Итарра

Наместник Итарры даже в самые драматические моменты жизни никогда не терял в весе. В то утро, когда ожидалось прибытие наследного принца, Морфет обнаружил, что пояс с украшениями из красного халцедона сдавливает ему живот. Его лучшие сапоги не застегивались из-за раздавшихся икр. Вдобавок у него распухли пальцы ног. Все эти малые неприятности грозили сделаться большими бедами, когда придется в парчовом одеянии жариться на солнце. Теснимый со всех сторон возбужденными главами городских гильдий, заполонившими дорогу и подступы к южным воротам Итарры, Морфет в очередной раз вздохнул, чувствуя, как отделанный перламутром воротник сдавливает ему шею. Сегодня надзирать за ним приставили Сетвира. Оскорбленный тем, что Хранитель Альтейна не счел необходимым одеться надлежащим образом, а нарочито красовался в том же камзоле с протертыми локтями и перепачканными чернилами манжетами, в каком впервые появился в городе, Морфет внутренне бушевал. У него болела голова, в том числе и из-за дикого несоответствия собственного алого с золотым шитьем камзола с красно-коричневым камзолом Сетвира.

Хорошо хоть, что сегодня рядом не было Асандира, который вообще не желал понимать чужих слабостей, а тем более — прощать их.

— Асандир будет сопровождать принца, — сообщил Хранитель Альтейна, словно прочитав мысли Морфета.

Сетвир устремил отрешенные глаза на беспокойно переминавшегося с ноги на ногу наместника.

— В старинных балладах, сложенных еще до вторжения Деш-Тира, Асандира называли Творцом королей, ибо на протяжении всей истории человечества каждый король был коронован именно им.

— Сентиментальная чушь, — пробубнил Морфет, которому туго застегнутый камзол мешал дышать.

Южные ворота Итарры выходили на крутой склон. Сам город лежал в котловине между восточными отрогами Маторнских гор и западными склонами гор Скайшельских. К Итарре с разных сторон подходило пять дорог; та, что шла из Даон Рамона, представляла собой грязный, ухабистый проселок. Узкое пространство перед воротными башнями было плотно забито народом; всякое колыхание толпы свидетельствовало о прибытии еще кого-то из городских властей, кому стражники пробивали проход к более удобному месту. Вся эта разношерстная публика, управляемая магами Содружества, выглядела весьма впечатляюще. Здесь собрались главы гильдий, торговые сановники, члены государственного совета, причем многие привели своих до неприличия любопытных жен.

Морфет между тем настоял, чтобы его жена и дочери остались дома. Исчерпав все аргументы, он перешел на крик, отчего теперь у него болело распухшее горло.

— Государственный совет никогда не признает за вашим выскочкой права на власть, — хрипло заявил он Сетвиру.

Сетвир одарил его загадочной улыбкой и тихо ответил:

— Дайте им время.

Кто-то кашлянул. Морфет с трудом повернул шею и увидел молодую женщину в украшенном мехом платье, с жемчужной ниткой на шее. Женщина поспешно прикрыла рот рукой, ее полуобнаженные плечи все еще вздрагивали, выдавая подавляемый смех. Рядом с нею, в горностаевом плаще и алом мундире, стоял ее брат Диган — главнокомандующий войсками Итарры. Лицо его было искажено от ярости. «Нет, — подумал Морфет, — ни время, ни кровопролитие не изменят дух города. Сегодня их согнали сюда встречать наследного принца. Пусть он попробует восстановить королевское правление. Интересно поглядеть, как он будет убегать отсюда, поджав хвост, точно побитая дворняжка». Маг в потертом одеянии ни с того ни с сего вдруг усмехнулся.

— Жду не дождусь момента, когда вы встретитесь со своим законным господином.

— С мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло, — презрительно хмыкнул Морфет. — Что ж, пусть расшибает себе лоб, пока не убедится, что никакими взятками ему не купить власть.

Сетвир, казалось, утратил дар речи.

Наместник почесал все свои подбородки, торжествуя победу.

Должно быть, кортеж принца одолел последний подъем, ибо толпа крестьян, сгрудившаяся по обе стороны дороги, восторженно закричала. Ничего удивительного, если вкрадчивый маг в черном пообещал им, что гильдия землевладельцев перестанет взимать с них деньги за аренду земли. Поскольку ни один из глав гильдий, чьи интересы при этом тоже страдали, и не подумал узаконить пресловутую петицию, все упования крестьян были напрасными. Морфета от раздражения прошиб пот. Хотя с места возле караульного помещения, где он стоял, еще ничего не было видно, чиновники уже начали вытягивать шеи и расталкивать друг друга локтями. Морфету, который был ниже их на целую голову, чтобы хоть что-то разглядеть, пришлось встать на цыпочки.

Он ожидал увидеть кавалькаду: лошадей, накрытых роскошными попонами, реющие на ветру знамена, кареты с шелковыми занавесками и обшитыми бархатом сиденьями. Жена Морфета, которая целую неделю только и сплетничала с подругами о грядущем событии, убедила мужа, что кортеж принца будет выглядеть именно так. В Итарре о положении человека судили по его богатству, и, если наследный принц собирался произвести на горожан желаемое впечатление, его въезд обязательно должен был поразить собравшихся неимоверной, ослепительной роскошью.

Однако в город въехали лишь четыре всадника без всякой свиты. Попон на их лошадях тоже не было. В руках они не держали ни знамен, ни даже вымпелов. В равной степени их нельзя было посчитать авангардом более внушительной и отвечающей положению принца процессии. Одним из всадников был Асандир, восседавший на вороном коне. Во всяком случае, темный с серебристой каймой плащ, развевавшийся на ветру, вполне соответствовал вкусам этого мага. Толстяк в грубом домотканом плаще, едущий с ним рядом на пятнистой лошади, по своему облику вряд ли годился даже в слуги принцу. Третий всадник, светловолосый и белолицый, имел вполне подобающий для высокой особы вид, однако на его одеяниях из темно-синего бархата, способных вызвать зависть у гильдии ткачей, не было никаких знаков, свидетельствующих о его принадлежности к королевской династии.

Значит, оставался последний из четверых — невысокий черноволосый человек, восседавший на мышастой лошади, шею которой покрывали странные белые пятна.

Прищурив глаза, Морфет впился в верхового хищным взглядом подобно змее, оценивающей расстояние для прыжка.

На плечах всадника был роскошный, длинный зеленый плащ с вышитым серебристым леопардом — гербом правителей Ратана. Руки, державшие поводья, были по-мальчишески тонкими, но явно сильными и умелыми, так уверенно он справлялся со своей далеко не покладистой лошадью. Волосы, обрамляющие худощавое лицо молодого человека, были черными, как у всех Фаленитов.

Наместник ядовито улыбнулся.

— Просто ребенок, — с явной радостью в голосе пробормотал он.

Все так и есть, как он говорил Сетвиру: претендент на Ратанский трон — зеленый юнец, которого итарранские политики проглотят с потрохами.

Почти счастливый, наместник одарил лучезарной улыбкой Хранителя Альтейна, на лице которого застыла маска отрешенности.

— Уважаемый маг, — насмешливо произнес Морфет, — объявляю вам свое решение. Пусть церемония, подтверждающая право принца на престолонаследие, пройдет на земле Итарры. Я позволяю его высочеству остудить ножки о нашу землю, и да окажут ему надлежащий прием ползающие там черви!

В рядах итарранских чиновников послышалось хихиканье. Женщины зашушукались, меж тем как с нижнего склона, где собрались крестьяне, донеслась новая волна приветственных криков.

— Прошу вперед, — сказал Сетвир, перекрывая шум. — Как мы с вами и уговаривались, господин наместник, сейчас вы выйдете навстречу наследному принцу Ратанскому и заявите о признании его прав.

— Но я не собираюсь лобызать августейшие щечки, пока принц босым не ступит на нашу землю! — загрохотал, сотрясаясь от смеха, Морфет.

Наместник был удовлетворен: он по-прежнему оставался хозяином положения.

— А в остальном, уважаемый маг, я верен своему обещанию. Отправимся же во внутренний двор, к фонтанам, и пусть ваш желторотый принц не надеется, что я выйду приветствовать его к воротам!

Раскрасневшись от гордого сознания собственного остроумия, Морфет грузно привалился спиной к крепостной стене. Он не замечал, как стебли розовых кустов цепляются за его богатый, с золотым шитьем, камзол. Такое зрелище ни в коем случае нельзя упустить! Высшие городские чиновники и любопытствующая знать, как всегда явившаяся последней, толкались, стремясь заполучить наилучшие места между клумб с розами и начавшими зеленеть подстриженными деревьями. Наконец показались принц и его спутники. Колкости и остроты собравшихся перемешивались с шумом фонтанных струй. Асандир туго натянул поводья мышастой кобылы, умеряя ее игривый настрой. Принц спешился.

Сейчас еще отчетливее, чем прежде, было заметно, как тяжелый зеленый плащ давит на хрупкие плечи его высочества.

— Интересно, эта худоба — врожденный признак его династии? — вполголоса спросил Диган, который тоже предвкушал потешное зрелище.

Кто-то пустил по кругу бутылку вина. Подогреваемое нескрываемым сарказмом Морфета, настроение местной знати значительно улучшилось. Пора зрелищ под открытым небом еще не настала, и вдруг — такой подарок! Возможность повеселиться за счет дерзкого чужака будоражила собравшихся не хуже вина. Восьмифутовые стены внутреннего двора, словно горное эхо, послушно отражали все колкие замечания, отпускаемые знатными итарранскими дамами.

Поводья лошади принца передали кому-то из слуг, а светловолосый его спутник в элегантном синем камзоле медленно снял плащ с плеч высокой особы.

Морфет выпятил губы и придирчиво оглядел своего врага.

По итарранским меркам одеяние принца не выдерживало никакой критики. Его камзол и рубаха, лишенные каких-либо украшений, были сшиты из простого полотна, которое даже не удосужились предварительно отбелить. Сероватые нитки одежды лишь подчеркивали матовую бледность бескровного лица. Когда Асандир взял его худощавую ладонь в свою и вывел принца вперед, Морфет едва не вскрикнул от злорадного ликования. На Фалените не было драгоценностей, подобающих его положению, кроме блестевшего на пальце поцарапанного золотого перстня. Единственным драгоценным камнем был вставленный в рукоятку меча изумруд, не слишком крупный, но искусно ограненный.

— Прост, как лесной варвар, — ухмыльнулся глава гильдии ткачей.

Асандир с упреком поглядел на него.

— По традиции Фалениты всегда являлись на церемонию вхождения в престолонаследие одетыми просто и без украшений.

Однако собравшимися уже овладел дух нескрываемого презрения к незваному гостю.

Принц бесстрастно снял сапоги и ступил в цветочную клумбу, оказавшись по щиколотки в жирной черной земле, щедро удобренной садовниками ради посеянных там весенних лилий. Асандир, держа его за руки, негромким монотонным голосом начал произносить ритуальные фразы. Никто из итарранской знати не счел необходимым закрыть рот и прислушаться к словам мага. Сестра Дигана, обращаясь к тугоухому главному казначею, заявила, что заметила на лодыжках принца странные шрамы, очень похожие на следы от кандалов. Ее слова тут же подхватил и понес дальше какой-то младший чиновник, на ходу сочинивший к тому же обидные стишки, которые он с наслаждением читал под смешки собравшихся. Морфет не видел оснований одернуть сочинителя.

