Приближался Самхейн, и в Камелот стали возвращаться рыцари, которые на лето разъезжались по своим делам. Зал заполнили знакомые лица, люди обменивались новостями и шутками.

Из Бретани приехал Боре и привез с собой брата Лайонела, который при дворе появился впервые. Лайонел оказался менее хвастливым и общительным, чем его брат, но с таким же большим чувством юмора. Дагонет и эти братья часто веселили нас за трапезой.

Ко двору вернулись Пеллеас и Нимю, которые принесли свои брачные клятвы в святилище Эйвбери в ночь полной луны. Я наблюдала за ними и поняла, что их союз был таким же уютным и спокойным, как наш брак с Артуром. Возможно, в нем отсутствовала радость любовной романтики, но зато он был прочным. Если бы мне предложили выбирать, я бы выбрала то, что уже имела.

В середине зимы мы узнали, что Тристан женился на какой-то девушке из Бретани. Я замерла, гадая, знает ли Изольда, и надеясь, что она пребывает в неведении. Но что было бы, если бы женился Ланс… Разве я не хотела бы знать? Сама мысль об этом разбила бы мне сердце. На глаза навернулись слезы. Схватив плащ Игрейны, я поднялась на смотровую башню на крыше дома. Юный часовой уважительно кивнул мне и оставил меня наедине со своими думами. Натянув поплотнее капюшон, я прислонилась к оконной раме и рассматривала сверху землю, дожидаясь, пока мое сердце успокоится и высохнут слезы на глазах.

Полная луна высветила покрытые снегом холмы, и в сияющей голубизне ночи можно было увидеть только самые крупные звезды. Далеко внизу рощицы и лесные чащи казались черными пятнами, и то здесь, то там маленький золотой огонек усадьбы говорил о присутствии человека.

Я внимательно следила за одним из них, размышляя о людях, живущих там. Была их жизнь счастливой или печальной, страдали ли они от одиночества, или все их желания исполнялись? Что они знали о горестях и потерях, надежде и сомнениях? Любили ли они когда-нибудь? Или они были среди счастливцев, кому досталось благословенное счастье разделенной любви? А может, это мы втискиваем любовь в удобные нам рамки?

Мысль эта оказалась для меня новой, и я задумалась об этом, пытаясь рассмотреть ее с двух сторон.

Взять, например, Моргану с ее любовными порывами и честолюбием, которые были так плотно сплетены, что даже она сама не могла разобраться в клубке своих страстей. Казалось, она была не способна отделить одно от другого.

Полной противоположностью ей были Грифлет и Фрида, надежные и спокойные в своих отношениях друг к другу, но так же твердо, как и Моргана, преданные своему делу. Я подумала о главном псаре и о девушке-саксонке с особой нежностью и помолилась, чтобы их жизнь не стала такой сложной, как жизнь Ланса и моя.

Или Тристан и Изольда. Вот вам пара трагических любовников! Само воспоминание об их своенравном, эгоистичном поведении вызывало в равной степени боль и досаду, и я вернулась в своих мыслях к Пеллеасу и Нимю. Как и у Эниды и Герайнта, история их совместной жизни только начиналась, и я не знала, сумеют, ли такие непохожие друг на друга люди прожить многие годы вместе. Хотя, если на то пошло, неужели прочность и продолжительность брака являются истинным мерилом любви? Может быть, у некоторых супружеских пар брак продолжается больше из-за упрямства, а не благодаря прочной любви…

Любовь определяет судьбу человека! Любовь девы с лилиями была короткой и безответной, и все же я не могла сказать, что она не была прекрасной, по крайней мере, для нее…

Или любовь Паломида к Изольде, которую он превратил в идола, не имеющего ничего общего с тем, кем она была в реальности. Но боль от понимания того, что он никогда не сможет обладать ею, заставила его уехать на неизведанный Восток в поисках каких-то миражей, способных вытеснить ее из его сердца. А чувства тех, которых отвергли раз и навсегда? Бедивер, спокойно воспринявший выбор, который сделала Бригит. Гавейн, ставший циничным и распутным после расставания с Рагнеллой… Все это, разные проявления любви.

Мне и в самом деле казалось, что каждого из нас любовь изменила. Как, почему, каким образом и по какой причине – это было выше моего понимания, может быть, мне никогда и не суждено будет понять это. Но ее сила потрясала, и едва ли можно было назвать ее нелепой… В конце концов, любовь к мужчине заставила меня почувствовать себя женщиной, желанной и нуждающейся в защите, что и привело меня сюда, где, сидя в лунном свете, я дрожала от холода.

Похоже, здесь можно простудиться, подумала я и, грустно улыбнувшись часовому, стала медленно спускаться по лестнице.

