Глава 1

Женщина

Он по опыту знал, что взрослые всегда задают такие глупые вопросы. Спрашивают, спрашивают… о том, что и младенцу давным-давно известно. Но им непременно надо знать ответ. Особенно когда так хочется заняться чем-нибудь другим, каким-нибудь стоящим делом, хотя бы погонять по тротуару большущий красивый мяч. Вот и эта леди — пристала как репей. Наклонилась над ним, добрая такая и внимательная, а сама не дает ему поиграть.

— Боже, какой большой мячик и такой маленький мальчик!

Ну, любому видно, что мяч — большой. Зачем говорить об этом? Почему бы ей не пойти к себе домой?

— Сколько же тебе годиков?

Для чего ей знать — сколько?

— Пять с плавиной, сколо шесть.

— Подумать только! И чей же ты малыш?

Чей-чей… Зачем ей знать, чей он малыш? Ведь не ее же — с первого взгляда видно.

— Мамочкин и папочкин, — снисходительно промямлил он.

Чей же еще он может быть?

— А как зовут твоего папу, дорогуша?

Она что, с Луны свалилась? Вообще ничего не знает? А-а, она, видно, о том непонятном и чужом имени, не привычном «папа», а о редко нужном, которое у папы вроде как для пущей важности.

— Миста Морэн, — заученно отчеканил он.

Тут леди сказала что-то про изюм:

— Как изумительно! — И мигом спросила: — А у тебя есть братья и сестры?

— Не-а.

— Ай-ай-ай, какая жалость! Разве ты по ним не скучаешь? Как же можно скучать, когда их у тебя никогда не было?

Он, однако, смутно ощущал, что в их отсутствии есть и его вина, поэтому тут же поспешил с оправдательной заменой:

— Зато у меня есть бабушка.

— Вот здорово, правда? И она живет здесь с тобой?

Бабушки всегда живут отдельно, неужто она и этого не знает?

— Она живет в Гаррисоне. — При этом слове ему пришла в голову еще одна замена. — А там еще есть тетя Ада.

Неужто она так и не даст ему погонять мяч?

— Ого, так далеко! — подивилась леди. — А ты хоть раз ездил туда повидаться с нею?

— А то! Когда маленьким был. Только доктор Биксби сказал, что я очень шумлю, и мамочка увезла меня домой.

— Доктор Биксби — это доктор твоей бабушки, дорогуша?

— Ну да, он к ней часто приходит!

— Скажи мне, малыш, ты уже учишься?

Какой оскорбительный вопрос! Нет, за кого она его принимает — за двухлетнего, что ли?

— А то! Я хожу каждый день в детский сад, в подготовительный класс, — важно заявил он.

— А чем вы там занимаетесь, дорогуша?

— Мы рисуем уток, кроликов и коров. Мисс Бейкер дала мне золотую звезду за то, что я нарисовал корову.

Когда же она уйдет и оставит его в покое? Наверное, полдня уже с нею прошло без толку. За это время можно бы уже сгонять мяч до угла и обратно.

Он попытался обойти женщину сбоку, и она наконец-то все поняла:

— Ну, беги, играй, больше я тебя не задержу.

Она легонько похлопала его по затылку и пошла себе дальше, одарив его через плечо очаровательной улыбкой.

И вдруг из открытого окна первого этажа, затянутого сеткой, раздался голос его матери. Она, наверное, сидела там все это время. Через сетку можно было видеть все, что происходит на улице, зато с улицы через нее ничего не было видно — он обнаружил это очень давно.

— Что говорила тебе эта милая леди, Куки? — покровительственно поинтересовалась она.

Взрослый уловил бы в ее голосе нотку явной гордости: ведь это ее отпрыск до того хорош во всех отношениях, что даже привлекает внимание прохожих…

— Хотела знать, сколько мне лет, — рассеянно ответил он и тут же обратил внимание на более важное дело: — Мамочка, смотри! Смотри, как высоко я его подбрасываю!

— Да, милый, но не бросай слишком высоко, а то он может закатиться в канаву.

Мгновение спустя он уже позабыл обо всем. Так же, как и его мать.

 

Глава 2

Морэн

Пока Морэн ходил на ленч, ему звонила жена и просила перезвонить, когда он вернется.

Это нисколько его не удивило: такое случалось довольно часто, чуть ли не через день. Морэн сразу же подумал, что, скорее всего, она хочет попросить его что-то купить по дороге домой. Затем, поразмыслив, решил, что вряд ли это так: ведь, не застав его, Маргарет могла передать просьбу через их телефонистку. Если только, разумеется, дело не нуждается в более подробном объяснении и его не очень удобно передавать через посредника.

Он решил воспользоваться послеобеденной раскачкой, пока пища переваривается в желудке и делать ничего особенно не хочется, и позвонить жене.

— Ваша жена на линии, мистер Морэн.

— Фрэнк… — Голос Маргарет звенел на грани эмоционального взрыва, и он сразу же, не успела она еще толком произнести его имя, понял, что речь пойдет не о покупках.

— П-вет, дорогая, что случилось?

— Ах, Фф-рэнк, я ужасно рада, что ты вернулся! Я… Господи, не знаю, что и делать. Пришла телеграмма от Ады, полчаса назад…

Ада была ее незамужней сестрой, жившей на севере штата.

— Телеграмма?! — переспросил он встревоженно. — Что за телеграмма?

— Да вот же. Слушай, я ее тебе прочитаю. — Маргарет понадобилась секунда или две: пришлось, вероятно, рыться в кармане передника и разглаживать бланк одной рукой. — В ней говорится: «Маме очень плохо, не хочу тебя пугать, но предлагаю немедленно приехать. Доктор Биксби согласен. Не откладывай. Ада».

— Наверное, опять сердце, — отреагировал он, впрочем, без особого сострадания. И зачем только беспокоить человека посреди рабочего дня по такому поводу?

Она захныкала, тихо, сдержанно — не то чтобы плакала, а как бы слегка сдабривала их беседу слезами.

— Фрэнк, что мне делать? Позвонить по междугороднему?

— Если она хочет, чтобы ты приехала, значит, езжай, — кратко посоветовал он.

Очевидно, именно это ей и хотелось услышать: совет полностью совпадал с ее собственными намерениями.

— Пожалуй, лучше поехать, — со слезами в голосе согласилась Маргарет. — Ты знаешь Аду, она вообще старается зря не паниковать. В последний раз, когда у мамы был приступ, даже не сообщила, чтобы я не беспокоилась.

— Не надо так расстраиваться. У твоей мамы и прежде бывали приступы, и все кончалось благополучно, — попытался он ее успокоить.

Однако ее волновало уже другое:

— Но что же мне делать с тобой и с Куки?..

Морэна задело, что по беспомощности его ставят на одну доску с пятилетним сынишкой.

— Ну знаешь… Я в состоянии присмотреть за ним. Ведь не калека же я, — резко ответил он. — Узнать, какие сегодня рейсы?

— Это я уже узнала сама, есть один автобус в пять. Если поеду более поздним, придется трястись всю ночь. Сам знаешь, хорошего в этом мало.

— Лучше поезжай пораньше, — согласился он.

Темп ее речи убыстрился:

— Вещи я уже уложила — всего одна дорожная сумка. Ну, Фрэнк, так ты подъедешь на автостанцию проститься?

— Хорошо, хорошо. — Он уже испытывал легкое нетерпение. Женщины совершенно не умеют разговаривать по телефону кратко и дельно, бесконечная, бестолковая болтовня.

В дверях кабинета появилась его секретарша, желавшая, очевидно, о чем-то посоветоваться.

— И, Фрэнк, смотри не опаздывай. Не забудь, что домой тебе придется ехать с Куки. Он будет со мной: я заберу его из детского сада по пути на автостанцию.

Как всегда пунктуальный, он, добравшись до автостанции, увидел, что Маргарет уже там. Куки крутился рядом, что-то бормоча себе под нос, но увидев его, малыш принялся подпрыгивать, как бы добавляя прыжками восклицательных знаков к той важной информации, которую ему надо было передать:

— Папочка, мамуля уезжает! Мамуля уезжает!

Родители не уделили ему ни минуты внимания: один из немногих случаев, когда ему с самого начала не удалось захватить инициативу в разговоре.

— Ты что, плакала, что ли? — упрекнул Морэн жену. — Конечно, плакала, вижу по глазам. Вести себя подобным образом нерационально.

Из нее полился поток разнообразных советов:

— Ну, ужин на кухонном столе, Фрэнк, тебе только и надо, что подогреть. И, Фрэнк, не корми его слишком поздно, это вредно. Ах, вот еще что: сегодня он, пожалуй, обойдется без купанья. Ты не очень-то в этом разбираешься, боюсь, как бы чего не случилось.

— От одной ночи без ванны он не умрет, — презрительно проворчал Морэн.

— И, Фрэнк, как ты думаешь, ты сможешь раздеть его?

— Разумеется. Расстегну пуговицы — и порядок. Разве на нем не такие же вещи, как на мне? Просто поменьше, вот и все.

Но поток лился и лился:

— И, Фрэнк, если попозже тебе захочется куда-нибудь отлучиться из дому, я бы на твоем месте не оставляла его одного. Может, попросить кого-нибудь из соседей прийти и присмотреть за ним.

Откуда-то из подземных сводчатых глубин прорвался замогильный голос:

— Хоббс Лэндинг, Алленвиль, Гриндейл…

— Это твой, садись-ка ты лучше…

Они стали медленно спускаться по пандусу к посадочным площадкам. Поток ее слов наконец-то стал иссякать: теперь он вырывался лишь беспорядочными отрывочными струйками, несшими запоздалые соображения, связанные с его собственным житьем в вынужденном одиночестве.

— Ну, Фрэнк, ты знаешь, где я держу чистые сорочки и другие вещи…

«Са-ади-и-итесь», — завыл стартер автобуса.

Маргарет неожиданно крепко обвила его шею руками, как будто еще не на все сто процентов вела себя по-матерински.

— До свиданья, Фрэнк, вернусь при первой же возможности.

— Позвони, когда доберешься, чтобы я знал, что ты доехала нормально.

— Я таки надеюсь, что с мамой все в порядке.

— Ну конечно. Не пройдет и недели, как она встанет…

Женщина склонилась над Куки: поправила кепку, воротник курточки, одернула короткие штанишки, трижды поцеловала его в голову:

— Ну, смотри, Куки, будь хорошим мальчиком, во всем слушайся папу.

И, уж стоя на ступеньках автобуса, зачастила:

— Фрэнк, у него в последнее время вырабатывается привычка привирать. Я все пытаюсь его отвадить, не поощряй его…

Наконец ей все же пришлось повернуться, потому что другие пассажиры пытались войти следом, а она им мешала. Водитель автобуса повернул голову, угрюмо глянул, как Маргарет идет по проходу на свое место, и проворчал:

— Господи Боже мой, я ж и еду-то всего несколько часов, на север штата, а не до мексиканской границы.

Морэн и его отпрыск переместились и встали у окна напротив места Маргарет. Она не смогла открыть окно, иначе бы, вероятно, продолжила свою бесконечную тираду. Пришлось довольствоваться воздушными поцелуями и инструктивными знаками им обоим через стекло. Морэн не понимал большей половины из них, но делал вид, что понимает, послушно кивая, лишь бы только жена не беспокоилась.

С шипящим скрипучим звуком автобус покатился по бетону. Морэн наклонился к своему крошке копии, стоявшему рядом, поднял его ручонку.

— Помаши мамочке, — подсказал он и неуклюже подвигал маленькой ручонкой вверх-вниз, будто поработал на игрушечной помпе.

Он в десятый, наверное, раз вспомнил о Маргарет, вспомнил со вспыхнувшим уважением, чуть ли не с подобострастием — как она вообще умудрялась чего-то добиваться в этаком хаосе, да еще не от случая к случаю, а изо дня в день, — когда в дверь вдруг позвонили.

— Мало мне забот, — проворчал он вслух, — гостей только не хватало, болтаться тут под ногами и смеяться надо мной.

