Первородный грех. Книга вторая

Габриэль Мариус

Глава четырнадцатая

САГУАРО

 

 

Сентябрь, 1973

Тусон

Иден открыла глаза.

Она так долго была пленницей тьмы, что от яркого света испытала боль, словно в ее мозг вонзился кинжал.

Первое, что она увидела, было небо. Оно возвышалось над ней, от горизонта до горизонта затянутое громадными хмурыми тучами. Их вершины серебрились в лучах солнца, но снизу они были почти черными, и лишь кое-где, в разрывах, виднелись лоскутки небесной лазури. Приближающаяся гроза приводила ее в смятение и восторг. Она инстинктивно схватила Джоула за руку. Его сильные пальцы сжали ее ладошку.

Медленно, с непонятным страхом, она опустила глаза и огляделась вокруг.

То, что открылось ее взору, сначала показалось чем-то нереальным. Этот мир был настолько чуждым, настолько незнакомым, что она вполне могла бы поверить, что очутилась на другой планете. Земля была оранжевого цвета. Со всех сторон росли какие-то фантастические растения: высоченные ребристые стволы с зигзагами будто воздетых к небу рук-ветвей, куски колючей проволоки с пучками листьев на концах; беспорядочное смешение шипов, колючек, зубцов; и все это колыхалось под порывами набирающего силу ветра.

Задохнувшись, Иден еще сильнее вцепилась в руку Джоула и постепенно начала осознавать, что перед ней расстилается типичный ландшафт пустыни с кактусами, опунциями, мескитовыми деревьями и тамарисками. Вдалеке смутно вырисовывалась гряда фиолетовых гор, над которыми висели тяжелые грозовые тучи.

Поднятые с земли облака пыли закручивались в гигантские смерчи и неслись среди исполинов-кактусов, катя перед собой охапки перекати-поля, подобно мальчишке, играющему с обручем.

Иден наконец посмотрела на Джоула и, повысив голос, чтобы перекричать вой ветра, восторженно воскликнула:

– Ну и красота!

Он улыбнулся.

– Скоро начнется буря. Я хотел, чтобы ты увидела ее.

– Здорово! – Она огляделась по сторонам. Насколько хватало глаз, вокруг не было никаких признаков человеческой цивилизации – ни домов, ни даже телеграфного столба. Только небо да бескрайняя пустыня. Держа его за руку, она пошла вперед. – Как они называются? – спросила Иден, указывая на громадные бочковидные стволы.

– Сагуаро.

– А-а, да. Конечно.

На этой чужой планете сагуаро были преобладающей формой жизни, толстые короли высушенной беспощадным солнцем земли. Они стояли, как великаны – одни манили к себе своими могучими руками, другие словно предупреждали: «Не подходи». В некоторых местах они росли группами, образуя небольшие рощицы. Но большинство этих гигантов предпочитали оставаться в гордом одиночестве. Теперь ветер стал таким сильным, что они тяжело раскачивались, помахивая массивными руками-обрубками.

– А эти? – снова поинтересовалась Иден.

– Окстилло.

– А вон те?

– Чолла.

Когда-то пустыня казалась ей скудной и бесплодной. Теперь же, после нескольких недель, проведенных в изоляции, она потрясла ее своим богатством и разнообразием. Сколько же здесь было интересного!

Увидев растущие на опунции пурпурные плоды, Иден хотела было сорвать один из них, но Джоул поспешно схватил ее за руку.

– Они покрыты невидимыми глазу колючками, – объяснил он. – Потом целую неделю будешь вытаскивать их из пальцев.

– А они съедобные?

– Да. И довольно вкусные.

Джоул позволил Иден немного пройтись, отвечая на ходу на возникающие у нее вопросы. Поразмыслив, она решила, что находится в Мексике. На самом же деле они были всего в нескольких милях от его дома. Однако ей все равно не удалось бы заметить разницу, ибо простирающаяся от Аризоны до полуострова Калифорния громадная пустыня для неопытного глаза везде выглядит одинаково, и только коренные жители этих мест могут отличить одну ее часть от другой.

По мере того как темнело все вокруг, спадала и изнуряющая жара. В прохладном воздухе уже запахло дождем. Вдали слышались гулкие раскаты грома.

– Кактусы сагуаро живут по нескольку сот лет, – рассказывал Джоул. – Самые крупные из них, вроде вон того, весят тонны три-четыре.

– А что там краснеет на самой верхушке? Цветы?

– Нет. У сагуаро цветы белые. А это плоды. Индейцы их едят. Они сладкие.

Она подобрала с земли обломок ствола какого-то растения, оказавшийся легкой, как перышко, трубкой, и с изумлением стала его разглядывать.

– А индейцы живут здесь?

– В этой долине нет. Их жилища дальше, за той горной грядой.

– Теперь я понимаю, почему ты разрешаешь мне здесь гулять. – Она повернулась на триста шестьдесят градусов. – Отсюда некуда бежать, верно?

– Верно, некуда.

Она посмотрела ему в глаза.

– Это место и есть твой дом?

– Можно сказать и так. По крайней мере, я люблю его больше всего на свете.

Иден все еще держала в руках старую деревяшку. Под порывами ветра черные волосы нещадно хлестали ее по лицу. Она тряхнула головой.

– Зачем ты это делаешь?

Из-за свистевшего в ушах ветра он почти не расслышал ее вопроса.

– Делаю что?

– Похищаешь людей.

– Ради денег.

– Врешь, – отрезала она. – Деньги тебя не интересуют, Джоул. Ты не из тех, кто любит деньги.

– Откуда ты знаешь?

– Я всю свою жизнь провела среди людей, которые из-за денег готовы на что угодно. Они не такие, как ты. – Она приблизилась к нему, ее зеленые глаза смотрели напряженно. – И ты не преступник. До этого ты никогда не делал ничего подобного. Если бы мне надо было выкрасть тебя, я бы, пожалуй, лучше справилась с этой работой. – Иден заметила, как шевельнулись в улыбке его губы. – Ты озлоблен, но не потому, что ты плохой человек. Ты озлоблен, потому что тебе пришлось страдать. Ты и сейчас страдаешь. – Теперь она уже почти вплотную прижалась к нему. – Поэтому ты все это и делаешь. Потому что тебя заставили страдать. Скажи, Джоул, тебя обидела моя мать? Поэтому ты хочешь наказать ее?

Казалось, Джоул остолбенел, совершенно лишившись дара речи. Он, словно околдованный, ошеломленно уставился на нее. Небо совсем почернело. В глазах девушки блестели коричнево-красные огоньки. Ветер немилосердно трепал ее вьющиеся волосы.

– Так что же она тебе сделала? – спросила Иден. Он все еще был не в состоянии говорить.

– Что сделала тебе моя мать? – повторила она свой вопрос.

Внезапно их осветила ослепительная вспышка молнии, и почти тут же раздался страшный грохот, заставивший обоих молодых людей вздрогнуть. Джоул вышел из своего оцепенения. Он схватил ее за руку и потянул за собой.

– Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что еще?

– Пойдем!

– Но сейчас же начнется гроза! – попыталась возразить Иден, однако побежала вслед за ним, скользя по склону песчаного холма и уворачиваясь от цепляющихся за ее одежду колючек. Несмотря на то, что в пустыне не было ни единой тропки, Джоул, казалось, хорошо знал дорогу. Он провел ее через заросли мескитовых деревьев, отчаянно размахивающих на ветру своими невесомыми ветвями.

– Смотри!

Джоул показал пальцем на неясно замаячивший впереди силуэт громадного сагуаро. Она сразу заметила, что этот кактус был не такой, как другие. Вместо того чтобы расти монолитной колонной, он примерно от середины высоты сплющивался в некое подобие гигантского веера, по сторонам которого тянулись вверх два могучих отростка. Кактус был поразительно похож на лицо сказочного великана, дупло дятла служило ртом, наросты на стволе образовывали глаза, а по бокам торчали причудливой формы уши.

Даже на фоне такого фантастического ландшафта кактус выглядел более чем странно.

– Это же человек! – воскликнула Иден.

– Это дух, – поправил ее Джоул.

Она, раскрыв рот, уставилась на диковинный сагуаро.

– А почему он так растет?

Джоул ничего не ответил. Иден взяла его за руку, и они застыли на месте, завороженно глядя на удивительное растение. Застучали первые капли дождя. Небо стало совсем черным.

– Через тридцать секунд начнется бешеный ливень, – сказала она, показывая ему ладошку, на которую упала крупная капля. – Что будем делать?

– Мокнуть.

– А как же молнии?

– А что нам молнии?

Иден вдруг засмеялась, запрокинув голову назад.

– Правильно! О Господи, хорошо-то как! – Она подняла лицо к низко нависшему небу и стала ловить ртом капли дождя.

Снова прогремел гром, и как по команде налетел яростный шквал ветра, и хлынул неистовый ливень, дробью застучавший о сухой песок и зашлепавший по опавшей листве. Иден ощутила, как футболка начала прилипать к телу. Она почувствовала охватившее ее состояние какого-то необъяснимого восторга. Безумство разбушевавшейся стихии привело ее в большую эйфорию, чем это мог бы сделать любой наркотик. Капли дождя на языке были сладкими и теплыми Сильные пальцы Джоула сжали ее руку.

И разверзлись небеса.

Потоки воды обрушились на землю. Горы на горизонте исчезли. Все потонуло в белесом тумане, в котором можно было разглядеть лишь несколько одиноко стоящих сагуаро.

Иден обхватила Джоула за талию и крепко прижалась к нему. Он обнял ее за плечи. Она чувствовала, как вздрагивает его тело, но – то ли он смеялся, то ли рыдал – она не знала.

В считанные секунды на них не осталось и сухой нитки. Это был какой-то первобытный, доисторический ливень. В нем как бы стерлись все прочие реальности бытия Подгоняемый порывами ветра, он хлестал по их телам, бил их, окатывал с головы до ног, превращал из людей в жалких животных, покрытых мокрой, мятой одеждой. Вокруг сверкали белые вспышки молний, сопровождаемые оглушительными раскатами грома.

Спотыкаясь, они добежали до зарослей мескитовых деревьев и рухнули на землю. Джоул обнял ее и прижал к себе. Иден уткнулась лицом в его мокрое, мускулистое плечо, вдыхая терпкий запах мужского тела. Сверху, сквозь ветви деревьев, на них лились бесчисленные струи дождевой воды.

Джоул начал потихоньку баюкать ее, как он уже делал это в подвале. Он покачивал Иден медленно и нежно, заслоняя ее собственным телом.

В раскатах грома слышались тысячи звуков: то он грохотал, будто катящийся с горы валун, а то гудел, как огромный колокол; то становился похожим на барабанную дробь, то гремел, подобно жеребцу, танцующему на железной крыше, а то трещал, словно рушащийся город.

– Сколько это продлится? – не поднимая головы, спросила Иден.

– Полчаса. Может быть, час.

– Жаль, что это не будет продолжаться вечно. – Она потерлась щекой о его плечо. Кожа Джоула была скользкой и гладкой. В его объятиях она не чувствовала ни страха, ни боли. Иден коснулась языком его шеи, почувствовала вкус соли, смешанной с дождем. Она шире открыла рот и слегка укусила его. Он вздрогнул и крепко прижал ее к себе.

Иден приподняла лицо, ее губы жадно искали его рот. Джоул отвернулся. Она не стала настаивать – он овладеет ею, когда сам этого захочет. И тогда, возможно, она откроет один из его секретов.

Так они и сидели, обнявшись, посреди всемирного потопа. Казалось, даже время остановило свой бег, словно весь мир замер, чтобы полюбоваться этим разгулом стихии. У Иден было ощущение, что она вдруг очутилась в той точке, вокруг которой бесновались силы природы, в эпицентре урагана, в точке вращения гигантского механизма бытия. В каком-то вакууме движения. Ей казалось, что се сознание прикоснулось к абсолютному покою. Среди всеобщего хаоса царила благословенная тишина. Тишина. Покой.

Затем шестеренки механизма вздрогнули и снова начали свое вращение.

Однако гроза уже пронеслась. Дождь все еще шел, но теперь он был не таким яростным. Небо просветлело.

Стихия бушевала, наверное, минут сорок пять или что-то около того. Точно Иден не могла сказать. Может быть, она даже какое-то время спала. У нее было странное ощущение, будто произошло нечто такое, что изменило все ее существо. Будто она прошла через обряд очищения. «Возможно, я теперь стала другой», – мелькнуло у нее в голове.

Джоул пошевелился. Его губы были прижаты к ее мокрым волосам. Он медленно поднял глаза к небу.

– Гроза уходит.

Иден села, откинула назад упавшую ей на лоб прядь волос и взглянула на него. Он был потрясающе красив, невольно отмстила она про себя. Когда гримаса боли покидала его лицо, он выглядел абсолютно неотразимым. Кто же его так надломил? Она протянула руку и дотронулась до его щеки.

– Джоул. Это твое настоящее имя?

Его рот искривился в странной улыбке.

– «Оставшееся от гусеницы ела саранча, оставшееся от саранчи ели черви, а оставшееся от червей доели жуки».

Иден изумленно уставилась на него.

– Что это?

– Это начало книги пророка Иоиля.

– Из Библии? Он кивнул.

– А еще можешь?

– «И воздам вам за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница, великое войско Мое, которое послал я на вас».

– Ты что, знаешь Библию наизусть?

– Меня заставили ее выучить.

– Кто?

– Человек, который называл себя священником. – Джоул продолжал улыбаться, но в его глазах появились темные тени.

– Почитай еще. Пожалуйста.

– «И будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

– Красиво. А что это значит?

Джоул оторвал от нее взгляд и посмотрел на небо.

– Дождь почти закончился. Пойдем.

Он помог ей подняться. На землю падали последние редкие капли. Все вокруг выглядело по-прежнему таинственным, но уже не таким мрачным. Небо над головой было похоже на перевернутое море серебристого тумана. Черные грозовые тучи, сопровождаемые раскатами грома, медленно уходили на север.

Иден глубоко вздохнула.

– О-о… запах-то какой!

– Это пахнет креозотовый куст.

– Покажи мне его.

Джоул указал пальцем на невзрачное растение с потрепанными желтыми цветками на тонких веточках. Она растерла между ладонями несколько листиков и стала вдыхать исходящий от них чудесный аромат, который словно вобрал в себя все запахи пустыни.

– Он обладает целебными свойствами. Излечивает раны, прочищает желудок.

– Правда? – Иден отломила веточку, чтобы взять ее с собой.

Она промокла до нитки; ставшая полупрозрачной футболка прилипла к маленьким грудям, штаны спортивного костюма провисли под тяжестью воды.

– Мне надо отжать одежду. – Скинув обувь, она стянула с себя футболку и штаны и стала их выжимать.

Джоул стоял, глядя на запад, где сквозь густой туман уже пробивался золотой луч солнца. – Сегодня был самый прекрасный день в моей жизни, – проговорила у него за спиной Иден.

Он обернулся. Совершенно голая, если не считать купленных им хлопчатобумажных трусиков, она приветливо улыбнулась ему.

– Честное слово.

Джоул медленно подошел к ней.

– Ты никогда не жалела, что стала наркоманкой? – тихо спросил он.

Иден почувствовала, как у нее к горлу подкатил комок.

– О-о, черт! Ну зачем ты опять про это?

– Ты же понимала, что ты с собой делаешь.

– Да, я жалела, что так получилось, – дрожащими губами произнесла она. – И в то же время я не вполне осознавала, что происходит нечто страшное. Мне казалось, я в любой момент смогу бросить наркотики. Я не думала, что так кончу. И никто не думает.

– Но все знают.

– Может быть, ты знаешь. А я нет. – Ей захотелось расплакаться. – Неужели так необходимо было напоминать мне об этом? А? Ведь только что я впервые за последний год забыла, что я наркоманка!

– Ты не наркоманка, – заявил Джоул. – Ты уже вылечилась. Я тебя вылечил.

– Все не так-то просто, приятель, – сказала она, подражая его западному говору. – Закоренелого наркомана нельзя вылечить.

– Посмотри сама! – Он указал пальцем на ее голые ляжки. Отметины от уколов на белой, как молоко, коже побледнели, ранки затянулись. Они зажили.

Иден взглянула на свои ноги.

