С помощью Бедивера я собрала женщин и нескольких воинов своего отца и ездила от одного приозерного поселения к другому, собирая Советы, улаживая споры и проверяя боевые отряды. Куда бы я ни приезжала, я представляла людям Увейна и уговаривала их согласиться признать его отца регентом вместо меня. Увейн оказался замечательным дипломатом, и воины, большинство которых я знала с детства, с готовностью поддерживали меня. Мне было приятно, что они не усвоили римской привычки косо смотреть на женщину у власти.

Простолюдины приветствовали меня и ласково, и застенчиво, не зная точно, что более пристойно сейчас, когда я стала верховной королевой. Я сохраняла дистанцию между нами и вела себя с королевским достоинством, хотя иногда думала, что я все та же кумбрийская девчонка, которая росла здесь.

Итак, я приняла на себя новую ответственность, тщательно контролировала свои чувства и обещала себе, что, когда выполню королевские обязанности, я снова смогу смеяться и плакать.

Талиесин и Эдвен тоже были со мной, и я была довольна, что бард проявил интерес к скромному пастушонку.

– Прекрасный ученик, этот юноша, – сказал Эдвен однажды вечером, когда мы встретились за столом.

Мальчик сидел на стуле арфиста, бережно настраивая инструмент.

– Талиесин весь день был занят, помогая мне делать струны, госпожа.

– Как он играет?

– О, Талиесин очень хочет учиться и быстро все схватывает! Он понимает, как нужно вести себя при дворе, и владеет арфой. Когда-нибудь Талиесин станет самым замечательным бардом Британии, и ты сможешь им гордиться. Он одаренный, но очень странный… он может сидеть все утро молча, погруженный в какие-то мысли, слушая звуки, которых остальные не слышат, или часами задает вопросы о сказаниях и о старых богах, как будто хочет узнать какую-то древнюю тайну. Иногда я задаю себе вопрос, не феи ли принесли его.

Эдвен сделал охранительный знак против зла, а я задумчиво кивнула. Если Талиесин был сыном феи, может быть, его странное имя дали ему тогда, когда его положили в колыбель людям.

Наша поездка продолжалась, и мальчик стал меньше стесняться меня. Его интересовали все таинственные места Регеда, и я рассказывала ему о стоящих камнях Кисвика или о римской крепости на перевале Харднот. Его потряс мой рассказ о святилище Владычицы, и он даже просил позволить ему поехать в Эксдейл и к Черному Озеру, когда мы будем в Рейвенглассе.

Я не доверяла Моргане, и хотела предотвратить новую беду, поэтому я многозначительно посмотрела на Талиесина, когда приказывала, чтобы никто, кроме Увейна, не искал встречи с верховной жрицей.

Само собой разумеется, что препятствовать встрече Увейна с матерью я не могла и не удивилась, когда он пришел с просьбой разрешить ему поехать к ней.

– Может быть, она поможет уговорить людей сделать моего отца регентом, – предположил Увейн, восторженно блестя глазами. – Она так предана старым богам. Я знаю, моя мать часто кажется рассеянной. Но она всегда интересовалась государственными делами и, может быть, знает, что происходит на юге, – добавил он с надеждой.

Но хорошее настроение Увейна пропало, когда он вернулся из святилища. А когда я стала спрашивать его, Увейн покачал головой и тяжело вздохнул.

– С моей матерью иногда… бывает трудно. – Юноша отвел взгляд. – Я даже не говорил о Седрике и о верховном короле, госпожа. Я думал, что она будет довольна, если мой отец станет регентом Регеда. Это разумно, потому что здесь находится ее святилище. Но моя мать почему-то разгневалась, услышав об этом. Ты должна помнить, госпожа, что она привыкла управлять даже воздухом вокруг нас, громом, молнией, сменой времен года и простыми смертными. И моя мать выходит из себя, когда дело идет не так, как ей хочется. Вчера она металась по комнате, призывая богов в свидетели, что с ней не советовались о регентстве Уриена, и выкрикивая, что она не может согласиться на это… поэтому я постарался не упоминать больше о дворе.

