Стихи

Габрилович Борис Аронович

Сборник стихов Бориса Габриловича, культовой фигуры ростовского андеграунда, поэта, «звезды» филфака РГУ конца 1960-х.

Борис Аронович Габрилович

1950, Ростов-на-Дону — 1970, Ростов-на-Дону.

Поэт, переводчик, филолог.

«Звезда» филфака РГУ конца 1960-х. Трагически погиб в 20-летнем возрасте.

Родился 16.12.1950 в Ростове-на-Дону в семье ученого-биолога Арона Борисовича Габриловича и учительницы русского языка Клавдии Михайловны. Отец был человеком широкого кругозора и энциклопедических знаний. В круг его знакомых входили представители как научной, так и творческой интеллигенции. Например, скульптор Вучетич.

В 15 лет Борис начал писать стихи.

В 1968 окончил ростовскую среднюю школу № 47.

В это же время умерла его мать.

В том же году он поступил на филологический факультет РГУ. Был одним из лучших студентов факультета.

Почти сразу стал одним из создателей Клуба поэзии РГУ, наряду с однокурсниками Игорем Керчем и Георгием Булатовым и старшими товарищами-третьекурсниками — А. Петровым, А. Приймой, В. Берковским.

Публиковался в стенгазете филфака «Журналист и филолог» в 1970, во времена редакторствования в ней Риты Надель. Стенгазета с текстами Бориса стала «запрещенной».

Считал себя футуристом, последователем Маяковского и Вознесенского. Был чрезвычайно популярен в студенческих кругах.

В начале нового учебного года — 1 сентября 1970 — выпал из окна четвертого этажа во время вечеринки, состоявшейся на квартире студента мехмата Леонида Блехера. Провел два дня в реанимации. Скончался 4 сентября. Похоронен 6 сентября 1970 на Братском кладбище Ростова-на-Дону. Похороны Габриловича превратились, по сути, в студенческую демонстрацию и собрали много сотен человек.

Существует три версии его гибели — случайность, самоубийство и политическое убийство. Ни одна из них не имеет достаточных доказательств.

После смерти Габриловича в ростовской газете «Комсомолец» появилась статья поэтессы Елены Нестеровой «Тень на портрете», в которой автор обвиняла в его гибели «собутыльников» поэта — трех студентов: Владимира Чупринина, Валентина Маркина и Леонида Блехера, требуя их наказания. Вскоре все эти студенты были отчислены из университета.

За короткую жизнь Борис написал около 200 стихотворений, киносценарий (завершил накануне гибели), тексты песен для студенческого театра, футуристическую поэту «Асу ночи всего» (совместно с преподавателем биофака Борисом Режабеком), фрагменты критических и прозаических текстов, множество неоконченных стихотворных отрывков. Перевел с английского тексты «Оркестра Клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» — культового в студенческих кругах СССР альбома «Битлз».

Один из самых известных текстов Габриловича — «Баллада утренних сумерек» (1969), реквием по молодому советскому поколению конца 1960-х.

Тексты Габриловича трижды публиковались его друзьями отдельными книгами. В 1970 его первый посмертный самиздатский сборник составил студент филфака, поэт-футурист Алексей Прийма. В 1985 один их лучших ростовских андеграундных поэтов Леонид Струков составил второй, более полный, тоже самиздатский, сборник стихотворений Габриловича. В 1992 однокурсник Бориса, поэт Георгий Булатов выпустил книгу стихов Габриловича типографским способом в собственном частном издательстве «Личный интерес» (Ростов-на-Дону). В 2001 Борис Режабек презентовал общественности футуристическую поэму «Асу ночи всего» и позже опубликовал ее в московском поэтическом альманахе «Лира».

Между тем, поиски архива Габриловича, который хранился в «черном пузатом портфеле» и который никто не видел с момента похорон Бориса, продолжаются.

СТИХИ

Баллада утренних сумерек

Мы вышли на улицу утром, когда начинало смеркаться, Трубе надоело дождем карантинным сморкаться; Из люков, чтоб урны ограбить, стекались ушастые мыши, В глазах фонарей возникали предсмертные злобные мысли, И мягкие влажные нежные щупальца вежливых спрутов Впивались и плоть выпивали, сплюнувши желтые струпья, И дождь беспощадно и хлестко по площади бил и плевался Площадно и плоско по плоскостям щек и по пальцам, И ветер, и ветер, стерва, вторил и старил истерто Резкие щели морщин потаскухи истории. Мы вышли на улицу утром — но начинало смеркаться. Не мы виноваты в этом — но начинало смеркаться. И смерчи, и окна, и речи, и ветер вопили: «Кайся!» А каяться было не в чем. Не в чем нам было каяться.

1969

Мне снился сон…

Мне снился сон, как будто рифмы вываливаются из строк, как окровавленные бритвы из разжимающихся рук — и сразу сталь покрылась ржавью, погасла синяя звезда… Мир развалился. Он держался на рифмах, в не на гвоздях.

Монолог споткнувшейся балерины

Я шла балетками по сцене разве? по наболевшему по самым ранам по обнищаниям по обнажениям по обещаниям по обожаниям по обожжениям чужих истерик по жалким жалобам в чужих постелях счетам квартирным расчетам мелким и по красивым лихим и смелым стихам рисункам сверхгениальным ну а по сути таким банальным таким неумным словам и жестам пустым и шумным как свалка жести и было ясно что если честно то всё напрасно а совершенство как было недо стижимо раньше осталось где-то и только раны те что латают да всё никак горят следами смешных атак на те высоты за те вершины где светит солнце недостижимо ну неужели же им настольной лампочки не хватает? так нет же ползут с грудклеток сдирая кожу я шла балетками привстав на кончики по сцене разве? по их крови! и в ней завязли ноги мои

Саше Шмеку — мысли о будущем

Мы исправимся. Станем приличными. И не будем молоть чепухи. И забросим дурные привычки: пить, курить и писать стихи…

13.2.70.

