Квазиморда после смерти матери никогда не доверял женщинам.

Разве что Оксане… Хотя какая она женщина? «Вот и эта, – сторож наблюдал за Людмилой, – какие-то странные вещи на кладбище по ночам творит. Колдует что ли? – горбун усмехнулся. – Думает, что это так просто. Почему именно женщины, в большинстве своем, предпочитают заниматься темными делами? – Квазиморда раздраженно подпнул комок земли. – Видимо, оттого, что глупые. И злые… Хотя была одна добрая». Он вдруг вспомнил, как его забирали из больницы в интернат.

– Зовут меня Надежда Ильинична, – несколько официально и даже строго представилась чуть полноватая женщина, когда машина – старенький УАЗик – тронулась с места. – Я завуч учреждения, куда мы сейчас направляемся. Интернат у нас хороший, – она говорила сухо и отрывисто, в упор разглядывая Славку и его одежду. – В прошлом году нас назвали лучшим среди коллективов ГОРОНО, и мы были награждены переходящим знаменем.

Машина резко затормозила на красный цвет светофора. Завуч отвлеклась, поправляя прическу.

– Осторожнее, Сергей Иванович, не дрова везете – повысила голос Надежда Ильинична. – Повернувшись к Славке, спросила: – А кто были твои родители, мальчик? – Чуть подумав, добавила: – Как, кстати, тебя зовут?

Он назвал свое имя и замолчал, не зная, что ей ответить на первый вопрос. «Кто были мои родители? Папой и мамой…» А что еще можно было добавить, он не знал. Кроме того, Славку немного смутило сообщение о красном знамени. Как ему к этому относиться, он тоже не знал.

– Молчишь? – завуч нахмурилась и отвернулась к окну. – Учти, Вячеслав, у нас таких не любят.

– Приехали, Надежда Ильинична, – машина остановилась перед трехэтажным кирпичным зданием. – На территорию будем заезжать?

– Выходи… э… мальчик, – завуч, не удостоив водителя ответом, открыла дверцу автомобиля.

Она слегка подтолкнула Славку в плечо, и они вошли в помещение. Навстречу им вышла девушка.

– Надежда Ильинична…

– Отведите его в баню, Алла Ивановна,обязательно сделайте санобработку… И карантин на неделю, – завуч, не дослушав, перебила подчиненную и указала на Славку папкой. – Затем, по прошествии указанного времени, определите в дошкольную группу, – она обернулась к новичку. – Сколько тебе лет?

Славка никак не мог вспомнить, сколько ему лет и даже покраснел от напряжения.

– Или слишком гордый, или, скорее всего, слишком тупой, – неизвестно к кому обращаясь, сказала Надежда Ильинична. – Нет, пожалуй, определите его в подготовительную группу.

– Да не бойся ты так… У тебя даже ладошка вспотела, – девушка крепко держала Славку за руку, когда они шли по бесконечным узким коридорам. – Привыкнешь, – Алла Ивановна улыбнулась.

Они зашли в отделанную кафелем душевую, и его спутница сказала:

– Раздевайся и иди, принимай душ, – она кивнула на одну из кабинок. – А я пока схожу за новым обмундированием. У тебя какой размер обуви и одежды?

Славка этого не знал и пожал плечами.

– Ну, раздевайся, чего ты ждешь? Вот полотенце, – она сунула ему в руки пахнущий хлоркой кусок грубой материи с рыжими пятнами.

Он отвернулся и снял с себя курточку, неловко стянул штаны. Алла Ивановна взяла одежду в руки.

– Сорок второй, пожалуй, – она вздохнула. – Купайся, я скоро приду.

Славка зашел в одну из кабинок и встал на резиновый коврик. Слегка крутанул холодный, скользкий барашек сместителя. Вверху что-то зашипело, и из крана хлынула едва теплая вода. Славка взял на железной полочке раскисший кусочек розового мыла и заплакал. Ему было холодно, стыдно и немножко страшно. Сейчас вернется Алла Ивановна и, наверное, будет смеяться над его внешностью. Он закрутил кран и осмотрелся по сторонам – где полотенце?

Послышались чьи-то голоса, и дверь распахнулась. В душевую комнату вошли несколько мальчишек, похоже, его сверстников. Славка прикрылся полотенцем. Несколько секунд они разглядывали новичка.

– Вот это красавец! – воскликнул один из них. Остальные дружно засмеялись. – И откуда ж ты такой взялся? – спросил тот же самый, видимо, заводила. Он подошел к Славке, с интересом рассматривая его горб. – Ну, дела! Прямо, как у верблюда… – мальчишки снова рассмеялись.

