— Я надеюсь, — лукаво сказал Бедивер, — ты не возражаешь, если мы переночуем на лугу…

Я пристально посмотрела на него, подумав, что он, наверное, все еще считает меня такой же изнеженной, как хрупкие цветы его юга. Он ухмылялся от уха до уха, и я засмеялась в ответ.

— Думаю, как-нибудь устроимся, — ответила я, радуясь возможности поспать на свежем воздухе.

Тем вечером мы остановились лагерем на открытой прогалине в лесу, заросшем молодым орешником. Орешины росли так плотно, что высокие прямые ветви каждого куста были похожи на колонны, увенчанные трепещущими листьями. На открытых участках у основания каждой из колонн расстилался ковер из фиалок, примул и лапчатника. Пестрый покров стлался между зелеными кустами орешника, и лес казался веселым и обихоженным, свидетельствуя о том, что у местных людей находились и время, и силы, чтобы заботливо ухаживать за ним.

Шатер для женщин поставили на высокой части луга, а мужчины располагались поудобнее вокруг лагерного костра. Все были заняты подготовкой к обеду и к предстоящей ночи, и, когда Лавиния посетовала, что ей надо идти за водой, я взяла кувшин и сама направилась к берегу ручья. Не прошла я и двадцати шагов, как меня догнал мальчишка, который отвечал за паланкин.

— Я принесу воду, госпожа, — сказал он, протягивая руку за кувшином, а ты возвращайся в шатер.

— Да ладно, — ответила я, и, увидев его испуганное лицо, добавила: — Мне нужно размяться, да и приятно сделать что-то полезное.

— Нет, ты не поняла меня. Есть строгий приказ, чтобы ты никуда не ходила без сопровождения.

— Чей приказ? — подозрительно спросила я, боясь, что они догадались о моем намерении сбежать.

— Думаю, что приказ короля, хотя сейчас меня послал за тобой Мерлин.

Неплохо для притворяющегося сонным старого чародея! Я удержалась от колкости, пришедшей в голову, потому что мальчишка уже шагал рядом со мной.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Грифлет, сын Ульфина, — ответил он.

— Давно ли ты служишь у короля?

— Можно сказать, давно, — уклонился он от прямого ответа, весело блеснув глазами. — Мой отец был постельничим короля Утера, и я вырос, помогая при дворе. Я сам попросился в путешествие, это моя первая настоящая работа.

— Ну и понравилась она тебе? — спросила я, пытаясь понять, действительно ли он был таким открытым и искренним, каким казался.

— Очень нравится, ваша светлость.

Официальный титул все еще был непривычен для меня, и я заподозрила, что он пытается втереться ко мне в доверие.

— Будет тебе, Грифлет, — пожурила я его, — неужели тащиться рядом с двумя вьючными лошадьми, везущими паланкин со старухой, может быть интересным!

Он пожал плечами и ухмыльнулся.

— Это лучше, чем чистить башмаки.

Настала моя очередь ухмыльнуться — меня позабавили и собственная глупость, и честность мальчика.

Ручеек был веселым и чистым, с каменистым дном и маленькими заводями. Я начала набирать пригоршнями кресс-салат, росший на мелководье, а Грифлет, нагнувшись к воде, наполнял кувшин.

— Кроме того, — весело продолжал он, — Бедивер заставил меня следить за собакой, поэтому вечерами у меня есть с кем играть.

— Честно говоря, я совсем забыла о щенке. Как он?

— Сейчас гораздо лучше. В первый вечер был довольно испуган, потому что его оторвали от семьи. Он без конца скулил, пока я не встал и не взял его к себе в постель, и тогда он успокоился и проспал со мной всю ночь. С тех пор щенок чувствует себя просто превосходно.

Мальчик так простодушно наслаждался своей находчивостью, что я рассмеялась. Это было хорошее решение, хотя я подумала, не заедят ли его теперь блохи.

— Он даже привык к своей кличке, — продолжал мой спутник и вдруг резко замолк, возможно, вспомнив, что собака принадлежит не ему, и придумывать ей кличку тоже должен не он.

— Как же ты его назвал? — быстро спросила я, любопытствуя, была ли кличка обычной собачьей или он назвал его в честь какого-то героя.

— Цезарь, — объявил он, и меня передернуло от такой клички, явно римского происхождения. — Когда я был маленьким, у нас была гончая, которую звали Цезарь, и мне показалось справедливым назвать собаку в честь той, которую я любил, — объяснил мальчик, а я печально напомнила себе, что не следует во всем искать политические мотивы. — Он и сейчас был бы с нами, тот первый Цезарь, если бы не охота на кабанов два года назад. Кабаны — злобные звери, госпожа, хотя мясо у них вкусное.

