Мой учитель Катбад говаривал, что бывают времена, когда наши мойры пересекаются вновь и вновь с судьбами других людей и это формирует наши жизни… раз и навсегда, а мы об этом даже не подозреваем. Таким временем стало лето в Карлионе.

Как большинство римских городов, Карлион построен на высоком берегу реки и имеет в своем центре прочную крепость. Когда-то из ее ворот выходили легионеры и маршировали по мощеным улицам мимо таверен и лавочек, мимо бань и амфитеатра, прилепившегося к стенам укрепления снаружи. Теперь горожане говорили больше на кельтском наречии, чем на латыни, а под сенью стен пришельцы как попало строили все новые и новые круглые дома и хижины под соломенной крышей.

Однако даже в смутное время, когда ушли легионы, а страной правили тираны, люди оглядывались на руины империи и вспоминали дни величия. Поэтому, когда Мерлин заявил, что Артур Пендрагон должен стать верховным королем и залечить раны, оставленные политическими междоусобицами, жители Карлиона приняли его слова близко к сердцу. Здесь он был коронован, здесь провел первый Круглый Стол и сюда – хоть и непреднамеренно – мы приехали отпраздновать день урожая и провести турнир. Неважно, что наша резиденция была в Камелоте. Карлион считал себя городом верховного короля и радостно приветствовал нас, когда мы пересекали мост через Аск.

Кроме трех действующих бань и амфитеатра к достопримечательностям города относилась базилика форта. Я никогда не видела более впечатляющего здания: сотни футов в длину, с полукруглой апсидой в конце нефа и с колоннадами приделов с каждой стороны. В центре могучие колонны подпирали на высоте нескольких этажей свод крыши, а солнечные лучи, проникавшие сквозь верхний ряд окон, делали неф необыкновенно легким и воздушным. Великолепное здание для Круглого Стола, и мы с Кэем принялись приспосабливать его под зал.

Не мы одни готовились к этому событию. Горожане растягивали цветную материю и украшали ею стены, корзины с цветами вывешивали на карнизах и козырьках ворот, и даже вывели на улицы танцующего медведя.

Мы с Артуром поселились в удобных покоях крепости. Поскольку здесь не было сада, по утрам, прежде чем начать день, я часто спускалась к реке. Это давало мне возможность почувствовать под ногами землю, кожей ощутить зеленый лист дерева, раскрыть сердце навстречу птичьему пению. Во время одной из таких прогулок я столкнулась с поводырем медведя, который вел в амфитеатр большого косматого зверя.

– Как и всему живому, ему необходимо немного свободы, – объяснил человек, а я старалась разойтись с ним так, чтобы он оказался между мной и зверем. Дрессировщик бросил на меня быстрый одобрительный взгляд, по всей видимости, опасаясь королеву не меньше, чем я опасалась его медведя. Довольный, что я не нарушу распорядок дня животного, поводырь пригласил меня в амфитеатр:

– У него, как и у людей, есть свои симпатии и антипатии. Но если зверь много двигается, то обычно остается добродушным, – ласково заметил он.

В проходе, ведущем на арену, мы миновали нишу, в которой стояла статуя Немезиды, богини судьбы. Ее вид напомнил мне слова Элейн: что бы ни произошло с Ланселотом, все останется на моей совести. Я содрогнулась, словно услышала посланное в мой адрес проклятие, и помолилась богине за Ланса. Потом поспешила за поводырем, который уже вступал на арену.

Оказавшись внутри здания, дрессировщик отстегнул цепь от ошейника зверя, тот замотал головой, втянул ноздрями воздух и неуклюже засеменил по арене. Найдя место, где было больше всего песку, медведь опрокинулся на спину, как только что расседланная лошадь, и затряс всеми четырьмя лапами. Потом схватил себя за заднюю ногу, раскачиваясь, сел на хвост и, растопырив передние лапы, озорно посмотрел на нас поверх огромного выпяченного живота. Я засмеялась его кривляниям, и зверь закивал головой, словно одобряя мое веселье. Было приятно думать, что даже медведь радуется нашему приезду.

