Первородный грех. Книга вторая

Габриэль Мариус

Глава двенадцатая

ДАЛЕКО-ДАЛЕКО…

И ДАВНЫМ-ДАВНО…

 

 

Сентябрь, 1973

Тусон

Поднимаясь по ступеням лестницы, он все еще покачивался.

Дрожащими руками он налил себе виски и залпом выпил. Он потерял контроль над ситуацией, позволил ей сорвать с него капюшон. И она увидела его лицо.

Она увидела его лицо.

Он оказался загнанным в угол. Теперь у него не было другого выхода, кроме как убить ее. Он стиснул зубы, пытаясь проглотить подкативший к горлу ком.

Снова плеснув виски себе в стакан, он прошел в гостиную. Она была залита ярким солнечным светом. Ему хотелось найти утешение в окружавших его знакомых предметах и красках.

Он обставил этот дом пять лет назад, сразу же по завершении строительства, и с тех пор почти ничего здесь не менял. Если не считать массивного сундука из орехового дерева, сделанного в Арагоне в начале шестнадцатого века, вся остальная мебель была изготовлена не далее чем в ста милях от Тусона. Стоявшие здесь вещи были простыми и успокаивали глаз. Интерьер гостиной украшало множество предметов индейского быта. Изумительные цветастые коврики с геометрическими рисунками контрастировали с приглушенными тонами плетеных корзин и неправильными линиями примитивных глиняных кувшинов.

В комнате были только две вещи, изготовленные его собственными руками: мраморный бюст женщины с кроткими, нежными чертами лица и шероховатая плита из песчаника с вырезанными на ней ящерицами и змеями, которую он вмонтировал в стену над камином.

Он подошел к плите и приложил к ней руку. Мокрая от пота ладонь оставила на камне темный след.

Это была его вина, что она увидела его лицо. Он оказался непростительно небрежным. И из-за него она должна была теперь умереть.

А ведь он знал, что девчонке, возможно, придется умереть. Он просто обязан был постоянно помнить об этом.

Прежде ему уже доводилось убивать людей. Много раз. И по-всякому. Он всаживал пули в человеческую плоть. Сжигал, разрубал, разрывая себе подобных, видел их страдания и смерть. Так что лишить жизни это хрупкое создание будет нетрудно.

Ему не потребуются ни нож, ни пистолет. Просто подсыплет что-нибудь в пищу, и она заснет, не зная даже, что уже никогда не проснется.

Легкая смерть была наградой. Он знал это. Чего еще можно желать от жизни? Разве что отмщения.

Он мог похоронить ее здесь же. В выжженной солнцем земле пустыни. В каком-нибудь укромном месте. Впрочем, здесь все места были укромными.

Он мог…

Ему стало тошно. Нет! Не мог он! Не мог он убить эту девчонку. Что-то мешало ему сделать это, что-то, не поддающееся объяснению. Ему легче было бы убить себя, чем ее. Гораздо легче.

Что же тебе делать, Джоул?

Иден сидела, обхватив плечи руками.

Его лицо врезалось ей в память. Это было то же лицо, которое она видела в каньоне Лорель. Суровое, с орлиным носом и словно высеченными из камня скулами. Лицо, которое могло бы быть поразительно красивым, если бы эти мужественные черты не портило застывшее на нем выражение горечи. И, возможно, страха. Ей уже никогда не забыть этих глаз. Черных как смоль. Непроницаемых. Разве он теперь ее отпустит? Конечно, она могла поклясться, что не станет давать полиции описание его внешности. Но почему он должен ей верить?

С ее слов полицейские могли составить фоторобот. Тогда каждый легавый в Америке имел бы при себе его портрет. Да еще плакаты расклеили бы. И по телевизору бы показали.

Разумеется, все это было бы то же самое, что искать иголку в стоге сена. Ведь она не знала даже, в каком штате находится. И его лицо было не таким уж необычным. Он мог покрасить волосы, сбрить усы и уехать куда-нибудь подальше. С такими деньгами исчезнуть не сложно.

Но к подобному повороту событий он был явно не готов.

Кто же он такой? И почему он выбрал именно ее? Совершенно подавленная, Иден спрашивала себя, неужели она обречена.

Туман в голове постепенно рассеивался. Джоул допил остатки виски в стакане и взглянул на часы. Продуктов в доме почти не осталось. Надо ехать в город за покупками.

Он прибрался и, выйдя из дома, тщательно проверил запоры. На всех окнах были установлены металлические решетки, двери закрывались на надежные дорогие замки. Ему совсем не хотелось, чтобы в его жилище забрались воры и обнаружили в подвале устроенную там темницу.

Мысленно оглядываясь назад, он лишь удивлялся той легкости, с которой ему удалось осуществить задуманное. Все было невероятно просто: поехал в Калифорнию, выкрал девчонку, притащил ее сюда – никаких проблем, пикник да и только. Слишком просто. Но сейчас, когда он уже держал победу в руках, самым главным было сохранить спокойствие. Ни в коем случае нельзя больше терять контроль над ситуацией.

Джоул прошел через залитый ослепительно сияющим солнцем двор и забрался в свой пикап.

Проезжая по пыльной дороге, вдоль которой росли гиганты сагуаро, он стал думать о другом: о синдроме ломки.

Проявления этой «болезни» были ему в общем-то знакомы. Сильный озноб. Холодный пот. Боли в спине. Он не смог сразу распознать ее. А должен был бы.

Итак, его пленница – наркоманка.

Он вспомнил худенькое тело Иден. Ее изможденное, затравленное лицо. Исколотые вены. Бледную, почти прозрачную кожу. Такой сделал ее героин. Именно от героина человек становится похожим на дохлую рыбу. Джоулу довелось видеть немало наркоманов в Сайгоне, где любого зелья было хоть завались.

Эти шрамы… Должно быть, девчонка крепко втянулась.

Ему вдруг стало жаль ее. Несчастная. Ведь она была еще такой молодой. Такой молодой…

Он попытался отогнать от себя сентиментальные чувства. Не заслуживает она сострадания! Пока он, рискуя собственной шкурой, гнил во Вьетнаме, она здесь купалась в роскоши. Она родилась на все готовенькое. На вершине навозной кучи. И только пользовалась огромным состоянием, которое ее родители сколотили на людском горе. И в конце концов сама же в это дерьмо и провалилась, сама же и оказалась среди той грязи, которая питала деньгами благополучие ее семьи.

Было почти забавно: жизнь покорежила ее даже сильнее, чем его.

Когда он вошел к ней в каморку, Иден крепко спала. У нее было изможденное лицо, темные волосы прилипли ко лбу и щекам. Тонкая шея и заострившийся подбородок казались какими-то ранимыми и беззащитными. Под глазом темнел синяк – должно быть, след от удара, который он нанес ей во время борьбы.

Он стоял и не спеша разглядывал ее.

Иден. Прикованная к кровати.

Прикованная, как когда-то был прикован и он.

Джоул ждал, когда к нему придет ощущение радости победы. Но оно не приходило. Прежде в такие моменты он испытывал ликование от сознания свершившегося возмездия. Однако сейчас он чувствовал нечто совершенно иное: какой-то мучительный приступ жалости, который тисками сжимал его горло.

Он взглянул на ее обезображенные следами от уколов ноги. Вообще-то Иден еще повезло: ей удалось избежать инфекции, которую почти наверняка заносят себе большинство закоренелых наркоманов. Но все равно лилово-синие шрамы выглядели на бледном теле ужасно. Через эти маленькие отверстия в ее плоть проникло драконово семя. И теперь чудовище уже жило в ней.

Наклонившись, Джоул вставил ключ в замок наручников и высвободил ее руки. Кожа под стальными браслетами припухла и кровоточила. Ничего, заживет. Осторожно, стараясь не разбудить спящую, он стал выбирать пропущенную через раму кровати цепь. Но железные кандалы все же звякнули. Иден вздрогнула, затем открыла глаза и уставилась на него.

Джоул был без капюшона. Она испуганно забилась в угол.

– Ты пришел, чтобы убить меня?

– Просто снял наручники.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что цепь уже находится у него в руках. Она тупо вытаращилась на свои запястья.

– Ты забираешь меня отсюда?

– Нет. – Жалость стиснула его сердце, но он заставил свой голос звучать твердо. – Попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус – снова окажешься в кандалах. Закую по рукам и ногам. Поняла?

Иден ошалело потрогала свои руки.

– Ты без капюшона. Это значит, ты собираешься меня убить, да?

– Нет, не значит.

Она взглянула на Джоула. Он увидел застывший в ее изумрудно-зеленых глазах страх. Когда-то эти глаза были блестящими и высокомерными. Теперь же они ввалились в глазницы и безжизненно смотрели из-под черной челки спутавшихся волос. На осунувшемся лице заострились скулы.

– Я не хочу видеть твое лицо! – внезапно закричала Иден, закрываясь от него руками. – Я не виновата, что у тебя слетел капюшон. Надень его снова. Надень его! Я даже не успела разглядеть тебя! Да если бы я встретила тебя на улице, я бы тебя и не узнала…

– Успокойся.

– Ты теперь убьешь меня!

– Не собираюсь я тебя убивать.

– Врешь! Ты бы не явился сюда без капюшона, если бы не собирался убить меня!

Некоторое время они молчали.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец спросил Джоул.

– Мне лучше, – ответила она, не отрывая от лица ладоней.

– Тебе следовало рассказать мне про героин.

– А тебе следовало рассказать мне, что ты задумал похитить меня.

Он повернулся к двери и через плечо бросил:

– Не трать воду на мытье. Старайся как можно больше пить. У тебя обезвоживание организма. Поэтому-то ты и выглядишь так паршиво.

Он вышел и захлопнул за собой стальную дверь.

Она отняла от глаз руки и потрогала свои запястья. Почему он ее освободил? Из сострадания, потому что знал, что ей придется умереть?

Без тяжелых железных оков руки показались Иден невесомыми, как перышки. Она подняла их высоко над головой, наслаждаясь ощущением своей неожиданной свободы. У нее все еще болело плечо, но она все равно чуть ли не задыхалась от переполнявшего ее восторга. Впервые за все это время она могла встать с кровати и обойти свое крохотное владение. Иден спустила ноги на пол.

Ее первая попытка подняться оказалась неудачной. От долгого лежания она совершенно ослабла, у нее подогнулись ноги и она снова рухнула на кровать.

Стиснув зубы, Иден заставила себя предпринять еще одну попытку. Мышцы бедер задрожали, ей стало больно, она вскрикнула и оперлась на стену, чтобы не упасть. На этот раз она устояла.

Невероятно маленькими шажками Иден двинулась в путешествие по каморке. Несмотря на то что ноги почти не слушались ее, она испытала чувство подлинного восторга. Вот она уже переползла на другую сторону стоявшего возле кровати горшка – терра инкогнита! Здесь она дотянулась до встроенной в цементную стену алюминиевой решетки вентиляционного отверстия. Прохладный ветерок ласково коснулся ее растопыренных пальцев.

Она подняла обе руки к потолку. Развела их в стороны. Тихонько прижалась спиной к холодной стальной двери. Засмеялась от счастья. Какое же это огромное удовольствие – иметь возможность сделать несколько лишних шагов, дотронуться до противоположной стены!

Свобода. До чего же все-таки относительно понятие свободы!

Иден еще несколько минут походила по каморке, пока боль в ногах не стала невыносимой, затем упала на постель и принялась растирать подрагивающие мышцы. Отдохнет немного – и снова отправится на прогулку. Она повернулась на бок и с интересом взглянула на поднос. Кусочек жареного цыпленка с картофельными чипсами. Пища вызывала у нее отвращение, но теперь она должна была думать о своих ногах. А ее ногам нужен был протеин, даже если желудок отказывался принимать его.

Иден протянула руку, подняла со стоящего на полу подноса тарелку, положила ее на постель и стала есть.

Коста-Брава

Бизнесмен из Мадрида, засунув руки в карманы брюк, равнодушно разглядывал яхту Мерседес. Его губы слегка вытянулись, словно он беззвучно насвистывал какую-то мелодию.

– Я купила ее три года назад, – сказала Мерседес – Заплатила больше миллиона долларов.

Бизнесмен никак не прореагировал и продолжал свой молчаливый свист.

– Сами видели, как она оснащена. Построена в Голландии, в Де-Ври. Каждая деталь сделана безукоризненно. Ходит со скоростью до восемнадцати узлов. Четыре двухместные каюты-люкс. Палубы из бирманского тика. Оборудована новейшими приборами спутниковой навигации…

– Да ей ведь уже три года, – перебил бизнесмен.

– Это классическая яхта!

– К сожалению, больше дать за нее не могу – Он взглянул на часы – К тому же, времени у меня в обрез. Прошу прощения, я должен позвонить. – Повернувшись спиной к Мерседес, он направился в маленькое здание администрации пристани.

Мерседес вне себя от гнева посмотрела на Пако, владельца стоянки частных судов.

– Вот скотина!

– Смешно слушать подобные предложения, – проговорил Пако.

– Двести тысяч долларов? Это не смешно, это оскорбительно! – возмущенно сказала она.

Пако передернул плечами.

– Ну и не тратьте на него времени. Губы Мерседес сжались в тонкую линию.

– Я не могу его отпустить. Вы же не подготовили мне список потенциальных покупателей.

– Да за такой срок это просто невозможно. Чтобы хорошо продать яхту такого класса, нужно быть терпеливым.

– Но я не могу ждать, – отрезала она. – У меня нет выбора.

Пако нахмурился.

– Надеюсь, вы не собираетесь принять это предложение? – Мерседес промолчала, и выражение его лица стало меняться. – Двести тысяч?! Сеньора Эдуард, мне трудно поверить, что вам так нужны деньги. Эта яхта стоит по меньшей мере семьсот пятьдесят тысяч долларов. Если вы дадите мне хотя бы месяца три, я подыщу…

– У меня нет трех месяцев, – почти срывающимся голосом произнесла она. – У меня нет даже трех недель, Пако!

Они увидели возвращающегося к ним бизнесмена из Мадрида. Сияющие на солнце белоснежные корпуса десятков стоявших у пристани яхт невыносимо слепили глаза. Он надел темные очки и, обращаясь к Мерседес, бесцеремонно заявил:

– Я должен сейчас же ехать на одну из моих фабрик. Так что вы решили?

Мерседес стиснула зубы.

– Если вы поднимете цену до четверти миллиона, я, пожалуй, готова согласиться.

Мадридский фабрикант был весьма привлекательным мужчиной с грубоватыми чертами лица.

– Хватит с вас и двухсот тысяч, сеньора Эдуард, – холодно сказал он. – Деваться-то вам все равно некуда.

– Что вы имеете в виду?

– У вас неприятности, сеньора Эдуард. Вы распродаете все свое имущество. Причем, спешно. Это уже ни для кого не секрет.

Ее лицо побелело и сделалось неподвижным.

– Понятия не имею, о чем вы говорите. Бизнесмен чуть заметно улыбнулся.

– Да ну? – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку и снял колпачок с золотой ручки. – Я готов выписать чек на двести тысяч долларов. На счет в нью-йоркском банке. Ну так как?

Пако ошарашенно уставился на Мерседес. Она застыла на месте, лицо – непроницаемая маска. Затем, не говоря ни слова, медленно наклонила голову.

Человек из Мадрида подмахнул чек, вырвал его из книжки и протянул Мерседес.

– Захотите еще что-нибудь продать – обращайтесь ко мне. – Он широко улыбался. – Иметь с вами дело – истинное удовольствие. Надеюсь, вам удастся справиться со своими проблемами. – Он повернулся и, даже не взглянув на великолепную яхту, которую только что приобрел, зашагал прочь.

Зазвонил телефон – Хоакин де Кордоба снял трубку. Он сделал паузу и услышал, как свою трубку подняла и Мерседес.

– Алло? – сказала она.

– К нашей линии подключился кто-то третий, – произнес хрипловатый голос, который полковник де Кордоба мгновенно узнал. От волнения у него учащенно забилось сердце. Он не сомневался, что и Мерседес переживает сейчас те же эмоции. – Кто еще нас слушает?

– Друг семьи.

– Друг семьи?

– Консультант. Хоакин де Кордоба. Вы как-то с ним уже разговаривали.

– Легавый?

– Нет. Просто друг. Старый друг семьи.

– Что ж, а я Пол. Тоже старый друг семьи. Очень старый.

Мерседес вздохнула.

– Скажите, как моя дочь?

– Паршиво. Сама понимаешь: ломка – штука кошмарная. – Повисла зловещая пауза, затем раздался язвительный смех. – Ты что, думала, я не узнаю, что девчонка наркоманка? Да ведь у нее вся шкура в дырках. В такой тяжелой стадии наркомании ломка бывает просто невыносимой.