Пиджак и галстук он давно снял, рукава сорочки закатал, чтобы не запачкать, за пояс заткнул один из передников Маргарет. Он сумел подогреть еду для Куки — в конце концов, Маргарет ведь все приготовила, оставалось только чиркнуть спичкой и поставить кастрюльку на плитку, — и, изрядно побегав по дому, сумел-таки свести Куки и пищу вместе за столом. На этом, однако, достижения закончились. Как добиться, чтобы ребенок не шлепал ложкой по тыльной стороне ладони, лепя так называемые пирожки, отчего брызги разлетались во все стороны? У Маргарет Куки, казалось, просто ел. Теперь же он вел заградительный огонь, «снаряды» попадали даже в противоположную стену.

Морэн только и знал, что метался за спиной малыша туда-сюда, стараясь предотвратить удары нибликом, наносившие больше всего вреда. Убеждение оказалось более чем бесполезно: Куки хорошо понимал, что папочка у него в руках.

В дверь позвонили снова. Морэн так замотался, что совершенно позабыл о первом звонке. Он в отчаянии провел пятерней по волосам, перевел взгляд с Куки на дверь, а с двери — обратно на Куки. Наконец, решив, что хуже уже просто ничего быть не может, направился отпирать, смахнув на ходу с брови кусочек шпината.

На пороге стояла незнакомая женщина. Во всяком случае, держалась она как настоящая леди: даже не обратила внимания, что он в переднике с голубыми незабудками.

Молодая и весьма симпатичная, в аккуратном, но простого покроя костюме из скромного синего сержа, как бы намеренно игнорируя этой одеждой собственную привлекательность. Пышные красновато-золотистые волосы она пыталась укротить с помощью заколки и шпилек. Лицо ее не знало косметики — только мыло и вода. На щеках, у самых глаз, проступали легкие веснушки. В ней все дышало чуть ли не детским дружелюбием и естественностью.

— Это дом Куки Морэна? — спросила она с дружеской улыбкой.

— Да… но моей жены в данный момент нет… — беспомощно ответил Морэн, гадая, что, собственно, незнакомке нужно.

— Знаю, знаю, мистер Морэн. — В том, как она это сказала, чувствовалось понимание, чуть ли даже не сострадание. Уголок ее рта предательски дернулся; но леди быстро взяла себя в руки. — Она говорила что-то такое, когда забирала сегодня Куки. Вот почему я и пришла. Я воспитательница Куки, мисс Бейкер.

— Ах да! — быстро сказал он, узнав эту фамилию. — Моя жена много о вас говорила. — Они пожали друг другу руки: ее сердечное рукопожатие оказалось, как и следовало ожидать, крепким.

— В принципе, приходить миссис Морэн меня не просила, но, судя по тому, как и что она говорила, я поняла, что она очень переживает, как вы тут вдвоем без нее управитесь, и я все же решила заглянуть к вам. Я в курсе, что ей пришлось срочно уехать, так что если могу чем-нибудь помочь…

Он и не думал скрывать своего облегчения и благодарности.

— Послушайте, вы просто молодчина! — с пылом воскликнул он. — Вы же моя спасительница, мисс Бейкер! Входите…

С опозданием осознав, что на нем фартук с незабудками, он стащил его и спрятал за спиной.

— А все-таки, как вы добиваетесь того, чтобы они у вас ели? — доверительно полюбопытствовал он, закрыв дверь и следуя за нею по коридору. — В рот ему запихивать я боюсь, он может задохнуться…

— Я вас понимаю, мистер Морэн, я знаю, как обстоят дела, — успокаивающе ответила она. На пороге столовой гостья мгновенно окинула все вокруг оценивающим взглядом и издала гортанный смешок. — Я вижу, что пришла как раз вовремя.

Он подумал, что столовая еще в относительно хорошем состоянии по сравнению с кухней. Вот там пронесся настоящий ураган.

— А как молодой человек? — поинтересовалась мисс Бейкер.

— Куки, посмотри, кто к нам пришел, — сказал Морэн, которого переполняла радость по поводу этого неожиданного подкрепления, свалившегося на него как манна небесная. — Мисс Бейкер, твоя воспитательница из детского сада. Ты что, даже не хочешь с ней поздороваться?

Куки долго изучал ее по-детски серьезным немигающим взглядом.

— Это не она! — бесстрастно заявил он наконец.

— Бог с тобой, Куки! — мягко упрекнула мальчика мисс Бейкер. Она склонилась над высоким стулом, поднесла палец к его подбородку и повернула голову мальчика к себе. — Повернись и погляди на меня хорошенько. — У нее нашлось время одарить Морэна терпеливой улыбкой. — Ты что, мисс Бейкер больше знать не хочешь?

Морэн испытывал неловкость, будто из-за этого он превращался в родителя умственно отсталого дитяти.

— Куки, что с тобой, разве ты не узнаешь свою воспитательницу?

— Это — не она, — повторил Куки, не сводя с молодой женщины глаз.

Мисс Бейкер, в полной растерянности, посмотрела на отца.

— Как вы думаете, в чем дело? — озабоченно спросила она. — Прежде он никогда со мной таким не был.

— Не знаю, право… разве что… разве что… — Он вспомнил замечание жены. — Маргарет предупредила меня перед отъездом, что он начинает привирать. Может, этим-то все и объясняется? — Ради собеседницы он придал голосу резкую властность. — Ну-ка, молодой человек, послушай…

Она едва заметно очаровательно подмигнула ему, будто осуждающе взмахнула ресницами.

— Позвольте мне им заняться, — вздохнула она. — Я привыкла.

Было видно, что она — человек, который умеет быть бесконечно терпеливым с детьми и никогда, ни при каких обстоятельствах не выйдет из себя. Как бы умасливая его, мисс Бейкер резко приблизила свое лицо к лицу малыша:

— В чем дело, Куки? Разве ты больше не знаешь меня? Я же тебя знаю.

Куки молчал.

— Погоди-ка, по-моему, у меня тут что-то есть. — Она открыла большую сумку, вынула сложенный лист бумаги. Когда она его развернула, оказалось, что это страница из альбома для раскрашивания, уже кем-то разрисованная. Раскраска не слишком точно соответствовала контурным линиям, но чувствовалось, что человек старался.

Куки посмотрел на рисунок без каких-либо видимых признаков гордости.

— Разве ты не помнишь, что раскрасил его утром на уроке, а я еще тебе сказала, как это хорошо? Разве ты не помнишь, что получил за него золотую звездочку?

Это, во всяком случае, прозвучало знакомо для ушей Морэна. Много раз, возвратившись вечером домой, он слышал эту направленную снизу вверх новость: «Я получил сегодня золотую звездочку, вот!»

— Вы — мисс Бейкер? — осторожно допустил Куки.

— Ага! — Она ласково потрепала его за ушко. — Ну, слава тебе, Господи! Ты это знаешь.

— Тогда почему же вы на нее не похожи?

Она удовлетворенно улыбнулась Морэну:

— Я полагаю, он имеет в виду очки. Ребенок привык к тому, что я веду уроки в очках в роговой оправе; а сегодня вечером я вышла без них. Тут также заявляет о себе тонкий момент детской психологии. Он привык видеть меня в детском саду, а не у себя дома. Мне здесь не место. Поэтому… — гостья развела руками, — я уже не я.

Морэн втайне восхитился ее научным подходом к ребенку и глубокими знаниями, на которых тот основывался, разительно отличаясь от иррационального, эмоционального подхода Маргарет.

Мисс Бейкер встала, очевидно, полагая, что не стоит слишком нажимать на заупрямившегося ребенка, а лучше привлечь его на свою сторону постепенно. Морэн слышал, как Маргарет говорила, будто в детском саду с малышами управляются именно так.

— Он и сам минут через пять позабудет о своем отказе признать меня — понаблюдайте за ним, и вы увидите, — уверенно пообещала воспитательница вполголоса.

— К детям надо уметь подступиться, правда? — находясь под впечатлением происходящего, спросил он.

— Да, они ведь сложившиеся маленькие личности, а не просто полусформировавшиеся взрослые. Это ошибочное устаревшее представление, от которого мы уже отказались. — Она сняла жакет и шляпу и направилась к подвергшейся разгрому и опустошению кухне. — Ну-с, теперь давайте посмотрим, чем я могу помочь вам здесь. А сами-то вы как, мистер Морэн?

— Ах, на меня не обращайте внимания, — с неискренней самоотверженностью сказал он. — Я могу попозже сходить в кафетерий…

— Вздор. Это вовсе не обязательно, я мигом что-нибудь для вас соображу. Ну, теперь вы просто садитесь и почитайте вечернюю газету — судя по тому, как она сложена, я вижу, у вас еще не было возможности добраться до нее. Позабудьте обо всем, представьте, что за всем присматривает ваша жена.

Эта леди, благодарно вздохнув, подумал Морэн, одна из милейших, самых внимательных и самых компетентных женщин, которых ему когда-либо выпадало удовольствие встречать. Он прошел в гостиную, опустил рукава рубашки и расслабился за чтением спортивной страницы вечернего выпуска газеты.

Поездка показалась ей длиннее, чем предыдущим летом, когда они с Фрэнком ездили навестить маму в последний раз, хотя расстояние между Нью-Йорком и Гаррисоном нисколько не изменилось. Вероятно, это объяснялось тем, полагала она, что сейчас она совершала поездку одна и при очень неблагоприятных обстоятельствах.

Фрэнк взял для Маргарет место у окна, и рядом никто не сел, так что она оказалась избавленной от дополнительного неудобства — поддерживать беспорядочный разговор с соседом, пусть даже самым доброжелательным; она слишком хорошо знала, какое тебе уготовано наказание, если откажешься разговаривать: просидишь всю дорогу как на иголках, сознавая, что рядом с тобой едет презирающий тебя человек.

Пейзажи проносились мимо в волнообразном движении, а автобус словно прокладывал по ним ровную борозду, как бы срезая за собой деревья, дома, заборы. Она отмечала все это лишь поверхностно, рассеянным взглядом, в сознание ничего не проникало. Регулярно, минут через десять — двенадцать, она вспоминала, что еще забыла сказать Фрэнку — о Куки или о доме, о молочнике или о рабочем из прачечной. А впрочем, подумала она, если бы даже и не забыла, он бы и сам, наверное, уже давно выбросил это из головы. Послушное кивание мужа за окном автобуса нисколько ее не обмануло — уж слишком оно было поспешным.

Все остальное время она очень переживала из-за мамы — так переживает любой нормальный человек. Вдруг до нее дошло, что, загодя проливая слезы и сочиняя некролог, она только самой себе делает хуже. Ведь Фрэнк сказал — все будет в порядке. Непременно. А если — Боже сохрани — и не будет, так спешить горю навстречу — это все равно не помощь.

Маргарет попыталась скоротать время, думая не о цели поездки, а о чем-нибудь другом, но это оказалось весьма нелегко. Она не обладала художническим видением мира, безлюдный пейзаж никогда для нее ничего не значил. А поскольку, с другой стороны, к теоретическим рассуждениям о природе человеческой она тоже никогда особого интереса не проявляла, что же оставалось в ее теперешнем положении? Наверное, следовало купить на автостанции книгу или журнал. Впрочем, нет: книга скорей всего так бы и пролежала всю дорогу на коленях, раскрытая на какой-нибудь одной странице. Читательница из нее всегда была не ахти какая.

Чуть ли не в патетическом отчаянии она принялась подсчитывать расходы по дому за прошедшую неделю, за две. Цифры расплывались, смазывались, становились фантастически бессмысленными. Она никак не могла избавиться от тяжелого узелка беспокойства, завязавшегося где-то внутри.

Уже стемнело, и видимость ограничилась крохотным полым пространством, в котором она оказалась заключенной. Другие пассажиры в автобусе… были всего лишь обычными людьми, каких можно встретить в автобусе. Никакого очищения и возвышения. Одни затылки.

Маргарет вздохнула и пожалела, что она не индианка или кто-то там еще, из тех людей, которые в состоянии покидать свои тела и загодя добираться туда, куда они направляются. Во всяком случае, что-то в этом роде — в точной механике этого процесса она не была уверена.

Около восьми они сделали десятиминутную остановку в Гриндейле, и она выпила чашку кофе за стойкой на автовокзале. Что касается Куки, то худшее, прикинула она, уже позади. Либо у него страшно разболелся живот, либо же Фрэнк покормил его как надо и волноваться больше не о чем.