В течение следующих недель мы рассылали приглашения рыцарям Братства и оповещали о предстоящем турнире. Следовало подготовить жилье, продумать меню, организовать развлечения. И все это к середине июля, когда верховный король возвратится после посещений королей-вассалов.

Артур прежде всего решил встретиться с Иллтудом в монастыре в Ллантвите. Я пожалела, что не поехала с ним, потому что любила этого принца-воителя, который сделался монахом и превратил свое поместье в монастырь. Иллтуд уважал воинскую проницательность Артура и, понимая, что нашим конникам постоянно требовались свежие, хорошо вымуштрованные лошади, основал конюшни для воспитания жеребят.

Во время встречи они должны были решить вместе с Гвином, каких лошадей растить для сражений, каких для походов, а каких продавать для хозяйственных нужд. Я улыбнулась, представив себе безгрешного христианина и скотовода в одном лице.

Потом королевская свита отправилась в горную крепость в Динас Пауис, где они охотились с неряшливым Пулентисом, хозяином форта, на водоплавающую птицу, восхищались его новыми свиньями и неумеренно потребляли медовое варево в небольшом доме, который владелец называл залом. Зато в Демеции они ели с оловянных тарелок и говорили на латыни с мудрым благородным Агриколой. Там-то Гавейн и оставил застолье, чтобы пойти посмотреть на отшельника, который, по слухам, жил в каменной пещере посреди скал. Такой интерес рыжеголового человека удивил меня и поразил даже Артура.

– Кажется, философия отнимает у племянника все больше и больше времени, – заметил он.

Гавейн так и не присоединился больше к королевской свите, хотя на праздник урожая должен был прибыть вовремя. После прошлого года вряд ли он захотел бы еще раз пропустить турнир.

Время праздника приближалось, и в Карлион хлынули толпы самого разного народа. Крестьяне из окрестных и дальних селений съезжались, чтобы отмстить день урожая. Короли-вассалы и их военачальники прибывали для участия в собрании Круглого Стола и в турнире. Многочисленные мимы, акробаты, шпагоглотатели и жонглеры собирались демонстрировать свое искусство на всех углах города.

За два дня до начала встречи рыцарей Круглого Стола Гвин и Идер сопровождали меня в прогулке по городу. В одном месте мы остановились, чтобы насладиться представлением – предприимчивый юноша нашел в амфитеатре несколько масок и теперь изображал то кокетку, то тирана, в зависимости от того, какую маску надевал на лицо. Я от всей души смеялась его жестикуляции, а про себя отмстила не забыть приказать повару послать ему что-нибудь за его труды.

Маленькая девочка, дочь цветочницы, подбежала к лошади, сунула в руку мне букет и тут же, хихикая, скрылась за юбкой матери. Я поблагодарила обеих за подарок, сказав, что полевые маки – мои любимые цветы.

На площади собралась толпа, чтобы посмотреть на танцующего медведя. Поводырь нацепил зверю на нос прочный кожаный намордник, а сам крепко держал цепь, чтобы уберечь от несчастья напирающих людей, почтительно и с восхищением разглядывающих медведя. Они посчитали животное талисманом, еще больше связывающим их с Артуром.

– Вот он, тезка вашего мужа, – рассмеялся Гвин, намекая на созвучие имени Артура с кельтским названием медведя. – Похоже, он может дать королю несколько уроков танцев.

Я рассмеялась, зная, что Артура тоже потешила бы шутка. Зверь стоял на задних лапах. Словно гигантский человек с огромной головой, он опустил плечи и выпятил вперед невероятных размеров живот. Поводырь заиграл веселый мотив, и медведь, подпрыгивая на толстых, коротких ногах, пошел вокруг площади вслед за хозяином. Он весь расхлябанно извивался, словно на самом деле танцевал.

И смех, и песня толпы были так заразительны, что медведь закивал головой в такт музыке. Потом замер и в упор посмотрел на меня. Я удивилась, неужели он вспомнил то утро на арене? Не подумав, я протянула в качестве подарка свой букетик цветов.