– Прошу вас, – тихо проговорила Мерседес, – скажите, она страдает?

– Хуже, чем страдает. Она одной ногой в могиле. Де Кордоба затаил дыхание.

– Что вы хотите этим сказать? – взволнованно спросила Мерседес.

– Я хочу сказать, что долго она не протянет.

– Что у нее болит?

– Давай деньги. И быстро. А то твоя дочка вернется к тебе в гробу.

– Что у нее болит?

– Да все!

– Вы должны показать ее врачу. Пожалуйста! Помогите ей!

– Я не могу обращаться к врачам. И ты это прекрасно знаешь. Мне легче дать ей сдохнуть, чем позвать врача. – Он снова засмеялся. – Ну не ирония ли это! Твоя доченька – и вдруг наркоманка!

– Пожалуйста! Если Иден больна…

– Называй это Божьей карой.

– Послушайте меня!

– Нет. Ты послушай меня. И ты тоже, мистер Слухач. Может быть, ты узнаешь что-нибудь новенькое о своей приятельнице. Эй, старина, ты меня слышишь?

– Да, – негромко сказал полковник.

– Тебе известно, что ее муженек был крупнейшим наркодельцом Лос-Анджелеса? Ты это знал?

Де Кордоба ничего не ответил.

– Да-а. Было дело. Что ты на это скажешь, старина?

– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, – неуверенно ответил де Кордоба.

– Где уж тебе знать. Ее муж многие годы ввозил кокаин из Колумбии. На своих грузовых самолетах. Вот откуда у них денежки на покупку всех этих яхт, домов и лимузинов. Грязнее денег просто не бывает. Поэтому-то я и говорю, что то, что случилось с их драгоценной деточкой, – прямо-таки ирония судьбы. – В его голосе слышалась такая злоба, что полковник даже поморщился. – Все эти годы тебе было наплевать на загубленные жизни других людей. Зато теперь то же самое постигло и твой дом, верно, Мерседес?

– Я не имела ничего общего с делами моего мужа, – с трудом, каким-то скрипучим голосом проговорила она. – Он никогда ничего мне не рассказывал.

– Врешь, сука!

– Это правда.

– Ты знала о его делишках! Ты жила на его деньги, а теперь пытаешься убедить меня, что не замечала, что с них буквально капает кровь?

– В этом я виновата, – все таким же скрипучим голосом сказала Мерседес. – Признаю.

– И поэтому вы решили выкрасть Иден? – спросил де Кордоба. – Чтобы наказать сеньору Мерседес Эдуард?

Человек на другом конце линии на некоторое время замолчал, потом рявкнул:

– Хватит болтать! Деньги давай! И в трубке послышались гудки.

Минут через десять Мерседес вошла в комнату полковника де Кордобы. Она была бледна, но смотрела ему прямо в глаза.

– Это правда, – повторила она. – Я никогда не имела ничего общего с делами Доминика. И, прежде чем я узнала о том, в чем на самом деле состоит его бизнес, прошли годы. И к тому времени у нас уже была Иден.

– Она горестно пожала плечами. – Что я могла поделать? Я дождалась, пока Иден станет достаточно взрослой, а потом бросила его.

– Прошу вас… – начал было смущенный полковник.

– Что же касается моих денег, то, клянусь вам, Доминик не дал мне ни цента, когда я уходила от него. В течение многих лет я играла на бирже ценных бумаг. И мне удалось сделать хорошие деньги. В чем-то мне повезло, а в чем-то помог опыт. И, что бы там ни говорил этот человек, мои деньги никак не связаны с наркотиками. В этом я могу поклясться.

– Вы вовсе не обязаны оправдываться передо мной, – мягко заметил де Кордоба.

– Знаю, что не обязана. – Она все еще смотрела ему прямо в глаза. – Но я хочу. Я хочу, чтобы вы верили мне. Понимаете?

– Да, – без колебаний сказал он. – Понимаю. И верю вам.

Тусон

Он поставил поднос возле кровати и посмотрел на Иден.

– Ну как ты?

Она не ответила.

– Я принес еще одно одеяло. Вот. – Он осторожно укрыл ее дрожащие плечи. – Так будет теплее.

Она подняла на него глаза, в которых застыла боль отчаяния. Сегодня ей снова пришлось пережить приступ мучительной ломки. Но этот приступ был даже страшнее, чем те, что терзали ее в первые дни. За завтраком ей сделалось плохо, потом ее вырвало, и в течение дня становилось все хуже и хуже. Она испытывала невыносимую боль и чувство какого-то животного ужаса; все тело покрылось гусиной кожей; волосы встали дыбом.

– Я больше не могу, – отбивая зубами дробь, простонала Иден.

– Ничего, потерпи, – сказал Джоул. Сегодня он побрился и надел чистые джинсы и тонкую футболку. У него были загорелые мускулистые руки. Казалось, от его кожи пахло солнечным светом. Там, наверху, в реальном мире, должно быть, стояла жара. А здесь, внизу, было невероятно холодно. Холоднее, чем в Арктике.

– Я хочу умереть, – прошептала она, кутаясь в одеяло. – Не хочу больше жить!

– Да перестань. Тебе не так уж и плохо.

– Тебе-то, мать твою, откуда это известно? – раздраженно бросила она.

– Ты поправишься. Только нужно поесть. – Джоул сел на краешек ее кровати. Иден инстинктивно отодвинулась. Он поднял с пола тарелку. – Давай-ка.

Она взглянула на яичницу с беконом и, закрыв глаза, отвернулась, чтобы не чувствовать вызывающего тошноту запаха.

– Господи. Убери это от меня.

– Но тебе необходимо питаться.

– Никогда больше не давай мне это дерьмо.

– Чем тебе не нравится яичница?

– От всей этой жареной отравы один только вред.

– Что это вдруг ты стала печься о своем здоровье? – устало произнес он и протянул ей пластмассовую вилку. – Брось, Иден. Поешь хоть немного.

– Да пошел ты! – Она выхватила у него из рук тарелку и изо всех сил швырнула ее в сторону. По цементной стене растекся желток. – Убирайся вон!

Его лицо посуровело.

– Что ж, значит, можешь обойтись без еды. Только потрудись убрать за собой. – Джоул поднялся.

Иден повернула к нему искаженное гримасой страдания лицо.

– Почему ты больше не приносишь мне таблеток?

– Тебе придется научиться обходиться без лекарств и без уколов, – бросил он, собираясь выходить.

– Подожди!

– Что еще?

– Сколько времени я уже здесь нахожусь? – жалобным голосом спросила она. – Я пыталась сама прикинуть, но у меня ничего не вышло.

– Не думай об этом.

– Ах не думать об этом? – Она принялась буравить его глазами. – У тебя есть собака? С собакой ты не стал бы так обращаться, верно? Я же схожу с ума! Этого ты добиваешься?

– Нет.

– Ни окон, ни книг, ни даже какого-нибудь вшивого журнала! – Теперь Иден уже кричала. – Тебе просто не понять, что значит сидеть на цепи в крохотной клетушке!

– Я знаю, что это такое, – спокойно сказал Джоул.

– Могу я получить хотя бы радио? Ну пожалуйста!

– Нет.

Ее лицо сделалось совсем несчастным.

– Тогда книгу?

– Нет.

– А газету, журнал, хоть что-нибудь…

– Нет. Ты не имеешь права ничего требовать.

– Ты не можешь так поступать со мной! – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Не можешь! Я больше не в силах это выдержать. Здесь ведь нет ничего, что хоть как-то могло бы отвлечь меня. Пожалуйста… – Она стала нервно теребить одеяло. – Умоляю тебя, ради Бога! Не оставляй меня здесь, словно я не человек, а какое-то животное!

– Что бы ты съела, если отказываешься от яичницы с беконом?

– Я не хочу ничего. Меня же от всего рвет, ты что, не видишь? – Она закрыла лицо руками. – О-о, черт! Ну принеси чего-нибудь свежего. Каких-нибудь фруктов. И все.

– Я скоро вернусь. – Он взялся за ручку двери.

– И хоть что-то почитать! – взмолилась Иден. – Любую дрянь!

– Я подумаю.

Джоул закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и обвел взглядом почти первозданную чистоту пустынных окрестностей. Ну и грязища же внизу!

Строго говоря, он думал об Иден не как о человеческой личности, способной мыслить, переживать, страдать, а как крестьянин думает о домашней скотине, за которой он должен ухаживать, не испытывая при этом никаких чувств.

Однако Джоул вовсе не хотел, чтобы она мучилась. И в построенной им каморке Иден вполне могла бы относительно нормально существовать, если бы не ее ломка, которой он никак не мог предвидеть. Так что в ее страданиях его вины не было. Она сама виновата.

И все же Иден была живым человеком.

Он даже сам удивился этому открытию.

Недаром его так шокировали ее болезнь, ее вспышки гнева, ее проявления чувств. Он просто не ожидал, что она окажется… живой. Нет. Никак не ожидал. Несмотря на то что продумал все до мелочей. Словно ожила одна из его скульптур.

Джоул поймал себя на мысли, что начинает беспокоиться о ней. Сколько еще продлится ее ломка?

Ему приходилось видеть наркоманов, пытавшихся преодолеть абстинентный синдром. Их трясло, ломало, они обливались потом, им казалось, что они сходят с ума. Но, как правило, через несколько дней симптомы ломки проходили. Однако потом они снова начинали колоться. Не все, но большинство из них. Челюсти дракона не желали легко расставаться со своими жертвами.

Но у Иден болезнь протекала гораздо дольше. Может быть, это из-за того, что она была слишком уж закоренелой наркоманкой. Или из-за ее истощенности…

Насколько он знал, процесс прохождения через абстинентный синдром всегда сопровождается страшными мучениями. И главное здесь – заставить ее как можно больше есть и пить. Иден была права: он совершенно не подумал о диете, давал ей слишком мало свежих продуктов. Необходимо было пересмотреть ее меню.

Фрукты. Она просила принести ей фрукты.

Джоул отправился в кухню и принялся готовить фруктовый салат, при этом стараясь сделать так, чтобы блюдо выглядело аппетитно. А чтобы еда стала более калорийной, он добавил немного сахара. Может, это придется ей по вкусу…

Еще не закончив приготовление салата, он неожиданно застыл с занесенным ножом в руке. «Какого черта? Здесь что, пятизвездочный отель?»

Некоторое время Джоул неподвижно стоял, уставясь на нарезанные кусочками персики и бананы. Его так и подмывало выбросить все это в помойку. В конце концов, он не собирается устраивать здесь для Иден ван Бюрен оздоровительный лагерь.

Затем он вздохнул, покачал головой и снова стал шинковать фрукты.

Когда пару часов спустя Джоул вошел к Иден, следы учиненного ею погрома были уже убраны. Осколки разбитой тарелки горкой лежали на подносе. Но выглядела она все так же плохо и дрожала всем телом, как побитая собачонка. Через прилипшую к телу футболку проступали ребра и позвоночник. Она подняла на него свои затравленные зеленые глаза.

– Тебе не лучше? – спросил Джоул. Иден покачала головой. Он присел к ней на кровать. – Вот… приготовил фруктовый салат… Персики, яблоки, бананы, ананасы… Попробуй.

Она взяла ложку и равнодушно зачерпнула фрукты. Апатично пожевала. Ему показалось, что она собирается оттолкнуть от себя тарелку, но Иден кусочек за кусочком продолжала есть. Джоул испытал какое-то абсурдное чувство победы.

– Вот и хорошо, – сказал он.

– Принес что-нибудь почитать?

– На. – Он протянул ей книжку. Она жадно вцепилась в нее.

– «Как выжить в открытом море»? Что это?

– Это о людях, которые уцелели после кораблекрушения.

Пока она перелистывала страницы книги, все еще держа в одной руке ложку, Джоул наблюдал за се лицом. Оно было осунувшимся и изможденным. Но в ввалившихся глазах горели голодные огоньки, словно эта книга нужна была ей больше чем пища. Она даже почти перестала дрожать. Грязные волосы спутались и висели сосульками. Однако он не мог не отметить, что у нее были приятные, правильные черты лица и пухлые, идеальной формы, аккуратные губки.

Но воняло от нее отвратительно. Одежда была грязной и мятой. Постель тоже. Джоул прикинул в уме, сколько времени она уже не мылась. Ничего удивительного. Наверное, она уже и сама не замечает своей вони. Он встал, собираясь уходить.

– Подожди, – встрепенулась Иден. – Тебе удалось снова переговорить с моей матерью?

– Не спрашивай об этом. Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда.

– Но…

– Никаких «но».

Он вышел и повернул ключ в замке.

Санта-Барбара

Пять лет назад Доминик ван Бюрен сделал себе заначку чистого кокаина, которого должно было хватить ему на всю оставшуюся жизнь.

По крайней мере, так ему казалось.

Теперь, глядя на аккуратно сложенные у него в сейфе пакетики, он с ужасом осознал, что очень скоро его запасы истощатся. Сейчас, пять лет спустя, его ежедневная доза кокаина значительно увеличилась.

Он почувствовал, что от злости и тревоги у него начинает сосать под ложечкой, и с досадой ударил кулаком по тяжелой стальной дверце. Черт. Вот черт!

А сколько разбазарено! Сколько порошка он дал этой белобрысой девке, которая не смогла даже по достоинству оценить качество товара. Еще немного – и ему придется покупать наркотики на стороне. Это по сегодняшним-то сумасшедшим ценам!

Скрежеща зубами, он с силой захлопнул дверцу сейфа. Он – он! – вынужден будет куда-то идти и, как какой-нибудь уличный подросток, искать, где бы подешевле купить кокаинчик. Беспокойство все усиливалось. Мало. Всего мало: в сейфе мало наркоты, а в банке мало «зеленых».

Чтоб они провалились, эти сопливые малолетки. Ему захотелось пойти и одну за другой всех их передушить.

Доминик сел за письменный стол, высыпал на полированную поверхность белый порошок и разделил его на две ровные полоски.

Дрожащими пальцами он вставил в ноздрю скатанную в трубочку купюру. Сделал глубокий вдох, чувствуя, как дыхательные пути забиваются кокаиновой пылью. К его мозгу словно потянулись ледяные щупальца, успокаивая его, прогоняя прочь тоску.

Втянув в себя весь кокаин, он с блаженным вздохом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На душе полегчало. Становилось спокойнее. Спокойнее.

«Ничего, – пронеслось в помутившемся сознании Доминика. – О чем беспокоиться? Порошка в сейфе еще полно. А не хватит, могу и прикупить. Деньжата есть. Я ведь все-таки миллионер». Даже его злость на маленькую блондинку поутихла. Благодаря кокаину ему многие годы удавалось заниматься поистине волшебным сексом, заманивая к себе юных наркоманок. Да и не так уж много порошка он на них потратил. В основном сам употреблял. Все больше и больше. Нюхал по четыре-пять раз в день. «Впрочем, если быть совсем откровенным, – признался себе Доминик, разворачивая стодолларовую купюру, – не четыре-пять, а гораздо чаще. Раз восемь – десять». Он пальцем собрал со стола остатки кокаина и с отсутствующим видом принялся втирать его в десны. «Или еще чаще?»

Сидя в кресле, он осоловело уставился перед собой. Теперь ему стало хорошо. Последнее время Доминик особенно не любил то ощущение, которое испытывал в перерыве между дозами. Это было жуткое чувство. Он становился словно бешеный, начинал беспокоиться, что у него недостаточно порошка или денег. Он просто места себе не находил.

Так сколько же раз в день он нюхал? Двадцать? Тридцать?

Мысленно оглядываясь на прошедшую неделю, Доминик вынужден был признать, что прибегал в свой кабинет чуть ли не каждые полчаса.

Проклятье! Разве мог он испытывать этот душевный дискомфорт по тридцать раз на дню? Или даже чаще?

У него перед глазами неожиданно возник образ матери, сидящей на лужайке перед психиатрической больницей. По подбородку протянулась блестящая полоска вытекающей изо рта слюны. Бесцветные, пустые, ничего не выражающие глаза.

Господи. Неужели и его ожидал такой же конец?

Несмотря на приятный кокаиновый кайф, Доминику опять стало не по себе. В нем снова зашевелилось противное чувство какого-то внутреннего страха.

Ведь говорят же, что кокаин уже не считается безвредным. Говорят…

Неужели он действительно пристрастился к этому дьявольскому зелью? Ерунда! Он нюхает его всю свою сознательную жизнь.

Всю свою сознательную жизнь.

Вот она, его мать, пленница желтого шезлонга на зеленой лужайке, и плывущие взад-вперед одетые в белые халаты служащие больницы. А в ушах звучит ее безжизненный голос…

Вот он идет по бесконечным коридорам мимо бесчисленных палат, в каждой из которых стоит кровать, а на каждой кровати, уставившись ничего не видящими глазами в потолок, лежит женщина…

Ему вдруг стало жутко. Нет! Он не мог кончить свою жизнь так, как кончила ее его мать. Лучше умереть.

