В утренней прохладе мы погрузились на барки и поплыли вверх по реке. Нас провожала стая лебедей. Взрослые белые красавцы гордо держались в стороне, но молодые серые лебеди подплывали близко, чтобы узнать, что происходит, когда я болтала в воде ногами.

Бедивер, стоя рядом, смеялся и кричал:

– Настоящим объявляется, что все лебеди на реке Темзе принадлежат ее светлости королеве и именем королевы отныне и навсегда их должно оберегать.

– Об этом забудут, когда настанет голодный год! – ответила я, а Бедивер пожал плечами:

– Кто знает… может быть, кто-нибудь и вспомнит.

Я улыбнулась ему, очень довольная, что он снова с нами. Многое пережив, другой человек стал бы злым и раздражительным, но Бедивер смирился со своей судьбой, несчастье не сломило и не ожесточило его. Мне он стал еще дороже.

Мы причалили к берегу, заросшему ивами, где над водой мелькали стрекозы, рядом с лугом у подножия виндзорского утеса.

– Удивительно, что никто не построил здесь крепость, с утеса прекрасно просматривается река, – заметил Бедивер.

– Пройдет время, – вмешалась Энида, – и, если он выгоден с военной точки зрения, кто-нибудь догадается сделать это.

Моя фрейлина скептически относилась к напыщенным разглагольствованиям о положении военных дел, за что ее не любили наиболее честолюбивые воины.

– Я знаю несколько новых загадок, – вставила Линнет.

Саксы необыкновенно любят разгадывать загадки, и когда девушка жила в Лондоне, где ее отец был смотрителем замка, она собрала много загадок. Линнет привезла их с собой, и теперь мы со смехом по очереди проверяли сообразительность друг друга. Одни загадки нам удавалось отгадать, другие нет.

Бедивер неожиданно спросил:

– Что светит красным, мелькает в небе и движется от леса, не касаясь земли?

Он бросил быстрый взгляд на что-то за моим плечом, и с радостным криком: «Красный Дракон Британии!» я повернулась в ту сторону, куда смотрел он.

Немногочисленный отряд воинов и лекарей прокладывал себе путь между деревьями, направляясь к берегу и неся на носилках уложенного в подушки Артура. Я выбралась на берег и побежала к нему по лугу, залитому солнцем. Я была потрясена его изможденным видом и безумно счастлива, что он жив. Нимю использовала все свои знания медицины и магии, и его раны медленно заживали. Артуру по-прежнему нужно будет много спать, но она была уверена, что он поправится.

Когда я подошла к мужу, он открыл глаза и узнал меня, но прежде, чем я смогла заговорить, остановил меня движением руки.

– Пендрагон приветствует умную и красивую верховную королеву Британии, – сказал Артур. – Говорят, что ты прекрасно поработала в мое отсутствие. Поэтому мне нужно поправляться быстрее, пока ты не решила, что сможешь управляться сама.

– Эта кельтская королева не желает править сама, – усмехнулась я в ответ и помогла ему поудобнее устроиться на барке. Пока мы готовились к отплытию, Талиесин играл одну из своих мелодичных песен, делая нашу поездку еще более приятной. Я подумала о том, какая странная штука время, как оно может тянуться и необыкновенно все менять. Ведь не прошло еще и трех недель с тех пор, как уехал Ланс, и за все это время мне некогда было думать о нем, и теперь мне казалось, что та сцена в парке была совсем в другой жизни. С другой стороны, мы с Артуром были женаты уже семь лет, и я ничего не забывала о нашей жизни, она всегда беспокоила меня.

Рассматривая лицо мужа, спавшего под навесом, я пыталась вспомнить, когда поняла, что люблю его. Конечно, не тогда, когда его объявили моим женихом. Может быть, это было той ночью в Рекине, когда я поняла, что нити нашей судьбы сплелись на всю жизнь, или во время бешеного бегства от Морганы, когда лошадь тяжело скакала под нами двоими, а свадьба была еще впереди. Или тогда, когда Артур вернулся из похода, раненый, ослабевший и едва живой. Когда я видела его уязвимым, даже таким, как сейчас, мое сердце сильно билось. Нимю однажды сказала, что она любила Мерлина не за его божественный дар, а за человечность.

Глядя на Артура, я поняла, что она имела в виду.