Должно быть, это пронырливое Содружество знало заранее, как городские власти Итарры относятся к королевскому правлению.

По знаку Асандира принц преклонил колени. Его наставник-маг опустился вместе с ним, зачерпнув полную горсть земли и держа ее над иссиня-черными волосами принца.

Морфет подавил смех. Разогретый вином Диган не пожелал сдерживаться и громко прошептал:

— Эт милосердный, он что же, намеревается высыпать на голову бедолаги-принца землю вместе со свинячьим дерьмом и прочими удобрениями?

Скорее всего, слова Дигана достигли ушей мага, но тот и не подумал как-то отреагировать на них. Сложив ладони чашей, Асандир громким голосом начал произносить заключительные фразы ритуала. Эхо, отражавшееся от песчаниковых стен, перекрывало гул собравшихся:

— Аритон тейр-Фаленит, прямой потомок Торбанда, первого верховного короля Ратана, я подтверждаю твое право на престолонаследие. Отныне земли королевства переходят под твое попечительство, и узы чести и долга связывают тебя с ними.

Смех Дигана смолк, на смену ему пришла откровенная ярость.

— Право на престолонаследие? Я что-то не припомню, чтобы жители Итарры нуждались в короле!

Морфет почувствовал, как и в нем закипает гнев. Не обращая внимания на собравшихся, он накинулся на Сетвира:

— Вы же мне говорили, что этого ублюдка должны будут утвердить только в правах потомка династии!

Но Хранитель Альтейна как сквозь землю провалился. Наместник лихорадочно вертел головой по сторонам, силясь разыскать его, однако боковым зрением увидел лишь неяркую вспышку света. Морфет вновь повернулся лицом к клумбе. Принц по-прежнему стоял на коленях, но его волосы украшали отнюдь не комья земли вперемешку со свинячьим дерьмом. У него на лбу ярко блестел серебряный обруч, которого еще мгновение назад не было. Асандир опустил руки, затем помог принцу встать.

— Эт милосердный! — испуганно крикнул кто-то в толпе. — Вы видели? Маг превратил землю в серебро!

И тут Сетвир появился вновь.

— Свершилось. На ваших глазах из земли Ратана возник этот обруч — знак утверждения в правах престолонаследия. А теперь, уважаемый господин наместник, вам пора приветствовать вашего законного господина и будущего короля.

— Я не давал на это своего согласия! — взвился Морфет. — Вы обманули меня!

У него отвисла челюсть, и он чем-то стал похож на бульдога. Но Сетвир и не думал насильственно тащить его к принцу. Вместо этого наследник ратанского престола сам подошел к наместнику.

Всю свою взрослую жизнь Морфет страдал от маленького роста, что заставляло его запрокидывать голову, разговаривая даже с каким-нибудь кухонным мальчишкой. Теперь же, встретившись с зелеными глазами принца, оказавшимися на одном уровне с его глазами, Морфет невольно вздрогнул.

— Вам незачем преклонять колени, — объявил увенчанный серебряным обручем принц, лицо которого казалось высеченным из куска белого кварца. — Я не принимаю вашей клятвы верности.

— А кто тебе ее давал?

Дрожа от мысли, что может сделаться предметом публичного осмеяния, Морфет выпятил губы.

— Государственный совет Итарры, возглавляемый мною, отказывается признавать даже твое существование.

Ветер, шелестевший в сухих ветвях розовых кустов, откинул пряди черных волос, закрывавших обруч. Как же раньше он не заметил, что у этого принца — взгляд мага, пронизывающий и в то же время лишенный малейшей враждебности? Подобно его покровителям из Содружества, стремящимся протащить его на трон, принц умел отвечать на невысказанные вопросы.

— Если вы и ваш совет правите справедливо, у вас нет оснований меня бояться.

Чиновники, окружавшие Морфета, слишком поздно сообразили, что Асандир и компания не собираются с ними шутить. Вместо смешков и острот теперь отовсюду слышались недоуменные и сердитые возгласы.

— Вам никто не давал никаких прав на власть в нашем городе! — крикнул принцу стоявший рядом с Морфетом Диган.

— Да, никто.

Проследив за взглядом Аритона, Морфет повернулся к главнокомандующему вооруженными силами Итарры, бросившему эту реплику. Из-за расстегнутого плаща было видно, что правая рука Дигана лежит на рукояти меча, усыпанного драгоценными камнями. Но Аритона не испугал бы даже настоящий боевой меч. Принц лишь недоуменно вскинул брови.

— Я и не собираюсь соперничать там, где всякое соперничество бессмысленно, — сказал Аритон. — Или желаете побиться об заклад?

— Ставлю все, что у меня есть, — быстро ответил Диган. — Пусть это послужит вам предупреждением.

— Я уже его получил, — с плохо скрываемым нетерпением заявил Аритон. — Недвусмысленное, к сожалению чересчур запоздалое, но вполне обстоятельное. В чем-то у меня гораздо меньше преимуществ, чем у вас.

Все это было произнесено так быстро, что Диган не успел ответить. Аритон же, совершенно не обращая внимания на воинственную позу главнокомандующего, обернулся к Асандиру:

— Вам требовалось зрелище — вы его получили. Вне зависимости от того, вернут мне мои сапоги или нет, я позволю себе удалиться.

Теперь уже Морфет не успел ничего ответить на эти произнесенные скороговоркой слова и так и остался стоять с раскрытым ртом. Маги поспешно увели принца, но враждебность, которую он успел посеять в сердцах и душах горожан, осталась. Более того, она продолжала разрастаться. Диган, стиснув зубы, глядел вслед удаляющейся процессии. Главы гильдий потрясали кулаками и объединялись в возбужденно гудящие группы. Чувствовалось, что три Итарранских братства наемных убийц вскоре могут рассчитывать на значительный барыш; недаром громкие проклятия быстро превратились в зловещий шепот. Пока мужья и отцы строили заговоры, женам и дочерям было велено отправляться домой и не высовывать носа.

Багровый от злости, но лишившийся мишени для излияния гнева, наместник с благодарностью оперся на услужливо протянутую ему руку. Он очень нуждался в поддержке.

— Спесивый ублюдок! — прошипел Морфет, кое-как совладав с дыханием. — Соперничество, видите ли! Он что, посчитал нас такими же неоперившимися юнцами, как и он сам?

— С ним бывает трудно, — ответил светловолосый молодой человек, вызвавшийся поддержать Морфета. — Но насколько я знаю, он всегда отличался честностью.

В это мгновение Морфет сообразил, что невесть откуда взявшийся благодетель предпринимает осторожные попытки вывести его из толпы. Наместник сердито выдернул руку.

— А вы кто такой?

Камзол из темно-синего бархата вряд ли мог задержаться в памяти Морфета, но зеленый плащ с гербом, перекинутый через руку незнакомца, сразу же подсказал ему, что этот человек и есть спутник принца.

— Можете не отвечать, — бросил ему Морфет. — Я узнал вас. Вы — один из дружков принца, а потому нам от вас никакого проку.

Продолжая улыбаться, Лизаэр возразил:

— Как раз наоборот. Я единственный из дружков принца, кто не является магом, а также единственный ваш друг, знающий противоречивую натуру принца.

Главнокомандующий Диган встрепенулся.

— Я знаю недурное заведение неподалеку, — сказал он, делая приглашающий жест.

Морфету ничего не оставалось, как отправиться вместе с ними.

Массивная дверь с шумом захлопнулась. Смертельно уставший Аритон Фаленский прислонился к стене, украшенной аляповатыми медными панелями. За дверью еще продолжал звучать приторно-любезный голос жены наместника:

— Ваше высочество, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Все мы исполним любое ваше желание.

— Я восхищен гостеприимством, — с ледяной учтивостью ответил ей через дверь Аритон. — Сейчас у меня только одно желание: улечься спать и чтобы никто не тревожил мой сон.

Стенные украшения, впившиеся ему в спину, заставили Аритона отойти к середине комнаты и оглядеться как следует.

От пестроты и блеска обстановки у него заболела голова. Поверх медных панелей тянулись гирлянды из каких-то стекляшек. Позолоченные оконные переплеты и розоватые стекла абсолютно не гармонировали с полом, выложенным плитками. Плитки, разумеется, тоже были цветными и своим шафрановым, темно-желтым и фиолетовым цветом напоминали яркие леденцы. Вся мебель была в позолоченных завитушках; каждое сиденье украшала шелковая бахрома. Даже ковры — и те были густо обшиты бахромой и кистями.

По коридорчику, соединяющему покои принца с отхожим местом, можно было передвигаться только со свечой в руках; в противном случае идущий непременно рисковал за что-то зацепиться или удариться.

Аритон закрыл глаза и с тоской вспомнил голые холмы Даон Рамона. Развалины, продуваемые ветрами, по крайней мере напоминали об истинном величии.

— Ты еще не видел меховых одеял, — с издевкой произнес Асандир.

Маг в своем серебристо-голубом одеянии казался среди всего этого изобилия воплощением Даркарона, явившегося покарать смертных за глупое тщеславие.

— С меня довольно, — ответил Аритон.

Сейчас он хотел только одного: забыть панораму Итарры, увиденную им при подъезде к городу. За приземистыми квадратными бастионами, точно бородавки, торчали круглые, отделанные медью крыши домов. Итарра показалась ему жирной жабой, разлегшейся между выщербленными горами.

Аритон вздохнул и снова открыл глаза.

— Сетвир уже принес летописи?

— Надеюсь, ты в состоянии что-нибудь разобрать в завитушках здешних каллиграфов, — проворчал Хранитель Альтейна.

Среди нагромождения тяжелых томов в кожаных переплетах, сваленных в алькове, прямо у кровати принца, Сетвир был похож на воина в осаде.

— Мне не хотелось бы добавлять тебе страданий, — сказал Сетвир и махнул каким-то свитком в сторону фигурок двух херувимов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся канделябрами. — Когда я попросил принести мне несколько свечей, хозяйка прислала вот это.

— Они тоже сгодятся, чтобы спалить эти архивы! — рассмеялся Аритон, и в его смехе прозвучали угрожающие нотки. — Мы намного упростили бы себе дело, если бы сровняли с землей этот жестокий город и на его обломках построили другой.

Сетвир махнул ему гусиным пером.

— Думаешь, у нас не возникало подобного искушения?

Потом он моргнул, огляделся вокруг и щелкнул пальцами. Обе свечи загорелись. В воск явно было добавлено какое-то терпкое благовоние, ибо, как только он нагрелся, в комнате стало нечем дышать. Поневоле пришлось открыть одно из окон. От дуновения ветерка пламя свечей задрожало, освещая неровным светом нахмуренное лицо Сетвира.

— Невеселое чтение ожидает нас с тобой, — сказал он Аритону. — Тебе оно явно не понравится. Из этих книг ты узнаешь, что итарранские гильдии имеют обыкновение разрешать споры при помощи кинжалов наемных убийц.

Аритон был не настолько усталым, чтобы не уловить намек. Резким движением он сорвал с головы серебряный обруч.

— Сколько кругов магической защиты вы возвели вокруг этого помещения?

Сетвир с Аритоном переглянулись, но ни один из них не ответил на вопрос.