А может, стоит принять еще дозу?

Только надо быть экономным. Кокаинчик-то на исходе. А с теперешними ценами он не может позволить себе роскошь покупать его на стороне.

Он подумал о всех тех, кого угощал порошком. О малолетних блондинках с жадно горящими глазками. Черт бы их побрал. Чтоб они сдохли! Так сколько же там осталось? Его опять стало одолевать беспокойство. Оно, словно червяк, зашевелилось у него в желудке. Скоро этот червяк подползет к горлу.

Доминик вскочил и вновь поспешил к заветному сейфу.

Тусон

Иден проглотила «Как выжить в открытом море» одним большим глотком. Съежившись, дрожа от ледяного холода, она сидела на кровати и лихорадочно листала страницы, а как только дошла до конца книги, совершенно обессиленная упала на спину и заснула. Ее мозг был так же непривычен к работе, как и ее тело.

Чуть позже она проснулась, разбуженная скрежетом поворачивающегося в замке ключа. С подносом в руках в каморку вошел ее тюремщик. Иден протянула ему книгу.

– Я должна была сделать из этого какой-то вывод?

Он изумленно поднял брови.

– Уже? Ты что, всю ночь читала?

– Здесь не существует ни дня, ни ночи, – с горечью в голосе сказала она. – Как не существует ни рассветов, ни закатов… ни часов, ни минут.

– Сегодня ты выглядишь лучше. – Он взял ее за руку и нащупал пульс. Удивленная его действиями, она опустила глаза. По сравнению с большой и сильной ладонью Джоула ее кисть казалась похожей на птичью лапку. Тонкие костлявые пальчики обтягивала болезненно-бледная кожа. Его же руки были загорелыми, могучими, загрубевшими от работы, но в то же время ловкими и нежными.

– Ну что, жить буду? – пробормотала Идеен.

– Пульс нормальный. – Он отпустил ее запястье и, подняв с пола поднос, поставил его перед ней. На подносе лежали фрукты, сыр, несколько пшеничных булочек. В пластмассовой кружке – кофе с молоком – Такое меню тебя устраивает?

– По крайней мере, ничего жареного. – Она начала пить кофе. Джоул не уходил, а стоял и смотрел на нее Иден взглянула на него из-под спутанной челки и сердито спросила: – Чего уставился?

– Ломка – это такое психическое состояние, что-то вроде болезни души.

– Да ну?

– От этого не умирают.

– Что ж, и на том спасибо, – ядовито сказала она.

– Если ты ошибаешься, я обязательно дам тебе знать.

– Умереть можно от героина, а не оттого, что ты больше его не принимаешь. Самое плохое уже позади. Скоро ты пойдешь на поправку.

– Если только сначала не сойду с ума.

– Сколько времени ты просидела на игле?

– Я же тебе говорила. Примерно год.

– Это ложь. Разумеется, у тебя всегда были деньги, чтобы покупать любую отраву. Много денег. Супербогатые могут позволить себе супернаркотики. Так ведь?

– Он в упор сверлил ее своими черными глазами. – Ты еще будешь меня благодарить, Иден.

– Это за что же?

– Я сделал для тебя нечто такое, что не смог бы сделать никто другой.

Она вытаращилась на него широко раскрытыми глазами.

– Я заставил тебя очиститься. Вместе с потом я выгнал из твоего организма и яд. Да, ты еще больна. Но тебе уже гораздо лучше. Ты выздоравливаешь и очень скоро впервые в твоей жизни станешь по-настоящему свободной женщиной. Полностью обновленной.

– Господи, не верю я в это, – медленно качая головой, проговорила Иден.

Его темные брови поползли к переносице.

– Я предоставил тебе шанс. Представляешь, сколько людей отдали бы все на свете ради такого шанса, шанса начать свою жизнь с начала? Подумай об этом.

– И вот теперь ты собираешься меня убить…

– Да не собираюсь я тебя убивать!

– О, только не пудри мне мозги! – Она раздраженно поставила кружку на поднос. – И не надо обращаться со мной, как с маленьким ребенком. Ты ведь уже даже не скрываешься, позволяешь мне видеть твое лицо. Ты что, думаешь, я когда-нибудь забуду его? Если я выйду отсюда, первое, что сделают легавые, – это попросят меня составить твой фоторобот…

– Если твоя мать не заявит в полицию, ты будешь жить.

Иден изучающе посмотрела на его лицо. Она давно уже пришла к выводу, что этот человек если и не полный идиот, то, по крайней мере, с порядочным сдвигом. Но порой в нем чувствовалась какая-то странная спокойная уверенность в себе. Он держался как мужчина, который многое повидал и многое сделал на своем веку. Или как мужчина, который много думал.

– А ты самонадеянный, – с иронией произнесла Иден.

Вокруг его глаз и рта проступила паутина морщинок, и невозможно было понять, то ли перед ней стоит вполне зрелый человек с телом юноши, то ли двадцатилетний парень с лицом потрепанного жизнью мужчины.

– Пока все шло гладко, – сказал он.

– Не так уж это было и трудно, – пренебрежительно заметила она. – Тебе не пришлось отбивать меня у команды телохранителей.

– Чтобы подобраться к тебе, я потратил немало времени, – спокойно проговорил Джоул.

Иден разломила булочку и положила на нее сыр и кусочек груши.

– О да. Ты долго меня выслеживал, верно? А в тот раз, когда ты устроил мне засаду в каньоне Лорель, что тебе надо было от меня?

Выражение его лица чуть заметно изменилось.

– Просто я хотел встретиться с тобой с глазу на глаз.

– Зачем? – Она откусила кусочек булочки.

– Чтобы посмотреть, какая ты.

– Но зачем? И почему именно я? Что я тебе сделала?

– Может быть, ты сама когда-нибудь поймешь.

– Да что, черт возьми, все это значит? А? Ты, помнится, тогда что-то сказал мне… Ты сказал: «Извиняться уже слишком поздно». Что ты имел в виду?

– Ничего.

– Я что, должна была что-то сделать? Почему ты выбрал именно меня?

Оставив ее вопрос без ответа, он взялся за ручку двери.

– Ты служил во Вьетнаме? – ни с того, ни с сего спросила Иден.

Он медленно обернулся. Его лицо стало пугающе злым. Она с трудом проглотила ставшую вдруг сухой, как придорожная пыль, пищу, которую в этот момент жевала.

– Я просто догадалась… – поспешно добавила Иден – В тот день тебя видел Педро. Он сказал, что ты подкрадывался ко мне, как прошедший специальную подготовку солдат. – Глаза Джоула теперь уже сверкали бешенством. – Послушай, не бери в голову, – тревожно продолжала она. – Это я так, к слову. Просто, если ты был во Вьетнаме, то мне жаль тебя…

– Тебе жаль меня?! – каким-то скрипучим голосом выдавил он.

– Я всегда выступала против войны. Участвовала в антивоенных маршах. А один раз даже чуть не попала яйцом в Никсона. Но я не из тех, кто бросал дерьмом в наших солдат. Я же знаю, что у тебя не было выбора. Я знаю, что тебе пришлось пройти через ад. Правда, я…

Ее голос осекся. Джоул буквально испепелял ее взглядом. Она вспомнила его пугающую силу и необузданный, жестокий нрав.

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, – прохрипел наконец он. – Побеспокойся лучше о собственной заднице.

Она притихла. Он порывисто вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.

В нем все кипело от гнева.

Она жалела его.

Она жалела его.

Чушь собачья! Маленькая, чумазая, наверное, несколько лет не слезавшая с иглы сучка с грязными спутавшимися волосами смеет говорить ему, что она его жалеет. Как какого-нибудь калеку. Или умалишенного.

А может быть, так оно и есть? Может быть, она считает, что он сумасшедший?

Сумасшедший.

Эта мысль еще больше вывела его из себя.

– Я не сумасшедший! – стиснув зубы, вслух сказал Джоул.

Все, что он сделал, было сделано им с определенной целью. У него имелась на то веская причина. Его поступки нельзя назвать поступками психически неуравновешенного человека. Или, того хуже, маньяка. Он тщательно спланировал каждый шаг. Он вынашивал свой замысел многие годы. Годы! И все, к чему он стремился, – это справедливость.

А она еще спрашивает: «Почему ты выбрал именно меня?» Выбрал! Как будто у него был выбор! Как будто у него хоть когда-нибудь в жизни была возможность выбирать! Неужели она действительно думает, что он какой-то псих? Какой-то прибабахнутый идиот, который выбрал ее «от фонаря»? Просто ткнул иголкой в телефонный справочник – и попал в ее имя.

Джоул стоял, задыхаясь от гнева, словно на его горле сжималась чья-то огромная рука. Он почувствовал, как напрягся каждый его нерв, волосы встали дыбом, затвердели соски, подвело живот. И все же он любил свой гнев. Любил ощущение четко видимой цели, которое тот давал ему. Он был его жертвой и его обожателем. Вот теперь он мог убить ее. Прямо сейчас. Сию минуту.

Он должен спуститься в подвал и…

Он должен спуститься в подвал и… что? Рассказать ей? Объяснить, почему он все это делает? Поведать ей свою печальную историю?

А потом убить?

Он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Насытившийся кислородом мозг стал успокаиваться, напряжение спадало. Ярость медленно покидала его, она как бы выходила из него через до боли сведенные мышцы. Джоул встряхнул руками, чтобы помочь им расслабиться.

Мир вокруг него снова стал возвращаться в нормальное состояние, комната приняла свои обычные очертания. Дерево. Камень. Глиняные плитки пола.

В его ноздрях буквально застрял ее отвратительный, тошнотворный запах. Животный запах. Зоологический запах. В джунглях Вьетнама он и то лучше следил за собой, чем она там, в подвале. Господи, ну и вонища! Казалось, этот запах впитался в его одежду, преследовал его, как чувство вины.

Он больше не мог выносить этот смрад. Необходимо было как-то вымыть ее. И вычистить каморку тоже не помешало бы.

Некоторое время он неподвижно стоял, раздумывая, затем взял ключи от машины и вышел. Надо было сделать кое-какие покупки.

Толкая перед собой тележку, Джоул не спеша продвигался вдоль стендов торгового центра, с наслаждением ощущая прохладное дыхание кондиционеров. На улице сейчас было 107°.

Какой, интересно, у нее размер?

Малый или средний? Очевидно, малый. В конце концов, это не имеет значения. Все равно никуда выходить в этих шмотках ей не придется.

Он положил в тележку легкий спортивный костюм. Розовый. Пять белых, без рисунка, футболок. Упаковку из семи простых хлопчатобумажных трусиков. Затем подумал и добавил еще одну упаковку. В некоторой нерешительности задержался возле лифчиков. Вспомнив ее маленькие груди, Джоул решил, что она вполне может обойтись и без этого предмета женского туалета. Он выбрал две маечки из хлопка с розовыми кружевами.

Двигаясь дальше, он добавил к уже отобранным товарам носки, пару тапочек и розовую гребенку. И еще розовый пластмассовый обруч для волос, чтобы они не падали ей на лицо.

В косметической секции Джоул приобрел флакон шампуня, на этикетке которого были нарисованы травы, три куска мыла, розового, детскую присыпку, бутылочку одеколона, зубную щетку (тоже розовую) и тюбик пасты «Колгейт».

Он посмотрел на свои покупки. Кассирша, наверное, подумает, что он пришел в магазин по поручению жены, которая сейчас не может выйти из дома.

В заключение он положил в тележку еще пару простыней, две наволочки, мешок для грязного белья и направился к кассе.

Сегодня Иден снова чувствовала себя плохо. Опять невыносимо разболелся желудок, словно в него засадили нож. Опять начались судороги. И каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ее взором вспыхивали яркие, резкие огни. Она уже не была на грани самоубийства, как в первые дни. Но все равно ей было очень плохо.

Иден понятия не имела, что эти страдания связаны с тем, что в ее организме нарушен химический баланс. Расти Фаган, прочитавший массу литературы по вопросам наркомании, мог бы рассказать ей, что из-за того, что она в течение длительного периода вводила себе героин, ее мозг перестал вырабатывать эндорфины – природные гасители боли. Когда героин перестал поступать, исчез и барьер между мозгом и естественными болевыми ощущениями, возникающими в живом организме. А для того чтобы нормализовался химический баланс, требуется время.

Расти мог бы также объяснить, что ее обмен веществ сейчас многократно усилился, дабы компенсировать пагубный эффект, оказанный героином на жизненно важные функции ее организма, который теперь, как сказал бы Расти, был подобен поднятому из воды винту моторной лодки, взвывшему от внезапного резкого увеличения скорости вращения.

Но Расти был мертв, а Иден понимала только то, что чувствует себя ужасно и что от невыносимой боли ей просто некуда спрятаться.

Именно невозможность уйти от этих кошмарных мучений волновала ее больше, чем тот факт, что она была похищена. С тех пор как мир перестал иметь для нее большое значение, быть отрезанной от него не казалось ей такой уж страшной пыткой. Лишь иногда, как бы невзначай, в ее сознании вдруг вспыхивала мысль: «Господи, меня же украли!» Однако все остальное время она думала только о героине.

Даже здесь, в этой крохотной серой каменной клетке, ее мозг не переставал искать способ получить спасительное зелье. И это не было невозможным. Даже здесь. Выход был. Через ее похитителя. Если бы ей удалось уговорить его принести ей немного героина, она снова унеслась бы на вершину блаженства. Прочь от страданий. На небеса.

У нее закружилась голова. От одной только мысли об этом в висках учащенно застучала кровь.

Как? Как же его уговорить сходить за дозой? Ну конечно, есть способ. Она предложит ему кое-что. То же, что она предлагала Расти Фагану. То, что нужно всем мужчинам.

Иден порывисто вскочила с кровати.

С тех пор как он снял с нее наручники, она и десяти минут кряду не могла усидеть на постели, то и дело вставала и принималась ходить по своей тесной клетке – вокруг кровати, вокруг горшка, вокруг кровати, вокруг горшка, – пока не начинали болеть ноги и она окончательно не выбивалась из сил. Тогда, совершенно изнеможденная, она падала на постель и лежала, чувствуя, как подрагивают онемевшие от непривычных нагрузок конечности, как ноет спина, как режущая боль разливается в мочевом пузыре… А потом ей становилось невыносимо тошно, и она снова вскакивала и, едва передвигая ноги, но с исступленной решимостью, пускалась в путь – вокруг кровати, вокруг горшка, вокруг кровати, вокруг горшка…

Когда в двери послышался скрежет отпираемого замка, Иден сидела на горшке и, наверное, в пятнадцатый раз за последние три часа облегчала свой мочевой пузырь.

– Подожди! – закричала она. – Сюда нельзя! Дверь распахнулась. Он вошел, когда девушка еще второпях натягивала джинсы.

– Господи! – разозлилась она. – Я же просила тебя подождать!

– Зачем?

– Я что, черт возьми, не могу и на минуту уединиться?

– Это тебе, – не обращая внимания на ее возмущенный тон, проговорил он и бросил на кровать какой-то сверток. Глаза Иден начали медленно округляться.

– Чистые простыни!

– Да. Надо привести в порядок тебя и твое жилье. Уж больно ты воняешь.

– Тебя это удивляет? – огрызнулась она.

– Я еще купил тебе чистое белье. Но сначала ты примешь душ.

– Душ?!

Он протянул ей повязку для глаз.

– Надень это.

Коста-Брава

Мерседес сидела, прижав к уху телефонную трубку, и ждала, когда ее соединят с Джерардом Массагуэром. Невидящим взором она уставилась на исписанный столбцами цифр настольный календарь. Восемь миллионов долларов. Из них один миллион – Джерарда. Семь жалких миллионов. Неужели таков итог ее жизни?

Она сказала де Кордобе правду. Почти весь свой капитал ей удалось сколотить, играя на бирже ценных бумаг. Не надо было быть специалистом, чтобы во время бурного роста цен шестидесятых годов сделать приличные деньги. Сначала, еще в пятидесятых, она приобрела акции Ай-би-эм, а потом добавила к ним акции компании «Ксерокс». Их стоимость в течение десяти лет неуклонно росла, и Мерседес, втайне от Доминика, продолжала скупать все больше и больше ценных бумаг этих компаний. В результате к 1962 году она была уже очень богатой женщиной.

А к концу шестидесятых, прекратив сделки с ценными бумагами, она вложила свои деньги в более надежное предприятие, где также ее ждала феноменальная удача.