Как хорошо видеть тебя гордого, величественного, завораживающего толпу и собирающего вокруг себя воинов или задумчивого в спокойные времена, внимательно оценивающего то, что сделает твою Британию великой. Нельзя было не любить тебя, мой милый, но, любовь моя, сколько еще радостей мы могли бы разделить с тобой, если бы ты…

Я потянулась и отбросила волосы со лба Артура. Даже не понимая, чего же еще я жду от него, я все же страстно желала чего-то что не могла объяснить словами.

Я никогда не перестану любить тебя, думала я, даже если мне придется умереть.

Выздоровление Артура было трудным. Первые несколько недель он часто впадал в отчаяние, иногда становясь раздражительным и резким. Я не могла сказать, объяснялось это его ранами или гневом из-за предательства его сестры. В какой-то момент веселое лицо Артура становилось строгим, и если я пыталась заговорить с ним, то в ответ слышала только резкости. Наконец я решила подождать, пока Артур расскажет сам, что терзает его.

Мы с Бедивером выбрали для выздоровления Оксфорд, потому что до него было легко добраться по воде, но в то же время он находился достаточно далеко и был надежным убежищем. Оксфорд оказался чудесным местом, окруженным лугами и густым, непроходимым лесом. Люди в этой части Темзы были так же разнолики, как и земля, где британские аристократы соседствовали с союзными саксами. Похоже, что они не только жили в мире друг с другом, но и очень радовались пребыванию на их земле верховного короля, несмотря на то, что он не вставал с постели и не мог встретиться с ними.

Фрида часто ездила навещать своих родных, которые сохранили верность нам, сражаясь в войске Кадора, когда он остановил продвижение саксов к центральным территориям. А однажды ее родители приехали вместе с ней, чтобы выразить свое уважение верховному королю. Я с любопытством наблюдала за ними, отметив, что Фрида, которую я считала частью своей семьи, была молодой хрупкой копией своей матери.

– Мы благодарны вам за то, что вы сделали для нашей дочери, – сказал Артуру ее отец. – Сыновья даны нам для того, чтобы быть соратниками в войне и в работе, а дочери – это особый дар богов.

Он широко улыбнулся дочери, но даже не взглянул на Грифлета, стоящего рядом, а когда призвал благословение своего бога-громовержца, его молитвенный жест явно не включал в это благословение главного псаря. Возможно, саксонские боги были так же нетерпимы к христианам, как и римские епископы.

Я подумала, что наше Дело может пострадать, если в Британии разразится война на религиозной почве.

Однажды ближе к вечеру, возвращаясь из Уитема, где мы собирали позднюю землянику, я увидела почтенного старца, сидевшего под древним дубом недалеко от брода, через который перегоняли быков. Мы с женщинами приветливо поздоровались с ним и попросили позволения присесть рядом с ним под тень того же дуба. Старик кивнул и, узнав нас, стал славить Артура и его боевые успехи. Я радовалась, что он не упоминал Маэлгона, а только описывал сражения и подвиги воинов.

– Я записываю их, – объяснил старик, поглаживая длинную белую бороду. – Научился писать, когда собирался стать монахом, но с тех пор нечасто использовал это умение. Я не мог жить праведной жизнью, чтобы епископ был доволен мной, а грешники, с которыми я поладил, никогда не учились читать. Но у Пендрагона должны остаться какие-то записи, и я думаю, что смогу прочесть их. Вечером я рассказала об этом Артуру, надеясь, что он будет польщен, но вместо этого он мрачно буркнул:

– И что история скажет о короле Артуре… что он происходил из семьи, прославившейся убийствами и предательством? Рожден по милости старого человека, умершего за праведное дело, вошел на трон, переступив через тело мужа сестры, и обречен на угасание стараниями другой… Что же скажут об Артуре? Что он был человеком, которому суждено было убивать родных?

Он отвернулся от меня, в отчаянии судорожно скривив лицо. Я страдала, видя, как Артур мучается, и присела на кровать рядом с ним, молча выражая свое сочувствие.

– Моя собственная сестра, Гвен… – Он впервые заговорил о Моргане, и я затаила дыхание. – Моя собственная сестра, та самая, которая вручила мне королевский меч! Неужели уже тогда она замыслила убить меня? Неужели за ее дружбой и поддержкой не было ничего настоящего? Я доверял ей так, как доверял Мерлину…

Слова звучали жестко и сурово, Артур произносил их сквозь зубы.

