Шагах в двадцати от линии прибоя на песчаном бугорке лежат Витьки́. Они опираются подбородками на кулаки и выжидающе смотрят в сторону станицы.

Недалеко от ребят сидят три собаки. Одна — огромная, жёлтая, с косматым закорюченным хвостом, а две — маленькие: пёстрая, с торчащими настороже ушами, и чёрная — вислоухая. Собаки эти — колхозные. Они живут на рыбацкой пристани, но всегда на берегу сопровождают Витек.

Волны, неторопливые и торжественные, чередой накатываются на песчаный берег. Восходящее солнце, большое и ещё красное, отражается, дробясь и переливаясь, в водной ряби.

На мели волны встают дыбом и, будто споткнувшись, падают с грохотом и шипеньем, забрасывая песок пеной. Уходя в море, волны часто оставляют на берегу бычков. Рыбы трепыхаются и подпрыгивают на мокром песке, пока их не накроет новая волна. Утки, белые, как морская пена, цепочкой стоят на берегу и, выбрав время, бросаются ловить бычков. Они глотают их, высоко вскидывая головы с торчащими из клювов хвостами рыб.

Ребята видят, как открылась камышовая калитка в ближнем к морю дворике и из неё вышла Талка в синем купальнике. На плече у неё надутая автомобильная камера.

Собаки ещё не успели познакомиться с девочкой. И, когда она подходила к берегу, они встали, повернули к ней морды и приподняли верхние губы, наморщив носы.

— Цыц, Каштан! Свои! Не знаешь, что ли? — крикнул Горобец.

— Ну, скоро они выедут-то? Глядим, глядим, аж очи повылазили, а их нема и нема! — досадует Чайка.

Ему не терпится стать скорее проводником газопроводчиков. Он-то уж покажет и озеро, и Плеваку, и место, где бил грязевой вулкан!

— Ждут машину из города. Начальство, что ли, какое-то приедет, — сказала Талка.

— Тю! С чего они?

— У озера, за газовой станцией, место под санаторий смотреть будут.

— Брешешь! — крикнул Чайка, сверкнув глазами. — У нас будет санаторий?

— А вот сам увидишь, как я брешу! Пошли купаться пока.

Витьки сбрасывают с себя ветхие, потерявшие цвет майки. Лиловые тела блестят в лучах утра. От частого купания мальчишки худы, рёбра туго обтянуты кожей. Дождавшись высокой волны, Витьки с разбегу кидаются в море, не забыв для шику кувыркнуться в воздухе. Талка стоит некоторое время и смотрит, как быстро плывут Витьки, ныряя под волны и сверкая над ними розовыми ступнями. Выныривая, мальчишки широко открывают глаза, шумно отдуваются, выпуская струйками воду из ноздрей. Они добиваются похвалы девочки.

Талка осторожно входит в море, ложится на камеру и начинает с визгом вскидываться на гребешках волн. Витьки зовут её на глубину, но она ещё боится. Как только ноги её перестают чувствовать дно, Талка поворачивает к берегу.

Накупавшись, ребята бросаются в тёплый песок. Обсохнув, они смахивают ладонями прилипшие к телу пластинчатые песчинки.

— Едут, едут! — крикнул Витька-Чайка.

— Где? Не вижу! — говорит Витька-Горобец, досадуя, что не он первый увидел едущих.

— А вот как дам одного, так и увидишь! — кричит Витька-Чайка.

Он звонко шлёпает Горобца ладонью по затылку, но тут же получает сдачи.

Ребята вскакивают и бегут на дорогу. Следом несутся с разноголосым лаем собаки.

От станицы движутся две машины. За ними встаёт рыжим заслоном пыль, загораживая солнце. Обе машины без тентов. «Газик» и «Победа». В «газике» Анатолий Николаевич. Рядом с ним, к великой досаде мальчишек, — дед Сулак. Дед, наверное, едет проверять хозяйство бригады и сам будет показывать гостям и озеро и Плеваку! И ни за что опять будет ругать мальчишек. В «Победе» рядом с незнакомым шофёром мама Ирина.

— А я знаю шофёра. Он самый главный конструктор газопровода, — говорит Талка.

— Разыгрываешь! Как шофёр может быть главным конструктором?

