Глава первая

ТАВЕРНА В ДЬЕППЕ

В тот зябкий осенний вечер 1635 года сумерки спустились быстро. Стремясь поспеть засветло, Жак Диэль мчался во весь опор, рискуя загнать лошадь. И не напрасно - едва вдали обозначились дома, солнце исчезло за отвесными скалами. К морю подползли темные облака, ускоряя приближение ночи. Запах морской воды резко усилился, полил дождь, и такой сильный, что земля сразу промокла. Жак, прекрасно понимая, что его кобыла не может скакать быстрее, все же шлепнул ее по холке, а затем глубоко всадил шпоры в трепещущие бока.

Животное попыталось встать на дыбы, но Жак натянул уздечку. И тут они въехали в Дьепп. Узкие извилистые улочки с приземистыми домами были пустынны, в рытвинах скопилась вода, и в образовавшихся лужах разлагалась выброшенная рыба. Желтые фасады домишек, украшенные темным брусом, едва проглядывали в подступившей темноте. В переулках гулял порывистый ветер и подгонял прохожих, и без того спешащих, чтобы закрыть ставни, до того как начнется шторм.

Жак направился к причалам небольшой гавани. Три парусника, раскачиваясь, стояли на приколе. На молу матросы торопливо проверяли прочность швартовов, натянутых рвущимися за волной кораблями. Он осадил коня.

- Где тут таверна "Наветренные острова"?

- Харчевня Жана Боннара? Да вот она, прямо перед вами. Еще не закрыли. Вон, видите свет?

Уже совсем стемнело, и волны бешено бились о каменный причал. "Приехал бы на час позже, вряд ли нашелся бы охотник показать мне дорогу", - подумал всадник. К тому же, таверна могла быть закрыта, потому что уже сейчас, подъехав ближе, он заметил высокую темную фигуру, которая, помаячив в дверном проеме, принялась закрывать неподдающиеся ставни.

Услышав стук копыт, человек прервал свое занятие и обернулся, но прежде чем он успел что-либо сказать, Жак спросил:

- Это таверна "Наветренные острова"? Я ищу гоподина Жана Боннара.

Мужчина выпрямился, и Жак увидел, что перед ним стоит настоящий великан; бычья шея, массивные плечи, руки и ноги короткие и мощные.

- Жан Боннар? - переспросил он. - Ну, это я! Ночью, да еще в такую погоду, я бы и для самого дьявола пальцем не пошевелил. Что вам от меня надо?

Жак ловко спешился, хотя ноги занемели от холода.

- Скоро все узнаете, - сказал он, - но сначала позаботьтесь о моей лошади.

Бросив поводья поверх головы коня, он вошел в таверну. На лоснящемся от жира сосновом столе, коптила тусклая масляная лампа, от нее по всей комнате плясали тени; в огромном камине потрескивал огонь.

Жак Диэль придвинул стул к камину, сел и вытянул ноги, едва не подставив пламени подошвы сапог. Он расстегнул ремень, шпага выпала, но ему было не до этого.

Хозяин таверны не торопился, и посетитель стал лениво осматривать комнату. Стены темные, закопченные, потолок усеян черными точками мух. Из мебели всего три стола, две лавки, да немного стульев. Еще массивный деревянный буфет, украшенный грубой резьбой с изображением парусников, а на буфете - сделанная из кокоса голова с забавной рожицей, она была разрисована красной и черной красками, а пиратская повязка через глаз раскрашена ярко-алой.

Огонь распространял приятное тепло, и от одежды Жака потянулся пар. Наконец вошел Жан Боннар:

- Вас будто черти принесли - заявляетесь ночью, да еще в такую погоду! А лошадь! Скотинка еле жива.

Едва ли это как-то взволновало Жака, потому что он ответил:

- Позаботьтесь о ней получше. Хотя в общем-то, с тем, что от нее сегодня требовалось, легко справилась бы самая ледащая пони. Готов поклясться, что сейчас она воображает себя молодой кобылкой с королевских конюшен!

Боннар что-то проворчал, но Жаку не удалось разобрать. Когда же он дал понять, что не желает более беспокоиться о своем посетителе, молодой человек вскочил со стула и по привычке потянулся за шпагой.

- Считается, что таверну определяют по качеству вина, - сказал он, - а я как раз голоден и хочу выпить. Принесите мне добрый кувшинчик, заодно проверим, насколько прав был мой дядюшка, когда называл вас достойным человеком.

- Твой дядюшка, твой дядюшка! - раздраженно передразнил Боннар, причем тут, собственно, твой дядюшка, парень? И вообще, кто ты такой?

- Скоро узнаете!

Хозяин таверны с любопытством приблизился к Жаку Диэлю,

чтобы разглядеть его получше. Двое мужчин молча смотрели друг на друга. Боннар сдвинул брови. У него было круглое лицо с тяжелым подбородком, мощная шея и суровый взгляд. Вся правая щека до уха была обезображена шрамом. Жак насмешливо улыбнулся, чувствуя себя хозяином положения.

- Ну, и кто же вы такой? - проворчал Боннар.

- Жак Диэль, эсквайр, господин дю Парке; мой отец Пьер де Диэль, господин де Водрок, а мать урожденная Адриен де Белен.

Губы Боннара беззвучно вторили, он был явно разочарован.

- Диэль, дю Парке... Водрок... Все это прекрасно звучит, но не имеет ко мне абсолютно никакого отношения.

- А вот тут вы не правы, - заявил Жак с некоторой издевкой в голосе, вам случайно не знакомо имя Белен д'Энабюк?

Боннар оторопел и слегка отпрянул.

- Белен д'Энабюк?

- Это мой дядюшка, - небрежно бросил Жак Диэль.

- Ну, это другое дело, парень... совсем другое дело! Откуда ж мне было знать? Племянник д'Энабюка, и волею Бога под моей крышей! Садитесь, сударь. Вы сказали, что голодны и хотите выпить... сию минуту.

Великан заметался по комнате, словно навозная муха, между стекол оконной рамы.

Насладившись своим триумфом, Жак подошел к Боннару и дружески похлопал его по плечу.

- А теперь идемте, - сказал он, - нам понадобится не один, а два кувшина вина. А мне сгодится буханка хлеба и хороший шматок окорока... Нам необходимо кое-что обсудить.

Боннар снова смерил Жака взглядом с головы до ног. Фиолетовый камзол еще дышал паром.

- Я не могу допустить, чтобы племянник Белена оставался в таком виде, - сказал он, будто для себя, - но все, что у меня есть, это одежда моряка - моя собственная. Я носил ее, когда был в тропиках вместе с вашим дядей, и ее хватило бы на двоих таких как вы.

- Одежда пусть вас не волнует! Принесите лучше вина и ветчины. Полный кувшин скорее поможет делу.

- Я позову Марию, - сказал Боннар и, подойдя к двери в дальнем углу комнаты, открыл ее, за ней оказалась лестница. Сложив руки рупором, он крикнул:

- Мария! Мария!

- Иду! - послышался сверху голос.

- Это моя дочь, - объяснил Боннар, - с тех пор как моя жена Франсуаза умерла, она помогает мне по дому...

- А вот и Мария! - продолжал старик. - Принеси-ка нам пару кувшинов прозрачного вина и ветчины. Это Жак Диэль, племянник Белена. Он мой гость. Когда обслужишь нас, постели ему в лучшей комнате.

Затем, повернувшись к Жаку, он спросил:

- Когда вы собираетесь уезжать, сударь?

Дю Парке смотрел на Марию и не мог оторвать глаз. Ему казалось, что с ее появлением мрачная комната наполнилась светом. Он был так поглощен созерцанием ее лица, что механически ответил:

- Завтра.

- Завтра? Но ваша кляча того и гляди сдохнет, а другой, чтоб одолжить, у меня нет. И вообще, после такой бури вы вряд ли проедете.

Но Жак стоял зачарованный и, казалось, не слушал. Более совершенного лица, обрамленного золотистыми волосами, ему не приходилось видеть. Завязки передника тесно обвивали ее тонкий стан, грудь была полной и округлой, а светло-карие глаза, чистые и ясные, не смущались его пристального взгляда.

- Я уже передумал, - внезапно, несколько дерзко сказал Жак, - завтра я не поеду. Я, может быть, даже некоторое время здесь задержусь.

- Ну же, Мария, поторапливайся, - сказал Боннар.

Жак проводил ее взглядом. Походка напоминала струящийся ручей, легко огибающий любые преграды, и Жак был окончательно сражен ею. Когда хозяин таверны предложил ему стул в дальнем конце стола, он воскликнул:

- Жан Боннар, вас можно поздравить с прехорошенькой дочерью! Да, я, пожалуй, останусь здесь подольше.

Мария внесла кувшины. Он снова посмотрел прямо в ее светло-карие глаза с той особой самоуверенностью, что свойственна мужчинам, привыкшим осуществлять все свои желания. Но она мужественно держала взгляд до тех пор, пока Жак сам не отвел глаза. Угрюмости Боннара как не бывало; наблюдая за этой сценой, он тихонько посмеивался себе под нос.

Когда Мария поставила между кувшинами хлеб и ветчину, он сказал:

- А теперь оставь нас. Нам нужно кое-что обсудить.

Девушка не произнесла ни слова. Уходя, она прикрыла дверь, не захлопывая ее до конца. А затем стала тихонько подглядывать в щелочку на юношу в фиолетовом камзоле. Он снял шляпу; при свете лампы и яркого огня его волосы отливали золотом. Нос был с небольшой горбинкой, губы узкие, но красивого рисунка. Ей понравился его резко очерченный и даже слегка надменный подбородок, а особенно взгляд - то насмешливый, то дерзко упрямый. Когда он поднес к губам оловянную кружку, она отметила изящную форму его рук, и внезапно почувствовала, что сердце ее бьется чаще обычного.

Жак что-то говорил Жану Боннару, но Мария и не думала слушать, до нее долетали лишь отдельные слова, сказанные громче других. Ее завораживал мягкий голос юноши, и, кажется, ее отец тоже попал под его гипнотическое влияние, потому что слушал его с вежливым и почтительным вниманием.

Закончив трапезу, Жак Диэль встал из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед перед камином, отбрасывая на стены причудливые тени, дрожащие от пламени. Боннар тоже проднялся, и Мария, боясь, что ее обнаружат, быстро и беззвучно прикрыла дверь и на цыпочках поднялась наверх.

Когда она стелила постель для прекрасного всадника, то, сама не зная почему, вдруг почувствовала, как по всему телу разливается приятный жар. Слишком наивной и неопытной была она, чтобы представить, что ему достаточно поманить ее пальцем, и она пойдет с ним хоть на край света.

Что касается самого Жака Диэля, то его мысли были уже далеко от Марии. Маленькими глотками, смакуя, он пил подогретое вино, слегка приправленное корицей, привезенной Боннаром из путешествия к Островам. Это была та самая поездка, когда Белен д'Энабюк открыл Мартинику, и Боннар сопровождал его. Выказывая сомнение, правильно ли его понял этот гигант, Жак повторил указания дяди еще раз.

- Вы будете лично отвечать за строительство брига. И если возьметесь за это, то должны быть готовы к любым неожиданностям. Дядя полностью доверяет вам - так покажите, чего вы стоите!

И причина для такой просьбы была - работа на верфях Франции приостановилась; кораблестроители взбунтовались против короля. Их было мало, но они не только ревниво оберегали свои секреты, но и отказывались учить подмастерьев, несмотря на распоряжения монарха и кардинала Ришелье. Устав от сопротивления корабельщиков, король решил человек пятнадцать самых достопочтенных засадить в тюрьму, чтобы нагнать страху на остальных. Поэтому Белен, которому понадобился бриг, был просто вынужден обратиться за помощью к бывшему плотнику Жану Боннару.

Возвратясь с Мартиники, - Медианы, как называли ее местные обитатели, - Боннар забросил мореплавание и открыл таверну в Дьеппской гавани, назвав ее в память о путешествии "Во славу Наветренных островов". Жан Боннар до сих пор вспоминал своего капитана с неослабевающим трепетом, поэтому никакие доводы не убедили бы его отказаться от предложенной миссии. Он больше не ходил в море, это так; но дьеппские верфи были от него в двух шагах. А Мария могла бы вести дела (в любом случае, именно она привлекала основную массу клиентов), дав ему возможность руководить строительством брига.

- Придется срочно начинать работу, - продолжал Жак, - насколько я знаю, дядя спешит.

Боннар осушил кружку горячего вина и ответил со всей серьезностью:

- Поверьте, сударь, положившись на меня, он не прогадает.

- Дядя имеет влияние при Дворе благодаря услугам, в свое время оказанных самому королю... И я уверен, он проследит, чтобы ваши усилия были вознаграждены. Я думаю, он доложит о вас королю.

Боннар покраснел до самых бакенбард, торчащих по бокам грубыми пучками, и невольно улыбнулся, при этом сморщившийся шрам еще больше обезобразил его лицо.

Жак отставил пустую кружку:

- Пора идти спать.

Хозяин таверны взял со стола масляную лампу и освещал ею лестницу. Они старались не шуметь, чтобы не разбудить Марию, которая, как они полагали, в столь поздний час уже спала.

- Вот здесь моя комната. - Боннар указал на дверь, мимо которой они прошли. - А ваша в конце коридора, рядом с комнатой дочери. Лампу я вам оставлю. Я привык ложиться в темноте.

Войдя в комнату, Жак увидел застланную постель. Сна не было. Поставив лампу на стол, он подошел к окну. Ставни, хоть и были закрыты, но сотрясались и скрипели с каждым порывом ветра. Было слышно, как волны разбиваются о мол и с грохотом обрушиваются на каменный причал. По крышам и булыжной мостовой барабанил дождь.

Он вспомнил о Марии, спящей через стенку.

"Какое расточительство, - подумал он, - такая девушка и живет в этом городишке, полном моряков и бродяг... В Париже ее красота произвела бы фурор."

 

Глава вторая

СХВАТКА В ТЕМНОТЕ

Мария тем временем и не думала спать. Образ прекрасного всадника манил и не отпускал ее, и когда она услышала шаги вoзле своей двери, ее сердце так бешено заколотилось, что стало трудно дышать. Вот закрылась дверь комнаты отца; она мучительно напрягла слух, чтобы уловить хоть один звук из комнаты Жака. Ветер выл уже во всех щелях, грозясь сорвать ставни со стонущих петель, но это не помешало ей расслышать звук положенной на стул шпаги и сброшенных на пол промокших сапог.

Через несколько минут показалось, будто она слышит, как он лег в кровать, где, без сомнения, вскоре забудется сном после долгого изнурительного пути. Ее грела уже сама мысль о том, что он там, но все же, к ее собственному удивлению, уснуть она не могла.

Нахлынувшие чувства и разыгравшаяся за окном буря не давали расслабиться. Стоило ей закрыть глаза, как волнующий образ юноши заполнял мысли, и она вновь пробуждала в памяти каждую черточку прекрасного породистого лица - ясные глаза, волевой подбородок, светлые волосы, сверкающие, как золотая канитель. В ушах звучал мягкий тембр его голоса, от которого бросало в жар.

Она и не услышала, как в комнату вошли. Незваный гость закрыл за собой дверь и мысленно улыбнулся, представив хорошенькое лицо Марии, утонувшее в пуховых одеялах. Он приблизился и, не заметив никакой реакции, решил, что она спит. Но когда он склонился над ней, девушка в страхе вскочила.

Не успела она вскрикнуть, как он мягко прикрыл ее рот ладонью и сказал:

- Тш-ш! Боннар спит, и хотя шторм способен заглушить любые звуки, все же отцу будет достаточно одного вашего крика. А если он обнаружит у вас в комнате меня, не скажется ли это на вашей репутации?

Мария, казалось, не уловила цинизма в словах Жака: она с трудом дышала, и сердце едва не выпрыгивало из груди.

- Я стучал, но вы, наверное, быстро уснули...

Закричать? Об этом она подумала в последнюю очередь. Разве не сбылось то, о чем она мечтала и молила Бога, разве не этого она неосознанно желала? Но теперь, когда все становилось реальностью, она инстинктивно понимала, что, как ни приятно ей его присутствие, было бы неосмотрительно уступать.

- Все дело в моей беспечности, - начал он без запинки. - Я приоткрыл окно, и ветер задул лампу. А я не могу ложиться спать в темноте, как ваш отец. У вас не найдется случайно трутницы?

- Трутницы? - протянула она озадаченно. Его просьба настолько смутила ее, что Жак невольно рассмеялся.

Не тратя времени на дальнейшие объяснения, он сел рядом на кровать, но она тут же отодвинулась.

- Вы боитесь меня? - спросил он.

Она вздохнула, потому что до нее наконец дошло, насколько неприлично все происходящее. Она осознала, что благодаря своему замешательству оказалась во власти человека, с которым не перемолвилась и десятью словами.

- Подите прочь! - резко сказала она. - Уходите сейчас же или я позову отца.

Жак снова засмеялся. Вот теперь-то он ее раскусил! Он мог бы читать по этой девушке, как по книге. Весь этот страх и возмущение последовали с опозданием, а значит, были лишь кокетством, скрывавшим чувственную страсть в предвкушении любовного приключения. Он был почти уверен, что Мария не впервые попала в подобную ситуацию. Ее отец вполне мог взять себе за правило обращать внимание каждого именитого гостя на расположение комнаты дочери.

Наклонившись, он вкрадчиво прошептал:

- Если вы будете так громко кричать, то неминуемо разбудите Боннара.

- Уйдите отсюда! - вновь сказала она. - Мой отец убьет вас, если обнаружит здесь.

- Это было бы несправедливо с его стороны, - возразил Жак, - ведь я только зашел попросить трутницу...

Он протянул руку, чтобы взять ее за плечо, но она в ужасе отстранилась. Тогда он встал и сделал вид, что ищет трутницу, шаря по поверхности мебели, но в комнате была такая темень, что единственными источниками света можно было считать лишь горящие блеском глаза Марии и белизну простыней.

Он сдвинул стул, специально, чтобы немного пошуметь, но не настолько, чтоб это было слышно сквозь бурю, по крайней мере Боннару. А даже если и слышно, и он проснется и придет, думал Жак, здесь достаточно темно, чтобы преспокойно улизнуть незамеченным и на цыпочках вернуться в свою комнату, благо на ногах одни чулки.

Наконец он прекратил фальшивые поиски и, вернувшись к Марии, вновь попытался сесть на кровать - теперь уже ближе, и даже ощутил через постель тепло ее длинных стройных ног. Но Мария в порыве стыдливости и испуга, снова отодвинулась от него, и теперь ей удалось обрести самообладание.

- Послушайте, - сказала она, - возвращайтесь в свою комнату, а я принесу вам трутницу.

- Но там темно! Как я доберусь до своей комнаты?

- Так же, как добрались до моей!

- У меня такое ощущение, что вы неправильно понимаете мои намерения. Когда я сюда зашел, я искал не вас, Мария, а вашего отца. Но в коридоре было так темно, что я заблудился. Совершенно случайно я наткнулся на эту дверь. Откуда мне было знать, что там вы? Тем более, вы не ответили на мой стук. И какого дьявола вы держите дверь незапертой?

Она все еще дрожала. То ли от неясного ей самой страха, то ли от холода, ведь плечи были открыты.

- Вы спокойно найдете дорогу, - сказала она, - выйдите из комнаты и идите по стенке. Первая дверь налево будет ваша. Подождите, и я принесу вам трутницу.

- Очень любезно с вашей стороны, Мария. Пожалуйста, поспешите с этим, я очень устал с дороги. Покорнейше прошу прощения, что разбудил вас и так напугал. - У двери он помедлил и добавил: - Совершенно непростительно, но я до сих пор не представился. Меня зовут Жак. Жак Диэль. До скорой встречи, Мария.

Вернувшись в комнату первое, что он сделал, это осторожно спрятал за кровать горящую лампу, так как ее свет мог быть виден из-за двери и тогда вскрылась бы его бессовестная ложь.

Теперь он преспокойненько ждал ее прихода. Он слышал, как она вышла из комнаты и спустилась в бар, где, очевидно, Боннар оставил трутницу. Все складывалось удачнее, чем он смел надеяться. Он даже недооценил способности Марии разыгрывать из себя недотрогу. Любая женщина, как он считал, подняла бы крик и позвала на помощь при виде незнакомца в своей комнате, а Мария не сделала ничего подобного, и это лишний раз доказывало, что она привыкла к такого рода приключениям. Этот ее запоздалый испуг и гнев - все показное.

Из водосточных труб рекой хлестал дождь, и ветер все не стихал. Мария задерживалась, но он утешал себя тем, что если бы она решила его обмануть, то не спускалась бы вниз вовсе.

Вскоре острый слух Жака уловил, как по коридору шуршит юбка, и тело его прижалось к стене возле двери. Он увидел, что Мария не захватила снизу другую лампу, и обрадовался, получив в союзницы темноту. Когда, робко постучавшись, Мария вошла, он резко схватил ее за руку. Он почувствовал, как всю ее передернуло.

- Отпустите меня! - закричала она.

Голос вновь обрел твердость, и лихорадка ее явно прошла. Может быть, ее сдуло ветром, гуляющим в доме по всем щелям и пронизывающим до мозга костей, пока Мария ходила вниз с поручением? Во всяком случае, девушка очнулась от фантазий, и от ее страха и вожделения не осталось и следа.

- Вот вам кремень и серные спички, - сказала она, - я надеюсь, вы умеете ими пользоваться.

Но вместо того чтобы отпустить ее руку, Жак притянул Марию к себе. Обняв ее, он толчком ноги закрыл дверь. Девушка опешила от удивления и не успела дать отпор, но, почувствовав на себе плен его рук, сжалась всем телом.

- Вы угодили прямо в львиное логово, моя прелесть, - шепнул он ей в ухо, - делайте, что хотите, только без крика. Здесь мы гораздо ближе к вашему отцу, чем у вас. Предположим, он проснется и обнаружит вас в моей комнате, и что тогда?

Она попыталась оттолкнуть его, но он прижал ее руки к стене, чтобы излишними телодвижениями она не наделала шуму. Он так близко придвинулся к ней, что слышал частое биение ее сердца под плотной тканью ночной рубашики. Внезапно ее тело обмякло в его объятиях, и он почувствовал пьянящий аромат ее прерывистого дыхания. Казалось, он держал в руках какое-то грациозное животное. Он провел рукой по ее ягодицам и, когда она резко дернулась, высвобождаясь, нагнулся, пытаясь поймать ее губы.

- Пустите меня! - снова сказала она, но уже не так громко, помня его резонное предостережение. И в этот момент она заметила бледный кружок света от лампы, спрятанной за кроватью, и поняла, что, если отец вздумает проснуться и прийти сюда, ей не объяснить свое присутствие в этой комнате. Он и не подумает поверить в эту историю с трутницей, если увидит, что с лампой все в порядке!

- Вы солгали мне! - сказала она в бешенстве. - Зачем вы меня позвали? Вам должно быть стыдно за свое поведение, оно недостойно джентльмена.

Его нисколько не тронуло это обвинение.

- Мария, - сказал он, - вы прекрасны. Так прекрасны, что я не в силах устоять. Это мое единственное оправдание. Будьте милосердны, Мария, не заставляйте меня страдать!

Мария была вне себя от гнева. Треперь Жак едва напоминал ей героя ее девичьих грез. Все мечты разлетелись в пух и прах. Тот, о ком она думала, как о господине, оказался просто неотесанным мужланом.

- Вы мне противны! - сказала она надменно. - И тем больше мое отвращение к вам. Всего час назад я мечтала о вас, и в этих мечтах вы были моим возлюбленным. Поэтому я и не услышала вашего стука в дверь. Но теперь... Теперь я хочу только одного - чтобы вы повернулись и ушли.

- Вы неправильно меня поняли, я всего лишь пошутил... Простите, если я снова вас напугал.

- А я не испугалась, - холодно возразила она, - я могу постоять за себя. Но если вы думаете, что держать женщину против ее воли - это большая доблесть, вы ошибаетесь. Я презираю вас...

Она слишком много говорила, чтобы Жаку это понравилось. Он крепче сжал ее в объятиях и закрыл ее рот поцелуем. Почувствовав, как ее тело ослабело в его руках, он решил, что теперь она сдастся без борьбы, но тут она резко вырвала одну руку, а затем и совсем освободилась из плена.

Ее порывистое движение застало его врасплох. Он слышал, как что-то упало и предположил, что это был кремень из трутницы.

Она чуть было не выбежала из комнаты, но он нагнал ее в один шаг и схватил за талию. В короткой борьбе они опрокинули стул, кстати, тот самый, на который Жак положил свою шпагу. Звук от ее падения способен был перекрыть любую бурю.

Задыхаясь, молодой человек выпустил девушку, которая застыла в оцепенении, представив возможные последствия этого грохота. Отец очень чутко спит - конечно же, он проснулся.

- Тш-ш! - прошептал Жак. - Не двигайтесь... В конце концов мне ни к чему вас компрометировать. Что бы ни случилось, предоставьте все мне...