Он замолчал, а я сидела очень тихо. Мне не надо было напоминать о неприятностях и горе, которые я пережила из-за Морганы. Я не могла это забыть. Наконец я осмелилась.

– Мне кажется, она не столько ненавидит лично нас, сколько страдает старым кельтским предрассудком – кровной местью. Вероятнее всего, она не могла простить смерть Горлойса.

– О боги, разве я должен расплачиваться за поступки моих родителей? – закричал Артур. – Это христиане, а не язычники, взваливают на сыновей грехи отцов, не так ли? А если это так, то что ждет меня и моих детей?

Он смотрел на стену, а не на меня, но, когда я поняла, что, несмотря на свои возражения, Артур надеялся, что сможет иметь детей, волна жалости нахлынула на меня, и я положила руку ему на плечо.

Артур положил на нее свои неперевязанные пальцы, по-прежнему не глядя на меня.

– Иногда мне кажется, что, как бы много я ни делал, как бы ни старался, я никогда не увижу свою мечту воплощенной в жизнь. И я не знаю, боги ли гневаются на меня, или я сам задумал что-то неправильно.

– Может быть, – тихо сказала я, – здесь виноват не горшечник, а качество глины. Ты же знаешь, что работаешь не с самым податливым материалом.

Мы долго молчали, он гладил меня по руке, и, наконец, слабая улыбка появилась на его лице. Артур искоса посмотрел на меня.

– Ты же не собираешься позволить мне валяться в постели и жалеть себя, правда? Если я не говорил тебе этого раньше, то скажу сейчас: я безумно рад, что ты моя жена.

Мои глаза наполнились слезами, и я смотрела вниз, на свои переплетенные пальцы. Я хотела произнести ласковые слова. Но прежде, чем я успела собраться с мыслями, Артур убрал свою руку и сжал ее в кулак.

– А теперь, поскольку я могу смело смотреть фактам в лицо, расскажи мне, что произошло в Лондоне, пока шла «церемония», – потребовал он.

Я смотрела на него, не понимая, какое отношение это имеет к любви.

– Начинай же, – сказал Артур – Мне пора узнать все подробности.

Я подавила свои чувства и пересказала ему, как Моргана хотела убить своего мужа его же мечом. Артур при этом морщился, потому что против него она ухитрилась использовать даже Эскалибур.

– Но Бедивер сказал, что она сбежала после того, как Акколон был убит.

Я кивнула.

– Похоже, что карлик ухитрился вынести ее из дворца. Возможно, ему помогали ее подданные, а потом они просто остались в комнате, чтобы сбить нас с толку и не мешать убегающей парочке.

– Гм, – задумчиво промычал Артур, – а может быть, это сделал Увейн, нельзя забывать об узах матери и сына.

Я быстро взглянула на него, удивляясь, как ему это могло прийти в голову. Ведь сам он был так холоден со своей матерью. Конечно, его приемная мать, должно быть, была совсем иной.

– Не верю, что в этом замешан Увейн, – сказала я. – Он был слишком потрясен, чтобы изображать удивление, и, если бы Увейн был сообщником Морганы, он не останавливал бы ее, когда она бросилась на его отца.

– Если только в последнюю минуту это не вызвало у него отвращения, – заметил Артур. – Уриену я верю. Он был надежным союзником в Великой битве. Но мальчишка проявил трусость, не остался и не защитил тебя в Пенрите.

Я начала было объяснять, что Грифлет послал его за помощью, но как раз в это время пришел Гавейн с множеством новостей о каком-то помешанном, вырвавшемся на волю в вирральском лесу, и разговор был забыт. Но не прошло и недели, как Артур приказал, чтобы Увейна отослали от двора, и я поняла, как сильны были его подозрения.

– Это несправедливо, господин, – бросил ему Гавейн, врываясь в комнату и стукнув кулаком по столу, за которым мы с Артуром работали. – Это чертовски несправедливо, и ты это знаешь!

– Поосторожнее, племянник! – предупредил Артур, откидываясь на подушки, которые лежали на стуле. – Убийство короля – это дело недоброе, и я не могу позволить сыну предателя жить в моем доме.