– Ничего, скоро я наделаю новые дырки.

– Ты больше не наркоманка, Иден!

– Дай мне иголку, и я покажу тебе, кто я такая.

– О Господи, – простонал Джоул хрипловатым голосом. – Ты иногда буквально сводишь меня с ума…

– Мне все это говорят, – проворчала Иден.

– Одевайся!

– Не будь таким пуританином.

– Живо!

– А сагуаро не возражают. И небо не возражает. Один ты против. – Она неожиданно размахнулась и швырнула в воздух свою одежду. Футболка и спортивные штаны, нелепо трепыхаясь, описали дугу и повисли на колючих ветках терновника. – Вот так, – довольная собой, проговорила Иден.

– Очень умно! – раздраженно сказал Джоул.

– Тебе противно смотреть на мое тело? – Она широко расставила ноги, раскинула в стороны руки и выпятила вперед маленькие груди и пупок. – Противно, да? Оно уродливое?

Он попытался отвести взгляд и не вступать с ней в этот бессмысленный спор, но ее тело неудержимо притягивало к себе его глаза. Она была похожа на одинокую морскую звезду, затерявшуюся среди песков и колючек. Его манил розовый треугольник ее трусиков.

– Оно вовсе не уродливое, – с трудом ворочая языком, пробормотал Джоул.

– Я тощая, мерзкая, безвольная маленькая наркоманка!

– Это неправда.

– Правда.

– Иден…

– Ну тогда какая же я, по-твоему? – потребовала она ответа, наступая на него.

– Ты красивая, – помимо его воли сорвалось у него с языка. – Драгоценная.

– Драгоценная? – Иден покачала головой и усмехнулась. – Давно меня уже никто так не называл. Когда-то давным-давно мама тоже звала меня драгоценной. – Она уперлась руками в бедра. – Впрочем… десять миллионов «зелененьких» – сумма действительно весьма внушительная, а?

– Я не это имел в виду.

В ее зеленых глазах вспыхнули огоньки.

– А что ты имел в виду, Джоул?

Он порывисто отвернулся, боясь, что их разговор может зайти слишком далеко, и чувствуя, как противно стучит в груди сердце, словно оно сбилось с привычного ритма. Ничего не ответив, он поднял одежду, висевшую на колючих ветках, и протянул ее Иден.

– У тебя не такой большой гардероб, чтобы разбрасывать тряпки. Так что надень это.

Джоул был почти удивлен, когда она послушно стала одеваться. Он в последний раз бросил взгляд на ее груди. Они были великолепными, высокими и упругими, с острыми сосками.

И она это знала. Ей нравилось чувствовать свою власть над ним. Сейчас это была игра. Но скоро – Джоул понимал – игра закончится. В жизни у него было немного женщин, хотя очень многие увивались за ним; однако он прекрасно сознавал, что делает с ним Иден. И что он делает с ней.

Он сжал зубы и обреченно провел рукой по своему мокрому лицу.

Когда стихли последние раскаты грома, пустыня погрузилась в абсолютную тишину. Между исполинами-сагуаро бесшумно парил огромный черный ворон – первое живое существо, которое Иден увидела с того момента, как началась буря. Они шли рядом, не разговаривая и не касаясь друг друга. Вечерний воздух был прозрачен. Ветер стих, и вокруг стоял божественный аромат, исходивший от креозотового кустарника.

На растениях поблескивали капельки воды. Над могучими сагуаро, казалось, сияли золотые нимбы.

Сплошная пелена облаков на западе разорвалась, и в образовавшееся окно хлынули потоки солнечного света, озарив вершины темневших вдали гор.

– Красота-то какая, – восторженно проговорила Иден.

– А скоро еще и радуга вспыхнет.

– Джоул, смотри! – Она застыла на месте схватив его за руку. На тропинку выскочил заяц и тут же бросился со всех ног наутек, прижав к туловищу длинные ушки.

– Да это же заяц.

– Я знаю. – Она с тоской провожала взглядом улепетывающего зверька. – Жаль, что я не могу поймать его. Я бы взяла его с собой.

– Пожалуй, твоя каморка ему бы не понравилась.

– Пожалуй, – с грустью согласилась Иден – Думаю, зайцу там было бы тесновато.

На мгновение их глаза встретились.

Разрыв в облаках становился все шире, и свет через него уже лился сплошным сияющим водопадом. Горы были окутаны пурпурно-золотистым туманом. Джоул остановился и с восхищением уставился на это великолепие. Иден же смотрела на него.

Он был таким высоким и статным, с потрясающим телом. Раньше ей казалось, что его тонкое, с орлиным носом лицо выглядит жестоким. Сейчас она уже так не думала. Просто оно было суровым, как суровой была и пустыня, в которой он жил.

Но что в нем действительно пугало, так это его глаза Они мрачно смотрели из-под темных бровей, словно затаив в себе немую угрозу. Однако теперь Иден увидела в их глубине еще и скрытую боль. Это были глаза юного пророка. Слушая, как он читал отрывки из Ветхого Завета, она не могла отделаться от ощущения, что его слова эхом разносятся вокруг. В этой пустыне, думала Иден, он и впрямь почти превратился в ветхозаветный персонаж. Наверное, Иоанн Креститель когда-то выглядел примерно так же.

– А почитай еще что-нибудь из Книги пророка Иоиля, – попросила она.

Спокойным, мягким голосом, глядя на золотистые вершины гор, он не колеблясь заговорил.

– «И будет в тот день: горы будут капать вином, и холмы потекут молоком, и все русла Иудейские наполнятся водою, а из дома Господня выйдет источник, и будет наполнять долину Ситтим».

– Кто заставил тебя выучить всю эту дребедень?

– Я тебе уже говорил.

– Он был твоим отцом?

Губы Джоула вдруг сжались в злобной ухмылке, вокруг глаз пролегли морщинки.

– Он называл себя моим отцом.

– Но отцом не был?

– Нет.

– Он тебя вырастил?

– Я жил в его доме.

– Ты веришь в Бога?

– Нет. – Неожиданно Джоул повернулся и решительно зашагал вперед. Иден пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.

– Возьми меня за руку, – взмолилась она. Он крепко сжал в ладони ее пальчики. – У тебя такие большие руки. Сильные и натруженные. С чем ты работаешь? С камнем?

Она почувствовала, как он вздрогнул.

– Мы слишком долго гуляем, – обернувшись к ней, сказал Джоул. – Давно пора возвращаться.

Уже половина неба очистилась от облаков, и все вокруг золотилось в лучах заходящего солнца. Они повернули и пошли назад, подставив лица ласковому теплу и свету.

Внезапно Джоул остановился.

– Смотри! Во-о-он там.

Иден подняла голову и увидела радугу. Изогнувшись дугой, она парила в чистом, прозрачном воздухе, одним концом опираясь о долину. Ее вершина была невидима, а другой конец выныривал из-за туч уже далеко-далеко и исчезал в окутывавшем горы золотом тумане.

И, пока они смотрели, радуга становилась все ярче, ее цвета делались все насыщеннее, интенсивнее и вдруг вспыхнули неземным блеском, и в тот же миг на небе появилась еще одна радуга, только более бледная и менее четкая. На фоне этого небесного сияния резко обозначились взметнувшиеся вверх изможденные ветви-руки окотилло и гордый силуэт сагуаро.

Иден почувствовала благоговейный трепет от развернувшегося перед ней зрелища. Среди этой вселенской тишины, наступившей после жесточайшей бури, две сверкающие в вышине радуги показались ей небесной улыбкой, обещавшей скорое исцеление и счастье. У нее даже заныло сердце. Радужные обещания… они никогда не исполняются. И все же они всегда такие добрые, они заставляют идти вперед, они манят к себе.

Глаза Иден наполнились слезами, и она, не сдержавшись, всхлипнула.

– Вот черт, – дрожащим голосом проговорила она. – Ты только посмотри на это.

Джоул обнял ее за плечи и слегка прижал к себе.

– Это значит, что все будет хорошо, – ласково сказал он.

– Еще одна цитата из Библии? – вытирая глаза, спросила Иден.

– Об этом там тоже говорится. Между прочим, и индейцы верят, что радуга – это добрый знак.

Сияющие на небе радуги то вспыхивали, то совсем пропадали, и вот наконец угол падения солнечных лучей изменился и разноцветные дуги исчезли совсем.

Небо приобрело желтоватый оттенок. Горы вдали стали голубыми, затем синими. Джоул за руку вел Иден по мокрому песку. Он обнаружил, что во время бури где-то потерял ее повязку для глаз. Впрочем, на это ему было наплевать: теперь он все равно не смог бы ни надеть на нее наручники, ни завязать ей глаза. А то, что она увидит пикап, его не волновало, так как он предусмотрительно снял с машины номерные знаки. Да и домой они вернутся, когда будет уже темно. Так что он просто вел ее к тому месту, где на обочине грунтовой дороги оставил свой автомобиль.

– Это уже более цивилизованно, – сказала Иден, забираясь в машину и удобно устраиваясь на переднем пассажирском сиденье. – А то сзади просто черт знает что.

– Зато там безопаснее, – попытался оправдаться Джоул.

Он завел мотор и тронул пикап с места.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла вдруг Иден, когда они ехали в сгущавшихся сумерках.

– Я хотел, чтобы ты увидела это.

– Понимаю. Поэтому и говорю тебе спасибо.

– Скажи, – глядя на дорогу, обратился к ней Джоул, – ты на самом деле все еще думаешь об этом?

– О том, чтобы ширнуться? Да.

– И часто?

– Постоянно.

– А ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, когда ты последний раз кололась? Шесть недель. Неужели тебе и сейчас хочется думать об этом?

Иден вздохнула.

– Я вовсе не хочу думать об этом. Просто это чувство живет внутри меня, как голод или жажда. «Думать» – неверное слово. Это как если ампутировать ногу: ты не будешь все время думать о ней, но твое тело постоянно помнит, что лишилось ее.

– Значит, вот как ты себя чувствуешь? Как будто без героина у тебя не хватает чего-то?

– Я всегда так себя чувствовала, – чуть слышно сказала она.

Он не нашелся, что ответить. Какое-то время они ехали молча, затем Иден снова заговорила:

– Там во время бури… когда ты обнял меня… Было так здорово, Джоул. Мне даже показалось, что со мной что-то произошло.

– Что?

– Не знаю… что-то. – Ее глаза были устремлены в синеву наступавшего за окном автомобиля вечера. – Я почти поверила в волшебную силу радуга.

– Но тебя не проведешь, верно? – проворчал он.

– Не пойму я тебя. Ты меня выкрал, посадил как собаку на цепь… Один раз чуть руку не сломал… И вдруг среди грозы заявляешь, что я красивая и драгоценная. – Она взглянула на его орлиный профиль. – Ты ведешь со мной душеспасительные беседы о наркомании. Не кажется это тебе несколько странным? А? Никак не могу взять в толк, чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы, выйдя отсюда, ты забыла про героин.

– Почему?

– Да потому что ты не такая, как все, – начал злиться Джоул. – У тебя есть голова на плечах, есть характер, есть задиристость. Ты не можешь просто так лечь и ждать, когда сдохнешь!

– Какого черта! – Она передернула плечами. – Все равно скоро на нас сбросят атомную бомбу…

– Никто не собирается сбрасывать на нас никаких бомб.

– Собираются. Так что все мы превратимся в радиоактивный пепел.

– По крайней мере, это не повод, для того чтобы колоть себе всякое дерьмо.

– Да, не повод. Но это помогает мне успокоиться.

– Скорее, если бы ты действительно больше беспокоилась, ты меньше думала бы о дозе.

– А если бы я больше ширялась, – улыбнулась она, – я бы меньше беспокоилась.

– Не понимаю, – сокрушенно проговорил он, – как ты до этого дошла. Почему ты не бросила наркоту, когда увидела, что она затягивает тебя?

– Ну… ты не думаешь, что она затягивает тебя. Сначала не думаешь. Скорее тебе кажется, что все это просто баловство. После первых нескольких уколов ты чувствуешь себя великолепно. Это потрясающе. Ну прямо-таки медовый месяц. И с каждым разом ты все ближе к небесам. Потом ты опускаешься на землю и говоришь себе: «Вот это да!» А потом тебя начинает трясти. Когда кайф проходит, все вокруг кажется неприветливым, гнетущим. Ты смотришь в зеркало и видишь свое растерянное, затравленное лицо. И вот ты уже начинаешь чувствовать себя по-настоящему хреново. – Она проглотила слюну. – У тебя все болит, тебе страшно. И ты снова тянешься к игле, хотя знаешь, что, когда кончится действие дозы, тебе опять будет плохо. Но ты убеждаешь себя: «Наплевать! Буду загибаться, ширнусь еще раз». А потом еще раз. И ты уже «торчишь» постоянно. Уже не выходишь из кайфа. Тебе хорошо. И ты знаешь, что, если надо, в любой момент сможешь ширнуть себе очередную дозу. А мне и ходить-то никуда не надо было. Расти всегда был тут как тут.

– И делал с тобой что угодно, – с горечью сказал Джоул.

– Возможно. – Она снова проглотила слюну. – А потом ты понимаешь, что попался. Но ты счастлив. Тебе нравится быть рабом. Тебе уже ничего больше не хочется. Ты даже не замечаешь, что твоя жизнь из цветной превращается в черно-белую. Тебя уже ничто не колышет, кроме того, что происходит в твоем мозгу. Но наркотик уже не так сильно действует на тебя, кайф проходит так быстро, что ты не успеваешь как следует насладиться им. И ты начинаешь колоться только для того, чтобы облегчить страдание. Ты уже не можешь без дозы и вынужден ширяться постоянно. Каждые несколько часов. Вот откуда у меня столько дырок на ногах. – Ее голос так дрожал, что она была не в состоянии нормально говорить. – Я кололась все время… Не прекращая… Чувствовала себя… – Она разрыдалась, отчаянно, беспомощно, закрыв лицо руками.

Джоул остановил машину и обнял ее за плечи. На него нахлынуло чувство глубочайшего сострадания к ней, чувство обиды за нее, за то, что она сделала с собой. Она плакала навзрыд, а он крепко прижимал ее к себе.

– О, черт, – захлебываясь слезами, сказала Иден. – Это так ужасно. Я больше не хочу возвращаться к героину, Джоул. Я больше никогда… никогда не хочу… возвращаться к нему.

– Ты не вернешься.

– Но я… я такая… слабая. Мне так страшно.

– Иден… – Неожиданно для себя Джоул стал покрывать поцелуями ее лицо, ее брови, ее щеки, глаза, чувствуя на губах соленый вкус слез. – Ты не вернешься к нему, Иден, – шептал он. – Не вернешься.

Коста-Брава

Де Кордоба ожидал Мерседес возле бассейна, задумчиво глядя в кристально-чистую голубоватую воду. К нотариусу она поехала одна, не пожелав, чтобы кто-либо ее сопровождал, даже Майя.

Когда Мерседес наконец вернулась, она была очень бледна, однако держалась прямо, и ее правильное овальное лицо ничем не выдавало ни горя, ни душевного волнения. Полковник поднялся ей навстречу. Она посмотрела ему в глаза.

– Дело сделано.

Он воздержался от выражения сочувствия или жалости: ей бы это не понравилось.

– Когда у вас будут деньги?

– Завтра утром. Они переведут их в Цюрих.

– Отлично.

– Мой банкир позвонит в нотариальную контору и подтвердит, что сумма получена, а потом мы подпишем бумаги.

– Понятно.

– За дом и все его содержимое нам дают два миллиона. И еще миллион мне удалось занять. Так что теперь у меня есть вся сумма.

Он кивнул.

– Ну вот мы и приближаемся к концу, – тихо добавила Мерседес.

– Да. Молю Бога, чтобы это было так.

– Настало время дать объявление в «Нью-Йорк таймс».

– Я сейчас же позвоню в редакцию.

– Благодарю вас, Хоакин, я бы хотела, чтобы деньги в Америку отвезли вы и чтобы вы забрали у этого человека Иден и привезли ко мне. Вы сделаете это?

– Конечно. – Он снова кивнул. – Я доставлю ее вам.

