Глава I

Жаккетта с Абдуллой сиротливо стояли в шумном порту Нанта, втиснувшись в узкое пространства между крепостной стеной и деревянной башней. Уже в третий раз они приходили сюда в надежде, что подвернется какая-нибудь оказия и нубиец наконец сможет покинуть Французские земли.

Первые два похода оказались неудачными, несмотря на то, что у причала стояло несколько венецианских и генуэзских кораблей, вполне пригодных, чтобы подбросить Абдуллу к североафриканскому побережью.

Но, глядя на лоснящиеся лица купцов с хитрыми глазами, Жаккетта никак не могла отделаться от мысли, что нубиец, попав на любой из этих кораблей, очень быстро опять превратится в живой товар.

С каждым днем Абдулла становился все грустней. Сегодня он уже не верил в удачу.

– Но тогда я вообще никогда не уплыть! – говорил он, притулившись к холодной стене и мрачно глядя из-за их укрытия на колышущую мусор воду. – Где взять другой лицо? Весь купец такой!

– У этих рожи скользкие! – стояла на своем Жаккетта. – Опять в клетку захотел? Я тебя на первый попавшийся корабль не пущу, и не думай! Пока Дева Мария не скажет мне, что можно. И отлепись от стены – Ришарово блио попачкаешь! Как маленький, ей-богу!

Последние слова Жаккетты объяснялись следующим образом. Явиться в порт в женском платье Абдулла не мог, и Жаккетте пришлось ломать голову, где же достать мужскую одежду. На ее удачу, отношения между Ришаром и Аньес потеплели настолько, что однажды Жаккетта застала подругу убирающей узелок с грязной одеждой конюха в свою корзинку для грязного белья.

– Постираю Ришару! – скромно объяснила Аньес, опуская глаза и розовея до ушей. – А то он, бедный, та-акой одинокий… Даже позаботиться о нем некому!..

И в конечном итоге к проблемам Жаккетты прибавилась еще одна головная боль: как пристроить нубийца на корабль, но одежду конюха в прежнем виде вернуть обратно, пока ужасная кража не обнаружилась.

Поэтому Жаккетта отогнала Абдуллу от стены и принялась чистить испачканный рукав.

Вчера в Нант пришел еще один торговый корабль, вот почему они и оказались в порту при первой же возможности. Но тут Жаккетта с Абдуллой чуть не столкнулись нос к носу с герцогом и Жанной, которых приглашал именно на этот корабль разодетый купец.

От очень нежелательной встречи их спасла толчея на причале, а затем они укрылись за старой башней.

Башня представляла собой высокое дощатое сооружение с выброшенной в сторону воды «рукой», с конца которой свисали прочные подъемные канаты. Большое ступенчатое колесо (очень похожее на те, с помощью которых черпают воду в колодцах) приводили в ход несколько человек, ступая внутри него. Сооружение позволяло бочкам и тюкам перемещаться с палуб и из трюмов прямо на причал порта, минуя потные спины грузчиков. Этому сооружению было больше ста лет, но прекращать работу оно не собиралось.

Жаккетта недолго выдержала в укрытии и решила посмотреть, где сейчас госпожа. Осторожно высунувшись, она увидела, что Жанна с супругом в сопровождении торговца шествуют к кораблю.

Рядом с герцогом, строго одетым в скромный упленд темного бархата, купец казался королем. Поверх роскошного зеленого бархатного кафтана он набросил длинное, до пят, алое парчовое одеяние без рукавов и застежек. Поверх золотых узоров одеяние дополнительно было расшито толстым золотым шнуром. На фоне всего этого кричащего великолепия особенно бросался в глаза дорогущий белоснежный нагрудник из тончайшей ткани.

Ведя сиятельную пару к сходням, купец обстоятельно перечислял товары, которые он привез:

– Высокородная донна, вам очень повезло! Мы везем товар с Фессаллоникской ярмарки. Фессалло-никинийцы устраивают ее в честь покровителя своего города святого Димитрия, и слов нет, чтобы описать все великолепие тамошних товаров. Специально для дам я закупил на ярмарке отрезы великолепного атласа, бумазеи, бархата, сирийских тканей! Есть также шелк золотистого цвета, тончайшие вуали. Для украшения платьев не забыл я прикупить и мишуры, и золотой пряжи! Особо рекомендую сукно. Помимо обычного, мантуанского и падуанского, я привез штуку прекраснейшего «бастарда скарлатини». Есть большая партия отличного гаэтского мыла – такого вы во Франции не найдете! Ступайте осторожно, сеньор, здесь коварная качка. Прошу вас в мою каюту! Пока принесут образцы товаров, я имею честь предложить вам бокал кипрского вина и восточные сладости!

– Надо же, он их как нарочно как раз на тот корабль повел! – с досадой сказала Жаккетта. – Придется ждать, пока госпожа с герцогом уйдут! А посмотри-ка, Абдулла, какой красивый этот корабль!