По приблизительным прикидкам ее теперешнее состояние оценивалось в тридцать пять миллионов долларов, не считая стоимости виллы. Бешеные деньги. Но, когда дело дошло до спешной распродажи имущества, ей не удалось собрать и четверти этой суммы.

Она распродала почти все: машины, яхту, ценные бумаги. Коллекцию картин. Драгоценности. Остался один только дом.

Агенты по продаже недвижимости оценили его в восемь миллионов долларов. Еще около миллиона стоила обстановка. Агенты заявили, что смогут найти покупателя в течение года. Тогда Мерседес пришлось сказать, что она готова значительно сбавить цену, если сделка состоится немедленно. Они навострили уши и пообещали подумать. Теперь она с нетерпением ждала их ответа.

Если бы ей удалось получить за дом пять миллионов, то, когда кончится весь этот кошмар, у нее осталось бы еще два миллиона. Деньги немалые. Хотя, конечно, ее жизнь станет теперь совсем иной.

Ее богатству пришел конец. За свое тридцатипятимиллионное состояние она смогла выручить лишь семь миллионов наличными. Потерянного уже не вернешь. И, когда она заплатит выкуп, у нее не останется ничего.

Мерседес не желала думать о будущем, в котором не было места ни ее дому, ни дорогим ее сердцу вещам. Что ж, она проживет и без них. А сейчас ей хотелось только, чтобы поскорее вернулась дочь. Живая и здоровая…

В трубке послышался голос Джерарда.

– Мерседес?

– Джерард!

– Какие-нибудь новости?

– Он снова звонил.

– И что сказал?

– Ничего. Одни угрозы и оскорбления.

– А цену не сбавляет?

– Нет. Настаивает на десяти миллионах.

– Деньги мы вернем. – Голос Массагуэра гремел, как насыпаемый в железное ведро гравий. – Когда это кончится, я использую всю свою власть, чтобы поймать этого ублюдка. Я из него кишки выпущу. Он у меня пожалеет, что родился на свет.

– Мне ничего не надо – только бы вернуть дочь. – Не в силах сдержать себя, она разрыдалась. – Прости, Джерард. Я не хотела плакать. А ты-то как?

– Чертовски устал. Недавно приехал из Севильи. Ездил навещать Марису.

– Как она?

– Все так же. Без изменений. Да что уж тут может измениться! Знаешь, сколько она уже там находится? Тридцать два года.

– Мне очень жаль, Джерард.

– Тридцать два года… А ей сейчас шестьдесят девять, Мерседес. В этом состоянии она провела почти половину своей жизни.

– Мне очень жаль, – беспомощно повторила Мерседес.

Он горько усмехнулся.

– Лучше бы она умерла.

– Не говори так.

– Почему не говорить? От нее остался один скелет. Она уже утратила все человеческие способности, кроме, разве что, способности страдать. Я сказал им, чтобы они дали ей спокойно умереть.

– Джерард!

Он зло рассмеялся.

– Вот-вот. Они тоже были шокированы. Я спросил их, считают ли они, что такое существование можно назвать жизнью, но они утверждают, что она не хочет умирать. Предпочитает мучиться. Я бы сам ввел ей яд, если бы она не… – Он сделал паузу. – Если бы она не была всем, что у меня есть. Ну, а ты как? Деньги набрала?

– Надеюсь, через неделю. Может, чуть больше.

– И потом ты останешься ни с чем…

– Потом у меня будет Иден. Это главное.

– Ты так думаешь, Мерче?

– Что ты имеешь в виду? – резко спросила она.

– Я имею в виду, стоит ли Иден твоего финансового краха?

– Она – мой ребенок.

– Думаешь, она будет тебя благодарить за то, что ты для нее сделала?

– Это сейчас не имеет значения!

– Думаешь, она изменится? Думаешь, твоя жертва заставит ее полюбить тебя? И она станет хорошей дочерью? Ты говорила, что хочешь вернуть ее. Но она никогда не была твоей. Она не признавала тебя.

– Просто она заблудшее дитя…

– Ради нее ты отказываешься от всего, Мерседес.

– Я знаю.

– Хочешь спасти ребенка, который непоправимо испорчен…

– Нет!

– …обречен…

– Нет!

– …которому уже ничто не поможет. Ты собираешься выложить десять миллионов долларов за жизнь наркоманки. Ведь она снова сядет на иглу, как только получит свободу.

– Я сделаю ее другой. И сама вместе с ней начну новую жизнь. Я спасу ее…

– Спасай себя. Это важнее.

– А если бы я оказалась на ее месте, разве ты не пожертвовал бы всем, чтобы спасти меня?

– Неудачное сравнение, – жестоко проговорил Джерард. – Ты стоишь сотни таких, как Иден. Во времена фараонов египтяне верили в бога, который взвешивает человеческие души. Взвесь-ка душу Иден. Много ли она потянет?

– Для меня Иден дороже жизни. И не существует таких весов, чтобы взвешивать ее душу. Ведь она мой ребенок.

– А что, если она кончит так же, как Мариса? Что, если ее ожидает такой же конец? Ты и тогда будешь считать свою жертву не напрасной?

– Джерард, ты задаешь страшные вопросы! – Голос Мерседес задрожал. – Неужели ты не понимаешь? У меня просто нет выбора!

– Мне кажется, – устало сказал Массагуэр, – ты сама хочешь все потерять.

Ее дыхание стало прерывистым.

– И все же я должна это сделать.

– Надеешься, что она скажет тебе спасибо? Когда все закончится и ты останешься ни с чем, эта девчонка бросит тебя. Просто вытрет о тебя ноги и бросит…

– Какой же ты эгоист! – сама того не желая, взорвалась Мерседес. – Ты всегда был отвратительным эгоистом. И всегда им будешь. Ты даже не в состоянии ничего понять.

– Мерче, не глупи…

– Да подавись ты своим миллионом! – крикнула она и трясущейся рукой с силой опустила трубку на рычаг.

Тусон

Надетая на глаза повязка с пугающей остротой оживила воспоминания о той ночи, когда он похитил ее. Как давно это было? Сколько прошло дней? Или недель? Или, может быть, месяцев?

Выводя Иден из каморки, он крепко вцепился пальцами в ее руку. Ей вдруг стало страшно. Она попыталась выдернуть свою руку, чтобы защитить себя от возможного столкновения с каким-нибудь препятствием.

– Не дергайся! – приказал Джоул. – Ты ни обо что не ударишься.

Она неуверенно пошла вперед, чувствуя под ногами бетонный пол.

– Лестница, – предупредил Джоул.

Иден начала подниматься по деревянным ступенькам. Наверху оказалось гораздо теплее.

Она почувствовала, что ей на лицо упал луч солнечного света. Дом. Сухой чистый воздух. Пахло деревом и жидкостью для полировки мебели. Под босыми ногами – глиняные плитки. Как в Санта-Барбаре. Тепло. Скорее даже жарко. Иден вдохнула раскаленный воздух пустыни. Может, она в Нью-Мексико?

Он провел ее налево, направо, потом снова налево.

Открылась дверь. Он втолкнул ее внутрь какого-то прохладного помещения, в котором каждый звук отдавался гулким эхом. Ванная. Дверь за ними закрылась. Щелкнула задвижка.

– О'кей, – сказал он, и она ощутила, как его пальцы начали развязывать повязку. В глаза ударил невыносимо яркий свет. Прищурившись, она огляделась вокруг.

Они стояли в отделанной белым кафелем ванной комнате. Раковина, ванна, кабинка душа. Пол выложен глиняной плиткой. Зеркала не было. Наверху – окошко из рифленого стекла, и, хотя оно было открыто, Иден увидела в нем лишь полоску голубого неба. После серых стен ее каморки все цвета казались Иден неестественно насыщенными.

Джоул взглянул на нее с высоты своего роста и спокойно сказал:

– Раздевайся, Иден. Сейчас ты будешь принимать душ.

– При тебе я отказываюсь мыться, – запротестовала девушка.

Его суровое лицо осталось невозмутимым.

– Я могу просто посадить тебя под душ на цепь и включить воду на час.

Она откинула назад упавшую на лицо прядь волос.

– Пожалуйста, разреши мне помыться без тебя.

– Нет. Одну я тебя здесь не оставлю. Иден растерянно взглянула на кабинку.

– Но ведь тут нет даже прозрачной занавески!

– Вот мыло. А вот шампунь для волос, – равнодушно произнес он, затем указал на плетеную корзину в углу. – Грязную одежду бросишь туда.

Иден в нерешительности замерла. А что, если он ее изнасилует? Но он и так мог ее насиловать. А мысль о чистой, теплой воде была просто невыносима. Душ. Мыло. Шампунь. Нежный аромат мыла буквально пьянил ее.

Она не могла больше сдерживать себя и, поспешно раздевшись, ступила в кабинку душа.

Струи воды больно ударили по ее сверхчувствительной коже, а она, закрыв глаза, подставляла им лицо, груди, руки. Они барабанили по ней, как дождь по железной крыше, и ручейками стекали по ногам. Иден счастливо застонала. Ей вдруг стало совершенно безразлично, что ее похититель стоит рядом и наблюдает за ней.

Прежде всего она намылила спутавшиеся волосы, подставила голову под душ – по ее телу поползли густые серые потоки смываемой пены. Господи, ну и грязная же она! Иден еще дважды намыливала голову, пока наконец волосы не стали скрипеть под пальцами и она не почувствовала, что они действительно промыты.

Затем она начала мыть тело. Мыло скользило по ее коже, принося ей ощущение сказочного облегчения. Иден бросила взгляд на Джоула. Он стоял, прислонившись к раковине, и безучастно смотрел на нее своими глубоко посаженными темными глазами. Она отвернулась и стала намыливать низ живота и бедра, испытывая при этом непередаваемое блаженство.

Как же здорово! Как же здорово чувствовать бегущую по телу воду, смывающую отвратительную грязь и успокаивающую зуд!

Иден мыла себя не спеша, методично, дюйм за дюймом. Пена! Душистая мыльная пена! Сладкий, дурманящий аромат! Она взяла маникюрную щеточку и принялась тщательно вычищать траурные полоски скопившейся под ногтями грязи. Затем нагнулась и стала чистить ногти на пальцах ног. Когда мыть больше уже было нечего, она просто встала под душ, не желая прекращать эту изумительную процедуру. Наконец Джоул протянул руку и выключил воду.

– Достаточно. Теперь вытирайся. – Он протянул ей полотенце. Иден зарылась лицом в складки махровой ткани. Чистая. Как чудесно быть чистой!

– Ну, насладился зрелищем? – спросила она, вытирая прилипшие к лицу волосы.

– Смотреть-то особенно не на что, – сухо бросил он.

– Чего же ты тогда пялился?

– Зубы почисть. – Джоул передал Иден розовую зубную щетку с уже выдавленной на нее пастой.

Она наклонилась над раковиной и принялась чистить зубы, чувствуя, как невыносимо защипало отвыкшие от пасты и щетки десны. Когда она выплюнула пену, та оказалась окрашенной в розовый цвет.

– Все, – сказал Джоул, беря ее за руку. – Пошли вниз.

– О черт! – Ей вдруг стало страшно жаль расставаться с этими чарующими атрибутами свободы. Сверкающая белизной ванная. Лоскуток голубого неба. Свежий воздух. – О, нет, прошу тебя. Еще чуть-чуть!

– Пойдем, Иден. – Он повернул ее спиной к себе и снова надел на глаза повязку. Все вокруг потонуло во тьме. Она тихо заплакала.

– Ну и подонок же ты. Тварь бессердечная.

– Иди. – Он сдернул с нее полотенце и подтолкнул к двери.

– Моя одежда!

– Все это надо постирать. Или сжечь.

Голую, с одной лишь повязкой на глазах, он вытолкнул Иден из ванной. Она еще не успела обсохнуть и чуть слышно шмыгала носом, пока они шли прежним маршрутом: через полоску солнечного света, вниз по деревянной лестнице, в прохладу. Опять подвал. Иден узнала знакомый скрежет дверного замка.

Джоул заставил ее остановиться.

– Стой здесь, – приказал он. – Не шевелись. И не дотрагивайся до повязки.

Она застыла на месте. С мокрых волос капала вода, скатываясь тонкими струйками по спине. Ей стало как-то не по себе, оттого что она стоит здесь, в подвале, в чем мать родила, с черной полоской ткани на глазах. Совершенно беззащитная. Как могла, она прикрыла руками груди и низ живота. Было слышно, как в каморке ее тюремщик с чем-то возится. Что еще он затеял, черт возьми?

Через несколько минут он снова взял ее за руку и провел внутрь. Дверь закрылась. Он развязал повязку.

Иден опять была в своей каменной клетке. Она взглянула на постель. Чистые простыни и чистая наволочка. И новое одеяло, на котором аккуратной стопкой сложена одежда: новая белоснежная футболка, несколько пар хлопчатобумажных трусиков, маечка, носки, розовый спортивный костюм. А рядом лежали розовая гребенка, розовый обруч для волос, бутылочка дешевого одеколона и пластмассовая баночка с детской присыпкой.

Иден потеряла дар речи. Затем обалдело произнесла:

– Похоже, тебе нравится все розовое.

– А что плохого в розовом цвете?

– Ты, наверное, думаешь, что я кукла. Уж не поэтому ли ты меня выкрал – чтобы иметь собственную куклу, которую ты мог бы наряжать?

– Тебе что, не нравится все это барахло? – хмурясь, спросил Джоул.

– Да нет, вещи просто изумительные… для тринадцатилетней девочки. – Однако она уже начала натягивать на себя чистую одежду. Хрустящее, стерильное белье приятно ласкало кожу. – О Господи, – прошептала Иден. – Хорошо-то как…

Она надела спортивный костюм и села на кровать. Затем взяла гребенку, гладко зачесала волосы назад и прижала их обручем. Потом посмотрела на него со смешанным выражением вызова и смущения в глазах.

– Ну как, лучше?

Джоул улыбнулся. У него были ровные белые зубы, и на какое-то мгновение он вдруг показался ей совсем молодым и весьма привлекательным.

– Лучше. – Он как бы нечаянно заглянул ей в глаза, затем его улыбка погасла. – Впредь ты будешь мыться каждые три дня. Спортивный костюм будешь носить постоянно, а белье можешь менять каждый день. Грязные тряпки кидай в этот мешок. Поняла?

– Да.

Он ткнул пальцем в одеколон, присыпку и пластмассовую гребенку.

– Это останется у тебя. Но попробуешь выкинуть с ними какую-нибудь глупость – все заберу. Вообще все. Будешь голая у меня здесь сидеть. Понятно?

– Да. – Иден взяла маечку и, разглядывая ее, проговорила: – Там, наверху, очень жарко. Мы что, где-нибудь в Нью-Мексико?

Некоторое время он молчал, затем спросил:

– Как это ты догадалась?

– Так значит, я права, – удовлетворенно сказала она. – Мы находимся в центре пустыни, верно? Я знаю этот запах. Сухой и чистый.

– Смышленая девочка, – равнодушно бросил Джоул и взялся за ручку двери.

– Эй, – окликнула его Иден. Он обернулся. – Спасибо.

Оставшись одна, она огляделась вокруг. Чисто. Ее крохотный мирок стал чистым. Она провела руками по своей новой одежде, потом взяла присыпку и одеколон и не моргая уставилась на них. Боже, какая роскошь! Просто сокровища.

Если бы это было возможно, Джоул предпочел бы вообще не приезжать на открытие выставки. Он терпеть не мог подобные мероприятия. Но Колб, хозяин галереи, так на него насел, что отказаться было просто неудобно. Так что ему пришлось милостиво согласиться осчастливить собравшихся своим присутствием.

Теперь он, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял с бокалом пива в руке и через плечо журналистки разглядывал толпу праздношатающихся зевак. Она загнала его в угол, используя блокнот и карандаш так, как укротительница львов использует стек и кнут. Эксцентрично одетая, обаятельная, умная, она готовила репортаж для раздела искусств одной крупной газеты. Ее глаза светились решимостью.

– В ваших руках чувствуется чрезвычайно высокая концентрация идеи, – заявила журналистка. – И я бы сказала, что они отражают ваше стремление использовать для выражения своих творческих замыслов естественные формы. Вы со мной согласны?

– Н-ну… наверное.

– В них полностью отсутствует какая бы то ни была искусственная умиротворенность. Вы отрицаете компромиссы. Некоторые считают, что виной тому образ жизни, который вы ведете. – Ее взгляд пробежал по его поношенной кожаной куртке, хлопчатобумажным штанам и грубоватым ботинкам. – У вас репутация отшельника, мистер Леннокс. Разве вы не любите людей?

– Вообще-то я нормально отношусь к людям, – промямлил Джоул. Он едва ворочал языком, совсем растерявшись перед напористой интервьюершей. – Просто для работы мне необходимо… уединение.

