Гонец Акри и принц Чурики приальдебаранились на площади, где Хартингское Время копило серую пыль веков. Многоэтажный город Талунсия — столица государства аридов — отделялся от площади пропастью, в которой бесновался поток, подернутый ржавой пеной. Городом называлась отвесная скала, ветер с озера Больших гудзонов когда-то просверлил в ней глубокие отверстия, и в этих пещерах-отверстиях селились ариды — летающие существа. Талунсию всегда открывал и закрывал трубач Куарку — самый чуткий из горожан.
Легконогие опустили крылья, понурились и стали ждать, когда город откроется и включит их в себя. Кима спрыгнула на площадь, ее ноги коснулись гладкой, будто отполированной поверхности, она заскользила по ней, и, не удержавшись на ногах, шлепнулась и утонула в пыли. Барахтаясь в пыли, разгребая ее руками и ногами, она в одном месте обнажила кусок черного каменного квадрата с цветным рисунком на нем. На рисунке был изображен город Талунсия, а перед ним стояли трое: Чурики, Акри и она сама… Рисунки были окружены таинственными знаками.
— Смотрите-смотрите, что я тут нашла, — обрадовалась Кима и замахала руками, призывая Акри и Чурики посмотреть на свою находку.
Унылые ариды нехотя взглянули туда, куда она показывала, и Акри в страхе воскликнул:
— Книга Жизни! Нельзя ее открывать, закрой сейчас же! — И он стал наметать крылом пыль на открывшийся квадрат.
— А что это за картинки? Кто их нарисовал? Откуда он, тот кто их рисовал, знал про меня, что я тут у вас очучусь? — не унималась Кима, показывая пальцем на изображения.
— Это личные черновики Хартингского Времени, а для нас — Книга Жизни, — понуро отвечал Акри. Не понимая языка этого «подарочка», он догадался, о чем она спрашивает. — Кто Книгу прочтет — тот узнает будущее. — И теперь уже на перьях, дыбя и опуская их, он изобразил ей все то, что только что сказал.
Кима его поняла.
— Ой, да как же это все интересно, давайте скорей узнаем наше будущее! — Она захлопала в ладоши и запрыгала по Книге, стараясь разрыть ногами, как можно больше рисунков. — Смотри-смотри, да это же ты! — толкнула она плечом Чурики и показала ему ногой на открывшийся новый рисунок.
— Мы всю жизнь топтали ее в пыли… — прошептал Акри.
— Хартинг не любит, когда в его дела суют нос, недаром он завалил все пылью, — неуверенно проговорил Чурики, сейчас непожий на себя.
Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, при этом сделал такой вид, будто у него плохо со зрением.
— Акри, что-то я сильно разволновался по известным тебе причинам и ничего не могу разглядеть в этой пылище. Придется тебе стать моими глазами, взгляни, что там…
— Ты приказываешь мне заглянуть в Книгу Жизни, о бесстрашный навеки?! — Акри не поверил такому дерзкому приказу.
В ответ Чурики гордо растопырил перья — «да!»
Акри тяжело вздохнул и подлетел к рисунку. Он уставился на черный квадрат с цветной картинкой, более всего похожей на детский рисунок, где резким пересечением белого и голубого была обозначена чья-то судьба…
Вдруг крылья у Акри безвольно опустились, он весь окаменел.
Чурики с напряженным вниманием следил за гонцом.
— Ну что ты там увидел — чего молчишь? Другие, может быть, тоже интересуются…
— Хотел бы я никогда не видеть этой страницы, — печально отозвался Акри. — Сегодня трубач Куарку в последний раз откроет для меня город. Там нарисована и твоя судьба, принц, и ее тоже… — Он махнул крылом в сторону Кимы. — Ты и это существо будете неразлучны, вас ждет общая судьба.
Чурики возмущенно воскликнул, что это все сплошное вранье и что за такое оскорбление его, принца, королевского достоинства, Акри может прямо сейчас поплатиться жизнью.
Кима дернула Акри за крыло.
— Ну скажи мне, пожалуйста, поскорей, вернусь я к своей маме и когда?
Акри не разобрал, что она спросила, и ответил весь поникший:
— Все, что произойдет сегодня, случится из-за тебя. — И он ткнул в нее крылом.