Они услышали, как заскрипели все четыре ножки кровати, отвечая на попытки Боннара стащить с нее свое громадное тело.

- Он идет! - в ужасе сказала Мария. - Я пропала!

- Предоставьте все мне, - уверенно сказал Жак.

Подойдя к кровати, за которой стояла лампа, он потушил свет, и комната погрузилась в кромешную темноту. В этот же самый момент у Боннара заскрипела дверь.

- Он идет сюда, - в страхе прошептала Мария.

- Подойдите ко мне, - твердо сказал Жак, нащупав в темноте ее руку, делайте, что я скажу и доверьтесь мне. Ничего с вами не случится.

Они услышали, как Боннар идет по коридору, шлепая по полу босыми ногами.

- Это ты, Мария? - спросил он сердито.

- Ни слова! - прошептал Жак прямо ей в ухо.

Вместо ответа она зарылась головой в его плечо. Жак был ее единственной надеждой. Кто же еще поможет избежать самого худшего? В конце концов он представил достаточно доказательств своей изворотливости, и, наверное, у него имеется в запасе еще много всяких уловок, которые он вытащит, как фокусник из рукава.

- Это ты, Мария? - спросил Боннар опять.

Жак отстранил Марию и подошел поближе к двери.

- Ради Бога извините, что я вас разбудил, Боннар. Я всегда очень беспокойно сплю. Вот и сейчас - опрокинул стул, на котором лежала шпага.

- Вам нужен свет?

- Нет, спасибо, - сказал Жак.

- Я забыл оставить трутницу, я вам принесу ее.

- Нет никакой нужды в этом, спасибо. Спокойной ночи, я уже опять почти уснул.

- Спокойной ночи! - сказал Боннар.

Услышав, как захлопнулась дверь, они оба издали вздох облегчения.

- А теперь пустите меня, - вновь потребовала Мария.

- Нет, - твердо сказал Жак, - вот теперь я вас не отпущу. - Бережно взяв ее за руки, он немного помедлил и продолжил:

- Я понял, что недооценивал вас. Я посчитал вас одной из девиц, которые встречаются в каждой таверне и рады угодить любому постояльцу. Теперь я вижу, как был не прав. Идите ко мне. Ни к чему прятаться за кровать. Ваш отец уже спит. Расскажите мне о себе.

- В другой раз... Сейчас отпустите меня.

- Нет, - сказал он, - не надо откладывать! Может быть, мне скоро придется уехать из Дьеппа, и я не смогу простить себе, если не узнаю вас лучше...

- Но я уже не могу простить, - сказала она печально, - что вы разрушили мою прекрасную мечту о вас.

- Вы все еще дуетесь на меня?

- Конечно. Вы разрушили самое дорогое. Вы были так мужественны и безупречны, когда я увидела вас внизу, а теперь... теперь я обнаружила, что вы просто грубый и неотесанный, да к тому же еще - лгун...

- Вам хватило нескольких секунд, чтобы вынести мне приговор! А я вот и не разглядел вас как следует, я даже не увидел, какого цвета ваши глаза...

- Я не сразу пошла спать, я наблюдала за вами, стоя за дверью у лестницы.

Обезоруживающая искренность девушки заставила его пересмотреть свои первоначальные планы. Могла ли она на самом деле быть такой невинной и чистой? Чтобы отмести все сомнения, он обратился к ней нарочито грубо:

- Ну как же, как же! В вашу таверну приходит столько постояльцев, большинство из них - моряки, долгое время пробывшие в море без женщин. Неужели я первый, кто попытался проникнуть в вашу комнату?

- Нет, почему же, был один такой, - охотно ответила она, - но он был так пьян, что не пришлось даже звать отца, чтобы вышвырнуть его. Я очень сильная!

- А по собственной воле вы тоже никого не впускали?

Она подскочила от возмущения.

- Вы меня оскорбляете! - сказала она.

- Как бы то ни было, - заметил он, - ваша дверь была не заперта сегодня.

- Меня не волнует, верите вы мне или нет, - сказала она надменно, - но дело в том, что я просто забыла ее запереть. Хотя что тут говорить, вы все равно от меня ничего не добьетесь!

- Даже если женюсь на вас?

- А с какой это стати вам на мне жениться?

- Потому что вы красивы. Мне нравится цвет ваших глаз и формы вашего тела. Любой мужчина, не лишенный вкуса, понял бы меня сразу.

Несмотря на темноту, мешавшую разглядеть ее получше, он почувствовал, что она смутилась. И пожалел, что заикнулся о женитьбе. Это могло вызвать у нее ненужные домыслы, наверняка, она и не думала о том, чтобы выйти за него замуж.

- Но увы, - сказал он медленно, - я никогда не женюсь на вас...

Это заявление прозвучало столь определенно, что Марию пронзила внезапная боль.

- Я никогда не женюсь на вас, - продолжил он, не ведая о ее страданиях, - потому что моя семья будет против. Племянник Белена не может жениться на дочери его плотника.

Кусая губы, чтобы унять дрожь, она сказала в наступившей тишине:

- Мне надо идти. На вашем месте я бы не задерживалась в Дьеппе. По мне, так лучше бы завтра вас уже не было здесь.

- Позвольте узнать, почему?

- Не будет шансов еще больше пасть в моих глазах.

Жак вдруг почувствовал раскаяние. Он заставил бедное дитя страдать, и совершенно напрасно. Несмотря на весь свой цинизм, он не мог себе простить, что причинил ей боль, сыграв с ней злую шутку. Это было ее первое чувство, а он так насмехался над ним.

- Бог заступился за вас, - сказал он, - я бы никогда не простил себе, если б Боннар не помешал осуществиться моим намерениям.

- Давайте все забудем... Вы устали и вам нужно выспаться.

- И вам тоже, Мария.

- Я теперь не усну, - грустно сказала она. - До свидания... - И направилась к двери, но, прежде, чем она ее открыла, он был уже рядом.

- Мария! - воскликнул он, и его голос не позволял сомневаться в искренности его чувств. - Я клянусь вам, что есть только одна вещь на свете, которая мешает мне жениться на вас, - это уважение моей семьи, которое я потеряю, если женюсь на девушке низшего сословия. Уверяю, что с той минуты, как я вас увидел, я понял, что на всей земле не найдется другой женщины, которую я смогу полюбить... Поэтому в моем сердце навсегда останется память о вас. Навсегда.

Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Она знала, что если не уйдет сейчас же, то разрыдается прямо здесь; он тут же начнет утешать ее, и тогда она пропала.

Он ласково притянул ее к себе и поцеловал в дрожащие губы. Потом отстранился сам и, легонько подтолкнув к двери, тихо и нерешительно сказал:

- Спокойной ночи, Мария... И прощайте.

Он уехал рано утром, когда Мария еще спала.

 

Глава третья

ИГРАЛЬНЫЙ ДОМ НА МЕДВЕЖЬЕЙ УЛИЦЕ

На углу Медвежьей улицы, где она выходит на площадь, по требованию полиции горел фонарь. Он светил едва-едва, но достаточно, чтобы игральный дом мадам Бриго хорошо просматривался издалека.

Однажды летним вечером 1637 года Жак шел по площади в сопровождении своего брата, Пьера Диэля, господина де Водрока, недовольно поглядывая на тускло освещенный игральный дом. Он шел сюда в первый раз, и сам никогда бы до этого не додумался. Он всегда уступал настояниям своего младшего брата, к которому питал снисходительно-отеческое отношение.

Пьер регулярно посещал салон мадам Бриго, Жак же находил его атмосферу неподходящей; игральный дом казался ему благодатной почвой для всяких сомнительных делишек, интриг и любовных приключений, поданных под видом невинного времяпровождения - двух партий ландскнехта. Каждый вечер туда захаживал месье Фуке - президент Американской островной компании. Седовласый, с лицом, похожим на сморщенную тыкву, он важно восседал, жонглируя пистолями, и никогда не говорил о том, что было его главным занятием, - о табаке, сахаре и плантациях индиго, а также пряностях с островов Карибского моря.

Конечно, в игральном доме не обходилось без скандалов, но во избежание и без того дурной славы, постоянные посетители ввели неписаное правило все ссоры и споры о долгах должны разрешаться в двадцать четыре часа и где-нибудь подальше от салона.

Пьер Диэль имел репутацию игрока по высоким ставкам. Удача не всегда благоволила ему, и все знали, что часто ему приходится раскалывать своего дядю - Белена д'Энабюка - на кругленькую сумму, чтобы расплатиться с долгами. Однако благодаря его молодости подобное поведение ему прощалось.

Жаку Диэлю, напротив, приписывали расчетливый холодный ум. Несмотря на то, что ему не было еще и тридцати, дядя уже доверял ему важные и деликатные поручения, после которых тот всегда возвращался с победой.

Сейчас все говорили о бриге, который несколько недель назад сошел со стапелей в Дьеппе; бриге, построенном специально для Белена в то время, когда строительство кораблей во Франции было полностью остановлено.

Они уже почти вошли в подъезд, но тут Жак заколебался.

- Не знаю, зачем только я тебе уступил, брат, - сказал он, - сегодня такой приятный вечер, что я бы лучше провел его где-нибудь на свежем воздухе, чем сидя взаперти в вонючем помещении.

- Там будет президент Фуке, - объяснил Пьер, - ты же знаешь, Жак, как я хочу получить пост в Американской островной компании. Вспомни, что говорил дядя. Колонии - это блестящее будущее для деятельной молодежи, несмотря на тамошний климат.

Жак дружески похлопал брата по плечу.

- Только не забывай, Пьер, что на острове Сент-Киттс или на Мартинике ты вряд ли найдешь мадам Бриго, а также ее игральный дом!

Пьер приготовился что-то ответить, но тут к подъезду подлетела карета, и из нее выскочил щеголеватый молодой дворянин.

- Ты знаешь Константа д'Обинэ, сына поэта? - спросил он Жака.

Тот покачал головой.

- Только понаслышке... Говорят, он задира и авантюрист, и вообще, свободен от каких-либо принципов.

- Осторожно, вот он...

Напудренный, как маркиз, к ним приближался Констант д'Обинэ. Завидев Пьера, он воскликнул с преувеличенной веселостью:

- Водрок! Какими судьбами! Рад видеть тебя. Был бы ты здесь вчера. Слышал, какую шутку сыграла со мной горькая судьбина? Теперь буду вынужден следить за моими честными друзьями, вот так, дорогой.

- Я, вроде, слышал, ты был помолвлен?

Обинэ расхохотался. Его пронзительный визгливый смех действовал Жаку на нервы.

- Да, - закивал он, - было много болтовни о соединении моей семьи с семьей сеньора де ля Ланна, вассала герцога д'Эпернона. А теперь намечаются узы между господином Константом д'Обинэ и девицей Жанной де Кардильяк.

Пьер повернулся к брату.

- Позволь представить тебе моего брата, Жака Диэля дю Парке...

- Я слышал о вас, - заметил Констант, - кажется, ваш дядюшка доволен вами сверх всякой меры, и именно благодаря вам тот самый корабль сошел со стапелей в этом году.

- Вы явно преувеличиваете, - сухо сказал Жак, - все, что я сделал, это выполнил поручение дяди... В любом случае, моя роль была ничтожной... - он остановился, и д'Обинэ уловил на его лице странное выражение.

- Хотя есть причины об этом жалеть, - добавил он с расстановкой, - мне только раз пришлось побывать в Дьеппе, чтобы устроить корабельные дела... А хотелось бы еще.

Похлопывая по плечам, д'Обинэ подталкивал компанию к игральному залу.

- Вам пришлось расстаться там с какой-нибудь чаровницей, не так ли, дю Парке? - сказал он, улыбаясь. - Эх, вам бы мои годы, юный друг, вы бы так устали от чужих жен, что вряд ли бы захотели иметь свою... Такую, чтобы хоть вы верили, что она именно ваша. Ох уж эти женщины!

Жак не ответил. Пьер открыл дверь, и салон встретил их веселым звяканьем пляшущих по столам пистолей и крон. Зал был переполнен.

- Вист или ландскнехт? - спросил Констант д'Обинэ, - ты сыграешь со мной сегодня, Водрок?

- Я бы с удовольствием, но должен отомстить виконту де Тюрло. Я дал слово... Очень сожалею.

- Я тоже сожалею, дорогой друг, - сказал он с низким поклоном, тогда, если вы не против, я вас оставлю?.. Пойду поищу удачи где-нибудь еще.

Этикет предписывал всем вновь прибывшим посетителям засвидетельствовать почтение мадам Бриго - важной даме неопредленного возраста, тратившей все время и мастерство на то, чтобы скрыть недостатки своей внешности. Поговаривали, будто она итальянка по происхождению и вообще колдунья, поднаторевшая в приготовлении любовных напитков, а также ядов, не оставляющих следов в организме, которые она стряпала только для особо близких друзей.

Никто толком не знал, за счет кого она выдвинулась и достигла своего привилегированного положения, позволяющего ей теперь хлопотать уже за других. Она ответила на приветствие Водрока, не совсем враждебным, но все же слегка прохладным жестом. Ее сдержанная манера заставила молодого человека покраснеть до корней волос. Слава Богу, этого не заметил Жак; именно в этот момент взгляд его остановился на ком-то вдали комнаты.

- Жак, - попросил Пьер, - давай сыграем вместе против виконта?

- Если ты не против, Пьер, я откажусь... Мне что-то не хочется сегодня. Я пошел только, чтобы угодить тебе. Иди и сам найди виконта.

- А ты что будешь делать?

Жак улыбнулся.

- Сделаю все возможное, чтобы не скучать, - он обвел рукой зал. - Это черт знает что такое! И в такой толпе я должен найти хорошего собеседника, который помог бы скоротать время.

- Ты, конечно, как хочешь, - заметил Пьер, уже рвущийся к столам, - но помни, что здесь ты сможешь найти не только хороших собеседников, но и чрезвычайно хорошеньких женщин.

- Я учту. Но это тот тип женщин, которые становятся доступны только в случае вашего крупного выигрыша или в случае разорения их собственных мужей!

- Что случается чаще, чем ты можешь предположить! - удаляясь, заметил Пьер.

Оказавшись предоставленным самому себе, Диэль прошел в дальний угол зала, где минуту назад взгляд его поймал нечто, сейчас уже казавшееся галлюцинацией или ошибочным сходством.

"Наверное, я ошибся, - подумал он, - не может быть, чтобы это была она. Каким чудом попала бы эта девочка из таверны в такой игральный дом, в это изысканное общество?"

Он вполне мог ошибиться; в конце концов он едва разглядел девушку за те несколько минут, пока она вносила вино и ветчину, хотя и этого времени хватило, чтобы заметить ее великолепные светло-карие глаза. Было, конечно, и романтическое свидание, но оно происходило почти в полной темноте. И снова Жак воскресил в памяти ту штормовую ночь и схватку с Марией в его комнате. Он вспомнил, как она была испугана, как дрожала от холода и волнения, какие у нее были холодные пальцы, вспомнил первый поцелуй, ставший, к сожалению, последним...

Он был почти уверен, что обознался, но сладкие воспоминания о Марии побуждали все же разыскать ту женщину, так похожую на нее.

" Ну, допустим, я ее найду, - думал он, - окажется, что она ничего общего не имеет с Марией... Прошло уже больше года с тех пор, как мы расстались. Она, может, и не помнит меня..."

Пьер был прав; в салоне мадам Бриго действительно попадались весьма прелестные создания, но Жак, занятый поисками незнакомки, казалось, не замечал их, как не замечал перебранок картежников, бурно обсуждавших ходы.

Он уже почти отчаялся найти женщину - двойника, как вдруг буквально столкнулся с президентом Фуке. Удовлетворенно потирая руки, старик поднимался из-за стола.

- А, дю Парке! - воскликнул он. - Что-то вы сегодня рассеянны!

Узнав всесильного президента Американской островной компании, Жак почтительно поприветствовал его.

- Ради Бога, извините меня, - сказал он, - мне показалось, что я разглядел одного приятеля, с которым мы не виделись целую вечность. Но здесь столько народу. Однако нет худа без добра, судьба свела меня с вами...

- Не часто увидишь вас здесь.

- Я пришел сюда с братом, - объяснил дю Парке.

- Гм, гм... Так вы старший брат Пьера Водрока? Позвольте мне дать вам один маленький совет.

- Извольте.

- Водрок очень много играет в карты, а игрок он неважный. Если он выигрывает, то все в порядке, но если продувает, то горазд сразу осыпать партнеров оскорблениями. Как вам известно, мы смогли наладить в доме некоторый порядок. Один только Водрок продолжает хулиганить, и некоторые вообще предлагают изгнать его из игрального зала. Поймите меня правильно, дорогой дю Парке, я говорю все это из уважения к вам, иначе вообще не стал бы ничего говорить. Кстати, я хотел бы встретиться с вами на днях. Дядя чрезвычайно ценит вас - вы все-таки, черт возьми, одной крови - и именно такой человек требуется нам на пост администратора Островов.

- Ну и дела! Совсем недавно мой брат Пьер говорил мне как он рвется на Сент-Киттс...

- Компании нужны люди вашего склада, дю Парке. Водрок еще слишком молод для такой ответственной должности.

- Не судите о нем по тому, какой он здесь, президент.

Взяв Жака за руку, Фуке сказал:

- Раз уж мы завели разговор об островах, мой друг, я познакомлю вас с человеком, которого компания собирается отправить на Мартинику как представителя своих интересов. Кажется, вы быстро найдете общий язык. А пройдя такую школу у своего дяди, вы даже сможете быть ему полезным. Идемте со мной...

Жаку ле Шено де Сент-Андре, носившему титул Главного интенданта, недавно исполнилось шестьдесят. Это был высокий, невероятно худой человек с холодным выражением лица, не соответствующим его истинному темпераменту. В свое время он вел весьма распутную жизнь, но с возрастом поумерил свой пыл. Под маской высокомерия и заносчивости скрывался слабовольный и робкий характер. Однако все считали, что он пользуется величайшим доверием Ришелье, а если уж ему удалось запудрить мозги самому кардиналу, то ничего удивительного, что и компания поверила в его талант администратора.

Месье де Сент-Андре без особого интереса поприветствовал Жака. Только когда Фуке еще раз подчеркнул, что тот является родственником Белена д'Энабюка, старик наконец удостоил его ледяным взглядом и, чисто из вежливости, спросил:

- Правду ли говорят, что вы собираетесь сопровождать вашего дядю в предстоящем путешествии по Карибскому морю?

- Дядя скоро отбывает. Новый корабль уже готов и через два месяца будет экипирован. Но я думаю, что он захочет оставить меня здесь на то время, пока сам уйдет в море.

- Какая жалость! Мы могли бы там встретиться.

- Да! - вмешался Фуке. - Месье де Сент-Андре ведь скоро уезжает. Сразу после женитьбы... Кстати, мой друг, вы уже уточнили дату?

- Мы ускорили процесс, - ответил господин де Сент-Андре, и лицо его слегка потеплело, - торжество состоится на неделю раньше. Он с улыбкой повернулся к Жаку.

- Неисповедимы пути Господни, - сказал он, - ведь, в какой-то степени, благодаря вашему дяде, я встретил свою невесту.

Дю Парке притворился заинтересованным.

- Да, так оно и было. Бывший корабельный плотник построил Белену бриг в Дьеппе, теперь он удостоен награды. По просьбе Белена кардинал положил ему прекрасную пенсию из собственного кармана... Он обосновался на улице Кокерон и был приглашен в Лувр вместе с дочерью... Так я и познакомился со своей невестой.

Жак внезапно побледнел. Ему стоило огромных усилий cдержаться от невольного восклицания: "Как? Вы собираетесь жениться на Марии?" От одной лишь этой мысли его бросило в дрожь.

Он почувствовал сильное головокружение. Так он не ошибся! Та, кого он видел, была действительно Мария Боннар.

Совершенно расстроенный, он уже не слушал, о чем говорили Фуке и месье Сент-Андре. Вокруг была пустота; и сам он чувствовал себя абсолютно пустым. Президент заставил его спуститься на землю, дернув за рукав:

- Эй, приятель, вы и впрямь где-то витаете весь вечер... Идемте. Месье де Сент-Андре хочет представить вас своей невесте.

Жак машинально последовал за ними. Больше года он и не пытался увидеться с Марией, будучи полностью уверенным, что им нельзя жениться из-за разницы происхождения, а теперь, узнав, что она собирается выйти замуж, вдруг почувствовал себя жестоко обманутым. Раздираемый сожалениями, он был не в состоянии перенести эту потерю.

Мария была еще красивее, чем тогда. Ее подвижный рот был слегка оттенен кармином, а длинные ресницы вокруг светло-карих глаз поблескивали золотом. На ней было платье с глубоким вырезом, открывавшим прекрасные плечи и шею с каскадом сверкающих бриллиантов.

Она смеялась над шуточками д'Обинэ и пока еще не видела Жака. Он вдруг почувствовал смертельную ревность к д'Обинэ, даже большую, чем к Сент-Андре, хотя именно он собирался стать счастливым новобрачным.

Сент-Андре проводил церемонию знакомства с присущим ему видом холодного превосходства. Президент Фуке шел впереди и поздоровался первым. Жаку показалось, что престарелый жених Марии подает ей знаки быть любезной со всемогущим главой компании. И в самом деле, лишь бросив короткий взгляд на будущего мужа, она сразу одарила президента своей улыбкой.

- Мой жених, Жак де Сент-Андре, постоянно рассказывает мне о вас, сказала она с изысканной грацией.

- Премного благодарен вам, мадам, что вы не забыли меня, - ответил президент. - Я счастлив, что получил возможность присоединиться к поздравлениям. Но и вы знайте, что я часто думаю о вас и месье де Сент-Андре.

Мария повернулась, чтобы протянуть руку его спутнику и, прежде чем она подняла глаза, Сент-Андре объявил его имя:

- Жак Диэль дю Парке.

Она вздрогнула, и краска схлынула с ее лица.

Жак низко поклонился.

- Мои поздравления, - хрипло сказал он, после чего отошел в сторону, оставив девушку с Фуке. Он боялся, что если останется, то от окружающих не ускользнет их взаимное замешательство: а он-то знал, как легко из простого подозрения вырастает любовная интрижка или даже целый скандал. Но все же он был не в состоянии совсем не смотреть на Марию, совершенно выбитую из колеи его появлением. Она едва слушала, что говорит ей Фуке, и нервно теребила веер, пытаясь спрятать глаза от молодого человека.

Жак нехотя поплелся прочь. Ему было невыносимо больно. Он все еще не мог прийти в себя от шока после встречи с Марией в этом позорном салоне мадам Бриго. Ему ни к чему было больше здесь оставаться, но присутствие Марии удерживало его. Он решил поискать какой-нибудь укромный уголок, откуда смог бы любоваться ею, оставаясь незамеченным.

Кто же подарил ей все эти великолепные драгоценности, украшавшие ее шею, грудь и запястья. Может быть, Сент-Андре? Он шел по залу, переполняемый горечью утраты.

Постепенно к нему вернулось самообладание. Сент-Андре был чрезвычайно стар для ее возраста. Это был нелепый союз! Не могла же Мария решиться связать себя на всю жизнь с этим чопорным стариканом. Тогда, в Дьеппе, он убедился, что она не была простой искательницей приключений. Неужели непомерное тщеславие заставило ее пойти на брак с человеком старше ее отца? Она была так наивна, невинна и чиста, что вряд ли успела измениться за столь короткое время.

Наконец он нашел уголок, где стоял огромный канделябр; зайдя за него, он прислонился к колонне в надежде, что здесь его никто не потревожит. Отсюда он мог наблюдать за Марией. Она, кажется, тоже вполне овладела собой. Он заметил, что красота девушки делала ее центрам внимания всех мужчин в зале, и она выглядела польщенной. Его задело, что она и не пытается выяснить, куда он ушел.

Внезапно за спиной раздалось язвительно:

- Так вот вы где, дю Парке, вот вы где, а ваш брат вас обыскался...

Он резко обернулся, раздраженный тем, что его потревожили. Виконт де Тюрло был одним из приятелей Пьера. .

- Добрый вечер, - сказал Жак, усилием воли заставляя себя сохранять вежливость. - Я не знал, что брат меня ищет. Он собрался домой?

- Мне так не представляется, - с загадочной улыбкой произнес Тюрло. Выходя из-за стола, он сказал, что должен разыскать вас, причем немедленно. Поскольку мы решили продолжать игру, а он не вернулся, я подумал, что стоит самому его поискать.

Дю Парке не симпатизировал этому молодому дворянину, чья щеголеватость только злила его. Тюрло был сказочно богат, и в его чересчур элегантной манере одеваться сквозило что-то подозрительное. Тем не менее, он имел репутацию одного из лучших фехтовальщиков королевства.

Вместо того чтобы уйти, как этого ожидал Жак, Тюрло придвинулся ближе:

- Прав ли я, предполагая, - сказал он с иронией, - что вас более чем следует интересует будущее мадам де Сент-Андре? Вы не спускали с нее глаз все время, пока я ждал вашего брата неподалеку. Неправда ли жаль, что столь юная девушка должна связать себя с таким стариком? А может быть она и впрямь без ума от Сент-Андре?