Мы вернулись на гребень посреди луга, и Грифлет отдал мне кувшин. Поддавшись внезапному порыву, я предложила, чтобы после еды он привел ко мне собаку, и мы расстались друзьями.

Я отнесла салат повару, думая, как похож Грифлет на любого паренька его возраста. Детство, проведенное при дворе верховного короля, казалось, совсем не испортило его.

Ужин был простым, без формальностей. Поскольку каждый мог сидеть где вздумается, я взяла тарелку и пошла искать Мерлина, желая выяснить, как долго меня будут держать под строгим надзором.

Чародей проницательно взглянул на меня, когда я уселась напротив него, буркнул что-то в ответ на мое приветствие и снова приступил к еде. Некоторое время он сосредоточенно жевал, казалось, не обращая внимания на то, что я не сводила глаз с его лица. Я молилась, чтобы он поскорее вспомнил о моем присутствии, потому что чем дольше я вглядывалась в его суровое лицо, тем быстрее улетучивалась моя решительность.

Доев последний кусок хлеба, он нарочито глубоко вздохнул и исподлобья посмотрел на меня. Обнаружив, что я по-прежнему наблюдаю за ним, он торопливо опустил глаза к тарелке и что-то рассеянно замурлыкал себе под нос.

«Ах ты, старый плут, — неожиданно подумала я. — Ты напуган не меньше меня».

Эта мысль так ошеломила меня, что я улыбнулась, удивившись тому, что обладатель такого могущественного дара думает, что я, юная женщина, тоже владею некой силой. А я-то сдерживалась, чтобы не сказать лишнего, не говоря уже о том, что облик свой изменять не умела. Тем не менее можно было поклясться: он отчаянно хотел, чтобы я ушла и оставила его в покое, и понятия не имел, как от меня избавиться.

— Ну, гмм… — начал он, ставя пустую тарелку на землю и упираясь руками в колени, готовясь встать. — До сих пор путешествие протекало нормально, а?

Я кивнула в знак согласия, потом собрала в кулак всю свою решимость и выпалила:

— Почему ты считаешь необходимым держать меня под охраной, господин?

— Под охраной, дитя? О чем ты? — Он опустил руки, неохотно подчиняясь необходимости говорить со мной.

— Судя по всему мне не разрешается куда-либо ходить без сопровождения.

Мерлин растерянно помолчал, потом медленно кивнул.

— Ну да, на дороге, или когда мы стоим на открытом месте вроде этого. Такие меры диктует обычный здравый смысл. Ты невеста верховного короля, и мы обязаны доставить тебя к нему целой и невредимой. Это совсем не означает, что ты взята под стражу или что-нибудь подобное. Но охранять тебя нужно, не знаю, понимаешь ли ты это или нет. Кое-кто из кумбрийцев, не колеблясь, использовал бы тебя, чтобы оскорбить нового короля. Послушай, — добавил он торопливо, увидев негодование на моем лице, — я не хотел бросить тень ни на тебя, ни на твой народ. Регед всегда был верен Артуру, и большинство других королей усвоили, что Артур справедлив и честен и не из тех, кто таит злобу. Возьми хотя бы Уриена! Он открыто выступал против Артура, и, тем не менее, когда сражение закончилось и договоры были подписаны, Артур не стал мстить противнику. Он даже помог жене Уриена стать новой верховной жрицей после гибели Вивиан. Подлый и мелочный правитель не рискнул бы дать столько власти королю Нортумерленда и фее Моргане одновременно. Но всегда есть люди настолько фанатичные в своих убеждениях, что ставят себя выше закона. Именно от них мы и хотим уберечь тебя.

Я кивнула, допуская, что моих сопровождающих он считает защитниками, а не тюремщиками.

— Ты давно знаешь Владычицу? — Внезапно спросила я.

— Дорогая девочка, человек моего возраста знаком почти со всеми с тех пор, когда они были детьми, — задумчиво ответил он, а потом стал рассказывать о прошлом. Голос его, совсем не властный, стал глубоким, звучным, как у молодого. Он подходил ему больше, чем пронзительные интонации старика, которого он изображал, и я подозревала, что сейчас он говорит искренне.

— Когда я был ребенком, у Владычицы была школа для тех, кто хотел учиться, только тогда она находилась около Тора. Сегодня христиане называют это место Гластонбери и считают его священным, а Владычица и ее жрецы, как тебе известно, переехали на север. — Меня послали в Тор обучаться искусству друида, а потом тогдашняя Владычица стала учить некоторых из нас тайнам духов. Она выбрала меня и Вивиан, поэтому можно считать, что мы росли вместе. Тогда она была озорной и красивой девушкой.

