Молчит страна, как в доме мебель, Как ни поставь, так и стоит. Для всей страны единый гребень, Сегодня — сыт, а завтра — бит. Нет, не дубы стоят, а стулья, Нет, не березы — двери, стол. Лежит беззубый от разгулья, В кровь стертый бывший желтый пол. Стоят, как часовые, стены, И потолок — им небосвод. Всех превращает нас в полено Наш пилораменный завод. Вдруг среди этого кошмара, Где кровью харкала пила, Посередине тротуара Святая Роза расцвела. От горя треснутая ваза Казалась бледной и худой. Сама, без всякого приказа, Святой наполнилась водой. И стали вновь шкафы — дубами, Березами — паркетный пол, И с деревянными гробами Последний поезд отошел. А на ветвях запели птицы, И солнце стало так сиять, Что захотелось помолиться, Смеяться, плакать и молчать.

В нем лаконично все и кратко, Вот — лезвие, вот рукоятка. Убей им или что очисти, Он — ничего без нашей кисти. Но если вдруг над ним нависли, Как колдовство, дурные мысли, И чует острие металла, Когда внутри клокочет жало, Тогда одно телодвиженье — И кровь смывает напряженье, Волною набегает дрожь, В моей руке слабеет нож.

Не знаю лучше ощущенья, Когда в руке держу тарань, Когда губа утонет в пене И сладко съежится гортань. Как это вкусно и красиво — Желтеет кружка, как янтарь. И все народы жаждут пива, Среди напитков пиво — царь. И если станет вдруг тоскливо, Ты не печалься, слез не лей, А вспомни — есть на свете пиво, И сердцу станет веселей. Бледнеют золотые слитки, Когда из бочки бьет струя. И все побочные напитки Уже не стоят… ничего.

Всех породило яйцо, Мы вышли из его пеленок — Кто с человеческим лицом, А кто-то с клювом, как цыпленок. Так начинался маскарад, Как ловко кто-то все придумал, И на скорлупочный наряд Надел и маски, и костюмы. Кто первым был, в конце концов, Яйцо иль курица, — неважно, И хрупким было то яйцо, И курица была отважной. И гладок был яйца овал, И силуэт безукоризнен, О, смертников великий бал, Под каждой маской — тайна жизни.

Ты, колокол, звонишь по ком? То нежно ты зовешь, то грубо, Мы ходим по цепи гуськом Вокруг таинственного Дуба. И кот мурлычет неспроста, Но жизнь от этого нелепей, Зачем с цепочкой для Креста Бренчат еще и эти цепи? Ты, колокол, звонишь по ком, Кому даешь освобожденье? Кому заменишь целиком Оков ржавеющие звенья?

Небесный легенький пушок На землю темную прилег, После тяжелого маршрута Окончен затяжной прыжок. Пришел зимы недолгий срок, И замер белый купол парашюта.

Он с неба к нам валил, лохматый, Как зимний праздничный сюрприз. А мы его теперь лопатой С балкона сбрасываем вниз. Снег хрупким, ломким стал и хлипким… Все тает, только поспевай, Как тут исправить все ошибки? Пожил немного и — прощай.

Окончилось лето, Устали поэты, На время свое отложили перо. Раскрыты секреты, все песни допеты, Что новым казалось — вдруг стало старо. Остались заветы, загадки-ответы, Но как нам жить дальше, Не знает никто. При капельке света Мы жарим котлеты, А кто-то на даче играет в лото.

Как вода со светом — В радужной капели, Как любви сонеты — В призрачной пастели На картон ложатся, Солнышком согреты, Краски акварели, Пятнышки портрета.

Как глупы бывают дамы, Зря берут на душу грех. Надо б Еве дать Адаму Вместо яблока — орех. Придавив орех зубами, Он подумал бы о том, Что не хочет эту даму Ни сейчас и ни потом.

Надоело тащиться поэтом, Сердце камнем молчит — хоть кричи, И я жарю стихи, как котлеты, Чтобы в трубку шептать их в ночи. Я бегу впереди телефона По упругим стальным проводам, А стихи мои с лаем и стоном, Как ищейки, бегут по следам. Но меня ты не видишь, не слышишь, Тебе нравится выдумка, бред. Оттолкнувшись ногами о крышу, Я запутаю, спрячу свой след. Я влечу к тебе, легкий, небесный, Без тяжелой земной чепухи, Но увижу в дверях твоих тесных, Что меня обогнали стихи.

Я и ты, нас только двое? О, какой самообман. С нами стены, бра, обои, Ночь, шампанское, диван. С нами тишина в квартире И за окнами капель, С нами все, что в этом мире Опустилось на постель. Мы лишь точки мирозданья, Чья-то тонкая резьба, Наш расцвет и угасанье Называется — судьба. Мы в лицо друг другу дышим, Бьют часы в полночный час, А над нами кто-то свыше Все давно решил за нас.

Нет, не от оргий я в восторге, Когда пьяны мы и сильны. Любимая, когда в постели Тебя коснусь я еле-еле, В восторге я — от Тишины.

А завтра их уже не будет — К утру погаснут фонари, О них расскажут как о чуде, А было их всего лишь три. Страдать, терпеть, молчать, не плакать, Не врать себе, другим не врать, Терпеть в жару, в мороз и слякоть, Не зная для чего, но знать… Все будет выпито и смыто Волною от ушедших барж. Уходит полк, стучат копыта, А сердце разрывает марш. В последний раз успеть проститься… Прощание как приговор. Взметнулись в небо словно птицы Три силуэта трех сестер.

Нет, нет, не умер он, сейчас заговорит. Нельзя так умерщвлять живое. Все это кажется игрою, Но он по-настоящему убит. Влад, встань, ну, поднимись. Земля, твои законы Нарушены. Не дай ему остыть, Исправь ошибку, Жизнь, он должен жить. Застыньте на лету, патроны. Нет, звезды, вы не на своих местах, Ты, наше небо, что-то проморгало, А солнце и луна глядят устало. И видит все Христос, и видит все Аллах. Но день святой настал, тот самый день предела, И в чаше переполнены края, Услышь, вселенная моя, О том, как сердце наболело. Что вам озонова дыра, Владыки мертвых звезд и небосвода? Остервенение народа Увидеть вам давно пора. Уносят тело в гробовую глушь, А кто-то снова целится в затылок, Нет, для души не сделаешь носилок, Но страшно жить среди кровавых луж. Пройдет девятый день, придет сороковой, И он уйдет в неведомые дали, Цветы увянут, как слова печали. Кто следующий на карте роковой?

Попса дробит шрапнелью наши души, Ее за это не привлечь к суду, Часть поколенья выросла на чуши, И новое рождается в бреду. О, солнышко лесное, чудо-песня, Так мы в неволе пели, чудаки. Пришла свобода — стали интересней Писклявые уродцы-пошляки. Слова ничто — есть вопли вырожденья, Тот знаменит, кто больше нездоров, Кто выйдет петь без всякого смущенья, Без совести, без страха, без штанов. Где песня, чтобы спеть ее хотелось?! Слова где, чтоб вовеки не забыть?! Ну что горланить про кусочек тела, Который с кем-то очень хочет жить! С телеэкрана, как из ресторана, Для пущей важности прибавив хрипотцы, Они пудами сыплют соль на раны, Как на капусту или огурцы. В халатике бесполая фигура, Запела, оголившись без причин. Противно это. Спой нам, Юра, О женской теплоте и мужестве мужчин.