Они обступили Славку и, передавая друг другу зажженную сигарету, задавали ему глупые вопросы.

– А как он у тебя образовался?

– А что там находится внутри?

– А откуда ты приехал?

Славка переводил взгляд с одного мальчика на другого и не знал, что сказать им в ответ.

– Ты что, немой, придурок? – заводила выхватил у Славки полотенце и швырнул его в угол, чем в очередной раз невероятно рассмешил своих приятелей.

– Что здесь происходит? – с одеждой в руках в душевую вернулась Алла Ивановна. – Кто курит? Симонян, ты снова безобразничаешь?

– Мы ничего не делаем, Алла Ивановна, – Славкин обидчик спрятал сигарету за спину. – Это… это верблюд курил, – он кивнул на Славку.

– Симонян, как тебе не стыдно!? – воспитатель подняла полотенце и подала его Славке. – Убирайтесь отсюда немедленно, а то доложу о курении Надежде Ильиничне.

Мальчишки, посмеиваясь, нехотя пошли к выходу.

– Верблюд… Классно ты, Гарик, придумал, – сказал один из них Симоняну, и они снова рассмеялись.

– Одевайся, Славик, не обращай на них внимания, – Алла Ивановна сложила на скамейку одежду и поставила на пол новые ботинки.

Кличка Верблюд приклеилась к Славке намертво и надолго. По имени его называли только учителя и воспитатели. Учение Славке давалось невероятно трудно, что давало повод для новых насмешек. Он почти всегда отвечал невпопад и даже слегка заикался.

– Ну, Верблюд, смелее, – веселя класс, подбадривал его Симонян.

Славка еще больше тушевался и краснел, от волнения покусывая губы.

– Садись, Ковальчук, – Надежда Ильинична, преподаватель грамматики, хмурилась и махала рукой. – Не будет с тебя толку, – она поворачивалась к Славкиному обидчику. – А ты, Симонян, выйди из класса, – завуч кивала на дверь.

В столовой Славке могли незаметно подсыпать в чай или суп горсть соли, и когда он делал первый глоток этой бурды, то неимоверно морщился. Все, сидящие за столом, дружно хохотали.

– Разве верблюды соль не любят? – сквозь смех говорил кто-нибудь из учеников.

От соленого чая, обиды, беспомощности, размазывая по лицу слезы, Славка выскакивал из-за стола и мчался к выходу. Но его хватал за плечо и останавливал дежурный по столовой воспитатель.

– Ты куда это лыжи навострил, Ковальчук? – и, водворяя Славку на место, добавлял: – Что пища сильно не понравилась?

– Ага, говорит, не нравится, – серьезным голосом отвечал за него Симонян. – Жалуется, что соли слишком мало.

– Так возьми и добавь, – ничего не подозревающий воспитатель подвигал к Славке солонку. – Чего вы смеетесь, я не понимаю, – он удивленно смотрел на сползающих от хохота под стол мальчишек. – Ну, любит человек еду посолонее.

Уроки физкультуры для первоклашек – Славка из подготовительной группы был переведен в первый класс – не отличались особой сложностью. Бег с эстафетной палочкой, игра в футбол, а для воспитанников с физическими отклонениями и вовсе только простенькие физические упражнения. Любыми путями Славка пытался отлынивать от уроков, но преподаватель физкультуры был неумолим, отыскивая его в укромных уголках интерната: «Ковальчук, тебе это необходимо». Славка не столько боялся оказаться в какой-нибудь неловкой ситуации, сколько его страшил сам урок – ведь на физкультуре надо быть только в трусах и майке и его недуг становился очевидным.

Но более всего ему докучали по ночам. Стоило Славке заснуть, и сразу же мальчишки совершали над спящим различные пакости. Намазывали лицо зубной пастой, а затем, разбудив, говорили, что его вызывает дежурный воспитатель. Славка, позевывая, медленно одевался и под приглушенные смешки шлепал босыми ногами по коридору в кабинет воспитателя. Дежурный, услышав чьи-то шаги, выходил из кабинета, усмехнувшись, брал Славку за руку и вел в душевую комнату.

Зачинщиком всех проказ был Гарик Симонян. Осторожно, чтобы не разбудить, Славку за руки-ноги привязывали полотенцами к кровати и начинали ее слегка раскачивать. Он всхлипывал, вскрикивал и, пытаясь от чего-то защититься, хотел поднять руки, но крепкие путы держали намертво. Славка знал, что через мгновение произойдет что-то страшное и, надеясь предупредить аварию, надрывно кричал: «Папа, папа»!