Звонить в Гаррисон, казалось, нет нужды: две трети расстояния она уже проехала. К тому же постоянно тревожила мысль, что ей сообщат новость даже худшую, чем в телеграмме, тогда остаток пути превратится в невыносимую муку. Лучше уж подождать и самой все узнать на месте.

Прибыли они точно по графику, ровно в десять тридцать. Маргарет, протолкавшись меж других пассажиров, сошла первой.

Она не удивилась, что никто ее не встречает, поскольку понимала, что у Ады в доме и без того хлопот полон рот, на что уж тут рассчитывать.

Короткая ночная жизнь Гаррисона, сосредоточенная сразу же за автовокзалом, была в самом разгаре. Сие означало, что по одну сторону от автовокзала еще горели огни у входа в кинотеатр, а по другую — в аптеке.

Маргарет прошла мимо группки болтающих молодых девушек лет двадцати. Они заняли плацдарм на широком тротуаре как раз у входа в аптеку. Одна из них повернула голову, посмотрела ей вслед и сказала:

— Неужто это Маргарет Пибоди? В такое время?

Опустив голову, Маргарет поспешила по дощатому тротуару в окружающую тьму. К счастью, они ее не окликнули, чтобы удостовериться. Ей не хотелось останавливаться и разговаривать с едва знакомыми людьми. Они могли сообщить ей плохие вести, а ей не хотелось, чтобы чужие люди сообщали ей печальную новость первыми. Поскорей бы попасть домой и все узнать самой! Но это «в такое время» висело над ней, ревело у нее в ушах. Что же оно означает — неужели?..

Она поспешала по темной, похожей на туннель Бергойн-стрит, утопавшей в деревьях, повернула налево, прошла еще два дома (что равнялось здесь чуть ли не двум кварталам в Нью-Йорке), свернула на хорошо знакомую выложенную плитняком дорожку с ее предательски неровными выступами. Каждый камень был чуть выше соседнего. Сколько раз, в неуклюжем детстве, она падала тут…

Когда дом повернулся к Маргарет всем своим фасадом, она резко втянула в себя воздух. О, да, да, слишком много окон горит, чересчур много. Обуздать панику, осадить! Ну, даже… даже если бы мама просто слегла, все равно у Ады горело бы больше света, разве нет? Ведь нужно присматривать за мамой…

Но затем, когда Маргарет ступила на небольшое выкрашенное белой краской крыльцо, страх снова завладел ею. За спущенными полотняными занавесками мелькало взад-вперед чересчур много теней, изнутри доносился гул слишком многих голосов — как во время чрезвычайных ситуаций, когда приглашают соседей. Там явно было что-то не так, какая-то суматоха.

Она протянула руку и ткнула в кнопку звонка пальцем, превратившимся в ледышку. Столпотворение внутри еще больше усилилось. Раздался голос: «Я открою!» Другой голос крикнул: «Нет, позволь мне!» Она слышала их совершенно отчетливо. Неужто один из них — голос Ады, высокий, совершенно неузнаваемый от безутешного горя? Ей показалось, что да. Сестра, наверное, в истерике, как и все остальные.

Не успело еще сердце перевернуться у нее в груди и камнем упасть вниз, как послышалось быстрое шарканье ног, как будто бежали наперегонки. Дверь резко распахнулась, и на Маргарет хлынул поток желтого света. В проеме возникли две неузнаваемые фигуры, этакие гротески с головами странной формы.

— Я добежала первая! — радостно заявила меньшая. — Я открывала двери, когда ты еще не родилась!.. — Музыка и шумный гомон выплескивались в тихую провинциальную ночь.

Сердце у Маргарет не упало — упала дорожная сумка, громко шлепнув по крыльцу.

— Мама, — беззвучно выдохнула она.

Другая фигура в бумажном колпаке оказалась Адой.

— Маргарет, дорогая моя! Как ты вспомнила, что сегодня мой день рождения? Ах, какой шикарный сюрприз, большего я и желать не могла.

Они заговорили все сразу, не слушая и перебивая друг друга.

— Ах, но, Ада… — запротестовала Маргарет Морэн дрожащим приглушенным голосом, все еще не в силах овладеть собой после столь неожиданного шока. — Как ты могла пойти на это! Если бы ты только знала, что мне пришлось пережить по дороге сюда! Нет, я считаю, что здоровье мамы — это одна из тех вещей, шутить которыми ты не имеешь права. Фрэнку это нисколько не понравится, когда он узнает!

Двое, стоявшие в дверях, озадаченно замолчали. Они повернулись и посмотрели на нее. Бодрая, жизнерадостная старушка, склонив, как птичка, голову набок, недоуменно спросила Аду:

— О чем это она?

Одновременно же Ада спросила её:

— Что она такое городит?

— В час дня я получила от тебя телеграмму. Ты сообщала, что у мамы снова приступ, и просила немедленно приехать. Ты даже упоминала доктора Биксби… — От возмущения Маргарет Морэн слегка всплакнула — естественная реакция после долгого напряжения.

Мать сказала:

— Доктор Биксби как раз здесь. Я только что отплясывала с ним кекуок, правда же, Ада?

На лице сестры сквозь румянец, вызванный возбуждением от вечеринки, проступила бледность. Она сделала шаг назад.

— Да не посылала я тебе никакой телеграммы! — задыхаясь, проговорила Ада.

Морэн незаметно сунул большой палец за пояс брюк, чтобы побольше расслабиться.

— Сама Маргарет вряд ли приготовила бы лучше, — от всей души поблагодарил он. — И в моих устах это самая высокая похвала. Когда я расскажу ей, как вы пришли сюда и буквально спасли нас, она станет вашей подругой на всю жизнь. Вы непременно должны прийти пообедать с нами — я хочу сказать, уже не готовя обед, — когда она вернется.

Мисс Бейкер, как заправская кухарка, одобрительно оглядела пустые тарелки, польщенная тем, что ее усилия получили заслуженную оценку.

— Спасибо, — склонила она голову. — С удовольствием. Сама я теперь не так часто готовлю. С тех пор как получила эту работу в детском саду, я снимаю комнату в «Женском клубе», а условий там нет. Прежде-то, дома, мы все, разумеется, готовили по очереди.

Она неторопливо встала, собрала тарелки.

— Ну а теперь просто посидите, мистер Морэн, и расслабьтесь — здесь или в соседней комнате, где хотите. Я мигом.

— Да оставьте их в раковине, — запротестовал он. — Завтра придет прислуга Маргарет и все уберет.

— Да что вы… — Она неодобрительно пожала плечами. — Нет так уж это и трудно, да и потом, чего я совершенно не могу видеть, так это грязную посуду, неважно, в моей кухне или в чьей-нибудь еще. Я мигом.

Наблюдая за тем, как гостья снует взад и вперед, Морэн подумал, что в один прекрасный день кому-то из мужчин крупно повезет — такая женушка достанется; просто удивительно, как это она до сих пор не замужем. Что такое, право, с нынешними молодыми людьми, у них что, глаз, что ли, нет?

Он прошел в гостиную, включил торшер с двумя рожками и уселся со своей газетой, чтобы пройтись по ней еще разок, поосновательней. Право, как будто Маргарет и не уезжала: вряд ли можно уловить какую-либо разницу. Разве что, обращаясь к Куки, мисс Бейкер не так часто говорила «не надо». Возможно, перебарщивать с этим для ребенка вредно. Она педагог, кому же и знать, как не ей.

Мисс Бейкер вышла из кухни и заговорила с ним, вытирая полотенцем большое блюдо.

— Вот, почти закончила, — весело объявила она. — Ну, как вы тут оба?

— Прекрасно, — откликнулся Морэн, бросив на нее взгляд через плечо. — Я жду звонка от жены: она обещала позвонить, как только доберется до места, и сообщить, как там обстоят дела.

— Это ведь еще будет не скоро, правда?

Он бросил через комнату взгляд на настенные часы:

— Да где-то в десять тридцать или в одиннадцать, я думаю.

Мисс Бейкер продолжала:

— Как только закончу с посудой, приготовлю вам на утро апельсиновый сок. Я оставлю его в холодильнике.

— Ах, да не стоит об этом беспокоиться…

— Это не займет и минуты. Куки надо пить его каждый день, вы же знаете. Он для детей самый полезный.

Она снова вернулась на кухню.

Морэн покачал головой: какой образец для всех жен.

Куки все это время играл рядом с ним. Затем встал, направился к двери в холл и остановился там, заглядывая на кухню и разговаривая с гостьей. Та, очевидно, тоже вышла в холл, пока вытирала последние приборы. У Маргарет такая же привычка: расхаживать по квартире и одновременно вытирать посуду.

Куки стоял совершенно неподвижно, наблюдая за ней. Морэн услышал, как сынишка спросил:

— Для чего вы это делаете?

— Чтобы высушить их, дружок, — ответила она.

Морэн улавливал их диалог, так сказать, подсознательно, теми чувствами, которые не были заняты газетой.

Мгновение спустя появилась и сама мисс Бейкер, усердно вытирая острый ножичек для фруктов, которым, очевидно, только что пользовалась, нарезая апельсины для сока.

Куки будто загипнотизированный следил за ловкими движениями ее рук с той сосредоточенностью, с какой дети порой наблюдают за самыми тривиальными действиями. Один раз он с такой же увлеченностью повернул голову и глянул в холл, куда-то за дверь, где мисс Бейкер только что была, и — снова на нее.

— Все готово, сэр, — шутливо отрапортовала она мальчику, махнув в его сторону концом посудного полотенца. — Теперь я поиграю с тобой минуточек пять — десять, а потом мы уложим тебя спать.

Тут Морэн поднял глаза — долг есть долг.

— Вы уверены, что моя помощь не требуется? — спросил он, втайне надеясь услышать «нет».

Так оно и вышло.

— Вы, пожалуйста, занимайтесь своей газетой, — с дружеской категоричностью заявила она. — А с этим молодым человеком мы поиграем в прятки.

Ее сам Бог послал. Да что говорить: когда речь идет о том, чтобы тебя не отрывали от газеты. Она даже лучше Маргарет. Маргарет, похоже, считала, что ты можешь читать газету и одновременно вести с нею беседу. Так что приходилось либо угрюмо ворчать, либо прочитывать каждый абзац дважды — сначала бегло, а уж потом, чтобы дойти до смысла.

И не то чтобы он тут проявлял какую-то неверность, нет: всем на свете он предпочел бы Маргарет, благослови ее Боже, неважно, отвлекает она его разговорами или нет.

Ада попыталась успокоить гудевших гостей:

— Ш-ш-ш! Прошу всех минуточку помолчать. Маргарет в холле пытается дозвониться мужу в город. — Принимая дополнительные меры предосторожности, она сдвинула скользящие створки дверей в гостиной.

— Прямо отсюда?! — недоверчиво воскликнула одна из женщин помоложе. — Господи, это сколько же стоит?

— Что же делать… Она так расстроилась, и я ее понимаю. Кто бы мог сыграть такую злую шутку? Господи, да разве можно так жестоко шутить!

Одна из солидных матрон изрекла с непоколебимой гордостью местной патриотки:

— В нашей общине не сыщется человека, который был бы способен на этакое. Мы все слишком высокого мнения о Делле Пибоди и ее девочках. — И тут же все испортила, добавив: — Даже Кора Хопкинс…

— И еще посмели подписаться моим именем! — распаляясь, загорячилась Ада. — Это наверняка кто-нибудь, кто знает нашу семью.

— И моим тоже — разве не так? — добавил доктор Биксби. — И откуда только они прослышали обо мне?

Тут и там гости обменивались полуиспуганными взглядами, будто только что им рассказали по меньшей мере историю о призраках, от которой кровь стынет в жилах. Одна из девушек, сидевшая на подоконнике, оглянувшись в темноту за окном, встала и незаметно продвинулась поближе к центру комнаты.

— Эта телеграмма будто отравлена ядом, — театрально прошептал кто-то хриплым голосом.

Ада, не в силах справиться с собственным любопытством, снова приоткрыла двери.