– Вы необщительный человек, верно? – Она что-то нацарапала в своем блокноте. – Вы считаете себя одиноким?

– Да я как-то не…

– И, кстати, вы не поддерживаете связей с другими художниками, такими, как, например, Сандра Уилмот, чьи произведения выставлены в этой экспозиции. Вы чувствуете потребность в такого рода дружбе с, если так можно выразиться, собратьями по творческому цеху?

– Я не вполне понимаю, что вы…

Она одарила его сверкающей улыбкой.

– Обмен, так сказать, идеями, знакомство с творческими позициями других художников.

– У меня своих идей хватает.

– Да, очевидно. – Репортерша опять принялась что-то писать в блокноте. Джоул недоумевал, что она могла вынести из его немногословной реплики. Затем ее глаза снова уставились на него. – Мистер Леннокс, это одна из самых крупных ваших выставок. Ваши произведения стали более сложными и более масштабными, чем прежде. Как художник за последние два года вы сделали в своем творчестве гигантский шаг вперед.

– Гм-м-м.

– Это отражают и ваши цены. Некоторые представленные здесь работы стоят, я вижу, колоссальных денег. Однако две из них, как я заметила, уже проданы.

Он пожал плечами, глядя на разодетую публику, любующуюся его скульптурами и полотнами Сандры Уилмот. Он видел и саму Сандру, окруженную почитателями ее таланта. Однако лично он к ее картинам вообще не испытывал никаких чувств. Они казались ему однодневками, как, впрочем, и все эти расфуфыренные люди с их улыбающимися физиономиями и ни на минуту не закрывающимися ртами. Они были, словно призраки, парящие в поисках хоть чего-нибудь настоящего, чего-нибудь, за что можно было бы надежно зацепиться. Строго говоря, единственными реально существующими вещами в этой длинной, прекрасно освещенной галерее были его собственные скульптуры – массивные, крепкие и молчаливые.

– Так значит, вы никогда не общаетесь с другими художниками?

– Никогда.

– Но что, в таком случае, служит вам стимулом?

– Не знаю.

– Вы подвергаете себя добровольному изгнанию высоко в горах, где по нескольку дней подряд можно не встретить ни одной живой души. Известно, что и гостей вы избегаете. Такой образ жизни не совсем типичен для большинства художников.

– Я – не большинство художников.

– Понимаю. Вы никогда специально не учились своему ремеслу, это верно?

– Да.

– И верно, что вы начали свою карьеру скульптора с изготовления надгробий в Прескотте?

– Да, некоторое время я занимался этим… еще до Вьетнама.

– Ага, вы были на войне. Вам не кажется, что Вьетнам оказал влияние на формирование вашего…

– Я не желаю говорить на эту тему.

– Ну, видите ли, я просто хочу добраться до корней вашего творческого порыва.

– И корни тоже оставьте в покое.

– Похоже, вы не любите давать интервью, – с легкой улыбкой заключила репортерша. – Что ж, ладно. Однако материала для статьи у меня маловато. Так что уж не обессудьте, если вам не понравится то, что я напишу.

– Читать я все равно не буду, – сказал Джоул, не имея ни малейшего желания показаться грубым, а просто констатируя факт, но в глазах газетчицы зажглись злые огоньки. Он посмотрел на часы. Он торчит здесь уже два часа. Пожалуй, достаточно – можно возвращаться домой. Пора кормить Иден. – Прошу меня извинить, – пробормотал Джоул и, избегая нарваться на кого-нибудь из людей, только что купивших его работу, и стараясь не попасться на глаза Колбу, стал пробираться в сторону выхода.

– Эй, приветик! – остановила его какая-то невысокая блондинка.

Он сверху вниз уставился на нее. Внешность знакомая. Наконец в памяти всплыло ее имя. Лила. Подружка Кита Хэттерсли. Джоул что-то промямлил и хотел было пройти мимо.

– Джоул, подождите! – Она поймала его за рукав куртки, но он сделал вид, что не заметил этого, и широким шагом пошел прочь.

Его пикап был припаркован на стоянке неподалеку от галереи. Джоул забрался в автомобиль и, взвизгнув колесами, рванул с места. Он ненавидел эти сборища. Ненавидел расспросы, назойливые физиономии, любопытные глаза…

Пикап с трудом протискивался по забитой машинами дороге. Вечернее небо приобрело зеленоватый оттенок, и лишь на западе еще светилась желтая полоска заката. А вокруг уже начали загораться огни уставшего от дневной суеты города.

Усилием воли Джоул заставил себя ослабить давление на педаль акселератора. Не надо спешить. С Иден ничего не случится. Однако чувство тревоги не отпускало его. Он всегда нервничал, когда уезжал из дома. Что, если с ним что-нибудь приключится? Что, если он попадет в аварию и не сможет вернуться в течение двух или трех дней? Она же, словно мышь, пойманная в мышеловку. Без него она просто умрет.

От этой мысли ему стало не по себе. Он снова заставил себя сбросить газ.

Хорошо, что он позволил ей помыться. Не дело держать девчонку в таком дерьме. Да и ни к чему все это.

Джоул вспомнил ее обнаженное тело. Страшно худое и угловатое. Почти как тело ребенка, если не считать маленьких грудей и треугольника волос в низу живота. Почти бесполое. Хотя в ее фигуре присутствовало нечто такое, что притягивало глаз. Лишенная обычных женских форм, она манила к себе трагической красотой осенних деревьев, сбросивших свой зеленый наряд и в отчаянной мольбе тянущих к небу голые ветки.

Он вынужден был признать, что ему нравилось смотреть на ее обнаженное тело. Сначала Джоул думал, что это простое любопытство, так сказать, абстрактное созерцание, однако, как оказалось, дело обстояло несколько сложнее. Иден была женщиной, а не ребенком, и ее женственность подействовала на него сильнее, чем он того ожидал. Она его волновала. Словно в его мозг вонзалась заноза.

Воображение снова и снова рисовало ее хрупкое тело, струйки воды, стекающие по бледному плоскому животу, исчезающие в кудряшках темных волос и вновь извилистыми ручейками скользящие по худеньким бедрам; острые смуглые соски, затвердевшие под колючими струями душа; руки, воздетые кверху в молитвенном жесте… Неожиданно Джоул почувствовал просыпающееся в нем желание.

Он зло выругался. Нет! Нельзя допустить, чтобы она начала волновать его, а тем более возбуждать.

Господи, избавь его от этого!

Он раздраженно дернул головой, словно хотел стряхнуть с себя воспоминание об этих твердых коричневых сосках. Слишком много времени прошло с тех пор, как он последний раз спал с женщиной.

Когда Джоул добрался до дома, уже стемнело. Он прошел в кухню и стал разогревать заранее приготовленную еду: маисовые лепешки с положенными на них политыми острым соусом кусочками говядины, помидоров и сыра.

Пожалуй, впервые он задался вопросом, что будет делать с деньгами, которые скоро получит.

Десять миллионов долларов. Целая куча денег. Его главной целью было отнять их у Мерседес. Нанести сокрушительный удар по миру, который она создала вокруг себя. Поломать всю ее жизнь.

А потом он получит деньги. Они будут принадлежать ему по праву. Он заработал их. Он выстрадал их. Это были его деньги.

Так что же он станет делать с десятью миллионами долларов? Можно их сжечь. И послать ей фото ее горящего богатства.

А можно и потратить. Уехать из Аризоны. Купить себе островок где-нибудь в Тихом океане. Или дом в Риме. Или дачу в Швейцарии. Да что угодно. Однако заморские страны его не привлекали. Он не хотел покидать Аризону, не хотел бросать дом, который построил собственными руками. Все это стало частью его жизни, и все это он любил. Любил пустыню и горы, любил их тишину и покой. И у него никогда не возникало желания оставить этот суровый край, где ему выпало страдать и где он стал настоящим мужчиной.

Джоул смотрел, как тает и пузырится сыр, и старался придумать, как наилучшим образом распорядиться деньгами. Но единственное, что пришло ему в голову, это то, что он никогда больше не будет продавать свои скульптуры, впредь ему уже не придется за деньги отдавать частицу себя всяким ублюдкам с алчными глазами или принимать заказы от типов, подобных Киту Хэттерсли.

Когда Джоул зашел в каморку, то застал Иден сидящей на кровати. Она подняла на него глаза. Он застыл на месте, открыв от удивления рот.

С девушкой произошла чудесная метаморфоза. Блестящие, черные как вороново крыло волосы, аккуратно зачесанные назад, удерживались надетым на голову обручем. Вся она была опрятная и, казалось, светилась изнутри, словно вырезанная из слоновой кости статуэтка. Такая чистая и аккуратная в своем розовом спортивном костюме, Иден сейчас совершенно не походила на то полудикое существо, которое Джоул привык видеть. Прямо-таки грациозный розовый фламинго в клетке.

Она была прекрасна.

– Ты чего? – глядя на странное выражение его лица, нахмурилась Иден.

– Ничего. – Он закрыл дверь и передал ей поднос. Она равнодушно посмотрела на еду.

– Тако.

– Ты что, не любишь тако?

– Я не люблю острую пищу.

– Здесь тебе, черт побери, не отель, – раздраженно рявкнул Джоул. – Или ешь, что дают, или ходи голодной.

– Ну ладно, ладно. – Иден поставила поднос себе на колени и стала есть. – А что, неплохо. – С минуту она молча жевала, затем сказала: – Между прочим, я чуть с голоду не померла. Похоже, ты где-то задержался, а?

Он промолчал. Ему не хотелось распространяться перед ней о всей этой пошлой публике, что собралась в галерее, и о дурацких вопросах, которые задавала репортерша. Да и нельзя было этого делать. Он смотрел, как она ест, ощущая исходящий от нее нежный аромат мыла, присыпки и одеколона. Иден изменилась до неузнаваемости. Теперь она уже больше походила на женщину. Причем опасную женщину.

Ее зеленые глаза остановились на его лице.

– Это ты сам приготовил?

– А кто же еще?

– Ага, значит, ты один. И у тебя нет… компаньонов.

– Разумеется, есть, – буркнул Джоул, злясь на себя за неосторожность. – Нас много. Просто я единственный, кого ты можешь видеть.

– А где же остальные?

– Я же тебе сказал, чтобы ты никогда не спрашивала меня об этом.

– Об этом? А о чем можно спрашивать?

– Ни о чем. Твое дело – дождаться возвращения домой. Больше тебя ничто не должно волновать.

Иден сердито передернула плечами и снова принялась за еду. Джоул собрался было уходить, но что-то остановило его. Он присел на краешек кровати. Она вопросительно подняла брови.

– Решил остаться на ужин?

– Когда поешь, я могу сразу забрать поднос.

– Как хочешь. – Она доела тако. – Компания мне не помешает. Принесешь еще какие-нибудь книги?

– Посмотрим.

– Когда я отсюда выберусь? Ну, я думаю, ты хоть примерно можешь сказать?

– Еще раз повторяю: не спрашивай об этом.

– А-а, ну конечно. У меня ведь здесь столько дел, что я и думать забыла о том, как бы поскорее вернуться домой, – с сарказмом проговорила Иден. Джоул вновь поразился произошедшей в ней перемене. Она по-прежнему выглядела больной, но зато от ее отчаяния не осталось и следа. Она стала гораздо уравновешенней, такой, какой он когда-то рисовал ее в своем воображении: самоуверенной, элегантной дочкой богатых родителей.

– Как ты себя чувствуешь? – задал вопрос Джоул.

– Дерьмово, – с неожиданной злостью в голосе сказала Иден. – Мне нужно принять дозу.

– Не болтай глупостей. Ты уже отвыкаешь от наркотиков.

– Это потому, что ты так говоришь?

– Потому что уже прошел месяц. Зеленые глаза округлились.

– Месяц? Так значит, столько времени я здесь торчу?

– Примерно.

– Боже. У меня такое чувство, что я провела в этой клетке всю жизнь.

– Месяц – срок вполне достаточный, чтобы избавиться от ломки.

Она поставила поднос в сторону.

– Ломка – это ерунда. Потребность в наркотиках не проходит с окончанием ломки. Она живет здесь. – Иден ткнула пальцем в висок.

– Неужели ты никогда не пыталась избавиться от героина?

– А зачем? – Она бросила на него насмешливый взгляд. – Героин прекрасен. За что, по-твоему, люди его так любят? За то, что он дарит им блаженство. Я начала ширяться год назад. И это был самый счастливый год в моей жизни. Не веришь?

– Да-а. Должно быть, ты чертовски низкого мнения о своей прошлой жизни, – презрительно заметил Джоул.

– О да. Я чертовски низкого мнения о многих вещах.

– Включая собственную персону?

– Так я же пропащая. – Она усмехнулась. – У меня нет чувства самоуважения. А вот героин помогает мне по-другому смотреть на мир.

– Он делает тебя счастливой?

– С ним ты начинаешь любить себя. Начинаешь любить то, что внутри тебя. Ты возносишься под небеса. И ничто уже тебя не волнует. – Ее взгляд затуманился. – Ни депрессии. Ни боли. Ты словно в раю.

– Ты должна прекратить думать об этом.

– А о чем же мне еще думать? Я ежеминутно, день и ночь, мечтаю о героине.

– Ну и дура. Ты просто маленькая, избалованная сучка.

– Ого! Так меня еще никто не называл.

– Думаешь, твое пребывание в раю будет длиться вечно? Неужели ты не понимаешь, что в конце концов героин доведет тебя до полной деградации и ты закончишь свою жизнь среди отбросов общества? Это же обычный финал всех наркоманов.

– Ну, это то же самое, что любовь к мужчине, – проговорила Иден. – Ты знаешь, что он может оказаться ничтожеством, но все равно он возбуждает тебя. И ты не в состоянии заставить себя перестать любить его. Ты не хочешь перестать любить его. Он мерзавец, тиран, но ты и это начинаешь любить. А когда он уходит, ты с нетерпением ждешь его возвращения. – Ее глаза лихорадочно заблестели, губы стали алыми. Она подалась вперед. – Уверена, ты знаешь, где можно раздобыть героинчику.

– Меня это дерьмо не интересует, – сухо бросил Джоул.

– Но ведь тебе известно, где его достать. О, держу пари, ты знаешь местных торговцев. Не сомневаюсь, если бы ты захотел, ты бы мог пойти и купить мне дозу. Правда же, мог бы?

– Ты сумасшедшая, – огрызнулся он. Однако его очаровывала какая-то жутковатая красота, которой преисполнилась Иден.

– Тебе не надо даже думать, где достать шприц. Просто принеси кусочек фольги и зажигалку…

– Нет!

– Я заплачу. Я хорошо заплачу. – Она облизнула губы. – Ты не пожалеешь.

– Хватит! – резко оборвал ее Джоул. – Если ты думаешь, что я собираюсь таскать тебе сюда героин…

– Ты даже не представляешь, какое удовольствие я могла бы тебе доставить. – Она улыбнулась нагло и фальшиво. Улыбкой шлюхи. Улыбкой вампира. – А в постели я хороша. И я сейчас чистая. Разве я не кажусь тебе привлекательной?

– Ты кажешься мне больной.

– Я буду делать все, что ты пожелаешь..

Джоул отказывался верить собственным ушам. Между тем, не сводя с него глаз, Иден придвинулась ближе. Он почувствовал невинный запах детской присыпки. Она протянула руку и взялась за лацкан его куртки.

– Ты будешь от меня без ума. Ты сможешь трахать меня как угодно. Я сделаю тебе…

– Заткнись! – зло крикнул он.

Я буду твоей куклой. Можешь меня наряжать, можешь делать со мной все, что хочешь. Абсолютно все Можешь кончить мне на лицо…

Джоул яростно оттолкнул от себя руку Иден и зажал ладонью ее рот, прерывая поток грязных слов. Его пальцы больно сдавили ей щеки. Громадные зеленые глаза испуганно уставились на него. Она глухо захныкала.

– Иден, – дрожащим голосом произнес он, – никогда больше так не говори. Никогда. Ты меня поняла? – Она снова захныкала. – Еще раз скажешь такое, и я тебя ударю.

Он отпустил ее. Она беспомощно сжалась, на щеках проступили следы его пальцев. Слыша, как бьется собственное сердце, Джоул вытер о штаны мокрую от ее слюны руку.

Он пришел в ужас от того, что она его так возбуждала, от того, что он так ее хотел.

– Забудь про героин, – отрезал он, изо всех сил стараясь сдержать дрожь в голосе. Выкинь его из головы.

Трясущимися пальцами она дотронулась до своих губ, на которых выступила полоска крови, и жалобно проговорила:

– Обязательно надо сделать мне больно! Неужели нельзя было просто сказать: «Спасибо, я не нуждаюсь»?

