Самым большим недостатком в жизни Подарка было то, что он не мог запросто общаться с другими видами. Обладая развитым интеллектом, он интуитивно понимал общий смысл того, что говорили другие существа, но много сложнее было — дать им понять, что он хотел бы сказать.

Теперь, когда Билли и молодая женщина вернулись с коробкой из-под обуви, у Подарка было ощущение, что дела идут не очень хорошо. Единственное, зачем им нужно было бы уносить нового Могвая — это для того, чтобы исследовать его; значит они показывали, как вода приводит к размножению; следовательно, как только этот Могвай присоединится к своим друзьям, те все узнают. Полоска узнает. И тогда только один элемент опасного знания будет отделять Подарка, Билли и все остальное человечество от возможной катастрофы.

Глядя, как истекали последние спокойные минуты по мере того, как Билли приближался к куче спящих пушистых комочков, Подарок хотел крикнуть: «Подожди! Остановись!» Если бы только он мог найти способ сказать Билли, что если он не отделит тех четырех Могваев друг от друга и от воды, он рискует остаться в памяти человечества одним из самых больших злодеев! Но когда Подарок открыл рот, чтобы высказать ясное и прямое предупреждение, ему удалось произнести лишь какую-то бессмыслицу.

— Посмотри, Кейт, — улыбнулся Билли, открывая коробку из-под обуви. — Должно быть, Подарок ревнует.

Он протянул руку, погладил Подарка по голове, а другой рукой кинул нового Могвая к остальным.

— Ну вот, — сказал он. — Видишь, Подарок? Они для меня ничего не значат. Ты особенный.

— Он как будто какой-то… грустный, да? — сказала Кейт.

— Да, немного. Трудно его в этом винить. В последние дни на его долю выпало многое.

Через несколько минут они вышли, а Подарок остался наблюдать, как у него на глазах складывался мрачный заговор. Началось с того, что четверо Могваев сбились в кучу, откуда стал доноситься шепот, прерываемый изредка ворчанием или довольным выкриком Полоски. Через несколько минут они разошлись и как по команде посмотрели прямо на Подарка. Выражение их лиц было предупреждением о том, что вскоре их сила увеличится во много раз, и тогда ему лучше не мешать им.

Безусловно, они были близки к осуществлению своей огромной силы; тем не менее, даже пессимист Подарок знал, что это происходило далеко не автоматически. За свою собственную жизнь он видел, как было предотвращено несколько десятков катастроф. Чаще всего это происходило благодаря удачному стечению обстоятельств, а не планомерному сопротивлению, но такие случаи все же показывали, что пока не открывается последняя тайна, еще возможно сдержать их. Полоска, один из наиболее — дьявольски, — умных Могваев «из большинства», каких Подарок до сих пор встречал, знал, что последний шаг — самый важный.

Выйдя вперед, он заговорил на языке Могваев.

— Мы разрешили две проблемы, — сказал он холодно. — Мы знаем, что свет — наш враг, и нас не смогут поймать в эту ловушку. Мы знаем, что мы размножаемся от воды. Остается лишь выяснить, как мы становимся сильными.

Подарок посмотрел Полоске прямо в глаза.

— Ну? — спросил он. — Что же вы тогда не размножаетесь? Эта семья может держать вас взаперти в доме, но глупо думать, что они могут полностью оградить вас от воды.

— Тебе бы этого хотелось? — злобно усмехнулся Полоска. — Если мы начнем сейчас размножаться, то произведем лишь армию слабых существ, которую легко истребить. Ты ведь видел, к чему приводила такая поспешность в прошлом, так?

Подарок позволил себе сладко улыбнуться. Вообще-то он никогда не любил наблюдать неограниченное воспроизводство по той простой причине, что это увеличивало вероятность случайного разрешения последней загадки. Поэтому он надеялся, что Подоска и три его соратника не примутся за это немедленно. Безусловно, лучшим способом удержать их было заставить Полоску думать, будто ему хочется, чтобы они начали плодиться.

А как, подумал Подарок, лучше всего заставить Полоску увериться в этом? Если говорить противоположное? Нет. (Ибо Полоска поймет, что это фальшь.) Фактически, лучше всего убедить врага в том, что он приветствовал бы размножение, делая вид, что ему этого хочется.

Это, конечно, странная аргументация, но принимая во внимание хитрость Полоски, нужно самому быть хитрее.