Как молния метнулась в мою сторону лапа, кривые когти разодрали ткань на рукаве, прежде чем выхватили букетик. Толчок зверя был настолько силен, что я упала на мостовую. Толпа ахнула.

Идер, который был вдвое ниже медведя, стал карабкаться ему на спину, зажав в руке кинжал и посылая проклятия. Повиснув у хищника на плечах, коротышка раз за разом погружал клинок в густой мех и жир, прикрывающий затылок зверя.

Медведь яростно затрясся, вырывая цепь из рук поводыря. На секунду притихшая толпа взревела снова. Одни бросились прочь, другие окружили Идера и хищника, пытаясь оторвать взбесившегося уэльсца от их талисмана, кто-то нападал на животное, помогая Идеру.

Кровь хлестала повсюду: на меня, на камни мостовой. Я с ужасом смотрела, как надо мной молотили руки, ноги и челюсти, то отодвигаясь в сторону, то приближаясь к самой голове. Крики, стоны и бесконечный рев доносились из живого кома, и тот вдруг рухнул под собственным весом на землю.

Наконец наступила тишина. Людской ком начал распадаться, и я поднялась на ноги. Там и сям я видела пораненные руки, разбитые носы, но, кроме Идера и медведя, все были больше потрясены, чем искалечены.

Не говоря ни слова, Гвин оттащил брата от неподвижного зверя, а дрессировщик опустился на колени подле умирающего животного. Море крови растеклось по булыжной мостовой, и из груди моей вырвался стон. Я так же не хотела смерти медведя, как не хотела гибели Ланса, и меня охватило горькое ощущение никчемности своей судьбы. Толпы любопытных горожан беспомощно смотрели на свой талисман и что-то в ужасе бормотали.

Идер никак не мог отдышаться на руках брата. Он был весь покрыт кровью, хотя никто не мог бы сказать, чья это кровь: его или медведя.

Вся дрожа, я встала рядом со своим спасителем на колени и взяла его руку. Глаза коротышки бесцельно блуждали, и я испугалась, что он встретит из-за меня свою смерть.

С неимоверным усилием Идер остановил взгляд на моем лице и тяжело прохрипел:

– Теперь, когда Ланселота нет на свете, я хотел бы занять его место, миледи.

Его просьба была настолько неожиданной, что на секунду я лишилась дара речи, но, прежде чем успела ответить, Идер потерял сознание.

– Он всегда был романтиком, – объяснил Гвин, пожимая плечами. – Хотел стать вашим защитником с тех пор, как впервые увидел вас. Наверное, единственный при дворе, кто обрадовался уходу Ланселота.

В изумлении я не отрывала глаз от обоих Мужчин и размышляла, что уж слишком оба они не в себе.

– Клянусь, я и не подозревала… – выдавила я.

– В этом нет ничего особенного, ваше величество. Любой знает, что бретонец был вашим фаворитом, а поскольку он являлся и лучшим воином королевства, естественно, что вы сделали его своим защитником. Чего вы на самом деле не знаете, так это сколько мужчин готовы оспаривать эту честь, – Гвин проказливо улыбнулся мне и обратил взор на брата. – Идер больше напуган, чем ранен. Пара дней ухода – и он снова будет на ногах.

В этот момент ко мне протолкалась Элизабель – ее нарядное платье было так же заляпано грязью и кровью, как и мое. Она настояла на том, чтобы осмотреть мою руку, которая, к удивлению, даже не оказалась задетой, когда медвежьи когти рвали мне рукав.

– Нам лучше уйти, миледи, – она предложила мне руку. – Вам нужно причесаться, да и все остальное не мешает привести в порядок.

Я кивнула, обрадованная подоспевшей помощью, поднялась с колен, и мы отправились к крепости. И Элизабель, и Гвин оказались хорошими няньками: я провалялась до вечера, а Идер встал на ноги к исходу следующего дня. Он передвигался осторожно, как человек, оберегающий помятые ребра, но, кажется, обошелся без серьезных увечий и, похоже, не собирался принимать участие в турнире.