– Спасибо. – Мерседес села рядом с ним. На ней был безукоризненно сшитый строгий костюм, на руках – черные перчатки, которые она сняла и бросила на пол, словно ей пришлось дотрагиваться ими до чего-то грязного и мерзкого. – Мне дали две недели, чтобы убраться отсюда.

– Куда вы поедете?

– В Барселону. В какой-нибудь отель.

– А потом?

– Потом… не знаю. Наверное, начну все сначала.

– А Майя?

– С ней придется расстаться.

– Но почему?

– Я хотела подарить ей красивую жизнь. И в течение четырех лет мне это удавалось. А взамен она заполнила пустоту в моем сердце. – Мерседес грустно усмехнулась. – Но все равно когда-то мы должны были расстаться. Я не могла допустить, чтобы она у меня на глазах превратилась сначала в старую деву, а потом в сиделку при немощной старухе. Ей давно пора бросить меня и найти себе мужа, обзавестись семьей.

– Она не переживет этого.

– Ничего, она еще молодая. Как-нибудь оправится. Да и я тоже. – Мерседес улыбнулась полковнику. Он почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Она была прекрасной женщиной, одной из немногих по-настоящему прекрасных женщин, которых он встречал на своем жизненном пути. Ее сила духа восхищала его – потеряла все, что имела, и еще может улыбаться! Он даже не знал, рыдала ли она в душе или была в ярости.

Ничто не выдавало ее эмоций. Какое невероятное самообладание!

– Вы просто замечательная женщина, – мягко сказал де Кордоба.

– Не такая уж и замечательная. – Мерседес обвела взглядом стеклянный купол, затем весь дом, который больше ей не принадлежал. – Вы хорошо ко мне относитесь, правда, Хоакин? – не глядя на полковника, спросила она.

– Да.

– И я к вам. Вы очень добрый человек. Я всегда восхищалась этим качеством в мужчинах.

Он сглотнул, его сердце разрывалось от желания высказать ей свои самые сокровенные мысли, но он не смел сделать этого.

– Вам нужно будет где-нибудь жить.

– Да, вы правы.

– Мой дом в вашем распоряжении, – не колеблясь сказал полковник.

Он увидел, что у нее на глазах появились слезы. Она порывисто отвернулась.

– Спасибо вам, Хоакин, – хрипловатым голосом проговорила Мерседес. Она понимала, что он ей предлагал.

– Я серьезно. Я не просто «хорошо отношусь» к вам. Я люблю вас. Все, что у меня есть, принадлежит вам. Сейчас не время для сентиментальных разговоров, но я не хочу потерять вас, после того как все закончится и Иден вернется. Я мечтаю провести с вами остаток моей жизни, Мерседес. Или, по крайней мере, возле вас.

Повисла долгая пауза.

– Это так много для меня значит, – наконец произнесла она.

– Я знаю, что не бог весть что могу вам предложить…

Она коснулась его руки.

– Это чудесное предложение, сделанное чудесным человеком. – Ее голос звучал почти радостно, но в глазах по-прежнему блестели слезы. – С тех пор как я была еще совсем молодой, я так и не смогла по-настоящему полюбить ни одного мужчину. Может быть, мне удастся полюбить вас. Но я не стану ничего обещать, Хоакин.

– Это меня вполне устраивает, – проговорил де Кордоба, не в силах сдержать дрожь в голосе.

– Спасибо. – Мерседес подалась вперед и поцеловала его в губы, как однажды уже сделала это. Она на секунду задержалась, затем отпрянула и встала. – Благодарю вас за все, Хоакин. А сейчас я должна повидаться с Майей.

Тусон

Когда они подъехали, дом стоял погруженный в темноту. Иден все еще плакала, но уже слабо, чуть слышно. Она успокаивалась. Джоул понимал, что этот поток слез разрушил в ней некий ранее непреодолимый барьер: возможно, теперь она выбросит из головы свою навязчивую идею, что жизнь без героина для нее невозможна. Только бы ему удалось внушить ей, что она больше не зависит от наркотиков.

Он остановил машину и в нерешительности задумался. Что же ему теперь с ней делать? Сама мысль о том, чтобы после всего случившегося снова запереть ее в подвале, вызывала у него отвращение. Он не смог бы сделать этого.

Щемящее чувство удовольствия, которое он испытывал в ее обществе, словно веревка обвило его сердце. Ему хотелось быть рядом с ней.

С другой стороны, забыть сейчас про осторожность было бы просто безумием.

Но Джоул чувствовал, что он и в самом деле стал безумным. Нет, не буйно помешанным, а лишь ощутившим себя как бы отдельно от своих злых, жестоких мыслей. Свободным, раскрепощенным. И это благодаря ей. Ну и что страшного, если она увидит его дом? Дом как дом.

Правда, она увидит еще и скульптуры…

Мерседес обещала не заявлять в полицию. Но она может сделать это потом. Захочет вернуть назад свои деньги. Захочет отомстить. И обратится к легавым. А те станут задавать Иден вопросы. Скрупулезно изучат все, что удастся вытянуть из ее памяти. И, конечно, она вспомнит про скульптуры. А по ним уже не трудно будет вычислить и их создателя. В конце концов, не так много скульпторов живет на юго-западе Соединенных Штатов.

Да и кроме скульптур в доме полным-полно вещей, которые могут представлять опасность. Телефон. Газеты. Его документы. Его книги. Ему придется ни на секунду не спускать с нее глаз…

– Ты опять собираешься затолкать меня в подвал? – услышал он тихий голос Иден.

Джоул решительно отогнал сверлившие его мозг мысли.

– Нет, – твердо сказал он. – Пойдем.

Он впустил ее в дом и включил свет. Стоя в центре комнаты, Иден молча огляделась вокруг. Она протянула руку и дотронулась до одной из поддерживавших потолок балок.

– Этот дом ты построил своими руками, – произнесла она.

– Почему ты так думаешь?

– Здесь во всем чувствуется твое присутствие. – Она указала пальцем на вделанный в стену над камином барельеф. – Это твоя работа? Ты художник? И все эти скульптуры тоже сделал ты?

– Нет, я их купил. Коллекционирую.

– Врешь. Это твои творения. Только ты мог сделать все эти вещи. – Иден взяла в руки вырезанную из мрамора женскую головку и заглянула в красивое, спокойное лицо незнакомки. – Это портрет? Кто она?

– Одна женщина, которую я когда-то знал.

– Она была твоей любовницей? Ты ее любил? Джоул изо всех сил старался сохранить над собой контроль. Знакомые вещи вдруг беспорядочно смешались перед глазами, голова пошла кругом. Казалось, мир перевернулся вверх дном.

– Прекрати задавать вопросы. Пожалуйста.

– Ты замечательный художник. – Иден положила на место мраморную голову и взяла глиняную статуэтку. – Если бы у меня была хоть малая доля твоего таланта… – Она пробежала глазами по сверкающей полировкой мебели, по индейским коврикам и кувшинам, по старинному испанскому сундуку, что стоял рядом с камином. – Это самый красивый дом, который я когда-либо видела.

Он невольно усмехнулся.

– Я серьезно, – искренне проговорила Иден.

– То же самое я подумал, когда увидел твой дом в Санта-Барбаре.

Она изумленно уставилась на него.

– Ты там был?! Когда?

Лицо Джоула приняло отрешенное выражение; оставив ее вопрос без ответа, он отвернулся. Но неожиданно Иден осенило.

– Ты тот самый грабитель! – воскликнула она. – Это ты залез в мой дом, верно? Несколько лет назад, когда я была в Мон-Плезан. Это был ты! Ты разбил всех моих стеклянных коней. И кукольный домик.

Ничего не говоря, Джоул принес два полотенца и одно протянул ей.

– Скажи мне правду, – умоляла его Иден. – Ведь это был ты, да?

– Да, – с трудом произнес он. – Это был я.

– Но почему? Почему ты разбил все эти милые моему сердцу вещи?

– Я был зол.

– А потом, – задумчиво продолжила Иден, – ты, очевидно, отправился в Мон-Плезан, чтобы увидеть меня. Да, теперь я вспомнила. Вот, значит, откуда у тебя мои фотографии! А я-то ломала себе голову, где ты их раздобыл. Ты взял их в моей спальне!

– Вытри голову. У тебя мокрые волосы.

Она еще некоторое время в упор смотрела на него широко раскрытыми, полными удивления глазами, затем набросила на голову полотенце и принялась интенсивно вытирать намокшие волосы.

Джоул прошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Он почувствовал приступ тошноты и, закрыв глаза, прислонился лбом к кухонному шкафу; перед глазами поплыли светящиеся точки. Что же ему делать? И запереть ее нет сил, и отпустить нельзя. Она буквально разрушала все его оборонительные сооружения. Он был перед ней, словно голый. Стоило ей лишь задать вопрос, и он тут же ответил. Ответил, сам не зная почему. Да она же вытянет из него всю правду. Она все узнает.

Джоул вздрогнул, почувствовав, как ему на спину легла рука Иден, босиком неслышно подошедшей сзади.

– Ты чего? – озабоченно спросила она.

Он обернулся. Ее взъерошенные волосы темным облаком обрамляли милое личико, глаза обеспокоены.

– Что с тобой, Джоул?

– Не спрашивай меня больше ни о чем, – прошептал он.

– Но я должна знать, – упрямо проговорила она. – Почему ты это сделал? Что ты там искал?

– Годы, которые пожирали саранча, жуки и гусеница, – выпалил Джоул. – Годы.

– Годы? Какие годы?

Он отшатнулся от нее, от ее зеленых глаз, бросился в комнату и сорвал с себя рубашку. Иден последовала за ним.

– Джоул, какие годы?

– О Господи! – зарычал он, поворачиваясь к ней лицом. – Прошу тебя, Иден, заткнись!

Она испуганно съежилась, но осталась стоять на месте. Затем протянула руку и положила ладошку на синевший у него под ребрами шрам. Тело Джоула было теплым.

– Ты получил это во Вьетнаме?

– Да, – выдохнул он.

– Бедный солдатик, – сочувственно проговорила Иден. – Знаешь, кто мы с тобой? Кукла и Стойкий Оловянный Солдатик. Из той сказки. Помнишь?

– Мне никогда не читали сказок, – холодно сказал Джоул. – Тебе надо вымыться. И переодеться в сухое. Ты промокла насквозь.

– И ты тоже. – Она улыбнулась. – Пойдем вместе помоемся.

– Нет.

– Ну пойдем! Обещаю не приставать к тебе. Мы будем, как брат с сестрой.

Схватив ее за руку с такой силой, что она задохнулась от боли, Джоул втолкнул ее в ванную.

– Мойся. Я принесу сухую одежду.

Когда он вернулся, Иден, уже раздетая, сидела в ванне и задумчиво намыливала ноги.

– Они любили друг друга, – сказала она. – Он был оловянным солдатиком, а она бумажной куклой. Его выбросили в окно, и он утонул в море. Или что-то в этом роде. Но он был очень стойким и в конце концов возвратился к ней. Потом его бросили в огонь, и он начал плавиться. Тогда бумажная кукла тоже прыгнула в огонь, и они вместе погибли. Эту сказку написал Ганс Христиан Андерсен. Когда я была маленькой, у меня была такая книжка.

Джоул посмотрел на ее стройное бледное тело. Ему показалось, что между ними протянулась невидимая шелковая нить, крепко связавшая их.

– У тебя было столько игрушек, – дрогнувшим голосом произнес он. – Столько любви. Детские песенки… Сказки… Все, что ты только могла пожелать.

– А у тебя разве не было?

– Нет. У меня ничего не было.

– Неужели они не любили тебя, ну, те люди, у которых ты рос?

– Думаю, они ненавидели меня. Я просто уверен, что они ненавидели меня. Они вообще всех и вся ненавидели.

– А что случилось с твоими настоящими родителями?

– Они умерли.

– Извини, – мягко сказала Иден. Она легла на спину. Треугольник курчавых волос внизу ее живота плавно покачивался под водой. Джоул заставил себя не смотреть на него. У Иден было усталое лицо. Недавние переживания утомили ее. Под глазами виднелись темные круги, отчего их изумрудный блеск несколько поблек. Парадоксально, но Джоул подумал, что она выглядела, как никогда, очаровательно.

Иден бросила взгляд на свое тело и одной рукой прикрыла черневший в воде треугольник.

– А я никогда не испытывала оргазма, – ни с того, ни с сего заявила она.

Уже переставший удивляться той легкости, с какой Иден меняла темы разговора, Джоул молча ждал, что она скажет дальше.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Обычно, как только я говорю это, мужчины сразу хотят попробовать доказать, что они способны довести меня до безумия. Каждый старается убедить меня, что именно он – самый лучший любовник, и показать, какой потрясающий у него член. Но у них никогда ничего не выходит. Я вообще не способна испытать оргазм. Я получаю удовольствие от дозы. – Она снизу вверх посмотрела на Джоула. – Я всегда пыталась представить себе, на что это похоже. Наверное, чувствуешь себя так же, как после того как впервые в жизни ширнулся. Я права?

– Не знаю. Я героином не кололся, – с иронией в голосе ответил он.

– Но травкой-то ты все-таки баловался. Это похоже?

– Нет, не похоже.

– Тогда с чем это можно сравнить?

Джоул устало провел рукой по лицу.

– Ты задаешь чертовски трудные вопросы.

– Ну, это хорошо? – не отставала Иден.

– Да, это хорошо.

– Просто великолепно?

– Иногда.

– Значит, ты все же не всего в жизни был лишен. У меня были кукольные домики, а у тебя были оргазмы. Кому из нас, интересно, повезло больше?

– Неужели ты… – Он в нерешительности запнулся. – Неужели ты совсем ничего не испытываешь?

– Испытываю, конечно. Это довольно приятно. Но не более того.

– А у тебя… у тебя было много мужчин?

Иден улыбнулась.

– Надо же – покраснел! Почему ты стесняешься меня? Я же тебя не стесняюсь. Я чувствую себя так, словно знакома с тобой всю жизнь. Я могла бы тебе рассказать все, что угодно. И мне хочется рассказывать тебе. Да, у меня было много мужиков.

– Сколько?

– Наверное, человек двенадцать. Сейчас уж всех и не припомню. Я, как правило, была под кайфом, когда это происходило. Честно говоря, когда меня первый раз трахнули, я была такая обкурившаяся, что даже ничего не поняла. Это случилось в Вудстоке. – Она на минуту замолчала. – Подумать только, я всегда занималась сексом, лишь накачавшись наркотой!

– Может быть, это и объясняет, почему ты так ни разу и не испытала оргазма, – проговорил Джоул.

– Об этом я не задумывалась. – Иден подняла прикрывавшую низ живота руку. – Ну? – сказала она, взмахнув ресницами. – А ты не желаешь стать тринадцатым? Не хочешь попытаться сделать это число счастливым?

Он не выдержал и рассмеялся.

– Ты такой красивый, когда улыбаешься, – очарованно заметила Иден. – Но ты слишком редко делаешь это. Ну ничего, я заставлю тебя смеяться.

– Да ну?

– У меня такое чувство, будто мы с тобой уже переспали. А у тебя?

– Нет, – тихо произнес Джоул. – У меня такого чувства нет.

Она слегка наклонила голову набок и прошептала:

– Разве ты не влюблен в меня? Ну хоть чуть-чуть?

Джоул, теряя над собой контроль, резко повернулся и открыл дверь.

– Сейчас я приготовлю нам ужин, – сухо сказал он. – А потом ты отправишься в свою каморку.

Они ели на кухне, сидя за большим дубовым столом, которому было уже, наверное, больше века и на котором прошедшие годы оставили многочисленные зарубки, царапины и щербины. Иден была в восторге от всего, что видела в этом доме. Дизайн, мебель, особая атмосфера – все нравилось ей.

– Как чудесно! – вздохнула девушка. Она лишь едва поковыряла в тарелке и теперь вертела в руках свечу, которую по ее просьбе зажег Джоул. – Если бы ты оставил меня здесь навсегда, – мечтательно проговорила она, – я бы позабыла о наркотиках.

– Я похитил тебя не для того, чтобы здесь держать. Иден подперла лицо ладошками. В се глазах поблескивало дрожащее пламя свечи.

– А знаешь, может, тебе отказаться от всей этой затеи? Скажи моей матери, чтобы она оставила себе свои десять миллионов. Между прочим, зачем тебе такие деньги?