— Эх, ты! — смеётся Чайка. — Талкин отец тоже ездит за шофёра, а сам-то он главный газопроводчик! Так и тот.

У пляжа машины останавливаются. Анатолий Николаевич открывает дверцу. Ребята вскакивают в «газик», дед Сулак, как и ожидали мальчишки, начинает причитать:

— Зачем вы только берёте этих озорников? Совсем они бесполезный народ, тыквы-головы. Только и гляди, чтоб чего не натворили, — говорит Анатолию Николаевичу дед Сулак, делая вид, что сплёвывает на песок.

Ехать недалеко. Место, где строится газораспределительная станция, видать с пляжа. Но и этот небольшой путь для Витек — радость.

Машины поехали вдоль берега. Тихо идут они по сухому глубокому песку, кое-где заросшему редкой жёсткой травой. Собаки бегут вразвалочку рядом, не отставая. Жёлтая, большая — впереди, маленькие — как свита, сзади.

Желая удивить Анатолия Николаевича и Талку чудесами, которых много тут у них вокруг станицы, а заодно и умилостивить Сулака, Чайка просит деда рассказать о Плеваке. Дед Сулак, как все деды, очень любит рассказывать. Тем более — новым слушателям.

Говорит он громко, будто делает доклад.

— В одна тысяча девятьсот шестом году взяли меня на флот в матросы. Как раз за неделю до призыва извергалась та Плевака. Поначалу гул пошёл под землёй, будто затяжной перекатный гром, и треск! Такой треск, как у молнии, когда она раскалывается рядом. А потом над морем вскинулся ши-ирокий столб огня и дыма! Такого непроглядного чёрного дыма, как копоть или сажа. Часа два заваруха была. Будто под водой взрывались паровые котлы или пороховые погреба.

Чайка вертел головой, следя, чтобы все хорошенько слушали. Глаза его горели гордостью, будто вулканы были делом его рук.

А Сулак всё рассказывал:

— Демобилизовался я из Черноморского боевого флота в одна тысяча девятьсот двадцать четвёртом году. Прибыл на родину. А на другой день Плевака открыла канонаду! Расходилась так, что станичники тика́ли из хат, кто в чём, аж до самого города.

В одна тысяча девятьсот пятидесятом тоже было извержение! А когда я насовсем отошёл от моря и подался в общественные инспекторы — в пятьдесят втором году, — километрах в пяти от берега задействовал вулкан. Часа три бил грязью в небо. Чуть всё море не замутил! Когда угас вулкан и разлетелся дым, остров из грязи на том месте оказался. Штормом его потом разбило. А после одного извержения на суше, вблизи от берега, против Плеваки открылось озеро с дном, забитым синей грязью. А пахнет та грязь серой и йодом. Сколько тут зря газа ухлопывается в небо — страсть! Вы его обязательно заклепайте в трубу!

Дед рассказывал, пока машины не подошли к горе. Они остановились на прибрежном песчаном холмике, откуда было видно и синее озеро и серебристое море.

На Плеваке ходят буруны. Над белыми гребнями волн вьются морские птицы, часто припадая к воде. В секунды затишья между ударами волн о берег слышатся крики этих птиц. Они радуются множеству рыбы, которую выхватывают из воды и склёвывают на лету.

Мама Ирина развернула большой лист толстой белой бумаги. На нём было это синее озеро, жёлтый берег моря, чёрная линия газопровода. А красный квадратик означал газораспределительную станцию.

— А ну, марш отсюда. Вертитесь тут под ногами! — напустился дед на Витек, заглядывающих в чертёж.

Талка засмотрелась на озеро. Оно дотянулось до самой горы, отразив в себе её каменную верхушку с одиноким деревом. Другим краем озеро доходило до песчаных холмов. Было оно тут мелкое, прозрачное. Виднелось синее тинистое дно.

Когда мальчишкам приходилось бывать на озере, они всегда натирались грязью. Считалась эта грязь лечебной. Хотя у Витек ничего не болело, но они натёрли сейчас даже лица. Стали чёрно-синими с головы до пят. Блестели только глаза и зубы. Ребята с криком начали бегать по берегу. Собаки понеслись за ними и всё пытались, играя, схватить ребят за белые пятки.

— Го-го-го! — закричал дед Сулак мальчишкам с другого берега, потрясая палкой. — Тыквы-головы!