Мне не понять всех странностей любви, достаточно знать, что она существует и прочно поселилась в моем сердце.

– Думаю, летом нам надо устроить турнир, – сказал Артур однажды апрельским вечером, – объединить его с ярмаркой лошадей и дать Гвину возможность показать свою новую породу. Может быть, заодно соберем и Круглый Стол.

Это должно было стать первым собранием Братства в Камелоте, и я улыбнулась от радостного предвкушения праздника. Можно было похвастаться новым домом.

– Кроме того, – добавил Артур, – посмотрев на меня искоса, – мы женаты уже десять лет, и мне хотелось бы это отметить.

Сам факт, что он вспомнил об этом, заставил меня засмеяться от удовольствия.

К нам стекались воины и рыцари, знать и представители всех наших союзников. Приехали многие с юга и запада: Герайнт с Энидой, Марк с Изольдой, Константин из Корнуолла. Его отец, Кадор, приехать не смог, потому что упал с лошади и сломал ключицу. Однако сын его достойно представлял отца.

Приехал даже Пеллинор, но я отметила, что Ламорак остался в Рекине, где он теперь жил. Учитывая, что Гавейн вернулся ко двору, это можно было считать мудрым решением.

Пелли поседел и постарел, хотя держался по-прежнему прямо, а глаза были такими же молодыми, как раньше. Он шел через зал с малышом на плече, купаясь в счастье отцовства. Его взрослые дети уже давно сделали его дедом, и смотреть, с каким обожанием он относится к своему младшему сыну, было и забавно, и трогательно.

– Я наконец-то перестал гоняться за идеалом, госпожа, – сказал он, как бы оправдываясь. – Моя жена отличная хозяйка, да и я не молодею. Теперь у меня есть этот парнишка, и я собираюсь сделать из него самого лучшего рыцаря. Поздоровайся с королевой, Персиваль, – сказал он, а озорник издавал радостные звуки и тянул отца за ухо.

Мы размещали гостей повсюду – в доме, в селении, даже в походных лагерях на лесных лужайках. На лугах вокруг холма неожиданно выросли шатры. Рядом с полем, где должны были проходить состязания, Кэй соорудил трибуну. Праздник обещал быть самым роскошным из всех, что были до этого, и Кэй старался как можно лучше организовать его.

Утром в первый лень праздника мы с Артуром стояли рука об руку и ждали, пока трубач подаст сигнал к началу состязаний. Праздник должен быть веселым, как все каэрлеонские собрания, и роскошным, как лондонское. Он будет воплощением всего, о чем мы мечтали. Единственное, о чем я жалела, это то, что рядом не было Ланса.

– Могла ли ты поверить, – Мечтательно сказал мой муж, когда в чистом воздухе разлились серебряные трели, – что мы доживем до этого?

– Нет… да… – я засмеялась, припомнив, какими юными и неопытными мы были когда-то, и подумав, что до тех пор, пока Артур жив, в Британии возможно все.

Открытие турнира началось торжественным проходом рыцарей по полю. Они шли в колонну по одному, одетые в самые нарядные одежды. Лошади вычищены, крупы блестят, украшения на уздечках сверкают под утренним солнцем. Рядом с каждым рыцарем ехал паж на лошади той же масти. Нарядные и яркие, они образовали круг по краю поля, над которым весело полоскались под ветерком флажки и штандарты.

Именно тогда Бедивер вынес штандарт с Красным Драконом. Рядом с рыцарем, чинно сидя в седле, ехал Мордред. Они доехали до центра круга и ждали, пока трубач даст сигнал общего сбора.

Медленно и торжественно каждый поворачивал свою лошадь ко всем четырем частям света. Пока они делали это, штандарты и флаги мелких князей склонялись в приветствии, как полевые маки, пригибаемые ветром.

Закончив маневр, Бедивер и его паж направились прямо к нашей трибуне. Серьезно и четко Мордред отдал нам честь. Его черные волосы блестели под солнцем, а на рукаве его желтой туники блестел значок Оркнеев.

В ответ Артур тоже отдал честь, и какой-то момент отец и сын смотрели в глаза друг другу. Когда. Бедивер развернул лошадь и двинулся через поле, я сжала руку Артура, и он весело улыбнулся в ответ.

Первые три поединка прошли спокойно, под громкие выкрики болельщиков, которые поддерживали соперников, но около полудня на краю поля началась какая-то суматоха, и на поле выехал незнакомый воин.

Он не носил значка, и на его щите не было никакой эмблемы.