Мы на скамеечке сидели…

Мы на скамеечке сидели, Не замечая, что седеем

03.08.70.

Падали капли снежные…

Падали капли снежные, Гибли на кирпичах. И говорить было не о чем, Не о чем было молчать. Только в груди, как маятник, Тупо качнулась боль: «Люди, поставьте памятник — Здесь умерла любовь!»

Стихи слагаются о боли…

Стихи слагаются о боли И больше нет на свете тем, Все остальное лишь обои, Которые сорвут со стен…

Не радостная невесомость…

Не радостная невесомость, не водка на чужом пиру, а лишь истерзанная совесть толкнет к бумаге и перу. Стихи слагаются о боли, и больше нет на свете тем. Все остальное — лишь обои, Которые сорвут со стен.

Как колеса требуют смазки…

Как колеса требуют смазки как детишки требуют сказки или как письмо почтальона на исходе любого дня так я требую исступленно чтобы выслушали меня я уже на вашем пороге я уже вытираю ноги я стою у дверей звоня посидим за бутылкой вместе уделите мне лет так двести ВЫСЛУШАЙТЕ МЕНЯ

…и когда я уже начинал засыпать…

…и когда я уже начинал засыпать, растворенный ночным июнем, он пришел и сел на мою кровать, весь прозрачный, хрупкий и юный, и сказал, коснувшись моей руки осторожно, как пробуют лед: — Я пришел из-за самой дальней реки, где разбился последний пилот. он лежал на земле, прижимался к ней, и дыханье его кончалось, только лишь в одном голубом окне голубая свеча качалась, я не спас его, я пошел в твой дом, и когда ступил на порог — то в дверях столкнулся с последним сном и его пропустил вперед, вставай! я тебя назначаю лететь вместо тех кто разбился на части… Я воскликнул: — Кто ты? — Я новый День. Я пришел. Я уже начался.

А если до утра не спал ты…

а если до утра не спал ты гадая что же впереди чтоб окончательно не спятить скорей на улицы иди пройди по спинам их одетым непромокаемым дождем где бродят старики и дети и знают что нас дальше ждет там словно в вечности летящей вобравшей запах слез и смол старушка опускает в ящик свое последнее письмо не ведая о том письме детишки во дворах подсолнечно глядят на солнце все в песке и эти детские песочницы — — песочные часы веков перетекает в них позванивая наивный опыт стариков в премудрость детского незнания

Вопросы

Порой считаешь сгоряча, что ты один на всю планету. Но вдруг вопрос: «Который час?» «Простите, сигареты нету ?» Попробуй-ка уйти в себя! Лишь только щеки ты нахохлишь, сейчас же в жизнь вернет тебя вопрос: «На следующей сходишь?» напомнят каждый божий день вопросы будничные эти, что ты живешь среди людей. То есть не зря живешь на свете.

Уйду

засунув руки…

Уйду засунув руки в карманы пиджака друзья достанут рюмки бутылку коньяка как хорошо молдавский как хорошо коньяк как хорошо что я чертовски не удался как хорошо! изранился а рядом ни души ну прямо хоть на радостях возьми и запляши как по колючим ранам запляшет дождь колючий всё хорошо порядок всё к лучшему всё к лучшему

Убежденность

Так по столу ладонью хлопнуть, чтоб милый собеседник твой влип в штукатурку головой, ослепнул , онемел, оглохнул , а ты б подумал: чёрт возьми, откуда ж это взялись силы? ведь полчаса назад — от силы — меня на стенки заносило от дикой боли и тоски.

Остановка

Автобус наш качнется устало и неловко. Сойдем на остановке… А вдруг война начнется? Обляпанная грязью, лишенная опоры, луна в противогазе повалится в окопы, заахают гранаты под синий свист свинца… Не выходи. НЕ-НА-ДО ! Поедем до конца.

1968.

Одного я не могу понять…

Одного я не могу понять объясни ты мне пожалуйста как это смогла ты чуть облупленным носком своей туфельки выбить землю у меня из под ног запросто как какой-то завалящий футбольный мяч

1967.

В жизненном море

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

В музее

Лектор был ненамного старше, чем ему внимавшие мы. Парень был эрудирован страшно, обаятелен был и мил. вдохновенно в картины тыча, аналогии строил и выводы, а за ним, как выводок птичий, посетителей топал выводок. модно стриженая девица, от восторга ладони тиская, не могла никак нахвалиться на картину Анри Матисса , а какой-то товарищ лысый, разобиженный на весь мир, возражал, что Анри Матисса не повесил бы и в сортир . Мне, говорил, вашего Матисса и даром не надо… А со стен глядели задумчиво, хохотали на стенах и мучали , убивали, царили, женились и они ни черта не знали о теории имажинизма и развитии по спирали. Я стоял между ними, ойкал, восхищенно байкой крутил. А еще — там висели окна, как эскизы новых картин.

1967.