– И тогда вся эта суета окажется напрасной? И я останусь ни с чем?

– Вовсе нет. – Она улыбнулась. – Ты получишь меня. А я стою больше десяти миллионов долларов.

Ее улыбка осталась без ответа.

– Нет, – отрезал Джоул. – Я хочу, чтобы она заплатила.

– Но почему? Да что она тебе сделала? Ты что-то говорил о каких-то годах. Может, из-за нее ты потерял много времени? Может, даже провел несколько лет в тюрьме?

Он резко поднялся.

– Я помою посуду.

– Позволь сделать это мне. Ну пожалуйста. Иден собрала со стола тарелки и стала их мыть.

Джоул сидел и молча смотрел на нее.

– Мне кажется, – снова заговорила Иден, – если бы ты рассказал мне, что она тебе сделала, а я рассказала об этом маме, она бы поняла, кто ты такой.

– Она никогда этого не узнает. И она понятия не имеет, что она мне сделала.

– Не имеет понятия?

– Если бы она сейчас вошла сюда, она бы заявила, что видит меня впервые в жизни.

– Ты ведь не сумасшедший, правда? – неожиданно сказала Иден, обернувшись. – Я имею в виду, ты психически нормален и не совершаешь иррациональных поступков. Ты делаешь все это не потому, что слышишь голоса с того света или что-нибудь подобное.

– Да, я не сумасшедший, – зло ответил Джоул. – И у меня есть причина так поступать.

– Но ты не скажешь мне о ней?

– Не сейчас.

Иден вздохнула и снова повернулась к раковине с грязной посудой.

А он уставился на ее изящную фигурку, босые ноги и растрепанные волосы. Иден. Иден здесь, у него на кухне. Моет посуду. Будто во сне. Будто, закрой он на минуту глаза – и больше уже не увидит ее.

Но он не закрыл глаза. Он был буквально подавлен той ролью, которую она стала играть в его жизни. У него не было слов, чтобы объяснить, кем она для него стала. Он знал только, что ради нее поставил на карту все.

И свой здравый смысл. И свою душу.

Был еще только сентябрь, и по вечерам на пустыню опускалась приятная прохлада, но Иден настояла, чтобы Джоул развел в камине огонь.

Свернувшись клубочком, она уютно примостилась возле него на диване, доверчиво прильнув к его груди. В ее желании спрятаться в его объятиях не было ничего сексуального. И Джоул знал это. Ей просто нравилось невинно, по-детски, прижаться к нему. За последние годы Иден познала немало мужчин, но во всем, кроме чисто физического смысла слова, так и осталась непорочной. Неразбуженной.

– Как я устала, – прошептала она, глядя на пляшущие языки пламени.

Он ничего не ответил.

– Знаешь, я действительно была против войны. Она просто приводила меня в бешенство. Я смотрела телевизионные репортажи из Вьетнама, и мне становилось тошно. Я принимала участие во всех акциях, которые только проходили: в маршах протеста, митингах, демонстрациях. Конечно, может быть, я была лишь визжащей девчонкой в толпе. Но, оглядываясь назад, мне кажется, это было самое стоящее, что я сделала в жизни. А все остальное… все остальное – лишь бездумно растраченное время.

– Ну, не так уж долго ты живешь на свете, – тихо произнес Джоул. – Тебе ведь только двадцать.

– Скоро мой день рождения, – вспомнила Иден.

– Через три недели.

– Двадцать один год, – задумчиво проговорила она. – А ты устроишь мне праздничный ужин?

– К тому времени тебя, вероятно, уже здесь не будет. Иден никак не отреагировала на последние слова Джоула, а осторожно положив руку на то место, где у него было ранение, спросила:

– Вьетнам, каким ты его увидел?

– Я на эту тему не хочу говорить, – через силу произнес он.

– Даже со мной?

– А почему ты должна быть исключением?

– Ну-у, ты же сказал, что я драгоценная. – Ее пальчики слегка надавили на его шрам. – Где ты это заработал?

– Нарвался на засаду.

– Тяжело пришлось?

– Меня отправили домой.

– Ну расскажи мне о войне. Пожалуйста.

– А чего рассказывать-то? Ты все видела по телевизору.

– И все действительно так и было: горящие деревни, море крови?

– Да, – неохотно буркнул он.

– Джоул… может, тебе было бы легче, если бы ты выговорился.

– Зато тебе не было бы легче, если бы ты услышала все это.

– Что же они там с тобой сделали?

– Они растоптали мою душу, – сквозь зубы зло сказал он.

– Ну ладно, не буду заставлять тебя вспоминать войну. – Иден убрала руку со шрама и, неожиданно засмеявшись, села на Джоула верхом, уперевшись локтями в его широкую грудь. Она игриво посмотрела на него. – Эй! Не кажется ли все это тебе странным? Я имею в виду то, что с нами происходит. Еще совсем недавно я до смерти боялась тебя. А теперь ты только посмотри, что с нами стало!

– Я сам не ожидал, что все так получится, – признался Джоул, очарованный ее улыбкой. – Просто бред какой-то.

– Ну и что? Что случилось, то случилось. И я больше не твоя пленница. Я гостья этого дома.

– С той лишь разницей, что не можешь отсюда уехать.

– А кто сказал, что я хочу уехать? – Она наклонилась и коснулась губами его щеки. – Может, мне понравилось быть похищенной. – Ее теплое дыхание приятно ласкало его кожу. Казалось, она была легче перышка. – Здесь мое убежище. В нем мне нечего… бояться. И ты теперь за меня в ответе. Я принадлежу тебе.

– Ты не принадлежишь мне, Иден, – хрипловато проговорил он.

– А могла бы, – прошептала она, затем пристально посмотрела ему в глаза и снова поцеловала, на этот раз в другую щеку. У нее были нежные, мягкие губы. Ее волосы ласково щекотали его лицо. – Ты ведь не дашь мне вернуться на порочный путь. Правда, Джоул?

– Иден…

Она принялась целовать его виски, его брови, его дрожащие веки. Ее губы были словно бархатные. – Ты такой замечательный, – чуть слышно шептала она. – Ты как утреннее солнце. И ты пришел в мою жизнь с особой целью. Чтобы спасти меня.

– Нет.

– Да. Да.

– Я себя-то не могу спасти, – с болью в голосе сказал Джоул.

– Я спасу тебя. Ты спасешь меня, а я спасу тебя. – Она взяла в ладони его лицо и поцеловала прямо в губы. Сладость этого поцелуя буквально раздавила Джоула. Он почувствовал, что она улыбается. – Усы щекочут. Надо бы заставить тебя их сбрить.

Он лежал, словно в трансе; сознание притупилось, и в то же время каждое нервное окончание его организма почти болезненно давало о себе знать. Он чувствовал, как ее язык касается его губ, осторожно протискивается ему в рот, скользит по деснам. Это был трепетный, пьянящий поцелуй, нежнее, чем любая ласка, которую ему доводилось испытывать в жизни, и в то же время в нем была такая сила, что Джоулу казалось, он мог столь же легко взять его душу, как Иден только что взяла в ладони его лицо. В доме воцарилась тишина, мертвая тишина бескрайней пустыни.

Иден слегка приподнялась и сверху вниз пристально посмотрела ему в глаза.

– Я заколдовываю тебя, – торжественно, растягивая слова, проговорила она. – Теперь ты уже не можешь от меня убежать.

– Ты такая красивая, – прошептал Джоул. – И с каждым днем становишься все прекраснее.

– Может, я и правда выздоравливаю. – Она задрала свою футболку и, взяв его руку, притянула ее к своей груди. Он нежно сжал упругий бугорок, чувствуя, как упирается в ладонь затвердевший сосок. Длинные ресницы Иден опустились, ее глаза закрылись. – Мне так хорошо, – чуть слышно пробормотала она. – А разве тебе не хорошо?

Джоул вдруг понял, что целует ее, целует страстно. Он не хотел делать этого, но его мозг был охвачен пламенем и уже не мог справляться с бушевавшими в нем чувствами.

Губы Иден были мягкими и влажными, ее теплый язычок жадно искал встречи с его языком. Она крепко прижалась к Джоулу, и он почувствовал, что ее тело дрожит от желания.

Его голодные руки неистово шарили по ребрам Иден, ласкали ее груди, ее заострившиеся соски. Это было волшебное тело – изящное, утонченное, нежное, грациозное. Каждая линия в нем казалась верхом совершенства.

Обвив Джоула руками за шею и полуприкрыв глаза, она что-то тихо шептала. Он был очарован ею, опьянен, словно напился воды из Леты и теперь погружался в сладостное забвение. Все вокруг стало несущественным, незначащим, кроме безграничного желания обладать этой девушкой. Никогда еще страсть не охватывала его настолько всецело, никогда еще он не чувствовал себя столь беспомощным перед своими эмоциями.

Они медленно соскользнули на пол и растянулись на ковре возле камина, в котором о чем-то тихо перешептывались язычки угасающего пламени. Ее кожа была нежной, как лепестки цветов, и пахла цветами. Она прижала его голову к своей груди. Ее соски словно превратились в два упругих центра вожделения. Восхищенный, Джоул целовал их. Иден задрожала и со стоном прошептала его имя.

Потом она слегка толкнула его, заставляя лечь на спину, и, стянув с него рубашку, отшвырнула ее в сторону. Она сверху вниз восторженно любовалась его телом, в ее зеленых глазах плясали огоньки пламени камина.

– Красивый, – прошептала Иден. – Какой же ты красивый. – Ее ладошки скользнули по его груди и сошлись у основания шеи, в том месте, где между ключицами образовывалась небольшая впадина. – Если бы я была скульптором, я бы тебя изваяла. Я бы выбрала для этого какой-нибудь золотистый камень, чтобы он был такого же цвета, как твоя кожа.

Джоул не мог произнести ни слова. До него начала доходить вся чудовищность того, что он сейчас делал. От стыда и чувства отвращения к себе его лицо залила краска.

А глаза Иден улыбались ему загадочной улыбкой.

– Когда ты меня похищал, ты ведь не думал, что все так получится, правда? – Ее пальцы пробежали по жестким волосам, покрывавшим грудь Джоула и узкой полоской уходившим к низу живота. – А мне кажется, что я ждала встречи с тобой всю жизнь, Джоул.

– Не надо. Мы не можем делать этого.

– Не можем? – С обворожительной грациозностью она легла рядом с ним и, все еще глядя ему в глаза, положила голову на его руку. – Но что нам мешает?

Джоул прижал ее к себе, изо всех сил стараясь подавить бушующую в нем страсть.

– Мы не можем, – с трудом выдавил он.

– Почему?

– Не можем.

– Тебя что, совесть заела? Ты ведь меня хочешь, разве нет?

– Да, хочу, – тяжело дыша, признался он. – Я никогда никого так не хотел, как хочу тебя.

– Тогда в чем дело? – Иден почти по-матерински притянула голову Джоула к своей груди и пододвинула сосок к его губам. – У меня уже все мокрое. Это так редко случается со мной.

– Прошу тебя, Иден. – На его лице отразилось страдание. – Я не могу. Не могу.

Она улыбнулась вымученной улыбкой. – Почему не можешь? Причина ведь не в твоем физическом состоянии. Я знаю это. Я чувствую, как твой член упирается в меня.

– Нет, – простонал он, отодвигаясь.

Иден обиженно вздохнула и, перевернувшись на спину, положила руки под голову. Красноватые отблески пламени камина играли на ее белой коже. Джоул изо всех сил старался взять себя в руки; он задыхался, словно ему не хватало кислорода. В глазах вдруг потемнело, и на какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание.

Когда он немного пришел в себя и взглянул на Иден, то увидел, что у нее по щекам текут слезы.

– Иден… – беспомощно пробормотал он.

– Только не извиняйся, – сказала она. – Это вполне логично, в полном соответствии со всем, что происходит в моей жизни.

– Иден, я не…

– Подумать только, дюжина мужиков трахала меня, когда я вовсе этого не хотела, а первый же парень, которого я по-настоящему захотела, отказался от меня.

– Иден..

– Стоило мне впервые в жизни почувствовать что-то действительно прекрасное, как все оказалось лишь миражом.

– Ты не понимаешь. Есть вещи, которые… ну, в общем, есть факторы, о существовании которых ты даже не подозреваешь.

– Так просветил бы меня, – раздраженно проговорила Иден, уставясь в потолок полными слез глазами.

– Придет день, и я все тебе расскажу. – Он нежно вытер ее мокрые щеки. – Обязательно расскажу. Но сейчас я этого еще не могу сделать.

Она закрыла глаза.

– Спать хочу.

Джоул осторожно поднял ее на руки.

– Я отнесу тебя в постель.

– Только не в подвал. Пожалуйста. Я хочу спать с тобой.

– Это невозможно, – тихо сказал он.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Я себе не доверяю.

Он отнес безвольно обмякшую у него на руках Иден вниз и уложил ее в узкую железную кровать. Она посмотрела на него чистыми, по-детски наивными глазами.

– А ты еще когда-нибудь разрешишь мне погулять?

– Да.

– Когда?

– Завтра.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Прежде чем подняться наверх, он выключил в ее каморке свет.

Когда Джоул принес завтрак, она спала мертвым сном. Черные волосы рассыпались по подушке. Оставив поднос с едой возле кровати, он тихо вышел и направился в свой сарай-студию, где с безумной энергией окунулся в работу над мраморной скульптурой.

Его замысел уже начал обретать реальные формы в камне: хрупкая женская фигурка, в отчаянном порыве из последних сил упирающаяся тонкими руками в стену. Движения Джоула были быстрыми, точными, доведенными до автоматизма. К сожалению, он даже не позаботился о том, чтобы надеть защитные очки, и теперь вынужден был лишь чертыхаться, когда мраморные осколки попадали ему в глаза. Но он все равно продолжал исступленно работать, до тех пор пока его руки не опустились от страшной усталости. Наконец он оторвался от своего творения, умылся и пошел готовить Иден обед.

Когда Джоул спустился к ней в подвал, она встретила его недовольным взглядом.

– Ты где был?

– Работал.

– Мне очень скучно без тебя. Я проснулась и обнаружила, что ты приходил сюда и ушел. – Иден встала и, обняв его за талию, подставила губы для поцелуя. Не зная, как отреагировать, он неловко поцеловал ее. Она прильнула к нему, будто кошка. – Не делай так больше.

– Ты так крепко спала. Мне было жаль тебя будить. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

– Ну и хорошо. – Джоул осторожно отстранил ее от себя. – Поешь.

Иден села на кровать и взглянула на остывающий на подносе обед, затем спросила:

– Можно мне выйти отсюда? Он покачал головой.

– Нет.

У него разрывалось сердце при виде ее разочарования.

– Ну пожалуйста, Джоул.

Джоул собирался сказать, что больше не позволит ей выходить из дома, но это было выше его сил.

– Позже, – произнес он. – Когда стемнеет. Сейчас еще день. Кто-нибудь может увидеть тебя.

– Ты серьезно? – обрадовалась Иден. Джоул кивнул.

– Мы могли бы снова вместе поесть, – предложила она. – Я бы приготовила ужин для нас двоих. Я неплохо готовлю. Разрешишь?

– Готовь, если тебе так хочется.

– Да, мне очень хочется, – улыбнулась Иден. Она стала есть с таким аппетитом, какого он никогда у нее не замечал. Ее пищу все еще составляли главным образом фрукты, сыр и хлеб. С жадностью заглатывая все это, Иден не переставая болтала о впечатлениях предыдущего дня, о буре в пустыне, о его скульптурах и о том, что она ощутила, снова оказавшись на воле.

Джоул молча смотрел на нее, удивляясь произошедшей в ней перемене. Казалось, здоровье и жизненные силы вливаются в нее буквально на глазах; от ее изможденного вида не осталось и следа. Она набрала в весе, исчезла куда-то ее бледность. Все это было похоже на чудесное преображение, которое случается с пустыней, может быть, раз десять в столетие, когда вдруг начинают идти дожди и бесплодная, истощенная земля неожиданно до самого горизонта покрывается ослепительными алыми маками, одуванчиками и клевером; и там, где был лишь раскаленный песок, расцветает сад, и то, что было мертво, наполняется жизнью.