– Но Увейн не имеет никакого отношения к покушению на твою жизнь, – протестовал рыжеволосый, – он мой двоюродный брат, я знаю мальчика я тех пор, как он научился ходить…

– Он мой племянник, точно так же, как и ты, – прервал его Артур, беспокойно ворочаясь на стуле.

Для человека, который, привык к движению, невозможность встать и ходить была так же мучительна, как тюремное заключение, и Артуру потребовались усилия, чтобы взять себя в руки.

– Я не выслал его из Британии и не запретил ему видеться с матерью, хотя и то, и другое было бы совершенно разумно. Я сказал, что не хочу видеть его здесь, при моем дворе, и все. Ты понял?

Артур сердито смотрел на своего племянника, и оркнеец тоже смотрел на него, как всегда, упрямо и раздраженно. Но он первый отвел взгляд, вероятно, удивленный несдержанностью Артура. Поклонившись, Гавейн повернулся и гордо вышел из комнаты.

– Не говори ни слова, – прорычал Артур, даже не глядя на меня. – Я не брал в рабство и не убивал саксов в прошлом году, хотя они сделали бы со мной это, не задумавшись ни на минуту. Я также не собрал армию и не двинул ее на Маэлгона, чтобы отомстить ему, хотя у меня было на это время и желание. Но я должен подвести черту, Гвен, и сегодня я это сделал. Если Увейн невиновен, как ты утверждаешь, и не будет доставлять неприятности следующие несколько лет, он сможет вернуться. Но пока я запрещаю ему появляться при дворе, и мое слово – закон!

Артур был очень расстроен, потому что его последнее заявление противоречило всем его представлениям о справедливости.

Продолжать разговор было бессмысленно, поэтому я взяла табличку со своими записями о местах, где добывали соль, и снова вернулась к вопросу о том, как доставить этот товар туда, где он необходим.

Еще день или два Артур продолжал рычать на всех, но наказание Увейна, казалось, вскрыло ярость, накопившуюся внутри, и постепенно он стал успокаиваться.

И наконец, когда мы стали готовиться к празднику зимнего солнцестояния, Артур уже мог смотреть на мир со своей прежней уверенностью. Предательство Морганы оставило след в душе, но он был заметен только тем, кто знал его близко, и наши подданные ликовали, видя своего короля выздоровевшим.

Я вознесла благодарности богине, что ее планы разошлись с планами верховной жрицы.

Когда пришла весна, растаял снег и открылись дороги на запад, к нам потянулись первые гости. Одна из них привлекла внимание моих фрейлин, и когда я вошла в комнату, где подавали чай, все обсуждали прибывшую.

– Она даже привезла с собой котенка! – голос Эттарды звенел от удивления. – Это домашний котенок, не из тех, что живут в конюшне, и он ходит за ней по пятам, – добавила Эттарда.

– Она, может быть, и хорошенькая, – сказала Августа, поднося к губам чашку с чаем и оттопыривая при этом мизинец. – Но бьюсь об заклад: у нее есть блохи.

Все захихикали, а я посмотрела на Винни.

– О ком вы говорите? – спросила я, садясь на свой стул и здороваясь с остальными фрейлинами.

Они закивали в ответ, а матрона объяснила, что обсуждают они новую девушку из Карбонека.

– Из Карбонека?

– Это то королевство, где правит несчастный Пеллам. – Винни поджала губы и налила мне чаю. – Это место, которое стало пустыней из-за его незаживающей раны.

Холодок пробежал по моей спине. Я не хотела ее приезда, но я не могла упрекать отца за желание отослать дочь подальше.

– Я не была уверена, что ты примешь их, и дала им комнату в конце коридора. Наверное, сейчас они разбирают вещи.

– С кем она приехала? И как ее зовут? – спросила я.

– Только одна компаньонка, – ответила матрона. – Решительная женщина, она намерена найти самого лучшего мужа для своей подопечной. Девушку зовут Элейна.

– О боги, – подумала я… еще одна тезка греческой искусительницы мужчин. Я надеялась, что она будет не такой странной и не умственно отсталой.

– Что такое? – гремел Гавейн за обедом в тот вечер. – Я правильно тебя понял, Пеллеас? Ты говоришь о женитьбе?

Рыцарь вспыхнул, а Гавейн с преувеличенным удивлением повернулся к Артуру и снова к своему ученику.