Симонян даже удивлялся:

– Надо же! Обычно все маму зовут, а этот, – он кивнул на Славку, – папу.

Но самой изощренной шуткой считался, так называемый, «велосипед»: спящему между пальцами ног вкладывались небольшие бумажки и затем поджигалась. Пытаясь избавиться от внезапно возникшего источника боли, жертва отчаянно сучила ногами, что напоминало езду на велосипеде, и истошно орала. Зрителям же было невероятно весело.

Когда Славка увидел огонь и почувствовал резкую боль, он решил, что ЭТО началось снова. Рядом стояли мальчишки и хохотали.

– Что испугался, дурачок… – усмехнулся Симонян. – На велосипеде никогда не ездил?

За окном что-то загрохотало. То ли это был гром проходящей невдалеке грозы, то ли на крыше от ветра поднялся и опустился лист старой жести, но звук был очень громким и неприятным.

Грохот, боль, огонь… Славка неуклюже прикрыл голову руками и закричал: протяжно, обреченно. Словно щенок, которому ощутимо наступили на лапу.

– Да он, оказывается, шизанутый, – Симонян подошел к Славке и ладонью ударил его по голове. – Ты чё орешь, козел?

«Так вот кто виноват во всём этом…» – Славка замолчал и уставился на своего лютого обидчика немигающим взглядом. Мысли хаотично сновали в его маленькой голове, словно пчелы, у которых разрушили улей, раздавили матку, а теперь пытаются уничтожить их самих. Они становились всё злее и злее; не подходи к ним – ужалят. Хотя и погибнут при этом сами.

Славка зарычал, как рассерженный медвежонок и, наклонив голову, ринулся на Симоняна. От столь неожиданного напора тот отступил на несколько шагов и, споткнувшись о чью-то ногу, упал на спину. Славка набросился на него и принялся колотить обеими руками по лицу. «Вот тебе! Вот тебе»! – выкрикивал он в тупой иступленной ярости, которая выплескивалась из его переполненного невзгодами тщедушного, уродливого тельца и никак не могла иссякнуть. Одноклассники пытались оттащить Славку от Симоняна, но он, вцепившись в него мертвой хваткой, продолжал валтузить.

– А ну-ка прекратить немедленно! – раздался голос Надежды Ильиничны.

Славкина рука, занесенная для очередного удара, застыла на полпути. Он медленно поднялся и разжал кулаки.

– Так ты, оказывается, еще и хулиган, – завуч свирепо сверлила его взглядом.

Славка тяжело дышал, шмыгал носом и осматривался по сторонам. Почему в помещении столько воспитателей? Он никак не мог осознать и понять, что же произошло сейчас в спальной комнате. У Симоняна разбит нос, с него капает кровь. Славка взглянул на свои дрожащие ладони. Они были в крови. Он побил Симоняна?

– В карцер его! – Надежда Ильинична мельком взглянула на одного из воспитателей и кивнула на Славку.

Карцером в интернате называлась отдельная небольшая комната, в которой помещались лишь кровать и тумбочка. Особый неуют этого помещения был обозначен отсутствием окон. Покрашенные темно-зеленой масляной краской стены неприятно пахли и не добавляли комфорта. Воспитанники побаивались этой комнаты, и жесткое слово «карцер» являлось крайним ограничением свободы, которая и так у них не была в избытке.

Дверь закрылась, щелкнул замок. Послышались удаляющиеся шаги воспитателя. Славка прикоснулся к губе и посмотрел на пальцы. На них была кровь – видимо, отмахиваясь, Симонян зацепил его по лицу. Славкино тело бил озноб, руки сильно дрожали. Он устало опустился на кровать. Не хотелось ни о чем думать. Через несколько минут Славка провалился в беспокойный, временами прерывающийся, сон.

Его разбудил звук отворяемой двери. С подносом в руках в комнату вошла Алла Ивановна.

– Вот обед тебе принесла, драчун, – она улыбнулась. – Поднимайся.

Славка нехотя сел на кровати и посмотрел на тарелки. В интернатовской столовой меню не отличалось разнообразием – суп, котлеты, с едва уловимым вкусом мяса, каши, компот из сухофруктов или чай. Есть совершенно не хотелось.

Воспитательница подсела к нему поближе и заглянула в глаза.