Монолог — 47

Привет вам, школьные сквозняки, на счетах косточки — как шашлыки, и синяки под глаз поставленные в отмщенье (а у кого уже — и на шее!) Как на корриде — крик в коридорах, в которых слезы и смех в которых, и двери вымыты пастой « неда ». смотри-ка, это какой-то парень на подоконнике сидит с глазами такими сонными, устало губ уголки поникли — не твой двойник ли? Я подхожу к нему: «Как живешь? Не узнаёшь? не узнаёшь… А я тебя узнаю, конечно, в твои глаза, на рубашку клетчатую, гляжу, как в зеркало без стекла. Уроки сделаны? как дела? какие блажи свистят в висках? я это помню, я помню, как людей и пуговицы теребя, из тесных курточек и из себя ты рос и вырос, взрослел и злел, вопросы, скрученные в узле, сперва хотел разрубить, порвать, а после — бережно развязать, но это ведь не шнурки ботинок, а помнишь ты, как ходил за девочкой по пятам, ее пытал? нет, себя пытал, дрожа соринкой в зрачке окна, смотрел, как медленно шла она, и в бога верил, и звал на помощь, помнишь, помнишь, как ты на вечере выпускном сидел растерянным пацаном , как ты завязывал галстук, мешкая, как ты мотался, ты помнишь, между акаций пушкинских, оваций, слов, как шарик, пущенный поверх голов, и как восторг приходил, знобя, и ты слагал стихи про себя: „как в больничных как в палатах всё мелькали до утра выпускницы в белых платьях как в халатах доктора“ Теперь мне так уже не написать, и после химии но снегу таящему не бежать, лепя снежки и стихи мои, ты мне завидуешь? Ах, балда , какая всё это ерунда: сложные отношения, ложные положения… Всего на свете важней одно — я заплатил бы дорого! — чтобы на жизнь смотреть сквозь окно школьного коридора, я не курил тогда… Плюнь на это! на , прикури от моей сигареты.»

Александр Грин

Когда я вижу томик Грина на ваших модных стеллажах, мне кажется, что тонны грима на злых щеках его лежат — настолько в книге каждый лист прокомментирован умело, добропорядочнейший малый! не чуть ли не соцреалист ! Хороший тон: с его романчиком после обеда — на диван. Пора начать его романтику на килограммы продавать, пора ему отгрохать памятник и ежегодный юбилей, и выкинуть пора из памяти, как он скитался и болел… Но в час, когда любой талантлив и не стесняется рыдать и полуночный бой курантов рождает нищих и бродяг когда шатается в коленях и раскаляется в глазах одна мечта о черном хлебе а не об алых парусах он возникает пьяный, слабый и тонут тени на щеках и он бредет по лужам славы в своих дырявых башмаках !

…

му-то

врал — и вдруг осекся…

… му-то врал — и вдруг осекся, поняв, что началась весна. Я вышел. Заблестело солнце почти на уровне виска. На перекрестке полнокровном, там, где толпа, свистки, бензин, я растворился в ровном реве сворачивающих машин, а город жил! Ругался матом, ширялся искрами огня. Гигантской соковыжималкой он ошарашивал меня! Просвечен солнцем, как рентгеном, сиял передо мною мир, мелькали лифты, словно гены, в кровообращении квартир, мелькали подо мной ступени, а надо мною — этажи… И понимал я постепенно зачем мне жить и как мне жить.

Размышления по дороге в прачечную

лягупосредидороги ираскинурукиноги пустьпомнеоравылезут пустьпомнемашиныездят еслинеонигодаведь всёравноменяраздавят

1969.

Стартующая баллада

10… 9… 8… мысли гениев опаленные — с мысов Кеннеди «Аполлонами» — смылись стонуще и несутся, в атмосферах сути прессуясь, гарь и копоть стынут во рту еще… 7… 6… 5… стань, эпоха моя, стартующей! обрати нас в бегство ли, в веру ли, только к старту из бедствий вырули, верь и кайся, но только стань вертикальною словно старт! 4… 3… 2… ( может перегорим еще и без нас отзвучит отсчет и без нас застонут моторы но земля задрожит в которой мы раскинули руки устало и тогда мы поймем настало!) 1… и в распахнутые рассветы встанут старты моей эпохи, это стали и пота сполохи, мысли гениев и ракеты!

1969.

Мустанги дергались на привязи…

Мустанги дергались на привязи над изможденным храпом табора. А утром полз фургон на прииски и оседала пыль у рта, бура. Добыть не для столовых ложек созвездий золото хотим мы. Ракета дергалась как лошадь на взмыленной уздечке дыма.

1966.

Хула-хуп

Словно бабочка-личинка коконом опутана, крутит тонкая девчонка обруч хула-хупа. Я смотрю, прохожий парень: меж зеленых дуг это лето по спирали крутится в саду. Солнце жарит. Солнце жарит как яичницу — людей. Ах, как жарко! нас не жалко сковородкам площадей, мы заботами замотаны с хула-хупской быстротой, но предчувствие чего-то жжет, как серной кислотой, и за призрачным за кем-то я шагаю сквозь толпу, и верчу на языке я стих — как звонкий хула-хуп, Значит, лето! Значит, лето, и, как девочка в саду, крутит хула-хуп планета под названием Сатурн…

…и вдруг в природе каждый атом…

и вдруг в природе каждый атом стал ясно виден — и глаза сместились в сторону куда-то и оказались вне лица. и забрели в седую чащу, бездомные как светляки, вбирая каждый лист летящий и каждый поворот реки, мотались тени по поляне, как ключ, надетый на брелок, и становилась им понятней вся призрачная суть берез, а я, безглазый, лепетал, уткнувшись кулаками в Землю, что наступила слепота, пока не понял, что прозренье.

Минутное

Что-то режет глаза… тяжело голове… боль на сердце — непостижимая… Перережу колючую проволку вен и сбегу из концлагеря жизни!