Жак молча слушал его, сцепив зубы. Тюрло прекрасно сознавал, какую бурю поднимает в сердце своего собеседника. Но все же он продолжал:

- Чего только не говорят люди! Например Обинэ утверждает, что меньше полугода назад папаша этого прелестного создания был простым хозяином таверны в Дьеппе! Огромный, скотиноподобный великан каким-то образом никто не знает, каким - умудрился завоевать расположение самого кардинала. На самом деле, говорят, что прелести его дочки сыграли не последнюю роль на его пути к процветанию.

- Это только слухи! - сухо возразил Жак, - напрасно вы, Тюрло, распространяете подобную чушь. Если это дойдет до ушей Сент-Андре, вы, я думаю, пожалеете...

Виконт тихонько прыснул от смеха.

- Честное слово, вы просто пылкий заступник! Послушать, как вы говорите, так можно подумать, что у вас с этой юной красоткой был роман! Что касается Сент-Андре, - продолжал он, - то говорят, что его скоро отправят на Мартинику вести дела Американской островной компании. Это общеизвестный факт, но немногие знают, что уж своим назначением он точно обязан женщине, на которой хочет жениться...

- Вы так думаете? - спросил дю Парке почти с угрозой.

Виконт снова засмеялся, на сей раз сардонически.

- О Господи! Совершенно ясно, что девушка неравнодушна к комплиментам, которыми осыпает ее президент. Достаточно посмотреть на них.

Мария прогуливалась по залу рука об руку с Фуке и мило кокетничала. То и дело она смеялась над шуточками, которые отпускал старый джентльмен.

- С вашего позволения я вернусь за свой стол. - сказал виконт. - Если вы увидите брата, пожалуйста, передайте, что я его жду. Мое почтение, дю Парке.

Как только Тюрло ушел, Жак двинулся через зал, чтобы поскорее отыскать Пьера, и чуть не сбил Константа д'Обинэ.

- Вы случайно не видели моего брата? Мне кажется, мы с ним ищем друг друга.

- Он только что был у окна...

Жак тут же метнулся в ту сторону, куда указал д'Обинэ, но издалека увидел, что брата там уже нет. Это еще больше его расстроило, и он решил уйти: в конце концов Пьер уже не мальчик и может сам найти дорогу домой. Кто-то остановил его, тронув за рукав. Резко обернувшись, он оказался лицом к лицу с Марией.

Она была одна, наконец освободившись от президента, которого сопровождала от стола к столу. Ей удалось избавиться и от Сент-Андре вкупе с когортой обожателей, слетевшихся на ее красоту, словно ночные мотыльки на свет. Некоторое время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Хотя ее лицо оставалось безучастным, он чувствовал, что она взволнована. Теперь в ее очаровании появилась незнакомая застенчивость, что только усилило его и сделало ее непохожей на ту Марию. Интересно, чего она хочет? Что собирается ему сказать? Почему, сделав вид, что он ей безразличен, она вновь пришла его мучить? Ему хотелось тоже причинить ей боль, чтобы успокоить свою, но это было выше его сил. Наконец он спросил:

- Вы хотите мне что-то сказать?

- Я думала, что вы хотели что-то сказать мне, - произнесла она мягко, - мне нечего сказать вам.

- Да нет, - сказал он, - я уже поздравил вас. Я только могу еще раз от всего сердца пожелать вам счастья...

- Я правильно вас поняла?

- Абсолютно.

После секундного замешательства она вдруг быстро проговорила, понизив голос:

- Нас могут заметить. Перестаньте так смотреть на меня. Дайте мне руку; тогда все подумают, что мы просто прогуливаемся по залу, и мы сможем поговорить.

Он злился на себя за то, что так быстро дал себя уговорить. Все-таки у нее было завидное самообладание и уверенность! Она уже успела обучиться всем этим штучкам, которыми владеют куртизанки.

- Я уже собирался уходить, - холодно сказал он. - Я искал своего брата.

- Вы будто бы и не рады снова видеть меня!

- Должен признаться, обстоятельства таковы, что мне нечему особенно радоваться.

Она натянуто улыбнулась.

- Вы, конечно, скажете, что месье Сент-Андре слишком стар и что я приношу в жертву свою молодость. Все это говорят; я принуждена выслушивать это десятки раз на дню. А чего же вы хотели? Для месье де Сент-Андре моя молодость стоит дворянского звания. Его не остановило, что я дочь хозяина таверны. Пока он не сделал мне предложение, никто не обращал на меня внимание, а теперь они все передрались, чтобы завоевать мое расположение.

- Вы восхитительная женщина. Я присоединяюсь к ним, - сказал он сухо, - скоро вас начнут просто боготворить...

Она весело рассмеялась.

- Вы правы. Многие делают ставку на пожилой возраст месье Сент-Андре. Они положили на меня глаз и только выжидают, когда я выйду замуж и, став мадам де Сент-Андре, позволю себе некоторую свободу. А уж они этим воспользуются. Но ошибаются. Так уж случилось, что я люблю своего жениха.

От твердости, с которой прозвучали эти последние слова, его бросило в дрожь.

- Это невозможно! - воскликнул он. - А я думал, что вы неспособны на ложь... Нет, я знаю, этого не может быть!

- Вы отдаете себе отчет в том, что оскорбляете меня? И уже не в первый раз.

Пропустив мимо ушей ее замечание, он жестко ответил:

- Меня это не волнует. Вы еще пожалеете, Мария. Напрасно вы пытаетесь себя обмануть. Я ни за что не поверю, что вы способны испытывать глубокие чувства по отношению к этому холодному человеку, который даже старше вашего отца!

Лицо Марии покраснело под слоем пудры. Но Жак, ничего не замечая, продолжал:

- Вот уже целый час я пытаюсь представить, что же могло произойти в вашей жизни, чтобы все так повернулось. И не нахожу объяснения. Мне не хочется думать, что это пустое тщеславие. А сами вы представляете, как будете жить с месье де Сент-Андре?

Жак почувствовал, как Мария впилась в его ругу ногтями. Оба они изо всех сил старались сдержаться, чтобы не показать своих переживаний и не вызвать тем самым подозрений у окружающих; никто и не догадывался, какая сумятица творится в их душах.

- Так вы и не вспоминали мой приезд в Дьепп? - спросил он.

Она смущенно опустила глаза.

- Если бы вы не приехали в Дьепп, эта свадьба никогда бы не состоялась.

- Ну и тогда, - заметил он с иронией, - почему бы вам не поблагодарить меня?

- А почему бы мне не сказать вам, что я вас ненавижу?

- Не думаю, что я заслужил вашу ненависть, Мария, мне, конечно, известно, что именно мой приезд в таверну позволил вашему отцу выполнить важное поручение и получить пенсию от короля, что помогло вам оказаться в Лувре. Я знаю даже чуть больше... Но, в любом случае, еще вчера вы были просто дочерью хозяина таверны, а завтра станете мадам ле Шено де Сент-Андре! За короткое время вам удалось ой как далеко шагнуть. Обычно такое случается только в сказках.

- Вы не поняли! Я выхожу за месье де Сент-Андре только потому, что вы сказали, что не можете жениться на мне... не можете или не хотите.

- У вас прекрасная память!

- Судя по тому, что вы меня забыли, у вас она не хуже! Я бы ни словом не упрекнула вас за это, если бы вы не старались побольнее уколоть меня все время, пока мы разговариваем.

- Значит, - сказал он, - скажи я хоть слово, я имел бы шансы занять в вашем сердце место, принадлежащее месье де Сент-Андре? Вы это имеете в виду?

- Жак! - вскричала она, не в силах вынести причиняемую ей боль. Он бередил открытую рану.

- Его тоже зовут Жак, - с горечью заметил он, - это имя, которое вы прекрасно выучились произносить...

- Ну пожалуйста, не мучайте меня. Давайте прекратим этот разговор. Мы будем часто встречаться. Лучше, если мы останемся друзьями.

- Вы правы, Мария, но если уж у вас такая прекрасная память, напомните мне, что я сказал, когда мы прощались в Дьеппе? - По выражению ее глаз он понял, что она помнит. Жак продолжал:- И это правда. Я никогда не смогу полюбить другую женщину. Я не обманывал вас...

Она стиснула его руку...

- Тш-ш! - сказала она приглушенно, - мы уже слишком долго вместе, это могут заметить. Пора расставаться.

- Еще немного, - хрипло сказал Жак, - я был идиотом, Мария. Я был неправ... Моя семья ничего не стоит по сравнению с вами! Вы не должны выходить за Сент-Андре. Это совершенно невозможно.

- Ну пожалуйста, - попросила она.

- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать этому браку. Я все еще люблю вас, Мария. Я понял. Теперь я сделаю выводы. Я вам обещаю.

- Вздор!

- Послушайте, Мария. К завтрашнему вечеру я продумаю план. Давайте встретимся здесь в это же время.

Она, конечно, любила его; она поняла это, как только его увидела. И все меркло по сравнению с этой любовью: Сент-Андре как будто перестал существовать.

- Вы придете? - не отступал Жак.

Она вскинула на него глаза.

- Да, - последовал короткий ответ.

 

Глава четвертая

ВСТРЕЧАЕМСЯ НА РАССВЕТЕ

- Жак, - настойчиво сказал Пьер, - мне нужна тысяча ливров. Можешь одолжить?

- Тысячу ливров! Ты много просишь, Пьер. Ты, наверное, проигрался и влез в долги.

- Не то, чтобы в долги... но, пожалуйста, дай мне тысячу ливров. Я потом тебе все объясню.

- У меня при себе нет таких денег, - твердо сказал Жак, - а кроме всего прочего, я не собираюсь одалживать тебе деньги, пока ты не скажешь мне, на что они пойдут.

Молодой Водрок раскис; он совершенно утратил контроль над собой, и Жаку следовало бы его приструнить, но он был настолько окрылен надеждой, что не мог: он думал о Марии, о ее любви, о ее обещании, и ему хотелось любить весь мир.

В кошельке было пять или шесть сотен ливров, больше половины того, что просил Пьер, но так ли срочно ему необходимы эти деньги?

- Жак! Дай мне тысячу ливров, - снова заныл брат.

- У меня нет с собой столько денег.

- А сколько у тебя есть?

- Около пятисот ливров. Это приличная сумма, мне бы хватило ее до конца года!

- Пожалуйста, дай мне!

- Дьявол тебя дери, Пьер! Ты уже не ребенок! Что ты собираешься делать с пятью сотнями ливров? Проиграть их в карты?

Пьер помрачнел.

- Пойдем туда, где нас не смогут подслушать.

Они оказались на том самом месте, где всего несколько минут назад Жак и Мария вспоминали прошлое и составляли планы на будущее.

- Я слушаю, - сказал Жак.

- Ты знаешь, что сегодня вечером мы бросили друг другу вызов - я и виконт де Тюрло. Ну и... я проиграл... я действительно сразу начал сильно проигрывать, а потом его неизменная удача показалась мне подозрительной...

- Ты думаешь, Тюрло жульничает?

- Я внимательно смотрел на его руки, но не смог его поймать.

- Значит, ты ошибаешься. Смотри, Пьер. Ты уже завоевал себе репутацию неудачливого игрока... Это было бы весьма суровое обвинение против Тюрло, к тому же без доказательств... Не забывай, он один из лучших фехтовальщиков.

- Я прекрасно понимаю это... Но, ради Бога, выслушай меня. Я еще не закончил. Когда у меня кончились деньги в кошельке, я стал рыться по карманам в поисках какой-нибудь завалявшейся монетки. И что ты думаешь, я там обнаружил? Игральную карту!

- Карту?

- Карту. Совершенно очевидно, Жак, - меня собирались опозорить. В подходящий момент Тюрло закричал бы: "Водрок жульничает!" Потом меня попросили бы вывернуть карманы, а тут и карта!

- Ты отдаешь себе отчет, куда тебя втянули?

- Поэтому я и прошу у тебя взаймы эти пятьсот ливров. Я буду опять играть и теперь уже найду доказательства, что виконт жульничает.

- Тебя здесь не любят, - сказал Жак, - и я должен предупредить, что есть люди, которые были бы рады устроить тебе неприятности, я точно знаю. Тюрло, как известно, бьется насмерть. А ты еще слишком молод для дуэлей.

Водрок вздрогнул: он понял, что скрывается за словами брата.

- Жак! Я никогда не потерплю, чтобы ты дрался из-за меня на дуэли - я сам справлюсь с Тюрло!

- В таком случае, - холодно сказал дю Парке, - придется проглотить обиду. Я сохраню свои деньги, а ты перестанешь картежничать.

Пьер снова начал ныть:

- Пожалуйста! Предоставь все мне, прошу тебя! Я тоже способен постоять за честь семьи. Брат, ты не пожалеешь, если доверишься мне.

После этого дю Парке отдал ему свой кошелек, и они решительно направились через зал к столу, где Тюрло заканчивал свою игру. Как только виконт завидел Пьера, он улыбнулся своей иронической улыбкой и насмешливо сказал:

- Я уж думал, ты решил завязать с игрой, Пьер. Но если ты согласишься подождать несколько минут, я в твоем распоряжении. А как вы, дю Парке? Вы присоединитесь к нам?

- Я не играю, - отрезал Жак. Сделав вид, что его не интересует происходящее, он отошел, держа, однако, стол в поле зрения. А когда Пьер занял место напротив Тюрло, незаметно вернулся и встал за спиной виконта. Жак был высокого роста; с его наблюдательного пункта он видел каждый жест Тюрло, и вся игра была перед ним как на ладони.

К Пьеру и его партнеру присоединились еще двое игроков. Виконт снял колоду, а сидящий рядом сдал карты. В центре стола блестела горка золотых монет, вокруг которой каждый игрок бросил по карте. Тюрло швырнул свою последним. И Пьер выиграл.

Прошло еще два кона, но, несмотря на все старания, Жак не заметил ничего необычного. Подумав, что его присутствие заставляет игроков держать ухо востро, он немного отошел.

Теперь наступила очередь Пьера сдавать карты. Он выиграл еще раз, и никто из остальных игроков не пытался спорить.

Тюрло насмешливо смотрел, как Водрок сгребает разбросанные по столу монеты.

Когда Пьер снял колоду и отдал карты виконту, дю Парке незаметно прошел вперед и вернулся на позицию за спинами игроков.

Пока виконт сдавал, Жак неотрывно следил за его руками, и лишь на долю секунды вскинул глаза на Пьера. Он увидел, что его брат бледен и тоже пристально смотрит на своего врага.

Тюрло сказал с напускной веселостью:

- Удача - она, как и победа, - непостоянна. Никогда не задерживается надолго. Вроде бы сейчас, Пьер, она к вам вернулась. Так держите ее крепче, если сумеете!

К этому времени он уже почти закончил сдачу четырех колод - по пятьдесят две карты каждая. Когда в его руках оставалось совсем немного, он вдруг остановился.

- Пресвятая Мадонна! Я забыл поставить на кон... Вы не против?

Жак смертельно побледнел. В какой-то момент он не поверил своим глазам; но сомнений быть не могло: когда Тюрло закончил сдавать, в его руке осталась еще одна карта, спрятанная в ладони руки, эту карту он только что достал из-за пояса вместе с деньгами на ставку. С быстротой молнии дю Парке схватил виконта за руку.

- Минуточку! - сказал он ледяным тоном.

Тюрло не менее проворно вскочил. От его высокомерной улыбки не осталось и следа. Но он все же попытался сделать вид, что ничего не произошло, и воскликнул:

- Что все это значит, дю Парке? Вы что, сошли с ума?

Все его попытки освободить руку, которую Жак сжал, будто тисками, были тщетны. Они стояли, глядя друг на друга с вызовом, но, хотя лица их были враждебными, все же старались не производить много шума. Вокруг уже собиралась толпа, и, хотя один из игроков пытался уверить всех, что ничего не случилось, никто и не собирался расходиться - слишком очевидно было, что это не так.

Совершенно выбитый из седла, Пьер был не в состоянии что-либо говорить или делать. Жак тихо произнес, предназначая свои слова одному лишь Тюрло:

- Я советую вам покинуть этот стол и вообще этот дом. Вы слишком долго испытывали судьбу. Если хотите избежать скандала, вам лучше уйти.

Вместо того чтобы последовать его совету, виконт встрепенулся и вновь предпринял попытку освободиться, но она оказалась не более успешной, чем раньше. Это окончательно вывело его из себя и, вспыхнув от стыда и гнева, он закричал:

- Я понял, это у вас семейное! Около трех часов назад юнец Водрок жульничал за этим столом, а теперь вы пытаетесь переложить вину на меня. Господа, прошу вас, обыщите его карманы. Ручаюсь, что вы найдете там припрятанные карты.

Тогда дю Парке, перекрывая шум, объявил голосом, не терпящим возражений:

- Пожалуйста, одну минуту! На столе ничего не трогать. Сейчас кто-нибудь сосчитает карты. Кому можно доверить подсчет?

Он заметил, что к ним приближается Фуке; старик был вне себя омраченным вечером. Жак спокойно обратился к нему:

- Сударь, вы пользуетесь всеобщим уважением и доверием. Не будете ли вы так любезны сосчитать розданные карты?

Фуке неохотно подошел к столу. Привычным движением он перемешал карты, и, пока он считал их вслух одну за другой, за ним следили многие пары глаз. Все это время Жак не отпускал руку Тюрло.

- Двести восемь! - сказал Фуке, заканчив счет.

- Отлично! - воскликнул Жак. - Все на месте. А теперь, господа, взгляните на это!

Без видимых усилий он вывернул за запястье руку виконта и раскрыл его ладонь. Там, словно выставленная на обозрение, лежала карта. После нескольких восклицаний, впрочем быстро умолкших, наступила тягостная тишина.

Фуке подошел к Жаку, уже выпустившему руку Тюрло, и тихо сказал:

- Пожалуйста, дю Парке! Я не хочу никакого скандала, особенно с виконтом!

- Хорошо, - так же тихо ответил Жак, - вам придется вывести его из-за стола. Я обязуюсь проследить, чтобы в этом доме больше не было и ноги моего брата, при условии, что Тюрло тоже исчезнет. Более того, я готов закрыть глаза на его посягательства в адрес нашей семьи, и уверен, что ни одна душа не поверила этому типу, уверявшему, что мой брат жульничает.

Фуке повернулся к виконту:

- Вы поняли, Тюрло? Ваша карьера здесь окончена.

Тюрло уже овладел собой и испытующе уставился на Жака.

- Не совсем, - сказал он. - Я вынужден потребовать сатисфакции у этого господина.

- К вашим услугам.

- На рассвете, на Пре-о-Клер.

Париж еще спал, когда Водрок и дю Парке, покинув улицу л'Абриссель, пошли по направлению к Пре-о-Клер.

Достигнув его, они целенаправленно двинулись к развалинам, служившим обычным местом проведения дуэлей. Еще издали они с облегчением обнаружили, что виконт не прибыл.

Однако они оказались не первыми, потому что пройдя чуть дальше вдоль древних стен, покрытых плющом и лишайником, увидели фигуру, которой сперва не заметили. Это был их старый знакомый, шевалье д'Агийяр. Он вышел им навстречу и поздоровался таким широким жестом, что шляпа его коснулась земли. Жак и Пьер ответили на его приветствие.

- Дю Парке, - сказал шевалье, - мне безмерно жаль, что приходится встречаться с вами при таких обстоятельствах. Час назад Тюрло попросил меня быть его секундантом.

Поежившись от утренней прохлады, трое мужчин вернулись к разрушенному строению и прошли под огромную арку. Восходящее солнце немного рассеяло серую промозглость утра и высветило детали старинного здания, но все же было еще холодно, и, несмотря на теплые плащи, всех троих знобило. Чтобы хоть как-то согреться, они прохаживались туда-сюда, совершенно не расположенные к беседе.

Дю Парке, задумчивый, не выказывал ни испуга, ни даже волнения. Конечно, он размышлял о возможных последствиях дуэли. Подобные стычки были формально запрещены, так как Ришелье считал, что от них редеет самый цвет французской аристократии. Жак не пытался обмануть себя: он понимал, что Тюрло будет драться до конца. Если виконт умрет, то он, дю Парке, будет вынужден бежать. А его брата и д'Агийяра при любом исходе ждут серьезные неприятности за то, что были секундантами, а, следовательно, сообщниками в убийстве.

Шевалье было явно не по себе. Его дружба с виконтом ничуть не умаляла уважения к братьям Диэлям, и, как он уже признался, его не радовала роль секунданта их врага. Кроме того, он не имел ни малейшего понятия о причине дуэли, а спрашивать об этом у дю Парке не решился.

Солнце уже совсем встало, когда на лугу появился Тюрло и направил к ним свою лошадь. Чтобы продемонстрировать презрение, братья нарочито отвернулись. Виконт остановился, резко дернув поводья, ловко спешился и крикнул:

- Доброе утро, д'Агийяр. Спасибо, что пришли, и извините, что побеспокоил вас ночью. Я постараюсь вас не задержать.

- Я не спешу, - сказал шевалье, - и, думаю, дю Парке тоже.

Жак тут же повернулся к нему:

- Вот здесь вы ошибаетесь, - сказал он, - у меня сегодня масса дел. Будет лучше, если мы быстрее покончим с этим.

Расстегнув накидку, Тюрло положил ее на камни. Как и обычно, на лице его была гадкая улыбка. Голосом, наполненным самого едкого сарказма, он заметил:

- Не следовало назначать свиданий, на которые вы, возможно, не в состоянии будете прийти.

Жак пожал плечами вместо ответа, отошел и достал шпагу; он проверил гибкость своего оружия, согнув его, а затем заставив пружинисто задрожать, сверкая лезвием.

Тюрло смотрел на него, презрительно усмехаясь. Он поочередно разогревал мышцы. Голенища сапог болтались, хлопая его по икрам. Затем он расстегнул камзол и, сняв его, протянул д'Агийяру. На нем осталась лишь вышитая рубашка, украшенная тонким кружевом. В глубоком вырезе взору открылись трепещущие мускулы его груди, обильно поросшей темными волосами.

Тюрло вздрогнул от холода и громко засмеялся:

- Я буду действовать быстро... но не вам в угоду, сударь, а лишь потому, что замерз. - И добавил насмешливо: - Что касается вас, дю Парке, вы-то через час совсем околеете!

Он тоже достал свою шпагу и, как и Жак, проверил лезвие, ткнув им в носок сапога.

Жак по-прежнему не произнес ни слова. Он был готов начать защищаться. Внезапно он вспомнил лицо Марии, которое еще больше выигрывало от тонко нанесенной косметики и казалось необыкновенно изысканным. Внутри у него все сжалось, но это не был страх. Жак не боялся смерти; он боялся, что не сможет сдержать данное Марии слово. Что она подумает, если он не придет в игральный дом? Увидит ли он ее когда-нибудь еще? Неужели она вскоре его забудет? И, если он не помешает, неужели она выйдет замуж за своего престарелого жениха? Но вскоре все его внимание сосредоточилось на одном - как убить стоящего перед ним человека с ухмыляющейся физиономией.

Все это время секунданты, д'Агийяр и Водрок, вполголоса совещались, и теперь окончательно разрешили все вопросы ведения дуэли. Шевалье подошел и встал между соперниками. Будто во сне, дю Парке услышал, как он хлопнул в ладоши и крикнул:

- К бою, господа!

И тут же звякнули шпаги.

 

Глава пятая

ПУСТЫЕ МЕЧТАНИЯ

Жак ле Шено де Сент-Андре был владельцем роскошного особняка недалеко от порта Сент-Мишель. Звание главного интенданта позволило ему накопить огромное состояние и заполнить свой дом ценностями, привезенными со всех концов земли. Он получал деньги от сделок с купцами, придворными и даже с испанскими пиратами, но, несмотря на несметное богатство, его тщеславие все еще не было удовлетворено.

Всю дорогу, пока они возвращались в тот вечер в особняк в Сент-Мишеле, Мария не проронила ни слова. Последние несколько часов казались ей сном.

Этого не могло случиться в реальной жизни, такое бывает только в снах и сказках. Раньше она думала, что свадьба с Сент-Андре - это и есть сказка, но теперь в ее жизнь вновь ворвался Жак. Не успела судьба выйти на новый, возможно, неверный виток, как неожиданное появление Жака открыло другие перспективы.

По крайней мере, так казалось до тех пор, пока она не стала свидетелем ссоры между виконтом и дю Парке. Она с ужасом поняла, что теперь все ее надежды разбиты, потому что о фехтовальном мастерстве Тюрло ходили легенды, и вряд ли этот опытный дуэлянт, прослывший непобедимым, оставит Жаку жизнь. От этой мысли ей захотелось кричать. Земля уходила из-под ног, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться на руку Сент-Андре. Он помог ей сесть в карету, где она в изнеможении откинулась на сиденье, бессильная что-либо говорить.