С момента исчезновения Ланса у меня вошло в привычку приглашать каждый вечер за стол рядом с собой одного из воинов. И в первый же вечер после возвращения Идера ко двору он сидел подле меня. Так я хотела всем показать, что ценю проявленную им ради меня доблесть. На самом же деле я испытывала большее сострадание к медведю, чем к человеку. Но мы дружески болтали, и я с облегчением поняла, что из-за своей природной застенчивости Идер не станет продолжать попыток сделаться моим защитником.

В тот год мы решили сначала провести заседание Круглого Стола, потом турнир и лишь на третий вечер великий праздник урожая. Когда члены Братства рассаживались по местам, я заметила, что Инид и Герайнт по-прежнему счастливы вместе, хотя никаких следов беременности – настоящей или прошлой – я не увидела. А вот Иронсид был так сражен темноволосой королевой, что торжественно преподнес ей букетик цветов, когда проходил мимо. Этот жест мне показался таким странным для старого грешника, что я не смогла сдержать улыбки. Все-таки, несмотря на гнусную историю у переправы, за его шумливостью пряталась сентиментальная натура.

Агрикола прибыл с длиннолицым бледным племянником на плече, а Багдемагус гордо прошагал к стулу, объявляя всем, кто мог слышать его по пути, что люди Дорсета просили его стать постоянным связным между ними и высоким двором. Я не удивилась, что не приехали Нимю и Пеллеас. Они счастливо жили в своем отдаленном крошечном владении, а поскольку Нимю так много времени провела с нами прошлой осенью, трудно было рассчитывать на ее появление, если только Артуру не грозила беда.

Казалось странным, что в зале нет ни Пеллинора, ни Ламорака. До сих пор Пелли не пропустил ни одного заседания Круглого Стола, и весь день я ловила себя на том, что поглядываю на дверь, ожидая, что вот-вот в базилику вломится могучий военачальник из Рекина.

Новости этого года в основном оказались мирными – больше чем обычно переселенцев пересекло Северное море и обосновалось на побережье Нортумбрии, за Стеной. Уэль, сын Кава, не давал покоя соседям, но разве такое не случалось и раньше? Все согласились, что наконец нам удалось достигнуть мира, и произнесли по этому поводу немало тостов и поздравлений.

Артур рассказал о том, как изучал «Эдикт», но воздержался от прямых споров по поводу того, какие нам нужны законы, и перевел разговор на торговлю. Пикты с готовностью согласились привозить нам свое вересковое пиво в обмен на «кость» каракатицы с восточного побережья и соль из Дроутвича. Кельты меняли бочонки с сельдью на пряжки и сбрую ирландского ювелира из Мота в Регеде. Когда-то девчонкой я завороженно наблюдала, как к моему дню рождения он выделывал брошь с голубой эмалью. Годы спустя мы с Артуром заказали ему золотые с красным шишечки для рыцарей Круглого Стола, и с тех пор он прославился на всю Британию. И вполне заслуженно.

Вечером, когда собрание рыцарей подошло к концу, на меня внезапно налетел племянник Агриколы Вортипор и заносчиво объявил, что выделенные ему апартаменты совершенно не годны.

– Можешь устроиться на лугу в лагере, как остальные воины, – заметила я с плохо скрываемым раздражением. – Мы думали, ты захочешь расположиться в крепости вместе с дядей, но шатер нетрудно натянуть на краю леса.

– Конечно, я останусь с дядей, – ответил знатный юнец, ухитрившись невероятно презрительно задрать свой длинный костлявый нос. – Но мы оба, и он, и я, привыкли к тому, чтобы у каждого были собственные покои. А крошечные комнатки, которые вы нам выделили, вряд ли можно назвать покоями.

– Безусловно, нет, – согласилась я, не желая серьезно относиться к его жалобам. И, повернувшись к Инид, дала понять придворному, что разговор окончен. – Ты свободен.