Когда взрослые вернулись с озера, ребята валялись уже в песке на грани прибоя. Волны, накатываясь, поворачивали их с боку на бок, как котёнок пушинку.

— Купаться, купаться! — закричала Талка, выскакивая из волны навстречу матери.

— Сейчас, сейчас, — весело согласилась за всех мама Ирина, свёртывая в трубку лист, где теперь прибавился ещё один красный квадратик — место санатория и ещё одна чёрная линия — труба, по которой пойдёт газ от распределительной станции, к санаторию.

И вот уже взрослые стали совсем как дети. Потому что они влезли в воду. Но с Витьками трудно было сравняться. Мальчишки неистовствовали, стараясь показать свою удаль. Они переворачивались в воздухе, ныряли, выскакивая там, где их никто не ожидал! Выныривая, пучили глаза, как ерши, и выпускали длинные струи воды из ноздрей.

— Тикайте, тикайте, — неожиданно громко завопил Горобец, выбегая из воды, — до берега тикайте, до берега!

От станицы шёл высокий вихрь. Крутясь, он быстро приближался к машинам. В вихре вертелись, взвиваясь, бумажки, камышовый сор. А у машин он собрал всё, что мог: чертёж, ведро, рубашки, брюки. Одежду и ведро он тут же бросил на землю, но чертёж взвил высоко, развернул, словно желая узнать, что там в нём начерчено, и, покружив, опустил далеко в море, у самой Плеваки. А сам пошёл дальше, набирая силу, срывая гребешки с волн и унося их с собой.

Оба Витьки, не сговариваясь, бросились в море. По-дельфиньи подныривая под волны, они заспешили к Плеваке. Собаки сорвались с холма и с лаем поскакали за мальчишками, но, добежав до воды, остановились и, скуля, стали бегать по берегу, всматриваясь в море.

— Ну и сорвиголовы! Никакого сладу, — говорит дед Сулак.

— Дедушка, там глубоко? — забеспокоилась Талка.

— А то нет!

— Ой, они утонут!

— Нипочём! Они плавают не хуже бычков.

— Давайте спустим на воду байду, — предложил Анатолий Николаевич.

— Лодку им, шалопаям! Их и силком-то не утопишь! Гляди, уж доплыли. Видишь, закружились на месте, шукают, — радостно сообщает дед Сулак.

Над Плевакой табунились птицы, то взмывая, то падая в воду. Стая чёрных больших бакланов пролетела низко над волнами, едва не задев крыльями головы Витек.

Чайка поднял над волной белый рулон. Витьки повернули к берегу, время от времени передавая один другому этот рулон, как эстафету.

У берега нарастали клубящиеся валы. Уже скоро должно быть под ногами у мальчишек твёрдое дно. Но тут догнал их высокий вал. Витьки не заметили, как он вырос позади. Вал запенился, вздыбился и с грохотом обрушился на ребят.

Не успели они сообразить, что произошло, их выбросило, как бычков, вместе с ракушками и собаками на берег.

— Вот это да! — вскакивая на ноги и оглядываясь, крикнул Горобец.

— Про… проек вырвало! — выплёвывая воду и вскидывая пустые руки, завопил Чайка.

— Эх ты, проек! Одно слово — тыква-голова, — сплюнул Сулак.

Тут мимо мальчишек ураганом проскочил жёлтый пёс, раскидывая лапами песок, и снова бросился в море. Следом, задыхаясь от лая, пронеслись вислоухая и пёстрая собаки. Тогда ребята увидели мелькнувший на синей волне белый свиток, к которому быстро плыл Каштан. Подплыв, он осторожно взял зубами рулон и, вскинув его над водой, заработал передними лапами.

— Упустили чертёж, тыквы-головы без семечек! Живо, пацаны, помочь собаке, живо!!! — велит мальчишкам дед Сулак.

Мама Ирина укоризненно смотрит на деда, но он машет рукой и продолжает ругать мальчишек.

Чайка выхватил из пасти Каштана рулон и подскочил к маме Ирине.

— Вот он! Даже не порвался! — крикнул Чайка, подавая рулон, из которого лилась вода.

«Газик» двинулся. «Победа» ровно, не отставая, пошла за ним.

Над Плевакой по-прежнему кружились морские птицы. Волны накатывались и рушились на песок, заглушая птичьи крики.