Памятник неизвестному солдату

Гранит, тяжелый как блокада, хранит бессмертные черты. рассвет течет сквозь облака, как кровь сквозь свежие бинты. В глазах — застывшая гранитно широкая, как скулы, боль. О, объясни мне: где граница между сегодня и — тобой?! У глаз моих — твои отеки, бессонных месяцев штрихи. Я шел во все твои атаки — как ты вошел в мои стихи. не может быть, что я живу! Я шел, я падал, оставался лежать щекой на автомате, цепляя пальцами траву. а ветер выл, как волк, истошно над белым трупом января, и стыла взрыва пятерня на красном небе, как пощечина, и пули пели пыльно, тонко, и горизонт горел, горел, а я стонал в горящем танке, в подбитом самолете тлел… не может быть, что ты разбился на вираже, на болевом, не может быть, что я родился уже потом, уже потом. О, запах гари на гортани! О, вечный памятник — Огонь, как будто это нам протянута твоя горящая ладонь, как будто памятью бессонной победам, ранам и боям скатилось раскаленно солнце к твоим разбитым сапогам! К твоим гранитным сапогам…

нужна…

нужна нужна нужна т ы нужна мне нужна нужна нужна нужна нужна нужна

Когда-нибудь тебе приснится…

Когда-нибудь тебе приснится вот этот самый новый год… О, как ты распахнешь ресницы, почувствовав холодный пот, привстанешь нервно на подушках, не понимая, что к чему, дрожа губами малодушно , уставишься в ночную тьму, и тронув мужа в майке розовой за волосатое плечо, ты скажешь голосом неровным: мне стало сниться черте что, какая-то чужая комната, чужие тени на стене, окурки в пепельнице комкая , он наклоняется ко мне, и смотрит, шутит, обижается, и мы друг другу говорим, настолько лживы обещания, что даже можно верить им, а полночь подступала маятно , она пробила и зажглась, и слезы закачались маятниками под синим циферблатом глаз, его лицо, как тень от тени, дрожащим лезвием антенны блестит, а дальше снежной пеной заносит двери и ступени… Муж посочувствует: не спится. Он отвернется и уснет. Когда-нибудь тебе приснится вот этот самый Новый год.

Троллейбус

Он все-таки возник, троллейбус, в квартале сером и пустом, когда я размышлял, колеблясь, не лучше ли пойти пешком. Ругал я транспорт и судьбу. Меня сомненья одолели: троллейбус этот, в самом деле, существовал когда-нибудь? А он по своему маршруту пришел, покачиваясь чуть… И я подумал в ту минуту: вот так бы мне когда-нибудь дойти до вас, как кровь по венам, как боль по лезвию ножа, когда в меня не станут верить, когда меня устанут ждать!

Молчание

************************** ************************** ************************** ************************** **************************

Апрель

ты все-таки прошла как дождь не задевающий ладош оставив на щеках следы неровные следы воды я дома места не найду по лужам высохшим пойду и увидав игру лучей на лицах маленьких детей на их песочницах, совках и крохотных грузовиках вдруг так отчетливо поймешь что ты прошла прошла как дождь

о дай

мне не сфальшивить Боже…

о дай мне не сфальшивить Боже когда пишу я о любви писать стихи об этом то же что шапкой бабочку ловить конечно можно попытаться погоня эта без конца но что останется? на пальцах пыльца а можно по траве не шастать раз шанс удачи так уж мал прижать к груди пустую шапку и убедить себя поймал! но совесть будет жечь и мучать и оправданиям простым как ты ни придавай дремучесть опять придет на смену стыд так от стыда горит звезда за свой обман падучей полночью она-то знает никогда ничье желанье не исполнится и бутафорией картонной не заслонить от чепухи ту женщину к ногам которой неловко сложены стихи я не прошу тебя о большем я только об одном прошу о дай мне не сфальшивить Боже когда я о любви пишу

Буквы

1, 2, 3…

1969

Свобода слова в СССР

1970 год.

В. Гете Фауст (квинтэссенция текста)

(перевод с немецкого Бориса Габриловича)

— Это кто там под окном ходит с красным бородом?.. А, это ты Мефистофель! Ты пришел соблазнить нашу бедную Маргариту? Так нa-кося, ВЫ-КУ-СИ!!!

≈ 1970 год.

Когда иссякнут сигареты…

Когда иссякнут сигареты и разболится голова и на бумаге синеватой проступят звёзды и слова, окурок в пепельнице комкая, ты вдруг подумаешь о том, что из прокуренности комнаты, где воздух серый и густой, твой голос, раненный и тонкий, если не сгинет насовсем, пробьется разве что за стенку, где кашляет больной сосед, охрипнувший в морозном мире, он станет плакать и звенеть и от бесцельности звереть, как телефон в пустой квартире, и всё, и никуда не деться, была бы только смерть легка! Вот так о лампу бьётся сердце, немое тельце мотылька. Что делать? Твой удел таков, откинься честно и устало и улови в скрипеньи стула начало будущих стихов. Светает, лампа не нужна, из просветленного окна увидишь стройку [1] , постепенно на ней погаснут огоньки… Работали в ночную смену поэты и крановщики!

Мусоропровод

(совместно с Борисом Режабеком)

Куда девается отзвучавшая музыка? Куда деваются недоеденные стихи? А может их кто-то потом доедает? И, запустивши руку по локоть в мусорник, шарит, шарит, шарит, ищет, находит и доит дальше? И музыка оживает в автомобильном гудке, в предсмертном скрежете затормозившего виллиса, вспоминает, как она лежала там, в шелухе, и лишайный пес ее вылизал… И город слушает ожившую музыку и слова, которые казались такими ненужными. Нет, я не умираю. Просто я ухожу в мусорник. Но я воскресну в почке тополя, в свернувшейся магнитофонной ленте, в тебе.