Он помолчал, погрузившись в какие-то дорогие его сердцу воспоминания, а я попыталась представить себе верховную жрицу богини молодой и шаловливой. Это было трудно, и я терпеливо ждала, пока он очнется от воспоминаний и вернется в настоящее.

— А что ты знаешь о сегодняшней Владычице? — наконец спросила я.

— Думаю, что Моргана справится с властью, хотя досталась она ей поздно. Когда Утер женился на Игрейне, Моргану отослали в христианский монастырь, и я полагал, что она останется там, когда вырастет. Но она ушла из монастыря и вышла замуж за Уриена. Уриен не слишком большой домосед и предпочитает вести жизнь воина, поэтому Моргана получила возможность изучить все обычаи, включая и старые.

— Господин, — спросила я, от любопытства становясь дерзкой, — будет ли неприличным спросить, что прислала тебе Владычица в свертке, и почему ты так смеялся?

— Что? — голос его снова стал старческим. Мой вопрос, видимо, был для него болезненным, поскольку он очень пристально посмотрел на меня.

— Ты была там, девочка? Что ты видела?

— Ничего.

— Прекрасно. Добрая Владычица подарила мне редкое семя папоротника, необходимое тому, кто хочет стать невидимым.

Он выжидательно смотрел на меня, а я, не зная, как вести себя дальше, кивнула головой и пробормотала что-то невнятное.

Чародей встал, и на этом наша беседа закончилась.

Подошел Грифлет с Цезарем на поводке. Оба были веселы, и мы отправились искать Бригит, чтобы и она поиграла со щенком.

Щенок повел себя с ирландкой так, будто она была его старым другом, и всех нас заразила неиссякаемая энергия. Мы вывели щенка на луг, подальше от искушений кухонного костра, и сняли с него поводок. Со свирепым рычанием и радостным победным тявканьем он носился вокруг нас, неуклюже гоняясь за бабочкой, и тут же останавливался, чтобы рассмотреть наклонившийся цветок желтого мака.

Мы возились с ним, радуясь возможности побегать и посмеяться, а когда он свалился без сил, вывалив язык, мы плюхнулись на траву рядом с ним.

Отдышавшись, я спросила Бригит, как она поладила с Лавинией в паланкине. Она широко ухмыльнулась и призналась, что, похоже, Винни считает всех кельтов варварами, даже если они всю свою жизнь были христианами.

— Ты всегда можешь вернуться и поехать со мной, если она тебе сильно надоест, — напомнила я, но она покачала головой.

— Благодарю, но я останусь в паланкине. И очень надеюсь, что в следующий раз, когда нам будет нужно ехать так далеко, мы поплывем на лодке.

Грифлет оглянулся по сторонам, когда Бригит упомянула свою религию, и, поддавшись порыву, я спросила его, исповедует ли его семья христианство.

— Да, госпожа. То есть, христиане моя мать и я. Мой отец с детства был последователем Митры.

— Как же разные боги уживаются под одной крышей? — спросила я с любопытством, отгоняя Цезаря, вцепившегося в рукав моего платья.

— Вполне нормально. В основном по этому поводу суетятся епископы. Люди при дворе исповедуют самые разные религии.

Король Утер и его воины поклоняются богу воинов Митре, но есть и такие, кто верен старым обрядам, а кельтские и римские христиане собираются вместе на богослужение.

Это успокаивало — при таком разнообразии я, возможно, не буду ощущать неловкости.

Наступили сумерки, и я понимала, что Бригит захочет найти укромное место, чтобы прочитать вечерние молитвы. Думая, что Грифлет пожелает присоединиться к ней, я предложила им пойти помолиться вместе, а мы с Цезарем подождали бы их возвращения.

— Я буду находиться в поле вашего зрения, и от лагеря я не уйду, — добавила я, помня об ответственности, лежащей на Грифлете. Они отошли к ивам у ручейка, а щенок уютно прижался ко мне и заснул.

Вечер был ласковым и мирным и скоро в сумерках зазвучало громкое пение дрозда. Может быть, другие птичьи песни красивее или более искусны, но я не знаю ни одной звонче и радостней этой. Она разрасталась и разливалась в мягких сумерках, веселая, счастливая, победная, и так захватила меня, что я ощутила близость к богине. Улыбнувшись, я довольно потянулась, считая эту песню молитвой.

В темноте шатра я засыпала под крик кукушки. Неожиданно я подумала о том, где сейчас Кевин. Слышит ли он первые звуки весны? Даже сейчас я не могла допустить, что птицы унесли его в вечный сон Аннона, и если память в силах удержать человека на этой земле, я не должна забывать его никогда.