— Есть старое изречение, — сказал Подарок, — которое гласит, что возможностью следует пользоваться, когда она предоставляется, иначе подобного момента может больше никогда не быть.

— Значит, ты думаешь, что нам сейчас следует плодиться? — спросил Полоска, сощурив глаза.

— Я тебе не советчик. Мне просто кажется…

— Лжец! — выпалил Полоска. — Ты что, принимаешь меня за дурака? Ты что, и правда думаешь, что я поддамся на такие очевидные психологические уловки?

Подарок, собрав все свое актерское мастерство, постарался принять невинный вид.

Полоска разозлился, но наконец победно улыбнулся.

— Если ты, мой дорогой враг, советуешь нам сейчас размножаться, это может означать только одно: что ТЫ этого хочешь. Ты ЗHАЕШЬ, что я склонен верить в ПРОТИВОПОЛОЖHОЕ тому, что ты говоришь. Значит, если ты приветствуешь воспроизводство, ты этого действительно хочешь, — он нахмурил лоб, следуя собственным сложным доводам, помедлил, затем выпалил развязку. — Поэтому, раз ты приветствуешь воспроизводство, мы этого делать не будем.

Подарок отвернулся, свернулся в клубок и стал наслаждаться кратким мигом победы. Однако он сознавал, что это все временно, что все подчинено причудам ума Полоски. Но по крайней мере у него будет немного времени подумать.

Рой Хэнсон не спал почти сутки из-за Пита Фаунтейна и Билли Пельтцера. Он планировал первое спокойное Рождество за многие годы, а теперь ЭТО. Биологическая находка — такая поразительная, что он боялся прервать работу даже на минуту, чтобы не потерять нить мысли. Анализ крови этого существа, что должно было бы быть простым делом, оказался ужасно долгим. Взяв кровь по меньшей мере двадцать раз (доведя Могвая до такого состояния, что тот кричал каждый раз при его приближении), он пришел к выводу, что кровь меняла свой состав в зависимости от изменений температуры и влажности атмосферы. Это означало, что теоретически существо могло жить почти что в любом возможном климате. Однако это превращало анализ в очень сложную задачу. А исследование крови — ерунда по сравнению с выяснением того, как это животное размножается с помощью одной-единственной капли воды.

— Не волнуйся, дружок, — сказал он, глядя на злобного Могвая. — Я разрешу проблему твоего вида, и тогда ты полюбишь меня.

Было четыре часа дня, и в здании почти никого не было. Завтра последний день занятий, потом у Роя рождественские каникулы, во время которых он сможет исследовать животное.

— Вообще-то я собирался провести побольше времени со своей девушкой, — сказал он Могваю. — Но лучше исследовать тебя горяченьким.

Поскольку его преследовала мысль о том, что эти ребята расскажут какому-нибудь телеили газетному репортеру о Могвае, и он потеряется в суматохе, Рой работал много и непрерывно. К счастью, он привык к самодисциплине, поскольку работал в двух местах, еще когда учился в колледже. Он научился спать на ходу, думать на ходу и есть на ходу. Зная, что в этот вечер проведет много часов в лаборатории, он послал одного из учеников, живших в школе, на улицу за бутербродами. Жуя один из них, он заметил, как Могвай с голодным видом смотрит на него.

— Почему бы и нет? — улыбнулся он. — Мы же вместе работаем. Закуси-ка.

Просунув кусочек через решетку, он засмеялся, когда Могвай схватил и проглотил его, как давний любитель готовых бутербродов.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь время еще раз уколоть тебя во имя интересов науки.

— Я знаю, что ты погряз в этом во имя интересов науки, но это не способствует подписанию моей петиции.

Кейт вообще-то не очень сердилась. Но ее волновало то, что у Билли, казалось, нет времени помогать ей общаться с людьми. Она понимала, что он занят проблемой Могваев, но ей не хотелось отказываться от своей главной задачи — помешать миссис Дигл осуществить план захвата.

Был конец дня, они только что ушли с работы. В Кабачке Дорри почти никого не было, только Меррей Фаттерман сидел у дальнего конца стойки и посасывал свою выпивку. Билли с Кейт поприветствовали его, войдя, но поскольку, как им показалось, он не очень был расположен общаться, они не подошли к нему. Заняв столик в углу как можно дальше от видеоигр, где какие-то подростки гонялись за космическими пришельцами, они заказали кофе и начали понемногу приходить в себя после трудного дня в банке.