— Дозвонилась? — спросила она. — Что он говорит?

Маргарет Морэн появилась в проеме, раздвинув створки дверей, и в нерешительности остановилась:

— Телефонистка сказала, что наш дом не отвечает. Он мог выйти, но… ты посмотри, который час. А если и вышел, что же он сделал с Куки? В такое время не возьмет же он его с собой. И напоследок он меня уверил, что из дома — ни шагу. Должен же кто-то быть там с Куки…

Она беспомощно перевела взгляд с Ады на мать, потом на старого семейного доктора — они были ей ближе всех.

— Мне это не нравится. Вам не кажется, что мне лучше отправиться в обратный путь…

Все враз озабоченно запротестовали:

— Сейчас?!

— Господи, ты же только что с автобуса, ты не выдержишь!.

— Ах, Маргарет, подожди хотя бы до утра!

— Да не в этом дело — мне не дает покоя телеграмма. Не знаю почему, но меня мороз по коже продирает, и от этого чувства мне никак не отделаться. Тут не до смеха, тут… пахнет чем-то серьезным. Любой, кто способен на такое… ну, трудно сказать, на что он еще…

— Почему бы тебе не попробовать дозвониться еще разок? — успокаивающе предложил старый доктор. — Может, он уже вернулся. Ну а если не вернулся и тебе по-прежнему не терпится уехать, я отвезу тебя на автовокзал. Моя машина стоит у дома.

На этот раз даже не стали закрывать двери: гости помнили, что шуметь нельзя. Будто сговорившись, все вышли в холл вслед за нею и расположились широким полукругом, в центре которого оказалась Маргарет у телефона. Все молча смотрели на нее. Казалось, будто она устроила общественное прослушивание самого сокровенного горя, подобающего жене.

Голос у нее слегка дрожал:

— Оператор, дайте мне еще раз город. Тот же самый номер — Севилл 7-6262.

Время от времени он слышал резкий топот где-то совсем рядом, вспышки безудержного смеха Куки и ее выкрики: «Я тебя вижу!» — в основном из прихожей.

Прятки — тут уж ничего не поделаешь. Говорят, никогда не меняются только две вещи: смерть и налоги; к ним надо бы добавить и третью — детские игры. Даже эту игру она сумела организовать спокойно, сдержанно, не позволяя малышу чересчур разойтись. Это у нее наверняка профессиональное. Морэну стало интересно, сколько же зарабатывают воспитатели в детских садах. Свое дело она, безусловно, знала.

Один раз наступило подозрительное затишье, растянутое чуть дольше, чем другие паузы в их игре, и, подняв глаза, он увидел, что мисс Бейкер прячется в дверном проеме. Она стояла спиной к Морэну, выглядывая из-за притолоки в холл.

— Готов? — задорно крикнула она.

Ответ Куки донесся неожиданно глухо:

— Еще нет — подождите.

Казалось, она получает от игры не меньшее удовольствие, чем малыш. Вот, наверное, как надо играть с детьми — отдаваться игре целиком. Дети быстро замечают равнодушие. Куки от нее просто без ума, очевидно, ребенок увидел ее совсем в ином свете, не такой, как на занятиях, где ей приходилось держать себя в жестких рамках.

Мисс Бейкер повернулась и обнаружила, что Морэн с одобрением наблюдает за ней.

— Он спрятался в том чулане, что под лестницей, — доверительно сообщила она с огоньком в глазах. И затем более серьезно: — Ему не опасно туда заходить?

— Опасно? — механически повторил Морэн. — Разумеется, нет — там пара старых плащей, больше ничего.

— Готов, — донесся еле слышный голос.

Мисс Бейкер отвернулась.

— Я иду искать, — предупредила она и исчезла из дверного проема так же незаметно, как и появилась в нем.

Он слышал, как сначала мисс Бейкер искала и тут и там — чтобы продлить радость игры. Затем напряглось и заскрипело дерево, послышался приглушенный взрыв ликующего узнавания.

И вдруг прозвучало неожиданно тревожно его имя:

— Мистер Морэн!

Он вскочил и направился к ним. Такой уж был у нее тон: скорее. Пока он до них добрался, она, как ни коротко было разделявшее их расстояние, успела повторить свой призыв дважды.

Она дергала за старинную железную ручку, приклепанную к двери кладовки. Кожа у нее на подбородке и вокруг рта побелела.

— Я не могу ее открыть — видите, именно это я и имела в виду минуту назад.

— Ну-ну, не пугайтесь, — успокоил он ее. — Ничего сложного тут нет. — Морэн взялся за ручку, чуть потянул ее вверх, шпингалет освободился, и тяжелая дубовая панель отодвинулась. Она была встроена под лестницей, по высоте вполовину меньше обычной двери, но несколько шире. До пола она тоже не доставала: внизу находился небольшой порог.

Куки, радостно улыбаясь, вылез наружу.

— Видите, в чем дело? Вы пытались тянуть ее на себя. А она работает на пружинной задвижке, и сначала надо освободить ее, подняв железную скобу вверх, а уж потом отодвигать.

— Теперь я все понимаю. Какая же я глупая, — стыдливо призналась она. И, указав на сердце, помахала рукой перед лицом. — Я не хотела выказывать это перед вами, но я так перепугалась! Уф-ф! Я боялась, что дверь заклинило и он задохнется там, прежде чем мы…

— Ах, простите… весьма сожалею… — засокрушался Морэн, словно это его вина, что в доме есть такая дверь.

Ей, похоже, вдруг захотелось обсудить разные варианты, словно в ней пробудилось какое-то нездоровое любопытство.

— Я полагаю, если бы случилось самое худшее, то вы могли бы моментально взломать дверь.

— Да, — согласился он, — надо было бы только взять какой-нибудь инструмент.

Она, казалось, была удивлена: Морэн заметил, как ее взгляд оценивающе скользнул по его крепкой фигуре.

— Разве вы не могли бы взломать дверь голыми руками? Или вышибить плечом?

Он пощупал косяк, растворил дверь пошире, чтобы мисс Бейкер могла убедиться сама.

— Видите, дуб крепкий. Два дюйма толщиной. Вы только посмотрите. Дом построен добротно, вы знаете. А дверь расположена в неудобном месте: не разбежишься ни с этой стороны, ни изнутри. Из-за вот этого поворота стены не остается никакого пространства. А внутри — из-за лестницы — потолок наклонный: даже во весь рост не встать. Чулан треугольной формы, в виде клина. Попробуйте замахнуться с любой стороны, и ваша рука непременно стукнется о скошенный верх. Или о стену.

Вдруг, к его удивлению, она наклонила голову и шагнула через низкий проем в темноту. Морэн слышал, как она ощупывает толстые стены. Почти тут же она вышла.

— Да, построено крепко! — восхитилась гостья. — Но там очень тесно и душно, даже при открытой двери. Как вы думаете, сколько продержался бы человек, если бы действительно оказался запертым в таком месте?

Его мужское всезнайство пусть раз, но застали врасплох. Вообще-то он никогда прежде не задумывался над этим.

— Право, даже и не знаю… — неуверенно ответил он. — Часа полтора, самое большее — два. — Морэн оглядел чулан с абстрактным интересом и признал: — Да, он довольно герметичен.

Мисс Бейкер брезгливо поморщилась, хотя сама же и завела этот разговор, и поспешила сменить тему. У каждого, в конце концов, бывают странные моменты каких-нибудь ужасных предположений. Она наклонилась, взяла Куки под руки и заставила его переставлять ноги, как механического солдатика.

— Ну-с, уважаемый господинчик. — И повернулась к Морэну: — Как вы думаете, ему не пора в кровать?

Куки воспротивился. Слишком уж было весело, чтобы сдаться вот так — без боя.

— Еще раз! Ну еще один раз!

— Ну что ж, последний раз, но это и все, — снисходительно уступила она.

Морэн вернулся в свое кресло в гостиной. Газету он уже практически прочитал. Полностью. Вплоть до котировки акций, которых у него не было, но которые он подумывал купить. Вплоть до писем читателей на темы, которые его совершенно не интересовали. Вытащил сигару, оценивающе посмотрел на нее, снял обертку и закурил. С неописуемым наслаждением пустил к потолку кольцо небесно-голубого дыма, предаваясь бездумному удовольствию.

Такое блаженство выпадало ему не часто, и он даже толком не знал, что с ним делать. Морэн стал клевать носом. Потом спохватился — положил сигару в стоявшую рядом пепельницу, чтобы не уронить и не прожечь дырку в любимом ковре Маргарет.

На цыпочках, подчеркнуто семеня ножками, как колченогий старик (этому он, вероятно, научился на улице), подкрался Куки, неся папочкины шлепанцы, по одному в каждой руке. С мягким верхом и мягкими же подметками.

— Мисс Бейкер говорит, чтобы ты надел их, тебе будет удобнее, — с присвистом прошептал сын.

— Послушай, это же шикарно. — Морэн просиял. Наклонился и переобулся. — Скажи ей, она меня портит.

Куки удалился на цыпочках, унося его туфли — на толстой подметке, с прочным верхом — с такой же предосторожностью, с какой и вошел, хотя объект его заботы еще явно не спал.

Морэн откинулся на спинку кресла, и когда его голова стала медленно клониться, он не стал ее удерживать. Да, такой девушке… такой девушке место в витрине ювелирного магазина… мммммммммм…

Он, разумеется, желал ей добра, но, Боже, сидеть рядом и выслушивать все, что он говорил, было равносильно изощренной пытке.

— Дас-сэр, я всех вас, троих девиц, принимал на этот свет. Ночь, когда появилась ты, я помню так, будто это было только вчера. А теперь посмотри на себя, сидишь вот, со мной рядышком, выросла, замужем, у тебя свой малыш…

«И мне страшно, ой как мне страшно», — мрачно подумала Маргарет, во все глаза вглядываясь в ночь, желая поскорее увидеть автобус, который, казалось, никак не хочет появляться.

— Глазам своим не верю, дас-сэр. Либо ты слишком быстро выросла, либо я еще недостаточно стар для своего возраста, либо так, либо эдак.

Она улыбнулась грустной улыбкой при слабом свете приборной доски.

— Понимаю, — промурлыкал он. Потом протянул руку, обнял ее за плечо и ободряюще встряхнул. — Понимаю. Ты расстроена, ты тревожишься, тебе хочется быть уже там. Ну, золотко, не надо так переживать. Все будет в порядке, должно быть в порядке, иначе и быть не может! Муж не отвечает по телефону?.. Вздор, он, возможно, у кого-нибудь из соседей, хлещет пиво…

— Я все понимаю, доктор Биксби, но ничего не могу с собой поделать. И все из-за этой проклятой телеграммы. Из-за нее у меня возникает какое-то сверхъестественное предчувствие, и я никак не могу от него отделаться. Кто-то же послал эту телеграмму.

— Естес-сна, естес-сна, — благодушно усмехнулся он. — Телеграммы сами себя не отправляют. Может, какой-нибудь чертов дурак с работы решил отомстить ему… — Но доктор так и не закончил эту мысль, звучавшую не очень убедительно.

Маргарет сидела, глядя на шоссе, — доктор припарковал свой «форд» за автовокзалом.

— Уже поздно, правда? Может, сегодня уже не будет автобусов… — Она поднесла ладонь ко рту, ее пальцы мелко дрожали.

Доктор Биксби добродушно взял ее руку и придавил к ее же коленям:

— Я отучил тебя от этой привычки, когда тебе было семь лет. Ты что, хочешь, чтобы я снова этим занялся? — Он вгляделся в не слишком чистое ветровое стекло. — Автобус. Видишь вон те два огонька на дороге? Дас-сэр, это он, как пить дать.

Что-то мягкое коснулось его ног, и он пробудился. Оторвал подбородок от второй пуговицы сорочки, посмотрел затуманенным взором вниз.

Там, будто мелкий зверек, ползал на четвереньках Куки, чуть ли не елозя головой по полу.

— Все ищешь местечко, где бы спрятаться? — ласково спросил Морэн.

Сынишка поднял взор и мигом поправил отца, неспособного идти в ногу с текущими событиями:

— Сейчас мы уже больше не играем. Мисс Бейкер потеряла кольцо, и я помогаю ей искать его, вот.