Корабль действительно был красив.

В отличие от остальных судов в порту, он имел три высокие мачты вместо обычных одной или двух. А нос и корма его поражали высокими расписными надстройками в несколько этажей.

Для сухопутной Жаккетты, знать не знавшей всяких морских тонкостей, любое судно было просто кораблем, но Абдулла был осведомлен больше, поэтому он объяснил:

– Это каракка. Добрый корабль!

– Смешной какой-то! – хмыкнула Жаккетта. – Для чего-то домики спереди и сзади… А почему каракка? Все остальные здесь тоже эти твои каракки?

Абдулла, как черепаха из панциря, высунул голову из-за сарая и оглядел порт.

– Нет. Каракка один. Я видеть когг, хольк. Каракка больше нет. Его мало. Это новый корабль. Совсем новый. У каракка другой обшивка. Видишь, его сосед, куда бочка грузить, – доска на доска борт. Как чешуя у рыба. А у каракка борт гладенький!

– Ну да, скажешь тоже! Гладенький! – возмутилась Жаккетта. – Вон какие-то доски, как ребра, только повдоль идут!

– Да, это есть ребро для корабль! – подтвердил Абдулла. – Чтобы крепкий был. У хольк два якорь. У каракка три. С каждый бок и один на нос.

– Это который к той палке прикреплен? – Жаккетте понравилось разбираться в конструкции каракки, и она воодушевлено махала руками. – А почему сетки какие-то с мачт до бортов натянуты?

– Палка на нос – это бушприт, – терпеливо объяснял Абдулла, – Другой корабль на него парус весит, блинд называется. Каракка якорь. А сетки звать ванты. По ним моряк наверх бегать. Ваш христианский моряк еще звать такой ванты «Лестница святой Жак».

– Лестница святого Жака? Ишь ты! – поразилась Жаккетта. – Значит, святой Жак и за морями присматривает. Надо же, какой у купца кораблик славный! А удобно-то как! Ни лошадей тебе, ни овса им! Плыви куда хочешь, торгуй где хочешь!

– Это не торговый судно. – внезапно сказал Абдулла! – Военный. Смотри: вверх у его борт завалиться внутрь. Зачем? Так тяжелый пушка и арбалет стоит у середина палуба. Если большой волна, корабль качать, качать, но не тонуть! Купец такой корабль не иметь!

– Как же не иметь, когда именно купец на корабле приплыл?! – возмутилась Жаккетта. – Слышал же сам, что он госпоже Жанне заливал: «Атласы, мишура, мыло заморское!» С кем ему тут воевать?

– Я не знать! – пожал плечами Абдулла. – Но это – корабль для хороший война! Что говорит твоя Дева Мариам? У этот купец такой же скользкий рожа?

– Ничего не говорит! Надо подойти поближе, когда госпожа Жанна уйдет, тогда скажет! – Жаккетта надула губы, обидевшись неверием Абдуллы в возможности Девы Марии.

Она немного подождала и еще раз глянула в сторону каракки.

В это время над бортом мелькнули темнокожие курчавые головы, оживленно между собой переговаривающиеся.

– Гляди-ка! – удивленно, воскликнула Жаккетта, мигом позабыв про обиду. – Там по кораблю парни шастают, ну выпитые ты, Абдулла!

Нубиец не очень доверчиво подошел к ней и поглядел туда, куда нацелился указательный палец девушки. Раньше Жаккетта не верила, что люди могут неузнаваемо меняться буквально на глазах. Особенно те, которых вроде бы знаешь неплохо. Но, увидев, как вечно сонный и вялый Абдулла вдруг ожил и бурей кинулся к кораблю, она остолбенела и безоговорочно уверовала в эту истину.

Нубиец мчался, как носорог, словно боясь, что каракка исчезнет в любую минуту, и на ходу громко кричал на непонятном языке. Курчавые головы на палубе дружно повернулись в сторону бегущего. Встречающиеся на пути нубийца люди старались свер-нуть в сторону, от греха подальше.

Абдулла взлетел по сходням на палубу и очутился в любопытствующем кольце темнокожих моряков.

Жаккетга услышала, как один из них на том же языке спросил о чем-то задыхающегося от стремительного рывка нубийца.

Абдулла посаженным голосом что-то просипел в ответ, и моряки дружелюбно загомонили. Всей толпой, поддерживая кто под локти, кто под спину, они повели его куда-то вниз.

Жаккетта осталась одна на берегу. Как испуганная мышка заметалась она туда-сюда. То, тревожась за Абдуллу и костюм Ришара, подбегала к кораблю, то, вспомнив, что в любой момент на палубу может выйти госпожа, отшатывалась обратно к убежищу за башней.

Наконец она устала носиться по причалу и присела на камушек около стены, не сводя глаз с корабля.