Какой же она стала красивой! У Джоула даже запершило в горле. Она была, словно бабочка, которую он поймал и теперь страстно желал отпустить на свободу.

Но как? Как он мог ее отпустить?

 

Октябрь, 1973

Коста-Брава

Де Кордоба снес чемоданы вниз по мраморной лестнице к «ягуару». Помогать ему было некому, так как Мерседес отпустила всю прислугу на уик-энд. Если не считать стоявшего у ворот охранника, поместье выглядело обезлюдевшим и молчаливым, притихшим в ожидании отъезда старых и приезда новых хозяев.

Превозмогая боль в спине, он погрузил чемоданы в багажник, затем выпрямился и замер, подставив лицо ласковому утреннему солнцу и любуясь великолепным особняком, который до недавнего времени принадлежал Мерседес Эдуард. Ряды белых колонн и высокий стеклянный купол, казалось, сияли в спокойном свете начинающегося дня. Растущие вокруг дома деревья начинали одеваться в осенний наряд: тускнеющая зелень листвы уже сменялась золотыми и красновато-коричневыми тонами. Сейчас поместье выглядело красивым, как никогда, отметил про себя полковник. Очаровательное место. Прямо-таки Занаду.

Он подумал о девушке, которую никогда не видел и ради которой Мерседес пожертвовала всем, что у нее было. Поймет ли она? Сможет ли когда-нибудь осознать, что сделала для нее мать?

Женщины не выходили. В эти минуты они где-то в доме прощались друг с другом. В Барселону Майя не поедет. Мерседес запретила ей это.

Де Кордоба мог лишь представить себе, какие чувства испытывает сейчас ее истерзанное сердце. Ей приходилось справляться не только со страшными переживаниями за Иден и утратой всего своего имущества, но и с крушением нежной дружбы, которая – он это точно знал – была настоящей и крепкой. Столько горя навалилось на нее со всех сторон! Но, как всегда, ее стойкость вызывала у полковника граничащее с благоговением восхищение.

И она победила, в чем они никогда и не сомневались.

До приезда Иден де Кордоба будет рядом с Мерседес в отеле «Палас» в Барселоне. А Майя возвращалась в Севилью, к своей матери. Скоро должна была подъехать машина, чтобы отвезти ее в аэропорт. Едва ли, размышлял полковник, она когда-нибудь снова увидит Мерседес. Раз уж та что-то решила – назад дороги нет. И Майя знает это.

Он услышал шуршание шин по гравию и обернулся. Возле «ягуара» остановилось такси. Из него вышел водитель.

– Машина до аэропорта. Для сеньориты Дюран.

– Она будет с минуты на минуту, – сказал де Кордоба.

Таксист, сунув руки в карманы брюк, уставился на дом.

– Ничего себе особнячок, а? Умеют же некоторые жить.

– Да, – кивнул де Кордоба. – Некоторые жить умеют.

Насвистывая что-то себе под нос и бесцельно поддевая носком ботинка камешки, таксист принялся прогуливаться взад-вперед по дорожке.

Наконец дверь открылась, и на пороге дома показалась Майя. На ней был безупречно сидевший строгий костюм с золотыми пуговицами. Но ее лицо изменилось до неузнаваемости. Она была бледной как полотно и сдерживала себя лишь неимоверным усилием воли. Глаза красные от слез. Де Кордоба поспешил к ней, чтобы помочь спуститься по ступенькам. Он почувствовал, что всю ее бьет дрожь.

– Спасибо, – прошептала Майя. Она дотронулась до его руки. Ее ладонь была холодна как лед.

Водитель такси открыл дверцу. Майя повернулась к полковнику, но была не в силах что-либо сказать. Такое выражение лица, как у нее, ему доводилось видеть и раньше – у осужденных и обреченных на смерть.

– Я сделаю все, что смогу, – мягко произнес он.

– Спасибо, – снова прошептала она, продолжая неподвижно стоять на месте, словно ноги отказывались слушаться ее.

Де Кордоба поцеловал ее в щеку, усадил в машину и захлопнул дверцу. Махнув на прощание, таксист сел за руль.

Полковник отступил в сторону. Когда автомобиль развернулся, он вновь увидел Майю. Она сидела, закрыв лицо руками.

Мерседес вышла из дома четверть часа спустя. Как и Майя, она была великолепно одета и казалась спокойной, но ее веки припухли, а движения были необычайно скованные и неуверенные. Она закрыла дверь на ключ и подошла к машине.

– Вы готовы? – спросил де Кордоба. Мерседес кивнула. Когда они ехали по кипарисовой аллее, она даже не оглянулась. Остановившись возле ворот, они отдали ключи консьержу и выехали на дорогу.

Полковник вел автомобиль молча, ожидая, когда Мерседес первой нарушит тишину. Но она не проронила ни слова до тех пор, пока они не выехали на Барселонское шоссе.

– На следующей неделе Иден исполняется двадцать один год, – наконец сказала Мерседес.

– Надеюсь, это принесет ей удачу.

– Чего он ждет?

– Не знаю.

– Такое поведение нормально?

– Пожалуй, нет, – неуверенно проговорил де Кордоба.

Она посмотрела на него.

– Уже в течение двух недель в «Нью-Йорк таймс» ежедневно печатают наше объявление. Он наверняка видел его и знает, что я собрала для него деньги. Почему же он не откликается?

– Возможно, это последняя издевка над вами. Последний, так сказать, поворот ножа.

– А что, если он теперь убьет ее? Теперь, когда я разорена.

– Нет, – решительно заявил полковник. – Ему нужны ваши деньги. И вы еще не разорены. Десять миллионов долларов наличными делают вас очень состоятельной женщиной, Мерседес.

– По сравнению с тем, что я имела…

– Но об этом ему ничего не известно. Вероятно, он просто ждет, чтобы убедиться, что его не собираются надуть.

– В этом он никак не может быть уверен. Так же, как и я не могу быть уверена, что он вернет мне Иден. – Деревья по обеим сторонам шоссе были изумительно красивы; их багряная листва, казалось, полыхала огнем в лучах осеннего солнца. – Уже октябрь, – глядя в окно автомобиля, продолжила Мерседес. – Иден находится у него в руках больше двух месяцев.

– Но она жива.

– Она была жива несколько недель назад, когда звонила мне. Теперь, может быть, она уже мертва.

– Вы сказали, ее голос показался вам больным.

– У нее был ужасный голос, но все же это была она.

– Мы сделали все, что он от нас требовал. В полицию не обращались. Деньги собрали полностью.

Мы во всем идем ему на уступки. У него нет причины заставлять Иден страдать.

– В Италии был случай, – с трудом проговорила Мерседес, – когда похитители взяли деньги, а заложника так и не вернули.

– Да, – кивнул де Кордоба. – Было такое дело. Но это случается крайне редко. Если бы похитители чаще убивали находящихся у них заложников, родственники несчастных гораздо реже соглашались бы платить выкуп. То есть это привело бы к обратным результатам. Вы же сами читали подборку документов на эту тему и знаете, что в подавляющем большинстве случаев жертвы киднэппинга возвращаются целыми и невредимыми. Думаю, все будет хорошо, даже если он какое-то время поиграет с нами в кошки-мышки.

– Но у меня и самой есть когти, – кипя от злости, сказала Мерседес.

– Мы должны прежде всего сохранять спокойствие, – мягко произнес полковник. – Это самое трудное. Но потерпите, конец уже виден.

– Может быть, в отеле нас ждет какое-нибудь известие от него, – с надеждой в голосе проговорила она.

Дорога до Барселоны заняла два часа. Еще не было и двенадцати, когда они уже регистрировались в отеле «Палас», фасадом выходящим на Каталонскую площадь. Это было элегантное старинное здание, выкрашенное белоснежной краской, с желтыми парусиновыми козырьками над балконами.

Никакого послания для них здесь не оказалось.

Номер де Кордобы располагался по соседству с апартаментами Мерседес. Он был красивым и очень удобным, с лепными потолками и старомодной мебелью. Полковник бросил взгляд на телефон. Начиная с этого дня в объявлениях в «Нью-Йорк таймс» будут печатать его новый номер.

Он открыл стеклянную дверь и вышел на балкон. Внизу царил хаос оживленного перекрестка.

Завтра будет шестнадцатый день, с тех пор как они стали давать объявления в газете. «Куплю замок в Испании. За любую сумму. Деньги имеются. Пожалуйста, позвоните».

И все равно никакого ответа. Такое развитие ситуации начинало его тревожить. Он представить себе не мог, в чем была причина задержки.

Де Кордоба вспомнил о Майе Дюран. В течение четырех лет она всем сердцем любила Мерседес. И вот теперь этой любви настал конец. Сможет ли Майя, как предсказывала Мерседес, когда-нибудь выйти замуж и обзавестись семьей – в этом он сильно сомневался. Тем, кому выпало в жизни любить Мерседес, криво улыбаясь, печально размышлял полковник, редко удавалось оправиться. Он не забыл, как однажды она сказала ему: «Все, кто когда-либо были мне небезразличны, в конце концов погибали».

Тусон

Джоул задумчиво уставился на лежащую на столе газету. В ней снова было помещено объявление. Правда, на этот раз оно оказалось слегка измененным: появился новый номер телефона и добавилась строчка: «Готовы немедленно заключить сделку. Пожалуйста, сразу позвоните». В этой приписке чувствовалось отчаяние.

Он медленно поднял голову и посмотрел на веранду, где, положив на колени книгу, в старинном кресле-качалке из гнутого дерева сидела Иден. Но она не читала, а, как показалось Джоулу, устремила взгляд куда-то в даль пустыни или, возможно, просто спала. Легкий полуденный бриз покачивал ее длинные черные волосы. На ней были хлопчатобумажная юбка и белая безрукавка, купленная им для нее в Тусоне. Как всегда, у Джоула заныло сердце при виде ее изящной фигурки и совершенных линий шеи и рук. Он даже не надеялся, что ему когда-нибудь удастся передать в камне столь естественные, столь чистые и безупречные линии, как эти.

«Что же мне делать?» – в который уже раз в течение последних двух недель спрашивал себя Джоул. И в который уже раз не находил ответа на свой вопрос.

Он встал и подошел к Иден. Она подняла на него глаза, согревая ему душу своим теплым, спокойным взглядом. С тех пор как он стал разрешать ей выходить из дома днем, кожа Иден приобрела золотистый оттенок, что выгодно подчеркивало красоту ее изумительных зеленых глаз. Это был своего рода последний штрих процесса ее окончательного выздоровления, превративший ее из болезненного ребенка в прекрасную молодую женщину, которой всего через неделю должен был исполниться двадцать один год. Шею Иден украшало подаренное Джоулом отделанное бирюзой серебряное ожерелье. Он присел возле нее.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально. А ты?

– Чудесно. – Она улыбнулась. – Кажется, становится прохладнее.

– Приближается зима.

Она лениво потянулась.

– А что, зимой здесь будет так же красиво, как и летом?

– Гораздо красивее, – пообещал Джоул.

– У меня такое ощущение, будто каждая клеточка моего тела расслабилась и отдыхает.

– Ты хорошо выглядишь, – заметил он. – Просто не узнать.

Привычным жестом она задрала юбку и оглядела свои стройные загорелые бедра.

– Смотри, все уже зажило.

Джоул кивнул. На месте страшных следов от уколов остались лишь едва заметные пятнышки. Ее кожа была гладкой, как атлас. Приподняв одну ногу, Иден кончиком пальца провела по исчезающим шрамам. Джоул смущенно пробежал взглядом по ее ляжкам, затем быстро отвел глаза.

– Крепкие у меня бедра, правда? – как бы между прочим произнесла Иден. – Это оттого, что я занималась верховой ездой. Интересно, как там сейчас Монако? Бедняга… Наверное, на нем уже несколько месяцев никто не ездил. Я почти совсем позабыла, что значит сидеть в седле. – Она присматривалась к крохотным пятнышкам на лодыжках. – Они никогда полностью не исчезнут. Как думаешь?

– Может, и исчезнут.

Иден покачала головой.

– Не-а. От этого уже не избавиться. Такое остается с тобой навсегда. Просто оно затаилось и ждет.

– Ты что, все еще думаешь об этом?

Иден опустила юбку и разгладила ее у себя на коленях.

– Да, я думаю об этом. Конечно, не каждые пять минут, как сначала, но, пожалуй, каждый час.

– Каждый час?

– Ты даже не представляешь себе, какой это прогресс. Сомневаюсь, что когда-нибудь я смогу совсем забыть о наркотиках. И не думай, что я хочу этого. Но мне кажется, что, пока я помню об этом и о том, что мне пришлось пережить, я в безопасности. Понимаешь, что я имею в виду? Если ты не уверен в себе, ты осторожен. Но стоит тебе забыться, решить, что тебе ничто не угрожает, и ты получаешь удар по морде.

– И все же когда-нибудь ты должна будешь поверить в себя, – сказал Джоул.

– Да, – согласилась Иден. – Здесь это легко. Здесь мне не о чем беспокоиться. Между мной и этим злым и страшным драконом стоишь ты. – Она протянула ему руку. Он сжал в ладони ее тонкие холодные пальцы. Она улыбнулась ему, глядя на него чистыми, полными счастья глазами. – Эй, а ты собираешься сегодня работать?

– Да. Я просто задержался, читая газету.

– Тогда пошли!

Держась за руки, они отправились в сарай. Удобно примостившись на своем обычном месте – в старом плетеном кресле, – Иден раскрыла книгу. Она склонилась над романом, однако, берясь за инструменты, Джоул чувствовал на себе ее пристальный взгляд. И, как ни поглощен он был работой, ему ни на секунду не удавалось забыть о ее присутствии.

А началось с того, что Джоул стал позволять Иден выходить по ночам из дома. Затем он разрешил ей проводить на улице часть дня. И наконец вообще перестал запирать ее.

И вот уже в течение десяти дней ее каморка в подвале оставалась пустой. Теперь Иден возвращалась туда, только когда Джоулу надо было уехать из дома. Тогда, на случай, если кто-нибудь придет, он прятал ее там. Однако так и не мог заставить себя повернуть ключ в замке, ибо чувствовал, что это разорвало бы ту тонкую, но такую дорогую его сердцу нить, что связывала теперь их друг с другом.

Все остальное время Иден была вольна ходить повсюду в доме и по окружающему его участку. Спала она в свободной комнате на втором этаже, в которую постоянно приносила всевозможные необычные симпатичные вещицы, попадавшиеся ей на глаза во время прогулок по пустыне: камешки, причудливой формы ветки, растения, какие-то глиняные осколки.

Это называлось «домашним арестом».

Сначала Джоул боялся, что вновь обретенная свобода сделает ее более раздражительной, что она лишь еще сильнее станет тяготиться своим положением. Но ничего такого не происходило. Напротив, Иден все больше успокаивалась.

Разумеется, разрешая ей покидать дом, он страшно рисковал. Однако она заботилась о том, чтобы ее никто не увидел, не меньше, чем он сам, и при малейшем признаке приближения к ранчо посторонних добровольно пряталась с поспешностью пугливого пустынного зверька.

«Какое-то безумие, – рассуждал Джоул. – Кто же все-таки здесь заключенный, а кто тюремщик?»

Но он чувствовал, что ее присутствие наполнило его жизнь светом. Он чувствовал, что любит ее.

Как правило, каждое утро Иден проводила, устроившись на террасе в своем кресле и положив на колени книгу. Она просто радовалась жизни, радовалась солнцу и тишине. Она любила подолгу наблюдать за Джоулом и повсюду следовала за ним по пятам.

Он принялся за дело. Его движения были, как всегда, уверенными и мощными. Работа над скульптурой уже подходила к концу. Как и большинство наиболее удачных его творений, эта скульптура, казалось, выглядела больше, чем мраморная глыба, из которой она была вырезана.

После двух часов напряженного труда мокрый от пота Джоул вышел из сарая и, сунув голову под кран, некоторое время неподвижно стоял под струей холодной воды. Затем вернулся и стал разглядывать свою работу. К нему подошла Иден и встала рядом.

Скульптура отличалась необычным динамизмом. Она несла в себе громадный заряд энергии, ощущение нечеловеческого страдания и, одновременно, торжества победы. Джоул почувствовал удовлетворение от эффекта, рожденного контрастом между идеально гладким телом изображенной женщины и стиснувшим ее грубым, корявым камнем. Джоул продолжал стоять, упиваясь своим творением.