— Извини, — объяснил Билли. — Я действительно погряз. Просто я не могу уходить из дома надолго. Мама может не знать, что делать, если эти Могвай вырвутся или еще что-нибудь. Если бы не это, я бы помог тебе разносить эту петицию от двери к двери…

— Где они, кстати? — спросила Кейт. — По-прежнему у тебя в комнате?

Били кивнул.

— Но мама иногда выпускает их. Не на улицу, но вниз. Ей кажется, что жестоко держать их все время взаперти.

— А ты не боишься, что они забрызгаются водой?

— Да нет. Нигде ничто не течет, и мы закрываем кухню и ванную. Ну, я думаю, что если бы они знали, что могут плодиться таким образом, и хотели бы этого, они нашли бы возможность. Но они довольно покорны. И Барни ходит за ними повсюду. Если они влезают куда-то, куда не должны по его мнению, он предупредительно лает.

Кейт улыбнулась.

— От миссис Дигл больше ничего не было? — спросила она.

— Было. Она сегодня что-то пробормотала себе под нос — но достаточно громко, чтобы я слышал — насчет того, что дни Барни практически сочтены.

— Интересно, что она имела в виду? Она блефует?

— Не знаю. С нее может статься, что она наняла кого-нибудь подложить ему в пищу яд.

Они посидели молча, попивая кофе. Потом, не поднимая глаз, Кейт проговорила:

— Внимание. Вот он идет. Он слегка перебрал.

Когда неровно идущий мистер Фаттерман чуть не упал как раз перед их столиком, она быстро добавила:

— Довольно сильно перебрал.

— Привет, ребята, — сказал Фаттерман, пододвигая стул. Положив грубую мозолистую руку на руку Кейт, он улыбнулся: — Я буду оригинален. Большинство спрашивает тебя, когда ты заканчиваешь работать. Но я хочу тебя спросить, когда ты начинаешь.

— Только через пятнадцать минут.

— О.

— А что?

— Тогда лучше всего пожаловаться здесь, — ответил Фаттерман низким голосом. — Дорри не интересно. Ты слушаешь. Человек может рассказать тебе о своих проблемах, и ты посочувствуешь. Но я не могу ждать еще пятнадцать минут.

— Хорошо, — улыбнулась Кейт. — Я еще не работаю, но все равно расскажите мне.

— Это, эта дура… вздорная… никак не хочет нормально себя вести, что бы я ни…

— Это что, Ваша жена? — вмешалась Кейт.

— Нет, — сказал он. — Это снегоуборочная машина. Чертовка.

— Но мне кажется, Вы говорили, что она прекрасно работает, мистер Фаттерман, — сказал Билли.

— Так и было. Но до того, как я отдал ее в починку, и ее напичкали иностранными деталями. Каждая прокладка, свеча зажигания — все иностранное! Неудивительно, что она сломалась. Это все равно что подать жирные отбивные на свадьбе. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь когда-нибудь подавал жирные отбивные на свадьбе?

Билли покачал головой.

— Конечно, нет! Там подают добрую старую американскую еду! Если подать гостям жирные отбивные, никто уже больше не сможет сдвинуться с места. То же и с машинами и с грузовиками. Иностранные детали — это как жирные отбивные. Вареный рис. Густой, клейкий.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы об этом говорили подобным образом, — сказала Кейт, подсмеиваясь над ним, — но может быть, в этом что-то есть.

— Они мстят нам за то, что мы выиграли войну, — сказал Фаттерман несколько заплетающимся языком, но твердо. — Они запихивают в свои детали гремлинов, тех самых гремлинов, которые ломали наши самолеты в Большой войне.

— Большой войне? — спросила с удивлением Кейт.

— Во Второй Мировой войне, — выпалил Фаттерман. — Ну знаешь, той, которая была после Первой Мировой войны.

Кейт и Билли засмеялись.

— Во всяком случае, — продолжил Фаттерман, — они засылают сюда своих гремлинов… в автомобилях, радиоприемниках, а теперь вот и в свечах зажигания.

— А где сейчас снегоочиститель? — спросила Кейт.

— За углом. Он сломался, когда я заворачивал на стоянку. Я первый раз за сегодняшний день решил отдохнуть.

— Подвезти Вас домой? — спросила Кейт.

— Нет, спасибо, — ответил Фаттерман, с трудом вставая. — Жена уже едет. Наверное, уже подъехала. Спасибо, что выслушали меня. Мне это было нужно.