– Надеюсь, это правда. Похоже, что госпожа Эттарда согласилась выйти за этого юношу. – Гавейн доброжелательно улыбнулся и поднял свой рог с вином. – За лучшего из всех учеников, которые когда-либо у меня были. Он надежный друг, прекрасный всадник, но немного робок с женщинами.

Сидящая рядом с Пеллеасом Эттарда от смущения опустила голову и смотрела вниз. По комнате прокатился смех, а когда Артур поднял свой кубок, его племянник потянулся и наполнил его.

– Где вы собираетесь жить? – спросил король, и Пеллеас улыбнулся.

– На земле, которую ты пожаловал мне после битвы на горе Бадон. – Он поднял свою глиняную кружку в тосте. – За самого щедрого короля Британии.

Бедивер, сидевший рядом со мной, наклонился поближе.

– Этот юноша здорово вырос, правда? И еще собирается стать землевладельцем.

Я кивнула, вспоминая худого, оборванного мальчишку, который появился при дворе после ирландского похода.

Эттарда умоляюще смотрела на Артура.

– Может быть, нам можно будет остаться здесь?

– Конечно, мы будем рады видеть вас обоих в любое время, когда вы пожелаете вернуться, – приветливо ответил Артур.

Я попыталась представить, как она будет жить в замке, если выросла при дворе верховного короля.

Гавейн поддразнивал Пеллеаса, и скоро рыцари уже корчились от смеха. Но едва племянник Артура оставил надоевшую ему тему и собрался сесть, на лице его появилось выражение удивления, и он нагнулся, вглядываясь в темноту под столом.

– Клянусь Рогатым, – воскликнул он, поднимая что-то в руке и показывая всем. – У нас появилась новая порода лис, и мою ногу она приняла за ствол дерева. В вытянутой руке он держал за шиворот маленького пестрого котенка.

Какая-то молодая женщина вскочила на ноги и бросилась спасать животное, не обращая внимания даже на нас с Артуром.

– О, сэр, – закричала она, – умоляю, будь поласковей с Тигриными Зубками.

Зал весело зашумел, когда Гавейн подшутил над именем котенка и, изобразив комический ужас, поднес маленькое создание к лицу. Энергия котенка была несравнима с его размерами; прижав к голове уши, он храбро зашипел на могучего воина. Гавейн смеялся все громче, но не отдавал животное его хозяйке.

– А кто ты такая? – спросил он, склонив голову набок и держа котенка так, чтобы она не могла до него дотянуться.

В зале стало тихо, потому что все ждали, что будет дальше.

– Элейна… Элейна из Карбонека, – ответила девушка, переводя ясный взгляд с котенка на оркнейца.

Ее можно было назвать очень хорошенькой и дерзкой, а волосы у нее были такими же рыжими, как у Гавейна.

Они обменялись долгими взглядами. Не было сомнения, что девушка оценивает и рост Гавейна, и его характер, и положение.

– Ты уже встречалась с королем, Элейна? – небрежно спросил он.

– Еще нет, – она улыбнулась, показав ямочки на щеках и не отводя глаз от его лица, – может быть, ты представишь меня… когда вернешь мне котенка?

– Может быть, представлю, – кивнул Гавейн, пристально глядя на нее. – Почему ты оказалась здесь, дорогая?

– Потому что здесь моя компаньонка, – беспечно ответила она.

– Хочешь найти себе мужа?

– Только если встречу кого-нибудь особенного Агравейн и Гахерис рассмеялись, и сам Гавейн заулыбался.

После расставания с Рагнеллой, это был первый раз, когда он встретил женщину, которая, как ему показалось, достойна внимания, но мне подумалось, что Элейна может доставить гораздо больше неприятностей, чем Рагнелла.

Принц оркнейский торжественно вернул котенка молодой женщине, а затем почтительно представил ее нам. Элейна низко поклонилась, прижимая к груди своего котенка, но я заметила, что когда она подняла голову, то смотрела только на Артура, а не на нас двоих.

Когда Элейна вернулась к своей компаньонке, мой муж обратился ко мне:

– Не правда ли, приятно дохнуло свежестью?

– Гм… – пробурчала я, думая, что девушке придется поучиться, как вести себя при дворе верховного короля.