Тут откуда-то донесся голос воспитательницы:

— Не нашел, милый?

Морэн окончательно стряхнул сонливость, встал и вышел из комнаты. Вспомнил: когда мисс Бейкер пришла, он обратил внимание на ее кольцо.

Дверь чулана под лестницей была открыта — видимо, там она уже побывала. Слегка согнувшись и положив руки на колени, она тщательно обследовала плинтус на противоположной стороне холла.

— Не знаю, право, как уж оно соскользнуло, что я даже этого не почувствовала, — сокрушалась она. — Ах, оно, вероятно, где-нибудь тут. Мне его мама подарила, на окончание школы, вот почему не хотелось бы потерять его.

— А здесь искали? — спросил Морэн. — Вы заглядывали сюда? Помните, вы же заходили сюда и ощупывали стены.

Продолжая поиски, она, полуобернувшись, бросила небрежный взгляд через плечо:

— Туда я уже заглядывала, но спичек у меня не было, так что…

— Одну минуточку, спички у меня с собой, я посмотрю еще разок… — Он переступил порог, чиркнул спичкой, повернулся спиной ко входу, нагнулся.

Звук захлопнувшейся двери походил на пистолетный выстрел, эхом отозвавшийся в коридоре.

 

Глава 3

Расследование по делу о смерти Морэна

— Ну, что ты там нашел? Ты у нас, похоже, становишься экспертом по убийствам — которые-не-похожи-на-убийства, — проворчал шеф.

— Разумеется, это было убийство! Ну конечно! Разве в этом можно сомневаться?

— Хорошо, хорошо, только не надо сбрасывать бумаги с моего стола. Ну а Клинг говорит, что люди, которых он бросил на это дело, похоже, не столь в этом уверены, как ты. Вот почему на твое участие в разбирательстве мне потребовалось получить его добро. Он был весьма любезен…

— Что?! — Уэнджер едва не лишился дара речи. — А что же они пытаются сделать — представить, будто он сам себя запер?

Шеф успокаивающе махнул рукой:

— Ну-ну, погоди, не кипятись. Он вот что имеет в виду, причем я понимаю его точку зрения. Миссис Морэн и вправду получила — во всяком случае, утверждает, что получила, — фальшивую телеграмму, подписанную именем ее сестры. К сожалению, никаких следов телеграммы в доме не обнаружено, она исчезла. Так что проследить, откуда она была отправлена, невозможно. Ее ведь могли послать прямо отсюда, из города, а миссис Морэн от волнения не обратила внимания на дату и место отправления. Правда, малыш рассказывает о том, как с ним играла «леди». Но у нас лишь два факта, которые определенно указывают на то, что тут не обошлось без вмешательства взрослого, — перерезанный телефонный провод и записка на одеяле малыша…

Уэнджер презрительно выпятил нижнюю губу.

— А как же замазка?

— Ты считаешь, что ребенок не смог бы добраться с нею до верха двери, так? Нет, Клинг говорит, на этот счет они его уже проверили. Не вмешивались, просто протянули ему замазку и сказали: «Давай-ка посмотрим, как ты замажешь дверь, ты же сделал это на днях». А сами отошли в сторонку и наблюдали за ним. Когда он дошел до высоты, дальше которой не доставал, то подтащил табурет на трех ножках, из-под телефона, взобрался на него и аккуратно заделал щель вверху. Причем, если он сделал это добровольно и без каких-либо подсказок во второй раз, почему же, хотели бы они знать, он не мог это проделать в первый?

— Кхе-кхе! — Уэнджер возмущенно прочистил горло.

— Парни Клинга подвергли его еще одному испытанию. Они спросили его: «Сынок, если бы твой папа зашел туда, что бы ты сделал: выпустил бы его или оставил там?» Он ответил: «Пусть останется и поиграет со мной в прятки».

— Эти ребята что, с ума посходили? Где у них головы? Да, теперь я не сомневаюсь — ребенок и телефонный провод перерезал. И записку написал печатными буквами…

— Позволь мне закончить, хорошо? Они вовсе не собираются утверждать, будто ребенок сделал все это сам. Но они действительно склонны думать, что это несчастный случай. Просто — вполне допускаю — какой-то человек, испугавшись оказаться втянутым в это дело, предпринял неуклюжую попытку замести следы.

Такова версия людей Клинга — и не забывай, она еще не устоялась, ее лишь обыгрывают, пока не подвернется что-нибудь получше. К примеру: у Морэна имелась подружка на стороне. Фальшивая телеграмма была отправлена жене, чтобы обеспечить им свободу действий. Прежде чем женщина пришла, он, будучи один в доме с сыном, стал играть с ним в прятки. Он случайно заперся в чулане, а глупый малыш взял и заделал замазкой дверь. Появляется подруга, а Морэн уже задохнулся. Она теряет голову, смертельно опасаясь за свою репутацию. Укладывает ребенка и оставляет для жены неподписанную записку, приколотую к одеялу. Возможно, пока она все еще мечется там, начинает звонить телефон, и она, боясь снять трубку, еще больше теряет голову и в отчаянии перерезает провод. Они даже предполагают, что бедняжка настолько чокнулась, что, открыв дверь и увидев мертвого Морэна, в панике опять закрыла кладовку — лишь бы оставить все, как было, и даже опять замазала щели, чтобы это напоминало детскую работу, и ничью другую. Иными словами, несчастный случай плюс неумелая попытка со стороны человека с нечистой совестью скрыть свою причастность к нему.

— Фу-у-у! — выдохнул Уэнджер, зажав нос. — Ну а вот мнение на этот счет вашего подчиненного Уэнджера, без лишних слов: дерьмо. Я остаюсь или выхожу из игры?

— Оставайся, оставайся, — неожиданно смешавшись, согласился шеф. — Я свяжусь с Клингом. В конце концов, один раз ошибиться может каждый.

Казалось, они играют в креп — все сидели кружком на корточках, возвышаясь над чем-то в середине на полу. Что это, было не видно из-за их широких спин: во всяком случае, нечто ужасно маленькое. Иногда одна из рук поднималась и в недоумении чесала затылок. Иллюзия была абсолютная. Недоставало только стука — этого извечного языка игры в кости.

У дверей, не принимая участия в происходящем, но внимательно за всем наблюдая, высилась мужеподобная дама-инспектор. Что-то в ее облике противоречило человеческим представлениям о здоровье и эстетике. Смотревшего на нее сверху вниз она обманывала тем, что обещала закончиться раздвоенной, то есть в паре брюк. Но в конце концов она таки оказывалась в длинной юбке, и тогда естественное чувство гармонии восставало.

Уэнджер, появившийся в дверях, постоял, никем не замеченный, вбирая взглядом происходящее, пока ему не надоело. Наконец он прошел вперед, и согбенный конклав распался, обнаружив пигмея среди гигантов. На фоне их мощных фигур Куки казался даже еще мельче, чем был.

— Только не так, только не так, — запротестовал Уэнджер. — Нет, что это вы задумали — подвергнуть такого малыша допросу третьей степени?

— Да кто его допрашивает?

Уэнджер понял, что ошибся. Один из полицейских убрал поблескивающие карманные часы, которые он, очевидно, совершенно безрезультатно раскачивал на цепочке, пытаясь соблазнить малыша.

Инспектор запрокинула голову и заржала как лошадь.

Куки, с той дьявольской быстротой, с какой дети угадывают сочувствие и моментально ему подыгрывают, бросил взгляд на Уэнджера, сморщил по-обезьяньи свою забавную мордашку и принялся издавать умеренные всхлипы, грозившие перерасти в рыдания.

— Ага. Видали? — констатировал Уэнджер, окидывая собравшихся обвиняющим взглядом. — Вы что, не знаете, что дети такого возраста боятся фараонов? Каждый из вас в отдельности для него — натуральный враг, а когда вы собираетесь вокруг все сразу…

— Мы ж все в гражданском, а, ребята? — на полном серьезе возразил один из них. — Он же не видел наших блях, откуда ж он мог знать?

— Эксперт по младенцам, — хихикнул себе под нос другой, когда полицейские направились к двери.

Уходивший последним угрюмо бросил:

— Надеюсь, вам больше повезет, чем нам. Господи Иисусе, да лучше я каждый день буду работать с «медвежатниками», чем с этакой мелюзгой, толкуешь ему, толкуешь, а он даже не понимает.

— Еще как понимает, — буркнул Уэнджер. — Просто подход нужен умелый, только и всего.

Мужеподобная инспекторша, однако, осталась в комнате, хотя польза от нее была сомнительная. Уже в самом начале этой игры обнаружилось, что одна она наводит на «главного свидетеля» больший ужас, чем все остальные вместе взятые. Стоило ей сделать движение от двери — Куки тут же заходился в кошмарной истерике.

Уэнджер подтащил стул, уселся, расставил ноги под прямым углом и посадил на одно колено Куки.

— И опять же мы поиграем в Чарли Маккарти, — язвительно захихикала матрона. — Я даже думаю, что в тот вечер он вообще все проспал…

— А я думаю — он не спал. Занимайтесь своими делами.

Куки уже начал признавать Уэнджера после предыдущих бесед «на коленях». Он благосклонно, а может, даже и небескорыстно улыбнулся ему снизу вверх:

— У вас есть еще леденцы?

— Нет, доктор говорит, что я и так дал тебе слишком много. — Уэнджер принялся за работу. — Кто все-таки заставил твоего папу войти в кладовку, Куки?

— Никто его не заставлял, он сам захотел. Он играл в одну игру.

— На этом самом месте вы уже не раз застревали, — радушно подбросила матрона.

Уэнджер, ощутив вспышку непритворного гнева, что случалось с ним редко, рывком повернул голову:

— Послушайте, сделайте одолжение!

Он набрал полную грудь воздуха — чтобы хватило для того, что, он знал, его ждет.

— С кем он играл в эту игру, Куки?

— С нами.

— Да, но с кем «с нами»? С тобой и еще с кем?

— Я, он и леди.

— Какая леди?

— Леди.

— Какая леди?

— Леди, которая была здесь.

— Да, но какая леди здесь была?

— Та леди, которая… та леди, которая… — И не то чтобы Куки не хотел говорить, просто диалектика всего это дела приводила его в замешательство. — Та леди, которая с нами играла, — вдохновенно заключил он.

Уэнджер уже израсходовал почти все дыхание, которым запасся: с удрученным шипением он выпустил остальное.

— Видите, как он каждый раз уходит? Этому малышу, когда он вырастет, рот будет не нужен.

— Послушайте, Макговерн, я не шучу, если вы сделаете еще хоть одно замечание не по делу, пока я этим занимаюсь…

— А чем вы занимаетесь? — пожелала узнать инспектор, однако вопрос задала предусмотрительно невнятно.

Уэнджер вытащил черную записную книжицу. Снова повернулся к восседавшему у него на колене свидетелю, беспечно покачивающему ножками.

— Ну, послушай, как называлась эта игра?

— Прятки! — с радостной уверенностью заявил Куки. Он уже попал на знакомую территорию.

— Чья очередь была первая?

— Моя.

— А затем чья?

— Затем этой леди!

— А после этого?

— После этого была очередь моего папочки.

— Спектакль с растущими сборами, — тихо пробормотал Уэнджер. Он неразборчиво нацарапал в книжке на свободном колене (другой рукой, согнутой в локте, поддерживая свою ношу): «Обольстили»… Зачеркнул это слово, заменил его на: «Обманули»… Тут же зачеркнул и это, написал: «Заманили в чулан во время игры в прятки».

Расстроенный, поднял взор:

— Что за чертовщина! Это же бессмысленно! Как это незнакомая женщина, которую человек сроду не видел, может запросто войти в дом и добиться того, чтобы взрослый мужчина стал играть с ней в какие-то там игры, — ведь так получается?

Инспектор ядовито прошипела — достаточно тихо, чтобы быть уверенной, что ее не смогут обвинить в том, будто она что-то сказала:

— Еще как. Только не в те игры, которые вы имеете в виду.

Записная книжка ударилась о противоположную стену и, затрепетав страничками, упала на пол.