— Впрочем, мне все равно. — Аритон швырнул знак королевского отличия на ближайший стул. — Если здешний наместник хочет увидеть нож, торчащий у меня в спине, к утру я дам ему повод сделать это.

Однако повод уже был дан, о чем знали оба мага. Они не стали сообщать Аритону, что успели тихо и незаметно сбить со следа, одного за другим, троих наемных убийц. Змеиное гнездо группировок, которым принадлежала власть в городе, забыв свои нескончаемые разногласия, проявило редкое единодушие. Им не терпелось поскорее и навсегда уничтожить династию Фаленитов. Поэтому маги ни на секунду не забывали об охране Аритона.

Остаток дня и почти весь вечер принц Ратанский и двое магов провели за закрытой дверью, листая старые записи. Потом вернулся Дакар. Утомительное путешествие по местным тавернам лишь подтвердило его мнение, что в Итарре варят скверный эль. Отправленный на кухню, он принес оттуда легкий ужин, охлажденное вино и обыкновенные свечи, какими пользовались слуги. Эти, к счастью, кроме запаха воска, не распространяли ничего. Выполнив все поручения, Дакар растянулся на меховых одеялах. Сапоги, которые он и не подумал снять, торчали между витыми прутьями спинки кровати.

К полуночи вернулся Лизаэр, слегка раскрасневшийся и с довольной улыбкой на лице. Взяв обруч Аритона, он осторожно переложил реликвию со стула на черепаховый столик и сел.

— Эт милосердный! Убранство здесь — как в заведении, откуда я вернулся. — Он принюхался и с презрительной усмешкой добавил: — Воняет дешевыми духами, как в комнате у какой-нибудь шлюхи.

— Жаль, тебя здесь не было, когда эти свечи только что зажгли, — с невинной улыбкой ответил ему Аритон. — Ты бы пришел в такое возбуждение, что и шлюхи не понадобилось бы. Вообще удивительно, как это ты учуял запах.

Поймав удивленный взгляд Лизаэра, Сетвир пояснил:

— От тебя самого исходит такой аромат, будто ты искупался в дешевом пойле. Учитывая сие, смеем ли мы полагать, что ты выполнил задание до конца, раз явился в столь поздний час?

Лизаэр рассмеялся.

— Когда я уходил, гильдейские шишки до того упились, что стучали кружками по столу. Этот фатоватый молодой человек, который у них важная персона — главнокомандующий войсками Итарры, — начал распевать фальшивым голосом местные гимны. Что касается наместника, служанкам таверны пришлось усадить его на телегу развозчика эля и отправить в объятия жены. Но новости я вам принес хорошие. Не миновать бы нам завтра разных тайных и грязных махинаций относительно нашего принца, если бы с посланниками, отправленными для этих целей, не приключились странные вещи. Думаю, здесь не обошлось без Харадмона; только он действует столь грубо. Один из посланников поскользнулся на куче лошадиного навоза и сломал себе руку. Его вопли распугали половину девок в тамошнем квартале. При этом он выкрикивал такие отборные ругательства, что, признаюсь, у меня волосы встали дыбом.

— Представляю, как это должно было подействовать на утонченного господина Дигана, — вставил Сетвир и вновь опустил голову, вчитываясь в пожелтевшие страницы очередной книги.

— О да.

Лизаэр позабыл о своем отвращении к оранжевой бахроме и откинулся на подушки.

— Главнокомандующий немедленно затребовал к себе капитана; Гнадсог, кажется, его зовут. Эдакий квадратный детина, сплошные мускулы и шрамы. Он быстро утихомирил посланника, въехав ему боевой палицей в челюсть. Думаю, костоправы до сих пор с ним возятся. Так вот, чтобы соблюсти видимость законности, государственный совет Итарры соберется завтра за закрытыми дверями для принятия исправленных законов, запрещающих королевское правление. Гильдейские заправилы уже дерут глотки не хуже торговок рыбой. Думаю, сейчас они мучаются похмельем и потому будут спорить из-за знаков препинания до самого полудня.

— Эт милосердный, — произнес Сетвир, запуская пальцы в копну соломенных волос. — Так ты утверждаешь, что тебе удалось напоить их до потери сознания?

Вместо Лизаэра ему ответил Дакар. Не открывая глаз, Безумный Пророк проворчал:

— Они и так уже были готовы плясать на столах. От Лизаэра требовалось лишь неустанно наполнять их кружки.

— А кто платил за выпивку? — поинтересовался Асандир.

— В том-то вся и прелесть, — сказал Лизаэр, приходя в благодушное настроение. — Таверна принадлежит гильдии виноделов, а потому вся выпивка выставлялась за их счет.

Наместник Морфет вдавил тяжелую золотую печать Итарры в красный расплавленный сургуч. Главы гильдий торопливо ставили подписи. Тем временем Морфет, обхватив руками влажные от пота волосы, баюкал раскалывающуюся голову. Слуге пришлось дважды трясти его за рукав, пока наместник не сообразил, что звук, эхом отдающийся в его несчастной голове, — это отчаянный стук в дверь.

— Откройте двери, — простонал Морфет. — Эти проклятые маги опять подбили кого-то на бунт. Но они опоздали. Наш закон подписан и вступил в силу. Это значит, что к полудню их ставленник будет схвачен и закован в цепи.

Какой-то испуганный чиновник поспешил открыть двери. Его чуть не сбили с ног; створки дверей стремительно распахнулись, и в зал ворвались возбужденные стряпчие. Все они не переставая что-то выкрикивали.

Морфет, привстав со своего кресла на подиуме, потребовал тишины. Этот подвиг мгновенно отозвался невыносимой болью в голове. Сидевшие рядом члены совета чувствовали себя не лучше — они обливались потом и с трудом справлялись с подступающей к горлу тошнотой.

Когда стряпчих удалось заставить говорить по одному, их жалобы породили всеобщее смятение.

Оказалось, что маги вместе с принцем успели в это утро славно поработать, начав с проверки узников итарранских тюрем. И вот что они выяснили: согласно положениям Ратанской королевской хартии, две трети городских заключенных были незаконно брошены в тюрьмы и столь же незаконно осуждены.

— И принц распорядился оправдать и помиловать их? — зарычал Морфет.

— Если бы только это. Все гораздо хуже, — ответил один из стряпчих. — Принц распорядился выплатить им деньги из городской казны как компенсацию за причиненные страдания.

— Даркарон побери этого выскочку! У него нет прав на подобные действия! — Морфет вскочил на ноги. — Запомните. До момента коронации тейр-Фаленит не имеет права скреплять своей печатью ни один документ. Слышите? Его распоряжения недействительны! Мы не заявляли ему о признании его власти!

— Не заявляли, — уныло повторил чиновник, выглядевший как побитый пес. — Но он уверен в своих правах. Принц огласил списки узников, которые будут освобождены в тот день, когда он станет верховным королем.

— И всего-то?! Скажите еще, что он отменит действующие законы, а заодно и налоги и многих государственных служащих вышвырнет на улицу без выходного пособия!

Грядущие перспективы были страшнее неутихающей вражды между жестянщиками и мебельщиками, которые похищали друг у друга подмастерьев, чтобы под пытками выведать у них секреты ремесла.

Морфет ударил кулаками по массивному столу, расплескав чернила и чуть не перевернув перламутровую чашу с воском.

— И вы явились сюда, чтобы сообщить мне об этом?

Собравшиеся втянули головы в плечи; никто не хотел становиться мишенью для ярости наместника.

— В Ситэре вам место, жалкие прихвостни!

Морфет махнул рукой, подзывая Дигана.

— Дай мне наш новый приказ! Затем немедленно разыщи Гнадсога и прикажи ему собрать полк отборных солдат. Этот ублюдок-Фаленит будет закован в цепи и предстанет перед судом за подстрекательство к мятежу. Клянусь Этом, никакое вмешательство магов Содружества не остановит меня!

— Маги не сделают подобного, но ваши люди могут сделать, — послышался голос от дверей.

Сетвир вошел в зал с видом философа, радующегося, что нашел новых слушателей для изложения своих теорий.

— Разве вы не слышите, что происходит снаружи? — спросил он, приоткрывая дверь.

Зал наполнился доносящимися с улицы криками, но отнюдь не угрожающими. Люди выкрикивали... приветствия принцу. Самое удивительное, что вопреки всем законам природы Сетвиру удавалось своим тихим голосом перекрыть шум толпы.

— По городу распространились слухи о том, что ваши сановники встретились для объявления королевской хартии вне закона. Чтобы удержать разъяренную толпу крестьян и не дать им ворваться сюда и растерзать членов совета, ваш старший советник поспешил заверить их в обратном. Он сказал, что подписанные здесь документы являются отречением гильдий от прав на власть и подтверждают законность правления династии Фаленитов. Ремесленники вышли на улицы, чтобы отпраздновать это событие. Колокола на башнях Северных ворот звонят не умолкая, а ваши жрицы любви, впав в эйфорию, разбрасывают на улицах цветы. Если к концу этого заседания не будет готов документ, одобряющий коронацию, население Итарры ответит кровавым бунтом.

— Пусть бунтуют! — зазвенел негодующий голос Дигана. — Я предпочту быть изрубленным на куски, чем становиться на колени перед любым верховным королем.

Диган направился было к выходу, но находящиеся рядом сановники схватили его за руки. Далеко не все в государственном совете отличались непреклонностью и бескомпромиссностью. Если уличные толпы почувствуют свою безнаказанность, городскому гарнизону вряд ли удастся их обуздать. Сначала мародерство, потом кровопролитие, и все это приведет к неисчислимым убыткам в торговле. Под давлением сановников наместник велел Дигану подчиниться. Потом резко сел в кресло, зажав зубами костяшки пальцев. Пусть сегодня маги одержали верх. Но Содружество едва ли сможет постоянно вмешиваться в ход итарранской политики. Самым правильным будет признать сегодняшнее поражение и поберечь силы для свержения правителя-Фаленита.

В поднявшейся суматохе пергамент с ордером на арест принца незаметно оказался на полу, где и нашел свой бесславный конец, затоптанный ногами сановников.

Диган наконец высвободился из цеплявшихся за него рук. Он подчинился Морфету, но отнюдь не смирился.

— Не думайте, что все у вас пройдет легко и гладко, — бросил он Сетвиру. — Сегодня черни понравилась мысль о верховном короле. Но кто знает, что взбредет этим людям в голову завтра? Вседозволенность вскружит их глупые головы, и вашему принцу не удастся льстивыми речами превратить их в послушных подданных.

— Льстивые речи? — переспросил Сетвир, который сейчас был похож на чародея, вознамерившегося сотворить золото из обычной глины. — Едва ли его высочество станет произносить льстивые речи. Он просто вернет людям те свободы, что гарантированы королевской хартией.

Диган скривился от раздражения. Этот Хранитель Альтейна, сколько бы ни разыгрывал из себя рассеянного старика, цепляющего на манжеты веревочки с узелками для памяти, на самом деле вовсе не так прост. Можно сказать, сегодня он зажал в кулак государственный совет Итарры.

Сетвир тоже знал об этом.