Такое отношение Морганы показалось мне странным, и было жаль, что она не знает ничего об Артуре. Но я забавлялась, представляя себе ее ярость. Эта женщина полагала, что обладает правом одобрять или не одобрять все, что имеет отношение к моему мужу.

Увейн был явно расстроен выходкой своей матери, и я подумала, как ужасно, что его мать – сама Моргана. Ласково улыбнувшись ему, я поблагодарила его за труды.

Говорили, что юноша ловко управляется с лошадьми, и по какому-то наитию я отвела его в конюшни, потому что утром у Тени воспалился рот. Он очень хорошо обращался с лошадью и, когда я уходила, готовил отвар из листьев черной смородины, чтобы смазать ей рот и десны. Это помогло Тени, и позже я приказала ему следить за состоянием всех лошадей, показывая тем самым, как я доверяю ему.

Даже без помощи Морганы люди соглашались принять Уриена как своего регента. Когда мы доехали до Карлайля, добрых две трети Регеда остались позади. Оставалось только проехать северное побережье залива Солуэй-Ферт.

То в первый же вечер в Карлайле в зал ворвался взволнованный Грифлет, указывая рукой в сторону юга и крича:

– Огонь! Огонь на сигнальных холмах! Горит сигнальный огонь!

Зубчатые языки оранжевого пламени дрожали и падали, но только для того, чтобы снова вспыхнуть в темноте, и мое сердце бешено застучало. Мы поняли, что сражение уже произошло. Расшифрован знаки, Бедивер заверил меня, что наши рыцари одержали победу, но подробности расскажет сам верховный король.

Следующие несколько дней я волновалась, по вечерам молясь богине, и иногда даже ходила на службу с Винни. Игрейна когда-то говорила, что, если нужно успокоиться, я должна не забывать о церкви, что я и пыталась делать сейчас. Однако это не помогало.

Гонец прискакал на пятый день. Его лошадь остановилась, низко опустив голову и тяжело водя боками, но человек улыбнулся мне, когда встал на землю и передал лошадь Грифлету.

– Великолепное сражение, госпожа! Бритты одержали замечательную победу.

– А король? – спросила я, чувствуя, как слабеют мои ноги.

– Король Артур невредим, хотя была ужасная резня. Прошу прощения, госпожа, можно ли мне попить.

– Конечно, – сказала я, провожая его на кухню и наливая кружку эля. Большими глотками отхлебывая эль, он продолжал свой рассказ.

– Мы сидели в Силчестере и ждали, когда созреют хлеба.

Его светлость запретил всем нам приближаться к Винчестеру, поэтому мы решили, что до весны сражения не будет. Но когда саксы в лагерях вокруг Винчестера увидели, что нападать мы не собираемся, они вспомнили и о своих полях, с которых надо убирать урожай. И постепенно, один за другим, они убрались, направившись к своим усадьбам в Кенте и Сассекс.

Я засмеялась впервые за много месяцев. Я восхищалась и радовалась, поняв, что Артур нашел средство против их мощи.

Наш противник мог бы собрать и большее войско из воинов-крестьян, но паши люди не отступили, когда настала пора сенокоса.

Гонец явно не понимал моего поведения и продолжал рассказывать, беспокойно глядя на меня.