Приёмщицу рыжую смех одолел…

Приёмщицу рыжую смех одолел, фотограф исходит в дверях. Фотографируется в ателье Кузя, местный дурак. «Кузя, дергаться перестань…» А Кузя — не может.

Саша, наплюй на них…

Саша, наплюй на них, Саша, пиши, сыпь на них лунами звездной души!

Как-то ночью, глядя в окно…

Как-то ночью, глядя в окно, я услышал: чтоб людям не ждать, стихи печатала ночь на печатной машинке дождя! Кто поймёт их, кто их услышит? Утром солнце висит высоко… Просыхают на шиферной крыше строчки первой книги стихов.

Это было всё или не было?

Это было всё или не было? В полутёмной московской комнате мои плечи москвичка нежная как горячую воду комкала. В ряжем, словно горящем, джемпере и с прической, как из огня, полудевочка-полуженщина смотрит огненно на меня. И лампочка на столе в самой парящей из комнат, мы знаем друг друга сто лет, нам уже есть что вспомнить… …а пальцы шли, словно на лыжах, сугробы клавишей давя, над головой моталась рыжесть, словно горела голова!

Я лежу и понимаю…

Я лежу и понимаю, что в последний раз смотрю, как ты царственно снимаешь комбинацию свою. Рано утром разлученные, перекрёстками зимы, как проблемы разрешенные, навсегда исчезнем мы. То есть мы, конечно, будем, мы воскреснем и опять благородным очень людям будем жизни отравлять. Но когда-нибудь в мельканье магазинов и кино: — Как твои дела? — Нормально. — А твои? — Да, ничего. Ну а вечером без толку буду засыпать — не выйдет. Как мы виделись не долго и как долго мы не виде… Я расплачусь, как ботаник над ненайденным цветком, потекут из глаз ботинок слёзы горестных шнурков, и во тьме взойдут, грозя, позабытые до боли твои зелёные глаза — как сигнал такси «свободно».

Скорее мёдом…

Скорее мёдом станет стрихнин, чем вы поймёте мои стихи. Ведь вам влюбляться — старо, как лапоть, вам только б блядства, вам только б лапать… Кричу о чуде. Запитом, забитом, о чутком чувстве, забытом за бытом. За что, за что ж его калёной болью клеймят — засосаны — как скот на бойне…

Монолог

……………. Столько весёлых полночей, столько весёлых ночей! Лучше стаканы наполнить чем-нибудь горячей, выйти на «брод» с девчонками; напившись у ночи в гостях, пляшут рекламы чечётку, неоном в глазах блестя, спеть под гитару что-нибудь и в лабиринтах улиц долго смотреть, как по небу тучи бегут, целуясь… Потом поцелуемся сами, и ты меня обожжешь горячечными глазами, в которых свистит вопрос…

ПЕРЕВОДЫ

Предисловие от переводчика

Когда 10 лет назад четыре молодых ливерпульца зачесали свои волосы на лоб и появились на сцене в невиданном дотоле составе: 3 гитары и один ударный — они вряд ли могли предположить, что через каких-нибудь 2 года такого рода группы станут повальным увлечением молодежи всего мира. Речь идет о знаменитых The Beatles, Жуках — Удачниках, основавших одно из основных течений современной музыки. С тех пор прошло 10 лет, и их творчество, по определению Джеймса Олдриджа, всегда было «пульсом своей эпохи». Да, Битлз — это, безусловно одна из выдающихся страниц истории мировой музыки, и — подчеркиваю это особенно — настоящей, серьезной музыки, что отличает их от многих остальных бит-групп, пишущих чисто развлекательную музыку, и делает Битлз классиками уже при жизни. Публикуемые 12 переводов, не сохраняя ритмического и размерного строя песен, достаточно освещают основную тематику.

1. Стеклянная луковица

( Леннон — Мак Картни )

Я пел о земляничных полянах Ночных лугах и красных тюльпанах Я пел о странной непонятной стране Которая открылась лишь мне Когда я смотрел на мир в стеклянную луковицу Сквозь слезы льющиеся Я пел о седоусом морже, Его во льдах забили уже, Такая судьба… Теперь признаться можно во всем: Я, Пол Мак Картни, был тем моржом И пел про себя. Глядя в стеклянную луковицу Сквозь слезы льющиеся Дурак был на вершине горы Он там до этой самой поры А там, под горой Мадонна, как большая калека, ждет на железной паперти С дрожащей рукой… Стеклянную луковицу держу

2. Горячая винтовка счастья

( Леннон — Мак Картни )

Она не из тех девушек что скучают подолгу Тронь ее бархатной рукой — И она вздрогнет как Зеленая ящерка на Оконной раме… Счастье, Моя Горячая винтовка Человек затерялся в толпе Заботах долгах Запутался в городских кварталах Его глаза Постоянно лгут Руки его Постоянно заняты сверхурочной работой Как в тысяче зеркал Его отраженье дробится в Начищенных до блеска ботинках А я один, совсем один Мой собеседник — сигаретный дым Чужих шагов Шарахаюсь к стене Чужих теней И только когда обжигаясь в трясущихся моих руках Сжимаю тебя сжимаю И чувствую дрожь курка — Тогда мне ничего не страшно Только О, защити меня Горячая винтовка!