Однако его положение было шатким и опасным. В любой момент любая из тысяч не принятых во внимание мелочей могла привести к кровавым стычкам на улицах и всеобщей панике. Жители Итарры были далеки от безмятежного ликования. Толпа чувствовала надвигающееся безвластие. По улицам слонялись только беднота да недовольные правлением Морфета. Благоразумные горожане, испытывающие понятный ужас, поспешили надежно запереться в своих домах. Содружество находилось в затруднительном положении. Маги не могли поспеть повсюду. Невзирая на формальное отречение наместника от власти, Диган продолжал принимать донесения.

Гильдии воспользовались смутным временем для очередного сведения счетов, которое сейчас не требовало особой дипломатии. Уже пятеро горожан из благородных семейств пали от рук неизвестных убийц. Асандир как мог оберегал ростовщика, который подкупами удерживал от бунта чернь, возмущенную требованием городской казны платить подати. Трайт, находившийся в помещении южного арсенала, противостоял посланцам Гнадсога, требовавшим оружия. Тем временем Аритон, по-прежнему недосягаемый для всех трех гильдий наемных убийц, примерял сапоги, которые шил ему на коронацию самый модный сапожник Итарры. Надо ли говорить, что Харадмон и Люэйн постоянно оберегали его высочество?

Прежде чем успел затвердеть сургуч на печатях постановлений государственного совета о признании власти Фаленита, его высочество во всем своем великолепии появился перед зданием, где заседали гильдии, и вслух прочел королевскую хартию Ратана. На этот раз церемония была обставлена с такой пышностью, что итарранская знать почувствовала себя кучкой оборванцев в лохмотьях.

После этого все разговоры, сплетни и слухи в Итарре были только о предстоящей коронации.

Единственным, кого предстоящее событие угнетало еще сильнее, чем наместника и главнокомандующего, был сам Аритон Фаленский. Выставленный на обозрение толпы, он добросовестно сыграл свою роль, подобно бродячему музыканту, забавляющему посетителей шумной таверны. Беднота взирала на него как на спасителя, торговые гильдии не скрывали злобы и ненависти. Празднество, начавшееся вслед за официальной церемонией, далось Аритону намного труднее. Облаченный в одежду зеленого цвета, с черным плащом, на котором серебром был вышит династический герб Фаленитов, он чувствовал себя крайне неуютно среди верхушки торговой знати, следовавшей мимолетным капризам моды. Изысканное угощение и дорогие вина не могли отвлечь этих людей от новейшего развлечения — утонченного издевательства над наследным принцем. Самые обыкновенные любезности — и те были отравлены злопыхательством. И хотя кое-кто из знатных дам пытался снискать расположение принца, их коварный ум постоянно выискивал в Аритоне слабые стороны, которые можно было бы обратить себе на пользу.

В этом городе дети с ранних лет привыкали выбирать товарищей по играм сообразно положению и значимости их родителей. В гости друг к другу они ходили не иначе как с твердым родительским наставлением слушать и запоминать все разговоры взрослых.

Аритон чувствовал себя очень неуютно, словно бродячий кот, оказавшийся под проливным дождем и безуспешно пытающийся найти хоть какое-нибудь пристанище.

Ему было тошно среди этих позолоченных, с перламутровой инкрустацией столов. Роскошные сапоги словно обручами сдавливали ноги. Аритону больше всего хотелось надеть старую обувь и незаметно убраться отсюда. Спасибо Лизаэру, который всячески поддерживал брата. Он умело отражал выпады гостей, обращая их колкие слова в беззлобные шутки, вызывающие смех. Будучи менее искушенным в дипломатии, Аритон прятал раздражение за обтекаемыми учтивыми фразами. Он старался избегать оскорбительных выпадов в свой адрес, все время перемещаясь по залу. Он не доверял этим людям, а потому предпочитал вслушиваться в разговоры, которые велись у него за спиной. Обостренное чутье преследуемого, зверя позволяло ему находить слабые стороны у противников. Аритон знал, что даже в нескрываемой враждебности Дигана есть бреши, и он мог бы пробить и презрение главнокомандующего, и откровенное недоверие к себе. Но здешняя политика требовала постоянной лжи и лести, а это претило Аритону, как претили его тонкому музыкальному слуху фальшивые ноты.

В Картане хотя бы не было этой отвратительной тяги к роскоши. Там понимали, что пиратство — бесчестное занятие, и не пытались придать разбою благопристойный облик.

— Не очень-то хорошо вы выглядите, — прошептал Аритону на ухо женский голос — Вам нездоровится?

Он обернулся и увидел рыжеволосую сестру Дигана, умевшую одним взглядом сводить мужчин с ума. За томными манерами угадывалась змея, постоянно готовая ужалить.

Аритон наклонил к ней увенчанную серебряным обручем голову и предложил руку.

— Наверное, это от избытка всяких вкусностей, — сказал он. — Ваши повара превзошли себя. Не желаете ли потанцевать?

Она взяла его за руку и вдруг сдвинула тонкие изогнутые брови. Впрочем, через мгновение выражение ее лица стало прежним; просто она не ожидала, что у наследного принца могут быть мозолистые руки. Чуть прищуренные глаза показывали, что о сделанном открытии будет сообщено брату. Диган узнает: при внешней хрупкости Аритона его рукам привычно владеть мечом.

— Я нахожу разговоры более интересными, нежели танцы, — сказала сестра главнокомандующего.

— Какое досадное несовпадение. А я от бесконечных разговоров просто схожу с ума, — признался Аритон, лицо которого вновь стало каменным. — Для искусной беседы с дамой мне недостает ума и обаяния моего брата.

Аритон мягко, но решительно подвел ее к Лизаэру. Тому пришлось оторваться от разговора с двумя сановниками, и он сделал это с таким учтивым изяществом, что Повелитель Теней откровенно позавидовал ему.

— Позволь представить тебе госпожу Талиту, сестру главнокомандующего Дигана, — произнес с затаенной усмешкой Аритон.

Впрочем, желание посмеяться сразу же пропало, когда он увидел лицо Лизаэра.

Да, эта женщина действительно умела вышибать все мысли из мужской головы.

— Позвольте представиться: Лизаэр Илессидский.

— Диган упоминал о вас, — с холодной вежливостью сказала Талита.

Она быстро повернула голову, но Аритона рядом уже не было. Он с проворством ийята растворился в толпе. На этот раз Талита не стала скрывать раздражения. Наследный принц сумел нанести ей удар прежде, чем она сообразила, что с ним ее испытанные методы не действуют. Однако если бы она, позабыв про достоинство, последовала за ним, то лишь выставила бы на всеобщее обозрение свою уязвленную гордость. При таком наряде, какой был на Аритоне, никому не удалось бы исчезнуть в мгновение ока. Скорее всего, слухи о том, что он маг, были правдивы.

— Позвольте мне заменить его высочество, — нарушил ее размышления Лизаэр. — Возможно, я представляю собой никудышную замену, хотя, по правде говоря, общество его высочества не слишком приятно.

Талита кинула на него быстрый взгляд, готовая ответить резкостью, но увидела в глазах Лизаэра искреннее желание помочь ей. Тем не менее его учтивые манеры не ослабили яростной досады, которую она с трудом сдерживала.

— Он желал танцевать. Зря я не согласилась.

Лизаэр усадил ее в кресло, и, словно по волшебству, рядом появился слуга с вином и бокалами.

— Аритону был вполне понятен ваш отказ. — Заметив недовольный взгляд Талиты, Лизаэр с улыбкой добавил: — Учитывая его переменчивую натуру и склонность к уединению, смею вас уверить: именно такого ответа он и ждал. В одиночестве он чувствует себя намного легче. Какого вина вы желаете: красного или белого?

— Лучше белого.

Талита приподняла поданный ей бокал.

— В таком случае, за отсутствующего.

Она выпила и с удивлением обнаружила, что ее гнев улетучился. Забота Лизаэра показалась ей искренней; он и не думал заискивать перед ней. Илессид понял ее промах и не стал допытываться о причинах. Он вел себя тонко, совсем по-итаррански. Оценивая интерес к собственной особе, светящийся в глазах Лизаэра, Талита одарила принца ответной улыбкой. Что ж, одну упущенную возможность можно легко заменить другой. Из Лизаэра она сможет вытянуть столько же, если не больше полезных сведений, да и общаться с ним куда приятнее, чем с этим нелюдимым Фаленитом.

Когда Талита вернулась домой и брат заглянул к ней узнать, что же ей удалось выудить за вечер, она впервые поняла, что Лизаэр своими любезными и учтивыми речами, по сути дела, обвел ее вокруг пальца. За все время, проведенное с ней, он ограничивался лишь учтивыми замечаниями и ничего не значащими фразами. Говорила преимущественно сама Талита.

— Да, его обаянию трудно противостоять, — проворчал Диган.

Он расстегнул аметистовые пуговицы на воротнике. Пальцы главнокомандующего были намного нежнее пальцев Аритона и не изуродованы шрамами.

— Этот светловолосый — дипломат до мозга костей. Жаль, что у нас нет такого человека. Вот кто сумел бы одной ослепительной улыбкой уладить наши отношения с этими проклятыми крестьянами.

Утром, когда государственный совет собрался на очередное заседание, отсутствие наследного принца Ратанского оказалось более чем заметным. Лизаэр пустил в ход все дипломатическое искусство, успокаивая членов совета, успевших в очередной раз перегрызться друг с другом. Он лавировал между главами гильдий, стараясь не запутаться в паутине их интриг. Лизаэру казалось, что он движется по щербатой мостовой, рискуя на каждом шагу оказаться в грязной луже. С недавних пор его беспокоили сильные головные боли, и, опасаясь, что все эти дипломатические ухищрения могут вызвать новый приступ, он с трудом дождался полудня. Когда Сетвир объявил перерыв, Лизаэр попросил позволения удалиться. Он ощущал острую необходимость глотнуть свежего воздуха.

Усталость между тем не помешала ему доискиваться причин безответственного поведения брата.

Спешный осмотр помещений, отведенных высоким гостям во дворце Морфета, показал, что Аритон там не появлялся. Постель наследного принца также была пуста. Судя по всему, Аритон не ложился спать. Слуги охотно поделились с Лизаэром сплетнями, к сожалению, ничего не проясняющими. Возле комода, на диване, были брошены расшитая золотом рубашка и зеленый плащ.

Бормоча проклятия, раздосадованный Лизаэр вышел в вестибюль.

— Ты напрасно ищешь брата во дворце. Его здесь нет, — послышалось среди пустого пространства.

— Благодарю за сообщение, Харадмон, — сердито отозвался Лизаэр.

Утреннее заседание начисто исчерпало запасы его дипломатичности, равно как и терпимости к бесплотным духам, внезапно выныривающим из темных углов.

— Не соизволите ли подсказать, где еще бесполезно его искать?

— Если ты перестанешь ругаться среди пустых комнат, я могу тебя проводить.

— Так нечестно, — возразил Лизаэр, — но я не в настроении извиняться. Помогите мне отыскать этого пиратского ублюдка, что зовется моим братом. Возможно, это улучшит мои манеры.

Харадмон с готовностью сообщил, что сейчас Аритон находится в квартале бедноты, причем в самой неприглядной и опасной его части.

— Похоже, вас уже не беспокоит то, что его могут настигнуть наемные убийцы, — бросил бестелесному магу Лизаэр, испытывая не только раздражение, но и нарастающую тревогу.