Когда они подъехали к дому, Сент-Андре помог ей выйти из кареты. Он заметил, что она слегка дрожит и что у нее совершенно ледяные руки.

- Ты, кажется, сильно расстроена, дорогая моя, - сказал он, - я надеюсь, виной тому не эти юные горячие головы с их дурацкой ссорой?

- О Жак, - сказала она, стараясь скрыть волнение, - вы же знаете, я не привыкла бывать в обществе, тем более в таком. Я еще ни разу не слышала, как вызывают на дуэль. Эти двое в самом деле будут драться и убивать друг друга?

Взяв за руку, он завел ее в дом, где их ждал лакей, чтобы принять одежду. Когда тот ушел, Сент-Андре спросил:

- Я поднимусь с тобой?

Она вздрогнула.

- Нет, Жак, прошу вас, не сегодня, - взмолилась она, - уже поздно, и я так устала! Последнее происшествие испортило мне настроение. Я абсолютно без сил.

Ее попытки скрыть истинные чувства привели к тому, что Сент-Андре усмотрел в выражении ее лица нечто похожее на обещание. Он улыбнулся:

- Ну что же, дорогая, иди и ложись. Я зайду попозже посмотреть, уснула ты или нет.

Она взбежала по лестнице, ведущей в ее комнату, не оборачиваясь на Сент-Андре, который провожал ее взглядом. Затем он вызвал звонком лакея и отправил его за стаканом испанского вина.

Потягивая вино, он мысленно представил, как Мария сейчас снимает платье. Это так взволновало его, что с трудом удалось подавить возбуждение. Он пил вино маленькими глотками и предавался воспоминаниям встречи с Марией.

Не без снисхождения он вспомнил церемонию представления ко двору этого плотника, Жана Боннара. Великан едва не умер от смущения, когда сам король объявил, что он награждается за заслуги перед морским флотом, проявившиеся в руководстве строительством корабля для д'Энабюка. Придворные откровенно потешались над нескладным гигантом, а также над его дочерью, стоявшей рядом со скромно опущенной головой. Слишком простое и совсем не подходящее к случаю платье вызвало у них смех, особенно у женской половины.

Их вид позабавил даже короля, и он с улыбкой попросил Марию подойти, отчего она совсем потеряла голову, неуклюже присела в реверансе и, споткнувшись на ровном месте, непременно упала бы, если бы отец не поддержал ее мясистой лапищей. Неудача была встречена громким взрывом смеха, эхом отозвавшимся в высоких стенах дворца.

Только один Сент-Андре посочувствовал этой парочке. Выйдя из толпы придворных, он догнал Жана Боннара и, поравнявшись с ним, уважительно поздоровался.

Разгневанный богатырь грубо бросил ему:

- Что вам от меня надо? Вы смеетесь над нашей бедностью, а сами не стоите моего ногтя!

- Если бы я презирал вас, как вы подумали, то не подошел бы, - тихо сказал он, - разрешите мне проводить вас?

Затем, повернувшись к его дочери, он сказал:

- Дитя мое, никто не понимает вашего замешательства лучше, чем я. Все эти господа, которых вы видели, совершенно забыли, как сами нелепо выглядели в день их представления ко двору. Но ваша неловкость была очаровательна. Вам не следует расстраиваться... Ведь вы необыкновенно милы и притягательны, вам это известно!

На глазах у изумленного Боннара он взял ее под руку и через сад последовал с нею к высоким воротам. Боннар не слышал, что говорил его дочери этот импозантный господин с хорошими манерами, он решил, что Сент-Андре оказывает им такое внимание по распоряжению короля.

Даже Мария нашла в себе силы улыбнуться, когда почтенный старик, обращаясь к Боннару, сказал:

- Я пошлю за каретой и доставлю вас домой.

Так все и началось. Сент-Андре опустошил свой стакан. Он подумал, что Мария, наверное, уже легла, но, памятуя о ее переживаниях в этот вечер, решил, что еще рано подниматься к ней. Он налил себе еще один стакан малаги.

Оказавшись одна, Мария медленно сняла тяжелое бриллиантовое колье и положила рядом с кольцами и брошками на красивый поднос, специально доставленный из Макао и сделанный из дерева редкой породы. Огромный медный канделябр блистал сотнями свечей.

Она расстегнула перед зеркалом свой корсаж, отражение повторило алебастровую кожу ее плечей и твердой округлой груди.

Невольно она задумалась о прошлом.

- Какое странное совпадение! - говорила она себе, - Жак! Могла ли я надеяться, что увижу Жака опять? Мне и в голову не приходило, что он помнит меня, а тем более, встретив, забудет даже о семье и переменит свое решение, казавшееся тогдаокончательным.

Предаваясь мечтам о Жаке, к которому рвались ее тело, сердце и душа, она была потревожена внезапным скрипом. Образ Жака тут же сменился образом Сент-Андре, и на короткое мгновение она почувствовала себя виноватой. Как бы он это все пережил?

Не услышав других звуков, она поспешила в постель, и легла, затаив дыхание, в страхе, что вот сейчас откроется дверь и войдет этот старик, ставший для нее омерзительным, - седой, с дряблыми мускулами и липкой холодной кожей. Почему отвращение не приходило к ней раньше? Как позволила она себе стать одной из вещей Сент-Андре? Потому что сейчас она была ни чем иным, как вещью, собственностью. До сего времени она безоговорочно подчинялась ему, настолько он казался ей импозантным и уважаемым.

В тот день, когда он приехал, Боннара не было дома. Он появился в открытой двери с приветливой улыбкой.

- Мария! - ласково позвал он, и это был явно голос влюбленного. Затем, лицо его стало красным, на шее вздулись жилы, будто он собирался лопнуть, и он продолжал: - Вы не можете вернутьсь ко двору в теперешнем вашем положении... Взгляните, Мария!

И он выудил из кармана бриллиантовое колье, то самое, что сверкало теперь на дорогом подносе. И приложил ей к шее. Она и не предполагала, что на свете бывают такие драгоценности. Она осторожно потрогала его рукой, будто боялась, что оно растает в воздухе.

Сент-Андре вкрадчиво и мягко проговорил:

- Вы можете стать первой красавицей при дворе. Нет ничего проще. Вам нужно только делать, что я скажу.

Затем он внезапно снял с нее колье:

- Идите сюда!

Она позволила подвести себя к маленькому зеркалу, где он снова обернул вокруг ее шеи колье, и стал застегивать, обдавая ее плечи теплым дыханием.

- Великолепно! - воскликнул он. - Вы просто великолепны, Мария! Клянусь, что те, кто смеялся над вами, будут жалеть об этом всю жизнь! Женщины, которые ухмылялись над вашей бедностью и робостью, теперь просто побледнеют от зависти. Все, что вам нужно, - это только слушать меня... Опустите немного корсаж - еще! Ваша кожа в совершенстве оттеняет бриллианты!

Он сдвинул косынку на ее шее, и вдруг она почувствовала на своем плече его губы. От неожиданности она не успела воспротивиться этому.

Приободрившись, Сент-Андре продолжал:

- Я уже долгое время при дворе, Мария, и знаю, каковы придворные. Все они озабочены происхождением и титулами. Мне неважно, что вы из простого рода; я превращу вас в одну из блистательнейших дам мира! Король улыбался при виде вас, и даже смеялся, но когда вы явитесь перед ним об руку со мной, он будет только восхищен.

Колье словно пылало огнем на шее, и Мария, и она не сразу заметила, что старик начал гладить ее спину, плечи, бедра, а затем положил руку на ее грудь. После этого он резко повернул ее лицом к себе, стиснул в объятиях и поцеловал. Она закрыла глаза, вспоминая свой первый поцелуй при прощании с Жаком. От одной мысли о нем и об этой ночи в Дьеппе, все ее тело наполнилось страстью.

Наконец Сент-Андре отпустил ее:

- Все, что от вас требуется - это согласиться стать мадам де Сент-Андре.

Увидев, что она колеблется, он обхватил ее руками за талию и принялся страстно целовать.

- Вы скажете "да", Мария? - переспросил он.

Едва дыша, она ответила:

- Да.

С этого момента она стала его собственностью. Сент-Андре поговорил с ее отцам, который немедленно дал свое согласие, просчитав столь ошеломляющую перспективу дочери. После этого Сент-Андре бывал в таверне ежедневно, и Боннар в нужный момент тактично удалялся.

Для Сент-Андре не составило труда убедить плотника, что, если Мария собирается стать его женой, то ей не пристало жить с отцом в подобных условиях. Ей нужно многому научиться, говорил он, она должна знать, как себя вести, соответственно ее новому положению. Для нее следует подготовить комнаты в его доме. Будучи послушной, Мария уехала вместе со своим женихом.

Со всей невинностью и искренностью она уступала его капризам и просьбам. Но, поскольку господин Сент-Андре был стар, его возможности и желания не распространялись дальше восхищенного созерцания женских прелестей. Он уверял, что еще никогда не видел более красивого тела и осыпал его ласками, как ценитель любовно целовал бы статуэтку Танагры.

Вот поэтому домогательства старика не вызывали у нее отвращения. Напротив, его ласки наполняли ее непонятным трепетом. Возбуждение, которое они вызывали, заставляло ее терять над собой контроль и властно требовало от нее чего-то, что было выше ее понимания. Часто оно побуждало ее к мольбам о продолжении, когда она безотчетно удерживала его, притягивая к себе. И Сент-Андре ничего не оставалось, как поверить, что он пробудил в ней страстную любовь.

Сейчас же, когда она лежала в постели, мечтая о дю Парке, до нее дошло, насколько сильно проигрывал в сравнении с молодым человеком ее пожилой жених. Это открытие потрясло. Ей, молодой девушке, был нужен такой же молодой мужчина. Воскрешая в памяти восхитительное мгновение, когда он заключил ее в свои объятия, она снова ощутила себя на пороге наслаждения, никогда до сего времени не испытанного и вряд ли подвластного описанию... а когда он склонился, чтобы поцеловать ее, в крови ее будто вспыхнул огонь.

Жак был такой высокий, сильный; ей не хотелось думать о дуэли. Ничто не помешает ему прийти, если он пообещал. Ничто! И именно сегодня вечером! Она уже представляла, как они сбегут. Вот она крадется из салона мадам Бриго, жмется к стенам на улице, прячась в тени домов. Наверное, Жак назначит ей встречу у площади. Он будет ждать ее там в крытой карете. Она запрыгнет в нее и упадет прямо в его крепкие объятия. Она услышит щелчок хлыста и почувствует теплые и влажные прикосновения жадных и нетерпеливых губ на лбу, щеках, губах... Она будет окутана его теплом.

Мария и не заметила, как от плотского желания тело ее покрылось испариной, руки иступленно терзали простыню, а сама она вцепилась зубами в уголок подушки. Внезапно она осознала всю глубину собственных чувств, всю силу молодой страсти, и к ней словно явился сам Жак, ласкающий ее еще нежнее и изощреннее, чем ее опытный жених. Она достигла той точки возбуждения, в которой Сент-Андре обычно бросал ее, насытив собственную, но не ее, похоть.

Не сознавая, что делает, она громко позвала:

- Жак! Жак!

- Я здесь! - ответил голос, но так приглушенно, что на мгновение ей показалось, будто это действительно был дю Парке.

Все еще горящие свечи канделябра обнаружили ее ошибку. Сент-Андре беззвучно проник в комнату несколько минут назад и все время стоял, наблюдая за ней. Он видел, как она была возбуждена и как металось ее тело.

Когда по-отечески он склонился над ней, она не почувствовала того отвращения и стыда, которые он вызывал у нее совсем недавно при воспоминаниях о его ласках. Он протянул руку, чтобы пригладить ее длинные волосы, разметавшиеся во время ее поединка с собственной страстью. Потом он откинул одеяло и увидел, что соски грудей напряжены от желания. Она лежала не шелохнувшись и не пытаясь укрыться снова. Глаза Сент-Андре скользнули вниз по ее прекрасному телу, которое он много раз зазывал в страну любви, но так ни разу и не ублажил до конца, и он понял, что сегодня она в первый раз по-настоящему захотела его.

Он опустился рядом с ней на кровать.

- Поздравляю тебя, дитя мое, - сказал он, гладя ее плечи, руки, шею, ты произвела блестящее впечатление на Франсуа Фуке. Как только мы поженимся, сразу начнем готовиться к отъезду. Американская островная компания назначает меня на главную должность на Мартинике. Это означает, что я смогу дать тебе все, чего ты только захочешь.

Она не ответила, а лишь крепко сжала кулаки, пытаясь побороть переполнявшее ее желание. Но ее частое прерывистое дыхание сказало ему все: сегодня вечером она принесет ему такой восторг наслаждений, какого он не испытывал за всю жизнь. И он набросился на нее с поцелуями.

Мысленно она была с другим Жаком - дю Парке, которого любила. Завтра она будет принадлежать дю Парке, так же как сегодня ... Вот так... Жак обнимает ее так же, как Сент-Андре. Его тело будет напряжено от желания и готово отозваться на каждое ее движение. Со сладострастным стоном она стала искать стариковские губы.

- Выключи свет! - прошептала она.

С огромным сожалением он исполнил то, о чем она просила. Темнота портила ему все удовольствие, так как, в основном, он получал наслаждение созерцая тело Марии, а не прикасаясь к нему. Задув свечи, он ощупью пошел обратно, споткнулся о кровать и упал прямо на девушку.

Ее тело прогнулось, и он услышал ее дрожащий от вожделения голос:

- Жак! Жак!

Такое раскрепощение слегка озадачило его. Теперь уже не он заправлял любовной игрой, как ранее; Мария взяла инициативу в свои руки и этим не только удивила его, но и заставила почувствовать смущение, и даже некоторое унижение. Ведь как бы он ни старался напрячь свои угасающие силы, он не смог бы дать ей удовлетворение, котрого она так жаждала.

Однако он годился Марии в отцы и, конечно, был более искушен в вопросах любви. Все его умелые жесты и ласки, нежные слова, которые он нашептывал прямо ей в ухо, способны были свести ее с ума. Она летала где-то далеко от него, но он не хотел этого замечать. Вся ее страсть, вся любовь предназначалась сейчас Жаку дю Парке.

Сент-Андре был рад за себя. Он расценивал это, как достижение, позволяющее впредь держать в узде свою ненасытную партнершу, в которой невольно пробудил страсть, хотя и понимал, что не в состоянии ее удовлетворить.

Но все же она сладострастно извивалась под ним, ее губы пылко отвечали на его поцелуи, тело раскинулось, будто предлагало ему себя, его искушенные ласки доводили ее до крика - и он верил, что она любит его.

Но это была победа, похожая больше на поражение, это был жалкий триумф истощенной плоти! Мария требовала еще и еще, ее жгучий пыл не угасал.

- Жак! Жак! - стонала она, и Сент-Андре продолжал верить, что она обращается к нему.

Не желая того, из маленького тлеющего уголька он разжег в Марии пламя страстей, которое грозило перерасти в пожар. Настанет день, когда чувства эти вырвутся на свободу, но пока еще некоторое время пусть они побудут в плену его собственной неспособности.

 

Глава шестая

ДУЭЛЬ

Не успели скреститься шпаги, как Тюрло, настроенный на только что пообещанную быструю победу, сделал внезапный выпад, так называемый удар "герцога-коротышки".

Дю Парке не ожидал столь резкого молниеносного удара, надеясь, что виконт, хотя бы первое время будет действовать осторожно, и был застигнут врасплох. Он попытался отразить удар, но острие его шпаги лишь царапнуло по лезвию шпаги врага, которая не сдвинулась ни на дюйм - столь крепкой была державшая ее рука.

Водрока пробила дрожь, и он инстинктивно зажмурился: такой удар невозможно было отразить; тем больше было его удивление, когда он не услышал ожидаемого крика ликования со стороны виконта. Не переставая защищаться, Жак прыжками отступал назад. Острие шпаги противника мелькало так близко, что касалось пуговиц на его камзоле.

Воспользовавшись маленькой брешью в позиции нападающего, Жак поднял оружие и сам двинулся в атаку. И снова Тюрло обманул его, сделав незаметное движение кистью руки... Жак познал на себе, что слава его врага была вполне заслуженной, и даже усомнился в первое время, что сможет показать себя с лучшей стороны. Шпага Тюрло плела настоящий железный занавес, который его собственной шпаге было не прорвать. Как он ни старался, ни один из его выпадов не приносил успеха. И он неуклонно сдавал позиции на земле позиции, которые уже не надеялся вернуть.

От этого дю Парке начинал впадать в неистовство. Он перепробовал кучу всяких приемов и обманных маневров, но виконт один за другим отражал их.

Внезапно Тюрло сделал несколько быстрых выпадов, пытаясь оттеснить Жака, и тот, чувствуя, что его обходят, был вынужден снова отступить, не прекращая защищаться. Вдруг, как назло, каблук его сапога зацепился за камень, и он потерял равновесие. Ему удалось удержаться от падения, лишь встав на одно колено и оперевшись рукой о землю. В этот момент он не сомневался, что соперник немедленно использует эту неудачу, чтобы прикончить его.

Он мимолетно подумал о Марии, а потом о брате, который, скорее всего, подберет шпагу, чтобы отомстить за него, и, безусловно, его участь будет той же. Водрок вскрикнул, когда Тюрло с невероятной скоростью нацелился шпагой в грудь Жака. Тот инстинктивно поднял шпагу и стал крутить ею перед собой, одновременно отклоняясь в сторону, чтобы уйти от удара.

И виконту пришлось самому отравиться собственной ненавистью. Он жаждал крови, ибо лишь она одна могла смыть нанесенное ему оскорбление. Ему хотелось направить удар прямо в грудь Жака, чтобы пронзить его сердце. Но только он нацелил оружие и сделал резкий бросок, как дю Парке ловко увернулся от выпада. Виконт по инерции пролетел вперед и, потеряв равновесие, был вынужден защищаться, потому что Жак уже прочно встал на ноги и бросился в нападение.

Несмотря на утреннюю прохладу, Водрок был весь в поту, будто дрались не дуэлянты, а он сам. Рука дю Парке занемела от напряжения. Но Тюрло, тоже явно уставший, все же находил в себе силы презрительно улыбаться. Вернувшись в строй, он взглянул на Жака и язвительно спросил:

- Вы все еще надеетесь поспеть на ваши свидания?

- Должен вас огорчить, - ответил тот, - но я не собираюсь откладывать их, даже если вы возьмете себе в союзники дьявола.

- Если вас будет ждать женщина, скажите мне, где она живет,- я утешу бедняжку.

- Женщина, которая меня ждет, не тратит свое время на жалких мошенников!

- Тогда защищайтесь, дю Парке! - прорычал Тюрло.

Легко повернувшись на пятках, Жак избежал удара. Его ответный выпад был так точен, что кончиком шпаги он едва не задел шею виконта; и Водрок не смог сдержать крика радости.

В бешенстве, Тюрло глумливо воскликнул:

- Скоро ты перестанешь весело кукарекать, мой цыпленочек! Через пару минут ты так заплачешь, что и слез не хватит!

Он снова оттеснил Жака назад. Но все же нетерпение его возрастало. Он не понимал, как это его противник, который поначалу показался ему вялым борцом, мог так долго отражать его натиск.

Жак отступал и защищался с дерзкой ухмылкой.

- Ты дважды уронил свою честь за последнее время, Тюрло, - подначивал он, - весь Париж уже знает, что ты мошенник, а сегодня все узнают, что ты еще и плохой фехтовальщик!

- Ну давай, давай, дю Парке! Изливай свою желчь, пока можешь. А то через минуту я проткну твою печенку. Защищайся!

Жак понял, что, изводя соперника насмешками, он может получить преимущество. Тюрло взбрыкивал под меткими словечками, как пришпоренная лошадь. Они приводили его в ярость, поглощавшую все его мастерство.

- Обманщик! - закричал Жак.

Тюрло побледнел; он кусал губы от злости.

- Обманщик и вор! - продолжал Жак, - неплохой набор для дворянина!

Он почувствовал, как дрогнула рука на рукоятке шпаги. Кисть занемела от усталости. Тюрло отразил несколько ударов, и Жак поспешно отступил. С этого момента он мог только убегать от виконта, уворачиваясь от его ударов, потому что ему совершенно отказала рука.

Вскоре он был уже прижат к одной из колонн разрушенного здания. Виконт свирепо оскалился от восторга. Водрок в бессильной злобе сжал кулаки - и он должен стоять и смотреть, как на его глазах убивают брата, и не просто убивают, а закалывают, как поросенка!

- Предай душу свою Господу, - посоветовал Тюрло, - совершенно уверенный в своих силах, - Господу Богу или дьяволу, кому угодно, но на этот раз я тебя достану!

Он слегка ткнул, не вонзая, своей шпагой Жаку в плечо, но уже через секунду нацелил острие сопернику поддых. После чего он сделал рывок, в который вложил всю тяжесть своего тела.

Жак следил за ним, как в тумане, и мысленно просчитывал ответный маневр. Если бы не усталость, он бы легко отразил этот удар, подставив лезвие своей шпаги, но кисть совсем отнялась, а рука была словно налита свинцом. Он видел, как приближается шпага соперника. Поскольку отступать было некуда, он инстинктивно соскользнул по стене, вытянув руки в попытке защитить себя.

Д'Агийяр, секундант Тюрло, зажмурил глаза. Водрок закрыл лицо руками. Через несколько секунд они услышали предсмертный хрип и характерный клокочущий звук, после которого тело ударилось о землю. Крика не было. Д'Агийяр первым набрался смелости посмотреть что же произошло. Водрок услышал его возглас:

- Бедняга! Возможно ли это?

Водрок с трудом заставил себя отнять от руки от лица.

От представшей картины он остолбенел. Дю Парке, все еще сжимая шпагу, медленно сползал по стене. Лицо его было мертвенно-бледным, и казалось, что он вот-вот потеряет сознание. А у его ног лежал умирающий Тюрло. Из его горла струилась кровь, и тело коротко вздрагивало в последней агонии.

Водрок побежал к брату и потряс его за плечо.

- Я думал, что он убьет тебя! - задыхаясь от волнения, сказал он.

- Я тоже, - слабо ответил Жак, - он просто напоролся на мою шпагу. А его шпага налетела на стену и сломалась.

- Это говорит о том, что божественное правосудие действительно существует! - сказал Пьер.

- Но существует еще и королевское правосудие, - заметил д'Агийяр, - и боюсь, что оно окажется не столь милосердным.

 

Глава седьмая

ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР ЖАКА ДЮ ПАРКЕ

Присев на одно колено, д'Агийяр склонился над телом виконта, бьющимся в судорогах. Наконец он сказал:

- Думаю, что здесь не сможет помочь даже королевский хирург. Это был честный бой, дю Парке!

Затем, после некоторых колебаний, он поспешно добавил:

- Я высокого мнения о вас, поэтому хотел бы дать вам маленький совет... Вам не следует здесь дольше оставаться.

Жак вставил шпагу в ножны.

- Я не могу бросить человека в таком состоянии, - сказал он, - я не из тех, кто добивает поверженного врага. Мой брат отправится за каретой и...

- Я верю, вы благородный человек, хотя мне и неизвестны мотивы дуэли. Но - я повторюсь - это был честный бой при равных возможностях, Вам не в чем себя упрекать. Важнее то, что через несколько часов вас начнут искать. Идите. Я позабочусь о Тюрло.

- Тогда неприятности лягут на ваши плечи, - сказал Жак.

- За меня не волнуйтесь. На вашем месте я бы оседлал самую резвую лошадь и как можно скорее выехал куда-нибудь в Нидерланды, Бельгию или Люксембург... Единственное, о чем попрошу, это заскочить в мои конюшни и попросить кого-нибудь из моих людей скрытно приехать с каретой, чтобы забрать меня отсюда. Будет даже лучше, если это возьмет на себя ваш брат, а вы начнете готовиться к отъезду. Я постараюсь как можно дольше молчать о неприятном исходе дела.

Дю Парке и д'Агийяр пожали друг другу руки.

- Шевалье, - сказал Жак, - у вас преданное и благородное сердце. Спасибо вам. Надеюсь, когда-нибудь смогу отплатить вам тем же.

- Если вы действительно хотите порадовать меня, то скорее бегите!

Париж просыпался, и таверны были уже открыты. Некоторое время Пьер и Жак шли молча. Когда они подошли к реке, Пьер остановился.

- Здесь я должен покинуть тебя, чтобы идти на конюшни д'Агийяра. Почему бы тебе не обратиться к дяде? У него достаточное влияние, чтобы защитить тебя. Если он попросит за тебя у короля, возможно, ты получишь прощение. В любом случае, тебе лучше не показываться патрульным стрелкам!

После некоторых колебаний дю Парке сказал:

- Ты прав. Я пойду и поговорю с дядей. Он, по крайней мере, посоветует мне, что делать.

Крепко обнявшись, братья разошлись в разные стороны.