У него пересохло во рту.

– Ты не…

– Что я?

– Ты не понимаешь.

Иден устало привалилась спиной к цементной стене.

– Естественно, я не понимаю. Я вообще ничего не понимаю. Почему ты выбрал именно меня? И что тебе от меня нужно?

Джоул молча сидел, стараясь справиться с волнением. Они смотрели друг на друга через бездну взаимного непонимания.

– Как тебя зовут? – неожиданно спросила она.

– Ты же знаешь, я не могу тебе этого сказать.

– Но я должна тебя как-то называть.

– Зови Джоулом, – вырвалось у него.

– Джоулом? – Она задумалась. – Джоул. Это твое настоящее имя?

– Настоящее.

– Что ж, значит, ты действительно собираешься меня убить. Я слишком много знаю. Я знаю твое лицо. Знаю, где мы находимся. А вот теперь знаю и твое имя. Ты ни за что не сможешь отпустить меня. Верно же?

– Если в это дело не будет втянута полиция, я тебя отпущу.

– А в противном случае? – Когда он промолчал, Иден криво улыбнулась. – Тогда что же ты так жмешься дать мне дозу? Сделай меня счастливой в мои последние дни.

– Ты не умрешь.

– Мы все когда-нибудь умрем, Джоул. – Она снова дотронулась до разбитого рта, затем, как бы между прочим, сказала: – Я однажды проходила курс детоксикации. В прошлом году. Мои мать с отцом заставили меня сделать это. А пока я была в больнице, они убили моего любовника. Они считали его причиной всех моих бед, потому что он снабжал меня наркотиками. Им казалось, что, если они уберут его, я больше не буду ширяться. Вот они его и ликвидировали. Думаю, это моя мамочка все организовала. Когда дело касается подобных вещей, у нее решительности побольше, чем у папаши. Все выглядело как самоубийство. Выстрел в рот. Но его, конечно же, пришили. Джоул вытаращил на нее глаза.

– Ты сама это выдумала?

– С какой это стати я буду что-то выдумывать?

– Потому что ты живешь в мире фантазий.

– Ты мою мамашу не знаешь. У нее связи – тебе и не снилось. Когда получишь свои «бабки», советую позаботиться, чтобы она тебя не нашла. У моей мамули острые когти.

– И что, этот малый приобщил тебя к героину?

– Нет. С героином я познакомилась еще в школе. Вот тогда-то я и испытала настоящий кайф. Господи, как мне было хорошо… – Иден откинулась на подушку и прикрыла глаза. – Ты представить себе не можешь, как это чудесно. – Она стала еще бледнее, хотя, казалось, бледнее быть уже просто невозможно; лицо приобрело зеленоватый оттенок, словно ее мучила морская болезнь. – А Расти – он просто посадил меня на иглу.

– В таком случае я бы тоже убил этого ублюдка.

– Ох какой герой. – Иден вдруг схватилась за горло и стала давиться.

– Что с тобой?

– Похоже, меня сейчас вырвет. Никогда не любила мексиканскую пищу. Желудок просто-таки выворачивается наизнанку. – Она поморщилась. – А ты пробовал наркотики?

– Пару раз курил гашиш.

– Во Вьетнаме? Там многие ребята пристрастились к наркоте. А я открыла для себя «травку» в школе. У нас была маленькая компания девчонок, и мы… мы..

– Держись! – Видя, что у Иден начались позывы к рвоте, Джоул стремительно подскочил к ней и, взяв ее под мышки, подтащил к горшку и стоял рядом, придерживая ее за плечи.

Наконец ее стошнило. Джоул чувствовал, как судорожно содрогается в его руках худенькое тело. Она была такой слабой, что рвотные спазмы встряхивали ее, как собака пойманную крысу. Затем он помог Иден сесть и обтер ее мокрое лицо салфеткой.

– О Боже, – простонала она. – Мне… мне так плохо…

– Ничего, ничего, отдышись немного, – мягко сказал Джоул. – Обещаю больше не приносить тебе тако.

– Видок у меня… очень привлекательный… а?

– Не переживай, расслабься.

– Держу пари, ты от меня… в восторге.

Она приникла к нему, устало положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Он бережно обнял ее. На щеках девушки выступил нездоровый румянец. У нее были длиннющие ресницы, и вся она выглядела какой-то трогательно беззащитной.

К своему стыду Джоул вдруг почувствовал, что у него в штанах стал угрожающе подниматься член. Он старался не думать об этом.

– Ну, тебе получше?

– Мне уже хорошо, – пробормотала Иден. – Пожалуйста, не уходи. Побудь со мной.

Он крепче сжал свои объятия, а немного погодя несмело погладил ее по волосам. Они были мягкими и шелковистыми. Слабый кисловатый запах рвоты не вызывал у него отвращения – смешанный с запахом детской присыпки, он напоминал ему о чем-то нежном и ранимом. Так пахнут грудные младенцы.

– Тебе ведь еще не надо никуда идти? – спросила Иден, не открывая глаз.

– Пока нет, – охрипшим голосом ответил Джоул.

– Мне так одиноко здесь.

– Я знаю.

– И эта проклятая лампа никогда не гаснет. Никогда. Ты не мог бы провести сюда выключатель, чтобы я сама гасила свет?

– Поздно уже устанавливать здесь выключатель.

– Тогда, может быть, ты будешь сам выключать свет? Хотя бы на ночь. Боже, мне так хорошо…

Устроившись поудобнее на его груди, она замолчала. Ее тело расслабилось. Джоула охватило какое-то странное чувство. А в голову полезли странные мысли. На некоторое время он славно перенесся в другой мир, где душе было легко и покойно, где сердце наполняла светлая радость; в мир, о котором он, казалось, подсознательно мечтал всю свою жизнь; в мир, который он видел только в снах и который был где-то далеко-далеко… и давным-давно…

– А мы все равно могли бы заняться любовью, – мечтательно проговорила Иден. – Это было бы почти так же хорошо, как уколоться.

Джоул до боли прикусил губу. Ему хотелось встать и уйти, но его эрекция была так очевидна, что встань он – и Иден обязательно заметит это. И все поймет.

– Я не хочу заниматься с тобой любовью.

– Врешь, хочешь. И я бы тоже не стала возражать. Ты очень красивый.

– О черт, – спокойно сказал он. – Неужели, кроме секса и наркотиков, тебя больше ничто не волнует?

– Еще рок-н-ролл.

В следующие десять минут Иден не проронила ни слова. Джоул решил, что она заснула, но, когда девушка встрепенулась, он тут же выпустил ее из своих объятий. Она отодвинулась и поправила прическу. Ее лицо выглядело несколько помятым, глаза затуманились. Она улыбнулась ему.

– Ты был очень нежен со мной. Спасибо.

Он вздохнул.

– Почему бы тебе не поспать?

– Да, пожалуй.

Наконец, чувствуя слабую дрожь в коленях, Джоул встал. Он взял поднос и повернулся к двери. Иден, свернувшись клубочком, смотрела на него из-под полуприкрытых век.

– У меня есть идея, – сказала она.

– Какая?

– Если бы ты позволил мне поговорить с мамой, я бы постаралась убедить ее не обращаться в полицию. Ради моего же блага.

Он задумался, потом тихо произнес:

– Наверное, это возможно.

Закрыв дверь каморки, Джоул почувствовал себя совершенно измотанным. Он остановился и взглянул на щиток, где располагались предохранительные «пробки». Там же находился и рубильник, с помощью которого можно было отключить электричество в подвале. Джоул подошел и дернул ручку вниз.

Впервые за многие недели в каморке Иден погас свет.

Джоул поднял с пола поднос и стал подниматься наверх.

Когда в следующий раз Джоул спустился к Иден, то нашел ее сидящей и уставившейся в пол.

– Ты чего? – спросил он.

– Мне стыдно, – понурив голову, пробормотала она. – Мне стыдно за то, что я здесь наговорила.

– Да уж, отмочила.

– Ты, наверное, считаешь меня последней дрянью.

– Нет, Иден, – мягко сказал он. – Я вовсе так не считаю.

Наконец она подняла на него глаза, и он увидел, что ее щеки залила краска.

– Ты извини меня, Джоул.

Он невольно улыбнулся. Ему нравилось слышать из ее уст свое имя. Это трогало его и как бы согревало душу.

– Женщина, способная краснеть, не может быть последней дрянью, – произнес он.

– Ты это где-то вычитал?

– Да что-то вроде того.

– Мне просто было так паршиво…

– Я знаю. – Он протянул ей книгу. – Вот, купил специально для тебя.

Взглянув на обложку, Иден усмехнулась.

– «Как избавиться от героина»?

– А что тут смешного?

– Название. Похоже на все эти книжки из серии «сделай сам». В них все так просто. «Как научиться говорить по-китайски». «Как построить яхту». «Как избавиться от героина».

– Прочитай. Это тебе будет полезно.

Она с безразличным видом отбросила книжку в сторону.

– Мне уже не раз подсовывали подобного рода литературу.

Однако Джоул чувствовал, что позже она обязательно прочитает эту книгу. Он повернулся к выходу.

– Ты не останешься? – встрепенулась Иден.

– Не могу.

– Почему? – почти капризно потребовала она ответа.

– Дела есть.

Она начала хмуриться.

– Мог бы поговорить со мной хоть минутку. Даю честное слово: больше не буду пытаться тебя совратить.

Джоул улыбнулся.

– Я побуду с тобой, когда принесу ужин. Ее лицо просветлело.

– Обещаешь?

– Обещаю, – тихо сказал он.

Джоул закончил работу над барельефом для Хэттерсли и позвонил строителям, чтобы те приехали и забрали его. А вечером он приступил к созданию новой скульптуры, которую решил высечь из белого каррарского мрамора. Этот камень Джоул использовал довольно редко – отчасти из-за того, что он казался ему слишком холодным, отчасти из-за его дороговизны. Массивная мраморная глыба обошлась ему в кругленькую сумму. Но сейчас Джоула тянуло именно к этому чистому, белоснежному материалу.

Он заранее сделал несколько карандашных эскизов, из которых для работы выбрал лишь три. Держа их в одной руке, он медленно обошел вокруг мраморного блока, время от времени делая на камне отметки. Несмотря на эскизы, окончательный замысел будущей скульптуры у него еще не сформировался. Обычно творческие задумки Джоула получали дальнейшее развитие уже в процессе работы. Если бы ему удалось получить специальное образование – например, закончить школу искусств, – он мог бы с большей уверенностью сказать, каким ему представляется будущее произведение. Но так как он был самоучкой, то в своем творчестве предпочитал опираться на собственные чувства.

Он лишь решил, что его творение будет нести в себе некий динамический заряд, ощущение как бы выходящей из камня фигуры. Вообще-то, эта идея не отличалась особой оригинальностью. Джоул много раз видел фотографии поздних работ Микеланджело, и все они обладали этим эффектным качеством. Мужские фигуры в отчаянной борьбе пытались вырваться из цепких объятий камня. Что-то в этом роде он и хотел создать, но родившийся в его голове образ был не таким…

Джоул не мог подобрать подходящее слово, чтобы выразить свое настроение. Искомый замысел был где-то рядом, совсем близко, но ему никак не удавалось ухватить его.

Взяв самый большой резец и тяжелый молоток, Джоул приступил к работе. Его удары были точными и аккуратными. На пол посыпались осколки белого камня, послушного умелым рукам мастера. Он работал споро, лишь время от времени останавливаясь, чтобы сделать на мраморе новые отметки.

В сарае стояла невыносимая духота. С мая не было ни одного дождя, но сегодня небо заволокло дымкой, воздух насытился влагой, стало тяжело дышать, запахло грозой.

Мраморный блок постепенно утрачивал правильные очертания, приобретая более естественные формы. Довольный, Джоул скинул рубашку и снова взялся за инструменты. Движения его тела становились все размереннее, все ритмичнее, как движения совершенного механизма. Звон резца звучал в ушах сладкой музыкой. Полуприкрыв глаза, Джоул следил, как медленно изменяется мраморный монолит, сбрасывая с себя все лишнее, обретая новые очертания, оживая. Совсем как воск мистера Шультца в далеком детстве. В руках Джоула холодный, неподатливый материал, казалось, преображался сам по себе, словно был живым, а он, Джоул, – лишь сторонним наблюдателем. Такие моменты Джоул любил больше всего на свете. Он смотрел, как происходит это чудесное превращение, будто не имел к нему ни малейшего отношения.

Из-за необычной духоты пот ручьями лился по его спине и груди. Никогда прежде он так не потел. Надо бы построить у себя бассейн. Раньше у него не возникало такого желания. Сейчас же Джоул подумал, что иметь собственный бассейн было бы здорово. Не один из этих голубеньких синтетических лягушатников, а настоящий каменный бассейн. Чтобы можно было на рассвете нырнуть в него, потом лечь на спину и, покачиваясь на волнах, смотреть, как гаснут на небе звезды. Он снова и снова бил по резцу увесистым молотком, всем телом ощущая отдачу от ударов и наблюдая, как летят во все стороны беломраморные осколки, а из-под них начинают проступать очертания создаваемого им образа.

– Есть кто дома?

Джоул узнал голос Лилы, еще до того как обернулся. В ярком прямоугольнике дверного проема обозначился ее силуэт. Она была одета в клетчатую блузку, джинсы и изящные ботинки ручной работы. Миловидное личико обрамляла копна пушистых светлых волос.

Удовольствие, которое он получал от работы, исчезло без следа. Он медленно опустил молоток, чувствуя, как его наполняют злость и тревога.

– Что вам надо? – прорычал Джоул.

– Я же говорила, что, возможно, как-нибудь заскочу к вам. – Покачивая бедрами, Лила приблизилась к нему. – И еще я вам говорила, что вы необычный человек. А мне нравятся необычные люди.

Джоул был так увлечен работой, что не услышал, как к его дому подъехал автомобиль. Он стиснул зубы.

– Я вас не приглашал.

– Знаю. Но Кита со мной нет. – Она с любопытством взглянула на мраморную глыбу. – Ого! Это интересно. Чей-нибудь заказ?

– Нет.

– Делаете для себя? Для своего дома?

– Да.

Так же, как в прошлый раз, Лила беззастенчиво, с нескрываемым удовольствием разглядывала его тело.

– Вы великолепны, Джоул. Впрочем, вы и сами это знаете, не правда ли? – Она улыбнулась. Ее выгравированное на золотой пластинке имя покоилось на пышной груди. – Вы на меня сердитесь за мой приезд?

– Вам здесь нечего делать.

– Я просто хотела увидеть вас. В тот вечер, в галерее Колба, вы от меня сбежали. Не любите общество, да? Не выносите всех этих пройдох и шарлатанов? – Она протянула ему газету. – Это я привезла вам. Здесь напечатана про вас статья. – Поскольку Джоул продолжал неподвижно стоять, Лила развернула газету и показала ему статью. Рядом был помещен крупный снимок его работ. Она улыбнулась. – Интересный материал. Похоже, авторесса вас недолюбливает. Вот, послушайте: «Джоул Леннокс-художник – очаровательная, чувственная личность, обладающая выдающимся талантом. Джоул Леннокс-человек – это обыкновенный хам, озлобленный и не имеющий ни малейшего понятия о правилах хорошего тона. Пытаться вытянуть из него хотя бы несколько слов – все равно что пытаться выжать кровь из его каменных творений». – Лила снова дружелюбно улыбнулась. – Должно быть, вы обошлись с ней не слишком ласково.

– Извините, мне сейчас некогда разговаривать с вами, – делая над собой усилие, сквозь зубы процедил Джоул. – Боюсь, я вынужден просить вас уехать.

– Конечно, конечно. Уже выметаюсь. – Ее глаза насмешливо смотрели на него из-под длинных ресниц. – Скажите только, вы закончили тот барельеф, который заказал вам Кит?

– Да.

– Не возражаете, если я взгляну?

– Лучше не стоит.

– Это ведь здесь, верно? – Она приподняла брезент и стала разглядывать вырезанное на каменной плите изображение. – О, как чудесно! У вас замечательный талант…

Джоул вырвал из рук блондинки брезент и, кипя от гнева, повернулся к ней лицом.

– По-моему, вы меня не понимаете. Я вас сюда не звал и хочу, чтобы вы немедленно покинули мой дом.

– «Обыкновенный хам, озлобленный и не имеющий ни малейшего понятия о правилах хорошего тона», – с улыбкой на губах процитировала Лила. – Однако вы произвели на нее впечатление. Я тоже очарована вами, Джоул.

– Я не нуждаюсь в поклонниках.

– Разве вам не бывает одиноко?

– Нет. Я не люблю визитеров.

– Кроме тех, которых вы сами приглашаете, да?

– Я никогда никого не приглашаю.

– Никогда?

– Никогда.