— Что такое? — спросил Куки, с интересом проследив за ней взглядом. — Книжка что-то сделала, да?:

— Одну минуточку, вы считаете само собой разумеющимся, что ребенок никогда ее прежде не видел, так? — попыталась напомнить ему инспектор, рискуя вывихнуть шею.

— Вы же слышали, что он каждый раз говорит! — в гневе закричал на нее Уэнджер. — Я записал это в книжице шесть раз! Прежде она у них в доме никогда не появлялась.

Лицо у Куки снова стало сморщиваться, как у обезьянки.

— На тебя я не сержусь, сынок, — поспешно поправился Уэнджер, успокаивающе гладя его по головке.

И вдруг оно пришло. Куки досмотрел на него с нерешительностью человека, уверенность которого только что поколебали.

— А на кого же вы тогда сердитесь? Вы сердитесь на мисс Бейкер?

— А кто такая мисс Бейкер?

— Та леди, которая играла с нами в прятки…

Уэнджер чуть не уронил мальчика на пол, прямо головой вниз.

— Бог мой, наконец-то я вырвал из него имя! Вы слышали? Ну вот, я даже и не думал…

Вспышка энтузиазма, впрочем, оказалась короткой, лицо у него снова помрачнело.

— А-а, просто она, вероятно, обвела их вокруг пальца. Стала мисс Бейкер, когда переступила порог, и перестала быть мисс Бейкер, едва вышла. Мне б только узнать, под каким предлогом она явилась к Морэну, как добилась, чтобы ее впустили…

— Одна из соседок? — предположила Макговерн.

— Мы уже опросили всех до единой в радиусе шести кварталов. Куки, что мисс Бейкер сказала твоему папе, как только он открыл дверь и впустил ее?

— Она сказала «хэлло». — Он запнулся, очевидно, вовсю стараясь как можно добросовестнее исполнить то, что от него требуется.

— Ну вот, начинается, — беспомощно вздохнула инспектор.

Уэнджер оглянулся на лестницу:

— Интересно, а не поможет ли она… Спросите доктора, в состоянии ли она спуститься сюда, хотя бы на минутку. Скажите ему, что я не хочу допрашивать ее, сами понимаете, лишь хочу посмотреть, не прояснит ли она один момент, который затронул ребенок. Я совершенно ее не задержу.

— Смотрите не нажимайте на малыша, пока меня не будет, — предупредила инспектор. — Мне полагается присутствовать во время ваших бесед.

Вернулась она через пару минут:

— Они не хотели ей разрешать, зато она сама хочет. Сейчас спустится.

Вместе с миссис Морэн шли, поддерживая ее под руки, доктор и няня-сиделка. Вдова двигалась очень медленно. Нет, не там, в чулане, произошло убийство, оно совершалось здесь, сейчас, у него перед глазами.

— Только, пожалуйста… — попросил доктор.

— Обещаю вам, — заверил его Уэнджер.

И сама наполовину мертвая, Маргарет оставалась прежде всего матерью.

— Вы ведь не очень его утомляете, а, офицер?

Она доковыляла до них, наклонилась и поцеловала сына.

Уэнджер уже хотел было отказаться от своей затеи. Но, в конце концов, рано или поздно это пришлось бы сделать.

— Миссис Морэн, я полагаю, никакой мисс Бейкер вы не знаете… Я пытаюсь выяснить, действительно ли есть такой человек или же это всего лишь… Куки только что упомянул какую-то мисс Бейкер…

Вдова смотрела на него, и он раньше доктора и няни увидел, как она изменилась в лице. Еще мгновение назад казалось, что к чувствам, которые она испытала, уже невозможно ничего добавить, а вот поди ж ты… Ко всему прочему ужасу, который уже выпал на ее долю, казалось, добавилась очередная порция кошмара, и он медленно разлился по лицу женщины подобно холодной липкой пленке. Она приложила пальцы к вискам у бровей, как будто боялась, что череп расколется.

— Только не она! — прошептала миссис Морэн.

— Так он говорит, — невольно выдохнул в ответ Уэнджер.

— О, нет-нет!

Он правильно истолковал смысл, который женщина вложила в это поспешно произнесенное «нет»: она не отрицала само существование этой мисс Бейкер, она отрицала обвинение — просто потому, что оно, видимо, показалось ей невероятным.

— Выходит, такой человек есть?.. — мягко настаивал он.

— Это его… — Она без сил указала на Куки, не в состоянии вымолвить хоть слово. Неудержимые слезы, уже не от горя, а от смертного ужаса, хлынули из глаз. — Воспитательница из детского сада.

Если ее горе и стало еще горше, чем оно было до этого, так только оттого, что причиной его оказалась не абстракция, не просто кем-то запечатанная дверь; она обрела имя, материализовалась в человеческий облик, в молодую женщину, которая присматривала за ее мальчиком по нескольку часов в день.

Миссис Морэн упала — не в обморок, просто подкосились ноги. Няня и доктор подхватили ее. Они осторожно развернули несчастную женщину в сторону двери, повели туда маленькими шажками. Сказать она больше ничего не могла, но больше говорить и не надо было. Теперь все зависело от Уэнджера.

Прежде чем дверь закрылась за печальной процессией, доктор, не оборачиваясь, сердито бросил:

— Меня тошнит от вас, ребята.

— Ничего не поделаешь, — упрямо ответил детектив. — Без этого не обойтись.

Она стояла посреди кучки малышей на огороженном участке двора, подальше от более грубых забав старших детей. Они играли. Малыш проходил под аркой из поднятых рук: его брали в плен и раскачивали взад и вперед, а потом шепотом предлагали выбрать одно из двух бесценных сокровищ, после чего — в зависимости от того, что он выбрал, — ставили позади того или другого ведущего. На Одиннадцатой Восточной улице во времена Уэнджера в эту игру никогда не играли, поэтому он не очень-то в ней разбирался.

Ему еще сроду не приходилось выполнять работы противнее сегодняшней. А это еще даже не арест. Вероятно, решил он, расчувствовался из-за этой малышни. Это ведь жестоко, даже мерзко — утаскивать девушку отсюда, чтобы узнать, не она ли лишила человека жизни.

Воспитательница заметила, что он наблюдает за ней, оставила на минутку детей и направилась к нему. Невысокая стройная фигурка, медно-золотистые волосы: молодая, не старше двадцати четырех — двадцати пяти; симпатичная в очках (явно не по возрасту) в черепаховой оправе и еще симпатичнее без них, пусть и несколько простоватая. Умеренно раззолоченная веснушками по высоким скулам. Они ей шли.

— Вы ждете кого-то из ребятишек? — приятным голосом спросила она. — Занятие закончится только через…

Он попросил разрешения пойти к ней без сопровождения — его сопровождал лишь «староста», из детей постарше, — и не объяснил директору, какое у него дело: так, считал он, тактичней.

— Я хотел бы поговорить с вами. — Он хотел все разузнать, не пугая девушку понапрасну. Ведь пока что она — всего-навсего имя, случайно слетевшее с языка ребенка. — Я — Уэнджер, из полицейского участка.

— Ой. — Особого страха она не выказала, просто ее застали врасплох.

— Если не возражаете, я бы хотел, как только вы здесь закончите, чтобы вы поехали со мной и навестили Куки Морэна — вы знаете, сына миссис Морэн.

— Ах да, бедный кроха, — сочувственно вздохнула девушка.

Игра тем временем застопорилась. Дети так и стояли, как прежде, мордашки повернуты к воспитательнице в ожидании указаний:

— Начинать тянуть, мисс Бейкер?

Она вопрошающе глянула на Уэнджера.

— Закончите занятие, — согласился он. — Я подожду.

Она вернулась к своим обязанностям. Предчувствие неприятностей, казалось, совершенно не повлияло на ее отношение к делу. Она быстро хлопнула в ладоши:

— Ну что ж, дети, хорошо. Готовы? Потяну-у-ули!.. Ну-ну, не слишком сильно… Послушай, Марвин, ты же оторвешь Мегги рукав…

В классе, уже после того как она усадила детей в школьный автобус и отправила по домам, Уэнджер смотрел, как девушка убирает со своего стола, аккуратно складывая вещи в выдвижной ящик.

— А эти рисунки для раскрашивания, которые они для вас делают — вроде тех, что у вас тут, — разве они не забирают их домой каждый день?

Праздный вопрос мужчины, стоявшего и наблюдавшего за чем-то для него непривычным. Во всяком случае, прозвучал, вопрос именно так.

— Нет, они забирают их по пятницам. За неделю рисунки накапливаются, а в конце недели мы освобождаем их столики, и малыши уносят рисунки, чтобы показать родителям, каких успехов они добились. — Она весело засмеялась.

Он взял наобум одну из раскрашенных картинок. Крупная малиновка, сидящая на ветке. Он усмехнулся в притворном восхищении.

— Образец прошлой недели или этой? — Еще один из праздных вопросов, заданный просто для того, чтобы поддержать разговор, пока дама поправляет шляпку.

— Этой, — оглянувшись, ответила мисс Бейкер. — Пополуденное задание в понедельник.

Вечер в понедельник был как раз вечером, когда…

До дома Морэнов они ехали на такси. Из них двоих Уэнджер чувствовал себя даже более неуверенным и все сидел, мрачно уставившись в окно со своей стороны.

— Вы везете меня по полицейскому делу или это… э-э… акт милосердия? — несколько смущенно спросила она наконец. Смущение не было вызвано чувством вины, просто сказывалась неуверенность, ибо она не знала, что от нее хотят.

— Это всего лишь формальность, не обращайте внимания. — Он снова глянул в окно такси, словно его мысли были где-то далеко-далеко. — Кстати, вы были тем вечером у Морэнов? — Даже приложи он максимум усилий, ничего более неуместного, чем этот вопрос, у него не получилось бы.

Не то чтобы Уэнджер был излишне тактичен или пытался избежать разговора всерьез: просто ситуация пока что не давала поводов для более жесткого обращения. Он превысил бы свои полномочия.

— У Морэнов?! — В полнейшем удивлении девушка выгнула брови дугой. — Господи Боже мой, конечно, нет!

Он не повторил свой вопрос, она тоже промолчала. Достаточно было по разу и того и другого. Ее слова занесли в протокол.

Уэнджер присутствовал на множестве очных ставок, но, пожалуй, никогда еще не видел такой драматичной, как эта. С одной стороны — мисс Бейкер, столь беззащитная против ребенка. С другой — ребенок, столь беззащитный против всего мира взрослых.

Он так ей обрадовался, когда Макговерн ввела его.

— Хэлло, мисс Бейкер! — Он побежал ей навстречу через комнату, обхватил ее за колени и заглянул в лицо. — Я не смог прийти сегодня в школу, потому что мой папа уехал. Вчера я тоже не мог прийти.

— Знаю, Куки. Мы все по тебе скучали.

Она повернулась к Уэнджеру, будто желая спросить: «Ну, и что же мне полагается делать?»

Тот опустился на корточки и постарался, чтобы голос у него звучал тихо и чтобы его уверенность воодушевляла малыша:

— Куки, ты помнишь тот вечер, когда твой папа зашел в чулан?

Куки поспешно кивнул.

— Это та леди, которая была здесь с тобой?

Они ждали.

Наконец ей пришлось напомнить самой:

— Была я тогда с тобой, Куки?

Казалось, он так и не ответит. Для взрослых, находившихся в комнате, напряжение стало почти невыносимым.

Она сделала глубокий вдох, взяла его ручку в свои.

— Была ли мисс Бейкер здесь с тобой в тот вечер, когда твой папа пошел в чулан, Куки? — спросила она.

На этот раз ответ раздался так неожиданно, словно чуть ли не выскочил из малыша.

— Да, мисс Бейкер была здесь. Мисс Бейкер поужинала с папой и со мной, вот — помните? — обращался он прямо к ней, а не к остальным.

Девушка медленно выпрямилась, в замешательстве качая головой:

— О нет… я не понимаю…

Их лица как бы сомкнулись вокруг нее. Никто ничего не сказал.

— Но, Куки, посмотри на меня…

— Нет, пожалуйста, не пытайтесь на него воздействовать, — вежливо, но решительно вмешался Уэнджер.

— А я и не пытаюсь… — беспомощно ответила она.