Таверна "Порт - Латин" на улице Жунер предлагала кров для конных и пеших путников. Белен д'Энабюк занимал огромную комнату на втором этаже, выходящую окнами на гостиницу де Конде; а прямо внизу располагались конюшни принца. Топанье копыт под окнами раздражало капитана, привыкшего к морской тишине, но комната привлекала его своей величиной. Он мог расположиться здесь на широкую ногу и найти место для всех тех невиданных побрякушек, которые он любил привозить из путешествий.

Когда Жак появился на улице Жунер, служанки отмывали полы от вчерашней грязи, оставленной пьянчужками.

Миновав пивную и маленький загон с хрюкающим поросенком, он вошел в низкую дверь и нащупал на стене засаленную веревку, с помощью которой посетители пробирались к темной лестнице. Двенадцать мелких ступенек, стертых почти до дыр, привели его к двери Белена д'Энабюка. Он громко постучал и сразу же вошел, как только услышал, что дядя ему ответил.

Он застал дядю наполовину одетым - в камзоле, но еще без сапог, сидящим за громоздким столом, заваленным всякой всячиной. Моряк был так погружен в свою работу, что даже не удосужился обернуться при появлении Жака. Однако, услышав, каким странно мрачным тоном племянник поздоровался с ним, старик встрепенулся и, вскочив, бросился к любимцу Жаку с распростертыми объятиями и радостной улыбкой. Отметив его упорное молчание, моряк спросил:

- Что побудило тебя прийти сюда с таким удрученным видом?

- Я только что убил виконта де Тюрло!

- Что? Повтори, что ты сказал?

- Я только что убил виконта де Тюрло. Меньше часа назад, на Пре-о-Клер.

- Дуэль?

- Да, дядя. Водрок был моим секундантом.

- Силы небесные! Есть другие свидетели?

- Шевалье д'Агийяр был секундантом Тюрло.

Д'Энабюк энергично потер подбородок, поскреб в голове и состроил гримасу, исказившую его лицо до неузнаваемости.

- Черт побери, - сказал он, - ты попал в крупную переделку. Как думаешь выкручиваться?

- Я как раз думал, может, ты...

- Все ясно, ты решил, что я такой всесильный, что смогу тебя защитить. Можно подумать, что мне придется просить короля представить кого-то к награде. Ты же прекрасно знаешь, что Его Величество безжалостно относится к дуэлянтам. Какого дьявола тебе понадобилось убивать Тюрло? Как ты дошел до этого?

- Вчера вечером мы с Водроком ходили в игральный дом на Медвежьей улице. Я поймал виконта на жульничестве. Сам я не играл; он играл с Водроком.

- Затем, конечно, разобиженный виконт нанес тебе оскорбление, и вы пошли драться...

- Да, он, безусловно, обиделся. И бросил мне вызов.

Вернувшись к столу, д'Энабюк устало сел на стул. Бросив осторожный взгляд на дю Парке, он увидел, что тот застыл в ожидании его совета или решения.

- Я думаю, - сказал Белен, - тебе следует отдаться на королевскую милость. По-моему, другого выхода нет. Приди сам, и не исключено, что Его Величество расценит этот жест как знак повиновения и великодушно простит тебе твой проступок.

- Ты хочешь отправить меня за решетку?

- Ну что ты, племянник! Разве могу я этого желать?

- Д'Агийяр посоветовал мне бежать за границу.

- Честному человеку незачем бежать.

- Хорошо, - сипло сказал дю Парке, - я сделаю, как ты хочешь. Но надеюсь, ты понимаешь, что за дуэль мне может грозить смертная казнь?

- Ведь ты не боялся умереть, когда согласился скрестить шпаги с Тюрло?

Жак вдруг насторожился. Он услышал, что снизу, на улице, застучали копыта. Он тут же решил, что это едут стражники, чтобы схватить его.

- Ты слышишь, дядя?

Белен кивнул.

- Солдаты, скорее всего, обнаружили брата или д'Агийяра и узнали от них, что я собирался сюда... Меня арестуют.

- Ты боишься?

- Я не боюсь. Но мне лучше явиться самому.

Белен подошел к открытому окну. Склонившись через балконные перила, он увидел двух лошадей, привязанных к специальным кольцам, вделанным в кирпич у входа в таверну.

- В дом зашли двое всадников, но это не означает, что им нужен именно ты. А тебе, если ты хочешь разыграть из себя героя, следует поторопиться.

- Ты прав, дядя. Всего хорошего.

Белен подошел к племяннику и положил руку на его плечо.

- Ты, надеюсь, понимаешь, что я этого дела так не оставлю. Я буду настаивать на аудиенции у самого Его Высокопреосвященства.

В этот момент раздался громкий стук в дверь, и они в ужасе переглянулись. Жак побледнел; он освободился из объятий дяди и тихо сказал:

- Это за мной. Не пытайся переложить ответственность за то, что я сделал, на себя. Ты не имеешь к этому никакого отношения, поэтому, пожалуйста, веди себя так, будто ничего не знаешь...

Ничего не ответив, Белен пошел открывать дверь. Несмотря на темноту лестницы, он сразу же узнал пришедшего и воскликнул:

- А, Фуке! Прошу вас, заходите.

Президент вошел, а за ним показался Водрок. Не замечая Белена, оба сразу же бросились к Жаку.

- Хорошенькое дело! - вскричал Фуке, - Водрок уже рассказал мне. С этого вечера вы будете самым известным человеком в столице. Водрок сказал, что это был прекрасный удар! Тюрло сам нашел на себя управу, и я не собираюсь изображать из себя сочувствующего... Что же вы собираетесь делать, дю Парке?

- Пойти и сдаться.

- Я много думал, - сказал президент, - и я волновался за вас, я даже заглянул к вам на улицу л'Абриссель. Там я нашел вашего брата, и он рассказал мне о случившемся. Узнав, что вы пошли спрашивать совета у Белена, я понял, что найти вас - моя обязанность.

Д'Энабюк подошел к Фуке.

- Сударь, - сказал он, - это я посоветовал дю Парке сдаться добровольно. Мне кажется, что нанеся оскорбление королю, только так можно повиниться перед ним; и только так можно отсрочить смертную казнь. Я надеюсь, вы не станете отговаривать его от этого.

Если у Фуке и были на уме какие-то свои планы, он тут же забыл о них под сверлящим взглядом глубоко посаженных глаз Белена.

- Пожалуй, это лучшее, что можно сделать, - согласился он.

Белен облегченно вздохнул. С твердостью человека, принявшего решение, он сказал:

- Президент, у меня есть все основания доверять вашей дружбе. Прошу вас, скажите, сколько времени дю Парке будет оставаться в безопасности? Стражники уже начали охотиться за ним?

Подумав немного, Фуке ответил:

- Как мне представляется, еще часа два-три о смерти Тюрло будут знать немногие. Но как только новость дойдет до ушей короля, он немедленно даст распоряжение арестовать убийцу. Можно не сомневаться, что Его Величество захочет использовать это в качестве поучительного примера. Он не простит такого дерзкого неповиновения приказам со стороны людей ранга дю Парке и Тюрло.

Теперь для Белена пришло время задуматься. Наконец он сказал:

- Мне кажется, если мы с вами вместе пойдем к Ришелье, а Жак в это время сдастся добровольно, то у нас будет шанс спасти моего несчастного племянника от страшного приговора.

Водрок перебил его:

- Не забывайте, что мой брат рискует не чем-нибудь, а головой. Мне кажется, что вы не так уж дорого и цените его жизнь, советуя сдаться. И не переоцениваете ли вы свое влияние на короля, когда говорите, что сможете спасти Жака?

Фуке нахмурился.

- Я не потерплю, чтобы со мной говорили в таком тоне.

И тут дю Парке впервые в жизни стукнул кулаком по столу.

- В самом деле, - закричал он звенящим голосом, - брат прав. Я победил в честном поединке, всадив шпагу на шесть дюймов в человека, повинного в смерти трех или четырех других, которые, может быть, в сто раз его достойнее, я освободил общество от скандалиста и мошенника. И теперь я должен раскаяться и подставить свою шею палачу? Я еще, слава Богу, молод, и в мире есть масса вещей, которые я не успел сделать. Да, Водрок прав! Я сбегу.

- Вы сумасшедший! - вскричал Фуке.

- Нет, я не сумасшедший. Я был бы сумасшедшим, если бы послушал вашего совета, потому что только безумец согласится принять смерть ни за что, будучи уверенным в собственной невиновности. Моя совесть чиста. А если она чиста, то просить прощения не в моих правилах. Я еще никогда ни у кого не просил прощения.

Старый интриган был тронут словами Жака и невольно проникся к нему уважением.

- Ну что ж, давайте, - проворчал Франсуа Фуке, не совсем уверенным тоном. - А если вас уже ищут? Даже если вам удастся добраться до другой страны, вы станете изгнанником. Вы еще не знаете, как это ужасно, - не иметь возможности приехать в свою страну!

- Если моя страна отвергла меня, придется послужить ей где-нибудь еще.

Президент Фуке покачал головой и, приблизившись к Жаку, заговорил настойчиво:

- Подумайте здраво, мой друг, и тогда поймете, что я, в конечном счете, и предлагал вам послужить где-нибудь еще - с той разницей, что Мартиника хоть и находится далеко отсюда, но, тем не менее, все-таки Франция. Поверьте мне и прислушайтесь! Уверяю вас, что ваш дядя и я сделаем все, что в нашей власти, чтобы выпутать вас из этой истории. Но вы-то, черт возьми, слушайтесь и помогите нам вам помочь!

- Слушаться? Помогать? То есть сдаться лейтенанту полиции... А если король проявит непреклонность? Все, что вам останется тогда, это поплакать над моей несчастной судьбой и, возможно, пожалеть о том, что вы отговорили меня.

Жак схватился за плащ.

- Прощайте, господа, - сказал он.

Подойдя к брату, он наклонившись к самому его уху, якобы попрощаться, прошептал:

- Мне нужно зайти домой кое-зачем. Я должен еще поменять деньги. Я возьму твою лошадь. Приходи на улицу л'Абриссель, как только сможешь.

Повернувшись, он еще раз попрощался с дядей и президентом Фуке, которые не расслышали его обращения к брату. Громко хлопнув дверью, он удалился. Было слышно, как дю Парке сбежал по ступеням. Водрок нарушил молчание.

- Клянусь Девой Марией, - сказал он, - что он правильно поступил. Бог ему в помощь. Я верю, что у него все получится.

Фуке ходил из угла в угол.

- Думайте, как хотите, Белен, - сказал он наконец, - но я совершенно не одобряю его решения. У дю Парке была уйма возможностей вернуть благорасположение короля и даже заслужить его уважение. Собирайтесь, д'Энабюк, и поедемте в Лувр. Несмотря на его бегство, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти его.

- Вы правы, сударь... Я иду с вами.

Повернувшись к Водроку, Фуке спросил:

- А вы что собираетесь делать?

- Дю Парке взял мою лошадь. Я отправлюсь домой пешком.

Они спустились по лестнице, Водрок шел сзади. Когда они вышли во двор, президент взял руку Белена для пожатия.

- Знаете, - сказал он с улыбкой, - мне все больше нравится этот ваш племянник. Я восхищен храбростью его духа. Он поступил, как мужчина; именно таким я представляю себе настоящего мужчину, и такого мне хотелось бы видеть в роли посланника на Мартинике. Теперь мы должны объяснить все это Ришелье. Наверняка, он поймет, что мы правы. Если уж выбирать между скандалистом Тюрло и человеком такого масштаба, как дю Парке... Словом, вы меня понимаете.

Пока Белен ходил за лошадью, Фуке отозвал Водрока в сторону.

- Если вы любите своего брата, сударь, - сказал он, - вы поможете нам спасти его. Я не знаю, какие у вас планы, но в ваших же интересах отыскать дю Парке и доставить ко мне домой. Там он будет в безопасности, по крайней мере, некоторое время. Я присоединюсь к вам сразу же, как вернусь из Лувра. Могу я рассчитывать на вас?

- Полностью. Благодарю вас, господин президент.

 

Глава восьмая

ДЮ ПАРКЕ ПОСТИГАЕТ РАЗОЧАРОВАНИЕ

Жак понимал, что пока стрелков бояться нечего. Д'Агийяр, наверное, старался не разглашать пока о смерти Тюрло; таким образом, можно было рассчитывать, что эта новость не станет достоянием всех, по крайней мере, еще часа два. Сейчас ему было необходимо немедленно встретиться с Марией и договориться о побеге.

Поэтому, вместо того чтобы поехать на улицу л'Абриссель, как он сказал брату, он двинулся в направлении улицы Кокерон, что неподлеку от улицы Жунер. Улочка была маленькой, и он надеялся, что без труда обнаружит там дом Жана Боннара. В его визите ведь нет ничего необычного, старик, без сомнения, вспомнит его. А затем нужно будет ухитриться остаться один на один с Марией.

Как и предполагалось, Жак легко нашел нужный дом. Стукнув разок-другой и не получив ответа, он громко забарабанил в дверь. Из глубины дома послышался звук шагов, и в открывшиейся двери появился Боннар. Он потер глаза, нахмурился и, увидев наконец кто перед ним, воскликнул:

- Молодой господин из Дьеппа! Проходите! Не слишком уж важный домишко, но все, что здесь найдется, в вашем распоряжении.

Он со смехом похлопал Жака по плечу своей здоровенной лапищей и подтолкнул его в дом, явно обрадованный неожиданным визитом.

- Как приятно вновь видеть вас, сударь. Теперь, как вы знаете, я богатый и уважаемый человек, который вполне счастлив, и все это благодаря вам! Вы, наверное, и представить не могли, что поручение, которое вы дали мне тогда в Дьеппе, решит мою судьбу - и судьбу Марии тоже, даже в большей степени.

- Я слышал, вы были представлены в Лувре.

- Да. И король пожаловал мне пенсию из личной казны. А моя дочь скоро получит положение в обществе.

- Неужели? - сказал дю Парке с деланным удивлением.

Боннар повернулся к нему.

- Через несколько дней она станет мадам де Сент-Андре!

- Мадам де Сент-Андре?

- Да, - сказал Боннар, - моим зятем будет добрый и честный человек. С ним Мария в любом случае будет счастлива; пусть он с виду немного высокомерен, но все-таки сохранил доброту и снисходительность к людям, хоть сам тысячу раз придворный.

- Я рад за вас. Позвольте я поздравлю и вашу дочь.

Глаза Боннара удивленно расширились.

- Но она не здесь! Такой человек, как месье Сент-Андре не может быть помолвлен с девушкой, живущей в этом районе. Об этом и говорить нечего. Хорошо, что он надоумил меня. А кроме того, Мария ведь не знает, как вести себя в обществе, ей надо учиться. Сент-Андре - придворный. Мария должна будет бывать с ним во дворце. Он все обдумал и забрал ее с собой.

Жак стиснул кулаки. Кровь отхлынула с лица.

- Забрал с собой? - недоверчиво переспросил он.

- Да, конечно. Я никогда не бывал у него и, наверное, никогда и не буду - мне здесь нравится, а потом, я не знаю, как бы я там смотрелся; говорят, там такая роскошь, что и представить невозможно.

- Так значит, - сказал дю Парке срывающимся от возмущения голосом, она живет в его доме, с ним?!

- А почему бы и нет! Что тут удивительного. В конце концов, они собираются пожениться.

Не в силах больше сдерживаться, Жак со всей силы ударил кулаком по верстаку.

- И вы считаете, это правильно и достойно? Двадцатилетняя девушка живет с таким стариком! Вы сделали из своей дочери проститутку, и, кажется, вас это вполне устраивает. Боже праведный, и сколько это уже продолжается?

- Два месяца... но я не понимаю, о чем это вы?

- Вы не понимаете? Старик просит руки вашей дочери, и вы просто отдаете ее - и все! Вы только вообразите, что там происходит, в этом роскошном особняке, вот уже два месяца! Дворец! Деньги и тщеславие лишили вас разума!

Ярость Жака казалась безграничной. Поначалу Боннар был скорее удивлен, чем встревожен. Но постепенно до него стал доходить смысл его слов.

- Как вы можете думать, что такой господин, как Сент-Андре... он даже запнулся от изумления, - ... и Мария, я знаю точно, она невинна... я могу поклясться.

- Сент-Андре? Мария? Вы трогательно доверчивы, Боннар. Если де Сент-Андре хочет жениться на вашей дочери, значит, он любит ее. А если мужчина любит женщину, и она живет с ним под одной крышей, что он тогда делает? Либо вы слепой, либо притворяетесь, что не понимаете. А тем более, если она невинна, ей легче пасть его жертвой. Она совсем не знает жизни, а вы бросили ее в лапы старому развратнику, который своими скандальными романами прославился на всю Францию!

- Я сейчас же положу этому конец! - сказал Боннар.

- Уже слишком поздно - прорычал Жак, - вы мне противны, и я скажу вам, почему.

Он поколебался секунду, но все его надежды и мечты были разрушены, и злоба захлестнула его.

- Я так любил Марию. Я так хотел, чтобы она стала моей женой. Мы собирались бежать. Но теперь об этом не может быть и речи... Передайте ей от меня; я надеюсь, она понимает, как подло было с ее стороны согласиться бежать со мной, если она стала любовницей этого старика. Можете передать ей, что я презираю ее! Мне, вероятно, придется жить в изгнании, но, слава Богу, я еще не потерял свою честь.

Боннар грубо схватил его за руку.

- Кто сказал, что Мария стала любовницей Сент-Андре?

- Это совершенно очевидно!

- Я быстро наведу порядок!

- Чтобы я получил то, что оставил после себя Сент-Андре?

Боннар тяжело вздохнул. Затем он сказал:

- Так вы ее любите, не так ли? А она? Я не совсем уловил, что вы хотели сказать, но, кажется, она согласилась с вами бежать? Значит, и она любит вас? Так?

Гордо выпрямившись, Жак сказал ледяным тоном:

- Сударь, коль скоро я Диэль, то пусть мне грозит изгнание, пусть меня возведут на эшафот, но я не унижусь до того, чтобы подбирать объедки за Шено де Сент-Андре. Можете передать это Марии. Имею честь...

Злоба, чуть не задушившая Жака, быстро спала, как только он вышел от Боннара, и теперь осталась лишь горькая обида. Каким он был дураком, когда позволил Марии запудрить ему мозги! На самом деле этот ангел чистоты и непорочности, которого он так трепетно обнимал на прощание, тогда, в Дьеппе, оказался ничем не лучше большинства девиц, обитающих в тавернах. Мария не смогла устоять перед искушением стать аристократкой, несмотря на то, что чувствовала отвращение к древнему старику.

Он даже перестал сожалеть о незавидном положении, в котором оказался вследствие этой пресловутой дуэли, потому что благодаря подобному стечению обстоятельств, ему удалось узнать, кем была Мария на самом деле авантюристкой. В конечном счете, даже арест не представлялся ему настолько ужасным, как грубая ошибка, которую он мог совершить, если бы пошел на условленное свидание в салон мадам Бриго.

Но все же чувства к Марии только обострились и окрепли в его сердце, особенно в их последнюю встречу. И было так мучительно изгонять их оттуда, что, чем больше он страдал, тем меньше оставалось у него желания спасаться бегством.

К тому времени, как он успел вернуться на улицу л'Абрисель, он был уже не прочь последовать совету Белена д'Энабюк, будто это не он с таким жаром говорил обратное перед дядей, президентом Фуке и братом. Он и впрямь был уже почти готов найти лейтенанта полиции и сдаться. Теперь ему было безразлично, что с ним случится.

Спрыгнув с лошади, он сам завел ее в конюшню, после чего пошел в дом.

- Я уж испугался, что тебя забрал патруль, когда не нашел здесь, сказал Пьер, - что-то ты долго добирался с улицы Жунер.

- Тебе не приходит в голову, что у человека, уезжающего из страны, могут быть личные дела? - раздраженно сказал Жак.

- Что случилось, Жак? Я не хотел тебя обидеть.

- Понимаю. А сейчас оставь меня. У меня мало времени.

- Тебе осталось только привести в порядок свои дела. Обо всем остальном я уже позаботился.

Жак удивленно посмотрел на брата и переспросил:

- Обо всем остальном?

- Да. Иди посмотри.

Проводив его в гостиную, он указал на стол, где лежали два кожаных саквояжа.

- Это деньги, которые ты мне вчера одолжил. В другом саквояже - часть причитающихся тебе семейных драгоценностей; и моя доля тоже.

- Мне не нужно твоей. Моей вполне достаточно.

Жак уже собрался открыть саквояж, чтобы разделить драгоценности, но Водрок поймал его руку.

- Брат, - сказал он, - ты пускаешься в рискованное приключение. Ты даже не имеешь представления, что тебя ждет. Что до меня, так мне ни к чему все это. Если у меня не будет хватать денег, дядя мне всегда поможет, а тебе ведь будет не к кому обратиться. Возьми их. Может быть, когда-нибудь ты и вернешь мне мою долю.

Жак крепко пожал руку. Пьер, хоть и был глубоко тронут, все же не терял самообладания.

- Торопись и скорее разбирайся со своими делами, - сказал он, - потому что, прежде чем ты уедешь насовсем, я хочу, чтобы ты заехал со мной в одно место.

Жак снова посмотрел на него в изумлении.

- Куда ты собираешься меня вести?

- В дом президента Фуке. Он просил подождать его там и сказал, что у него ты будешь в безопасности. Я думаю, это действительно так. Фуке честный человек.

- Я не сомневаюсь в этом. Но, как ты думаешь, зачем он хочет встретиться со мной? Если он собирается мне что-то сказать, разве он не мог это сделать, когда все мы были на улице Жунер?

- После того как ты уехал, Фуке и Белен отправились в Лувр - хлопотать за тебя. Я не думаю, что Фуке будет опять пытаться тебя отговорить, потому что, в конечном счете, он поддержал твое решение. Но в случае, если их затея увенчается успехом, ты должен узнать об этом; может быть, тебе и вовсе не понадобится уезжать.

Когда они прибыли в дом Фуке на улицу дю Фур, президента еще не было. Он приехал значительно позже, и вид у него был мрачный, почти суровый. Вынув шпагу и отдав ее лакею, он бросил взгляд на дю Парке, а затем, подойдя к Водроку, сказал:

- Спасибо, сударь, что сдержали слово. Что, нелегко было убедить его зайти сюда?

- Вы же знаете, как восхищен вами мой брат! Мне даже не пришлось просить его дважды, достаточно было просто сказать, что вы хотите его видеть.

- Спасибо, - просто ответил Фуке.

Во время их разговора Жак стоял чуть в стороне, делая вид, что изучает содержимое застекленного шкафа. Теперь Фуке обратился к нему.

- Дю Парке, - сказал он, - вам придется подчиниться. Вы должны искупить свою вину, пусть относительно небольшой ценой; на самом деле, я бы посоветовал вам поблагодарить кардинала Ришелье, вручившего нам эту бумагу - Королевский указ об аресте, личное распоряжение о заключении вас в Бастилию.

- В Бастилию! - закричал Пьер.

- Никогда! - заявил дю Парке.

- Дю Парке, - сурово продолжал Фуке, - вам не следует думать, что для нас это было легко - для меня и вашего дяди - убедить кардинала проявить снисходительность. Потребовалась особая дипломатия, смею вас уверить. У Ришелье был только один ответ на нашу просьбу, самый формальный: "Дю Парке должен быть обезглавлен, так как ослушался короля!" После многочасового разговора Белен убедил его согласиться на заключение вас в Бастилию. Это спасет вас, и не только от плахи, но и от позорного приговора, гласящего, что вы не подчинились приказу короля.

Фуке замолчал. Одобряюще улыбаясь, он положил руку на плечо дю Парке, чтобы заставить его посмотреть ему в глаза.

- Я понимаю ваши чувства, дорогой друг, - сказал он, - сама мысль о неволе, глубоко вам неприятна. Но как долго это продолжится, будет зависеть от вас. Может быть не понадобится больше недели.

При этих словах Жак резко обернулся к нему. Лицо его выражало сильное облегчение.

- Недели?

- Да, недели. Но при одном условии.

- Ага! Уже появляются условия.

- Если вы сейчас же согласитесь поехать и нести службу на островах, вас выпустят, как я сказал, уже в конце недели.

Дю Парке недоверчиво хмыкнул.

- Если меня посадят, кто даст гарантии, что Ришелье не передумает и не пошлет меня, в конце концов, на плаху?

- Он дал нам слово. Теперь идите домой. За вами сразу же придут, арестуют и отправят в Бастилию. Там придется подписать бумаги, по которым вы обязуетесь ехать на острова. Об остальном я позабочусь. Я дал честное слово, что вы примете мое предложение служить там.

Жак смиренно пожал плечами.

- Что ж, - с горечью сказал он, - я отправлюсь в ссылку. Чтобы сменить одну тюремную камеру на другую, может чуть более просторную. Все-таки кусочек земли в Kарибском море! А что я там буду делать? Буду агентом какого-нибудь плантатора, грубо говоря, просто прислугой - и, может быть, того, чье происхождение ниже моего! И это, вы считаете, спасет родовую честь Диэлей?

Фуке снова улыбнулся.

