Мы сидели в кубе. Аленька, закутанный в сетку, был самый одетый из нас.

— Дикие они все какие-то здесь, — шепнула Кима Наташе. — Мы почти голые, а им хоть бы что. Я прежде всего накормила бы нас и дала хоть какую-нибудь одежду. Где долг гостепреимства — нету! Я у себя дома привыкла есть по часам.

— И и что самое странное — я даже не знаю, как надо с ними держаться, — вслух сказал самому себе Витя.

Он лежал в углу на спине, руки за голову, уставившись в потолок, откуда поползло вниз желто-зелено-синее и фиолетовое облако, оно ярко засветилось и стало нас всех по очереди расцвечивать.

— Надо — вместе, — подсказала Чапа. — Вместе — теплее и веселее. — Она лежала у Витиных ног.

Наташа вспомнила в этот момент рисунки, которые когда-то нарисовала авторучка, и подумала, что их всех уже здесь насильно раскрасили и сейчас с ними сделают, сотворят что-то такое уж…

— Жрать как хочется, — заорал Аленька. — Эй, вы, потусторонние, синие-зеленые и разноцветные туманы, слышите? Дайте нам хоть что-нибудь пожевать! — Он прогрыз сетку и выполз из нее.

В этот момент в куб вошел Гут с огромной шишкой на лбу и с маятником в руках. Он качнул маятник, чем-то напомнивший Наташе маятник настенных часов, какие висели у нее дома… как это все далеко и давно было! Ребята мгновенно уснули, а Наташа долго лежала с закрытыми глазами, ей в тот момент не давало покоя обыкновенное любопытство — откуда у Гута на лбу взялась шишка.

— Глаза бы мои не глядели на этот свет, — заворочалась во сне Чапа. — Просто некуда деться — так здесь светло и ужасно душно.

Витя проснулся от чапиных толчков, погладил ее.

— Мы, Чапа, на том свете — не путай, пожалуйста, и спи!

— Неужели мы все-таки подохли? — встрепенулась Чапа и подняла голову, одно ухо встало у нее торчком. — То-то я все время чувствую, что мне не по себе: хочу залаять, а не получается. Ав… — попробовала она залаять.

— Вы мне мешаете… — к ним наклонился Гут.

Глаза у Наташи были закрыты, но она видела, как блеснули у него на голове два металлических круга, такие же круги свешивались у него с шеи и с запястьев.

— Нет, Чапа мы еще пока живые… — сонно пробормотал Витя.

— Сеанс из-за вас рвется — быстро спать!

— Какой сеанс? — Витя приподнялся на локтях. — Ребята, вставайте! — испуганно крикнул он. — Они заглядывают к нам в наши сны, делают их страшными, лезут в память, роются там и что-то стирают. Только что я сам это все на себе испытал…

— Зачем кричишь — пугаешь меня? — недовольный Гут склонился над Витей. — Спи! Успокойся.

— А чего тебе-то пугаться — такому большому?

— Большие больше пугаются…

— А где Кеворка? — спросила Наташа. — Позови его, пожалуйста, сюда. С ним, Гут, нам будет не так страшно. И мы сразу же успокоимся.

— Он спит. По нему Великий Цытирик сейчас изучает историю вашего мира.

— Да что Кеворка знает — да ровным счетом ничего! — вознегодовал Витя. — Целыми днями он только и делал, что гонял мяч…

— Нам не нужны ваши знания. Нам нужны ваши отличия от других. Знаний у нас у самих слишком много и уже некуда от них деваться. Вон какую шишку мне из-за них наставили, из за этих знаний.

— Гут, а кто тебя так? — спросил Аленька, он тоже проснулся и после сна был настроен на мирный лад.

— Раплет — ну кто же еще так мог? Разве это порядок? И всю новую информацию он с собой прихватил. Не дал Великому Цытирику ее проверить. И вдобавок похитил нашу старую информацию, у нас тут есть своя собственная, для служебного пользования. Ой, как нехорошо — теперь жди неприятностей. Не люблю я неприятности, а зато песни и пляски — очень люблю.