– Славик, тебя спросить можно? – она прикоснулась к его руке.

Славка нахмурился и немного отодвинулся.

– Скажи мне, пожалуйста, тебя никто здесь не обижает?

– Нет, – буркнул Славка и отдернул руку.

– Ну, я же видела. Тогда в душевой … – Алла Ивановна погладила его по голове.

Что-то неожиданное и давно забытое дрогнуло в Славкиной груди, мягко и тепло разлилось по всему телу, приблизилось к глазам. Слезы, непрошенные, желаемые и так ему необходимые, заструились по щекам. Он пытался не заплакать, но ничего не получилось – рыдания сотрясали его плечи и, закрыв лицо руками, Славка уже не сдерживал себя. Эта молодая женщина пахла, как мама. Руки у нее были такие же ласковые, а голос – добрый и спокойный. Славка всхлипывал, размазывая слезы по лицу, и временами подвывал, словно брошенный на улице щенок.

– Плачь, мальчик, плачь, – Алла Ивановна прижала его голову к груди, не пытаясь даже утешить. – Плачь… Давай вместе поплачем, – она смахнула с ресниц предательские слезы.

Через три дня Славку выпустили из карцера. С этого момента его постоянный страх и неуверенность уступили место апатии и безразличию к происходящим вокруг него событиям.

– У тебя должок передо мной, – сказал ему Симонян при встрече. – Не желаешь возвратить? – с нескрываемой злобой он посмотрел на Славку. – Сегодня ночью, например.

Но Славка так холодно и равнодушно смерил его взглядом, что Симонян стушевался.

Однако пришла ночь. Стихли шаги в коридоре, только дежурный воспитатель проверял, во всех ли спальнях выключен свет. Всё реже слышался за окном шум проезжающих автомобилей. Сон неспешно обволакивал Славкино сознание.

– А ну вставай, козел! – кто-то резко толкнул его в плечо. Славка приподнялся на локте и тут же получил удар в лицо. Затем еще… И еще… – Ну что, нравится? – голос и кулаки Симоняна, казалось, проникали со всех сторон.

Каким-то чутьем, пробуждающейся мужской интуицией Славка понял, что надо менять позицию, иначе противник добьет его до потери сознания. Он кубарем скатился с кровати, больно ударившись спиной о стоящий рядом стул. Симонян подбежал к мальчишке и, не дав подняться с пола, несколько раз ударил ногой в живот. Славка не чувствовал ни боли, ни страха – его тело стремительно наполнялось уже изведанной однажды яростью. Сейчас он встанет и… Но едва он привстал, особо сильный удар Симоняна пришелся ему в лицо. Славка снова рухнул на пол. Желтые, оранжевые, красные шарики замельтешили у него перед глазами. Где-то он такое уже видел. Ему стало жутко – это больше не должно повториться. Славка вскочил на ноги и, схватив стул, обрушил его на голову Симоняна.

Выбившись из сил, Славка рухнул на кучу мусора возле недостроенного дома. Он вдыхал запах цемента, кирпичной пыли, древесных стружек и хотел верить, что страшный случай произошел не с ним, а с кем-то другим. Этот другой ударил Симоняна стулом и, наверное, почувствовав, что он явно переусердствовал, ринулся прочь из спальной комнаты. Он бежал неуклюже, неловко выгнув спину, высоко поднимая острые коленки и широко размахивая длинными тонкими руками, но передвигался достаточно резво. Вышедший из кабинета дежурный воспитатель лишь на мгновение увидел нескладную фигуру нарушителя, которая тотчас скрылась за входной дверью. Одетый только в линялые, некогда черные сатиновые трусы, Славка неожиданно легко перемахнул через высокий бетонный забор и, оглядевшись по сторонам, пересек асфальтированную дорогу. Вокруг не было ни машин, ни людей. Он, задыхаясь, бежал по темным извилистым улочкам, сопровождаемый неистовым лаем собак, отдаляясь всё дальше и дальше от интерната. Наконец силы покинули его, и он свалился в какой-то строительный хлам.