– О, госпожа, – стенала Эттарда, – владения Пеллеаса так далеко. Что я буду там делать?

– Устроишь уютный дом для своего мужа, – ответила я, не притворяясь добренькой. Было ясно, что Эттарда плакала уже давно, и я снова поразилась, что хорошенькая женщина долго плачет, но ее глаза не становятся красными, как это бывало со мной.

Но позднее, когда мы с Нимю пошли проверять запасы трав, которые нужно будет пополнять весной, чародейка отругала меня за резкость по отношению к Эттарде:

– Будь поласковее с ней, потому что жить ей осталось недолго.

От ее слов у меня по коже пробежали мурашки, и я пристально посмотрела на нее.

– Откуда ты знаешь?

– Я не уверена… – Она слегка повела плечами. – Это просто ощущение. Девушка считает, что должна иметь все, и мечется между многими желаниями. Она хочет выйти замуж и хочет остаться при дворе. Она хочет найти необыкновенного мужа, но не хочет тянуть дольше из опасения состариться. Она не может удовлетворить одну свою потребность так, чтобы это не пересекалось с какими-то другими ее желаниями, и такое напряжение может привести ее к гибели.

После этого я старалась быть более терпимой к ней, и в тот день, когда Пеллеас уехал в свой замок, чтобы подготовить все к приезду своей невесты, я намеренно попросила Эттарду разливать нам чай.

– Но, госпожа, я прекрасно помню, что вчера ты обещала научить мою Элейну разливать чай, – заявила компаньонка Бризан, когда Эттарда поставила рядом со мной серебряный чайный прибор.

– Я так ждала этого урока, – с надеждой вставила девушка из Карбонека.

Я грустно вздохнула, зная, что Бризан права.

– Ты будешь это делать в следующий раз, – пообещала я Эттарде, и она ушла, не сказав ни слова.

После этого случая Бризан старалась, чтобы на Элейну обратили внимание. Часто женщина просила, чтобы к ее подопечной проявляли снисхождение, объясняя это тем, что ее пальцы слишком нежны для работы в саду, или что она слишком непоседлива, чтобы часами сидеть за прялкой.

– Это работа для такой старухи, как я, – заключала компаньонка, весело выполняя за девушку ее домашнюю работу, – а она не приучена к этому.

Я не погашала, к чему, кроме забав и безделья, приучена Элейна, но девушка была такой веселой, что ее было трудно винить. Элейна постоянно придумывала что-то веселое, изобретала проказы и игры, которые забавляли всех. Прошло очень немного времени, и она заняла среди фрейлин почетное место, которое раньше принадлежало Августе. Но видя, что красавица-римлянка кипит от злости, Эттарда все глубже замыкалась в себе. Однажды, когда весна была в полной красе, я принесла охапку цветов в зал, где мои фрейлины вынимали серебро, требующее чистки.

– Я не знаю, кто это, – говорила Элейна, волоча по полу кусок бечевки, с которой баловался котенок, – но он самый замечательный мужчина, которого я когда-либо видела.

– Замечательный? – Августа произнесла это так, как будто не доверяла Элейне. – Какую эмблему он носит?

– Я не заметила никакой эмблемы, – ответила Элейна, поднимая бечевку в воздух, чтобы котенок прыгал за ней.

Зверек, казалось, состоял из одних глаз и когтей и сердито крутил хвостом, следя за бечевкой. Он был маленький, но очень резвый и забавный.

Элейна взяла котенка, ласково прижимая его к подбородку.

– У него черные волосы, и он гибок, как кошка, – добавила девушка из Карбонека, все еще думая о встреченном незнакомце.

Мое сердце подпрыгнуло, и я невольно посмотрела через окно во внутренний двор, убедившись, что она говорит о Лансе.

– Где ты его встретила? – спросила Энида, разбирая цветы.

– На конюшне. С ним был белокурый паж. – Девушка громко вздохнула. – Не встречала мужчину красивее… Интересно, как его зовут?

Августа полировала свои ногти полоской овечьей кожи, обычно используемой для чистки серебра, и любовалась их блеском.

– Разве он тебе не представился? – спросила она, поддразнивая Элейну.

– Нет, – вспыхнула Элейна. – Мы не могли говорить, потому что незнакомы. Кроме того, они с мальчиком шли из конюшни в дом.