Кима почти все поняла и перепугалась:
— В чем, скажи, в чем — я буду виновата? Я же не хотела…
Акри покачал головой и ответил, скорее, самому себе:
— Кому дано знать — где его вина, а где — чужая… — И он обратил свой взгляд к Талунсии.
Город уже открылся: на вершине Талунсии сидел трубач Куарку и размахивал серебряной трубой.
Чурики, Акри и Кима очутились в городе.
Город тотчас за ними закрылся.
— Где наше войско?! — мощный крик, как удар грома, обрушился на троих прибывших. Кима от неожиданности села в пыль. Акри подлетел к Чурики и встал с ним рядом. Воцарилось тягостное молчание.
— Разбито… — пролепетал еле слышно себе под нос Чурики.
Однако все его услышали.
Алун Алунан тридцать шестой, высокий, элегантный, с черной курчавой бородкой, раскосыми глазами и с тростью-зонтиком под крылом на случай внезапного нападения, от негодования начал быстро-быстро перебирать ногами, потом высоко подпрыгнул и опустился на то же самое место, где только что стоял.
— Такое храброе войско разбито дурачливыми гудзонами — уж не это ли ты хочешь нам сказать?!
— Чистая случайность, отец, все из-за тетки Чавоты. Не стоит из-за этого так сильно переживать и расстраиваться. Сейчас мы с Акри быстро поправим наши дела: возьмем себе новое подкрепление и…
Король завел крылья за голову, его придворные-припещерные в точности повторили королевский жест.
— О горе, о позор, о ужас! В пропасть — его, такую бездарь, в пропасть!
— Отец — я не виноват, это все из-за Акри, — завизжал Чурики. «Все равно Акри погибнет сегодня, — мелькнула у него в тот момент вголове спасительная мысль. — А что сказано обо мне в Книге Жизни — еще неизвестно…».
— Акри — в пропасть! — приказал король.
Акри безропотно встал на самый край пропасти и приготовился к смерти. Он не чувствовал никакой обиды на Чурики, поклеп не возмутил его, он только подумал, что действительно всегда кто-нибудь в чем-нибудь виноват. Наверное, если очень захотеть, можно доказать даже то, что именно он, Акри, повинен в разгроме аридов на озере Больших гудзонов.
— Чурики, ты что — оглох? Повторяю: Чурики — в пропасть! — Алун Алунан был неумолим.
Чурики нехотя потащился к пропасти и встал рядом с Акри.
Акри дотронулся до него крылом и шепнул:
— Вот уж действительно не поймешь — где своя вина, а где — чужая…
— Три, два, один, — скомандовал король и зажмурился от усталости мысли, не в силах смотреть на эту сцену. — Прыжок!
— Прыжок! — повторили придворные и тоже зажмурились.
Когда же они все открыли глаза, то увидели приговоренных к прыжку не прыгнувшими: какое-то неизвестное существо отталкивало, оттаскивало их обоих от пропасти.
— Вы что? Назад-назад! — кричала на них Кима. — Разве можно так близко подходить? Вы же упадете и насмерть разобьетесь! — от страха она вся побелела, представив себе эту картину.
— Оно белое, белое, белое… — пронеслось в толпе.
Ариды попятились, а у короля перья встали дыбом, и конический, признак хорошей породы, нос заострился в тонкую длинную иглу.
— Это существо только что открыло Книгу Жизни, — нарушил всеобщее молчание Чурики. — Теперь мы, Акри и я, знаем будущее! — Он стоял на краю пропасти и, не торопясь, спокойно чистил перья.
Алун Алунан зашелся от ужаса и слабым голосом простонал:
— Разбито наше доблестное войско… раскрыта Книга Жизни… и еще это отвратительно белое жуткообразное чудовище… посягнуло на черновики Хартингского Времени… Кто бы оно ни было — пусть хоть посланец Лабиринта — в пропасть его!
Несколько стражников отделились от королевской свиты и бросились к Киме, они схватили ее цепкими когтями и приготовились кинуть в пропасть.
— За что вы меня так? Хоть объясните, я ничего не понимаю, — заплакала Кима, не делая попытки к сопротивлению. Ее горячие слезы упали на крылья Акри и Чурики. — Я же не знала, случайно мне открылись… рисунки эти странные… Хотите, я все забуду? Ой, какие острые у вас когти и носы!