— Пожалуйста, — ответила улыбаясь Кейт. — Может быть, Вам купить по дороге жирных отбивных? Это Вам должно помочь.

— Слишком жирно, — засмеялся Фаттерман и помахал рукой, направляясь к двери.

Билли откинулся назад и улыбнулся.

— Ты была так мила с мистером Фаттерманом, — сказал он.

— Я привыкла, — ответила Кейт. — Все люди примерно одинаковы. Им просто нужно, чтобы кто-нибудь их выслушал. Особенно в праздничные дни.

— Почему?

— Потому что многих подавляет наступление всеобщего веселья.

— Мне всегда казалось, что все счастливы в праздники, — задумчиво сказал Билли.

— Большинство, — сказала Кейт. — Но некоторые — нет. Когда остальные вскрывают подарки, они вскрывают себе вены.

Билли поморщился.

— Веселая мысль.

— Это так. Количество самоубийств всегда выше всего в праздники.

— Перестань. Теперь у меня начнется депрессия.

— Извини. Не буду.

Что-то в ее голосе обеспокоило его.

— У тебя когда-нибудь бывает депрессия во время Рождества? — спросил он.

— Я не справляю Рождество, — ответила она. — Для меня оно не существует.

— Почему, ты что — исповедуешь индуизм или что-то в этом роде?

— Нет, я просто не люблю…

— Но… почему?

— Ты действительно хочешь знать? — спросила она, глядя на него почти что с вызовом.

— Конечно… Наверное, я хочу все о тебе знать.

Она отвела глаза.

— Не знаю, — пробормотала она, глядя в пространство. — Не знаю, почему Рождество всегда приносило нам несчастья… Моя бабушка умерла на Рождество… Я ее любила больше всех… У меня был аппендицит на Рождество. Он лопнул, когда я открывала подарки… Даже моя собака Снэппи погибла на Рождество… Ее переехали двое больших ребят на санях… Но самое худшее… Боже, это было ужасно…

— Что? — спросил Билли.

— Это было в канун Рождества, — продолжила Кейт медленно, как бы в состоянии транса. — Мне было шесть лет. Мы с мамой украшали елку… пели рождественские песенки, мы радовались, ждали, когда папа придет домой с работы. — Она помедлила, потом вздохнула. — Прошла пара часов, потом еще. Папа не приходил. Мама позвонила ему на работу… никто не ответи л… Потом уже закрылись все магазины. Тогда мы с мамой начали волноваться…

Билли молчал, боясь услышать, чем закончится рассказ, и в то же время с нетерпением ожидая, когда же она продолжит.

— В общем, мы не спали всю ночь… Он не пришел домой… Рождественский день тянулся вечно, не было никаких известий… Полиция начала поиски. Прошла неделя, две недели. Мама была близка к нервному срыву, и мы с ней не могли ни есть, ни спать… Потом, однажды в январе на улице шел снег. В доме было страшно холодно, и я попыталась разжечь огонь. Тогда я заметила…

— Заметила… что? — пробормотал Билли.

— Запах… Пришел пожарный и взломал верхнюю часть дымохода. Мы с мамой думали, что он вытащит дохлую птицу или кошку… Но вытащили моего отца.

Билли вздрогнул, глаза его расширились.

— Он был одет в костюм Деда Мороза, — продолжила Кейт. — Он лез через дымоход в сочельник, в руках у него было полно подарков. Он собирался удивить нас, но наверное, удивил самого себя… Он оступился… сорвался и сломал шею… и, наверное, умер тут же. По крайней мере, он не долго страдал… Его тело осталось там, застряв в дымоходе… Вот так я и узнала, что Дедов Морозов не бывает, и вот почему я не люблю Рождество.

Застывшие черты лица Билли смягчились, когда он увидел, что глаза ее заблестели.

— Это ужасно! — сказал Билли. Он коснулся ее руки.

Кейт шмыгнула носом, потом улыбнулась. Она пожала руку Билли.

— Вот это моя собственная рождественская песенка, которую я пересказываю, когда кто-нибудь спрашивает меня, почему я не люблю Рождество. Вообще-то ты один из немногих, кто не высказал сомнения. Большинство людей просто смотрят странно, а некоторые даже смеются.

Сознание того, что он более склонен к состраданию, чем средний человек, немного успокоило Билли. Удивительно было узнавать что-то о Кейт, которая обычно сохраняла в тайне свою личную и семейную жизнь.