— Сегодня не мой черед, — усмехнулся Харадмон. — Сегодня, прошу запомнить, за безопасность его высочества отвечает Люэйн.

Квартал, куда пришлось отправиться Лизаэру, представлял собой лабиринт кривых улочек и переулков. Осклизлые мостовые были припорошены инеем. Перебираясь через сточную канаву, Лизаэр загубил лучшую пару сапог, вдобавок запачкал камзол какой-то дрянью, капающей с проржавевшего балкона увеселительного заведения. Дважды он сбивался с пути, но наконец добрался-таки до указанной ему магом улицы, где жили скупщики лошадиных туш. В воздухе стоял отвратительный запах прогорклого жира и гнилого мяса.

Какой-то бродяга пристал к нему, выпрашивая деньги. Лизаэру захотелось со всего размаху дать пинка этому попрошайке. Он и так раздал все монеты, что были у него в карманах. Вопреки обещанию, данному Харадмону, настроение и манеры принца продолжали портиться.

Злясь, что добровольно взвалил на себя эту заботу, Лизаэр завернул за угол.

Возле замшелых складских стен вдруг послышался смех. Для мокрой и грязной улочки это было столь же странно, как перезвон колоколов.

Смех заставил Лизаэра остановиться. Аритон! Лизаэр открыл новую черту в характере брата, поразившую его не менее нынешнего одеяния Аритона.

Любопытство притушило в Лизаэре злость, и он осторожно продвинулся вперед. За поворотом, среди прилепившихся друг к другу пакгаузов, он увидел ватагу малолетних оборванцев, окруживших его непутевого братца. Наследный принц Ратанский, презрев дорогие одежды, вырядился словно старьевщик. Вчерашний элегантный его облик казался Лизаэру не более чем магическими чарами, которые теперь полностью развеялись. Сейчас Аритон шумно веселился в компании чумазых детей с не по-детски ожесточенными лицами. Все они были поглощены каким-то зрелищем, разворачивающимся на земле.

Лизаэр осторожно обошел кучу гниющих конских хрящей, изъеденных личинками. Под ногами хрустнули кости. Вверх взмыл рой потревоженных мух. От смрада у Лизаэра сразу же начали слезиться глаза. Он прикрыл нос рукавом и тут увидел, как маленькая бригантина, составленная из теней, проплыла между босых детских ног. Лохмотья и грива спутанных волос не позволяли определить, мальчик это или девочка. Ребенок радостно завопил, когда кораблик, раздув от воображаемого ветра паруса, набрал скорость и понесся по вонючим бурым волнам сточной канавы.

Но Лизаэр начисто позабыл сейчас о зловонии; как и дети, он был зачарован зрелищем.

Маленькая бригантина успешно преодолела мелководье, проплыв мимо комьев грязи, и закачалась на воображаемых волнах. На ее мачтах реяли крошечные вымпелы. Потом она дерзко совершила полный разворот, вновь поймала ветер и понеслась к концу улочки.

Лизаэр оказался как раз на пути кораблика. От неожиданности Аритон утратил сосредоточенность, необходимую для манипулирования оснасткой воображаемых парусов и вообще для поддержания иллюзии. Бригантина потускнела; ее очертания дрогнули и исчезли.

Удрученный своим неудачным вмешательством в это чудо, Лизаэр поднял голову.

Детям его шелковые и бархатные одежды сразу же подсказали: перед ними — важный господин, способный сделать с ними что угодно. Тем не менее глаза на исхудавших личиках сердито вспыхнули. Аритон остался безучастным. Его смех, раздававшийся еще мгновение назад, теперь казался сном, оборванным резким и ненужным пробуждением. Не улови Лизаэр просьбу о пощаде, скрывающуюся за каждым настороженным детским взглядом, он, скорее всего, почувствовал бы себя в опасности.

Какой-то подросток в невообразимом плаще, явно с чужого плеча, поспешил скользнуть в тень. Вскоре топот его бегущих ног слышался уже в соседнем переулке. Лизаэру так и не удалось разглядеть лица этого мальчишки.

Замешательство переросло у Лизаэра в раздражение, которое он больше не собирался сдерживать. Хотя Аритон даже не спросил его, как он здесь оказался, Лизаэр разразился гневной тирадой:

— Ты знаешь, что мне пришлось все утро отдуваться в совете из-за твоего отсутствия? Гильдейские шишки хищно скалят зубы, того и гляди, снова перегрызутся. Главнокомандующий и его капитан с большим удовольствием вздернули бы тебя на ближайшем столбе. Как ты собираешься править королевством, если не делаешь ничего, чтобы уменьшить разброд и шатания среди твоих подданных? Ты даже не желаешь показываться им на глаза!

— Ты любишь всякую показуху, а мне все это ни к чему, — с деланным спокойствием ответил Аритон.

Еще несколько ребятишек испуганно бросились прочь.

— Почему ты вообще не остался на совете? — спросил он Лизаэра, и не думая оправдываться.

Оставшаяся ребятня бросала на него неприязненные взгляды. Девочка, стоявшая рядом с Аритоном, поспешно отбежала. В ее детской головке не укладывалось, как завороживший их взрослый мог оказаться кем-то другим, а не обычным бедняком, за которого поначалу его приняли. Наверное, она даже сочла это предательством. Аритон потянулся к ней, чтобы погладить по щеке. Этот порыв был чисто инстинктивным, ибо чувствовалось, как напряжен Повелитель Теней, озабоченный тем, что разочаровал ребятишек.

Столь заботливое отношение брата к чувствам этой чумазой детворы тронуло Лизаэра, и он несколько смягчился.

— Пойми, Аритон, эти сановники — тоже твои подданные. Им так же сложно полюбить тебя, как маленьким уличным воришкам — богачей, чьи карманы они обчищают. Окажи членам совета хотя бы половину внимания, какое ты расточаешь здесь, и у них отпадет желание подсылать к тебе наемных убийц.

Аритон молчал. Все его попытки восстановить хрупкое доверие детей кончились неудачей. Один за другим маленькие оборванцы скрылись кто куда. Оставшись на зловонной улочке вдвоем с братом, Повелитель Теней неожиданно мягко ответил ему:

— Эти малыши крадут из-за нужды.

— А из-за чего, как ты думаешь, крадут морфетовские прихвостни? Не надо быть таким наивным! Ты же способен видеть истинное положение вещей.

Лизаэр закрыл глаза, стремясь быть как можно терпеливее.

— Аритон, торговцы видят в тебе зримое воплощение самых кошмарных своих снов. Летописи времен восстания дошли до наших дней в сильно искаженном виде. Жители Итарры убеждены, что маги Содружества теперь готовы отомстить им сполна, лишить их крова, а их дочерей отдать на поругание варварам из кланов. Им так нужно увидеть твою восприимчивую, артистическую натуру музыканта! Покажи им, что у тебя честные намерения, и сделай так, чтобы они тебе поверили. Обещаю тебе, они отзовутся и станут подлинной опорой твоего королевства.

— Ну так зачем ты явился сюда мне мешать? Ты же прекрасно все понимаешь!

Аритон едва сдерживался, чтобы не хватить кулаком по ветхой стене.

— Ты утверждаешь, что мои страхи напрасны, а этот город постарается вылезти из кожи вон, только бы стать моей верной правой рукой?

— А что убеждает тебя в обратном?

Подстегнутый тоном брата, Лизаэр потерял всякое терпение.

Аритон кивнул в сторону обшарпанных лачуг, где жили скупщики туш.

— Посмотри! Ты проводишь время среди блеска и роскоши. Но удалось ли нам узнать этот город со всех сторон? Рассказывала ли тебе очаровательная сестрица Дигана, что здешние гильдии крадут детей и насильственно заставляют их работать? Могу ли я, смею ли я любезничать с наместником и его свитой, когда четырехлетние малыши стоят у котлов с костным клеем, а десятилетние ранят руки и умирают от заражения крови, разделывая полусгнившие лошадиные туши? Что ты на это скажешь, Лизаэр? Как я вообще могу жить в этом городе?

Защитный барьер, которым служила Аритону ярость, вдруг дрогнул, открыв бесконечное смятение.

— Беды одной этой улочки поглотят меня целиком, и можно ли будет тогда говорить о музыке?

Лизаэр разглядывал носы расшитых золотом сапог, по которым тянулись грязные разводы.

— Прости меня, — тихо произнес он, понимая, насколько обидной была его недавняя тирада. — Я не знал об этом.

Печаль, охватившая Аритона, пробудила в нем искренность и даже кротость.

— Ты вряд ли захотел бы знать, — сухо бросил Фаленит.— Возвращайся. Я очень ценю твои дипломатические усилия, но эту заботу оставь мне. Не сомневайся: когда я буду готов, я сделаю все, что в моих силах.

Оплошность

В наступавших сумерках на лесной дороге, идущей из города Вард на юг, стали сгущаться тени. Этот участок, змеящийся между белых от инея холмов, которые тянулись до самого Тальского Перекрестка, вызывал неподдельный ужас у каждого итарранского торговца. Караваны, двигавшиеся по северным графствам Ратана, обычно сопровождала внушительная вооруженная охрана, иначе они не достигали места назначения. Однако опасность нападения варваров из местных кланов, похоже, не слишком пугала одинокого старика, неторопливо едущего в маленькой повозке по истершимся камням дороги. Дорогу эту мостили в незапамятные времена по приказу давным-давно почивших королей династии Фаленитов.

Его повозка давно нуждалась в покраске. Впряженный в нее пони, больше напоминающий оленя, но с лохматым черным хвостом, очень не любил возчиков мужского пола. Уши конька были загнуты назад, словно он все время ожидал услышать извинения седока, чтобы отвергнуть их презрительным фырканьем.

Не в пример упитанному пони, седок был худым как щепка. Он сидел на тряских козлах сгорбившись и подавшись вперед: застарелый геморрой давал о себе знать. Узкое лицо было испещрено морщинами, оставленными восемью десятками лет жизни, однако ухоженные руки старика выглядели достаточно сильными. Возчик что-то насвистывал, обнажив широко расставленные передние зубы, и веселая мелодия вплеталась в скрип колес и упряжи. Эти звуки и услышали двое мальчишек из местного клана, которые затаились в кустах на склоне холма.

Двенадцатилетний Джирет, отчаянный храбрец, сдул упавшие на лицо медно-рыжие волосы, нахмурил лоб и задумался. Он смертельно устал от затянувшихся празднеств взрослых. С возвращением солнечного света караваны прекратили ездить. Если они упустят и этого путника, неизвестно, сколько еще придется ждать. Джирет пихнул локтем младшего дружка:

— Приготовься, Идрин!

Идрин сжал вспотевшими ладонями палку, которую он обстругал и заострил, превратив в копье. Джирет подбил его тайком улизнуть из лагеря. Поначалу все шло как по маслу и было похоже на игру в дозорных. Но теперь, когда на дороге появилась жертва, предстоящее нападение и требование выкупа почему-то не казались удачной идеей. Изрядно струсив, Идрин пожалел, что поддался на уговоры. Лучше бы сейчас он смотрел, как пируют взрослые, и бросал бы белкам орехи.

— Сдается мне, что его родня может оказаться совсем небогатой.

Джирет только усмехнулся, сдув с лица еще одну непокорную прядь.

— А брошь с топазом на его плаще ты видел? Да ты, никак, струсил?

Идрин, выпучив глаза, отчаянно замотал головой.

— Тогда пошли.

Джирет стал выбираться из кустов. Возбуждение, охватившее мальчика, заставило его позабыть о всякой осторожности. Идрин несмело двинулся следом. «Внешность может быть обманчивой», — думал он. Драгоценный камень на плаще путника вполне мог оказаться простой стекляшкой. Но Джирет уже распрямился во весь рост и стремглав понесся вниз по склону. Законы клановой чести требовали от Идрина поддержать товарища.

Джирет выскочил на дорогу под грохот задетых камней. Его куртка порвалась о колючки и сползла с одного плеча. Невзирая на решительный настрой, руки с самодельным копьем предательски дрожали. Тем не менее мальчишка наставил оружие на старика в повозке и звонко крикнул:

— Стой, если тебе дорога жизнь!

Джирет высвободил правую руку и изо всех сил попытался встать в боевую позу и придать себе воинственный вид. В это время подоспел Идрин, однако он не удержал равновесие и плюхнулся на спину.

Старик перестал насвистывать. Под угрозой двух наставленных на него заостренных палок седок натянул поводья и остановил пони. Конек обнажил зубы и закатил глаза; остановка была ему явно не по вкусу. Жертва нападения молча вытянула шею и с удивлением обнаружила двоих чумазых, исцарапанных колючками мальчишек. Губы старика дрогнули в улыбке, а серебристые брови приподнялись.

— Вылезай из повозки и выкладывай все оружие, какое у тебя есть. И никаких резких движений!

Джирет ткнул локтем Идрина, веля ему взять поводья.

Старик повиновался не сразу, будто раздумывал над приказом. Затем он выпустил из рук поводья и осторожно слез. В сумеречном свете блеснула золотистая подкладка его плаща. Старик видел, как пони стал незаметно вытягивать шею, намереваясь укусить Идрина. Не дожидаясь, пока это случится, старик привычно ударил упрямое животное кулаком по крупу. Пони обиженно заржал и сердито тряхнул гривой, но свою затею оставил. После этого его хозяин бесстрастно снял с пояса кинжал, служащий больше украшением, чем оружием, и, перевернув рукояткой вперед, подал Джирету. Старик спокойно стоял, дожидаясь, пока Идрин грязными руками обшарит все его дорогое одеяние в тщетных поисках спрятанного оружия.

Наконец, под угрозой двух палок и собственного кинжала, старик поднял вверх руки, на пальцах которых не было ни одного кольца.

— Чьим пленником я имею честь оказаться?

У него был мелодичный голос, без малейшего дребезжания, свойственного голосам людей такого возраста.

Джирет нахмурился. Обычно пленники выказывали страх, а не осведомлялись любезными голосами, кто взял их в плен. Поскольку у пони был дрянной нрав, Джирет решил связать старику руки поводьями и заставить его самого вести своего конька в лагерь. Они с Идрином забрались на повозку и показали, куда двигаться.

Опьяненные успехом, мальчишки не могли сидеть спокойно и все время пихали друг друга в бок. Им удалось взять в плен взрослого! Предводители клана наверняка похвалят их за смелость! Какой выкуп потребовать за этого старика? Он явно стоил не меньше хорошего меча, а то и лошади.

Только потом юные вояки спохватились, что допустили одну серьезную оплошность.

— Глупо получается, — шепнул приятелю Джирет. — Повозке не проехать через лес.

Идрин закусил нижнюю губу.

— Заедем в лощину, там велим ему распрячь лошадь и оставим повозку.

— Придется, — согласился Джирет, задумчиво соскребая с палки остатки коры. — Ветер пахнет дождем. Наша добыча может здорово подмокнуть.

— Не бойтесь, мальчики, — вмешался пленник. — Дождь не причинит ей вреда. Парусина у меня довольно новая. Она не пропустит воду.

— Помолчи! — прикрикнул на него раздосадованный Идрин. — Только еще не хватало, чтобы из-за твоей болтовни мы напоролись на дозорных.

Пленник замолчал, будто обдумывая услышанное. На своих длинных ногах он вполне поспевал за трусящим по дороге пони.

— А разве у юных налетчиков нет дозорных?

Трудно сказать, смеялся он над мальчишками или нет.

К этому времени почти совсем стемнело, и им было не разглядеть его лица.

Джирет ободрал пальцы, но так и не нашел в повозке ни гнезда для хлыста, ни самого хлыста. Тогда он стал размахивать руками, чтобы заставить пони идти быстрее. Тот сообразил, чего от него хотят, и зашагал быстрее, высоко поднимая ноги, а потом выбрасывая их назад. Копыта задних ног выразительно застучали по передку повозки. Мальчишек начало неимоверно трясти. Идрин съежился.

Джирет изо всех сил старался сохранять самообладание.

— Наших дозорных мы отправили выслеживать новую добычу, — бессовестно соврал он. — А ты, если хочешь дожить до выкупа за свою шкуру, придержи язык.

Юные грабители хорошо знали лес и даже в темноте сумели добраться туда, куда надо. Там, где меловые скалы образовывали пологий спуск, они приказали старику распрячь пони. Идрин присматривал за пленником, а Джирет спешно маскировал ветками их добычу. После этого, едва удерживаясь от ликующих возгласов, ребята повели пленника и пони через лес к лагерю, откуда несколько часов назад удрали в поисках приключений.

У границ лагеря мальчишки перестали осторожничать. Джирет закричал во все горло, а Идрин немало испугал танцующих, швырнув свое игрушечное копье прямо в большой костер. Оттуда взвились искры. Танец оборвался, обеспокоенные дозорные схватились за оружие. Из леса появился другой отряд дозорных с мечами наголо.

Щурясь от яркого пламени, пленник остановился. Джирет, не обращая внимания на оскаленные зубы пони, схватил старика за полу черного с золотистой подкладкой плаща и потащил ближе к свету.

— Глядите!

Мальчишка махнул самому рослому из приближавшихся мужчин.

— Отец, мы взяли пленника, за которого можно получить хороший выкуп, и еще — маленького конька Таэшке в подарок.

Стейвен, предводитель кланов Ратана, даже среди высоких дозорных выделялся ростом. Худощавый, темноволосый, он умел бегать с изяществом оленя, и в карих его глазах читалось постоянное беспокойство, свойственное любому зверю, за которым давно охотятся. У Стейвена были большие и сильные руки и квадратный подбородок, неизменно чисто выбритый. Грубоватую красоту лица несколько портил странный шрам, прорезавший скулу и челюсть и оканчивающийся чуть выше ключицы наростом изуродованной плоти.

Можно было подумать, что это память о неудачной встрече с диким кабаном. На самом деле десятилетнего Стейвена ударил раскаленной докрасна пряжкой от сбруи погонщик каравана. Наемники торжествовали победу, увозя в качестве трофеев черепа убитых врагов, среди которых были и несколько старших братьев Стейвена. Не помня себя от горя и ярости, он пустился в погоню за караваном.

Стейвену повезло: он заработал отметину, но остался жив.

При виде своего сына-недоросля, беспечно подгоняющего пленника в городском наряде, перед глазами Стейвена встали картины, временами посещающие его в кошмарных снах. Однако он предпочитал вначале разобраться, что к чему, и только потом действовать. Половина жизни, проведенная им в должности кайдена, научила его быть предельно честным. И хотя у Стейвена бешено колотилось сердце, а руки чесались отколотить сына за дурацкую выходку, он подавил этот порыв и заставил себя медленно подойти к пленнику. Тот улыбнулся, показав редкие передние зубы. Из-под капюшона выбилась прядь седых волос.

Стейвен остановился напротив пленника, пропуская мимо ушей возбужденную болтовню сына. Его кулаки разжались.

— Откинь капюшон, — велел он пленнику. Вместо ответа старик повернул к нему лицо. Предводитель клана побледнел.

— Даркарон, пощади нас.

От этих слов Джирет сразу же умолк. Спина мальчишки взмокла от пота; он понял, что заработал не похвалу, а хорошую порку. Распахнув от удивления глаза, он видел, как отец, достав кинжал, с несомненным почтением к пленнику перерезал у того путы на запястьях.

Старик встряхнул затекшими руками и откинул капюшон, открыв узкое лицо с прямым носом и длинные, до плеч, седые кудри.

— Великий и непревзойденный, даруй нам свое прощение, — тихо произнес Стейвен.

Потом он накинулся на сына:

— Глупый мальчишка! Ты взял в плен вовсе не торговца. Не доход от выкупа принес ты клану, а стыд и позор. Знаешь ли ты, кто это? Это самый великий и непревзойденный из всех менестрелей Этеры!

— Вот этот? — переспросил Джирет, избрав грубость способом защиты.

Мальчишка сердито ткнул острием копья в сторону старика.

Стейвен вырвал палку из рук сына.

— Разве ты не заметил лиранты, когда осматривал его имущество?

Джирета начало трясти.

— То-то, — сказал Стейвен.

Он уловил попытки менестреля спрятать удовлетворенную улыбку, и это помогло предводителю успокоиться. Но мальчишке надо было преподать достойный урок, и Стейвен суровым тоном продолжал:

— Ты не только напал на того, кого не имел права и пальцем тронуть. Ты еще позволил себе нарушить дисциплину!

Сбоку захихикали; то была старшая сестра Джирета Таэшка. Прилюдное унижение послужит мальчишке лучшим уроком, нежели порка наедине. Стейвен решил обставить случившееся как недоразумение и результат мальчишеской глупости и более к этому не возвращаться.

— Немедленно проси прощения у Халирона и окажи ему надлежащее гостеприимство. А еще лучше, загладь нанесенное ему оскорбление тем, что проводи его до дороги.

Джирет стал лихорадочно озираться по сторонам, но Идрина и след простыл. Подавленный, но по-прежнему не желающий извиняться, парень поднял голову, глядя на высокого менестреля.

— Не надо слов, — озорно подмигивая, сказал ему Халирон. — Я буду тебе благодарен, если ты позаботишься о коне и принесешь из повозки мою лиранту.

Менестрель торжественно вручил своему недавнему пленителю искромсанные поводья.

Едва только Джирет потянул за недоуздок, конек навострил черные кончики ушей. Потом он взмахнул передним копытом, и мальчишка, ругаясь как заправский погонщик, отскочил в сторону.

— Я уверен, он научится усмирять непокорных лошадей! — обратился Халирон к отцу Джирета.

Стейвен, плюхнувшись в кучу влажных листьев, трясся от смеха.

— Отличное наказание! — произнес предводитель, не переставая сотрясаться от новых приступов хохота. — Вот уж действительно подарок для Таэшки! Да этот зверь откусит у девчонки всю руку.

— Едва ли, — с улыбкой возразил Халирон.

Люди, окружавшие их, постепенно стали расходиться. На лощеной спине недовольно фыркающего коня плясали отсветы факелов.

— Этот бесенок не любит мужчин и, как оказалось, мальчишек тоже. Сказать по правде, я ничуть не огорчен случившимся. Надвигается буря. Чуете, как пахнет ветер? А в здешних местах не встретишь даже хижины отшельника. Я уж думал, что мне придется провести прескверную ночь среди разбушевавшейся стихии.

Когда буря в конце концов обрушилась на лес, Джирет уже спал в родительском шатре, а Халирон удобно устроился среди груды подушек. Хотя никто не осмеливался просить менестреля сыграть на лиранте, он щедро услаждал слух семейства Стейвена, пока завывания ветра не начали заглушать даже его сильный голос. Буря, обрушившаяся на Страккский лес, пришла с юга. Шум ветра и яростный стук дождя по пропитанной жиром крыше шатра заглушались раскатами грома.

Вернулся Стейвен, помогавший дозорным укреплять лошадиные стойла.

— Странно, — произнес он, выжимая насквозь промокшую куртку и отбрасывая мокрые волосы с той части лица, что не была обезображена шрамом. — Бури с юга приходят к нам крайне редко. Обычно они успевают порастрястись над Маторнскими горами и потрепать крыши итарранских домов.

— С возвращением солнечного света стоит ожидать еще более удивительных перемен, — отозвался Халирон, завязывая последние тесемки на чехле с подкладкой из тончайшей шерсти, в котором он хранил свою лиранту.

Отложив драгоценный инструмент, менестрель принял из рук жены Стейвена чашу с вином.

— Вы так добры, — сказал Халирон, подымая чашу в знак благодарности за гостеприимство, оказанное ему кланом.

Дэния еще не успела снять праздничный наряд и ее густые медно-рыжие волосы были украшены блестками. Услышав эти слова, она просияла.

— Ты оказал нам такую милость. Твое пение — неоценимое сокровище.

Ее искренние слова почему-то опечалили менестреля, который вдруг погрузился в раздумья.

— Понимаю, ты грустишь из-за отсутствия преемника, — догадалась женщина.

Дэния умела узнавать такие вещи, что нередко приводила в недоумение окружающих. Она переглянулась с мужем, который, опустившись на колени перед низким сундуком у стены шатра, доставал сухую рубашку.

Халирон вздохнул.

— И дело не в том, дорогая хозяйка, что я не пытался найти преемника. Я прослушал несколько тысяч певцов. У многих был несомненный талант. И все же я остался неудовлетворенным. Всем им чего-то недоставало; чего-то неуловимого, о чем не скажешь словами.

Он попытался изгнать горечь из голоса, но так и не сумел.

— Я снискал себе репутацию старого придиры. Возможно, люди правы.

Слова словами, а лицо Халирона выражало искреннюю печаль. Дэния поняла, в чем трагедия великого менестреля: он так и не нашел ученика, достойного унаследовать его титул магистра. Наверное, в этом и крылось величайшее в его долгой и талантливой жизни разочарование.

— Дэния, — тихо позвал жену Стейвен. — Принеси еще телировой настойки и наполни чашу нашего гостя.

Женщина поднялась и неслышной походкой, выработанной годами лесной жизни, отправилась за хрустальным графином. Халирона заинтересовали тени, замелькавшие на темной половине шатра. Хозяева тоже обратили на них внимание. Оказалось, что это Джирет проснулся и выбрался из постели.

— Ты, никак, испугался блеска молний? — с легкой иронией спросил Халирон.

— Не мальчишка, а просто Даркарон какой-то, — недовольно пробурчал Стейвен и встал. — Джирет, тебе мало хлопот, что ты задал нам вечером?

Мальчишка молча облизал губы. Когда наконец он решился вступить в полосу света, все увидели его встревоженное, бледное лицо.

— Отец, я видел сон, — дрожа всем телом, сообщил он.

— Эт милосердный, да это же знамение! — воскликнула Дэния.

Блестки сверкнули у нее в волосах; Дэния бросилась к младшему сыну и подхватила его на руки.

— Стейвен, он совсем окоченел. Неси одеяло. Халирон тоже вскочил на ноги, и проворство, с каким он это сделал, никак не вязалось с почтенным возрастом. Он бросил Дэнии свой роскошный плащ и отошел в сторону, пропуская Стейвена, тащившего ворох постельного белья. Бросив эту кучу на пол, предводитель клана осторожно взял сына из рук жены и по самый подбородок завернул его в теплый шерстяной плащ.

Халирон помог потрясенной хозяйке сесть.

— Значит, уважаемая Дэния, твоих сородичей посещают видения?

Смелая женщина, привыкшая к бедам и неожиданностям, Дэния умела владеть мечом. На ее теле были шрамы от ран, полученных во время набегов. Сейчас же она дрожала, как и сын, беспомощно опираясь на плечо менестреля.

— Это по линии Стейвена, — тихо пояснила она. — У мужа тоже бывают видения.

Ее красивые темные глаза тревожно глядели на копну медно-рыжих волос, торчащих из складок плаща.

— Очень часто картины эти бывают ужасными и кровавыми, — добавила Дэния.

Халирон наполнил свою чашу телировой настойкой и вложил в ледяные пальцы хозяйки.

— Тебе самой не помешает одеяло.

Шатер сотрясался от продолжающихся раскатов грома.

— Что ты видел? — стараясь говорить спокойно, спросил у сына Стейвен. — Я знаю, сынок, тебя что-то испугало, но что?

Заплетающимся языком Джирет выговорил, что видел короля, убегавшего из Итарры.

— Эт милосердный, — прошептал Стейвен и зарылся лицом в сыновние волосы, пряча от всех странный блеск в глазах.

После недолгого молчания предводитель спросил:

— А как ты узнал, что это король?

— У него на лбу был серебряный обруч, а на плечах — плащ с гербом Фаленитов. — Будучи наблюдательным мальчиком, Джирет добавил: — У него лицо как на портрете Торбанда... том самом, со скипетром в руках, который ты хранишь в пещере.

Стейвен сглотнул комок и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, сказал сыну:

— Представь, что ты — дозорный, докладывающий о том, что видел. Я хочу знать все подробности. Не упусти ни одной мелочи.

— Его величество был один, — начал Джирет. — У него на поясе висел всего один меч, а ростом он был пониже, чем Каол. Король очень торопился. Лошадь, на которой он скакал, шаталась от усталости. И еще: правая ладонь у него была слегка ранена. И за ним гнались.

Джирет замолчал, и его вновь начало трясти.

— Кто гнался? — не отставал Стейвен.

Он ободряюще похлопал сына по спине, но глаза его были жесткими и суровыми.

— Двадцать всадников с копьями. Их послал командующий гарнизоном Итарры, — неохотно сообщил Джирет.

— Выходит, твой сон был настоящим видением.

Стейвен осторожно поставил мальчика на ноги.

— А ты не помнишь, когда король скакал, был дождь?

Дэния затаила дыхание. Халирон взял ее за руку. Джирет нахмурил лоб, сосредоточенно вспоминая. Потом он поднял на взрослых глаза, такие же серьезные, как у отца, и сказал:

— Забавная штука: я видел снегопад. Но на деревьях были зеленые листочки. — Джирет дерзко вскинул подбородок. — Я не вру. Все, что я видел во сне, правда.

— Тогда оденься и приведи сюда Каола, — велел сыну Стейвен.

В ответ на удивленный возглас Дэнии он невесело улыбнулся:

— Женушка, неужели ты хочешь, чтобы король застал нас спящими? Если среди весны выпадает снег, а итарранские псы отправляются на охоту, жди беды. Нужно предостеречь все кланы Фаллемера и удвоить число дозорных, следящих за дорогой.

Раздумья Лизаэра

Лизаэр усилием воли проснулся. Простыни, на которых он лежал, были влажными и сбились в комок. Кошмар, терзавший его во сне, еще довлел над ним — безграничный ужас, источник которого лежал вне пределов сознания. В ярости от собственного бессилия Лизаэр отшвырнул пуховую подушку. Магическая защита, созданная Содружеством, могла отводить осязаемые угрозы, однако вторгшееся в его сон было неосязаемым. После победы над Деш-Тиром Лизаэр уже не первый раз просыпался в поту и с бешено стучащим сердцем.

Не зная, как унять противную дрожь во всем теле, Лизаэр вскочил с постели. Хотя за окнами не было еще и намека на рассвет, он поспешно оделся. Ему отчаянно захотелось выйти наружу. Даже в темноте роскошь спальни гнетуще действовала на него. Зная, что кто-то из бестелесных духов несет неусыпную вахту, Лизаэр сказал:

— Выйду-ка я на свежий воздух. Может, прогуляюсь по саду.

— Тогда лучше накинуть плащ. Там густой туман, — ответил ему голос Люэйна.

Лизаэр удивленно вскинул брови.

— И вы допускаете такую мерзкую погоду накануне коронации Аритона?

— Над Итаррой вообще должен был пролиться обильный дождь, — коротко объяснил Люэйн.

Понимая, что накануне коронации важно не допустить разгула стихии, Люэйн все же не решился вмешиваться в законы природы.

— Харадмон повернул надвигавшуюся бурю на север, — добавил бестелесный маг. — К полудню от тумана не останется и следа.

Направляясь к шкафу, где висел его плащ, Лизаэр увидел, что и другие постели остались нетронутыми. Дакар наверняка где-нибудь пьянствует. После всех заявлений о жутком итарранском эле Безумный Пророк явно решил утешить себя более крепкими напитками. А если наследный принц Ратанский, перед тем как надеть на себя ярмо пожизненного владычества здешним непредсказуемым королевством, решил утопить свою последнюю свободную ночь в вине, никто его не станет осуждать.

Лизаэру и сейчас было жарко, однако он все же накинул плащ и тихо скользнул за дверь.

Сад, примыкавший к помещениям для высоких гостей и отгороженный со стороны улицы высокими стенами, серебрился в росе. От соприкосновения с сыростью разгоряченное тело Лизаэра мгновенно покрылось гусиной кожей. Воздух не освежал. От факелов, заменявших уличные фонари, в сад ползли струи густого дыма, разъедавшего глаза. Назойливые благовония, которыми стремились перебить смрад сточных канав, заодно перебивали и природные запахи земли, а также слабый аромат распускавшейся сирени. Где-то вдалеке рычали собаки, видимо не поделившие кость. Потом раздался визгливый женский голос, выкрикивающий проклятия. И уже совсем близко, чуть ли не за самым забором, прогрохотали тяжелые сапоги ночной стражи. Лизаэр любил городскую жизнь, но Итарра отталкивала его своей безнравственностью и неуловимостью. Чем глубже он стремился проникнуть в суть здешних интриг и понять замыслы гильдейских управителей, тем сильнее ощущал, что погружается в какое-то скользкое болото. Как ни проклинал Лизаэр запустение Итамона, здесь ему было еще неуютнее, чем среди развалин мертвого города.

Ночная сырость все же пробрала принца, и он поплотнее укутался в плащ. Если совсем недавно ему было нестерпимо жарко, сейчас он дрожал от холода. Нет, он не испытывал ни малейшей зависти к Аритону, которому предстояло управлять королевством далеких предков.

Порочность Итарры медленно и коварно вползала в душу Лизаэра, подрывая его принципы и убеждения.

Вымотанный бессонными ночами, Лизаэр остановился и прислонился спиной к мраморному пьедесталу, на котором красовался бюст какого-то сановника. В гуще цветов стрекотали сверчки. Женские крики стали реже и тише, а потом и совсем смолкли. Собачья драка закончилась, и поверженная сторона теперь жалобно скулила. Дозорные завернули за угол, и из-за деревьев все слабее доносились грохот их сапог и брань. Лизаэр вбирал в себя звуки незнакомого мира и раздумывал о том, сколь сильно встреча с ватагой оборванных детей из зловонного квартала поколебала его представления.