– Это великолепно, – восторженно проговорила Иден. Она давно уже поняла, что эту скульптуру Джоул создал, вдохновленный ее образом. – Жаль, что у меня нет и малой части той силы, которой ты меня наделил. – Она взяла его за руку и нежно поцеловала его загрубевшие пальцы. – Ты великий мастер, Джоул. Это изумительное творение. Что ты собираешься с ним делать?

– Оно принадлежит тебе, – сказал он.

С минуту Иден молчала, затем тихо произнесла:

– Я была уверена, что ты это скажешь. – Она знала, что слишком явные проявления чувств смущают Джоула, но все же обвила руками его шею и притянула к себе. – Я тебя обожаю, – прошептала она. – Спасибо тебе, Джоул. – И она впилась в него своими влажными и нежными губами.

В порыве страсти Джоул стиснул ее в своих объятиях.

Никогда еще не оказывался он в столь странной ситуации. Воистину он переживал самый необычный период своей и без того необычной жизни.

Потом, как не раз уже делал прежде, он заставил себя отстраниться от нее и отрешенным голосом произнес:

– Пойдем-ка обедать.

Пока Джоул мылся, Иден, мурлыкая себе под нос песенку, готовила обед. Вообще-то поварихой она была никудышной и умела готовить только простейшие блюда, но он никогда не жаловался и, казалось, с аппетитом ел ее стряпню.

Исполнение самых простых, земных обязанностей доставляло Иден несказанное удовольствие. И то, что он разрешал ей заниматься домашними делами, она воспринимала как величайшую привилегию. Джоул дал ей возможность почувствовать себя хозяйкой дома. Когда-то мысль о том, чтобы стать хозяйкой дома, заставила бы ее пренебрежительно скривить губы. Теперь же она наполняла ее тихой радостью. Смотреть, как он ест приготовленную ею пищу, приводить дом в порядок, стирать белье и развешивать его на солнышке, делать другую текущую работу – все это стало вдруг таким же существенным, как смена столетий в мировой истории.

После штормов, которые изрядно потрепали корабль ее жизни, этот земной рай сделался для Иден бесконечно дорогим. Она и думать не хотела о существовании вне этого дома и этого сада посреди пустыни. Она намеренно гнала от себя подобные мысли и наслаждалась обретенным душевным покоем, жадно впитывая его, как впитывают могучие сагуаро дождевую воду, наполняющую их иссушенные летним зноем стволы живительным соком. И скоро в предвечерних сумерках на них начнут распускаться белые лепестки душистых цветов. А потом созреют сладкие алые плоды… Иден почувствовала на себе его взгляд и улыбнулась.

– Я знаю, ты на меня смотришь, – сказала она.

– А ты прибавляешь в весе.

– Что, становлюсь слишком жирной?

– Ты само совершенство.

До глубины души тронутая комплиментом, Иден порывисто обернулась, однако, поняв по его лицу, что он сожалеет о вырвавшихся у него словах, воздержалась от комментариев.

– Я так хорошо себя чувствую. Никогда в жизни не чувствовала себя такой здоровой. Даже до того как начала ширяться. Это будто… – Она осеклась, уставившись на опускающееся за окном облачко пыли. – Джоул, – с тревогой в голосе проговорила она, – кто-то приехал.

Он выглянул в окно. Его лицо мгновенно сделалось напряженным. Однако желтый спортивный автомобиль уже остановился возле крыльца. Из него вышла белокурая женщина, и, прежде чем Джоул и Иден успели что-либо предпринять, она распахнула дверь и перешагнула порог дома. Гостья была одета в узкие хлопчатобумажные брюки, заправленные в украшенные причудливым орнаментом сапожки, наполовину расстегнутую блузку, поверх которой был повязан шарфик, и ковбойскую шляпу. Увидя Иден, она от неожиданности раскрыла рот и даже сняла солнцезащитные очки, чтобы получше рассмотреть незнакомку. Все еще держа в руке нож, Иден стояла, не шевелясь, словно ноги ее приросли к полу. Затем женщина улыбнулась и повернулась к Джоулу.

– Привет, Джоул. Как делишки?

Иден украдкой взглянула на Джоула. Он побледнел и весь напрягся. Между тем блондинка как ни в чем не бывало подошла к нему и чмокнула в щеку.

– Я вам помешала? – весело прощебетала она, не обращая внимания на неловкое молчание.

– Мы собирались обедать, – сказал Джоул.

– Что ж, не обращайте на меня внимания. – Она сняла шляпу, тряхнула копной своих светлых, с платиновым оттенком, волос и подошла к Иден посмотреть, что та готовит. – Да не надо так бояться меня, дорогуша. Не съем я твой обед. И тебя тоже не съем. – Блондинка сладко улыбалась, но у Иден от ее улыбки почему-то сжалось сердце и все внутри похолодело. На шее незваной гостьи Иден заметила золотую цепочку с именным кулоном – Лила, – сверкавшим в складке ее полных грудей. – Как тебя зовут, дорогуша?

– Иден, – пересохшими губами пролепетала девушка.

– Очень милое имечко, – произнесла Лила своим аризонским говором. – Ну, а мое имя ты и сама видишь, верно?

– Верно.

Она медленно обошла вокруг Иден, холодными голубыми глазами обследуя каждый дюйм ее тела – от босых ног до шеи, на которую было надето бирюзовое ожерелье.

– Так, значит, это и есть твоя маленькая скво? А у тебя, оказывается, лучше вкус, чем я думала. Она очаровашка.

– Лила, – тихо сказал Джоул, – я уже дважды говорил тебе, что не желаю тебя здесь видеть. Ты что, не понимаешь?

– Но, как я уже тебе говорила, ты меня восхищаешь. Я просто не могу не приезжать сюда. – Лила одарила его нежной улыбкой. – И меня не так-то легко обидеть. – Она снова повернулась к Иден. – Откуда ты, дорогуша? С востока?

– Из Калифорнии.

– А, ну да. Я сама могла бы догадаться. Тебе не хватает только цветка в волосах. Из Сан-Франциско?

– Из Лос-Анджелеса.

– Г-м-м. – Она окунула палец в салат, который приготовила Иден, и облизала его густо напомаженными губами. – Сколько тебе лет, дорогуша?

– Двадцать.

Лила приподняла одну бровь и ленивой походкой прошлась по дому, с интересом оглядывая все вокруг. Джоул и Иден молча стояли на месте. Сделав полный круг, она снова остановилась перед ними.

– У тебя красивый дом, Джоул, – взмахнув шляпой, сказала Лила. – Я знала, что он будет именно таким. Ты образцовый хозяин. Каждая вещь лежит на своем месте. Необычное качество для мужчины. Или это заслуга твоей подружки?

– Уходи отсюда, Лила, – натянуто проговорил Джоул.

Все еще улыбаясь, Лила перевела взгляд с него на Иден.

– Здесь что-то не так. Я права?

– Все замечательно.

– Нет, что-то не так. У меня чутье на такие вещи. Чем-то здесь попахивает. И причина, думаю, в тебе. – Она внимательно посмотрела Иден в глаза. – Ты почему-то скрываешься. Почему, хотела бы я знать? Может, ты несовершеннолетняя? Тебя разыскивает папочка?

Стиснув зубы, Джоул подался вперед.

– Я не собираюсь дважды просить тебя убраться отсюда…

– У тебя, Джоул, всегда была репутация необщительного человека. Но с ее приходом ты превратился в настоящего отшельника. Ты уже совсем нигде не показываешься. И терпеть не можешь, когда кто-нибудь приезжает к тебе. Очевидно, ты боишься, что ее увидят. Так кто же она?

– Она просто моя подружка, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– А почему тогда ты ее прячешь? В чем дело? Ты что, дорогуша, находишься в бегах? У тебя неприятности с полицией? Это связано с наркотиками?

Джоул увидел, как краска отхлынула от лица Иден.

– Убирайся вон, Лила! – в бешенстве заорал он.

– Такой мужчина, как ты… – мягко сказала Лила. – И эта малышка… Какая-то ерунда получается, Джоул-малыш. Ты достоин лучшего. Гораздо лучшего.

Чувствуя, как начинают дрожать ноги, Джоул шагнул к Лиле и схватил ее за руку. Вскрикнув от боли, она попыталась вырваться, но он был явно сильнее.

Грубо подтащив ее к двери, он выволок девушку на крыльцо и толкнул вниз по ступенькам.

Джоул вовсе не хотел обойтись с ней чересчур жестоко, но бушевавшая в нем ярость заставила его потерять контроль над собой. Лила упала и, скатившись по деревянным ступеням, растянулась в пыли. Он тотчас пожалел о случившемся, однако не сдвинулся с места, чтобы помочь ей встать.

Лила медленно поднялась, отряхивая с себя пыль, затем смерила его ледяным взглядом.

– Это дорого тебе обойдется, Джоул-малыш. Ты мне за это еще заплатишь, – сквозь зубы процедила она и, не оглядываясь, пошла к своему «феррари».

Барселона

Зазвонил телефон.

Первой к нему подбежала Мерседес и сняла трубку.

– Да? Да, соедините. Побыстрей. – Она посмотрела на де Кордобу. – Это из Америки.

Он взглянул на ее хрупкую элегантную фигуру в импозантном костюме, на изящную руку, прижимавшую к уху телефонную трубку.

Однако, как только ее соединили со звонившим, полковник понял, что это был не тот человек, который похитил Иден. Лицо Мерседес как-то сразу осунулось, сделалось безразличным. Она говорила довольно долго, отвечая главным образом односложными словами. Наконец она попрощалась и положила трубку.

– Кто это? – спросил де Кордоба.

– Адвокат Доминика. У него приступ. Его поместили в больницу.

– О, простите. Сердце?

– Нет, – устало сказала Мерседес. – Психический срыв. В собственном доме напал на девчонку. Какую-то малолетнюю проститутку. Сейчас он в психиатрической больнице в Лос-Анджелесе. Ему пришлось лечь туда, чтобы избежать судебного преследования.

Де Кордоба был потрясен.

– А раньше с ним уже случались подобные вещи?

– Доминик – кокаинист. Он всегда был неравнодушен к товару, которым торговал. Годы употребления кокаина не могли не привести к психическому расстройству. Я всегда знала, что однажды это произойдет. В подобном заведении умерла и его мать. И он жил в постоянном страхе, что кончит так же, как и она.

– Помоги ему Господь.

– Забавно, не правда ли, как все-таки неотвратима судьба? – Мерседес обернулась к нему. Никогда еще он не видел ее такой старой и изможденной. – Хоакин, – проговорила она, – почему он не звонит нам?

– Не знаю, – беспомощно развел руками полковник. – Просто ума не приложу.

Тусон

Рано утром, едва только взошло солнце, Джоул пришел в комнату Иден. Она безмятежно спала, осыпанная брызгами солнечного света; ее длинные ресницы двумя черными веерами покоились на щеках. Какое-то время он молча стоял и любовался ею, чувствуя, как от этой картины у него начинает учащенно биться сердце. Иден лежала, словно ребенок, подложив одну руку под щеку, а другую беспечно откинув в сторону.

«Беззащитная, – подумал Джоул. – Совершенно беззащитная».

Он присел рядом с ней на кровать и бережно погладил ее по волосам. Иден заворочалась; ее зеленые глаза открылись, и затуманенным взором она уставилась на него.

– С днем рождения, – сказал Джоул.

Ее губы стали медленно растягиваться в улыбке.

– Ой, и правда! Сегодня большой день, верно?

– Точно.

– Мне двадцать один. Совершеннолетие. – Она обняла его за шею и притянула к себе. – Извини, наверное, со сна у меня не очень-то свежее дыхание.

От нее пахло прелестно – молодой женщиной. Ее губы были мягкими и нежными. Она поцеловала его, и Джоул беспомощно закрыл глаза, чувствуя себя совершенно растерянным. А потом он ощутил, как ему в рот протиснулся ее теплый влажный язычок. Он попытался было сопротивляться, но сила воли оставила его. Руки Иден скользнули ему под рубашку и гладили его спину, разжигая в нем огонь страсти.

Джоулу все-таки удалось взять себя в руки. Он отстранился и чуть охрипшим голосом сказал:

– А у меня есть для тебя подарок.

– Я хочу тебя, – ласково проговорила Иден. – Подари мне себя.

Отвернувшись, Джоул постарался придать своему голосу максимум веселости:

– Давай-ка вставай! Не заставляй ее ждать.

– Ее? – В ней начало просыпаться любопытство. – Что ты имеешь в виду?

– Она возле дома. Пойди и посмотри.

Иден одним прыжком соскочила с кровати и стала натягивать на себя джинсы и футболку.

– Кроссовки надевать надо?

– Надень-ка лучше вот это. – Джоул протянул ей пару сапожек.

Ее глаза заблестели.

– О, Джоул. Не может быть.

– Что – не может быть? – невозмутимо произнес он. Иден начала лихорадочно надевать сапожки.

– Я просто сгораю от нетерпения! – воскликнула она и бросилась из комнаты. Через несколько секунд до него донесся ее восторженный крик.

Когда Джоул вышел на крыльцо, Иден стояла, обняв за шею великолепную лошадь и уткнув лицо в ее лоснящуюся гриву.

– О, Джоул! – со слезами в голосе повторяла она. – О, Джоул…

Он был словно пьяный, видя ее счастье.

– Ну как, нравится?

– О, Джоул, – снова прошептала Иден. – Это же чистокровная арабская лошадь. Она, должно быть, стоит целое состояние.

– Н-ну, я же знал, что от простой лошади ты станешь нос воротить.

Она обернулась к нему; по ее щекам текли слезы.

– Я люблю тебя. Джоул зарделся.

– На племенной ферме ей дали кличку Роксана. Но ты можешь звать ее, как хочешь.

Иден подошла и поцеловала его с такой страстью, что Джоул подумал, что она прокусила ему губу. Он отвязал от столба поводья и протянул ей.

– Что ж, забирайся.

Иден одним махом вспрыгнула в седло и вставила ноги в стремена. Она вся буквально светилась от удовольствия.

– Боже, как здорово! А какое изумительное седло!

– Мексиканское.

Она сверху вниз посмотрела на Джоула.

– Вот так мы встретились в первый раз. Помнишь?

– Помню, – сказал он.

Развернув кобылу, Иден легким галопом поскакала через двор. Прислонившись к столбу крыльца, Джоул с восторгом наблюдал за плавными, изящными движениями лошади, под шелковистой белой шерстью которой отчетливо вырисовывались аристократические мускулы; длинные стройные ноги казались непропорционально тонкими.

Иден была великолепной наездницей. У Джоула даже дух захватило от ее грациозности; казалось, она в одночасье преобразилась. Ее черные волосы гордо развевались у нее за спиной, хрупкое тело полностью слилось с телом лошади, легкое как перышко и в то же время полностью контролирующее стремительный бег могучего животного.

Она снова развернулась и, приподнявшись в седле, пустила лошадь в галоп. Затаив дыхание, Джоул смотрел, как она птицей проносится мимо него. Та шелковистая нить, что протянулась между ними, казалось, вдруг ожила и задрожала где-то внутри его души.

О Господи, а что, если она упадет…

Он с ужасом представил, как ломаются ее кости, как разрывается ее гладкая словно атлас кожа. Это видение отдалось в нем острой физической болью, его охватил страх; пальцы изо всех сил сжали деревянные перила крыльца. Он больше не мог видеть, как она рискует собой, и, отвернувшись, закрыл глаза.

В его голове гремел гром, завывал ветер, носились вихри пыли. И увидел я смерч, несущийся с севера, и огонь всепожирающий, и было вокруг того огня янтарное сияние, и внутри его тоже было сияние.

Наверное, прошла вечность, прежде чем он услышал ее голос:

– Да ты даже не смотрел!

Джоул медленно повернулся. Иден. Живая и здоровая. Отдуваясь от усталости, сияющая, она вытирала лоб. Белоснежная шерсть лошади стала влажной от пота.

– Ты не смотрел!

– Смотрел. – Он выдавил из себя улыбку. Его губы дрожали. – Будь осторожной. Прошу тебя.

– Смотри еще!