— Подождите меня за дверью, хорошо, мисс Бейкер? Я сейчас к вам выйду.

Когда он вскоре вышел к ней, девушка сидела в кресле у окна, одна. Правда, в соседней комнате некий мужчина занимался каким-то делом, только она этого не знала. Щелкала замком на сумочке, открывая и закрывая ее. Но посмотрела Уэнджеру прямо в глаза:

— Не могу этого понять…

Он ничего не стал ей объяснять.

Слова ребенка тоже занесли в протокол, вот и все.

Уэнджер прихватил с собой и показал ей раскрашенный рисунок. Крупная малиновка на ветке.

— Вы уже говорили мне, что именно этот образчик вы давали им для раскрашивания в понедельник пополудни. И что они приносят рисунки домой только раз в неделю, по пятницам.

Мисс Бейкер смотрела на рисунок гораздо дольше, чем это нужно для простого опознания. Он подождал немного, потом сложил листок и убрал его.

— Но этот нашли прямо здесь, в доме, мисс Бейкер, в ночь с понедельника на вторник. Как он сюда попал?

Девушка просто смотрела на карман, куда он положил рисунок.

— Возможно, мальчик принес его с собой в тот день без разрешения, прежде чем за него поставили оценку. — Это предположение высказал он, с вопросительной интонацией.

Она вскинула взор:

— Нет. Я… я не думаю, что он это сделал. Я в тот день отпустила Куки пораньше, потому что за ним пришла мама. Можете спросить миссис Морэн, но…

— Уже спросил.

— Ах, ну тогда… — Она встала, покраснев чуть гуще обычного. — Тогда что же вы мне устроили — ловушку?

Он склонил голову, как бы уходя от ответа.

— Выходит, я оказалась в каком-то двусмысленном положении.

— Вовсе нет, — неискренне заверил Уэнджер. — Зачем вы так?

Она посмотрела на сумочку, еще раз раскрыла ее и снова щелкнула замком, и тут вдруг подняла глаза и обожгла его вспыхнувшим обидой взглядом, который так удачно гармонировал с огненным цветом ее волос.

— Хотя, право, не знаю, с какой бы это стати! Испытание, которому вы меня только что подвергли в той комнате, вряд ли можно назвать честным и справедливым.

Он был бесконечно вежлив, голос звучал прямо как шелковый:

— Почему же? Разве ребенок недостаточно хорошо вас знает? Разве он не видит вас пять дней в неделю? Бездоказательно, это-то да, и вы вправе это утверждать, но все было честно.

— Неужто вы не понимаете? Разум младенца, ребенка такого возраста, столь же чувствителен, как открытая фотопластинка: он реагирует моментально. Вы только что попросили меня не воздействовать на него, но вы, мужчины, за последние несколько дней уже, несомненно, на него повлияли, сами, возможно, того не желая. Он наслушался о том, что я была здесь, и теперь верит этому. У детей граница между реальностью и воображением весьма и весьма…

Уэнджер заговорил терпеливым урезонивающим тоном:

— Относительно нашего влияния на него вы совершенно ошибаетесь. Прежде чем он назвал это имя, мы о нем понятия не имели, так что услышать его от нас он не мог. Собственно говоря, когда он впервые его назвал, нам пришлось прибегнуть к помощи миссис Морэн, и уж она нам все объяснила.

Ногами она не затопала, но всю ее так и передернуло.

— Но что же именно я якобы сделала — может, все-таки расскажете мне? Ушла отсюда, после того как произошло такое, и молчок?

— Ну пожалуйста. — Он обезоруживающе протянул к ней обе руки, ладонями вперед. — Вы уже сказали мне, что вас здесь не было, а я ведь не повторял свой вопрос, правда?

— Зато я повторяю: меня здесь не было! Категорически! До сегодняшнего дня я в этом доме никогда не бывала.

— Ну, тогда о чем говорить. — Он сделал успокаивающее движение, как будто хотел что-то прижать к полу обеими руками: мир любой ценой. — Говорить больше не о чем. Сообщите мне лишь, чем вы в тот вечер занимались, и мы со всем покончим. Вы ведь не возражаете, правда?

Она успокоилась:

— Нет, разумеется, нет.

— Без обид, это простая формальность. Об этом мы даже спросили миссис Морэн.

Девушка снова села. Ее спокойствие перешло в задумчивость.

— Нет, разумеется… — Задумчивость перешла в глубокое самосозерцание. — Нет…

Уэнджеру пришлось кашлянуть:

— Как только будете готовы…

— Ах, простите, я, похоже, все делаю не так, правда? — Она в который раз открыла и закрыла сумочку. — Детей отправили домой в обычное время. То есть в четыре, вы знаете. Когда я убрала со стола и ушла, было уже, наверное, четыре тридцать. Я вернулась к себе в «Женский клуб» и оставалась в комнате примерно до шести, отдыхая и занимаясь стиркой. Затем вышла и пообедала в одном заведении в нашем квартале, куда обычно хожу. Вам, вероятно, понадобится название?

Ему, казалось, жутко неловко.

— Заведение Карен Мэри — небольшая частная закусочная, принадлежащая одной шведке. Затем я прогулялась и где-то часов в восемь заскочила в кинотеатр…

— Я полагаю, сейчас вы не помните, в какой именно? — мягко предположил он, будто речь шла о самой важной в мире тайне.

— Ну почему же — «Стандарт», «Мистер Смит уезжает в Вашингтон», вы знаете. Я не часто хожу в кино, но когда таки хожу, то только в «Стандарт». Ну вот, пожалуй, и все. Когда сеанс закончился, я вышла и вернулась в «Женский клуб», уже перед двенадцатью.

— Что ж, хорошо, вполне достаточно. Большое спасибо, этого вполне достаточно. Ну, не стану вас задерживать…

Она встала — чуть ли не против воли:

— Вы знаете, а я бы… я бы предпочла не уходить при… при данных обстоятельствах. Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы все это окончательно прояснилось.

Он повернул руку ладонью вверх:

— А прояснять-то нечего. Вы, похоже, придаете этому больше значения, чем готовы придать мы сами. Не беспокойтесь, иди себе и обо всем забудьте.

— Ну что ж… — Она уходила неохотно, оглядываясь до последнего, но все же ушла.

Как только дверь за ней закрылась, Уэнджер будто получил заряд энергии от какого-то невидимого источника.

— Майерс! — Человек, который находился в комнате дальше по коридору, выскочил из нее. — Днем и ночью. Не выпускать из поля зрения ни на минуту.

Майерс заторопился к черному ходу.

— Брэд! — позвал Уэнджер. И, не успела еще лестница перестать раскачиваться от тяжело спускавшегося человека, приказал: — Живо в кинотеатр «Стандарт», узнай название другого фильма, который показывали в понедельник вместе с «Мистером Смитом». Вот что хорошо, когда в кинотеатре идут сразу два фильма: иногда оказывается весьма кстати в нашем деле. Затем проверь заведение Карен Мэри, узнай, ужинала ли она там. Я хочу тщательнейшим образом проверить ее алиби, и да поможет ей Бог, если оно не удержится под лавиной стофунтовых гирь!

Первый звонок по телефону Уэнджеру (дом Морэнов, двадцать минут спустя):

— Эй, Лу, это Брэдфорд. Слушай, «Стандарт» мне и проверять особо не пришлось. Название второго фильма в тот вечер, если оно тебе все еще нужно, «Пять перчинок». Но мне сказали, что как раз передо мной кое-кто еще задал им тот же самый вопрос. Девушка в кассе даже удивилась, откуда такой интерес к какому-то там второсортному фильму.

— Кто? — так и взвился Уэнджер.

— Она. Эта девица Бейкер. Мне ее описали. Наверное, сразу же, как только ушла от Морэнов, отправилась в кинотеатр. Как тебе это нравится?

— Просто шик, — с мрачной иронией ответил Уэнджер. — Дорабатывай эту же линию. Мальчик только что выдал цвет одежды, в которой она была в тот вечер. Раскололся совершенно неожиданно, как в тот раз, с именем. Темно-синий, запомнишь? Сходи в «Женский клуб», посмотри, не подскажут ли тебе, какого цвета была на ней одежда, когда она вышла из своей комнаты в понедельник вечером: кто-то, возможно, обратил на это внимание. И сделай это тихо, бляхой не козыряй. Я не хочу, чтобы она догадалась, что мы что-то там шьем, пока шитье не закончится. Ты всего-навсего парень, который без ума от девушки, имени которой не знаешь, но в состоянии вычислить ее методом исключения.

Второй звонок Уэнджеру (там же, полчаса спустя):

— Опять Брэд. Боже мой, ее алиби трещит по всем швам. По-моему, теперь у нас на нее и впрямь что-то есть.

— Ладно, оставь свой школярский задор. Поработаешь с мое, поймешь, что как раз когда думаешь, будто у тебя всего навалом, чаще всего оказывается, что у тебя нет ни шиша.

— Ну, так ты хочешь меня выслушать или никому ничего не говорить?

— Не выкаблучивайся, молокосос. Выкладывай.

— В тот вечер она у Карен Мэри не ужинала! Сначала эта шведка, которая заправляет заведением, горой стояла за нее: «О, да, да. Конечно, она быль здесь». Ну, после кинотеатра, уж и не знаю почему, но что-то вроде как навело меня на догадку, и я рискнул. Начал блефовать, прикинулся крутым и сказал: «Вы что, хотите обмануть меня? Думаете, я не знаю, что она заходила сюда сама и велела вам так сказать, если вас кто-нибудь об этом спросит? Ну как, хотите неприятностей на свою голову или хотите, чтобы у вас их не было?»

Она тут же сдалась. «Верно, — признала, вроде как перепугавшись, — она только что приходила сюда. Мне бы хотелось помочь ей, но, раз вы уже обо всем знаете, я не хочу себе неприятностей».

И подожди, это еще не все. Я копнул и в «Женском клубе». Лифтерша и портье оба помнят, как она выходила в тот вечер. И была она — в темно-синем.

— Возвращайся к папе, сынок, — нараспев сказал Уэнджер.

Третий звонок Уэнджеру (на следующий день):

— Алло, Лу? Это Майерс. Я у школы. До четырех она была у меня под наблюдением. Я, что называется, от нее ни на шаг со вчерашнего дня. Но тут возник один момент, и я хочу, чтобы ты узнал о нем сразу. Может, тут что-то есть, а может, ничего и нет. Как только она вышла из «Женского клуба», я последовал за ней и по дороге на автобус заметил, что продавец фруктов поздоровался с ней, как со старой знакомой, а она улыбнулась ему в ответ. Ну, я чуток приотстал и быстренько его обработал, чтобы успеть с ней на автобус. По его словам, в шесть вечера в понедельник она купила у него шесть флоридских апельсинов. Если не ошибаюсь, в холодильнике Морэнов на следующее утро оказалось два стакана сока, появление которых миссис Морэн объяснить не смогла, но была уверена, что до отъезда к матери она сок не готовила.

— Я тоже это припоминаю. Согласно утверждению Бейкер, в шесть она выходила, а не возвращалась домой. Значит, апельсины она куда-то унесла. Я сейчас отправлюсь туда, потолкую с горничной на ее этаже. Апельсины в нашем деле хороши тем, что нельзя съесть и кожуру.

Разговор Уэнджера с шефом:

— Ну, и как оно, Лу?

— До того хорошо, что даже не верится. Я боюсь дышать, опасаясь, как бы все не рухнуло. Хотите верьте, хотите нет, шеф, но у меня наконец-то появилась живая подозреваемая, из плоти и крови, ведь до сих пор я все время гонялся за призраками. Я даже говорил с ней и слышал, как она мне отвечала. Я все время щиплю себя.

— Ты ее ущипни, проку будет больше.