3. Джулия

( Леннон — Мак Картни )

Сколько бессмысленных сказок о ком-нибудь Кроме тебя, расскажу ли я Джулия… Слушаешь дочь океана Песнь морских глубин Светишься из тумана Телом своим голубым Лунами пахнешь джунглями Джулия… Слышу — зовешь, зовешь Звоном слезинок-звезд, Сумрачным бормотанием Сонных морских песков Тайной безмолвного таяния Утренних облаков Дочь океана Джулия И ночи туманной Джулия Тающих облаков сочных ночных песков Волосы как лучи Тают стекают светятся… Становятся смыслом Моих бессмысленных песен… Ты существуешь, Джулия?

4. Поросята

( Харрисон )

Вас навряд ли поразят И заставят загрустить Видом этих поросят Покопавшихся в грязи Их зажарят на обед Не дадут в траве пошастать — а они не чуя бед копошатся… И с горчицей их съедят Свиньи в глаженных манишках Вам не жалко поросят? Ну и мне не так чтоб слишком.

5. Черный дрозд

( Леннон — Мак Картни )

И пугая течение снов и звезд Черный дрозд прилетел и запел черный дрозд Перебитые крылья Он не в силах поднять Так возьмите же их И учитесь летать Вы когда-то мечтали Чтобы в небо взлететь Что ж вы медлите? Или уже не хотите? Черный Дрозд продолжает петь Не взлететь вам Нет Не взлететь В его черных глазах Отражается смерть Так возьми же их И учите смотреть Вы когда то мечтали Что однажды прозреете Что ж вы медлите? Или еще не умеете? Черный Дрозд продолжает петь Не прозреть вам нет не прозреть

6. Горный енот

( Леннон — Мак Картни )

В черных горах Дакота Жил парень по кличке Горный Енот И однажды с ним приключилась такая история: Его невеста Нэнси Обедала с его приятелем Дэном Еноту это ясно не пришлось по душе Он вскочил на своего коня Винтовку через плечо И поскакал в город В местное салуне Он снял соседний с беглецами номер Номер был как номер Совсем пустой только на столе К которому Енот прислонил винтовку Лежала библия А дальше было вот что: Енот ворвался в их номер С кривой усмешкой на лице «прощайся с жизнью Дэнни» — крикнул он, но Дэн был парень не промах Он выстрелил первым И бедняга Енот свалился в углу Ясно вызвали доктора От него страшно разило джином. Он положил Енота на стол Осмотрел и сказал: — прости, Енот, но я ничего уже не смогу Для тебя сделать — ах, док, ерунда сказал Енот Денька через два Эта царапина заживет… Ну вот вроде и все потом Енота перенесли в свой номер и он остался наедине с библией…

7. Блюз

( Леннон — Мак Картни )

Да. Я одинок. Да! Я хочу умереть. Днем и ночью Меня преследуют мысли о смерти В мои глаза вонзаются сотни игл Мой мозг окутан черными облаками Душа — туманом он синий Я ненавижу себя Как тот мистер Джон Из песни Дилана Моя мать принадлежит Небу Отец Земле А я сам — Вселенной И ты знаешь чем Я за это плачу Одиночеством Так тянет к самоубийству Что чувствуешь запах могильных червей Гложущих твои кости И если я еще не умер — Ты знаешь Любимая Почему О как я проклинаю тебя за это О как я благодарен за это Тебе

8. Я и моя обезьяна

( Леннон — Мак Картни )

Ах, все так весело и все так просто! Тонете? Взлетаете? Внутри? Снаружи? Все так весело И все так просто Но всем нам есть что скрывать А мне и моей обезьяне Нечего!

Бангалло

Билл

( Леннон — Мак Картни )

Эй, Бангало Билл Что ты убил Бангало Билл? Он выходил охотится на тигра Со своим слоном и винтовкой Он каждый день рисковал собой Этот упрямый саксонец О нем поют дети Он жил в глубине джунглей Там где возлежит величественный тигр Жил один со своим слоном Капитану Марвелу никогда не сравнится с Биллом! О нем поют дети Однажды дети спросили его не грех ли Убийство Нет сказал он грозно блестя глазами Лучше я их чем они меня О нем поют дети Эй, Банагло Билл Что ты убил?

10. Когда моя гитара нежно плачет

( Харрисон )

Я смотрю на вас и вижу, что в каждом Из вас спит любовь Когда моя гитара нежно плачет Я смотрю на полы и вижу что пора бы Их вымыть Когда моя гитара нежно плачет Не знаю почему любовь не просыпается в вас Знаю только что вас контролируют Покупают и продают Я смотрю на мир и вижу что он меняется Когда моя гитара нежно плачет Не знаю что водит вас Отталкивает друг от друга Знаю только что вас надо предупредить Да вот не знаю как Я смотрю на вас и вижу что в каждом из Вас спит любовь Я смотрю на вас всех… Моя гитара нежно плачет

11. Мимо меня

( Ринго Старр )

Я ждал твоих шагов Но лестница молчала Я ждал твоего звонка Но двери молчали «Неужели ты разлюбила меня?» Над книжной полкой Тикали часы Я смотрел на их стрелки Они шли навстречу друг другу А я был одинок «Неужели ты разлюбила меня?» Я не знал что в этот вечер твоя машина промчалась мимо меня мимо моего дома и врезалась в выскочивший из-за поворота автофургон.

12. Почему бы и не на дороге?

( Леннон — Мак Картни )

Почему бы и не на дороге? Нас никто не заметит. Почему бы не на дороге?