— Я действительно очень тебе сочувствую, — сказал он. — Я чувствую себя как жалкий придурок, как всегда меня называет Джеральд.

Кейт засмеялась.

— Нет, ты не придурок. Ты просто думаешь о том, что чувствуют другие. Если это свойственно придурку, я готова с ним дружить.

— Вот один придурок уже с тобой.

Полоска решился. После того, как пятнадцать минут за ним по пятам ходил большой пес с печальной мордой, он решил, что пора принимать решительные меры. Недопустимо, чтобы этот шумный чурбан все время следил за ними, когда они решат действовать. Это было практическим аспектом ситуации; приятное состояло в том, что бороться с Барни будет весело, и на этом они потренируются.

Собрав остальных Могваев, Полоска набросал в общих чертах план действий, которые нужно было предпринять немедленно. Другие, как он и предполагал, восприняли все с радостным энтузиазмом.

— Как только женщина пойдет к соседям на чашечку кофе после обеда, — распоряжался Полоска, — мы соберемся. До тех пор мы поработаем по отдельности с помощью вот этого.

С этими словами он раздал длинные булавки, которые нашел в корзинке для рукоделия миссис Пельтцер.

— Еще кое-что есть в мусорном ведре под раковиной, — сказал он. — Собачьи объедки. Вы двое разжуйте их, а потом разбросайте это повсюду, чтобы так было, будто его вырвало.

Линн Пельтцер начала замечать необычное поведение Барни после обеда. Время от времени он издавал крик, для чего, казалось не было никакого повода. Могваи были на свободе, но ни один из них не приставал к Барни.

Самое худшее произошло около двух часов. Барни начал выть, несколько раз гавкнул, потом выскочил в гостиную, на носу у него были остатки еды.

— Что ты сделал? — спросила Линн с укором. Пройдя туда, где он был — в прихожую — она без труда обнаружила большую массу рвоты, стекающей по обоям. По ее новым обоям.

— Что происходит? — закричала она на Барии. — Почему ты не можешь плюнуть на пол, как другие собаки? Почему у меня пес, которого рвет на стену?

Прогнав Барни, она начала убирать. Пока она была занята, Полоска воспользовался случаем и потихоньку поздравил своих товарищей. Они положили руки друг другу на плечи, как футболисты, и он прошептал им дальнейший план.

Со стороны движения Могваев выглядели, как почти балетные — так хорошо они были скоординированы. Пока двое из них отвлекали Барни на достаточном расстоянии, третий вскочил на стул и одним махом отхватил кусок торта, который миссис Пельтцер покрывала глазурью. Двигаясь по направлению к Барни, Полоска схватил стул и сильно стукнул им об пол. Это было сигналом для двух Могваев, которые бросились к Барни с двух сторон, и пес громко заскреб когтями по плиткам пола.

— Что здесь происходит? — крикнула Линн.

Когда Барни повернулся на звук ее голоса, Могвай, державший кусок торта, запихнул его псу в рот. Беззвучно смеясь, все четверо ринулись из кухни со всех ног.

Все было совершенно очевидно, когда Линн вошла в кухню — ее торт был испорчен, крошки и глазурь все еще были у Барни на морде, а больше там никого не было.

— Что на тебя нашло? — закричала она.

Выбросив торт в мусорное ведро, она прогнала Барни в подвал, но не заперла его там. Лучше пусть он почувствует себя виноватым час-другой, а потом она снова пригласит его наверх. В конце концов, вполне возможно, что его странное поведение — результат действия вируса или какое-то временное помешательство. Собаки и даже Могвай, в конце концов, не очень отличаются от людей.

Через час, когда Линн Пельтцер была у соседей, Полоска привел свою армию к красиво украшенной рождественской елке в гостиной. Быстро работая, трое начали разматывать несколько гирлянд лампочек, а четвертый схватил нитки дождика и мелких украшений. Потом совместными усилиями они перевернули елку и потаскали ее туда-сюда по комнате, оставляя на полу осколки стекла и поломанные ветки.

— Теперь быстро, — приказал Полоска, ведя их к двери в подвал, которая была слегка приоткрыта.