Славка проснулся от кукареканья петуха и от холода. В середине сентября рассветы были уже довольно прохладными. Открыв глаза, он тут же вспомнил события прошлой ночи. Поднявшись с мусорной кучи и отряхнув с себя пыль и стружки, Славка осмотрелся вокруг. Находился он в загородном, очевидно, дачном поселке. Невдалеке виднелись недостроенные остовы кирпичных и шлакоблочных домов. Взошло солнце и сразу стало теплее. Послышался шум приближающегося автомобиля, раздались чьи-то голоса и смех. Наверное, это были строители. Славка бросился в дом, но, на его счастье, люди прошли мимо. «Надо уходить – подумал он. – Но как идти по улице в таком виде?» На деревянных козлах висела рабочая одежда строителей. Славка торопливо перебирал заляпанные известковым раствором брюки и ветхие рубашки без пуговиц. Они оказались большими; очень даже большими. Но другого выхода у него не было. Чтобы штаны не спадали, он подпоясался куском алюминиевой проволоки и туго затянул ее. Накинул на себя пахнущую потом фланелевую рубашку, завязав ее полы узлом на животе.

Рядом остановилась машина. Хлопнули дверцы, послышались голоса, лязг извлекаемых из багажника инструментов. Славка тут же выпрыгнул в окно и, пригнувшись за сложенным в стопки кирпичом, побежал в сторону от поселка. Поплутав по заросшему бурьяном пустырю, он вышел к дороге. Было не трудно определить, в какой стороне находится город – не далее, чем в километре в утреннем тумане высились голубоватые столбики многоэтажек. Славка представления не имел об аксиоме, гласившей, что нарушителя закона почти всегда тянет на место преступления, но ноги уже вели его по направлению к интернату.

Через полчаса он был возле знакомых корпусов. Славка подполз к бетонному забору и заглянул в щель между двумя его секциями. Возле спального корпуса стоял интернатовский микроавтобус, машины «Скорой помощи» и милиции. У Славки учащенно забилось сердце. «А может, Симонян жив и всё обойдется? Ну разбил я Гарику голову в драке… С кем не бывает? Но не убил же! Да нет, конечно! Просто от удара стулом Симонян потерял сознание, и дежурный воспитатель был вынужден вызвать «Скорую помощь» и милицию. Конечно, меня накажут за этот проступок и наверняка снова определят в карцер. Но ничего страшного… Теперь я никогда не буду обращать внимания на глупые шутки и даже на нападки Симоняна. Пусть говорит, что хочет»… Славка с облегчением вздохнул.

В это время открылась входная дверь, из помещения вышли двое санитаров. В руках они держали носилки. На них кто-то лежал. И этот кто-то с головы до ног был накрыт простыней. Славка похолодел: «Неужели всё-таки убил?!» Следом появились несколько милиционеров, Надежда Ильинична, дежурный воспитатель и еще какие-то незнакомые люди. Из микроавтобуса вышел водитель и открыл заднюю дверцу. Санитары погрузили носилки в машину.

Славку трясло, словно в ознобе, по лицу стекали крупные капли пота. Он пытался их вытереть, но руки его дрожали, и пальцы совершенно не слушались.

«Надо бежать отсюда немедленно, и чем скорее, тем лучше. Ведь меня уже, наверное, начали искать». Он поднялся и на нетвердых ногах побрел вдоль забора. Время от времени оглядываясь, Славка всё дальше уходил от интерната.

Целый день он в оцепенении просидел в кустах на окраине города, а к вечеру пробрался в уже знакомый ему дачный поселок. Сильно хотелось есть. На грядках он нашел несколько перезрелых помидоров и пожелтевших огурцов, выдернул из земли пару морковок. В том же недостроенном доме на сложенных досках Славка обнаружил оставленные строителями полбулки хлеба и немного кефира в пакете.

О сне он и не думал – необходимо уходить из города. По ночам в интернате слышались гудки электровозов и стук колес: где-то недалеко проходила железнодорожная линия. До рассвета нужно было пробраться к ней. Славка прислушался. Действительно, с правой стороны послышался шум проезжающего состава. Мальчишка завернул в обрывок газеты остатки хлеба и сунул сверток в карман широченных брюк – неизвестно, когда ему удастся достать хоть какую-нибудь провизию. «Эх, видела бы меня сейчас мама», – подумал он, и глаза его наполнились слезами. Славка тряхнул головой. «Нет, не раскисать и не плакать! Обо мне, кроме меня самого, сейчас некому заботиться. Вперед»!

Славка подошел к железнодорожной станции и устало выдохнул воздух. Сколько времени он сюда добирался? Час? Два? А может быть, три? На нескольких путях стояли составы. Этот – с цистернами, наполненными горючим, ему явно не подходил. Славка, нагнувшись, полез под вагонами и вдруг испугался – а если состав сейчас тронется!? На следующем пути стояли теплушки, но все они оказались закрытыми. Мальчик снова пополз между колес. Едва он вынырнул из под вагона, как раздался жуткий лязг, и состав, дернувшись, медленно двинулся с места. Славке стало страшно. Во рту у него пересохло, ладони покрылись мокрой испариной. За что Небеса так разгневались на него?!