Оркестр Клуба одиноких сердец сержанта

Пеппера

Поэма

( Леннон — Мак Картни)

От переводчика

В 1967 году The Beatles выпустили альбом, который был признан непревзойденным шедевром поп-музыки. Сами The Beatles рассматривают этот альбом как цельное музыкальное произведение, своеобразную симфонию, состоящую из 12-ти песен. Исходя из этого, слова песен (которые, будучи написаны на исключительно высоком поэтическом уровне, представляют, я уверен, самостоятельно интерес), составляющих альбом, представляют своего рода поэму. Работая над ее переводом, я не ставил своей задачей сделать его как можно более точным. Пожалуй, многочисленные поклонники и знатоки творчества вправе упрекнуть меня в несколько своевольном обращении с текстом. Но, как сказал Андрей Вознесенский, чужие стихи мы переписываем в чужую тетрадь своим почерком. Мир The Beatles — это сложный мир, в котором усложненные метафоры соседствуют с точной и сочной бытовой деталью, аллегории почти не поддаются расшифровке, сменяются голой констатацией фактов, изощренность образов сочетается с нарочитым примитивизмом. Этот мир, в котором девушка с калейдоскопическими глазами бродит среди звезд, внизу — собственная машина выбивает человеческие мозги. Вот почему чтобы донести колорит стихов, их психологический настрой — пришлось поступиться точностью и дословностью. И еще. У Леннона — Маккартни знаки препинания убраны лишь из некоторых стихов. Я позволил себе вообще проигнорировать их, чтобы шалым ногам поэтических ассоциаций не грозила опасность пораниться о глупые ненужные колючки точек и запятых.

Вступление

Это было 20 лет тому назад И Сержант был непричесан и носат Он в трактирах музыкантов находил на гитарах и на скрипках их женил И рыдали их гитары и свирели в их трясущихся руках почти зверели у Сержанта было бешенство в глазах это было 20 лет тому назад он учил как ноту к ноте привязать это было 20 лет тому назад и теперь мы перед вами наконец всех кто хочет приглашаем на концерт оркестра клуба Одиноких сердец П од Управлением Сержанта Пеппера

1. смотрю на дыру…

смотрю на дыру сквозь которую хлещет дождь и ловлю себя на мысли что я давно уже перестал чему-либо удивляться хотя на свете есть довольно много удивительных вещей разве например не удивительно что ни один из проходящих тех кто торопится пройти мимо моего окна ни один из них не постучит в мою дверь ну и не надо! Или скажем разве не интересно узнать Прав я все-таки или нет Н о меня совершенно не волнует это Какая разница прав я или нет? Вот если бы выкрасить стены моей комнаты В о всевозможные цвета! Тогда бы я удивлялся всякий раз Г лядя на них Но нет у меня разноцветных стен И я смотрю на дыру Сквозь которую хлещет дождь

2. ты по ночной росе плутаешь…

ты по ночной росе плутаешь меж апельсиновых плантаций и целлофановых цветов бродяга наркоман святой и видишь девушка бредет по небу трогая руками звезд бриллиантовые камни и шепотом тебя зовет ее глаза калейдоскопы в них таинство галактик скоплено и ты летишь за ней туда где бьет фонтан на старой площади серебряная в нем вода вокруг него гуляют лошади лети за ней садились в такси из завтрашней газеты склеенное шофера растолкав проси скорее о прошу скорее он молвит выплюнув резинку ты упустил ее разиня она давно уж на вокзале ей отправленье предсказали и будет отправление длинным но поезд все же поползет и стрелочник из пластилина стеклянный галстук разобьет!

3. четверг пять утра…

четверг пять утра бесшумно ступая она вышла из спальни и тихонько прикрыла за собой дверь положила на стол записку и чтоб она не слетела придавила пустым стаканом спустилась вниз взяла носовой платок потом вышла в сад через боковую дверь и оказалась на свободе она (все на свете деньгами измерено) ушла (и мы дали ей все что деньгами измерено) из дому (мы ведь дали ей все что могли) отец еще спал когда мать накинула халат и вышла на лестницу прочла записку и схватившись за перила чтоб не упасть проснись крикнула наша крошка ушла! Она (быть не может чтоб она это сделала) Ушла (неужели она это сделала) Пятница девять утра Она уже далеко Она уже не думает о доме В котором была одинока целых 17 лет Она (может мы допустили ошибку?) Теперь (в чем же мы допустили ошибку?) Счастлива (деньги счастье не купят Н аверно в этом ошибка) Ушла Прощай Прощай

4. потом мы с ним долго говорили…

потом мы с ним долго говорили о космических безднах не тех которые разделяют галактики а тех которые разделяют людей еще мы с ним говорили о пресловутой стене непонимания которую люди сами строят из кирпичной лжи и о любви которую ищем но боимся найти жить можно по разному сказал он да сказал я но от нас не чего не зависит жизнь течет своим чередом есть мы или же нас нет

5. учителя из интерната…

учителя из интерната не уставали повторять что в Англии не отыскать как я второго психопата искали на меня управу а я не мог себя сдержать когда пытались мне внушать всю непреложность подлых правил когда я стал взрослей значительно (но не спокойней и умней!) меня к компании причислили «сердитых молодых людей» и я стоял как перед дулом но о пощаде не молил и говорил лишь то что думал и делал то что говорил не прятал голову в песок и не жалел свой голос собственный из всех орущих голосов мой самый хриплый был и сорванный а женщина моя в слезах кусала по ночам подушки я был тиран в ее глазах причем жестокий и бездушный когда я не желал платить за шмотки модные по счету визжала что не хочет жить а я ей вкатывал пощечины теперь я думаю пора мне заканчивать игру с огнем все изменилось все в порядке и будет лучше с каждым днем