Четверо Могваев скатились по лестнице, неся с собой гирлянды лампочек и дождика. Барни, свернувшийся в углу около масляной горелки, вскочил на ноги, глаза его загорелись. Развернувшись веером, Могваи подскочили к рычащему и оскалившемуся псу, как римские гладиаторы, вооруженные сетями и трезубцами, бросались на дикого зверя. Барни, боясь поранить их, лишь пытался уворачиваться. Некоторое время ему удавалось сбрасывать провода почти сразу же, как только они попадали ему на спину. Потом возникло затруднение: один из патронов застрял у него под ухом, а кусок провода обмотался вокруг лап. Могваи тем временем кололи его булавками. Вскоре Барни лежал на полу, полностью запутавшись в проводах. Согнув концы и сделав двойные петли, Полоска связал их так, что пес не смог бы освободиться без помощи людей.

— Теперь бежим, — проскрипел Полоска. — Наверх к Билли в комнату, и спать.

Рэнд Пельтцер, который закончил работу пораньше, чтобы поспать пару часов перед последней в году деловой поездкой, вошел в дом спустя несколько секунд после того, как Линн вернулась черным ходом.

Она услышала его крик и возню Барни в подвале одновременно. Заглянув через открытую дверь, она увидела пса на второй ступеньке сверху, его передние лапы были сложены вместе, как в молитве, полные ужаса глаза были дико расширены, оскалив зубы, он пытался освободиться от пут.

— Что произошло? — спросил Рэнд.

Линн увидела лежавшую на боку рождественскую елку. Сложив элементы мрачной загадки, Рэнд и Линн одновременно кивнули головой.

Когда они прибрали в гостиной, Линн помогла перетащить все еще барахтающегося Барни в кухню и освободила его от проводов. Рэнд, что-то бормоча под нос, снял с собаки остатки серебряного дождика.

— Как ты так завернулся? — спросила Линн, качая головой.

— Наверно, сошел с ума, — сказал Рэнд.

Линн описывала странное поведение Барни весь день, когда вошел Билли. Когда он услышал про вой, рвоту, кражу торта и поведение камикадзе, атаковавшего рождественскую елку, озабоченность в его взгляде уступила место чему-то близкому к панике.

Рэнд, который искал разумное объяснение, сказал:

— Может быть из-за этих Могваев он просто пытается привлечь к себе внимание. Ревность, знаете ли. Кстати сказать, я не удивился бы если бы узнал, что эти маленькие дьяволы издевались над ним.

— Нет, — промолвила Линн. — Они ему не досаждали. Они почти весь день спали наверху.

— Значит, это миссис Дигл, — сказал резко Билли. — Наверняка это она.

— Миссис Дигл?.. — спросила Линн.

— Она отравила его. Она говорила мне, что сделает это, и вот сделала.

— Это безумие, — промолвил Рэнд. — Зачем ей это делать?

— Потому что он потерся об ее керамического снеговика, и у того отвалилась голова. Она все равно некрепко держалась, но для нее это не важно. Она просто ищет, кого бы и что бы ей ненавидеть.

— Ну, Билли, — остановила его Линн. — Мы не можем никого обвинять. Даже миссис Дигл.

— Но она угрожала Барни. Кейт слышала.

— Но это недостаточное доказательство, сын, — сказал Рэнд. — Вокруг дома даже нет следов на снегу.

— Не важно, — ответил Билли. — У нее достаточно денег, чтобы нанять настоящего профессионала. Я слышал, что есть люди, которых можно нанять для этого — чтобы напичкать лекарствами или отравить домашних животных.

Рэнд пожал плечами.

— Может быть, мне отвезти Барни к твоей матери, — сказал он, посмотрев на Линн. — Это по пути в Миллерсвилл Молл, где у меня встреча по поводу продажи. Я мог бы оставить его и привезти обратно на Рождество.

Билли кивнул.

— Мне было бы гораздо легче, если бы ты так сделал, папа.

— Хорошо. Решено.

Погладив Барни по голове, Рэнд потянулся и начал расстегивать пуловер.

— До скорого, собачка, сейчас немного посплю и увидимся.

Когда он вышел из кухни, а Барни поплелся за ним, Линн положила руку на руку Билли.

— Постарайся не волноваться, — сказала она. — Я уверена, это безумие на один день. Люди иногда сходят с катушек, а потом снова становятся совершенно нормальными. И с животными такое может случиться.

— Откуда они? Как они попали сюда?

Маленькая группа актеров стояла и смотрела на странный предмет, похожий на стручок, на их лицах были недоумение и ужас. Классический фильм ужасов 1956 года «Нашествие похитителей тел» был одним из любимых старых фильмов Билли, поэтому он только иногда бросал взгляд на экран, обычно в те моменты, когда там появлялась великолепная стройная Дана Винтер. А так он просто слушал, сосредоточившись на рисовании.