- Раз уж вы приняли предложение послужить нам, - сказал он, - вы подчиняетесь только Американской островной компании. И за ваше назначение отвечаю лично я.

- В таком случае, сударь, я знаю, что могу рассчитывать на вашу снисходительность.

- Конечно, можете, дю Парке! Через неделю вы пересечете пролив Бордо, чтобы покинуть Францию и занять свой пост губернатора Мартиники.

Жак вздрогнул.

- Губернатора Мартиники? - повторил он, словно не веря своим ушам.

- Да, сударь. Как вы считаете, это поможет вам спасти родовую честь Диэлей?

Исполненный благодарности, Жак крепко сжал обе руки президента Фуке.

- Спасибо, сударь, - сказал он дрожащим от волнения голосом, - мою благодарность вам невозможно выразить словами, но я клянусь, что у вас не будет причин жалеть о вашем благородном жесте и несказанной доброте. И еще меньше поводов сожалеть об оказанной милости найдется у короля.

 

Глава девятая

УЖИН У ФУКЕ

Совершенно измученная ласками Сент-Андре, Мария крепко спала. Как только она проснулась, опасения, терзавшие ее весь вечер, вернулись к ней с новой силой. Было уже позднее утро, и сквозь ставни пробивался яркий солнечный свет. Она позвала служанку.

- Какие сегодня новости, Жюли?

Девушка, казалось, была удивлена ее вопросом.

- Никаких, мадам, во всяком случае, я не слышала. Месье Сент-Андре ушел. Думаю, во дворец.

- Хорошо, - сказала Мария, стараясь сохранять спокойствие, - помоги мне одеться, а потом принеси завтрак.

Все утро Мария была как на иголках. Ей не терпелось выйти и попытаться что-нибудь узнать об исходе дуэли между Тюрло и дю Парке, так как она справедливо полагала, что к этому часу новость должна облететь уже весь Париж. Однако опасалась, что такой интерес к дуэлянтам с ее стороны могли бы счесть странным.

Завтракала Мария в одиночестве; аппетита не было, и она едва притронулась к еде. Когда она уже собиралась встать из-за стола, вошел лакей и объявил о возвращении Сент-Андре. Под действием безотчетного порыва, она выбежала старику навстречу, и он с поклоном поцеловал ее руку.

- Извини, что я задержался, - сказал он, - но во дворце сегодня такой переполох. Я встретил там Фуке. Он выглядел бледным, будто провел бессонную ночь. Очевидно, он по уши загружен делами, потому что мы не могли перекинуться даже парой слов. Правда, позже удалось переговорить, и он пригласил нас сегодня на ужин.

Мария вздрогнула.

- На ужин? - переспросила она.

- А почему это тебя удивляет? - в свою очередь спросил Сент-Андре. Через несколько дней ты станешь моей женой. Все знают, что ты живешь у меня, и это вполне закономерно, что с тобой обращаются так, как если бы мы были женаты; во всяком случае, ты этого заслуживаешь.

Она не ответила, и Сент-Андре изучающе посмотрел на нее.

- Ты меня удивляешь, - сказал он наконец, - кажется, тебе не по вкусу приглашение Фуке. А между тем, ты знаешь, насколько важно его расположение ко мне. Я изо всех сил стараюсь получить назначение на острова, а поскольку для меня совершенно ясно, что президент неравнодушен к твоим чарам, я возлагаю большие надежды именно на твое присутствие. Я бы хотел, чтобы ты изо всех сил постаралась угодить ему.

- Но дело в том... - начала Мария.

Сент-Андре попытался поцеловать ее, однако она отстранилась под предлогом того, что только что нанесла пудру.

- Теперь я понял. Твое волнение вполне естественно, - сказал он, - но поверь, когда я просил тебя постараться угодить Фуке, я имел в виду лишь то, что ты должна быть с ним как можно любезнее. Я люблю тебя, Мария. Ты очень мне дорога, и я слишком высоко тебя ценю, чтобы не уважать твоих чувств ко мне.

Когда он это говорил, глаза его так недвусмысленно затуманились сладкими воспоминаниями о проведенной ночи, что ее невольно передернуло. В один миг к ней вернулось отвращение к этому старику; а тревожные мысли о дю Парке только усилили его.

- Ну, пойдем, - воскликнул Сент-Андре с наигранной живостью, улыбнись же, дорогая! Пусть тебя это обрадует. Ведь для тебя это будет дебют в мире, который вскоре станет твоим.

- Но меня это совсем не радует, - слегка раздраженно проговорила она, - потому что я уже настроилась провести вечер иначе. Пусть на этом ужине и будет интересно, но мы тогда не сможем снова пойти в салон мадам Бриго, что обидно. Мне вчера так там понравилось.

- А что тебе мешает предложить Фуке сводить тебя туда, если тебе так уж этого хочется? Он и сам уже почти что пустил там корни, ходит каждый вечер... Ладно, пойду чего-нибудь съем.

Она прошла с ним в столовую и дождалась, пока он усядется, в надежде, что он обмолвится о дуэли, так как ей казалось невероятным, что он, так долго пробыв во дворце, он не узнал об исходе поединка. Наконец, она собралась с силами и спросила сама:

- Кстати, какие там новости о дуэли между месье дю Парке и виконтом де Тюрло?

Он поднял на нее глаза.

- Я не хотел говорить тебе, вчера ты и так приняла это близко к сердцу. Ну уж если ты спросила, могу сказать, что результаты весьма неожиданные... Виконт погиб в честном поединке. Д'Агийяр, который был его секундантом, говорит, что он не успел даже вскрикнуть.

Мария прижала руки к груди. Потребовались нечеловеческие усилия, чтобы скрыть переполнившую ее радость, которая все же не ускользнула от Сент-Андре. Он заметил:

- Ты, кажется, была на стороне молодого дю Парке, а не виконта! Хоть знаешь их обоих одинаково плохо.

- По мне - кто угодно, только не виконт. Несмотря на все, что вы для меня сделали, он всегда презирал меня за низкое происхождение.

- Ну что ж, это пополнит список того, что ему уже никогда не придется делать, а тебе остается только поблагодарить месье дю Парке. Если, конечно, - продолжал он, - тебе доведется еще раз встретиться с ним, в чем я лично сомневаюсь!

- Позвольте узнать, почему?

- Потому что уже сейчас он сидит в Бастилии.

- В Бастилии? - Мария похолодела от ужаса.

- Ему еще повезло, что голова осталась на плечах. Я подозреваю, Фуке имеет не последнее отношение к лояльности, проявленной к молодому человеку кардиналом Ришелье. Во дворце все только и делают, что собирают сплетни, связанные с дуэлью; мне тоже хотелось узнать, чем дело кончилось, поэтому я и задержался. Кто-то говорит, что дю Парке собирается бежать за границу - в Бельгию или Италию. Другие думают, что он собирается сдаться. А на самом деле его арестовали караульные стрелки по дороге домой. И он, вероятно, не сопротивлялся.

Мария не могла говорить, спазмы сжали ее горло.

- Будет очень мило с твоей стороны, если ты начнешь одеваться к обеду, - сказал Сент-Андре. - Я уверен, ты не пожалеешь. Если тебе удастся усыпить бдительность Фуке, ты сможешь узнать какие-нибудь интересные подробности о его заступничестве за дю Парке перед кардиналом.

- Но, - сумела наконец выдавить из себя Мария, - ведь этому несчастному придется сидеть в Бастилии очень долго?

- Уж это точно! - ответил Сент-Андре, - я думаю, он будет сидеть там до конца своих дней. Или до тех пор, пока его дядя, Белен д'Энабюк, не проявит себя достаточно перед королем, чтобы вымолить для дю Парке прощение.

Земля уходила из-под ног Марии, и ей пришлось прислониться к дверному косяку. Сделав усилие над собой, она нашла в себе мужество невозмутимо сказать:

- Если вы позволите, сударь, я пойду и немного отдохну, чтобы вечером не выглядеть усталой.

И она поспешила в свою комнату, где могла дать волю отчаянию.

Франсуа Фуке, маркиз де Белиль, лелеял в своей жизни две мечты. Первая - стать Генеральным поверенным в Парламенте, и это он считал лишь вопросом времени, вследствие своего теперешнего положения президента Американской островной компании. Вторая - стать также суперинтендантом финансов, что пока удавалось только его сыну, но не ему самому. Добиться этого он рассчитывал используя влияние вкупе с его собственным талантом и упорством и, конечно же, путем смещения предшественника. Поэтому он был крайне внимателен при выборе друзей, и на вечеринку было приглашено избранное не многочисленное общество.

Клоду Ле-Бутилье, занимавшему пост суперинтенданта финансов на протяжениии последних шести лет, было предоставлено место справа от Гаспара де Колиньи, сына адмирала и главнокомандующего силами, посланными Людовиком ХIII на подавление мятежных войск графа де Суассона.

Слева от Колиньи сидел строгий и надменный Арманд де Мелль, маркиз дю Брез, который должен был вскоре получить пост управляющего морской торговлей.

Фуке пригласил также капитана Руссле де Шато-Рено, чья воинская доблесть снискала славу еще до того, как он подтвердил ее вновь, начав безжалостную борьбу с английскими и испанскими пиратами прямо в открытом море. Компания видела в нем потенциального защитника американских колоний.

Жак Ле Шено де Сент-Андре прекрасно понимал, как нужно блистать в этом благородном обществе, чтобы получить пост главного интенданта Островов; а сейчас он хотел этого, как никогда.

Таким образом, званый ужин стал чем-то вроде конспиративного собрания, на котором решалась судьба и будущее островов - Мартиники, Сент-Киттса и Мари-Галант. Несмотря на атмосферу кажущейся беспечности и почтительного внимания к Марии, ни хозяин, ни гости не отклонялись от главной темы вечера - успеха Американской компании.

Шато-Рено только что вернулся из удачной поездки на Карибское море, где ему удалось захватить три капера и значительно подорвать позиции англичан, разгромив военные укрепления, составляющие угрозу для Мартиники. Скромность, с которой он рассказывал о своих подвигах, вызвала всеобщее восхищение.

- Положение колоний весьма ненадежно, - отметил он, - состояние их таково, что они просто не способны отразить нападение врага. Не хватает людей и оружия. Поселенцы слишком заняты своими плантациями, а между тем, плантации снабжают острова лишь табаком, индиго и тростниковым сахаром, а вовсе не столь необходимой для населения пищей. Более того, ощущается недостаток ремесленников. Мартиника не может похвастаться наличием хотя бы одного плотника, а на Сент- Киттсе только два каменщика.

- Господа, - сказал Фуке, - ну, предположим, ценой некоторых усилий, мы могли бы отправить на Острова необходимых рабочих, но ведь мы не в состоянии помочь поселенцам материально.

- А почему бы, - предложил Ле-Бутилье, - не заполнить эту брешь заключенными? Можно также использовать штрафы, взимаемые с преступников, распределяя их среди поселенцев, дабы помочь им в их нуждах.

- Господа, - продолжил капитан де Шато-Рено, - я полагаю, первое, что необходимо сделать, это увеличить число колонистов. Если население Мартиники достигнет нужного уровня, все проблемы решатся сами собой.

- Что может быть проще? - воскликнул Сент-Андре. - С помощью умелой рекламы компания будет в состоянии увеличить население Сен-Пьера в два раза!

- Ну и с чего, вы считаете, следовало бы начать?

- С того, что расписать людям, какая райская жизнь ждет их на Островах и как быстро они смогут сколотить себе состояние на земле, одаривающей своими плодами, где вскоре после посева уже поднимается урожай, за который компания заплатит им еще до того, как зерно попадет в амбар... Тогда будет постоянный прирост населения...

- Постоянный прирост! - воскликнул Шато-Рено. - О чем вы говорите? А вам известно, что свинья, которую вы там заколете утром, уже к заходу солнца будет кишеть опарышами, если ее тут же не засолить? Во многих островных поселениях вообще нет воды. Смерть от лихорадки - довольно нередкое там явление, и совершенно неприятное. Кругом змеи. Нет, сударь, острова имеют весьма отдаленное сходство с райскими кущами!

После этих слов на некоторое время нависла тишина, которую нарушил президент Фуке:

- Господа, - сказал он, - вот мы жалуемся на нехватку рабочих рук. Так надо брать пример с испанцев, которые вот уже столько времени процветают благодаря торговле черными! Надо ввозить в колонии негров, как можно больше негров! В Дьеппе и Лорьяне найдется достаточно моряков и купцов, готовых стать работорговцами. Черные прекрасно переносят островной климат. Они привыкли к тропическому солнцу и будут работать на Мартинике так же, как у себя дома, если не лучше. И, если хотите, поселенцы будут платить нам за поставляемых негров хорошие деньги.

- Отличная мысль, - заметил Ле-Бутилье.

- Это идеальный выход из положения, - согласился Шато-Рено, - как англичане, так и испанцы извлекают огромную выгоду из торговли рабами; результаты я видел своими глазами. Нам следует, не колеблясь, последовать их примеру.

Сент-Андре тоже не преминул выразить свое восхищение идеей президента.

Последний улыбался, довольный, что с ним все согласны. Он продолжал:

- В действительности, работорговля - это не совсем то, что мне хотелось обсудить. Нам нужно продумать и другие реформы. Я считаю, что на Островах, а особенно на Мартинике, требуется энергичный и умный человек, которого бы не испугали никакие трудности.

Он сделал паузу и взглянул на Сент-Андре, покрасневшего от волнения в ожидании, что сейчас Фуке объявит выбор компании - Сент-Андре; что ему будет поручено выполнение этой величайшей миссии. Фуке перевел глаза с Сент-Андре на других гостей.

Затем он продолжал:

- Я должен сообщить вам, что нашел такого человека, и надеюсь, вы одобрите мой выбор. Уже через неделю он отбудет туда, и я уверен, что по истечении года вы не узнаете эту страну.

По телу Сент-Андре прошла волна удовольствия. Однако, это было слишком жестокое испытание для его терпения.

- Мы условились, - улыбаясь, продолжал Фуке, - что он примет пост губернатора Мартиники.

- Что же это за птица, что за чудо невиданное? - воскликнул Гаспар де Колиньи. - Мы уже все как на иголках.

- Когда я назову его имя, вы будете еще больше удивлены, чем сегодня утром, узнав о смерти Тюрло.

Все глаза устремились на президента Фуке, а у Сент-Андре бешено заколотилось сердце.

- Да, вы удивлены, - повторил Фуке, - и, возможно, вашей первой реакцией будет - отклонить мое предложение. Но уверен, после небольших раздумий, вы согласитесь с тем, что я прав. Человек, которого я выбрал молод, смел и решителен. Буквально сегодня утром он предоставил доказательства своей храбрости, и мне известно также, что ему свойственна преданность и честность. Этот человек, это чудо, как изволили выразиться, словом, этот человек - Жак Диэль дю Парке, господа!

Услышав это, Сент-Андре побелел. Маркиз де Брез отодвинул стул, будто собирался встать из-за стола, а Гаспар де Колиньи стал хватать ртом воздух, словно в приступе удушья, и лишь один капитан де Шато-Рено не выказывал никаких эмоций.

Мария, заслышав знакомое имя, прозвучавшее так громко, готова была упасть в обморок. Она слабым голосом переспросила:

- Дю Парке?

- Да, мадам. Дю Парке!

- Дю Парке! - воскликнул Ле Бутилье. - Но это невозможно! Он же в Бастилии!

- Ну и что? - спокойно произнес Фуке, - через несколько дней его освободят, и он уедет на Острова.

Сент-Андре с трудом поднял бокал и осушил его. Вино помогло ему немного восстановить силы.

- Мне кажется, - начал он, - что маркиз де Белиль решил отправить туда дю Парке просто, чтобы спасти его от казни. Все знают, о его безграничном великодушии, и это лишь один из его примеров... Но сможет ли дю Парке быть хорошим управляющим? Ему еще только тридцать лет!

- Совершенно верно, и одна из причин, по которой я его выбрал, это то, что он молодой, решительный, энергичный и рассудительный человек.

- Вы действительно думаете, - спросил Гаспар де Колиньи - что кардинал одобрит ваш выбор?

- А я об этом не думаю! Но должен заметить вам, что сегодня утром я видел Его Высокопреосвященство, и именно он решил проявить милосердие по отношению к дю Парке!

Снова над собравшимися нависла тягостная тишина. Наконец, Фуке повернулся к Марии и сказал:

- Я, конечно, предполагал, что не все одобрят мой выбор. И вы, кажется, тоже против, мадам. Вы возмутились одной из первых. У вас что, на дю Парке какая-то личная обида?

Удивляясь собственному спокойствию, Мария сказала:

- Я впервые увидела этого молодого человека только вчера вечером, в игральном доме, когда он раскрыл, что виконт нечестно играет. Так что у меня нет определенной позиции относительно вашего выбора. Вполне возможно, что месье дю Парке и обладает какими-то особыми качествами, раз он сумел победить непобедимого. Но я считаю, что с вашей стороны было бы неразумно оставлять без внимания людей, уже не раз доказавших свой талант и преданность и готовых доказывать верность вам все в новых и новых делах.

На лице Сент-Андре отразилось удовлетворение. Однако оно было недолгим, потому что Фуке коротко отрезал:

- Для двух губернаторов на Мартинике не хватит места. Я уверен, что преданные друзья смогут и подождать.

С этим президент поднялся, и все остальные последовали его примеру. Маркиз де Брез отозвал в сторонку Гаспара де Колиньи, а Сент-Андре двинулся по направлению к Шато-Рено. Он понимал, как полезен мог бы оказаться ему молодой капитан в свете его недавнего триумфального путешествия, после которого к нему стали прислушиваться в компании.

Фуке с почтением подошел к Марии. Открыв коробку с конфетами, он стал угощать ее.

- Еще никогда, мадам, - сказал он, - вы не были так прекрасны, как сегодня вечером. Знаете ли вы, сколько мужчин умирают от зависти к Сент-Андре?

Она иронически улыбнулась.

- И именно поэтому компания обходит его вниманием?

- Конечно же, нет, - поспешно возразил президент, - мы сознаем и ценим заслуги человека, которому через несколько дней выпадет счастье стать вашим мужем, и они, безусловно, будут вознаграждены. Но не будьте нетерпеливы, мадам. Я хотел сказать лишь, то, что вы сейчас услышали. Не старайтесь усмотреть в моих словах подвох.

Он замолчал на некоторое время, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова. Но, поскольку она оставалась бесстрастной, он продолжил:

- Ах, мадам! Если бы не ваше неизбежное участие в делах Сент-Андре! Если бы вы не должны были ехать с ним, компания выбрала бы Сент-Андре безо всяких колебаний. Но как можем мы смириться с мыслью о расставании с вами?

- Если ради меня, сударь, вы отказываете Сент-Андре в том, чего он с лихвой заслуживает, то совершаете большую ошибку. Я еще никогда так не жаждала поехать на острова, даже несмотря на то, что о них сегодня говорили. Ведь невозможно, чтобы жизнь там была так тяжела, как ее здесь представили?

- Я думаю, что наша жизнь на материке без вас была бы в стократ тяжелее.

- Так могу я сказать Сент-Андре, что еще есть надежда?

- И вы совсем не хотите подумать о нас? - сказал Фуке дрогнувшим голосом, выдававшим его нежные чувства.

- Я, конечно, хочу, - ответила она так же нежно, - мы не пробудем долго на Мартинике. Месье де Сент-Андре плохо переносит островной климат и сам попросит вас об отставке. Но сейчас он просто рвется поехать туда. И помните, месье, чем скорее мы уедем, тем скорее вернемся во Францию!

- Вы обещаете?

- Если вам хочется так думать - да!

- Мадам, - сказал Фуке, - но я не могу переменить решение о назначении дю Парке.

- О, я бы и не стала просить вас об этом! - поспешно перебила она, сейчас главное - спасти молодого человека, и я догадываюсь, что для него нет другого пути избежать страшной участи... Нет, нет, надо уберечь дю Парке.

- Спасибо, мадам. Благодарю вас за него. С этого момента я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы надежды месье де Сент-Андре оправдались. И за это он должен быть признателен вам!

 

Глава десятая

"БЫСТРЫЙ"

Когда Жак прибыл в Бордо, в городе царило оживление. На пристани и в тавернах было полно народу. Причиной тому был короткий визит капитана Жерома де Готвиля, прибывшего на фрегате "Быстрый". С ним были два захваченных у испанцев капера, которым сразу же дали новые имена, звучащие по-французски, - теперь они назывались "Фортуна" и "Бретань". И корабли, и груз уже были оценены призовым судом.

Какое-то время Жак бродил по пристани, стараясь смешаться с толпой, чтобы послушать, что говорят люди. Некоторые утверждали, что капитан Жером де Готвиль собирается на Карибское море еще на два года, так как те два, что он уже провел там, позволили ему до отказа набить сундуки испанскими дублонами, дорогими шелками и сказочными самоцветами. Другие говорили, что он собирается осваивать новые пространства в поисках еще более ценной добычи и ищет компаньонов для этого рискованного предприятия. У третьих была совершенно достоверная информация - будто месье де Готвиль устроился работать в Американскую островную компанию; хотя, что касается Жака, то он бы едва согласился с подобным утверждением.

Дю Парке неторопливо рассматривал фрегат "Быстрый". Это был прекрасный корабль, с недавно откаренгованным корпусом, и вообще, содержащийся в идеальном порядке. На борту было тридцать два орудия, а на мачте развевался французский флаг с тремя золотыми лилиями, переливающимися на солнце, когда флаг бился на ветру.

Увидев, что с "Быстрого" отчалила шлюпка с шестью матросами на борту, Жак прикинул, где она пристанет к берегу, и пошел ей навстречу. После некоторых раздумий он обратился к молодому офицеру, гардемарину, по надменному виду которого определил, что тот состоит в корабельном начальстве.

- Эй, послушайте! Вы с корабля капитана де Готвиля? Можете подсказать мне, где его найти?

- Зачем еще вам понадобился капитан де Готвиль? - с вызывающим высокомерием спросил офицер, после чего повернулся спиной и продолжал наблюдать за высадкой, как будто дю Парке был чайкой, назойливо кричащей у него над ухом.

- Господин офицер, - заметил Жак, - есть очень большая вероятность, что вам придется сильно пожалеть о вашем поведении. Если вы не хотите, чтобы я устроил вам неприятности, советую ответить на мой вопрос!

Жак не скрывал возрастающего раздражения, и вокруг уже собиралась толпа любопытных. Боясь оказаться не на высоте, гардемарин ответил ему в том же тоне:

- Если вы думаете, что таким способом добьетесь встречи с капитаном, то глубоко ошибаетесь.

- Сейчас же отвезите меня к нему! - сорвался на него Жак.

Молодой офицер нахмурился.

- Я начальник команды, отправленной на берег. Я только что прибыл с "Быстрого" и не собираюсь возвращаться туда в течение часа, а возможно, и дольше.

- Ну, хорошо, сударь.

Дю Парке продрался локтями через толпу и снова пошел по набережной; на сей раз в поисках какой-нибудь лодки, которая доставила бы его на "Быстрый". Вскоре он заметил старого моряка, разгружавшего крошечное и, на вид, не слишком устойчивое суденышко.

- Эй, ты! Можешь отвезти меня на "Быстрый"? - крикнул Жак, подбрасывая на ладони несколько монет.

Моряк мозолистой рукой отер лоб, и взгляд его заметался между Жаком, поигрывающим монетами, и стоящей на приколе лодкой.

- Понимаете ли, сударь, - сказал он, с сомнением поджав губы, - я слышал, что капитан открывает бортовой огонь по любой лодке, которая только посмеет приблизиться.

- Обещаю, что на этот раз ничего не случится. Пошли.

И Жак дю Парке прыгнул в лодку.

Когда они уже прилично отдалились от берега, он встал и выпрямился во весь рост, подставив ветру полы своего плаща. Он заметил, что приближение лодки вызвало на борту "Быстрого некоторое волнение. Люди бросились к фальшборту и, перегнувшись через планшир, пытались разглядеть незваных гостей. В их лицах была такая враждебность, что на мгновение Жак испугался, что капитан вот-вот откроет по лодке огонь, подтверждая опасения старика. Однако ничего не произошло, и, как только они подошли на расстояние слышимости голоса, Жак крикнул, что хочет видеть господина де Готвиля, чтобы передать ему важное сообщение.

Не успел он взойти на борт, как к нему подошел человек, который сообщил, что капитан намерен принять его.

- Скажите, что я Жак Диэль, господин дю Парке, - пояснил Жак и остался ждать капитана; но уже через несколько минут он увидел, как на него надвигается высокая фигура в темном парике и широкополой шляпе с лентами. Уже издали в глаза бросался красный мясистый нос и невероятных размеров шпага, пристегнутая на скрещенный пояс. Дю Парке сразу понял, что перед ним капитан "Быстрого".

Это подтвердилось, когда капитан, подойдя к нему, без всяких церемоний спросил:

- Вы желали видеть меня, сударь?