– Но все же он, конечно, заметил тебя, – ехидно произнесла Августа, – такую красивую, с такими потрясающими рыжими волосами.

– О, ради всего святого, – взорвалась я, – займись чем-нибудь другим и перестань злобствовать.

Еще не успев подумать, что я делаю, я выбежала из комнаты, оставив онемевших от удивления девушек.

Приближалась годовщина нашей полуночной поездки, и, хотя я старалась не вспоминать об обстоятельствах моего спасения, Ланс в последнее время все больше занимал мои мысли. Я не знала, что я сделаю или что скажу, но я шла к дому, как будто меня тянуло магнитом.

– А, Гвен, вот и ты, – сказал Артур, когда я вошла в комнату. – Вернулся рыцарь королевы.

Ланселот стоял, прислонившись к оконной раме, и вытянулся в струнку, когда я шла по комнате. Он не разжимал своих полных губ, и его улыбку можно было назвать данью вежливости. Я протянула Ланселоту руку, как протянула бы ее Бедиверу или Гавейну, убедившись, что могу смотреть ему в глаза без стеснения.

– Он только что приехал из Уоркворта. – У Артура голос был необычайно веселым. – И с собой он привез этого мальчишку.

Белокурый мальчик лет двенадцати вышел вперед и сухо приветствовал меня. Его светлые мягкие волосы были подстрижены коротко, как обычно стригли на севере, а движения его рук были изящны, что было необычным для подростка, только что вышедшего из детского возраста. По его поведению было ясно, что он знаком с правилами поведения при дворе, и я заинтересовалась, откуда он.

– Мы встретились на дороге, – объяснил Ланс. – Он неохотно рассказывает о своей семье, но я подумал, что можно держать его пажом при дворе, пока он не подрастет, чтобы учиться на оруженосца.

Мальчик поклонился.

– У меня нет рекомендаций, но я хочу работать, – сказал он.

– Достаточно рекомендаций Ланселота, – ответил Артур. – Ты умеешь обращаться с лошадьми? – Юноша отрицательно покачал головой, и Артур пожал плечами. – Ну ладно, это не важно. Мы найдем что-нибудь для тебя, пока ты будешь учиться. А теперь, – он снова обратился к Лансу, – расскажи нам о севере.

Мы втроем сели на стулья, а мальчик в строгой позе сел на пол, и мы стали слушать новости и слухи.

Большую часть времени Ланс провел в своем саду у моря, укрепляя крепость и общаясь с жителями ближайшей рыбацкой деревушки. Он совершил несколько поездок по побережью, знакомясь с поселенцами и убеждаясь, что среди них нет разбойников. Кроме того, он даже недолго побыл на озерах и ездил в святилище к Моргане.

Артур напрягся при упоминании о ней, и я спросила, когда Ланс ездил к ней.

– По пути на север, но тогда ее там не было. Кто-то говорил, что она уехала в Лондон.

– Так и было, – ответила я, понимая, что Ланс не знает ничего ни о ее сговоре с Акколоном, ни о том, что случилось с Артуром. Поэтому я как можно короче рассказала ему о том, что произошло, пытаясь ради Артура поскорее кончить с этим.

– Да, – вздохнул бретонец, когда я кончила, – А ты помнишь, что я говорил, когда тебя обвинили в убийстве? Среди кумбрийцев всегда найдутся такие, кто будет устраивать заговоры и козни, чтобы погубить Артура, и вы должны помнить об охране.

Артур коротко кивнул.

– Ни одна из моих сестер не появится при дворе, – невозмутимо сказал он. – Им запрещено появляться при дворе, они изгнаны, им нельзя приезжать в Логрис или туда, где буду я, и никаких исключений не будет.

Я уже давно перестала понимать, почему Артур питает такую ненависть к Моргаузе. Каковы бы ни были ее поступки после Великой битвы, мне казалось, что не нужно забывать о ее недавнем вдовстве и о том, что горе может заставить нас говорить опрометчивые злые слова. Раньше у меня сохранялась надежда, что время смягчит отношение Артура к ней, особенно из-за того, что она по-прежнему продолжала посылать своих сыновей служить нам. Но, похоже, что отчуждение смягчить не удастся, особенно теперь, когда Артур уравнял ее с Владычицей. Моргана, несомненно, заслуживает этого, но я все еще сомневалась, справедливо ли это по отношению к королеве Оркнеев.