– Седрик расположил главные силы в военных укреплениях, полагая, что внешние лагеря обеспечат его продовольствием. Но когда тс разбрелись, он увидел, что, в конце концов, может попасть в осаду, и стад посылать своих людей искать продовольствие на зиму. Он даже сам водил охотничьи отряды. И вот тогда король Артур повел нас на Силчестер, в тишине, под покровом ночи. Когда взошло солнце, мы были между лагерями Седрика и его крепостью. Сражение было ужасным, в первой же битве полегли сотни людей. Не верь, госпожа, если тебе будут говорить, что саксы трусы… они больше похожи на терьеров, которые умирают на своих врагах, не разжимая зубов, даже когда им выбивают мозги. – Я вздрогнула, а юноша быстро перешел к более веселому. – Бритты превзошли себя, они прекрасные рыцари. Кадор и Уриен доблестно сражались, а Ламорак зажигался боевым азартом, как Гавейн. Но неоспоримым героем стал сам верховный король. Он был всегда впереди со своей огромной белой собакой и рубил саксов направо, и налево. И все время он носил на плече изображение Пресвятой Богородицы.

Человек набожно перекрестился, а я смотрела на него с изумлением: казалось, он перепутал символы богини на военном плаще Артура с каким-то христианским знаком. Но я была рада, что мой муж невредим, и не стала его поправлять. Вознеся молчаливые благодарности Морригане, я не забыла и мать Белого Христа. Нельзя скупиться, если говоришь о богинях.

– Сражение было – замечательным, и оно положило конец замыслу Седрика, – закончил гонец.

– Значит, Седрик и его сыновья убиты? – спросила я.

– Нет, госпожа. В суматохе им удалось ускользнуть. Во всяком случае, среди пленных и убитых мы их не нашли. Они, наверное, двинулись на северо-восток, в безопасные болотистые места.

У меня кровь стыла в жилах при упоминании о болотах, этой огромной плоской равнине, залитой водой, которая на закате окрашивается в цвет крови. В саване туманов, под властью бледной луны, они жили своей особой жизнью. И, спрятавшись там, где он был недосягаем, самый страшный наш враг, несомненно, мог замышлять новый заговор против нас.

Гонец широко улыбнулся, гордясь нашей победой, и забыл об опасности, которую я представляла слишком хорошо. Я поблагодарила его за рассказанное о сражении и решительно занялась другими делами.

Наши последние Советы состоялись как раз перед Самхейном, и после праздника Кровавого Месяца я и весь двор отправились на зиму в крепость Мот.

Во всем Регеде крепость Мот была после Эпплби моим самым любимым местом. Расположенное там, где узкий и бурный Раф-Ферт соединяется с Солуэем, поселение выросло на склоне холма рядом с огромной круглой скалой, которая выдвигается из склона заросшего соснами хребта Гриффель. И если Чеддерское ущелье напоминало первый день творения, то крепость Мот всегда представлялась мне первым жилищем человека: огромная и величественная, она возвышалась над узкими мерцающими морскими заливами, мирная и уютная, со своими беспорядочно разбросанными домами под тростниковыми крышами.

Ребенком я любила сидеть на высокой плоской вершине горы, наблюдая, как черноголовые чайки парят внизу над водой и глядя в воду у ее подножия. Иногда она отливала множеством оттенков синего цвета и бывала ласковой, но порой она катилась, тяжелая и серая, и волны бились и накатывались одна на другую.

Залив Раф становился то прекрасным, то пугающим, потому что он являлся прямой дорогой в потусторонний мир. Нонни частенько говорила, что пестрые тени, пробегающие по поверхности воды, это духи, которые ходят среди живых, и, если не остережешься, они унесут тебя вниз, в Аннон, этот загробный мир, где сам Арон держит свой двор среди мертвых.

– Я мог бы поплыть в челноке по течению, – однажды утром рассуждал Талиесин, когда мы собирали ракушки на прибрежных скалах. Вода шумела и бежала в узкий проход, и он замер, следя за се течением. – Я бы пробрался в стеклянный замок и, дождавшись, когда Арон отвернется, напился бы из святого котла вдохновения…

– Так же, как Гвион, – поддразнила его я, вспомнив сказку о мальчишке, у которого были неприятности из-за того, что он сунул нос в котел знаний Геридвена.

Но мальчик, которого называли Сияющее Чело, смотрел в пространство, как будто не слыша моих слов, и я снова принялась собирать ракушки.