Впереди показался человек с большим красным фонарем в руках. Наверное, это был стрелочник или обходчик. В любом случае, встреча с ним не сулила Славке ничего хорошего. Начнет спрашивать – кто он и откуда? И что ему отвечать? Славка осмотрелся по сторонам. В нескольких шагах стояла приоткрытая теплушка. Рядом, грохоча, набирал скорость едва не погубивший его состав. Рубиновое пятно фонаря в руках железнодорожника скакало и приближалось. Славка подбежал к вагону и, облокотившись об основание, с трудом ввалился вовнутрь. На него дохнуло запахом прелой соломы, навоза и еще чего-то очень знакомого, но забытого. Он поднялся на ноги и тут же ткнулся лицом в что-то теплое и мягкое. Славка в испуге отшатнулся и уперся спиной в стенку теплушки.

– Кто здесь? – выкрикнул он.

Ему никто не ответил, но Славка слышал шумное дыхание. Вскоре глаза привыкли к темноте, и он увидел привязанных к перегородкам коров. Мальчик пробрался в угол вагона и плюхнулся в ворох соломы. Поневоле вспомнилось, как он с родителями ездил на дачу и мама водила его к соседке, которая держала корову. Они покупали трехлитровую банку парного молока. Мальчику очень нравился запах, исходящий из сарая, где стояло животное.

На мгновение полыхнуло красным светом, и тут же загрохотала закрываемая кем-то дверь. Резко прозвучал гудок тепловоза, состав дрогнул и тронулся. По стенам вагона метались отблески станционных фонарей, из громкоговорителей слышался голос диктора вокзала. Судьба преподносила мальчишке новое испытание. Куда набирает ход этот поезд, какие места его ждут? И ждут ли… Славка вздыхал и обреченно смотрел в потолок теплушки. Коровы, меланхолично пережевывая сено, равнодушно поглядывали на непрошенного гостя. Зарывшись в солому, Славка достал из кармана сверток с хлебом и сунул корку в рот. Через несколько минут убаюканный монотонным стуком колес маленький пассажир провалился в глубокий, но тревожный сон.

За ночь состав несколько раз останавливался на каких-то полустанках. Славка подползал к двери и смотрел наружу в небольшую щель. Состояние крайнего беспокойства прошло, но ощущение беспомощности и нереальности происходящего не покидало его сознание. Куда он всё-таки едет и что будет делать дальше? Славка тут же пытался отбросить эти мысли, но они снова и снова возвращались к нему. Он сам себе задавал одни и те же вопросы, на которые, впрочем, не было ответа.

Рассвело. Славка уже не покидал свой наблюдательный пункт, рассматривая в щелку однообразные поля и пролески. Показались жилые дома: сначала небольшие, а затем многоэтажные. Снизив скорость, поезд въехал в большой город и вскоре остановился. Славка попытался открыть дверь, но она не поддавалась: видимо, была на засове. Он вернулся в свое убежище и плюхнулся на солому. Рядом послышались голоса.

– Виктор, стоим четыре часа, – кричал кто-то. – В тринадцатую и четырнадцатую теплушки принеси воды и напои скотину.

Лязгнула задвижка и открылась дверь. Прикрывшись ворохом соломы, Славка видел, как в вагон забрался мужик, взял ведра и спрыгнул на землю.

«Пора»! – решил Славка, выглянув наружу. Мужик, гремя ведрами и удаляясь от поезда, перешагивал через рельсы. Славка, схватившись за дверь, соскользнул на землю и шмыгнул под вагон. Судя по количеству запасных путей, город был большой. Но какой? А, собственно, имело ли это для него значение? Сейчас главное – найти что-нибудь поесть. Славка шел по перрону, подметая асфальт штанинами своих безразмерных брюк. Становилось жарко. На скамейке лежала оставленная кем-то газета. На ней он увидел недоеденный пирожок и надорванный пакет кефира. Оглядевшись по сторонам, Славка взял добычу и рассовал ее по карманам.

– Эй, малец, подойди-ка сюда, – на него мрачно глядел какой-то бродяга и манил к себе пальцем.

В тот день Славка примкнул к шайке нищих, вожаком которых был дядя Саша, больше известный под кличкой Папа.