Она вновь развернулась, и послушное животное могучим прыжком оторвалось от земли и взмыло в воздух. Джоул, пожалуй, не удивился бы, если бы оно вдруг расправило крылья и полетело – вверх, в бездонное синее небо. Иден понеслась галопом, поднимая за собой облака пыли. Его снова охватил такой страх, что хотелось свернуться калачиком, закрыть глаза и завыть.

Джоул на чем свет стоит проклинал себя за то, что купил эту лошадь. Что он наделал! Дурак, дурак и еще раз дурак! Он сделал ей подарок, который может погубить ее!

Сквозь страшный шум в голове он услышал ее звонкий и чистый голос. Она звала его.

Неужели это и есть любовь? Эта ужасная связь, которая, кажется, способна раздробить твои кости и снять с тебя шкуру.

Иден, пресытившись галопом, стала переводить лошадь на шаг, когда к дому медленно подкатил автомобиль окружного полицейского управления.

Джоулу показалось, что чья-то невидимая рука стиснула его сердце. В голове мелькнула отчаянная мысль о спрятанной в чулане винтовке М-16. Но ноги словно приросли к земле. Он будто окаменел.

Джоул мысленно закричал ей: «Беги! Беги же отсюда!» Но она не услышала этого вопля его души и, остановив кобылу, принялась разглядывать приехавших.

Из автомобиля вышли два офицера. Один был средних лет, красномордый, с тяжелым подбородком, нависавшим над воротничком форменной рубашки. В руках он держал пластиковую папку с зажимом. Другой, молодой и черноволосый, стоял рядом с напарником, положив ладонь на рукоятку револьвера. Оба были в зеркальных солнцезащитных очках, в которых Джоул увидел четыре своих искаженных отражения.

– Всем привет! – широко улыбаясь, сказал красномордый полицейский. – Вы Джоул Элдрид Леннокс?

Джоул кивнул, чувствуя, как язык прилип к небу.

– Привет, Джоул. Мы из полицейского управления, офицеры Хэнрахан и Дэйли. – Он повел своим подбородком в сторону дома. – Неплохое у вас здесь жилище. И вид открывается красивый. Хорошее место для уединения. Я слышал, вы один из лучших художников нашего городка.

Джоул наконец обрел дар речи.

– Чем могу вам помочь?

– Да вот, наводим кое-какие справки.

– Какие еще справки?

– Относительно пропавших людей. – Полицейский перевел взгляд на Иден, все еще неподвижно сидевшую на белой арабской лошади в облаке медленно оседающей пыли. – А это кто?

Джоул сразу понял, кто навел на него легавых. Вовсе не Мерседес. Лила. Он облизал пересохшие губы.

– Так, одна подружка.

– Г-м-м. Она что, живет здесь с вами?

– Да.

– И давно?

– Пару месяцев.

– А имя у нее есть?

Джоул ничего не ответил. Офицер по-прежнему улыбался.

– Значит, нет имени? Вы зовете ее эй, ты?

– Мы вынуждены задать ей несколько вопросов, мистер Леннокс, – заговорил более молодой полицейский. – Будьте любезны, попросите ее подойти к нам.

– Она не совершала ничего плохого, – попытался протестовать Джоул, не узнавая собственный голос. – Она здесь просто оправляется от тяжелой болезни.

– Конечно, конечно. Мы вовсе не собираемся причинять ей никакого вреда. И все же нам необходимо с ней поговорить. – Он помахал Иден рукой и крикнул: – Эй, мисс! Пожалуйста, подойдите сюда!

Иден без колебаний направила свою лошадь к двум офицерам. Джоул наконец оторвался от перил крыльца и грозно сжал кулаки. Полицейские отступили на пару шагов назад, однако выражения их лиц нисколько не изменились, лишь руки обоих спокойно легли на рукоятки револьверов.

Джоул лихорадочно прокручивал в голове различные варианты. Несомненно, они были опытными полицейскими, но к агрессивности с его стороны, пожалуй, окажутся не готовыми. Сначала он мог бы напасть на толстяка, отобрать у него оружие и взять на мушку молодого, прежде чем он успеет выхватить свою пушку. Затем запереть их обоих в подвале, сесть в пикап и…

– Доброе утро. – Сидя в седле, Иден улыбнулась офицерам. – Что-нибудь не так?

– Ровным счетом ничего, мисс. – Казалось, красномордый никогда не перестанет скалиться. – Как я уже объяснил Джоулу, мы просто наводим кое-какие справки – обычная рутина. Мое имя Хэнрахан. А это Дэйли.

– Вам что, кто-то на нас «настучал»?

– Вовсе нет. Вы не будете возражать, если я осмелюсь спросить, как вас зовут?

– Ну что вы! Меня зовут Иден.

– Иден… А как дальше?

– Просто Иден.

Хэнрахан сделал пометку у себя в папке.

– Какая замечательная у вас лошадка.

– Это Джоул мне ее подарил. Сегодня мне исполнился двадцать один год.

– Что ж, поздравляю, Иден. Недурной подарочек вы получили, верно?

– Да-а, такого у меня еще не было.

– А позвольте узнать, вы из нашего штата?

– Нет, я из Лос-Анджелеса. – Она выглядела совершенно спокойной, ее голос звучал ровно и доброжелательно.

Зато Джоул чувствовал себя совсем паршиво – молодой полицейский глаз с него не спускал, продолжая держать руку на своем кольте.

– Надо полагать, и адрес у вас есть в Лос-Анджелесе?

– Н-ну, не вполне определенный…

– Не вполне определенный? Как это понимать?

– Видите ли, в последние годы я жила во многих местах.

Хэнрахан принялся просматривать подшитые в папке бумаги.

– А какое-нибудь удостоверение личности у вас имеется, Иден?

– Не-а. – Она обезоруживающе улыбнулась. – Там у вас информация о лицах, находящихся в розыске, я угадала?

– Точно. – Хэнрахан кивнул.

– Так вот, меня там нет, офицер. Я ни от кого не скрываюсь.

– Я этого и не говорил.

– И никто меня не ищет.

– Ну, подобное утверждение, – усмехнулся он, – представляется мне весьма спорным. Послушайте, Иден, если это вас не слишком затруднит, нам бы хотелось, чтобы вы поехали с нами в полицейское управление – поможете нам снять кое-какие вопросы.

– Вы что, арестуете меня? – хмурясь, спросила Иден.

– Вовсе нет. Просто просим оказать нам помощь.

– Я не желаю никуда ехать.

– Все было бы гораздо проще, если бы вы держались с нами более открыто. Например, назвали свое полное имя и адрес.

– Мы ведь можем вернуться сюда и с ордером на арест, – вмешался молодой полицейский, – и тогда вам придется поехать с нами уже в наручниках.

Джоул снова рванулся вперед, изо всех сил сжав кулаки.

– Стоять на месте! – рявкнул на него полицейский, вытаскивая из кобуры револьвер. – Еще одно движение, мистер, и я могу неправильно истолковать ваши действия.

– Успокойся, Дэйли, – мягко сказал своему напарнику Хэнрахан.

– Он всего лишь пытается меня защитить, – вступилась за Джоула Иден.

– От кого?

Ее выдержка вызывала восхищение.

– Вы хотите знать, кто я и что здесь делаю, так?

– Совершенно верно, – с готовностью подтвердил Хэнрахан.

– О'кей, – со вздохом проговорила Иден, – я вам все расскажу. Я наркоманка.

Выражение лица Хэнрахана несколько изменилось.

– Это правда? – недоверчиво протянул он.

– Да. Или, вернее, я была наркоманкой, до тех пор пока не встретила Джоула. Мы полюбили друг друга… И он помогает мне отвыкать от героина. Поэтому он и привез меня сюда. Мне ведь сейчас нужен покой. Уединенность. Вы не находите, что это место идеально подходит?

– И вы прошли через ломку?

Иден кивнула.

– Джоул помог мне. Без его поддержки я бы никогда не пережила этот кошмар. И вот в течение уже двух месяцев я ни разу не ширнулась.

– Что-то у вас на руках не видно следов от уколов. Она спрыгнула с лошади и расстегнула ремень.

– Надеюсь, я не слишком оскорблю вашу безупречную нравственность, джентльмены. Я никогда не кололась в руки. – Она спустила джинсы. – Вот, куда я вводила себе героин. Сюда и еще в лодыжки.

Полицейские, раскрыв рты, уставились на ее изящные, чуть тронутые загаром ляжки и туго обтягивающие маленький бугорок в низу живота трусики. Казалось, они напрочь забыли о существовании Джоула.

Сейчас он мог свободно двигаться, мог запросто сбить их на землю, сделать с ними что угодно…

Но в этом уже не было необходимости. Иден сама справилась с ними. Это было ясно по тому, как изменились их лица.

– Ну и ну, – сочувственно произнес Хэнрахан. – В жизни не видал ничего подобного.

– Я была законченной наркоманкой. Безнадежной.

Но Джоул спас мою жизнь. И не только жизнь – он спас мою душу. – Иден застегнула молнию на джинсах и заправила рубашку. – Он постоянно старается защитить меня от всех и вся. Думает, мне будет стыдно, если люди узнают правду. А мне совсем не стыдно.

– Ну и правильно. Отдаю должное вашей откровенности. Но теперь, может, вы согласитесь назвать ваше настоящее имя и адрес?

– Конечно. Мое настоящее имя Антигона Прингл-Уильямс.

– Антигона?!

– Поэтому я и предпочитаю, чтобы меня звали Иден. А живу я на Лексингтон-роуд, неподалеку от бульвара Сансет в Беверли-Хиллз.

Хэнрахан записал.

– Звучит правдоподобно, однако мы обязательно проверим вашу информацию. Вы это понимаете, Иден?

– Разумеется. Мои родители знают, что я наркоманка. Честно говоря, они уже на меня рукой махнули. Только имейте в виду, сейчас вы дома никого не застанете. Они оба в Европе, на натурных съемках. Видите ли, мой папаша киноактер.

– Мы как-нибудь найдем способ проверить. – Хэнрахан снял свои солнцезащитные очки. Его поросячьи глазки смотрели спокойно. – А хотите знать, как я понял, что вы говорите правду? – спросил он.

– Благодаря лошади, – ответила Иден.

– Точно! Я всю жизнь вожусь с лошадками и внимательно следил за вашей кобылой, пока вы сидели на ней. У таких вот чистокровных арабских лошадей, если они чувствуют в седоке хоть малейшее напряжение, обязательно начинают беспокойно подрагивать уши, словно крылышки у сидящих на проводе воробьев.

– Я действительно говорю правду.

Полицейские наконец убрали руки со своих револьверов. Даже Дэйли позволил себе несколько расслабиться и благодушно улыбнуться.

Иден подошла к Джоулу и взяла его под руку.

Чувствуя, как он все еще напряжен, она ясными глазами взглянула на блюстителей порядка.

– Извините, но, кажется, вас напрасно побеспокоили.

– Я вовсе не считаю, что мы впустую потратили время, Иден, – сказал Хэнрахан. – И, к тому же, вы внесли в нашу скучную жизнь некоторое романтическое разнообразие. Возможно, мы еще приедем, чтобы выяснить кое-какие детали. Вы не против?

Джоул почувствовал, что Иден слегка подталкивает его локтем.

– Конечно, нет проблем, – охрипшим голосом пробормотал он. Она ткнула его сильнее. Он выдавил из себя еще несколько слов: – Извините, я был не слишком общительным. Понимаете, для меня это очень деликатный вопрос.

– Всегда лучше быть искренним с полицией, Джоул. Мы ведь не монстры какие-нибудь, как некоторые думают. Ну, будьте здоровы.

Они сели в машину и медленно покатили обратно.

Джоул и Иден стояли на крыльце и смотрели, как скатывается за горизонт утомленное солнце. По бескрайнему небу плыло рваное облако, раскрашенное вечерней зарей в желто-зелено-синие цвета. Пустыня лежала в тишине. Тут и там на фоне темнеющего неба виднелись черные силуэты сагуаро и окотилло. Засияли звезды, похожие на холодные алмазы, рассыпанные на темно-синем бархате. Было слышно, как лошадь мирно хрупает свой овес.

– Грустно, правда? – сказала Иден. – Порой самое красивое оказывается грустным: закат, радуга, истинная любовь… – Она прислонилась к перилам и простерла вверх руки. Вечерний ветерок играл ее длинными мягкими волосами. – Мне нравится здесь. А Калифорнию я ненавижу. Я всегда ее ненавидела. Все так стремятся туда попасть, но, ты знаешь, она будто мираж. Будто обещания, которым никогда не суждено сбыться. Один обман. Это не настоящая Америка. Вот Америка. Здесь ее сердце.

Все еще напряженный, Джоул почти не слушал ее. Иден коснулась его руки.

– Джоул… Не думай ты больше о них. Они уехали.

– Но вернутся.

– Я их обдурила.

– Это не надолго.

– Да, возможно, они и проверять-то не станут. А если и станут, то подумают, что я и есть та, за кого себя выдаю. Они лишь узнают, что такая женщина действительно существует.

– Они вернутся, – стиснув зубы, повторил он. – Все кончено, Иден. У нас осталась, может быть, неделя. А то и меньше. Нам придется отсюда уехать.

– Я поеду с тобой куда угодно, – сказала она.

– Твоя мать готова заплатить выкуп. Скоро я его получу и отправлю тебя к ней.

– Ты шутишь!

– Я говорю абсолютно серьезно. – Он взглянул на ее профиль, вырисовывающийся на фоне неба. – В последнее время я предоставил тебе почти полную свободу, однако я все еще остаюсь твоим похитителем.

– Нет! – взволнованно проговорила девушка. – Ты мой друг!

– Не обманывай себя. Я твой враг.

Иден насупилась и замолчала.

– Я уже по нескольку часов не вспоминаю о героине, – наконец сказала она.

– Это хорошо.

– Потому что я все время думаю о тебе.

Джоул с трудом заставил себя говорить спокойно:

– Наркотики тебе больше не понадобятся. Ты излечилась от своей болезни.

– Нет, не излечилась. Мне удается держаться только благодаря тебе.

– Перестань, – резко оборвал ее Джоул.

– Но это правда.

– Ну что ты выдумываешь? Не надо фантазировать. Это тебе не голливудская мелодрама. Счастливой жизни у нас с тобой никогда не получится!

– Мы можем попробовать.

– Не можем! Иден, с этого момента ты начинаешь самостоятельную жизнь. Без наркотиков. И без посторонней помощи. А я исчезну. Больше мы с тобой не увидимся.

– Ты же знаешь, что это не так, – спокойно проговорила Идеен.

– Нет, именно так!

Она дотронулась до его щеки.

– Я люблю тебя.

– О Боже! – застонал Джоул, отталкивая ее руку. – Ты ведь даже не знаешь меня.

– Все, что мне надо знать о тебе, я знаю. Потеряв терпение, он с такой злостью ударил кулаком по перилам, что все крыльцо задрожало.

– Ты что, думаешь, я могу выкрасть тебя, продержать здесь в течение десяти недель, содрать с твоей матери десять миллионов долларов, а потом как ни в чем не бывало объявить ей перемирие? – Он вцепился ей в руку – Ты дитя, Иден. Ты мыслишь, как ребенок Да как только я тебя освобожу, она в ту же секунду сломя голову помчится в полицию. Сюда понаедут легавые со всей округи!

– Я остановлю ее.

– Ее никто не остановит! Возможно, она состряпает мое самоубийство, как уже сделала это с твоим дружком Расти. И меня найдут с простреленными мозгами.

– Не говори так!

– Все кончено, Иден Кончено! Мне придется скрываться от полиции, и я уже никогда не смогу приблизиться к тебе и на сотню миль.

Она вцепилась в него обеими руками.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не оставлю тебя, Джоул. Ты говоришь, что отправишь меня к ней, но это лишь пустая фраза. Я не жила с мамой с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет. Конечно, я люблю ее, но у нас с ней нет ничего общего.

– Иден..

– Если ты позволишь мне поговорить с мамой, я все улажу. Мы скажем ей, чтобы она оставила себе эти десять миллионов…

– Нет! Она должна заплатить!

– Ты уже и так отомстил, Джоул. Не знаю, что ты там имеешь против нее, но она заплатила тебе сполна. Я слышала ее голос. Ты заставил ее страдать. Ну хватит уже!