Ирландский ювелир, открывший в Моте свою лавку, делает самые лучшие украшения в королевстве, и я хотела заказать ему украшения для уздечек.

Они должны были стать подарком для рыцарей. Мы с Бедивером были у него в мастерской, обсуждая это, когда в дверь ворвалась запыхавшаяся Фрида.

– Госпожа! Мальчик, тот подкидыш, спустил на воду челнок, и его перевернуло. Его тело плавает около берега с зыбучими песками, и его затягивает в водоворот.

– В Аннон! – крикнула я, побежав к берегу, чтобы самой увидеть это.

И правда, безжизненное, тело Талиесина крутило то вверх, то вниз в бурном потоке. Бедивер уже сбегал вниз, где собралась толпа перепуганных людей. Однорукий рыцарь схватил рыбацкую лодку и сеть и столкнул в воду один из маленьких челноков. Бедивер действовал так быстро, ловко пользуясь крюком на металлической рукавице, заменявшей ему пальцы, что его увечье было, почти незаметно. В несколько минут он вытащил тело мальчика из воды, положил его в лодку и привез на берег, где мы ждали.

Сам насквозь мокрый, Бедивер склонился над неподвижным телом, пытаясь вернуть подкидыша к жизни. Изо рта мальчика хлынула вода, и, только когда он закашлялся и начал сам выплевывать ее, Бедивер передал, заботу о нем кому-то другому.

– Я уже думал, что он не придет в себя, – признался рыцарь после того, как мы стащили с мальчика мокрую одежду и уложили его в постель.

Бедивер стучал зубами, и я протянула ему дымящуюся кружку с питьем, которое Энида сварила для Талиесина, и усадила его у огня. Он позволил вытереть ему волосы и набросить на плечи теплое одеяло.

– Ну и храбрец же ты, господин! – Я смотрела ему в лицо с любовью и восхищением. – Ты прекрасный человек, сэр Бедивер из Братства Круглого Стола, один из самых замечательных. И из тебя выйдет хороший отец. Ты не думаешь, что тебе нужно жениться и завести детей?

– О, Гвен, ты же знаешь, что я уже отдал свою любовь одной женщине. В моем сердце нет больше места ни для кого, – медленно ответил он.

– Бригит не захотела выйти за тебя замуж, не это совсем не означает, что ты не можешь встретить другую женщину, полюбить ее и разделить с ней свои и радости и горести, – заметила я.

– Нет, наверное, нет. Мне не нужна никакая другая женщина, кроме Бригит, точно так же, как мне не нужен никакой другой король, кроме Артура. Вот так.

Бедивер сказал это так твердо, что спорить с ним было невозможно. И все-таки это было глупостью. Для детей Бедивер всегда был сказочным героем, они ходили за ним толпами, с восторгом слушая его рассказы и стараясь подражать ему. Как и Ланс, он всегда умел, не торопясь, выслушать, объяснить как можно понятнее, что и как нужно сделать, или, как сегодня, вызволить кого-нибудь из беды. Жалко, что такие мужчины оставались одинокими, когда они могли бы быть замечательными отцами.

– Теперь Талиесин сумеет спеть, по крайней мере, еще одну песню, – добродушно сказал Бедивер.

Мы засмеялись и закончили разговор. Потом кое-кто поговаривал, что Бедиверу следовало бы позволить богам сделать то, что они задумали, потому что, когда мальчик выздоровел, он без конца рассказывал, как он вошел в царство Аннон в поисках священного сосуда. Я считала эти рассказы забавными, но иногда мне казалось, что я вижу странный свет над его головой, который отмечает тех, кто побывал в потустороннем мире. Может быть, его имя и в самом деле было пророческим.

Весна в том году выдалась ранняя. Птицы потянулись вглубь страны к своим гнездовьям.