— Эта девушка, желая обеспечить себе алиби, наговорила нам с три короба. Я слышал, бывают алиби с одним слабым звеном, с двумя, ну а тут — прямо с ума сойти! Ее не было в ресторанчике, где, по ее словам, она обедала, не было и на сеансе в кино, из дома она вышла в темно-синем костюме. Малыш опознал ее как человека, который в тот вечер был с ним и его отцом. Картинку, которую он раскрашивал пополудни в понедельник, нашли в доме в ночь с понедельника на вторник, а миссис Морэн абсолютно уверена, что, когда она сына забирала, у него с собой ее не было. Ну, и в довершение ко всему в шесть часов вечера в понедельник во фруктовой лавочке у своего дома она купила полдюжины флоридских апельсинов и унесла их с собой — куда там она направлялась. В холодильнике Морэнов обнаружено два полных стакана апельсинового сока, и миссис Морэн уверена, что сок приготовил кто-то, но только не она сама. Правда, насколько она помнит, апельсины в одной из секций холодильника у нее лежали. Но тогда куда же девались те, что купила эта Бейкер? В комнате у нее они так и не появились: я беседовал с горничной, а та за всю неделю не выбрасывала не только никакой кожуры от апельсинов, но даже засохшего семечка. Ну, что вы на это скажете?

— По-моему, верняк. Дайте ей побродить, скажем, еще сутки и посмотрите, не увязнет ли она поглубже. И готовьтесь к захвату. Только ни в коем случае не выпускайте ее из виду, чем бы она ни занималась. Держитесь около нее днем и ночью…

— И даже двадцать пять часов в сутки, — безжалостно добавил Уэнджер.

— Шеф, это Уэнджер.

— Я ждал твоего звонка. Думаю, пора привести эту девицу Бейкер.

— Веду, шеф. Звоню из вестибюля «Женского клуба». Мне хотелось получить ваше добро, прежде чем я поднимусь в номер и заберу ее.

— Ну что ж, добро я даю. Мне только что принесли сообщение, в котором слова малыша впервые подтверждаются взрослыми, пусть всего лишь частично. Некто Шредер, который живет на противоположной стороне улицы, незадолго до полуночи случайно подошел к окну и определенно видел, как из дома Морэнов вышла женщина. Разумеется, на таком расстоянии, да еще в темноте, он ее толком не разглядел, но я не вижу особого смысла выжидать дальше.

— Согласен. Особенно если учесть, что в прошлом она всегда исчезала. Я прибуду минут через пятнадцать — двадцать.

Лифтерша попыталась заступить ему дорогу:

— Простите, сэр, джентльменам подниматься в комнаты не позволено.

«Я не джентльмен, я детектив», — хотелось ответить Уэнджеру, но он сдержался.

— Дежурный мне разрешил, — грубовато сказал он.

Она бросила взгляд через вестибюль и увидела высочайший потайной знак, что все в порядке и ему можно подниматься. Меньше всего Уэнджеру хотелось дожидаться внизу, пока к нему приведут подозреваемую — дело, что ни говори, весьма деликатное.

Лифтерша открыла дверь на седьмом.

— Подождите здесь. Потом сразу же поедем вниз, по пути никого подбирать не будем.

Девушка во все глаза смотрела ему вслед, пока он шел по мирному, домашнему коридору: она поняла, что это арест.

Уэнджер постучал в дверь.

— Кто там? — В голосе совершенно не слышалось никакого испуга.

— Откройте, пожалуйста, — негромко попросил он.

Она тут же открыла, удивление от того, что она услышала его голос, все еще отражалось на ее лице. За ее спиной, в раковине лежали шелковые чулки.

— Вы не будете возражать против того, чтобы пройти со мной? — Он был несколько торжествен, но отнюдь не груб.

— Ах, — только и сказала она слабым голоском.

Он стоял, ожидая, в открытых дверях. Она принялась искать верхнюю одежду во встроенном шкафу, но никак не могла найти именно то, что надо.

— Не знаю даже, почему я не боюсь, — неуверенно заговорила она. — Наверное, мне следовало бы бояться…

Она была страшно напугана. Уронила пальто с вешалки, и ей пришлось почистить его. Затем попыталась надеть пальто, не сняв его с плечиков.

— Ничего страшного с вами не случится, мисс Бейкер, — угрюмо заверил он.

— Чулки придется так и оставить? — развела она руками.

— Да, пожалуй.

Она нахмурила брови, по пути вытащила из раковины пробку.

— Жаль, не успела постирать их до вашего прихода, — вздохнула мисс Бейкер. — Я вернусь сюда? — спросила она, прежде чем выключить свет. — Или мне следует… следует прихватить что-нибудь с собой на ночь? — Ей было нестерпимо страшно.

Вместо ответа он просто закрыл дверь.

— Видите ли, меня еще никогда не арестовывали. — Она искала поддержки, стараясь поспевать за ним по коридору.

— Прекратите, ладно? — с досадой проворчал он.

Он вошел в тускло освещенную комнату, бросил на нее взгляд, закурил сигарету; дым тут же добрался до конусообразного луча от лампы над девушкой. Поднимаясь, он приобретал бледно-сизый оттенок, словно какой-то реактив в химической колбе.

— Плачем делу не поможешь, — с неуловимой корректностью сказал он. — Вас никоим образом не обижают. А винить за то, что вы здесь, можете только себя.

— Вы не понимаете, что это значит… — всхлипнула она, обращаясь в ту сторону, откуда доносился его голос. — Вы занимаетесь арестами, для вас это обычное дело. Вам, вероятно, не понять, что происходит с человеком, когда он сидит у себя в комнате, в безопасности, в довольстве и в мире с окружающим, и вдруг появляется кто-то и уводит его. Спускается с ним в лифте дома, в котором он живет, у всех на виду ведет по улицам… а когда приводит сюда, то оказывается, что он… что я… якобы убила человека! Это невыносимо! Сегодня вечером я боюсь всех и вся на свете! У меня такое чувство, будто я героиня одной из сказок, которые я рассказываю детям. Только эта сказка стала явью: я околдована и подпала под чары великана — людоеда.

Сквозь слезы она попыталась виновато улыбнуться в темноту.

Из мрака раздался еще один голос:

— А вы думаете, последние полчаса в чулане Морэну было легко? Вы не видели, когда его вытащили, зато мы видели.

Без единого звука она обхватила голову руками.

— Прекратите, — бросил Уэнджер. — Она очень ранимая.

Невидимая Макговерн поцокала языком, выразив таким образом свое особое мнение.

— Я… я не знала, что это было убийство. Я не знала, что это подстроили специально! — заговорила она. — Когда вы на днях привели меня к ним в дом, я думала, что произошел несчастный случай, что он каким-то образом закрылся в чулане сам, а ребенок не понимал, насколько это серьезно, и вот, позже, вероятно, желая избавиться от чувства вины, как это бывает с детьми, придумал историю, будто я к ним приходила.

— Дела это нисколько не меняет, — оборвал ее Уэнджер. — Сейчас мы говорим с вами не об этом. Вы не ходили в «Стандарт». Вы не обедали в заведении этой шведки. Однако потом вы сходили туда и попросили ее сказать, будто вы там были! А теперь еще удивляетесь, что вы здесь.

Она в отчаянии ломала руки. Наконец заговорила:

— Я знаю… я и не думала, что за мной сразу же станут следить… вы казались таким дружелюбным в тот день.

— Мы никого не предупреждаем.

— Я не знала, что это убийство. Я полагала, речь идет лишь о выдуманной малышом истории. — Она глубоко вздохнула. — Я была… с мужем. Его зовут Лэрри Старк, он… он живет на Марси-авеню, 420. Я приготовила обед на его квартире и весь вечер пробыла там.

Это признание не произвело на них никакого впечатления.

— Почему же вы не рассказали нам об этом сразу же, когда вас спросили?

— Да не могла я, неужели непонятно? Я воспитательница, мне не полагается быть замужней, иначе я потеряю место.

— Вашу первую версию мы разнесли в пух и прах, от нее ничего не осталось. Естественно, вы вынуждены чем-то ее заменить, не можете же вы находиться в подвешенном состоянии. С какой стати мы должны верить этой версии больше, чем первой?

— Спросите Лэрри — он вам скажет! Он скажет вам, что я пробыла там все время.

— Обязательно спросим. И он наверняка скажет нам, что вы были с ним. Но малыш-то Морэнов говорит нам, что вы были с ним. И два стакана апельсинового сока в холодильнике тоже говорят нам о том, что вы были с ним. И ваши собственные действия за прошедшие несколько дней говорят нам о том, что вы были с ним. Попробуйте-ка все это опровергнуть, девочка.

Она судорожно вздохнула и откинулась на спинку стула.

Луч желтого коридорного света прорезал темноту и кто-то произнес:

— Он готов принять ее.

Уэнджер отодвинул стул, ножки заскрежетали по полу.

— Запоздали вы со своим признанием. Проку от него уже особого не будет, какой был бы, расскажи вы нам об этом сразу. Делу уже дан ход, мисс Бейкер, а менять лошадей посреди броду — рискованная, знаете ли, штука.

Когда Макговерн с Уэнджером привели ее и поставили перед столом шефа, девушка опять плакала — беззвучно, как и прежде.

— Вот эта, значит, молодая леди? — При других обстоятельствах данное замечание можно было бы принять за полудружеское приглашение к разговору. Только на сей раз у него было совсем иное значение.

Зазвонил, заикаясь, телефон:

Д-д-д-динь-дзин-динь!

Шеф сказал:

— Одну минуточку. — Снял трубку, послушал и спросил: — Кто-кто?! Да, Уэнджер находится здесь, но соединить с ним я вас не могу. Ну, что вам…

Он опустил трубку, посмотрел на Уэнджера:

— Тут тебе хотят что-то сказать насчет этой девушки. Держи, поглядим, что там такое.

Он сделал знак рукой, и инспектор с мисс Бейкер вышли.

— Муж, наверное, — пробормотал Уэнджер, обойдя стол, и взял трубку.

Женский голос сказал:

— Алло, это Уэнджер?

— Да. С кем имею… — настороженно заговорил он.

Женский голос врезался в его голос, как нож в масло:

— Говорить буду я. Вы только что привели с собой одну девушку из «Женского клуба». Некую мисс Бейкер, воспитательницу из детского сада. Верно? Ну, я лишь хочу сказать, что она не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Морэном в чулане. Мне плевать, как там у вас выглядит это дело, что вы о нем думаете или знаете или даже думаете, будто знаете.

У Уэнджера словно муравьи заползали в брюках, он прикрыл ладонью мембрану и, корчась, стал подавать шефу сигнал: «Проследите, откуда звонят! Проследите, откуда звонят!»

Голос прозвучал чуть ли не с телепатической проницательностью.

— Да-да, проследите, откуда звонят, знаю, знаю, — сухо заметила женщина. — Я заканчиваю, так что не тратьте понапрасну времени. На случай, если в ваших умных головах возникнут сомнения и вам захочется отмахнуться от меня как от чокнутой, в записке, приколотой к стеганому одеялу малыша Морэнов, было написано: «У вас очень славный малыш, миссис Морэн. Я оставляю его там, где он будет в полной безопасности до вашего возвращения, так как ему я не желаю никакого зла». Мисс Бейкер никак бы не могла этого знать, потому что сами вы ей этого не говорили. Радио у них «Филко», он читает «Сан», на ужин, его последний ужин, я приготовила яичницу, в чулане висели два покрывшихся плесенью плаща, а его сигара догорела до конца, не потеряв формы, в пепельнице на столике рядом с креслом, в котором он сидел. Уж лучше вы ее отпустите. До свидания и желаю удачи.

Щелк.

В тот же миг на столе у шефа зазвонил другой телефон:

— Платный таксофон в аптеке Нойманна на углу Дейл и Двадцать третьей!

Уэнджер, выскочив из комнаты, чуть не сорвал дверь с петель, так и оставив ее открытой.

Шесть минут и восемнадцать секунд спустя он, дыша в лицо перепуганного владельца, которого вытащил из-за стойки, где тот выписывал рецепты, рявкнул:

— Кто? Кто только что звонил вон из той средней будки, где еще лампочка теплая?

Хозяин в совершеннейшем недоумении пожал плечами:

— Какая-то женщина. Откуда мне знать, кто она?

Запись Уэнджера о Фрэнке Морэне:

Улики:

1 записка печатными буквами, найдена на одеяле Куки Морэна;

1 раскрашенный цветными карандашами рисунок — крупная малиновка на ветке; вероятно, подделка взрослого «под детский».

Дело не раскрыто.