Его шлем не был похож на другие шлемы, которые мне доводилось видеть. Он был более вытянутым, чем римские круглые шлемы, с пластинками, закрывающими нос и щеки, которые делали его лицо неузнаваемым, и кольчужным воротником, который прикрывал его шею сзади.

Незнакомец не спеша проехал к центру поля, медленно поворачивая коня на все четыре стороны, а потом бросил вызов членам Круглого Стола.

Такого прежде не случалось, и Артур задумчиво щурил глаза, приглядываясь к незнакомцу.

Крича и наскакивая друг на друга, рыцари спорили, кому принимать вызов, и, наконец, Гавейн, заявил, что он, первый рыцарь короля, имеет право встретиться с незнакомцем, и выехал ему навстречу.

Мужчины молча сошлись в центре поля, с достоинством поклонились друг другу и отвели лошадей в противоположные концы. Когда они взяли копья наперевес, Артур пробормотал, что манера незнакомца вести бой напоминает ему манеру Паломида.

Но так как недавно мы получили известие, что Паломид из Равенны уезжает в Константинополь, мы знали точно, что это не наш араб.

Состязание между Гавейном и незнакомцем началось довольно спокойно, но они делали выпад за выпадом, и ни один не мог сбросить противника с седла. Наконец лошадь незнакомца от усталости немного шарахнулась в сторону, и удар Гавейна сбросил рыцаря на землю.

Развернув своего коня, Гавейн устремился к незнакомцу, держа копье так, как будто собирался проткнуть упавшего человека. Я затаила дыхание, испугавшись, что в пылу состязания оркнеец забыл, что это всего лишь турнир. В последний момент тот поднял копье и натянул поводья так сильно, что его лошадь присела и попятилась. Но к этому времени незнакомец уже был на ногах, с мечом в руке и готов к схватке.

Состязание продолжалось. Успех переходил от одного к другому. На каждом из них была кольчуга, поэтому, хотя они и наносили друг другу небольшие раны, крови было немного.

Все кончилось внезапно. Гавейн поскользнулся на траве, и в секунду незнакомец оказался над ним.

Победитель наклонился и что-то сказал Гавейну, потом поднялся и подал своему сопернику руку.

Гавейн колебался всего секунду, прежде чем принял помощь. Вдвоем они хлопали друг друга по спинам и говорили какие-то приветственные слова, а потом стащили свои шлемы.

– Ланс! – крикнул Артур, и мое сердце подпрыгнуло, а на поле поднялся приветственный рев.

От неожиданной радости я подалась вперед, когда бретонец преклонил перед нами колено.

– Ваши светлости… я и в самом деле обнаружил, что не могу жить вдали от Камелота. – Его голубые глаза смотрели преданно, а радость от возвращения, которой светилось его лицо, могла сравниться только с радостью Артура. – Куда бы я ни уезжал, двор Пендрагона зовет меня обратно…

Он тут же повернулся в мою сторону и улыбнулся мне, и мы смотрели друг на друга с нескрываемым восторгом.

– Вы мои король и королева, и мое место с вами, – сказал он просто.

– Но почему ты явился инкогнито? – спросил Артур.

– Просто для того, чтобы позабавить их. – Ланс пожал плечами и посмотрел на меня. – Кроме того, я хотел удивить тебя.

Артур откинул назад голову и захохотал.

– Лучшего способа отпраздновать состязание в Камелоте и не придумаешь! Давай поднимайся сюда и расскажи мне, где ты достал этот шлем.

Ланселот подошел к нам и сел рядом с Артуром, как когда-то сидел прежде. Вертя в руках странный головной убор, он рассказал, что нашел его на саксонском рынке в Кентербери.

– Купил его за золотые монеты, которые ты мне дал, когда я приехал к тебе в первый раз. Торговец утверждал, что такие шлемы на континенте носят люди, которых зовут бургундцами.

Мужчины немедленно стали изучать шлем, забыв про все на свете.

Видя их снова вместе, я чувствовала спокойную радость. Наконец моя мечта осуществилась. Все, о чем я мечтала, было здесь, рядом со мной: ребенок, которого нужно было растить, любовь, которую можно было делить с любимым, и муж, которым я восхищалась.

Я медленно оглядела поле, отыскивая своих товарищей, людей, которых Мерлин называл членами Круглого Стола.

Артур называл их цивилизованными людьми, которые живут по закону, Гавейн – рыцарями чести и достоинства. Кэй говорил, что они самые блестящие придворные в мире. Это моя семья, восторженно думала я.

Мой взгляд устремился к Камелоту, поднимающемуся на холме во всем своем великолепии, а потом вернулся к двум мужчинам, которые были мне так дороги.

Несомненно, впереди у нас была замечательная жизнь.