Лила кивнула белокурой головкой в сторону дома.

– В таком случае, что за «телочка» у вас там сейчас? Джоул почувствовал себя так, словно ему саданули под сердце нож. Во рту пересохло.

– Никого у меня там нет, – ошарашенно пробормотал он.

– А розовые хлопчатобумажные трусишки? А маечки с оборочками? – Лила наклонила голову набок. – Те, что сушатся на веревке. Только не говорите, что вам нравится носить все это, когда в доме нет посторонних.

Лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать, он раскрыл рот, но так и не нашел, что сказать. Надо же быть таким фантастическим идиотом, чтобы развесить эти тряпки во дворе!

Лила одарила его насмешливой улыбкой.

– Похоже, с деньгами у нее туго. Вы бы хоть купили ей приличное бельишко. С кружавчиками. Что-нибудь более сексуальное.

Пальцы Джоула изо всех сил стиснули рукоятку молотка, который он все еще держал в руке.

– Это она позировала для барельефа Кита? Она что, индианка из племени навахо? И поэтому вы стыдитесь показывать ее? Наверное, она прячется в доме. Стесняется выходить. – Лила неторопливо прошлась по сараю. Джоул с молотком в руке застыл на месте, словно его ноги вросли в землю. Блондинка остановилась перед беломраморной глыбой и подняла с пола карандашные наброски. – Это тоже она? – Ее взгляд пробежал по изображенной на эскизах стройной фигурке, затем переместился на каменный блок. – Красивая. Правда, очень уж тощая. Сиськи совсем крохотные. – Она обернулась. – А я всегда была… пышечкой. С самого детства. Хотите, я вам попозирую, Джоул? В обнаженном виде. – Лила облокотилась о стол и сексуально прогнула спину. – Однажды меня фотографировали. – Она хихикнула. – Это было что-то вроде художественного фото.

– Мне не нужны модели, – хрипло произнес он. Лила обхватила себя руками так, что в открытом вырезе блузки вздыбились ее гладкие белые груди.

– Вы просто прелесть, Джоул, – нежно пролепетала она. – На сотню миль вокруг вы определенно самый привлекательный мужчина. Наверное, вы привыкли к тому, что женщины не дают вам прохода. Я не слишком явно выражаю свои чувства?

– Мне не нужны модели, – снова повторил он.

– Вас что, беспокоит Кит? Выбросьте его из головы. У меня своя жизнь.

– И никого у меня в доме нет, – с трудом проговорил Джоул. – Просто… одна знакомая оставила здесь свое барахло.

– Как мило с вашей стороны, что вы постирали ее грязное белье. – Глаза Лилы скользнули по уродливому шраму у него на боку. Высохший пот оставил на покрытой мраморной пылью загорелой коже темные полоски. Она с сожалением вздохнула. – О'кей. Я ухожу. Но сначала не могли бы вы сделать мне одолжение?

– Какое?

– Мне бы очень хотелось осмотреть ваш дом.

– Нет.

Она пристально уставилась на него, потом сказала:

– Кит был прав. В вашем облике есть что-то пугающее. Какое-то ощущение приближающейся беды. – Лила облизнула губы кончиком розового язычка. – Просто жуть берет. Но очень возбуждает.

Она направилась к своей машине. Джоул, весь напряженный, пошел рядом с ней. Лила приехала на маленьком желтом «феррари-дино», который сейчас был покрыт толстым слоем коричневой пыли.

– Этот автомобиль я купила сама, – открыв дверцу, сообщила она. – У меня есть собственные деньги. Так что не считайте меня содержанкой Кита.

– Я рад за вас.

Чуть подавшись в его сторону, блондинка игриво улыбнулась.

– Когда-нибудь я покажу вам такое, о чем ваша маленькая скво и не подозревает, Джоул. – Она нацепила солнцезащитные очки и плюхнулась на сиденье автомобиля.

После того как в пустынном безмолвии растаял рев двигателя, над дорогой еще долго висел шлейф поднятой колесами «феррари» пыли.

Коста-Брава

Мужчина сказал, что дом ему нравится. Его жена возразила:

– Великоват.

Однако Мерседес чувствовала, что они восхищены.

Они до всего дотрагивались руками, щупали ткань тяжелых штор, гладили мрамор, поворачивали краны… Она изо всех сил старалась не испытывать к ним неприязни. Конечно, можно было попросить Майю показать им дом, но Мерседес считала, что обязана была сделать это сама. Майя и Хоакин в это время сидели в саду и ждали.

Покупатели прошли в расположенный под стеклянным куполом зал бассейна, вокруг которого буйно зеленел созданный стараниями Майи зимний сад. Мужчина опустил руку в воду и одобрительно крякнул.

– Это сооружение было спроектировано и построено по специальному заказу, – пояснил агент по продаже недвижимости, указывая пальцем на сверкающий прозрачный купол. – В таком бассейне вы можете плавать круглый год.

– Прекрасно.

– Великолепный дом, не правда ли? Уникальное сооружение.

– Вот только великоват, – вздохнула женщина. Несмотря на жару, она была одета в жакет из леопардовой шкуры и кожаную юбку в обтяжку. На вид ей можно было дать лет тридцать с небольшим, в то время как ее супругу явно уже давно перевалило за сорок. Биржевой маклер из Барселоны со своей второй женой, как сообщил Мерседес агент по продаже недвижимости. Глаза женщины пребывали в постоянном движении, жадно пожирая все вокруг. – Разумеется, все эти растения останутся здесь?

– Да, – спокойно сказала Мерседес. – Растения останутся здесь.

– А как насчет мебели?

– Если желаете, мы обо всем можем договориться. Мужчина бросил на нее быстрый взгляд.

– Вы и мебель продаете?

– За хорошие деньги я могла бы подумать.

– Мебель в этом доме представляет особую ценность, – осторожно ввернул агент. – Как вы уже сами убедились, вся обстановка здесь высочайшего качества.

Мужчина пригладил блестящие волосы, разглядывая Мерседес умными, проницательными глазами.

– То есть вы покидаете это место и не хотите брать с собой ничего, кроме чека?

– Возможно, так мне было бы удобнее. – Она повернулась и, не дожидаясь дальнейших расспросов, повела их дальше.

– Думаю, вы согласитесь, – заливался на ходу агент, – что в этом доме во всем чувствуется изысканный вкус.

Мерседес слышала позади себя его монотонный голос, типичный для агентов по продаже недвижимости и заведующих похоронными бюро.

Они прошли в просторную гостиную. Супружеская чета из Барселоны молча огляделась по сторонам. Мерседес заметила, как покрытые ярко-красным лаком ногти женщины впились ей в ладони. Было ясно, что за этот дом она готова была продать душу дьяволу. «Если у них есть деньги, они его купят, – подумала Мерседес. – Но есть ли у них деньги?» Инстинкт подсказывал ей, что денег у них не слишком много.

– Камин привезен из Англии, – пояснила Мерседес. – Восемнадцатый век. Многие элементы отделки также привезены из Англии. В свое время все это украшало библиотеку старинного дома, принадлежавшего одному знатному семейству.

– Стеклянные двери ведут во внутренний дворик, – добавил агент, двигаясь дальше. – Колонны изготовлены из монолитного мрамора…

Неожиданно зазвонил телефон. Извинившись, Мерседес сняла трубку.

– Алло?

– Мама!

– Иден. – Интонация, с которой она произнесла имя дочери, заставила всех обернуться. – О, Иден, неужели это ты?

– Я, мама.

– Ты где?

– Здесь… Где и была…

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? С тобой все в порядке? Он сказал мне, что ты болеешь.

– Болела. Теперь я уже поправляюсь.

– Он причинял тебе боль?

– Нет. Пока нет. О, мама, прости, что все так вышло. – Мерседес услышала, как дочь всхлипнула, и почувствовала, что к горлу подкатывает комок. – Я очень скучаю без тебя, мама.

– Дорогая… – Это было все, что она могла произнести. – О, дорогая…

Агент по продаже недвижимости пытался выпихнуть супругов из Барселоны во внутренний дворик, но они продолжали торчать возле дверей и, раскрыв рты, как зачарованные слушали этот странный разговор. Однако Мерседес едва ли замечала их.

– Он не позволит мне долго говорить с тобой, – звучал в трубке голос Иден. – Мама, ты достала деньги?

– Я стараюсь. Скажи ему, что я очень стараюсь. Но это так трудно…

– Когда ты их наберешь?

– Надо еще немного подождать. Я делаю все, что могу, но надо еще немного подождать. Ведь сумма-то какая большая…

– О, мама.

– Скоро, дорогая, скоро. Жизнью клянусь, я вытащу тебя оттуда, доченька.

– Ты сообщила в полицию?

– Нет. Они ничего не знают.

– Мама, прошу тебя, только не обращайся в полицию. Ради меня, умоляю.

– Я и не думала.

– Он убьет меня, если ты сделаешь это.

– Я ничего им не сказала. Ничего.

– Это правда?

– Поверь мне!

– Мама, я больше не могу разговаривать. Я должна идти. Я люблю тебя, мама…

Внезапно голос Иден оборвался.

– Иден! – в смятении закричала Мерседес. – Иден!

Ей показалось, что она услышала в трубке чье-то хриплое дыхание, затем связь оборвалась. Закрыв лицо руками, она так и осталась сидеть, раскачиваясь от невыносимой душевной муки.

Агенту по продаже недвижимости наконец удалось вытолкать своих клиентов из дома.

– Как вы можете видеть, – несколько запыхавшись, начал он, – территория поместья обустроена по высшему классу, с размахом. Денег здесь не экономили…

Часом позже супруги из Барселоны высадили агента возле его офиса, а сами отправились на своем БМВ в уютный сельский ресторанчик. Жена биржевого маклера вся дрожала от сделанного ею открытия.

– Ты слышал? – выпалила она, как только они остались в машине одни. – У нее похитили дочь!

– Кто похитил?

– Я-то откуда знаю? Бандиты, наверное. Вот она и распродает свое имущество!

– О-о, да ладно тебе, Пилар…

– Но я же слышала, Хауме! – Ее глаза возбужденно заблестели. Она вцепилась ногтями в плечо мужа. – Она спрашивала, не причиняли ли ей боль. А девчонка интересовалась, достала ли ее мать деньги, и та ей ответила, что надо еще немного подождать, но скоро деньги у нее будут. Да ты понимаешь, что это значит, Хауме? Это значит – она в безвыходном положении! И согласится на любые условия!

Он оторвал взгляд от дороги и с сомнением посмотрел на жену.

– Ты в этом уверена?

– Я в жизни не была еще так уверена. – От волнения она даже начала задыхаться. – Хауме, это наш золотой шанс!

– Ну, я, право, не знаю…

– У нас есть возможность приобрести великолепный дом со всей обстановкой буквально за гроши!

– Эта женщина вовсе не дура…

– Да они же вот как ее прихватили! – С этими словами она протянула руку и, схватив мужа за яички, изо всех сил сжала. Маклер вскрикнул.

– Не так сильно, querida!

– Умная она или дура – не имеет значения. Они ее зажали, Хауме. – Она снова стиснула ладонь, и он взвыл от боли. Затем слегка ослабила хватку. – Если мы упустим этот шанс, то будем самыми большими глупцами во всей Испании!

Привычным жестом маклер пригладил волосы назад. Теперь он тоже начинал испытывать волнение.

– Так как же нам поступить? Она же просит пять миллионов долларов.

– Предложим ей один.

– Миллион долларов? За такой дом?

– За дом и все, что в нем есть. – Сейчас она уже поглаживала мужа между ног, чувствуя, как увеличивается его член. – За дерево, стекло, мрамор – за все без исключения!

– Она ни за что не согласится.

– Согласится. А если нет, бандиты один за другим начнут отрезать у ее доченьки пальцы. – Она поцеловала его в щеку. – Даже если нам придется накинуть тысяч пятьсот, пусть даже сторговаться на двух миллионах – все равно это будет удача, которая выпадает лишь раз в жизни. Понимаешь, лишь раз в жизни!

Он задумчиво уставился на жену. Машину чуть повело в сторону, и ему пришлось снова вцепиться в руль.

– Боже мой, Пилар. Если ты права…

– Да права я!

– Мы должны действовать очень быстро.

– Сегодня же! – решительно сказала она. – Ты голоден?

– Пожалуй, уже нет.

– Отлично. Тогда разворачивайся.

Тусон

Спускаясь в подвал, она все еще плакала. Он закрыл дверь и развязал повязанную ей на глаза полоску черной ткани. Иден вытерла слезы.

– Она так… так убита горем. Я никогда не слышала, чтобы у нее был такой голос. Мама всегда очень сильная…

– Ты думаешь, она говорила правду?

– Да.

– Но ты почему-то засомневалась.

– Нет, она говорила правду. – Иден грустно вздохнула. – У нее никогда не было такого голоса. Никогда. Я даже не думала, что она способна так переживать. Мне всегда казалось, что я ничего для нее не значу.

– А она была… – Джоул заколебался, стараясь подобрать подходящие слова. – Она была хорошей матерью?

– Она всегда была заботливой. – Иден криво усмехнулась. – Всегда делала то, что, считала, будет лучше для меня. А со мной никогда даже не советовалась. Просто делала по-своему, и все тут. Как в тот раз, когда они узнали про героин. Она взяла и отправила меня в больницу. Без всяких разговоров. А потом еще и Расти убила. Ты когда-нибудь видел мать, которая могла бы сделать подобное своему ребенку? Я не встречала человека сильнее нее. Плохо ли она поступает, хорошо ли – это другой вопрос. Но она никогда не бросит меня. Ни за что.

– Неужели?

– После того как я смылась из больницы, отец полностью отказал мне в какой-либо поддержке. Сказал, что не собирается платить за мои наркотики. А мама все равно продолжала давать мне деньги, даже несмотря на то что знала, на что я их трачу.

– Наверное, она просто понимала, что бы ты стала делать, если бы у тебя не было денег, – сухо произнес Джоул.

Иден вытерла катившиеся по щекам слезы.

– Хочешь посмеяться? Когда ты меня выкрал и притащил сюда, я подумала, что это она все организовала. Чтобы таким образом отучить меня от героина. Она вполне способна на подобные вещи.

Джоул сел рядом с ней на кровать, и, прежде чем он успел остановить ее, Иден прижалась к нему, положив голову ему на плечо.

– Обними меня, – почти потребовала она. Напрягшись всем телом, он как-то неловко обнял ее.

– Не так, – сказала Иден. – Ты слишком скованный. Обними меня, как ты делал это в прошлый раз.

Дыхание Джоула стало прерывистым. Он прижал девушку к себе, изо всех сил стараясь расслабиться. Она была словно ребенок. Словно больная младшая сестренка, которую надо приласкать. Но одновременно он не мог не чувствовать прижавшихся к нему упругих бугорков ее грудей.

Иден удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза.

– Ты такой сильный, – пробормотала она. – Но ты никогда не смог бы сделать мне больно, правда?

Он не знал, что ответить. Слова застряли у него в горле. Он наклонил голову и коснулся губами ее блестящих черных волос. Они показались ему шелковыми. Он вдохнул свежий аромат шампуня и почувствовал, что у него начинает кружиться голова. В груди защемило, сердце учащенно забилось.

– От тебя так хорошо пахнет, – мечтательно прошептала Иден. – От тебя пахнет мужчиной. Покачай меня, Джоул.

Ласково, словно малое дитя, Джоул стал баюкать ее в своих объятиях, чувствуя, как обмякло хрупкое тело девушки, будто оно принадлежало не живому человеку, а великолепно сделанной кукле. Удивительно! Как же она могла так беспечно расслабиться? Ведь он был ее похитителем. Ее врагом.

У нее совершенно отсутствовал инстинкт самосохранения. Она была подобна невинному младенцу, безмятежно спящему в пасти дракона.

Почему так случилось, что она стала как бы не нужна своим близким?

В который уже раз Джоула охватывало чувство, будто откуда-то из глубины его души к душе этой беззащитной девушки протянулась тонкая шелковая нить, которая все сильнее натягивалась, причиняя ему боль и страдания. Интересно, а она чувствует эту соединяющую их невидимую нить?

Он продолжал бережно покачивать ее. Дыхание Иден стало глубже и размереннее. Ее голова свесилась набок, словно поникший цветок лилии.

Джоул посмотрел на лицо спящей. Длинные ресницы были все еще мокрыми от слез. Губы слегка приоткрылись. Ему показалось, что он видит перед собой лик ангела.

Он даже растерялся. Иден. Иден, доверчиво спящая у него на руках.

Что же он наделал?

Какое он имел право так поступить с ней?