Огромные стаи лебедей и гусей закрывали небо, когда они летели из Солуэя на привычные места на севере, а пронзительный писк полевых мышей в траве говорил о том, что земля уже отогрелась. Я смотрела на появляющиеся в вечернем небе Весы и знала, что Артур тоже должен видеть их, поэтому перевела двор в Пенрит, чтобы быть поближе к нему, когда он пришлет за нами.

Мысль о том, что я скоро увижу мужа, необыкновенно радовала меня, и мое сердце парило в облаках.

Я пошла к овцам и смотрела, как ягнята весело скакали по траве, легко и радостно прыгая, как маленькие облачка. Они с наслаждением бегали друг за другом, а потерявшись, начинали блеять так жалобно, что сердце просто разрывалось. Когда же их мать находилась, встреча была такой радостной, такой счастливой!

Уткнувшись в вымя матери, ягнята становились на колени, радостно мотая хвостиком в поисках теплого соска.

– Как все малыши, – сказал пастух, улыбаясь.

Я смотрела, как игра повторялась снова и снова: шалости, страх потеряться и восторженное воссоединение матери и ягненка, и в первый раз после того, что случилось в Стерлинге, поняла, что готова носить еще одного ребенка. Я почувствовала это так отчетливо, что громко и радостно засмеялась.

Больше не будет лекарств Морганы, беспокойства о зачатии и здоровье и даже опасений того, как к этому может отнестись Артур. Я была уверена, как никогда прежде, что все получится, и знала, что, когда ребенок родится, Артур полюбит его.

Итак, кончив считать овец, я попрощалась с пастухом и пошла обратно, не расставаясь с этой мыслью.

Когда я вошла на кухню, Бедивер набивал едой сумки и сказал, что в мое отсутствие прибыл посланный. Артур с рыцарями остановился в Лиддингтоне, огромной крепости на горе, охраняющей Римскую дорогу в том месте, где она пересекает Риджуэй. Но с наступлением тепла он решил укрепить крепость на холме в Южном Кадбери, где мы когда-то провели ночь под летними звездами. Крепость была удобно расположена, чтобы держать в ней войско, но не совсем пригодна для жилья.

– Он попросил, чтобы я приехал к нему помочь со строительством, – объяснил Бедивер.

Я подумала, есть ли что-нибудь, чего Бедивер не умеет делать. Он был воином, дипломатом, бардом, а теперь должен стать строителем.

– А почему бы мне не поехать с тобой? – спросила я, подавая ему последний кусок вяленого мяса.

– Потому что тебе нужно присматривать за двором. – Бедивер закрыл свою маленькую кладовую. – Один всадник может доскакать быстрее, чем с сопровождающим. Однако я думаю, что Артур скоро пошлет за тобой – может быть, через пару недель после Белтейна.

Это было разумное рассуждение, и, вздохнув, я сдалась. Прожив одна эти последние восемь месяцев, я могла потерпеть еще две недели.

– Когда ты выезжаешь?

– Как только соберу одежду.

– Счастлив, что вырываешься на свободу, – улыбнулась я, и Бедивер рассмеялся.

– А ты уже устала от королевских забот?

– Для разнообразия готова побыть просто женщиной, – выпалила я в ответ, и он удивленно дернул бровью.

– Я скажу об этом Артуру, – пообещал он, взваливая на плечо сумку.

– Ты можешь также сказать ему, что его королеве уже надоел север и она ждет не дождется, когда вернется на юг, – добавила я, когда мы шли к конюшням.

Я знала, что подобное высказывание заставит Артура улыбнуться.

Бедивер улыбнулся и помахал мне, уезжая, а я снова занялась приготовлениями к Белтейну, потому что первый день мая уже близился.

Грифлет позаботился о ритуальном костре, а утром майская королева поведет всех нас торжественно выводить коров на летние пастбища. И люди, и животные будут украшены венками, и звуки, извлекаемые из раковин, и звон колокольчиков будут приветствовать наступление лета.

Твердо решив, что у меня будут дети, я хотела, чтобы праздник прошел хорошо. Это было необходимо для плодородия земли и моего собственного.