- Да, сударь. Разрешите представиться - Жак Диэль, господин дю Парке, недавно назначен губернатором Мартиники. У меня письмо, - добавил он, достав из камзола толстый, плотно запечатанный пакет, - оно от маркиза де Белиля - президента Американской островной компании.

Пренебрежительного высокомерия, с которым Жером де Готвиль встретил гостя, словно и не бывало.

- Сударь, - вежливо и уважительно сказал он, - покорнейше прошу извинить меня и позвольте засвидетельствовать вам свое почтение.

- В письме президент компании обращается к вам с просьбой принять меня на борт вашего корабля и переправить на Мартинику.

- Будет сделано, сударь.

- Скоро ли ожидается отплытие?

- Если не изменится ветер, сегодня или завтра. Я приготовлю для вас каюту. Хотите взглянуть на корабль?

Отдав распоряжения сопровождавшим его матросам, Жером де Готвиль повел Жака осматривать артиллерийские орудия. Неподалеку офицеры и судовая команда в полной тишине поглощали ужин. На вид их было не больше ста восьмидесяти-двухсот человек.

Хотя офицеры не произнесли за время еды ни слова, Жак понял, что многие из них иностранцы. Это показалось ему странным, чем он и поделился с капитаном, на что тот ответил:

- Да, сударь, на этой посудине можно найти представителя почти любой страны.

Среди них были галисийцы, которые, по словам капитана, не начнут драку, пока не помолятся Святому Иакову, но уж если помолятся, то скорее умрут, чем отступят хоть на один дюйм. Были и голландцы, вялые как вареные курицы, однако лишь до тех пор, пока им не скажут драить палубу - вот тогда они становятся проворными, словно обезьяны.

Капитан сообщил также еще об одном необычном пассажире - отце Тенеле из Ордена иезуитов. Он был послан на Острова в качестве миссионера.

Жак изъявил желание познакомиться с ним; они застали его в каюте за чтением католического требника. Он был абсолютно лыс, лет пятидесяти, с серьезными проницательными глазами, одетый в просторные черные одежды.

Жак поклонился.

- Отец, нам, без сомнения, придется долго быть вместе, так как я тоже послан на Мартинику.

Жером де Готвиль вышел вперед и сказал:

- Разрешите, отец, представить вам Жака дю Парке, недавно он назначен губернатором острова.

Иезуит закрыл требник и, вежливо поздравив молодого человека, добавил:

- С этой минуты, сударь, я буду рассчитывать на вашу поддержку в моей нелегкой миссии, которая, как вам известно, любому священнику на Мартинике стоит напряженных усилий. Появление в Америке черных привело к распущенности нравов.

- Можете положиться на меня, отец, - ответил дю Парке, - тем более, что теперь у меня будут большие полномочия.

Иезуит внимательно посмотрел на Жака, пытаясь понять, ждут ли от него, чтобы он прочел молитву. Подумав, он не стал этого делать, а снова уткнулся в свой требник. Дю Парке понял, что на этом разговор окончен, и священник хотел бы остаться один. Выходя из каюты, он заметил на скамье два крупнокалиберных пистолета и невольно обернулся на иезуита.

Заметив его удивление, священник пояснил:

- И вам советую вооружиться так же. Дорога на Антилы далеко не безопасна, а, на мой взгляд, ничто так не отрезвляет пирата, как пара хороших пистолетов.

Жак улыбнулся и вышел из каюты вслед за капитаном.

Едва они вышли на палубу, как он тут же увидел гардемарина, бывшего настолько непочтительным с ним на на берегу. Молодой человек от удивления прикусил язык - так уверенно и непринужденно держался человек, которого он не удостоил почтением. Осознав свой промах, тем более что нового пассажира вел под руку сам капитан "Быстрого", гардемарин подошел и расшаркался перед Жаком:

- Я надеюсь, сударь, вы простите мое недостойное поведение. Если бы не важное поручение, которое...

- Не стоит об этом, - остановил его Жак и любезно спросил: - Как вас зовут?

- Гардемарин Жером де Сарра, господин де ля Пьерьер.

- Хорошо, сударь. Судят не по словам, а по делам, и я составлю мнение о вас, когда увижу вас в деле.

* * *

Благодаря попутному ветру, в течение двух недель "Быстрый" шел на хорошей скорости. Погода была прекрасной, насколько она может быть хороша в западных водах на исходе лета.

Дю Парке без сожаления смотрел на исчезающее из виду побережье Франции. Пару раз он задумался, вернется ли когда-нибудь туда, впрочем, особенно его это не волновало. Рана, которую нанесла ему Мария, предав его, продолжала болеть, и он не верил, что она когда-нибудь заживет. Много часов он провел у перил бортика, наблюдая за чайками, которые устраивались ночевать на снастях такелажа.

Невольно он пытался представить, что сейчас делает Мария. Встретилась ли она с отцам, передал ли он ей его слова?

Корабль уже спал, как вдруг где-то наверху, на реях, прозвучал голос:

- Эй, на палубе!

- Эй, на мачте! - откликнулся стоящий на носу корабля помощник боцмана.

- Парус! - крикнул матрос сверху.

- Парус! - повторил помощник и, обращаясь к дозорному офицеру, добавил: - Доложите капитану, сударь.

Но команда уже проснулась, и по палубе забегали матросы, выкрикивая:

- Парус! Парус!

Корпус идущего навстречу судна был еще скрыт за горизонтом, и моряки не могли разглядеть его, однако парус корабля, приподнятого волной, не ускользнул от их зорких глаз.

Дозорный офицер быстро сбежал по трапу на главную палубу, но это было излишне, так как капитан оказался проворнее. Жак не успел оглянуться, как Жером де Готвиль был уже на капитанском мостике, откуда он обычно выкрикивал команды через рупор, чтобы зря не напрягать голос.

Де Готвиль достал свою трубку, которую носил за шелковой лентой шляпы, вынул из-за пояса небольшой кожаный кисет и принялся методично набивать трубку. Покончив с этим, он подозвал матроса и приказал принести ему зажженный фитиль. Заметив гардемарина ля Пьерьера, де Готвиль обратился к нему:

- Попрошу вас передать комендору, что замечен парус. Пусть готовится к бою.

Когда принесли горящий мушкетный фитиль, де Готвиль неторопливо прикурил трубку и, вернув фитиль матросу, лениво сказал:

- Думаю, очередной испанец, хотя флага еще не видно. Ручаюсь, что Его Весьма Католическое Величество испанский король доверил ему какое-нибудь важное задание.

Жак ничего не ответил, и капитан продолжал:

- Например, нападать на каждый попавшийся ему французский фрегат; и, в случае удачного захвата, ему обещано повышение - из лейтенанта в капитаны или из капитана в коммодоры.

В этот момент они услышали возглас дозорного офицера:

- Они поднимают топ-галлант!

- Так я и думал, - сказал месье де Готвиль, - собака взяла след и теперь начнет преследовать нас. Ну что ж, если кто-то любит подискутировать, собеседник всегда найдется. Дула наших пушек так давно уже закупорены, что как бы им не задохнуться!

Повернувшись к подошедшему гардемарину, он скомандовал:

- Поднимайте наш топ-галлант тоже! Возьмем курс и не будем отклоняться ни на волосок. Посмотрим, решится ли он протаранить нас!

Гардемарин тут же передал команду, и вскоре над кораблем, шедшим под одними марселями, надулся огромный топ-галлант. С шипением взрезав носом воду, фрегат рванулся вперед, поднимая вдоль по бортам густую пену.

Теперь капитан позволил себе уединиться в каюте, в те пятнадцать минут, что его не было, Жак непривычным глазом пытался нащупать очертания вражеского судна.

Вновь появившийся де Готвиль был одет в форменную одежду собственного изобретения, в которую неизменно облачался в открытом океане, где его не видел никто, кроме членов экипажа. Это было что-то вроде сюртука, сшитого из черного вельвета, украшенного золотым шнуром и к тому же перехваченного в талии турецким поясом. За пояс были заткнуты два боевых пистолета, сплошь покрытые резьбой и тиснением, словно их делали для дуэлей, поэтому они больше походили на украшения, нежели на настоящее оружие. Его форму завершали белые кашемировые бриджи и доходящие до колен сапоги с широкими голенищами. Вокруг шеи был свободно накинут шарф из прозрачного индийского муслина со сложным узором, в виде экзотических птиц и цветов. Голову венчал небольшой железный шлем с кольчужным горжетом до подбородка. Таково было его боевое оснащение. Местами шлем был продавлен; видно, он уже не раз спасал капитану жизнь. Что касается членов экипажа, то все они были одеты во французскую морскую форму, сочетавшую в себе элегантность и строгость.

Теперь корабль, который еще двадцать минут назад просматривался только с дозорного поста, был всем хорошо виден: он представлял собой высоченную пирамиду из парусов и снастей. Трубка у капитана погасла, а его лицо выражало трудно скрываемое возбуждение.

На борту "Быстрого" воцарилась глубокая и торжественная тишина. Месье де Готвиль подозвал гардемарина ля Пьерьера:

- Они весьма самонадеянны. Мы ни на волосок не отклонились от курса, и они продолжают идти прямо на нас. Явно нарываются на конфликт. Вам следует пойти к отцу Тенелю и попросить его прочесь за нас мессу, потому что очень скоро будет битва. Я думаю, примерно через час. Это время мы должны использовать, чтобы попросить заступничества у Господа.

Вскоре на палубе появился священник в черной сутане, а за ним двое мужчин внесли маленький столик с алтарным камнем. Иезуит поприветствовал присутствующих, сложив ладони, а затем перекрестился перед переносным алтарем, который поставили прямо позади орудий. После этого он поискал глазами тех, кто обычно помогал ему служить воскресные мессы. Вперед вышли два галисийца и, встав на колени, перекрестились. Затем, пошарив под сутаной, отец Тенель вытащил уже знакомую пару пистолетов, которые были положены на столик рядом со священным камнем.

Некоторое время было тихо. В одном углу стояли галисийцы, их лица отличала задумчивая серьезность. Впрочем, голландцам была тоже не чужда набожность, и когда все они завели "отче наш", тишину нарушил звук, подобный жужжанию пчел в улье. Соединив руки в молитве, капитан стоял рядом со священником, но, время от времени, отвлекался, и глаза его мрачно блуждали по лицам моряков.

Встречный корабль, по виду - шнява, подходил все ближе. На корпусе можно было разглядеть его название - "Макарена". Он явно превосходил "Быстрый" по грузоподъемности и был вооружен тридцатью шестью пушками. Флага на его мачте не было, как, впрочем, и на фрегате.

На "Быстром" открыли ящики с оружием, и матросы равномерными кучками разложили вдоль палубы копья, топоры,

абордажные крючья и сабли. По команде капитана гардемарин поднял французский флаг, а комендоры тут же подкрепили этот жест огневым залпом.

Не успело стихнуть эхо, как буквально через десять секунд у борта испанцев возникло облачко дыма. Прямо на "Быстрый" стремительно летело пушечное ядро, которое, упав почти рядом с кораблем, скрылось в волнах.

Де Готвиль крикнул в рупор дозорному офицеру:

- Давайте сигнал к атаке, сударь. Мы правильно их поняли. Ну что ж, морячки, покажем теперь испанским псам!

Все поспешили занять свои места: комендоры у пушек, офицеры у ружей, а матросы, отвечающие за работу корабля, - каждый на своем посту. Что касается капитана, он величественно расположился на юте, держа в руке рупор, как символ своего ранга - своеобразный скипетр морского королевства.

Испанская шнява рвалась в бой. Едва корабли сблизились на расстояние полета ядра, как вдоль борта "Макарены" повисла целая дымовая завеса; после этого последовал взрыв, подобный раскату грома, и двадцать пушечных ядер плюхнулись в воду почти что рядом с "Быстрым".

- Огонь! - скомандовал капитан, направив рупор в люк, ведущий к комендорам.

- Есть огонь, сударь, - откликнулись снизу.

В следующее мгновенье весь корпус "Быстрого" содрогнулся от палубы до кильсона. Раздался оглушительный взрыв, и у правого борта белым парусом взметнулся густой дым. Когда он рассеялся от ветра, де Готвиль увидел, что на "Макарене" снесло топ-мачту. Остальная же часть корабля оказалась погребенной под кучей сорванных парусов и снастей, а главный парус был изрешечен осколками.

Поднеся к губам рупор, капитан радостно крикнул:

- Прекрасно сработано, морячки! Теперь им есть, чем заняться! А мы приступим к остальным парусам! Комендоры не заставили себя долго ждать, и вскоре прозвучал мощный бортовой залп, посеявший хаос в такелаже испанца. Ядра разрушили не только опоры, брасы и фалы "Макарены", но, по всей видимости, повлекли за собой еще более серьезные поломки; мгновенного ответного залпа не последовало, а когда судно все же выстрелило, то удар пришелся не в лоб, а под углом, что спасло "Быстрый" от крена с носа на корму, и, хотя палуба была пробита, все три мачты чудесным образом уцелели.

Со своего места на корме месье де Готвиль постарался оценить последствия. Залп испанцев нанес урон экипажу корабля, но, хотя ему было жаль погибших моряков, которых он очень ценил, все же, к этой жалости примешивалось и чувство облегчения - ведь судно его не пострадало и может плыть дальше.

- На абордаж! - крикнул он. - Заходим к корме справа. Бортовая команда - готовьтесь брать.

С проворностью юноши, капитан сошел с юта и встал рядом с Жаком. Глаза его метали веселые искры.

- Еще один залп, сударь, - крикнул он в возбуждении, - и испанский кораблик станет корытом. Для этой цели у меня есть замечательный тесачок; вы еще увидите его в деле. Скоро будем брать. Пойдете с нами?

Вместо ответа Жак поднял руку, и на солнце блеснула его шпага.

- Отлично, сударь, - сказал капитан, - но советую вам особенно не подставляться. Это наши враги, а для вас гораздо важнее прибыть на Мартинику, чем научить уму-разуму какого-нибудь пирата!

- Мой долг сражаться и побеждать врагов Его Величества!

Месье де Готвиль кивнул в знак одобрения и, подняв свой рупор, громко крикнул:

- Можно брать! Давайте еще разок разгрузите стволы и тогда - на абордаж!

Едва он тронул руль, как "Быстрый" тут же поймал ветер и устремился на незащищенного врага. Потеряв маневренность, "Макарена" была полностью в их власти. Чтобы утопить ее, хватило бы одного пушечного ядра, но им не нужна была такая победа. Фрегат продолжал медленно приближаться к шняве, и когда они соприкоснулись реями, с "Быстрого" были брошены крючья.

- Закрепите бушприт на корме слева! - крикнул де Готвиль.

В мгновение ока оба корабля были крепко связаны. Освободившись от ненужного теперь рупора и все еще дымящихся пистолетов, капитан, размахивая шпагой, первым ступил на вражеский корабль, как этого требовала давняя традиция.

Его примеру сразу же последовала вся команда, распределившись по борту и используя для переправы все подряд: бушприт, железные крючья, бортовые сети, нок-реи и все остальное за что можно было уцепиться. Захватчики градом посыпались на палубу "Макарены", как перезревшие плоды с яблони, которую раскачало ветром.

Вдруг толпа испанцев, отступавших в направлении кубрика, раздвинулась, и появилась каронада, развернутая дулом к нападающим. Тут же на столпившихся абордажников обрушился шквал огня и металла, после которого четвертая часть команды "Быстрого" осталась лежать на палубе. Все перемешалось - крики, стоны и брань. Было мног раненых.

В этот момент дю Парке прыгнул на "Макарену".

- Все, кто живой, за мной! - крикнул он.

Месье де Готвиль, оказавшийся рядом, разразился смехом:

- Клянусь Богом, сударь, - воскликнул он, - теперь я знаю, кто заменит меня, если я погибну!

Завязавшаяся схватка напоминала кучу-малу. Вместе с тем, рукопашный бой складывался словно из множества дуэлей. Оглушительный грохот пушки и пистолетные выстрелы чередовались со звоном клинков. Кстати, от последних и шума было меньше, и толку больше, тем более, в руках моряков. Топоры не уставали дробить челюсти, а сабли - вспарывать глотки. Де Готвиль был в первых рядах дерущихся и вовсю размахивал длинной шпагой.

Жак уложил уже двоих испанцев, и наступал на пятки третьему, когда тот пытался прорваться к боеприпасам, как вдруг кто-то набросил на него сзади веревочную петлю, и, обернувшись, он увидел здоровенного богатыря, который крикнул ему:

- Попробуйте-ка со мной, месье!

Он тоже был вооружен шпагой, и они тут же скрестили клинки. В запале схватки он не обратил внимания, что соперник говорит на чистом французском, но потом он поймал себя на мысли, что настоящий испанец говорил бы по-французски с акцентом. С нескрываемым презрением он процедил:

- Клянусь Богом, если вы еще и изменник, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы пожалели об этом!

- Изменник? - грозно переспросил богатырь. - Вы слишком много себе позволяете, месье. Я пират, а значит, я вне закона, и у меня нет родины.

- Ну вот, я и говорю - изменник! А знаете, что бывает с изменниками?

Дю Парке сделал резкий выпад, но соперник с ловкостью, удивительной для столь грузного тела, увернулся и без труда отразил удар. Впрочем, происшествие порядком вывело его из себя.

- Сударь, вы еще заплатите за это! - взревел он.

После этого он набросился на дю Парке с такой яростью, что тот был вынужден отступить. Вскоре он оказался у фальшборта, и враг все не прекращал свою атаку. Внезапно он высоко поднял шпагу и сделал несколько быстрых колющих движений, после чего Жак почувствовал острую боль в левом плече.

- Благодарение Святому Иву, моему покровителю! - с пафосом воскликнул изменник, - я пустил кровь с тем, чтобы освободить вас от нее насовсем. Хотите знать, сударь, кто отправит вас назад к праотцам? Это Ив Гробовая Доска. И вы познакомитесь со мной тем же способом, что и все остальные, кому со мной приходилось иметь дело. Еще ни одному человеку, вставшему мне поперек дороги, не удалось улизнуть из-под моего клинка! А ведь среди них были и другие, вам не чета, мой петушок, и все они...

Он вдруг сорвался на полуслове, потому что подошедший сзади гардемарин Пьерьер изо всех сил огрел его рукояткой сломанной шпаги, которая стала теперь его единственным оружием.

Ив Гробовая доска с грохотом рухнул на палубу.

- Вы ранены? - вскричал гардемарин. - Эта шельма заплатит за все, клянусь вам.

Он уже собрался проткнуть великану глотку обломком своей шпаги, но Жак слабым голосом остановил его:

- Не надо, оставьте его. Рана, хоть и болезненная, но, надеюсь, не серьезная. Я буду признателен вам, если вы сохраните ему жизнь. Он говорит по-французски, и мне было бы интересно узнать историю его жизни.

Медленно Ив Гробовая Доска приходил в себя. К тому времени, как он вспомнил, где находится, победа "Быстрого" была уже неоспоримой, и остатки команды "Макарены" в отчаянии сдались, увидев, что их капитан застрелен. Обращаясь к лежащему гиганту, гардемарин сказал:

- Вы, подлый мошенник! Если бы не этот господин, вы были бы уже мертвы. И советую помнить об этом!

Ив Гробовая Доска, пошатываясь, встал на ноги. Подойдя к Жаку, пытающемуся остановить кровотечение, зажав рану рукой, он сказал:

- Да я, скорее, соглашусь пойти на корм рыбам или болтаться на рее, понятно?

С этими словами он бросил выразительный взгляд за борт, словно собирался выпрыгнуть. Но Жак остановил его.

- Вы, наверное, прожили интересную жизнь, - сказал он тихо, - мне бы хотелось узнать о ней.

- Это мое личное дело, и никого не касается!

Ля Пьерьер схватил его за руку и грубо встряхнул, одновременно угрожая ему обломком шпаги.

- Не забывайтесь! Вы не знаете, с кем имеете честь говорить, попридержите свой язык. Перед вами сам губернатор Мартиники!

Ив пожал плечами.

- Мартиники? - сказал он. - Так я только что оттуда, а что касается губернаторов, так я еще не встречал ни одного, который бы стоил голубиного помета.

Затем он громко и неприлично высморкался, заткнув одну ноздрю большим пальцем, и прибавил:

- Это для них слишком высокая цена! А теперь, господа, - продолжал он, сопровождая свои слова движением, призванным изображать петлю, - я готов. Давайте же, быстрее.

 

Глава одиннадцатая

ИВ ГРОБОВАЯ ДОСКА

- Мы не собираемся вас вешать, - еще раз напомнил дю Парке.

Ив Гробовая Доска не отводил от него пристального взгляда, как будто не верил своим ушам; Жак тоже испытующе смотрел на него. Корабельный врач уже промыл и перевязал его рану, заверив, что она, к счастью, не глубока и поэтому совсем неопасна. Он все же испытывал некоторый жар, однако нетерпелось поскорее услышать рассказ пирата; особенно ему хотелось узнать о том, как Ив попал на испанский корабль, поэтому он скорее затащил его в свою каюту.

- Я хочу слышать от вас только правду, - сказал он, - в этом случае вас точно не повесят. Но если я обнаружу, что вы лжете мне, я лично подвешу вас на главной мачте на потеху чайкам.

Ив Гробовая Доска скорчил гримасу и дерзко спросил:

- За пальцы?

- За шею.

- Это больше подходит, маркиз. Меня уже подвешивали за пальцы. На два часа... Это было на борту английского судна, кажется, оно называлось "Дракон" и шло из Барбадоса. Мы были в Мексиканском заливе...

Дю Парке властным жестом заставил его замолчать.

- Во-первых, - сказал он, - я не маркиз. Зовите меня "господин губернатор".

Задумчиво почесывая бороду, Ив Гробовая Доска сказал:

- Не удалось мне вас провести. Все губернаторы, с которыми я сталкивался, были маркизы. А даже если и не были, то все равно никогда бы не вздернули на нок-рее человека, назвавшего их маркизом. Наверное, им просто это нравилось.

- Вы француз и в то же время пират?

- Я не француз. Я из Бретани, - сказал Ив. - И я пират, потому что так хочу.

- Французский пират и изменник...

Ив Гробовая Доска нахмурился.

- Я не позволю вам говорить так обо мне. Можете называть меня, как угодно - как угодно, но только не изменником. Предупреждаю вас, если я еще раз услышу это слово, я и в самом деле рассержусь и вышвырну вас за борт на корм рыбам!

Левая рука Жака висела на перевязи. Правой он вынул из-за пояса пистолет, зарядил его и положил на столике перед собой.

- Имея перед глазами эту штуку, вы дважды подумаете, прежде чем выкинуть что-либо подобное, - сказал он. - А я, все же, утверждаю, что вы негодяй. Французский моряк не продается врагу.

Громила расхохотался.

- Вам стоит поехать на Антилы, ничтожный мальчишка! Там вы узнаете, кто такие настоящие моряки! Меня лично завербовали силой в Лорьяне. Все городские ворота были заперты; фрегат "Королевская фортуна" собирался отплыть в Карибское море, но на нем не хватало народу. Тогда они стали подбирать всех, кто шлялся по тавернам, и насильно вербовать в матросы. Я раньше был мясником - в те времена я и научился пользоваться ножом. Меня переучили на моряка за два часа. А я ведь собирался жениться; моя девушка ждала ребенка. Она так и не узнала, что стало со мной, и, наверное, до сих пор меня проклинает. Да я и сам проклинаю себя!

- Вам приходилось убивать человека?

Ив снова оглушительно рассмеялся.

- И не одного, а десять, двадцать, а может, и все двести. Я убивал их одним ударом кулака. Убивал шпагой - пускал им кровь, как свиньям; или дубинкой; или просто душил двумя пальцами. Это легче, чем удавить цыпленка.

- Так вы убийца?

- Ага, убийца, если угодно.

- Вы принадлежали к французскому Королевскому флоту, а оказались на борту иностранного капера.

- Осторожнее, маркиз. А то вы опять скажете, что я изменник!

- Но ведь это и есть измена! Что вы делали на этом судне, когда ваше место на одном из кораблей Его Величества Людовика ХIII?

- Я - мясник. С какой это стати я должен быть на борту корабля Его Величества Людовика ХIII, если меня завербовали матросом насильно?

- Если я повешу вас, вы попадете в ад.

- Ну и фиг с ним! - сказал Ив. - Думаю, там не хуже, чем на кораблях самого добрейшего Его Величества, да будь он милейшим и благороднейшим господином в мире!

Он замолк. Жак снова отметил необычайную живость его глаз, которые, казалось, заглядывали в душу.

- Я собирался жениться, у нас должен был родиться ребенок, - повторил Ив. - Понимаете, о чем я? Жену и дитя дьявол уже, наверное, прибрал. Если вы и меня отправите в ад, то мы, может быть, наконец соединимся; таким образом, им вы только окажете любезность. Жена будет рада видеть меня снова, а ребенок узнает отца!

- А если я уже простил вас?

- Однажды вам придется об этом пожалеть!

- Неужели вы еще более жуткий негодяй, чем я думал?