Сидеть ей пришлось долго.

Жаккетта успела несколько раз осмотреть каракку от ватерлинии до верхушек мачт и в обратном порядке, а Абдулла всё не появлялся. Госпожа с герцогом тоже.

Зато на самой верхней площадке кормовой надстройки, появился еще один моряк и, облокотившись о балюстраду ограждения, как со смотровой площадки донжона, принялся лениво оглядывать снующую по пристаням разношерстную толпу.

Чтобы скрасить затянувшееся ожидание, Жаккетта принялась разглядывать и этого человека. Первое, что сразу бросалось в глаза, – золотисто-рыжая шевелюра, которая так и поблескивала в лучах солнца каждым волоском. Моряк был одет безо всякого шика, в потертую кожаную куртку, затянутую широким, поясом, отделанным металлическими бляхами. По-видимому, он больше заботился об удобстве, и надежности одежды, чем о ее красоте. В придачу к волосам необычным был и загар незнакомца: в отличие от обычных медно-красных или шоколадных тонов, он был теплого золотисто – коричневого оттенка. Понравились Жаккетте и прямой, с легким намеком на горбинку нос, и глубоко посаженые глаза, и твердая линия скул, и очень четко обрисованный рот.

«Красивый! – вздохнула она про себя. – Солнечный весь. Небось в каждом порту красотки гроздьями на шею вешаются!»

Рассматривать рыжего моряка, понравилось Жаккетте больше, нежели его корабль, но появились госпожа Жанна с герцогом и стали спускаться на причал. За ними спешил нагруженный мальчишка. По всему было видно, что кошелек герцога полегчал, зато сундук Жанны стал куда тяжелее, чем прежде.

Жаккетта еще немного подождала и решительно двинулась к кораблю, намереваясь потребовать у команды отчета, куда они дели бедного Абдуллу. «Уж я им покажу!» – твердила она на ходу.

Каракку от разрушения грозной Жаккеттой спас сам Абдулла, Он появился на палубе в тот момент, когда Жаккетта уже занесла ногу на сходни.

Теперь бывшего узника кузнеца, предназначавшегося для закаливания меча, было не узнать. И дело было совсем не в том, что нубиец щеголял новой одеждой – белоснежной долгополой хламидой и тюрбаном, – сразу сделавшей его важным и солидным. Нет. Главное – изменилось выражение лица Абдуллы: с него исчезли апатия и грустная безнадежность. Изменилась и его походка. Из устало-заплетающейся она превратилась в уверенную и упругую. Он наконец-то попал в свой мир. И в этом мире был явно не последним человеком.

Жаккетта даже заробела, увидев его преображение, и решила первой не заговаривать.

– Твоя Дева Мариам – великий женщина!

Абдулла выдержал многозначительную паузу, позволяя Жаккетте налюбоваться его новым обликом, а потом расплылся в широченной улыбке.

– На этот каракка плыть мой друг! Большой друг и много друзья! Я прямо не верить, это все позади! Ты меня спасти, как и обещать!

– Я-то что, это все Дева Мария! – заскромничала Жаккетта, недоверчиво щупая полу его одеяния. – Ишь ты, какая шерсть хорошая! А точно довезут, куда надо? Надежные люди?

– Очень надежный. Возьми одежда. – Абдулла сунул Жаккетте узелок с вещами Ришара. – Я теперь у друг, возьми тот шпилька, что ты мне дал!

– Вот еще! – не согласилась Жаккетта. – Тебе до дома плыть и плыть. С ней надежней, мало ли что в пути…

Абдулла не стал настаивать и с хитрым видом выудил из складок хламиды небольшой мешочек.

– Тогда возьми это. Маленький подарок для ты. Финик сушеный. Вкусно!

– Спасибо! – растрогалась Жаккетта. – Пойду я, наверное, уже хватились… Ты уж с корабля не сходи… Лучше поберегись лишний разок!.. Прощай, Абдулла! Счастливого тебе пути!

Жаккетта медленно шла в шумной портовой толчее, жуя на ходу липкие финики. На душе у нее было легко, но пусто. Она настолько привыкла к присутствию Абдуллы, к тому, что его надо прятать и заботиться о нем, что теперь ей было очень одиноко и как-то неуютно.

«Не обидел бы его по пути кто! – думала Жаккетта, выходя к рынку на припортовой площади. – Надо Деве Марии помолиться, чтобы приглядывала за ним, все-таки Божья душа… На ихнего Аллаха надежды мало, одно слово – нехристь!»

Финики были вкусные, тянучие и медово сладкие. Съев почти весь мешочек, Жаккетта почувствовала, что пустота в душе улетучилась, уступив место приятной тяжести в животе. Теперь весь мир вокруг казался добрым и радостным, люди приветливыми, святая Анна – самой надежной защитницей от напастей и бед. