После окончания школы я пошла работать секретаршей на фабрику детских игрушек, – Ирина указала рукой на виднеющийся из-за деревьев одинокий кирпичный корпус. – Сама я из глубинки и жила в фабричной общаге. Параллельно готовилась к поступлению в политехнический институт. Специализацию, правда, тогда еще не выбрала. Работа была скучной, однообразной и, что более всего угнетало, низкооплачиваемой. Прелый запах прошлогодних опилок, невыносимый визг распускающих доски пилорам, отвратительная вонь от лака просыхающих матрешек. Серой, унылой чередой пробегали рабочие дни и примитивные, с общаговской неустроенностью, выходные. Месяц сменялся месяцем, но в жизни моей ничего не менялось. Личная жизнь? Первые мои влюбленности были исключительно платоническими, но надо признаться, их эмоциональная насыщенность не лишала меня покоя и сна. Был, правда, один голубоглазый блондин; он жил на соседней улице, рядом с общежитием. Я вначале не придавала значения нашим довольно странным отношениям. Мы виделись почти каждое утро, когда я шла на работу. Наши взгляды, встречаясь, являли собой верх многозначительности и, я бы сказала даже пылкости. Потом я, очевидно, влюбилась. У меня всё замирало внутри, когда его небесно-синие, с томной поволокой глаза надолго останавливались на мне. Но блондин почему-то не подходил, хотя я ждала этого момента каждый день.

И вдруг появился Анатолий. Неожиданно, эффектно, неопровержимо. Он зашел в приемную, приоткрыл дверь кабинета директора, но тут увидел меня и остановился. Нельзя сказать, что комплименты его были изысканными или хотя бы вежливыми. Это была неприкрытая лесть уверенного в себе импозантного самца. Холеный пятидесятилетний мужчина, облачённый в дорогой модный костюм чуть грубовато ухлестывал за глупенькой, но смазливой девятнадцатилетней девушкой. Дерзкий, даже чуть наглый взгляд, твердая поступь, решительные действия. Я смотрела на него, как ребенок на игрушку: вот такого мужчину, скорее всего, мечтает заполучить каждая женщина. Хотя я не успела понять, разобраться – нравится ли мне всё это, Анатолий мгновенно заслонил собой мой маленький, тщедушный, никчемный мирок. В его появлении было что-то для меня судьбоносное. Когда у человека нет выбора, он принимает многие, даже чуждые ему, правила игры.

«Сегодня вечером мы идем в ресторан, – проинформировал меня на следующий день великовозрастный поклонник и положил на стол несколько красных роз. Я ничего не сказала в ответ, но мое молчание он принял за согласие. – В восемь часов я заеду за тобой в общежитие» – кажется, я едва кивнула.

Мы пили шампанское, ели изысканные блюда, танцевали под пошленькие блюзы местного оркестра. Анатолий крепко и уверенно вел меня в танце, рука его смело и тепло гладила мою спину. Он рассказывал, как перевозит лес из Сибири на Кубань, сколько необыкновенных приключений случается при транспортировке бревен. Был он не красноречив, но уверен и тверд. От вина у меня кружилась голова, и лицо Анатолия было необыкновенно мужественным и по-особому красивым.

Мы подошли к кладбищенским воротам. Смеркалось.

– Я вас не утомила своей исповедью? – Ирина заглянула мне в глаза. – А то, знаете, работаю среди женщин, не очень-то хочется делиться с ними бабьими секретами.

– Нет, что вы… – мне действительно был интересен рассказ «неизвестной».

– Тогда, может быть, немного пройдемся пешком?

– С удовольствием, – когда рядом со мной находится красивая женщина, то, кажется, сама жизнь подступает почти вплотную и идти хочется куда угодно.

Мы вышли с погоста на улицу, и Ирина продолжила свою историю.

– Пока мы сидели в ресторане у меня, кажется, впервые в жизни, возникло ощущение «дежавю»: я всегда хотела иметь рядом взрослого мужчину, который мог бы мною руководить, кого бы я могла слушать и радостно ему подчиняться. Мне казалось, в этом человеке было нечто такое, отчего заранее хотелось соглашаться со всем, что бы он ни сказал. Той же ночью мой ухажер привез меня к себе домой и уложил в свою постель. Честно говоря, я и не очень-то сопротивлялась. Анатолий уверенно и умело – очень даже умело – взял меня. Мне было немного больно и страшно, я бормотала что-то невразумительное, но мой партнер, разумеется, не слышал меня. Потом я лежала опустошенная и несчастная, источая из себя тихие, горькие слезы. Я вспомнила о прежних романтических днях, и сердце мое заныло от тоски: неужели голубоглазый блондин никогда не сожмет мою руку, не поцелует нежно, ласково, неумело? Неужто это всё в прошлом?! Зачем я согласилась прийти сюда? Анатолий шумно посапывал рядом. Его правая рука тяжело и по-хозяйски покоилась на моей груди.

То, что теперь я стану жить у него, даже не обсуждалось – утром мы поехали в общежитие и забрали мои два чемодана с вещами. Вскоре мне стало ясно, что Анатолию я нужна лишь как игрушка для любовных утех. У нас не было ни общих интересов, ни увлечений, ни тем для разговоров. Оказалось, что никакой интеллигентной утонченности и даже высшего образования у него нет. Из фабрики он меня заставил уволиться, и целыми днями я сидела в комнате одна. Но надо отдать должное – Анатолий сразу же прописал меня в свою квартиру. Я лениво листала учебники, изредка делала уборку. Готовить я практически не умела, питались мы полуфабрикатами, а в выходные дни ходили в кафе.

Никогда не думала, что физическая близость может быть такой неприятной. Если Анатолий хотел какой-то новой, необычной ласки, он говорил об этом открыто, совершенно не стесняясь и не подбирая выражений. Некоторые из этих ласк были не только неприятны, но и болезненны, но я делала вид, что всё это мне неимоверно нравится и я ему благодарна за доставленное неземное удовольствие. В противном случае Анатолий обижался на меня и мог за целый день не проронить ни слова. Иногда, при приближении любовника, я внутренне сжималась и брезгливо морщилась. Если бы он это увидел! После близости я с нетерпением шла в ванную, и прохладные потоки воды омывали мое грешное тело, унося следы похоти и ее запахи. Больше всего я опасалась, что Анатолий снова притянет меня к себе, и лежала тихо, как пугливая кошка, боясь пошевелиться. Потом в ванную шел мой сожитель. Через несколько минут он возвращался но, несмотря на принятый душ, от него пахло жареной уткой, приготовленной три дня назад. Анатолий кряхтел, сопел, и вскоре, слава Богу, засыпал. Сожитель мой радовался жизни и с каждым днем словно молодел.

Однажды на улице я увидела своего возлюбленного. Он остановился и посмотрел на меня – вы не поверите – как на икону. Не как на женщину, предназначенную для любовных утех, а как на цветок. Как на мотылька, которым можно любоваться, но нельзя взять в руки. На глазах у юноши, как мне показалось, выступили слезы. Да и у меня в горле встал комок. Я медленно шла и боялась оглянуться, зная, что блондин стоит и провожает меня взглядом.

Я пришла домой сама не своя, села в кресло и стала смотреть телевизор, естественно, ничего в нем не замечая. Анатолий сразу определил, что со мной творится что-то неладное, и вызвал меня на откровенный разговор. Я ему сказала, что сомневаюсь в его любви. Нет, всё нормально, но нет мягких взглядов, нежности, простой, внепостельной ласки. Всего этого мне так не хватает…

Похоже, мой любовник успокоился. Он ответил, что схема жизни довольно проста – мужчина хочет женщину, а женщина должна родить от него ребенка. Выйти за рамки этой природной директивы – значит, разрушить сложившуюся в веках гармонию.

«А романтику, – Анатолий улыбнулся, притянул меня к себе и расстегнул молнию на моем платье, – оставь себе, глупышка» – Я сразу же умолкла и сжалась – нет ничего страшнее агрессивной мужской правоты.

Утром мой сожитель завтракал и спешил на работу. Я выглядывала в окно, иногда выходила на улицу в надежде увидеть или встретить моего возлюбленного. И что бы я ни делала: читала книгу, смотрела телевизор, разгадывала кроссворд – блондин мысленно всегда был рядом со мной. Я окружила его безмолвным обожанием, тихой самопожертвенной любовью, не смеющей ждать ответа.

Выходные дни, когда Анатолий оставался дома, были заранее испорчены. Он быстро решал какие-то дела, и мы шли обедать в кафе. Любовник заказывал мне бутылку красного вина, а себе графинчик коньяка. Анатолий нес какую-то чушь про свои бревна, которую я почти не слушала, но потом он распалялся новыми сексуальными фантазиями и спешно вел меня домой. Отключал телефон, звонок в прихожей, слегка задергивал шторы. Затем переодевал меня то в гимназистку, то в горничную и устраивал настоящую оргию, от которой некуда было скрыться. Дневной свет, льющийся сквозь опадающие шторы, давал достаточно света, чтобы я могла видеть его крупное, если не сказать, полное, волосатое тело. Он ходил по комнате совершенно нагой и, словно эксгибиционист, призывал меня рассматривать его внушительное мужское достоинство. Анатолий брал меня, как уличную шлюшку, как потаскуху, приговаривая неприличные слова и больно шлепая ладонью по моим ягодицам. От обиды, от злости, от безысходности в эти минуты я становилась неистовой любовницей, и вскоре мы оба достигали чудовищного оргазма. О, как я не любила выходные! Затем наступало неимоверное опустошение и зачастую меланхолия. Я уходила в спальню, принимала снотворное и, накрывшись с головой, уходила за пределы третьего измерения.

Прошло несколько лет. Анатолий постепенно старился, но никак не мог с этим примириться. Я заметила, что перед сном он пьет какие-то таблетки, очевидно, сексуальные стимуляторы, так как его энергия в этом смысле продолжала быть неуемной. Иногда по вечерам ожидание близости доводило меня едва ли не до отчаяния. – Ирина остановилась и повернулась ко мне.

– А у вас сигаретки не найдется?

Я достал сигареты, щелкнул зажигалкой. «Неизвестная» жадно вдохнула дым. Чувствовалось, что ворошение памяти дается ей нелегко, но, видимо, она твердо решила выговориться. В старинных лечебных трактатах сказано, что пока больной не расскажет о своих недугах десяти человекам, о выздоровлении не может быть и речи. В данном случае, думаю, достаточно было и одного слушателя. Ирина бросила окурок в урну и продолжила повествование:

– Стоило огромных усилий уговорить Анатолия, чтобы он разрешил мне устроиться на работу. Сожитель сам подыскал для меня фирму с чисто женским коллективом – в его сознании, видимо, уже бродили комплексы стареющего самца. Да, собственно, секса мне хватало с избытком. Лишена я была другого, о чем уже говорила ранее: теплых заботливых взглядов, нежного прикосновения мужских рук, ласковых, не обремененных эротическими интонациями, поцелуев. Скорее всего, чадолюбием Анатолий не страдал: он регулярно осведомлялся – нет ли у меня задержки.

Своего возлюбленного, который стал таким далеким и нереальным, я видела очень редко. Общались мы, как и раньше, посредством взглядов, красноречивых и многозначительных. Однако после встречи с блондином, мое настроение значительно улучшалось, я целый день думала о нем, а ночью… А ночью я, закрыв глаза, погружалась в постылую близость с нелюбимым – я уже точно это знала – человеком и мечтала, чтобы на его месте оказался мой возлюбленный.

Однажды вечером мы с Анатолием молча – нам по-прежнему не о чем было говорить – смотрели телевизор. Любовник мой поднялся, зашел в другую комнату и, открыв стол, зашуршал баночкой с таблетками. Я уже знала, что в среднем ящике стола у Анатолия хранится упаковка «Виагры». Через несколько минут он вернулся в спальню, подошел ко мне и довольно грубо взял рукой за грудь. Я вздохнула и добровольно сняла с себя халатик. Впереди меня ждал час мучений.

После разнузданной оргии я с удовольствием приняла душ, выпила две успокоительные таблетки и, отвернувшись к стенке, попыталась уснуть. Анатолий закряхтел и поднялся с кровати. Я невольно сморщилась. Тяжелой, шаркающей походкой пожилого человека он проследовал на кухню, шумно попил чаю и пошел в ванную. Шум струящейся воды несколько успокоил меня, и я стала проваливаться в розово-наркотический калейдоскоп сна. События дня сплетались в замысловатую гибкую косичку, которая извивалась вокруг моего тела, словно экзотическая яркая змея. Вдруг какой-то необычный шум заставил меня подскочить на кровати. Сквозь злобное шипение крана я услышала стоны. Стремглав я помчалась в ванную. Анатолий, неудобно изогнувшись, лежал на спине. Лицо его было темно-синим и неузнаваемо страшным. Я почему-то посмотрела на его детородный орган. Унылый и незначительный, он открыто заявлял о своей полной и окончательной капитуляции. Наш нелепый союз мая и сентября рушился на глазах. Мое сознание стремительно раздваивалось: с одной стороны неимоверное волнение и тревога о здоровье любовника заполняли разум, а с другой – неосознанный покой и даже, признаюсь, некое удовлетворение от происшедшего приятно щекотали душу. Концом печали может быть и радость, а бывает и наоборот. Однако через несколько минут я бросилась к телефону. Через четверть часа бригада скорой помощи была в нашей квартире. Но было уже поздно – Анатолий скончался. Обширный инфаркт. Я рассказала врачам, что муж – да, я его первый раз в жизни назвала мужем – практически каждый день принимал «Виагру» и, разумеется, с такой же регулярностью совершал адекватные препарату действия. На что доктор лишь развел руками и добавил: «Глупо в его возрасте». Да, подумала я. Глупо. И противно – эти слова давались Ирине с большим трудом. Голос ее дрожал, и она снова попросила сигарету. Закурив, немного успокоилась. Я молчал. Да, собственно, что я мог спросить или добавить? История хоть и была сложна в психологическом аспекте, но невероятно проста логически – для мало-мальски порядочного человека секс без любви является совершенно неприемлемым и разрушающим душу действием.. Даже разовые случайные интимные инъекции приносят определенный дискомфорт, а в данном случае, связь продолжалась несколько лет.

– Анатолий был детдомовский, и похороны организовали его сотрудники по фирме, – Ирина вздохнула и сокрушенно покачала головой. – Если бы не их помощь, я бы и не знала что делать. Вы представляете, что значит совершенно непрактичная девчонка из провинции? – Да, я представлял, что значит «девчонка из провинции» и понимающе кивнул.

Потом потянулись однообразно-тоскливые дни и ночи. У меня умер муж. Наверное, с этим у меня закончилась прежняя жизнь и должна была начаться новая. Но она не начиналась. Знакомые меня утешали: «Каждый день у тысячи женщин мужья умирают, ты крепись». Переубеждать я их не собиралась – скорее всего, умирают. Состояние щемящей жалости, прожив во мне несколько недель, постепенно уходило. Днем я работала, а по ночам не могла заснуть, у меня выработалась стойкая бессонница. Но чувство вины осталось – он умер, а я защитить его не смогла. Я смотрела на умирающего, наблюдая за увядающим его оружием, словно боясь, что он снова наполнится силой и вожделением. Смерть многое прощает и упрощает: а так уж ли плохо мне было? Сейчас я на этот вопрос ответить не готова. – Ирина остановилась и посмотрела на часы. – Ну, вот мы и пришли, – она кивнула на ближайшую девятиэтажку. – Здесь я живу. А знаете, что самое интересное в этой истории? На девятый день после смерти Анатолия я шла с кладбища и встретила, знаете кого? Правильно, моего возлюбленного. Он катил перед собой детскую коляску, а рядом с ним, под руку, шла очаровательная молодая женщина. Надо полагать, его жена. Блондин, как и раньше, жутко застеснялся, но успел одарить меня беглым восхищенным взглядом. Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Моя же дистанция оказалась еще короче – как я его в тот момент ненавидела! Для меня этот взгляд значил, пожалуй, больше чем вся моя совместная жизнь с Анатолием, – Ирина беспомощно развела руками. – Вот так я сейчас и живу. Ведь перемена статуса семейного положения – это перемена участи. Ни прошлого, ни настоящего, ни, наверное, будущего. Слишком многое поменялось в моей жизни за эти месяцы, – она попыталась улыбнуться, причем, улыбка больше походила на гримасу зубной боли. «Неизвестная» протянула мне руку. – Зачастую, наши поражения бывают полезнее наших побед. Извините за отнятое у вас время. До свидания, – Ирина скрылась в подъезде.

– До свидания, – ответил я с некоторым опозданием.

Я медленно брел по вечерним улицам и обдумывал рассказ вдовы. Исповедальность ее повествования была угрожающей. Порой могло показаться, что Ирина нездорова психически, но это было не совсем так – попробуйте прожить под одной крышей с нелюбимым человеком, при этом разделяя с ним ложе любви. Такое отважное безрассудство не каждому по зубам. Однако многих женщин можно понять: большинство из них хотят научиться не летать, а вить гнезда. Но вот беда – однажды из него выпав, редко кому удается вернуться. Делать же второе – занятие хлопотное и, как правило, неблагодарное.