Чурики трусливо отшатнулся от Кимы, его собственная жизнь еще висела на волоске над пропастью, король-отец мог в любую минуту исполнить свою прихотливую волю — чужие жизни и даже жизнь собственного сына ничего для него не значили.
Еще одна капля обожгла Чурики крыло, он скосил глаза и увидел в той капле себя — живого и гордого, трепетание крыл отразилось в ней, и он сам с головы до ног, такой невиданный красавец, весь полный жизни и полета. Радостный клекот отверз ему холодное узкое горло, и неожиданно для себя и для всех Чурики запел песню о жизни, о полете, как они прекрасны и незабываемы, потому что полет и есть сама жизнь.
Акри, казалось, не слышал ни Кимы, ни Чурики. Вытянув шею, он волооко следил за трубачом, который в нетерпении прыгал на вершине Талунсии. Его труба — раскрытый цветок травы серебрянки — сверкала прощальным холодом. Иногда трубач бросал трубу кверху, из нее вылетал золотистый сноп света, и тогда, глядя на трубача, Акри становилось нестерпимо жарко при мысли, что это все происходит с ним в последний раз: и эта труба, и город, и пыльная площадь, и толпы аридов, и старый-престарый король…
Однако же, мольба о помощи достигла не слуха, а чуткой его души… и эти горячие капли…
— Слушайте меня, слушайте меня все! — воскликнул Акри. — Я первым из всех вас прикоснулся глазами к нашей тайной Книге. Мне там открылась моя судьба, а с нею — ваша. Слушайте: отныне и навсегда Талунсия станет молчаливой, ибо только в глубоком молчании она сможет оплакать своих сыновей. Старый-престарый король уступит место новому. Принц станет новым королем, если спасет ее! — И Акри указал крылом на Киму. — Так говорит Книга Жизни…
Слова Акри подняли над городом настоящую бурю, пыльно-голубой смерч — это ариды резко взмыли в воздух и запищали, заверещали от ужаса. Чурики схватил Киму в когти и попытался взлететь с ней — королевский венец стоял у него перед глазами. Расторопная стража догнала его и вернула на площадь. Началась свалка.
Толпа набросилась на Акри — смятый и втоптанный в пыль, он прохрипел:
— Чурики, улетай — я прикрою твой отлет!
Трубач Куарку напряженно всматривался вниз и не мог ничего понять: множество синих и одна белая точка мелькали у него в глазах, злые-злые голоса раздирали ему уши. Труба дрожала и билась, плясала в его руках, как живая.
Снова взмыл в воздух Чурики со своей белой ношей, и снова его утопили в пыли. Снова над толпой, стараясь помочь ему, взвился Акри, и снова его прибили вниз. Последний раз самый быстрый гонец Талунсии уставил печальные глаза на медножелтую вершину горы и чуть слышно прошептал:
— Куарку, открой… так велит судьба…
Трубач, как во сне, поднес трубу к узким губам, и труба сама пропела открытие города.
Чурики взвился над городом в последний раз и пропал у всех из виду. Задавленный и растоптанный Акри скатился в пропасть под всеобщее улюлюканье.
Ошеломленный случившимся — город открылся помимо его воли — Куарку дал отбой, и грозная стража, бросившись в погоню за Чурики, ударилась со всего маху о невидимую городскую стену.
Стало тихо. Медленно и плавно садилась взбаламученная пыль веков.
Когда пыль совсем улеглась — осела она в этот раз не везде ровно — ариды вдруг увидели в некоторых местах обнаженую Книгу Жизни. Крик ужаса пронесся над площадью. Алун Алунан, как никогда, высоко подпрыгнул, взлетел, в полете дернулся и, бездыханный, камнем упал на собственное изображение, нарисованное на каменной плите, и слился с ним.
Город, охваченный тоской вечного молчания, замер. Поднялся сильный ветер, и он снова разметал всю пыль, теперь она улеглась по-новому, и кое-где обнажились новые рисунки, в них открывалось необозримое будущее, которое никому из жителей Талунсии уже не принадлежало.
Не было слышно ни звука. Только трубач Куарку — теперь единственный говорун — долго бормотал себе под нос, как бы в свое оправдание: «А что еще оставалось делать? Множество голубых и одна белая точка мелькали у меня перед глазами…».