— Гут, а ты — кто? Откуда ты знаешь наш язык? — спросила Кима, она проснулась последней. — Отправь нас домой, а? Ну что тебе стоит? Мы никакой ценности из себя не представляем. У нас ничего нет: ни денег, ни драгоценностей, ни каких-то особенных отличий.

— Не должен ничего объяснять, но эта шишка, однако, так мешает работать, путает мысли. Я — служка, простой служка у Времени. Безучастный свидетель. К сожалению, никому не могу ни в чем помочь. Я только приемщик. Недавно я принимал разумные грибы. Их тоже вывезли наши разведчики. Они все время тихо молились за сохранение своей грибницы и просили меня отпустить их домой. Предлагали за себя корзинку — добротная такая корзинка! — но я, к сожалению, неподкупный. Они тоже интересовались, откуда я знаю их грибной язык. Это — моя профессия. Когда делаешь какое-нибудь дело, его надо делать хорошо. Я первым встречаю прикатчиков. Я должен их успокоить и дальше покоить, пока они у нас на карантине. Иначе с ними случится катарус и они будут бесполезны для исследований в Лабиринте. А Светилам это не понравится, они будут очень сердиться. На похищение тратится много альдебаранских сил и энергии…

Гут возвышался над нами — могучий, широкоплечий. Он был похож на дерево, которое не может помочь, но и навредить тоже не может.

— Гут, а с нами-то что будет? — спросила Наташа. — Мы же все-таки не грибы, мы — люди. Разумные существа.

— Они тоже были разумные грибы. Они тоже боялись и хотели домой. Правда, это были очень старые, очень сморщенные грибы, но были среди них два грибенка. Они хотели чему-нибудь у нас научиться. У них на планете Трандайка все любят учиться, учиться и учиться. Не знаю, что потом с ними сделали в Лабиринте. Может быть, посадили в Башню, которая клонится в сторону Ретея. Мне об этом не сообщают. Мое дело — встречать. Провожают — другие. Зря я тут с вами так разболтался… а все это из-за шишки.

Гут обхватил голову руками и присел на… ни на что он не присел, а сел прямо ни на что, и у него получилось. Мы сделали то же самое, и у нас тоже получилось. Мы засмеялись. А Гут покачал головой:

— Бедные, вы бедные.

— Дай поесть, слышишь? — взревел Аленька. — Сейчас совсем озверею!

Гут хлопнул себя по лбу, попал по шишке, взвыл и выбежал из куба. Вернулся он быстро и каждому из нас вручил по тряпке.

— Надо бы вызвать артивата, чтобы он проверил вас и присвоил номер диеты… да с этой шишкой… Перекусите пока этим — не стесняйтесь. Оно — нейтральное.

— Ты что, Гут? Я хоть и голодный, как волк, но тряпки не ем! Я тебе не Чапа! — завопил Аленька.

Чапа подняла уши и спрыгнула с Витиных рук.

— У меня собачий голод. Дайте похряпать!

Она выхватила тряпку у Гута и стала играть с ней. Мы узнали нашу Чапу, которая больше всего на свете любила играть.

— Напрасно отказался. Это не тряпка, а лита — мясо бегущих скворчей.

— В гостях ешь — что дают, да? — спросил Аленька. — Дома я сейчас съел бы целую курицу.

— Курицу нельзя, — предостерег Аленьку Гут. — Она у нас ядовитая — это те же скворчи, но только они остановились.

— Какой-то ужасный бред, — сказал Аленька, — но, чувствую, я к нему уже привыкаю. Странно, правда?

Бегущие скворчи оказались без всякого вкуса, но мы их конечно все равно съели, и голод перестал нас мучить.

Неожиданно куб затрясся и задрожал так, что мы все повалились на пол.

— Ой, это Линия меня вызывает, Лабиринт! Что мне от них сейчас будет, что будет…

— Ты уходишь, а как же мы? Мы к тебе привыкли.

— Как это «привыкли»? Не знаю — что это такое, у нас «привыкли» не бывает — так оно проще.

Гут ушел, и сразу пропал свет. Мы очутились в темноте. Было неуютно и знобко, как на вокзале. Воспоминания о доме обступили нас. Они были чудесны.