Возвращение Ланса домой вызвало в тот вечер бурю волнений и некоторую тревогу. Артур восстановил бретонца в его старой должности первого рыцаря короля, даже не предупредив заранее Гавейна.

Я заметила на лице Гавейна удивление и обиду, когда он увидел, что его стул отодвинули от королевского трона.

– Хватит, – сказала я, – никто не заявлял, что хочет сидеть рядом со мной, и я буду рада тебе как соседу.

Рыцарь бросил на меня уничтожающий взгляд и внимательно оглядел зал.

– Благодарю твою светлость, – холодно сказал он, – но я вижу, что госпожа Эттарда сидит совсем одна, а я обещал Пеллеасу присмотреть за ней, пока его не будет.

Гавейн поднял кубок с вином, залпом осушил его и медленно пошел через комнату к месту, где сидела девушка из монастыря. Я наблюдала за ним и увидела Эттарду, которая оживилась, когда поняла, что рыцарь хочет сесть рядом. «О боже, – подумала я, – теперь она никогда не согласится жить в замке».

Вместо Гавейна рядом со мной сел Кэй, и когда Ланселот представил ему мальчика, которого встретил на дороге, сенешаль строго оглядел его.

– Я бы сказал, что он не работал ни дня в своей жизни. Посмотри на его руки, они не выглядят как руки труженика. Что мы знаем о нем?

Когда я сказала, что о своем прошлом мальчик говорить отказался, сенешаль фыркнул.

– Может быть, он беглый раб какого-нибудь торговца с Востока? Я слышал, они любят молоденьких мальчиков. – Кэй рассеянно вертел свой кубок с вином и несколько раз подносил его к носу, а глазами продолжал оценивающе рассматривать мальчика. – Очень хорошенький… как женщина.

Такое мне в голову не приходило, и я повернулась, чтобы внимательнее рассмотреть его. Мальчик поймал мой взгляд и подошел ко мне.

– Благодарю тебе, госпожа, за твое гостеприимство, – сказал он и кивнул Кэю.

– Как ты хочешь, чтобы тебя называли? – спросила я, вспомнив, что он еще не представился нам.

– Я бы назвал его Белоручкой за его изнеженные руки, – объявил сенешаль, резко наклоняясь вперед, беря одну руку мальчика и рассматривая ее. Рука мальчика, сжимаемая сенешалем, казалась особенно хрупкой.

Мальчик вздрогнул, но руку не выдернул.

– Король сказал тебе, что ты будешь делать при дворе? – спросила я.

Белоручка покачал головой, а Кэй натянуто улыбнулся, продолжая рассматривать его ладонь.

– Он может быть полезен мне на кухне, – объявил сенешаль, отпустив мальчика. – Ты умеешь готовить?

– Немного, господин… но я хочу научиться. – Мальчик засмеялся искренне и дружелюбно. Его не беспокоил жесткий тон Кэя.

Итак, все устроилось. Белоручка отошел изящно и живо, в отличие от скрытного поведения Кэя, и я подумала, что на кухне мальчик пробудет недолго. Но я была уверена, что кухарка проследит, чтобы с ним обращались хорошо.

После этого вечер прошел спокойно, но, когда Артур заснул, я долго лежала без сна, рассматривая его профиль при свете луны и думая о возвращении Ланса.

Казалось, бретонец чувствовал себя раскованно с Артуром и со мной, и рыцари радовались его возвращению. Я же радовалась вернувшейся энергии Артура и непринужденной дружбе, объединившей нас троих так же, как раньше.

Каковы бы ни были чувства Ланселота, он, похоже, совладал с ними, пока был в Уоркворте. В его поведении ничто не указывало на какие-то перемены после нашей встречи под ивой. Я почти поверила, что поцелуя никогда не было и, если соблюдать осторожность, он никогда не повторится.

Пока мое внимание было сосредоточено на Артуре, который стоял между мной и Ланселотом, я оставалась спокойной.

Песня бессонного дрозда наполнила ночь, звонкая и полная неудержимого веселья, – ни одна другая птица не поет так прекрасно и так самозабвенно, она заставила меня думать об Артуре.

Я посмотрела на своего мужа в последний раз и улыбнулась, засыпая.