6. ах Рита милая билетерша…

ах Рита милая билетерша стоит в беретке и с сумкой через плечо смахивая на солдатика Рита милая Я все не решаюсь подойти к тебе и С просить Ты свободна сегодня вечером? Нет? А завтра? Давай пообедаем вместе (только у меня совсем нет денег заплати пожалуйста сама) а потом мы можем пойти ко мне посидим на диване и я познакомлю тебя с моими сестренками их у меня две стою на остановке глазею как ты продаешь свои билетики и все не решаюсь подойти ты бы хоть улыбнулась мне что ли

7. мистер

Кайт

объявляет свой бенефис…

мистер Кайт объявляет свой бенефис на развалинах старой часовни приглашает без всяких билетов и виз и сбивает с ворот засовы мистер Кайт объявляет свой бенефис торопись ! Выступают Сумасшедший Пабло с горящими пальцами Генри Хорз танцует вальс Миссис К и мистер Аш творят Головокружительные сальто (к чертям Батут!) Прямо на голых камнях Н аш оркестр играет с семи часов И пока не свалился замертво А потом мистер КАЙТ пролетит в кольцо Десяти миллиметров диаметра!

ах

что бы там ни говорили…

ах чтобы там не говорили календари прошелестят и вот мне стукнет шестьдесят четыре будешь любить меня когда будешь кормить меня когда мне стукнет шестьдесят четыре? Будешь любить меня? Я смогу Старые пробки менять по воскресеньям возиться в саду Б удешь любить меня? Будет компания наших внучат Ч удит как и мы чудили Будешь любить меня в шестьдесят Четыре? Ты не заметишь годы пролетят Т ак что скорей черкни мне Будешь любить меня в шестьдесят Четыре?

9. в это утро он снова прочувствовал себя мальчишкой

в это утро он снова почувствовал себя мальчишкой жена еще спала доброе утро! Все было в порядке Н е надо было идти на работу Ставни были закрыты Жена еще спала Все было в порядке Он оделся и вышел на улицу Было прохладно Он поднял воротник и улыбнулся Доброе утро! Сказал он соседям П отом он пошел прогуляться возле Старой школы Она не чуть не изменилась с тех пор Когда он был мальчишкой и Все было в порядке Да собственно и сейчас все в порядке И он снова сказал Доброе утро! Он гулял до вечера пока Н е начало темнеть А потом смешался с толпой людей Которые спешили со своими женами На файф-о клок ему Некуда было спешить кто-то Спросил его который час Потом он пошел в кино надеясь что она Тоже прейдет туда Все было в порядке И он повторил про себя Доброе утро!

Сержант (реприза)

Очень жаль что нам пора кончать концерт И позвольте нам спросить у вас в конце Мы смеяться вам и плакать помогли? Если да то вы не зря сюда пришли И теперь когда уходите домой Заберите наши песни все с собой Вспоминайте их хотя бы иногда! Мы Вам за это будем очень благодарны В едь не зря уже 20 лет тому назад Научился ноту к ноте привязать Оркестр клуба Одиноких Сердец Под Управлением Сержанта Пеппера

Финал

Расчел волосы гребенкой С пустился вниз и за чашкой кофе прочел газету Одному парню чертовски повезло он Брал поворот и не заметил красный свет Бац! — и собственная машина Вышибла ему мозги А кругом толпа и глядела толпа Никто не заметил лица счастливчика И они не были уверены что он Не был членом Палаты Лордов

1969–1970

ФОТО С КОММЕНТАРИЯМИ

Однажды Боря шагал по ростовской слякоти и старался втиснуть свои длинные руки в рукава пальто. Ничего не получалось: рукава были короче, чем надо, сантиметров на 10. За этим занятием его и застал вездесущий И. Керч. А надо сказать, Иссаак всегда мог уговорить сфотографироваться кого угодно и в любом состоянии. Ветер входил и выходил из бориного пальтеца беспрепятственно. Я был, как всегда немым, свидетелем этой сцены: Керч бегал вокруг Бориса, выбирая ракурс. Боря ёжился, но пересилил себя. И, вот, что получилось.

На фото Боря написал: А. Абрамовичу от Б. Габриловича — 20.3.70 XX, а на обороте: Тебе, как моему сопернику в любви. Ты тоже влюблен в слово. И подпись с сердечком.

Фотография мне не понравилась. Я её засунул в конверт, а на конверте написал: здесь лежит Борис Габрилович. Имя и фамилию обвел траурной рамочкой (пошутил). Показал Боре. Он приписал рядом: да, я тут правда лежу.

Борис Габрилович и Игорь Керч. Ростов-на-Дону, 1970

30 августа 1970. Александр Абрамович и Борис Габрилович, ул. Пушкинская, Ростов-на-Дону (напротив дома моего и наискосок от Бориного — А. Абрамович). Габрилович пишет в блокнот Абрамовичу: «Мы на скамеечке сидели, не замечая, что седеем…».

Фото случайно проходившего мимо Игоря Керча.

Из архива Алекса Абрамовича. Опубликовано на его блоге.

Ссылки

[1] Стройка, о которой речь — строительство общежития обкома партии напротив Бориного дома (между Чехова и Соколова по Пушкинской). Мой тесть, Евгений Гаврилович, наблюдая вечером этот свежепостроенный, пылающий огнями дом с моего балкона, назвал его «Титанник». Прим. А. Абрамовича