Джоул силой оторвал от себя Иден и, тяжело опустившись в кресло, стиснул руками виски. Голова шла кругом.

Она осторожно дотронулась до его плеча.

– Они узнают только то, что я им расскажу. А я не собираюсь ничего рассказывать.

– О, Иден! – застонал он – Ты такая наивная.

– Ты мне нужен, – прошептала она, садясь рядом с ним. – Ты ведь спас меня. И теперь ты несешь за меня ответственность.

Он молча покачал головой.

– Если я сейчас уеду, через неделю я уже буду сидеть на игле, – продолжила Иден, кладя голову ему на плечо. – Мне от тебя ничего не надо – только бы быть рядом. Мы вместе будем скрываться от полиции. Уедем в Южную Америку. Или в Канаду. Найдем другой такой же дом. Где-нибудь в деревне.

Она все говорила и говорила. Картинки их будущей жизни, рожденные ее воображением, были наивны, окрашены в пастельные тона. Она сыпала ими как из рога изобилия.

Джоул не слушал. Он сидел, замкнувшись в себе, отрешенный, холодный, как смерть. Столько времени он жаждал отмщения и вот теперь ради утоления этой жажды должен был лишиться всего. Своего дома. Своего имени. Своего спокойствия. И, наконец, Иден – единственного человека, которого он по-настоящему любил.

Все это, от начала до конца, оказалось какой-то чередой бессмысленных ошибок. Нельзя было впускать ее в свое сердце. С самого первого шага, с того момента как он увидел ее исколотые иглами ноги, все ужасным образом, с неотвратимой обреченностью пошло наперекосяк.

И вот теперь его планы рушились, ситуация полностью выходила из-под контроля. Он уже не был в центре событий, и, уступая центробежным силам бешено вращающейся карусели жизни, все быстрее соскальзывал к краю, за которым его ждала пустота.

Его несло в бездну.

– Пойдем.

– Куда?

– Ты должна вернуться в подвал.

– Надолго?

– Пока не отправлю тебя домой.

– Джоул, нет!

– Иди.

Когда он втащил ее в дом, Иден стала отчаянно сопротивляться. За последние недели она поднабрала сил и уже больше не была похожа на мешок с костями. Ей удалось вырваться.

– Ты не посмеешь, – задыхаясь, проговорила она.

– Теперь это уже небезопасно. Мне вообще не следовало тебя выпускать.

– Я не вернусь туда! – отступая, заявила Иден.

– Вернешься.

– Нет!

Джоул ринулся за ней, однако Иден успела отскочить, опрокинув по пути тяжелый стул из орехового дерева.

– Это будет предательством, Джоул. Предательством нас обоих!

– Не заставляй меня делать тебе больно, – мрачно произнес он, буравя ее своими черными глазами.

– Ты не можешь так поступить со мной после того, что между нами произошло.

– Но это не должно было произойти! – Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Деревянная ножка, ударившись о стену, разлетелась в щепки.

Взвизгнув, Иден попятилась от него.

– Джоул, не надо!

– Все кончено. – Его лицо стало чужим и злобным. Он уже не был похож на того мягкого, заботливого молодого человека, который с такой нежностью ухаживал за ней. Он превратился в безжалостного наемника, ворвавшегося в чужое жилище и с ужасающей решимостью приближающегося к своей жертве.

– Да что с тобой случилось? – закричала Иден. У нее на глазах выступили слезы и покатились по щекам. – Джоул, остановись! Я не вынесу этого!

Ничего не говоря, он схватил ее за запястье и потащил к ведущей в подвал лестнице.

Она неистово сопротивлялась, но отчаяние лишило ее последних сил. Словно ребенок, она цеплялась за перила, упиралась ногами.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал Джоул, и в его голосе Иден отчетливо услышала страдальческие нотки.

– Тогда не делай этого, – взмолилась она. – Не делай этого с нами!

– Я должен, – не глядя ей в глаза, произнес он.

– Но ведь все можно сделать иначе! Можно же!

– Иначе нельзя. – Он дернул ее за руку, и Иден соскользнула на несколько ступенек вниз.

– Я люблю тебя, – зарыдала она. – Я не вынесу этого! Не вынесу!

Когда Джоул наконец стащил ее в подвал, он уже едва дышал от усталости. Волосы Иден спутались, лицо стало бледным как смерть.

Он сверху вниз посмотрел на нее, и, словно в ослепительном отблеске молнии, перед его глазами встала такая Иден, какой она когда-то была – изможденная, опустившаяся, грязная. Это воспоминание нестерпимой болью пронзило его сердце.

– Не надо, – жалобно хныкала девушка. – Не надо, не надо, не надо…

Неимоверным усилием воли Джоул заставил себя собраться. Точно такое же чувство он испытывал, когда, увязая в грязи, пробирался через вьетнамские болота: его мозг бешено слал команды отказывающимся повиноваться конечностям, а убийственный вес измученной плоти все сильнее и сильнее тянул книзу. Ему было так тяжело, так мучительно трудно двигаться!

Возле двери в каморку силы почти оставили его. И Джоул, и Иден жадно хватали ртами воздух. Последним, нечеловеческим усилием он втащил ее в крохотную комнатку с серыми стенами.

– Если ты это сделаешь, – дико завизжала Иден, – я тебе никогда не прощу! Я убью себя!

– Я не заставлю тебя сидеть здесь долго, – с нескрываемым отчаянием проговорил Джоул.

– Ты губишь меня! Не делай этого, не делай!

– Успокойся.

– Ты не можешь отправить меня домой. Как только я выйду отсюда, я тут же засажу себе такую дозу, что меня уже не откачают!

– Нет, ты не станешь больше колоться.

Ее глаза сузились в две зеленые щелочки.

– И ты будешь виноват в этом! Я сдохну от передозировки, Джоул. Сначала перетрахаюсь с каждым встречным, чтобы было на что купить побольше героина, а потом ширну себе все одним уколом. И виноват в этом будешь ты!

Терпение Джоула лопнуло.

– Да пошла ты, дура! – как безумный заорал он. – Делай что хочешь!

Иден взорвалась. Словно потерявшая рассудок, она ринулась вперед, пытаясь выцарапать ему глаза. В последний момент Джоулу все же удалось схватить ее за руки, чтобы не дать ногтям вонзиться в лицо. Иден начала вырываться, исступленно лягая его ногами. Было удивительно, откуда только у нее взялись силы. Она стала похожа на маленького зверька, бешено дерущегося за свою жизнь с более сильным врагом. Джоул и Иден боролись в полной тишине, едва ли отдавая себе отчет, чего же они хотят добиться. Наконец он с размаху припечатал ее к стене тесной каморки, и ей показалось, что у нее треснули ребра. Отчаянным рывком высвободив руку, она впилась ногтями ему в щеку.

– Иден! – хриплым голосом заорал Джоул. – Иден, прекрати!

И вдруг все кончилось. Иден как-то сразу обмякла и разрыдалась. Тяжело дыша, они повалились на кровать. Она обвила его шею руками.

– Пожалуйста, – прошептала Иден, прижимаясь к нему губами, – пожалуйста, не прогоняй меня больше. Я люблю тебя, Джоул. Я так тебя люблю. Пожалуйста, ну пожалуйста…

Он почувствовал невыносимую боль в груди, будто у него разрывалось сердце. В висках тяжелыми ударами молота застучала кровь. Горячее дыхание Иден обжигало губы.

– Пожалуйста, – снова прошептала она. Джоул крепко обнял ее, и они слились в безумном, неистовом поцелуе, наполненном всесокрушающей силой прорвавшей плотину реки. Он подмял Иден под себя, придавив ее хрупкое тело к железной раме кровати. Задыхаясь, он шептал ее имя, гладя ее спутавшиеся волосы, целуя жадными губами ее воспаленные веки, ее щеки, открытый ему навстречу рот. Охваченный страстью, он был почти груб, яростно впиваясь в ее мягкие губы, тиская ее плечи, груди и бедра.

От захлестнувших ее эмоций Иден стонала, по щекам катились слезы, она отчаянно боролась с его одеждой, пока ее руки не нашли наконец дорогу под рубашку и не принялись исступленно шарить по его теплой сильной спине. Теперь в них обоих бушевало уже совсем иное пламя, более мощное, чем несколько минут назад, более ненасытное. Иден почувствовала, как Джоул раздвинул ей ноги, между ними протиснулись его бедра; ее тело инстинктивно подалось ему навстречу.

Она стянула с него рубашку, почти обезумев от прикосновения к его обнаженной груди, продолжая плакать от предчувствия приближающегося блаженства. В каком-то порыве отчаяния Джоул уткнулся ей в шею. Иден задрожала, ощутив, как возле самой сонной артерии он осторожно прикусил ее кожу.

– О, Джоул, о, Джоул… – зашептала она. Рядом с ним ее тело казалось таким хрупким и слабым! Его страсть буквально уничтожила Иден, она была почти на грани мучения. Он рывком задрал ее футболку и припал к маленьким, изящным грудям, словно пожирая мгновенно затвердевшие соски. Его зубы и язык превратились в орудия сладостной пытки. Пальцы Иден путались в его густых волосах.

Она выгнулась, подставляя ему свои груди, нежной кожей ощущая жесткую щетину его бороды. Она не знала, как отдать себя этому человеку, как выразить свое отчаянное стремление к нему. Ей хотелось окутать его собой, любить его, принести ему исцеление…

Джоул сполз немного ниже и прижался лицом к атласной коже ее живота.

– Скажи, что ты меня любишь, – взмолилась Иден. – Скажи, прошу тебя, скажи…

– Я тебя обожаю, – задыхаясь, произнес он. – Я боготворю тебя.

Его пальцы расстегнули медную пуговицу ее джинсов и стали их стягивать вниз. Ею овладело безумное желание сбросить с себя все эти тряпки. Она соскочила с кровати, моментально скинула джинсы, лихорадочно сорвала и швырнула в сторону остальную одежду и, совершенно голая, если не считать бирюзовых бус на шее, снова вернулась к Джоулу.

Он порывисто обнял ее. Их губы сомкнулись в горячем поцелуе. Когда рука Джоула скользнула в низ живота, Иден испытала такое ошеломляющее наслаждение, что все ее тело невольно выгнулось, дыхание перехватило. Это были совершенно новые для нее ощущения, однако она инстинктивно стремилась к ним. Пальцы, ласкавшие ее лоно, казалось, ласкали саму душу. Иден почувствовала, что у нее между ног все стало мокрым, словно от прикосновений Джоула ее плоть начала таять.

Такого с ней еще никогда не случалось. Это было ощущение, заставившее ее забыть обо всем на свете, целиком и полностью поглотившее ее. Это было больше чем удовольствие. Это было половодье, разлившееся по всему ее телу, подобно вышедшей из берегов реке, несущей иссушенной солнцем земле живительную влагу.

Ее собственные половые органы вдруг стали новым, неизведанным доселе миром, где среди наслаждения жило еще большее наслаждение, некий центр непреодолимой страсти. Джоул осторожно нащупал этот приподнявшийся бугорок, который ответил на прикосновение его пальцев судорогой, пробежавшей по телу Иден. Ее чувства невыносимо обострились, она задрожала от возбуждения.

У нее было ощущение пробуждения, чудесного открытия. Это было… Это было так, как, в конце концов, и должно было быть.

Неожиданно она вспомнила. Вспомнила, как это происходило всегда, – как отчаянно искала она и не находила, как бесконечно стремилась к блаженству, но так ни разу и не познала его.

И вот теперь оно было совсем рядом – то, чего она никогда не имела, но в чем всегда так нуждалась, то, что мог дать ей – она была в этом уверена – только он.

Оно приближалось с неотвратимостью мчащегося на полной скорости экспресса.

Иден протянула руку и стала расстегивать его ремень. Она точно знала, что на этот раз она наконец испытает оргазм, и хотела, чтобы, прежде чем это произойдет, Джоул вошел в нее, хотела, чтобы он почувствовал это, чтобы был с ней, чтобы был в ней.

Она что-то говорила ему, о чем-то его просила, сама не понимая слетающих с ее губ слов и не зная, понимает ли их хотя бы он. Наконец пальцы Иден добрались до его возбужденного члена, могучей колонной заполнившего ее руку. Как он был прекрасен! Он напрягся еще сильнее от безумного удовольствия принадлежать ей.

– Иди ко мне, – взмолилась она. – Иди же.

– Иден, – тихо произнес Джоул. – Иден…

– Ну же, скорей. – Ее дыхание участилось. – Я… я… сейчас… кончу.

– Да, – зашептал он, прижимаясь губами к ее щеке, – да, да, да.

Однако он так и остался лежать. А Иден уже достигла края водопада, беспомощная в стремительно несущемся потоке. Но что же он не двигается? Она хотела было уговорить, умолить его, но ее слова слились в один нечленораздельный стон. «Поздно, – мелькнуло где-то в дальнем уголке ее сознания, – уже поздно».

Иден испытала ощущение, которое – она всегда это знала – и должна была испытывать. Чувство, не сравнимое с героином, оно вообще было ни с чем не сравнимо. Оно имело начало и конец, а между ними происходило великое таинство. Она почувствовала, как от поясницы к животу в ней разливается волшебный жар, который затем стал подниматься к ее грудям, потом пошел вниз, растекся по бедрам и наконец снова хлынул вверх – в мозг.

– Войди в меня, Джоул, – услышала Иден собственный голос. – Войди.

Она почувствовала, как он качает головой, и, открыв затуманенные глаза, увидела застывшую на его лице гримасу мучительной боли. Несмотря на то, что сама она все еще находилась в состоянии непередаваемого блаженства, ее сердце заныло от жалости к этому человеку.

– Дорогой, любимый… Ну почему? Что тебе мешает?

– Это… грех.

Внутренний голос подсказал Иден, что сейчас ей не следует с ним спорить. Она медленно сползла вниз и взяла в рот его член. Он был горячим и солоноватым. Джоул прерывисто застонал. Иден вспомнила о том, как она делала это прежде – не из любви, а по принуждению. Тогда это являлось для нее наказанием. Теперь же это было прекрасно. Это было свято.

Ей не хотелось просить Джоула об этом, не хотелось, чтобы у него появилась возможность отказать ей. Крепко держа в руке его член, она принялась сосать.

Джоул снова вскрикнул, и, к своему восторгу, в этом крике Иден узнала свое имя.

Она почувствовала, что приближается момент его оргазма, который начинался так же, как и у нее, – с глубокой внутренней дрожи, затем его член резко напрягся, и пальцы Иден ощутили, как под ними пробивается рвущаяся вверх сперма. И вот ей в нёбо ударили тягучие соленые капли. Сотрясаясь всем телом, Джоул попытался высвободиться, но она не выпустила его член изо рта, а сделала большой глоток, желая, чтобы его семя оказалось в ней, дабы таким образом хоть как-то компенсировать себя за их так и не свершившееся соитие.

Движения Джоула стали более медленными и вялыми. Иден вдруг поняла, что он плачет. Выпустив наконец безвольно повисший пенис, она нежно прижала к себе его голову.

– Я люблю тебя, – снова и снова ласково повторяла она. – Я так тебя люблю.

Он рыдал, уткнувшись в ее груди; его плечи сотрясались в безутешном горе.

Прошло немало времени, прежде чем он успокоился. Иден неподвижно держала его в своих объятиях, спрашивая себя, что же с ней случилось, чувствуя себя изменившейся, обновленной и какой-то незнакомой.

– А это был грех? – спросила она, когда Джоул наконец затих.

– Может, не такой большой, – устало проговорил он, – но все равно грех.

Она погладила его по спутавшимся, мокрым от пота волосам.

– Почему? Ведь нам было так чудесно.

– Случилось то, чего я всегда боялся. – Джоул сел на кровати, величественный в своей наготе. Но его лицо было искажено горем, глаза стали пустыми. – Если бы я раньше тебе все объяснил, ничего бы этого не произошло.

– Что объяснил?

– Она и моя мать тоже.

Иден закрыла глаза и похолодела.

– Кто и твоя мать тоже? – услышала она собственный голос, хотя и так уже знала ответ на свой вопрос, и мучительная боль уже начала терзать ее сердце.

– Мерседес Эдуард, – тихо сказал Джоул. – Я твой брат, Иден.