– Не люблю этого человека, – призналась Инид, когда Вортипор отошел от нас.

– Он просто бедный родственник, стремящийся использовать положение своего дяди, чтобы заработать себе состояние, – ответила я королеве Девона, поскольку считала Вортипора не опасным, а просто надоедливым.

– Сразу не поймешь, какие неприятности могут устроить за спиной такие люди, – ее слова прозвучали так резко, что я остановилась и внимательно пригляделась к ее лицу. Инид казалась довольной собой и жизнью, не то, что во время нашего последнего разговора, и все же в ее взгляде сквозило что-то напряженное.

– Ты послушалась моего совета о ребенке?

– Нет. Герайнт хочет либо своего, либо никакого. Но я основала при дворе школу хороших манер и, когда есть время, помогаю учить подростков. Это немного помогает. – Она открыто и честно улыбнулась мне, как улыбаются люди, привыкшие прямо смотреть жизни в глаза и принимать то, что видят. – Странно, что получается совсем не то, чего ты ожидаешь.

– Очень странно, – согласилась я, и мы обе грустно рассмеялись.

– Самые нелепые вещи происходят с воинами Герайнта. Они сидят здесь в зале, кормятся за нашим столом, пьют наше вино, ездят на лучших лошадях, носят великолепные одежды… и все для того, чтобы просто находиться рядом, быть в случае необходимости под рукой. Но довольно ли этого? Нет. Радуются ли они, что живут с семьями в мире и безопасности? Нет. Ищут ли они, чем занять свою голову? Нет. Они требуют новое оружие, а потом начинают выискивать людей, против которых его применить. Недавно они стали обвинять меня, что им не хватает войн, утверждали, что до моего появления сражений и стычек у них было предостаточно. Силы небесные! Ты думаешь, они оценили, что перемирия Артура и дипломатия Герайнта сделали ненужными все убийства? Вот уж поистине смешно.

Я всем сердцем согласилась с ней, припомнив замечание Кэя о расплате за мир.

Внезапно Инид переменила тему и улыбнулась мне:

– Герайнт заинтересовался сводом законов, о котором говорил Артур. Я думаю, муж попросит свиток на время, когда он станет не нужен верховному королю.

– Отдать свиток?! – воскликнул вечером Артур, когда я упомянула о нашем разговоре. – Бедняга и так протерт чуть ли не до дыр. Может, удастся найти монаха, который сделает с него копию. Герайнт упоминал, что его люди стали неспокойны – некоторые даже предположили, что он лишился мужества. Боюсь, как бы он не выкинул какую-нибудь глупость, чтобы только доказать, что они ошибаются. Кстати, ты получала известия из Рекина?

– Нет… – я медленно покачала головой. – Полагаешь, Пелли все еще не доверяет Гавейну?

– Сомневаюсь. Ты же помнишь, принц Оркнейский в прошлом году дал мне слово. – Артур опустился на край кровати и, прежде чем забраться под одеяло, посмотрел на месяц в окне. – Пелли, вероятно, волочится за очередной юбкой. Меня больше беспокоит Агрикола. У него неприятности с племянником. Вортипор настаивает на наследственной, а не выборной преемственности трона и, судя по всему, после смерти Агриколы постарается сразу же захватить власть, не считаясь с тем, кого захочет провозгласить народ.

– Но это же тирания! – Я кончила заплетать косу и направилась к кровати. – Без сомнения, люди сумеют настоять на своем праве решать, кому быть королем!

– Трудно сказать. – Артур взбил подушку и, громко зевнув, отвернулся к стене. – Мне его намерение вовсе не нравится.

Хотя я и не видела лица Артура, но почувствовала его отвращение к собственному сыну. Сначала я хотела напуститься на него, упрекнуть его в том, что он отдалился от мальчика, сказать, что стоит дать тому возможность проявить себя, и муж найдет его очаровательным и полным стремления угодить. Но при дворе было много гостей, и время казалось неподходящим для ссор. Поэтому я погасила светильник и со вздохом залезла в постель.

Завтрашний день обещал быть беспокойным.