Было одиннадцать часов вечера, фильм только начинался, когда четверо новых Могваев пробудились от долгого сна и начали просить есть. Билли кинул им горстку шоколадных конфеток, которые они заглотили вместо с фантиками в несколько секунд. Минуту спустя они с новой силой стали клянчить.

Билли посмотрел на часы. Было 11.30. Было достаточно времени до полуночи, чтобы покормить их, но ему было слишком лень двигаться.

— Отстаньте, ребята, — сказал он. — Вы хорошо поужинали несколько часов назад. Ложитесь опять спать, и мы покормим вас утром.

Его отказ вызвал хор негодования, но через минутудругую Могваи угомонились, явно поняв, что их просьбы останутся без ответа.

Рой Хэнсон посмотрел на часы и вздохнул. Была уже почти полночь, а он все еще не смог определить несколько основных компонентов крови Могвая. В результате и он, и подопытный разозлились и устали: Хэнсон — от бесплодных усилий, Могваи — от многочисленных болезненных уколов.

— Безусловно, — пробормотал Хэнсон зверьку, который злобно смотрел на него из дальнего угла клетки, — мы с тобой действуем друг другу на нервы, так? Может быть, пора прерваться?

Он еще раз изучил свои записи и утвердился в мнении, что у него в лаборатории просто нет подходящего оборудования для проведения нормальных анализов. Завтра, послезавтра или тогда, когда закончатся рождественские праздники, — он отвезет Могвая в большую лабораторию и проведет новые анализы. Продолжать работу в этих условиях — просто пустая трата времени.

В желудке у него заурчало от голода.

— Да, это еще одна причина для того, чтобы прерваться, — пробормотал он. — Я умираю от голода.

В течение четырех-пяти часов, когда ему казалось, что он на пороге открытия, он ничего не ел кроме большого бутерброда с салями и сыром, который ему принесли раньше. У него по-прежнему урчало в животе, и он посмотрел на бутерброд, отчасти с желанием, отчасти с отвращением: хлеб уже начал черстветь, а краешек сыра закручиваться. Он поднял верхний кусок хлеба, под ним оказался листик салата, раскисший и побуревший, беловатый соус (разве он не сказал «без майонеза»?), лежащий как клей между вялыми листьями и кусочками мягкого, теперь уже теплого мяса.

— Нет, спасибо, — пробормотал он, бросая хлеб на обертку. — Я хочу настоящей еды.

Сильный запах пищи заставил Могвая чуть ли не забиться в конвульсиях. Воя все громче и громче, он схватился за прутья клетки, как разгневанный узник тюрьмы, и, наконец, запрыгал с криками — то жалобными, то злобными.

Хэнсон посмотрел на зверька с сочувствием.

— Да, ты, наверное, голоден, — сказал он. — Можешь съесть этот бутерброд, хотя я не гарантирую, что он хороший.

С этими словами он просунул бутерброд вместе с оберткой через прутья.

Когда он вышел из лаборатории, он услышал, как Могвай принялся за бутерброд с нескрываемой жадностью.

Полоска хотел есть, может быть, даже больше, чем остальные. Пока они мирно спали, он спокойно лежал, закрыв глаза, и строил планы.

После отъезда пса — около часа назад он слышал, как тот лаял, когда Рэнд запихивал его в машину, — шансы их возросли. Если этот мужчина тоже уехал на некоторое время, это еще больше увеличивало их возможности. Проблема состояла в том, что он не мог придумать, как им выйти из дома, если только никто не оставит по небрежности открытой дверь или окно. Достаточно ли будет численного преимущества? Полоска не хотел рассчитывать на это, как не хотел рассчитывать и просто на чужую оплошность.

Если бы только мы могли увеличиться в размерах! — думал он. Он не знал, ОТКУДА ему известно об этом, и как можно вызвать этот рост. Инстинкт говорил ему, что нужно подождать, но недолго. Дня два, не больше.

Тем временем он по-прежнему хотел есть и страшно злился оттого, что тот, кого Подарок называл «хозяином», из-за лени не сходил вниз и не принес им ничего. Они пытались добиться своего с помощью просьб и угроз, но тщетно. Как еще его можно убедить?

