили из гувала (не жженный, глиняный, овальный кирпич), для колхозников, и — на тебе. Гляжу, какой-то негодяй повесил в туалете портрет нашего многоуважаемого и мудрого императора страны, благодаря которому бурно процветает демократия в нашем обществе, словно узбекский урюк весной, за окном покойного великого поэта своей эпохи Хамида Алимджана. Хорошо, что колхозники, случайно, не узнав милый образ, не использовали бесценный портрет нашего императора страны в качестве туалетной бумаги — обяснил Далаказан.

— Нда-а-а, Далаказан, спасибо Вам огромное от имени нашего многострадального народа, за то, что Вы спасли милый портрет нашего императора страны. Теперь за эьль героизм пороявленный Вами, Власти даст Вам две квартиры сразу — сказала Фарида.

Потом протянула ему миску с вкусной шавлёй и продолжала:

— Мы вам принесли скромную гостиную, кушайте, ош бэлсин, (ешьте на здровье), Далаказан — ука — сказала Фарида.

— Спасибо, дорогие гости, за то, что Вы не забыли своего ближнего соседа, который недоедает — поблагодарил Далаказан.

Потом начал есть шавлю с помощью деревянной ложки, которую он только что помыл в умывальнике, сделанном из узколоба. Но, не съев даже половину блюда, он перестал есть облизывая ложку.

— Вы не стесняйтесь, Далаказан, ешьте — сказала Фарида.

— Спасибо, апа, я поел. Оставшуюся пищу я сохраню бедным профессорам и учителям ВУЗов, которые караулят всю ночь мой интернет-шкаф, чтобы сюда не заходили студенты и ученики в целях получит информацию о происходящем в мире — сказал Далаказан.

После этих слов, Фарида ещё больше зауважала Далказана.

Потом Гурракалон и Фарида и с детми попрощались с Далаказаном и вышли на улицу. Они пошли по берегу обледенелой реки и, подходя к своему дому, услышали веселый крик доброго Далаказана.

— Жить — жиииить — житталалалу — лалула! Жиииить — жить — житталалалу — лалула!