- Я - убийца, изменник, да, к тому же, продал свою душу дьяволу!

- И по чем?

- Да ни по чем. Иногда я бываю щедрым.

Чем больше дю Парке присматривался к Иву, тем больше он ему нравился. Во-первых, он не унижался перед ним, а во-вторых, он был просто несчастным мясником, который в молодости пал жертвой чужого самоуправства.

Убирая пистолет, Жак твердо, но все же с некоторой теплотой, сказал:

- Ив, а если я предложу вам больше, чем дьявол, вы согласитесь перепродать себя мне?

- Надо быть сумасшедшим, чтобы покупать такого старого козла, как я.

- Мне не кажется, что вы такой уж старый козел!

Ив хитро посмотрел на него.

- И я к тому же еще и не козел отпущения! - сказал он, довольный своим каламбуром.

Жак бросил на стол пистолет. Вместе с ним из кармана выпала монета и, покрутившись на краю стола, упала к ногам пирата.

- Гляньте-ка! Это больше, чем вы получили от дьявола?

Ив нахмурился, соединив над переносицей густые брови. Какое-то время он молчал, но потом начал по новой:

- Я убийца и изменник!

- Забудьте об этом. Берите пистолет, и пусть он будет вам памятью о единственном человеке, которого вы не убили.

Ив посмотрел на блестевшую под ногами монету и поднял глаза на Жака:

- Вы хотите пристыдить меня за все, что я сделал. Ради Бога, заберите ваши деньги и потратьте их на что-нибудь еще. Могу поклясться, что вы сами дьявол не хуже.

- Я не дьявол, - спокойно сказал Жак, - а вот много ли на Островах таких, как вы?

- Не знаю, - скромно ответил Ив, - могу только сказать, что, думаю, другой такой, как я, вряд ли найдется.

- Вы хвастун!

- Нет, что вы! Только иногда. Больше не буду. - Ив жестом показал, что готов дать голову на отсечение.

- А просто честное слово вы не держите?

- Никогда. Только перед дьяволом.

Дю Парке со всего размаху стукнул по столу свободной правой рукой.

- Тогда, черт возьми, считайте, что я дьявол и поклянитесь, что будете подчиняться мне. Поклянитесь на этой монете!

Ив нагнулся и поднял с пола пистоль. Повертев его в руках так и эдак, будто сомневаясь, что он настоящий, он, вместо того, чтобы положить его в карман, бросил его обратно.

- Губернатор, - сказал он, - не следует быть таким мягкосердечным. Вы готовы довериться первому встречному. Сразу видно, что вы и не нюхали, что такое Мартиника. И вы еще натворите там дел!

Жак задумчиво поднял монету и положил в карман. Ив продолжал:

- Мне искренне жаль вас. Вы хотите, чтоб я поклялся, что не предам вас. Ну допустим, я это сделаю, и что, вы мне поверите? Доверитесь изменнику и убийце? Может вам, добренький господин, помочь намылить для меня веревку?

Неожиданно для самого себя дю Парке спросил:

- А как звали вашу невесту?

- Мария!

На мгновение Жак подумал, что он ослышался. Он был страшно удивлен.

- Мария? - переспросил он, стараясь унять боль, которая пронзила его при одном упоминании ее имени.

- Ну да, Мария, - сказал Ив.

- И вы не знаете, что с ней сталось?

- Нет. Хотя могу догадываться. Она ждала ребенка. В Лорьяне море всегда возвращает то, что берет. Наверное, она бросила ребенка в море, а сама стала портовой шлюхой... не при вас будет сказано.

- Или вышла замуж за кого-нибудь еще.

- Ну да... Я это и имел в виду.

Жак вспомнил, что Мария, его Мария, теперь уже тоже замужем за Сент-Андре, но тут же отогнал от себя эту мысль.

- Ив Гробовая Доска, - объявил он, - на этот раз вас не повесят. Я дам вам свободу и даже верну шпагу, если вы дадите мне слово вести себя как следует на борту корабля. На Мартинике вас выпустят на берег. А там уж делайте, что хотите. Но учтите - я буду губернатором. Один ваш неверный шаг - и вот тогда не ждите пощады.

Охваченный порывом противоречивых чувств, богатырь рванулся к дю Парке и, немного поколебавшись, бросился перед ним на колени.

- Господин губернатор, сударь, - сказал он с неожиданной покорностью, - я понял, что вы сильнее меня. Я никогда не боялся умереть, и вы еще в этом убедитесь, и никто еще не смог меня, Ле Форта, угрозами заставить делать то, что я не хочу. Вы попросили меня хранить вам верность и попали в самую точку - только эти слова способны подействовать на такого закоснелого негодяя, как я! Но в верности не клянутся, ее доказывают делом! Кто знает, может, вам понадобится на Мартинике кто-нибудь вроде меня!

Дю Парке посмотрел пирату в глаза.

- Я рассчитываю на вас, - сказал он.

- Живого или мертвого, - торжественно подтвердил Ив Ле Форт.

Вынув кошелек, Жак швырнул его мошеннику.

- Вот, - сказал он, - можете с чистым сердцем проиграть их в карты. Но не забывайте, что с этого момента я буду к вам менее снисходителен, чем к кому бы то ни было на свете.

 

Глава двенадцатая

КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ

Море неожиданно изменило цвет. Теперь уже в серой воде появились маленькие островки желтых водорослей, и, по мере того как "Быстрый" продолжал свой путь, водоросли заполонили все море, как будто корабль плыл по болоту, а не по океану. Это было Саргассово море, и судно уже приближалось к тропикам.

Жак не раз задумывался, что заставило его спасти жизнь человека с таким зловещим прозвищем - Ив Гробовая Доска. Теперь, сидя у себя в каюте, он размышлял о том, что, если бы он захотел, он всегда мог бы пересадить его на другой корабль и отправить обратно во Францию или куда-нибудь еще. Его мысли были прерваны появлением объекта его размышлений. Жак неожиданно увидел выглядывающее из-за переборки его большое лицо, за которым тут же возникла огромная фигура.

Новый господин Ива резко спросил:

- Что тебе нужно? Что это еще за манеры? Я запрещаю тебе входить без стука.

- Прошу прощения, господин губернатор, - ответил Ле Форт, входя прямо в каюту и с шумом захлопывая ногой дверь. - Я подумал, что чем скорее я отчитаюсь перед вами о своей службе, тем лучше. - Он довольно ухмылялся. В его руках был большой сверток.

- Что у тебя там? - спросил Жак. Не отвечая, Ле Форт положил сверток на стол и почтительно отступил.

Жак внимательно разглядывал это преподношение, не решаясь к нему прикоснуться. В нем пробудилось любопытство, но раздражение от бесцеремонного поведения этого бывшего висельника не уменьшилось.

- Ну? - рявкнул он. - Почему ты ничего не рассказываешь?

- Даю вам слово честного человека, - ответил Ле Форт, - я предан вашему превосходительству, а если Ив Ле Форт кому-то предан, то это насовсем. Видите ли, все, что вам нужно делать, это намекнуть мне. Я взял ваш кошелек с собой на палубу, потом собрал на баке всю команду - у них было полно призовых денег, которые они получили в Бордо, - и сказал: "Кто возьмется сразиться в карты с Ивом Гробовой Доской?" Сначала я разыгрывал из себя болвана, господин губернатор. Сударь, я начал с того, что проиграл достаточное количество ваших денег, чтобы эти крысы потеряли бдительность...

Конец истории было нетрудно предугадать, и это наполнило Жака смутным дурным предчувствием.

- Ну? - повторил он.

- Потом, ваше превосходительство, - скромно продолжал Ив, - потом я начал выигрывать. Я не оставил гальегам почти ни ливра - конечно, с шотландцами этот номер не прошел, потому что вытащить монету из шотландского кошелька труднее, чем заключенного из Бастилии. Это добыча, сударь. Я не утаил ни единого пистоля!

- Итак, - произнес его господин, - ты подумал, что я дал тебе эту пригоршню денег, чтобы ты обобрал этих несчастных моряков?

- Проклятье! - вскричал Ле Форт. Ему стало ясно, что господин вовсе не придерживается такого высокого мнения о его достижении, как он ожидал.

- Надеюсь, ты по крайней мере не жульничал!

- Жульничал? Сказать вам самую что ни на есть святую правду. Я вообще не знаю, что это такое. Вы взяли меня на службу. С этого мгновения впредь вам надо только пожелать что-то, и я это сделаю. Я постараюсь, чтобы вы получили то, что хотите, но каким образом я этого добьюсь - мое дело.

Подумав мгновение, дю Парке решительно сказал:

- Забери деньги. Это все твое. Я не желаю знать, как они тебе достались.

Лицо гиганта вытянулось.

- Вы это серьезно говорите? - спросил он. - Вам не нужны деньги?

- Сохрани их. Они пригодятся, когда ты высадишься на Мартинике.

Почти с сожалением Ив взял сверток.

- Кошелек тоже можешь оставить себе, - сказал Жак.

- Спасибо, ваше превосходительство.

Ле Форт собирался сказать что-то еще, как раздался громкий звук трубы. Дю Парке вздрогнул.

- Что происходит?

Его подопечный ухмыльнулся.

- Мы пересекаем экватор, - объяснил он. - Если вы делаете это впервые, сэр, вы должны принять крещение у Нептуна.

Поднявшись наверх, Жак обнаружил, что и сам корабль, и его экипаж изменились до неузнаваемости. На главной палубе стоял малиновый вельветовый трон, на котором восседал старик, поглаживая с задумчивым видом шелковую белую бороду, такую огромную, что она закрывала его колени. По обеим сторонам стояли четверо слуг, выглядевших не менее почтенно, хотя трезубцы придавали им свирепый вид.

Жак пересек палубу и присоединился к капитану де Готвилю.

- Господин губернатор, - сказал тот, - сейчас вас представят Нептуну, во владения которого мы только что вошли. Как вы понимаете, он удостоил нас своим посещением.

Он показал на старика на троне.

- Если не ошибаюсь, - со смехом сказал Жак, - божество приняло облик гардемарина Сарра де ла Пьерьера?

- Вы правы, сударь, и именно он будет вас крестить... Должен заметить, что это не только забава, но и ритуал, к которому следует относиться серьезно. Я бы посоветовал вам полностью покориться Нептуну, поскольку вам предстоит провести некоторое время в его королевстве. Те, кто не подчиняется его законам, неизбежно становятся жертвами его гнева. Вы сами в этом убедитесь, когда немного поживете на Островах.

- Я готов, - сказал Жак. Он уже собирался подойти к Нептуну и преклонить перед ним колени, охотно принимая условия этой фантастической игры, когда капитан де Готвиль окликнул его.

- Господин губернатор, - сказал он, - я хотел сказать вам кое-что, о чем вы, возможно, еще не знаете. Это касается человека, которого вы так великодушно помиловали. Он лишил призовых денег половину моих людей. Ни у кого из галисийцев не осталось ни экю! Господин Ле Форт выиграл в карты все, что у них было, вплоть до последнего су.

- И конечно, вашим гальегам это не понравилось.

- Как такое может понравиться?

- Кто-нибудь заметил, что он жульничает?

- Если бы они заметили, что он жульничает, они тут же скормили бы его акулам. Я сказал вам об этом только потому, что Ле Форт может пострадать. Галисийцы захотят отомстить за свой проигрыш.

- Я думаю, капитан, - твердо сказал Жак, - что Ле Форт может сам за себя постоять. Во всяком случае, если ваши галисийцы так хотели сберечь свои деньги, им не следовало рисковать ими, играя в карты. А если бы они не проиграли, а выиграли все, что было у Ле Форта в кошельке, я очень сильно сомневаюсь, что они вернули бы ему его деньги! В конце концов, чем они недовольны? Никто из них, по-видимому, не имеет желания утверждать, что Ив выиграл нечестным путем. Нет, я не считаю, что вправе признать моего человека виновным.

Месье де Готвиль ответил почти извиняющимся тоном:

- Я упомянул об этом лишь потому, что думал, вам следует это знать. И, конечно, я бы очень не хотел допускать каких-либо инцидентов между Ле Фортом и экипажем.

- С этого момента я запрещу ему играть в карты.

В это время к ним присоединился отец Тенель, шумно поприветствовавший их. Оглядевшись, он повернулся к Жаку:

- Поскольку вы - единственный человек на борту, который ни разу не пересекал экватор, крестить будут только вас, сударь.

- Я готов, - повторил Жак.

- Я буду вашим крестным отцом, - произнес иезуит.

- Благодарю вас.

Священник подвел дю Парке к гардемарину, одетому морским божеством. Один из свиты, опираясь на раскрашенный деревянный трезубец, закричал:

- Подойди ближе и внимай!

Улыбаясь, Жак сделал, что ему было велено. Отец Тенель, однако, встал немного впереди, словно защищая его. Человек с трезубцем громогласно, так, что все могли слышать, продолжал:

- С вашего позволения, сударь, я представлю вам человека, который жаждет стать подданным вашего королевства. Какое имя вы выбираете на время пребывания в этом государстве?

Иезуит так же громогласно ответил:

- Валиан!

- Очень хорошо, Валиан. Теперь вы должны ответить на мои вопросы. Бывали вы когда-нибудь пьяным с маленькой кружки пива?

- Никогда! - ответил Жак.

Нептун заколотил скипетром по подлокотнику трона, крича:

- К чему вся эта болтовня о пиве? Презренный напиток! Принесите мне пинту рома! Эй вы там, живей! Пинту рома, я сказал.

- Я тоже хочу! - взревел его помощник. - Пинту по круговой. Как я могу быть воином Нептуна без полного бокала?

Уловив истинный смысл всей процедуры, дю Парке повернулся к одному из переодетых офицеров.

- Пошлите за бочонком рома, я угощаю.

- Браво! - завопил Нептун. - Это очень похоже на истинного подданного моего королевства. Этих благородных слов вполне достаточно, чтобы открыть все ворота тропиков для человека, который их произнес.

Офицер не заставил Жака просить его дважды и мгновенно исчез, чтобы вернуться с бочонком, который тут же был открыт.

- Я нарекаю вас Валианом! - закричал Нептун. - Никто более вас не достоин этого имени, и я благодарю вашего крестного отца.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы опустошить бочонок, и церемония уже почти закончилась, когда с бака послышался ужасный гвалт, оживленный обмен ругательствами и оскорблениями на многих языках.

Ива Гробовую Доску вываляли в дегте, и он был черен, будто родился и вырос на экваторе. Чем больше он размахивал руками, тем больше размазывал деготь по своему огромному бочкообразному телу. Лица его совершенно не было видно, только бешено вращающиеся глаза и открытый рот, из которого извергался поток жутких богохульств. Его окружали шесть или семь гальегов, одетых, как испанские гранды, в больших шляпах с элегантными перьями. Позы их были весьма воинственными.

Жак подоспел вовремя, чтобы увидеть, что матросы постепенно наступают на Ле Форта, хотя тому пока удавалось держать их на расстоянии, размахивая своими громадными кулаками.

Один из моряков посмелее наклонился, собираясь схватить Ле Форта за ноги и опрокинуть, отдав его таким образом во власть своих товарищей. Но быстрый как молния, несмотря на сковывающий его движения деготь, Ив обрушил на его голову кулак. Галисиец, огромный мускулистый парень, ростом много выше шести футов, покатился по палубе, как кегля. Ив яростно зарычал.

- Это первый, - сказал он. - Когда я уложу побольше, я зубами разорву вас на куски, я сделаю ожерелье из ваших костей, и ваш капитан наградит меня за избавление от такой жалкой кучки трусов.

- Взять его!

Обернувшись, Жак увидел господина де Готвиля. По выражению его лица было ясно, что Ле Форт несколько поторопился счесть благосклонность капитана чем-то само собой разумеющимся.

- Взять этого человека! - сердито повторил де Готвиль. - А если он будет сопротивляться, застрелите его.

Эти слова еще больше разъярили Ива. Он прыгнул вперед с широко расставленными кулаками, застав своих противников врасплох. Некоторые были сбиты с ног, как перед тем их товарищ, а остальные отступили.

- Застрелить его! - проревел де Готвиль.

В этот момент Жак пробился сквозь толпу корсаров, приближавшихся к Иву, чтобы выполнить приказ капитана. Подойдя к своему протеже, он сказал:

- А теперь заткнись!

Затем, повернувшись к матросам, приказал:

- Отойдите все. Этот человек мой, и любой, кто нападает на него, нападает на меня.

К этому времени необузданное бешенство Ива улеглось. Он озадаченно смотрел на своего господина. Он просто не мог понять, с чего это губернатор взял на себя труд снова прийти к нему на помощь.

- Что здесь происходит? - спросил Жак.

Показывая на свою одежду, Ле Форт сказал:

- Вы только взгляните на меня, ваше превосходительство! Подобает ли вашему слуге быть в таком виде? Эти негодяи напали на меня, когда я спал, и засунули в бочку с дегтем, так что я чуть не задохнулся. После этого они попытались выкинуть меня за борт, и если бы я был не я, меня уже давно не было бы в живых. А теперь еще и капитан их поддерживает.

- Закуйте его в кандалы, - повелительно приказал де Готвиль.

Дю Парке повернулся к капитану.

- Сударь, - произнес он. Несмотря на всю его учтивость, нельзя было не заметить суровость в его голосе. - Вы, по-видимому, не слышали, что я только что сказал. Это мой человек, и никто не смеет его трогать. Он стал жертвой весьма неприятной шутки, и если кто и виноват в нарушении дисциплины, так это члены вашей команды. Я попросил бы вас оставить Ле Форта в покое, в противном случае вам придется расплачиваться со мной, как только вы ступите на Мартинику.

Де Готвиль пожал плечами, взмахом руки приказал команде разойтись и, не сказав ни слова, повернулся на каблуках. Жак обратился к Ле Форту.

- Иди отмывайся. Я хотел заставить тебя вернуть выигранные деньги. Но теперь можешь оставить их себе в качестве компенсации за то, что они с тобой сделали.

- Ваше превосходительство, - откликнулся Ле Форт, - вы второй раз спасаете мне жизнь. Вот увидите - Иву Гробовой Доске не чужда благодарность!

Некоторое время "Быстрый" плыл по полупрозрачной изумрудной воде. Теперь он встал на якорь в виду форта Сен-Пьер. Паруса были убраны, и Жак дю Парке с Ле Фортом стояли, опершись на леер, и смотрели на остров, на котором им предстояло жить.

Стены форта купались в лучах солнца, а под ними на берегу собралось, по-видимому, все его население. Позже Жак узнал, что, когда "Быстрый" был замечен впервые, его приняли за английский капер. Но французский флаг на главной мачте успокоил людей, и они поспешили вниз к пристани в нетерпении услышать новости с родины, которые конечно же привезло судно.

Вправо и влево, под голыми серыми склонами горы, раскинулись самые большие и плодородные плантации острова. Там были квадратные кучки кофейных деревьев, завезенных сюда из Аравии, с узловатыми гибкими ветвями, на которых росли узкие блестящие темно-зеленые листья. У основания каждого листа красовался бутон белоснежного цветка. Еще там были кусты хлопка, посаженные группами по пять штук, и деревья какао, которые недавно завез на Антильские острова еврей по имени Бенджамин Дакоста. Текущие по склонам горы реки были похожи с палубы "Быстрого" на огромных серебряных змей. Вид был красивый и дикий. Может быть, человек и принимал какое-то участие в приведении пышной растительности в некое подобие порядка, но не было сомнения, что природа щедро помогала ему в этом.

Капитан приказал спустить вельботы и подошел к Жаку, приглашая его занять место в одном из них. Дю Парке жестом велел Ле Форту спуститься первому, и затем, поклонившись де Готвилю, сказал:

- Я хочу поблагодарить вас, сэр, за все, что вы сделали для меня за время путешествия.

Капитан с поклонился в знак благодарности за любезность. Между тем на палубу поднялся отец Тенель.

- Мы поедем на берег вместе, - сказал он молодому губернатору.

- Пожалуйста, идите вперед меня, - ответил Жак.

Священник спустился по веревочной лестнице в лодку, где уже ждал Ле Форт. Гигант снял иезуита с лестницы так легко, словно тот был ребенком. Дю Парке спустился несколько проворнее, и они отправились на берег.

Как только днище вельбота коснулось земли, матросы, сидевшие на веслах, спрыгнули в воду и вытащили его на песок. Из толпы сразу же выступили несколько человек. Жак представился тому, кто стоял ближе всех. Тот почтительно поклонился и сказал:

- Господин губернатор, нам сообщил о вашем прибытии фрегат из Дьеппа, "Сильный", который заходил сюда несколько дней назад. Генерал-губернатор Наветренных островов, господин де Лонгвилье де Пуанси, отложил свое возвращение на остров Сент-Киттс, чтобы поприветствовать вас.

- Благодарю вас, сударь. С кем имею честь разговаривать?

- Господин де Вивье, офицер по гражданским и уголовным делам.

- Будьте любезны проводить меня к господину де Пуанси.

Предшественником Лонгвилье де Пуанси на посту губернатора Наветренных островов был ни больше, ни меньше, как сам Белен д'Энабюк, основавший свою штаб-квартиру на острове Сент-Киттс. Часть острова в соответствии с соглашением, достигнутым между д'Энабюком и капитаном Томасом Уорнером, принадлежала англичанам.

Когда "Сильный" бросил якорь, господин де Пуанси находился в форте Сен-Пьера. Узнав, что на остров вот-вот прибудет губернатор, и что Фуке назначил на этот пост племянника Белена д'Энабюка, он продлил свой визит, чтобы познакомиться с молодым человеком.

За то время, что он провел на Островах, господин де Пуанси хорошо изучил привычки и образ жизни авантюристов, с которыми ему приходилось иметь дело. Ему понадобились проницательность и гибкость, чтобы утвердить свой авторитет. Несмотря на приказы короля, он распространил свое покровительство на каперы и даже на пиратов, отдавая себе отчет в том, что без них французские колонии в этом районе были бы очень скоро захвачены англичанами. Более того, многие острова были обязаны продовольственным снабжением именно этим грабителям. Когда дю Парке вошел в комнату, господин де Пуанси поднялся со стоявшего у окна кресла, откуда с момента прибытия "Быстрого" наблюдал за всеми передвижениями в маленьком городке. Поклонившись Жаку, он сказал:

- Очень рад познакомиться с вами, сударь. Я много слышал о вас от капитана "Сильного".

- Я весьма польщен, сударь, - ответил Жак.

- В самом деле, - сухо продолжал господин де Пуанси, - капитан рассказал мне кое-что из вашей биографии. Например, что причиной вашего назначения на этот высокий пост оказалось фактически ваше неповиновение королю. Это правда, что вы были в Бастилии?

Прямота вопроса привела дю Парке в замешательство.

- Правда, - ответил он. - Вас это беспокоит?

- Ни в коей мере. Вы скоро обнаружите, что обитателей Островов, побывавших в тюрьме, гораздо больше, чем тех, кто там никогда не был. Собственно говоря, большинство из них были приговорены к виселице, и непременно закончат там свою жизнь, если раньше не утонут.

- Не знаю, какую смерть предпочитаете вы сами, сударь, - резко сказал Жак, - но что до меня, я надеюсь закончить мои дни со шпагой в руке, как всякий истинный дворянин.

- Вы должны понять меня правильно, сударь. Нам здесь нужны люди, готовые на все - и прежде всего на драку. Защищая свои жизни и свою собственность, они защищают колонию. Полагаю, это маркиз де Белиль предложил назначить вас губернатором Мартиники. Надеюсь, ваш покровитель объяснил, в чем именно состоят ваши функции?

- Господин Фуке оказал мне честь своим доверием.

- Могу я дать вам один совет?

- Буду признателен, сударь.

- Остерегайтесь тех, кто будет вас окружать. Вы станете центром огромного количества интриг и даже заговоров. Сами колонисты будут вашими врагами. Как бы старательно вы ни управляли островом, им будет казаться, что вы делаете для них недостаточно. Я бы весьма настоятельно посоветовал вам держать Большой совет в ежовых рукавицах. Такие люди, как господин Ла Хуссэ и господин Левассер, постараются сделать все возможное, чтобы подорвать ваш авторитет.

- Благодарю вас, сударь.

- Сказать все это, сударь, меня побудила дружба с вашим дядей. Желаю вам удачи.

Выходя из комнаты генерал-губернатора, Жак увидел, что навстречу ему спешит де ля Пьерьер.

- Сударь, - сказал он, запыхавшись. - Я хочу попросить вас об одолжении. Я полагаю, вы еще не набрали полный штат офицеров, и знаю, что вам понадобятся хорошие комендоры и моряки. Я много учился и уверен, что мог бы быть вам полезен.

- Вы уйдете с "Быстрого"?

- С вашего позволения, сударь.

Жак внимательно оглядел гардемарина, чтобы оценить, чего тот стоит. Потом сказал:

- Очень хорошо, сударь. Уладьте все с господином де Готвилем и возвращайтесь. Я сделаю вас моим заместителем.

- У вас никогда не будет причин сожалеть об этом, сударь.