Джоул почувствовал, как его горло сдавило готовое вырваться из груди рыдание. Он прижал ее лицо к себе, щека к щеке, кожей ощутив прохладу непросохших слез. Она что-то забормотала. Ее тело, которое он держал в своих объятиях, было легким, как облако.

Он тихонько переложил ее на кровать и накрыл одеялом. Она не проснулась.

Загрубевшими от работы руками Джоул осторожно убрал с ее лица прядь черных волос. У нее была такая бледная кожа, что на шее и висках можно было разглядеть извилистые голубые ниточки вен. «Чудо, – пронеслось у него в голове. – Бесценная». Он еще долго сидел и любовался ею, прежде чем смог заставить себя встать и уйти.

Книга «Как избавиться от героина» произвела на нее сильнейшее впечатление. И в то же время страшно взволновала. Читая ее, Иден чувствовала себя так, будто смотрится в кривое зеркало.

Она взялась за книгу, испытывая в душе ощущение иронии и цинизма, уверенная в том, что это лишь очередной нравоучительный трактат. Однако она ошиблась. Книга была написана бывшим наркоманом и оказалась потрясающе правдивой, лишенной всякого фарисейства.

Пропустив начало, Иден сразу же стала читать главу, посвященную ломке, с ужасом узнавая в ней все то, что переживала сама. Все описанные симптомы были ей до боли знакомы. Здесь же автор предлагал несколько способов справиться с абстинентным синдромом. Но ни один из них не заключался в том, что наркомана надо было запирать в каменную клетку размером десять футов на шесть.

Среди прочего она узнала, что непрекращающиеся боли в желудке являются обычным следствием ломки. Она также вычитала, что депрессия может продолжаться еще в течение нескольких недель после того, как прекратятся все остальные симптомы болезни. В книге говорилось и о различных доступных лекарственных препаратах. Но это не для нее. Да и поздно было принимать лекарства. Самое страшное она уже пережила.

Иден не собиралась читать всю книгу, но так и не смогла оторваться от нее. На личном опыте автор с поразительной точностью описывал все мучения наркомана.

Особенно се потрясла одна фраза: «Пристрастившиеся к героину люди стараются как можно меньше задумываться о собственной жизни».

Истинность этой фразы ошеломила Иден. Она всегда старалась как бы уйти от себя. Она не желала быть самой собой. С тех пор как она начала принимать наркотики, ей хотелось спрятаться в каком-то иллюзорном мире. Но почему? Неужели ее существование было настолько ужасным, что от него надо было бежать? В чем причина?

Даже сейчас ее мозг непроизвольно отказывался от какого бы то ни было самоанализа. Иден была как ребенок, стоящий на краю черной бездны, боящийся заглянуть в пугающие своей неизвестностью глубины.

Поэтому она с фатальной неизбежностью тянулась к героину. Ее влекла к себе Лета. Река забвения. Она хотела забыться, и только героин мог помочь ей в этом. Он окутывал ее, словно лепестки лотоса, заключая в свои объятия и унося в волшебную страну грез.

Именно в невозможности забыться был весь ужас пребывания в крохотной каморке. Больше всего она страдала от того, что вынуждена постоянно быть рядом с самой собой, рядом с Иден. Днем и ночью слышать ее рыдания, чувствовать запах ее немытой плоти, видеть ее самоуничижение.

И именно поэтому она постоянно мечтала о дозе. Только доза могла помочь ей избавиться от Иден.

Она являлась узницей даже не маленькой каменной клетушки, а собственного черепа. И бледные, цвета слоновой кости виски, были ее стенами.

Но куда она уносилась, когда парила на крыльях героинового кайфа? Прежде этот вопрос никогда не приходил ей в голову. Наверное, невозможно описать тот мир, в котором она оказалась. Этот мир был где-то далеко-далеко… и давным-давно…

Мир, в котором не было места ни мирской суете, ни боли, ни страданиям.

Иден отложила книгу и закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы пришел Джоул и обнял ее. Она мысленно представила себе его лицо. Интересно, чем он занимался, когда уходил от нее? У него были сильные, загрубевшие руки. Может, он работал в каменоломне или где-нибудь на стройке?

Она часто задумывалась о его жизни. Какой он там, среди людей? Что делает? Сидит в одиночку в какой-нибудь забегаловке и пьет пиво? Или просто ждет свои десять миллионов долларов?

Можно сказать, Джоул стал своеобразным центром ее жизни. Едва ли этому стоило удивляться.

Иден даже начала скучать без него.

Интересно, а он без нее скучает?

Когда Джоул пришел снова, он принес с собой маленькую вазочку с яркими алыми цветами. Иден была в восторге.

– Маки!

– Маки, которые растут в пустыне. Они долго не простоят.

– Изумительные! – Она прикоснулась к цветам губами. – Такие бархатистые. Такие красные.

– Я подумал, они могли бы несколько скрасить обстановку этого помещения.

– Куда же мне их поставить? – Иден накрыла горшок крышкой и сверху поставила на нее вазу. – Вот.

Они улыбнулись друг другу. Джоул взял в руки книгу.

– Ну как, прочитала?

– Да, почти.

– И?

Она пожала плечами. Ей не хотелось признаваться, что книга буквально потрясла ее.

– Написана весьма правдиво. Но моя жизнь была несколько иной. Здесь рассказывается о деградации, безысходности, отчаянии… у меня же всегда были деньги, чтобы избежать этого.

– А как насчет твоего приятеля, торговца наркотиками?

– Расти? – Она улыбнулась. – Расти ограждал меня от контактов с другими наркоманами. Он как бы стоял между мной и внешним миром.

– Потому что не желал, чтобы ты увидела, какой тебя ожидает конец.

Она обвела взглядом его высокую широкоплечую фигуру.

– Расти просто старался защитить меня. Он заботился обо мне.

– Как фермер, откармливающий свинью, перед тем как ее зарезать.

Ее улыбка погасла.

– Ты говоришь, как моя мать. Расти не позволял мне опускаться. Я никогда не была похожа на всех этих несчастных наркоманов, бесцельно слоняющихся в парках, не зная, куда податься и чем заняться. Он оберегал меня.

– И что ты сделала, когда его не стало?

– Ну… я подалась к Гнилому. Он был моим знакомым. Приторговывал наркотой. Мы с ним на пару ширялись.

– Тоже наркоман?

Она медленно кивнула.

– Ага. Там все наркоманы. У Гнилого я насмотрелась мерзостей. Помню, однажды он неудачно укололся – вены-то у него черт знает на что похожи… Так вот, он ширнулся, а когда вынул иглу, из вены стала сочиться кровь, и у него под кожей образовался целый пузырь. Тогда Гнилой проткнул его иглой, отсосал кровь в шприц и выдавил ее в столовую ложку. Затем стал вылавливать из этого месива комки свернувшейся крови, собираясь остальное снова впрыснуть в вену. Меня чуть не стошнило. Я даже отвернулась. – Иден села обратно на кровать. – А в другой раз, помню, мы с ним отвозили в больницу одну наркоманку. У нее была передозировка. Начались глюки. Уже в больнице она впала в кому. Никогда не забуду лиц врачей. То, как они смотрели на нас. Как на говно собачье. А на следующее утро она умерла, и мы просто свалили оттуда… Оставили ее тело, а сами свалили.

На лице Джоула появилась гримаса отвращения.

– И даже тогда ты все еще не понимала, куда катишься?

Иден на минуту задумалась.

– Как-то раз, – медленно заговорила она, – я искала иглу среди кучи всякого барахла… Наконец нашла, вставила в шприц… И вдруг испугалась. Но не того, что игла могла быть грязной. Я испугалась, что она засорилась. Я сидела в нерешительности, а в голову лезли разные мысли. Я спрашивала себя…

– О чем?

– Я спрашивала себя, во что же я превращаюсь.

– И?

– Да поздно уже было. Я уже окончательно втянулась.

Джоул сел рядом с Иден и пристально посмотрел ей в глаза.

– Нет, Иден, не поздно. Ты уже больше не наркоманка.

– Я всегда буду наркоманкой.

– Нет. Тебе удалось избавиться от героина. Разве ты не прочитала книгу? Все уже кончилось.

– Это никогда не кончится.

– Не для того ты родилась, чтобы загубить свою жизнь героином, – резко сказал он. – Я много повидал наркоманов, Иден. Во Вьетнаме… да и в других местах. Но все они, прежде чем начать колоться, стали калеками. И не будь наркотиков, они начали бы пить. Ты ведь не такая.

– Откуда тебе известно, какая я? – устало проговорила она. – У меня это врожденное. Наследственное. Ты же знаешь, мой отец тоже употребляет наркотики.

– Да это оттого, что он торгует кокаином, – раздраженно сказал Джоул. – При чем здесь наследственность?

Он не торгует кокаином. Он просто нюхает его. Иден увидела, как удивленно уставились на нее черные глаза.

– Твой отец один из самых крупных наркодельцов Лос-Анджелеса.

– Чушь все это!

– Он в течение пятнадцати лет возил кокаин из Колумбии, Иден. Ты что, думаешь, твой папаша стал миллионером, торгуя бананами и папайей?

Она почувствовала, как у нее начинает холодеть сердце.

– Господи…

– Неужели ты не знала?! – недоверчиво воскликнул Джоул. – Неужели ты ни о чем даже не догадывалась?

– Нет! Ты сам-то откуда узнал?

– Это было не трудно. Твой отец поставлял лучший кокаин в городе. Он этим прославился.

– Господи, – снова прошептала Иден, чувствуя подступающую к горлу тошноту. У нее внутри что-то сжалось. – Но моя мать к этому не имела никакого отношения. Я уверена, она ничего не знала.

– Да ну? – с иронией в голосе произнес он.

– Да! – Иден как-то вся поникла, ее лицо сделалось серым.

– Может быть, это и так, – хрипло сказал Джоул. – Я думал, тебе все известно… Мне не следовало заводить этот разговор.

Иден с минуту молчала.

– Я никогда не хотела взглянуть правде в глаза, – пробормотала она. – Но где-то в глубине души я, конечно, знала… Всегда знала.

– Ты ни в чем не виновата. И к наркотикам ты пристрастилась не из-за какой-то там дурной наследственности. – Джоул посмотрел ей в лицо. Она явно не слушала его. Он поднялся. – За подносом я заскочу попозже.

Дверь за ним закрылась.

Иден осталась неподвижно сидеть, уставившись невидящим взглядом в стену, подавленная и опустошенная.

Ей снова снилось, что она закована в цепи, тяжелые, холодные, не позволяющие пошевелить ни рукой, ни ногой.

Мама и папа находятся рядом. Но они не видят ее. И не слышат, что она зовет их.

Они ссорятся. Лицо мамы бледное и напряженное, и Иден знает, что между родителями происходит один из самых ужасных скандалов. Папа выкрикивает страшные, отвратительные слова. Отвратительные слова про маму.

Иден хочет заткнуть уши, но цепи крепко держат ее руки.

Наконец папа замечает ее. Он похож на пьяного. Он начинает кричать на дочь. А между ног у него угрожающе торчит его вставший член.

Но не это заставляет ее завизжать. А то, что он говорит. Его губы шевелятся, и с них слетают омерзительные слова. Бессмысленные, бредовые, злые. От них начинают рушиться стены и потолок. И ей некуда спрятаться. И дом разваливается.

Иден визжит все громче и громче, стараясь заглушить слова отца, чтобы остановить разрушение дома и не дать его обломкам раздавить их всех. Она точно знает, что, если сможет перекричать папу, они спасутся, и кричит изо всех сил – так, что в груди становится нестерпимо больно и уши глохнут от этого крика…

Иден проснулась вся в холодном поту, с удивлением обнаружив, что находится в объятиях Джоула. Она чувствовала, как напряжены его сильные руки.

– Я что, кричала? – задыхаясь, пробормотала девушка.

– Нет. Просто ты металась.

– Мне приснился кошмар. Про отца. – Она уткнулась лицом в его грудь. Ее била безудержная дрожь. – О Господи. Я почему-то никак не могу по-настоящему закричать, когда мне снится этот сон. Если бы мне удалось это сделать, кошмар бы кончился…

– Успокойся. Это ведь только сон.

– Но он постоянно преследует меня. Всю жизнь. Это невыносимо.

Она отстранилась от Джоула. В груди гулко стучало сердце. Он обеспокоенно посмотрел ей в глаза.

– Ты слишком напугана. Тебя всю трясет. Пожалуйста, успокойся.

Иден сделала глубокий вдох.

– Все. Мне уже лучше. Я рада, что ты сейчас здесь. – Она стянула с себя мокрую от пота футболку, швырнула ее в угол и легла на спину, подложив под голову руки. – В чем дело? – спросила Иден, заметив, как изменилось его лицо.

– Надень чистую рубашку.

– Хорошо, только немного просохну. Я что, смущаю тебя? – Она взглянула на свои маленькие груди с заострившимися сосками. – Ты же уже видел меня голой.

– Ты слишком… – раздраженно начал Джоул.

– Слишком что?

Слишком… незащищенная. Неужели тебе никогда не говорили, что надо быть более осторожной, более осмотрительной?

– Что-то не припомню такого.

– Ты идешь по жизни, как несмышленый ребенок, который не знает, что пчела может ужалить, а горящая спичка обжечь палец… Тебе кажется, что твоей безопасности ничто не угрожает, что все вокруг открыто тебе навстречу.

– И все это ты говоришь только потому, что я сняла футболку?

– Да не только! Ты постоянно напрашиваешься на неприятности!

– Вот уж не думала, что вид моих голых сисек может разжечь в тебе желание изнасиловать меня, – криво усмехнулась Иден. – Не больно-то они соблазнительные.

– Хоть ты и… – Джоул прикусил язык. Их глаза встретились.

– Если бы ты хотел меня изнасиловать, ты бы давно уже мог сделать это. Да я сама тебе себя предлагала… – Тем не менее она все же прикрыла груди руками. – Извини.

– Тебе нужен человек, который бы оберегал тебя от невзгод, охранял…

Иден улыбнулась.

– Вот ты меня и охраняешь. – Она протянула руку, взяла чистую футболку и через голову надела ее. – Ну, так лучше?

Он кивнул. И только сейчас Иден заметила у него в руке повязку для глаз.

– А это зачем?

Она увидела, как чуть приподнялся и опустился его кадык, когда он в нерешительности проглотил слюну.

– Как ты посмотришь на то, чтобы немного размяться?

Иден вытаращила глаза.

– Что значит «размяться»?

– Ну, прогуляться.

Она не поверила собственным ушам.

– Ты хочешь сказать – выйти? Выйти из дома?

Джоул снова кивнул.

– Только я должен быть уверен, что могу доверять тебе.

– Конечно можешь! – не колеблясь, воскликнула Иден. – Я сделаю все, что ты мне прикажешь, Джоул. Все, что угодно.

– Я должен буду надеть на тебя наручники и эту повязку. И ты не будешь пытаться сорвать ее до тех пор, пока я не разрешу тебе сделать это.

– Обещаю!

– Я положу тебя в багажное отделение пикапа и отвезу в то место, где ты сможешь спокойно погулять. Поняла?

Не в силах произнести от волнения ни слова, Иден энергично закивала.

Джоул протянул ей повязку.

– Что ж, тогда пошли.

Ехать было неудобно и даже мучительно больно. Оказавшись в пикапе, Иден снова вспомнила о том вечере, когда он похитил се, когда она в последний раз видела мир. Стояла ужасная жара, пыль мешала дышать.

Но все это не имело значения. От мысли о скорой прогулке на открытом воздухе, под благословенными лучами солнца у нее начинала кружиться голова.

Наконец тряска прекратилась, мотор заглох.

Джоул раскрыл заднюю дверь пикапа и помог ей выбраться наружу. Она почувствовала, как в лицо ударил горячий ветер, словно дыхание огромного костра.

Он снял с нее наручники и предупредил:

– Повязку пока не трогай. Нам надо еще немного пройти.

Он взял ее за руку. Иден изо всех сил вцепилась в него.

– Джоул, мне страшно…

– Не надо бояться. Просто иди рядом со мной. Повиснув на его руке, она нетвердой походкой пошла вперед. Под ногами была неровная почва, тело окутывал раскаленный воздух пустыни Порывистый ветер трепал волосы, завывая в ветвях изнывающей от жары растительности. Бившая в лицо пыль вызывала кашель. Один раз Иден обо что-то споткнулась и стала падать, но Джоул подхватил ее и поставил на ноги. И вот они остановились.

– Пришли, – сказал он, отпуская ее руку. Она почувствовала, как его пальцы развязывают повязку, и закрыла глаза, но от ударившего в опущенные веки солнца все вокруг сделалось ярко-алым. Иден прикрыла глаза ладонью и испуганно вскрикнула.

– Тебе потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к свету, – совсем рядом раздался его голос.

Она медленно опустила руку. И открыла глаза.