Казалось, молодой человек был поглощен созерцанием ящика, в мерцающем пространстве которого двигались маленькие люди. Видимо, он, как и очень многие вещи в доме, работал от провода, вставленного в стену. Полоска вспомнил, что изучая рождественскую елку прежде чем так одурачить пса, он вытащил конец провода из стены, и в результате этого действия лампочки погасли. Может быть, этот ящик работает так же?

Он осмотрел комнату, увидел, что черный провод от ящика исчезает за столом Билли. В нескольких футах оттуда около плинтуса тот же провод (или очень на него похожий) был вставлен в стену. Полоска решил, что это, наверное, тот же самый. Если вытащить вилку из стены, можно привлечь внимание молодого человека; если причинить ему неудобство, может быть, он все же принесет им еды.

Спланировав все таким образом, Полоска отделился от группы и медленно пробрался к проводу. Схватив его, он повернулся ухом к телевизору.

— Майлз! — крикнула Дана Винтер.

Последовала долгая пауза.

Полоска ждал, ругаясь про себя. Что, молодой человек выключил звук? Или это просто драматическая пауза по ходу действия?

— Майлз! — снова сказала Дана Винтер, и опять последовало молчание.

— Ну, я не могу здесь ждать вечно, — пробормотал Полоска. С этими словами он выдернул вилку из розетки и как можно быстрее кинулся к сородичам.

Прошла почти минута. Потом диалог, донесшийся из ящика, показал ему, что тот работал по-прежнему. Полоска заскрежетал зубами, свернулся калачиком и попытался уснуть. Когда он понял, что пустой желудок не даст ему сделать это, он еще раз решил испробовать устное убеждение. Растолкав своих сородичей, он велел им, чтобы они всерьез достали «хозяина», и они хором начали угрожающе выть. Вскоре Билли оторвался от рисования и повернулся к группе.

— Господи, вы ужасны, — сказал он.

Вспомнив о том, как ему случалось быть очень голодным, он посмотрел на часы рядом со столом. Они показывали 11.40.

— Хорошо, — сказал он, вставая и выключая телевизор. — Но есть придется быстро.

В мгновение ока он сбежал в кухню, нашел какие-то остатки еды и вернулся в комнату. Могваи слопали все так быстро, что Билли даже не успел посмотреть на часы. Сворачивая в шарик кусочек фольги, на которой он подавал им еду, он вдруг сообразил, что Подарок был обделен, но он слишком устал, чтобы и дальше проявлять доброту.

«Все равно он спит», — подумал Билли, выключая свет и буквально падая на кровать.

Билли проспал всю ночь без сновидений и, открыв глаза, увидел сереющий рассвет за опущенными шторами. Инстинктивно он взглянул на часы.

На них было 11.40.

В мозгу его забилась тревожная мысль.

Он услышал голос, интонация которого напоминала человеческую, но это не было голосом человека.

Одиннадцать-сорок.

«Я-та-та, я-та-та, я-та-та…» Старый фильм о тюрьме, где во дворе толпа людей кричит «я-та-та, я-та-та, я-тата…» Сейчас только один голос… Фальцет, выводящий «ята-та…»

Одиннадцать-сорок.

Внезапно Билли резко сел в кровати. Он закрыл руками глаза и подождал, чтобы фантазия перестала смешиваться с реальностью. Медленно отнимая руки, он посмотрел на часы.

Стрелки были в том же положении. Но не может быть… Он не мог так проспать…

Когда мысль начала формироваться в его медленно работавшем мозгу, он опустил глаза и проследил за проводом от настольных часов, который исчезал за столом, а потом шел по стене к плинтусу, где он…

Провод был выдернут.

«Я-та-та, я-та-та». — Теперь голос был более знакомый — голос разумного существа, пытающегося образовать слова. Рот Могвая судорожно сжимался, глаза были расширены, он жестикулировал своими толстыми пушистыми лапами.

— Подарок! С тобой все в порядке?

Билли соскочил на пол и поискал тапки. При этом он заметил четыре незнакомых предмета в комнате.

Из груди его вырвался звук не похожий ни на крик, ни на ругательство, ни на какое-либо знакомое слово. Внезапно возникнув и полностью наполнив комнату, он так испугал Билли, что он почувствовал, как все его тело затрепетало, страшная судорога заставила его свернуться почти что в эмбриональное положение. Когда это состояние прошло, он понял, что обеими руками плотно закрывает глаза.

Постепенно голос Подарка проник в ложную безопасность темноты. Отняв руки от глаз, Билли решился подольше посмотреть на странное зрелище, открывшееся ему.