Будучи наследным принцем Амрота в далеком теперь Дасен Элюре, Лизаэр пользовался доверием людей. Их нужды были его нуждами, которые он принимал близко к сердцу. Точно так же, оказавшись в Итарре, Лизаэр попытался принять близко к сердцу заботы государственного совета, и сановники самых высоких рангов не таили от него свои проблемы. Даже главнокомандующий Диган изменил позицию и был готов завязать с ним дружбу. Уверенность в том, что он вершит правосудие по совести, всегда позволяла Лизаэру удовлетворять врожденную потребность в справедливости. Вплоть до сегодняшнего дня честность казалась ему величиной абсолютной и постоянной, что делало каждый его выбор ясным и однозначным.

Лизаэра вдруг обуяло желание безостановочно шагать по этому темному саду, дабы не угодить в невидимую западню. Усилием воли он подавил свой порыв. Вдыхая тонкий аромат сирени, Лизаэр пытался разобраться, почему считанные минуты, проведенные им в бедном квартале, смогли поколебать безупречную ясность его принципов. Вопрос не имел однозначного ответа, а распадался на множество сопутствующих вопросов. Лизаэр понимал: невозможно служить интересам гильдий, не обрекая на смерть детей, ставших узниками работных домов. Обеспечить торговцам право на безопасную торговлю — значит попустительствовать наемным головорезам и закрывать глаза на кровавые бойни, устраиваемые ими при нападении на лесные кланы.

Кому отдать предпочтение? На чью сторону встать? В этом мире противоречивых интересов, где слово чести нарушалось сплошь и рядом, не существовало основополагающих принципов, без которых немыслима настоящая справедливость.

Маги Содружества воздерживались от того, чтобы высказывать свое мнение. Лизаэр понимал: все их сверхъестественные силы направлены на то, чтобы сделать Аритона королем. Они и потом не станут направлять его действия. Бесконечные убеждения в необходимости действовать по совести — это все, на что сможет рассчитывать его брат.

Только сейчас Лизаэр по-настоящему осознал, какой груз ответственности предстоит возложить Аритону на свои плечи. Он припал головой к холодному камню, скорбя о справедливости, переставшей быть столь однозначной. Похоже, в Итарре каждый устанавливал собственные принципы, чтобы потом нарушать даже их. Погруженный с детских лет в заботы королевства, Лизаэр с ужасом сознавал, что сейчас не в состоянии обозначить принципы даже для самого себя. Итарра утонченно мучила его, раздувая сомнения и дразня возможностями. Наверное, и позабытый Тайсан доставил бы ему не меньше страданий. Его учили управлять государством в узком пространстве, ограниченном стенами отцовского дворца; он не знал, да и не желал знать о жизни, существующей за теми стенами.

— Дейлион-судьбоносец, я уже ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул Лизаэр.

Ему казалось, что в саду больше никого нет, поэтому, услышав женский голос, раздавшийся со стороны ворот, Лизаэр дернулся от неожиданности и ударился плечом о каменную бороду статуи.

— Кто здесь? — настороженно спросил он.

Туманная мгла, разлитая между подстриженными деревьями, скрывала незнакомку.

— Я не враг.

Голос женщины был приятным и мелодичным; судя по выговору, она не являлась уроженкой Итарры.

Наконец Лизаэр увидел ее силуэт, выплывший из тумана. Женщина была с головы до ног закутана в плащ. Изящная походка говорила о том, что незнакомка молода, но угадать в темноте ее возраст не представлялось возможным.

— Кто ты? — спросил Лизаэр.

Кажется, он где-то видел ее, но где? В память Лизаэра прочно впечатался образ Талиты, заслоняя собой все другие воспоминания.

— Мы уже встречались. Возможно, ты забыл, поскольку встреча была совсем недолгой. Это было в доме Энитен Туэр.

Наверное, незнакомка лучше видела в темноте, чем Лизаэр, ибо ей удалось без труда разглядеть каменную скамейку в нише за живой изгородью. В это время по улице проезжала телега, и укрепленный на ней фонарь бросил сквозь ограду несколько лучиков света. Лизаэр разглядел завитки рыжих волос, выбивающихся из-под капюшона.

— Юная колдунья, — узнал ее Лизаэр и с упреком добавил: — Правда, Аритон знаком с тобой лучше, чем я.

Оба понимали, что речь идет о ночной встрече на сеновале таверны «Четыре ворона». Элайра поспешила спрятать руки под плащом, чтобы Лизаэр не видел, как дрожат ее пальцы.

— Кажется, ты не одобряешь ночных прогулок своего брата, — сказала Элайра.

Ее догадка оказалась верной; к тому же, учитывая недавние раздумья Лизаэра о самом себе, слова младшей послушницы достаточно сильно на него подействовали. Он даже не мог с уверенностью сказать, что движет сейчас Элайрой. Оторвавшись от пьедестала, Лизаэр пересек песчаную дорожку, желая лучше рассмотреть лицо девушки. Увы, капюшон плотно скрывал ее черты. Тогда принц решился на честный ответ.

— Толком не знаю, одобряю или нет. Аритон ведет себя не слишком разумно. Идет на неоправданный риск, выискивая жемчужины в груде отбросов. Я предпочитаю более привычный порядок, когда благосостоянием бедняков занимаются на государственном уровне. Можно всю жизнь кормить голодных и одевать нагих, но это ничуть не изменит их положения.

— У вас с Аритоном слишком разные взгляды, — помолчав, сказала Элайра. — Его представления берут начало из сферы абсолютного. Вселенская гармония начинается с признания, что жизнь в обыкновенном камешке столь же священна, как и жизнь сознательного существа. Но взгляды каждого из вас одинаково ценны.

— Я только не пойму, каков твой интерес в этой игре? — с плохо скрываемой неприязнью спросил Лизаэр.

Он и так был достаточно измучен, чтобы какая-то девчонка являлась среди ночи и начинала копаться в его совести.

Эти слова смутили Элайру; она даже вздохнула, приоткрывая свою робость. И все же не стала ничего выдумывать.

— Меня сюда послали. Я получила непосредственные указания от старших сестер. Они велели собрать сведения о характерах обоих принцев, и прежде всего о том, кому предстоит здесь править.

Лизаэр отошел назад, почувствовал у себя за спиной вторую скамейку и сел лицом к Элайре.

— И что же ты обнаружила? — сердито спросил он.

— Я узнала, что жизнь в Итарре способна истерзать любого человека, впервые попавшего в этот город. Он неизбежно начинает страдать, а страдания быстро ослабляют его дух. Ты, как и надлежит принцу, ставишь любовь и заботу о подданных выше личных страданий.

Капюшон Элайры шевельнулся: она опустила голову, наверное пораженная собственной бесцеремонностью. Окажись сейчас перед ней Аритон, тот каким-нибудь язвительным замечанием оборвал бы дальнейшие расспросы. Лизаэр повел себя более учтиво и просто замолчал. Оценив тактичность принца, Элайра призналась:

— Я видела твоего брата. Это было днем, когда он пускал теневые кораблики в квартале скупщиков конских туш.

Лизаэр не стал скрывать своего любопытства. Вместе с тем его крайне обеспокоило состояние, в котором находился Аритон, если даже встреча с юной колдуньей не облегчила страданий будущего короля.

— Выходит, Аритон говорил с тобой?

— Нет, — резко возразила Элайра. — Я переоделась мальчишкой. Он так и не видел моего лица. И я очень прошу тебя не рассказывать ему об этом.

— Так это тебя он старался защитить, когда кориатанские ясновидицы решили сунуть нос в наши дела в Итамоне? — воскликнул пораженный принц.

— Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.

Элайра упредила все объяснения Лизаэра. Она то ли рассердилась, то ли здорово испугалась.

— Молчи об этом. Если дело касается Круга Старших нашего Ордена, я предпочту ничего не знать.

— Просто Аритон заботится о тебе, — сказал Лизаэр, чтобы хоть как-то успокоить девушку.

— Причина не во мне. Он готов плакать о траве, по которой ходит, потому что ему приходится ее мять.

Голос Элайры зазвучал суровее; сочувствие Лизаэра только мешало ей.

— Раз ты — потомок Илессидов, то должен бы знать, что отличительная черта династии Фаленитов — способность сострадать!

Элайра стремительно встала, задев плащом кусты. Оттуда дождем посыпалась роса.

— Мне надо идти, — сказала она.

— А как же твое задание? — спросил Лизаэр и тоже встал.

Он нагнулся и освободил зацепившийся за кусты плащ Элайры, не дотронувшись до самой девушки.

— Ты ведь не конца выполнила то, что тебе поручили.

Элайра решительно замотала головой. Небо на востоке чуть посветлело. Из-под капюшона блеснули глаза Элайры, и Лизаэр увидел, что они полны слез. Однако, когда она заговорила, ее голос был спокойным.

— Я получила все, ради чего сюда явилась. А вот ты — нет, раз встал среди ночи и отправился в сад искать успокоения.

Лизаэр осторожно взял ее за руку.

— Я провожу тебя до ворот, — вежливо предложил он. С удовлетворением обнаружив, что Лизаэр достаточно тактичен, чтобы не лезть с расспросами, Элайра благодарно улыбнулась ему. Сейчас ее состояние вполне совпадало с внутренним настроем Лизаэра и не могло задеть его чувств, а потому она сказала:

— Если говорить только обо мне, я бы не задумываясь пролила свою кровь, чтобы освободить этих несчастных детей, похищенных из семей и отданных в рабство. Но здесь во мне пробуждается инстинкт женщины, которой ненавистно издевательство над детьми. Мужчинам, быть может, все это видится совсем по-другому.

Лизаэр, держа за руку, вел Элайру между кустов распускающихся лилий.

— К сожалению, мы не в силах помочь. Я сочувствую Аритону, ведь, как он сказал, завтра Итарра станет предметом его заботы. Я молю лишь о том, чтобы главари гильдий не убили его прежде, чем он сумеет что-либо сделать.

Они дошли до садовых ворот. Лизаэр осторожно отпустил руку девушки, чтобы отодвинуть засов и открыть ворота. Элайра вышла на улицу.

— Что Итарра способна уничтожить наверняка — так это дар музыканта в твоем брате. И это очень прискорбно.

Она ушла, и вскоре ее силуэт пропал в уличном тумане, который не могли рассеять никакие фонари.

Угроза, злоба и раскаяние

С первыми лучами зари, посеребрившими верхушки облаков над лесистыми холмами Дешира, посланцы покидают лагерь Стейвена и спешно отправляются под моросящим дождем на север и восток, дабы поведать собратьям о грядущей беде и призвать к оружию...

Запертые в непроницаемом каменном сосуде под несколькими слоями магической защиты, сущности Деш-Тира не перестают с бессильной злобой думать о двух братьях, которые своим врожденным даром обрекли их на заточение...

На северном побережье Фаллемера бушуют седые морские волны; туда обрушиваются ураганы и проливные дожди, которые должны были бы излиться намного южнее. А в это время над бастионами Итарры голубеет безоблачное небо и встает ярко-желтое солнце. И маг, повинный во вмешательстве в законы природы, накладывает заклинания благоденствия на почву, растения и животных, прося у них прощения за свои деяния...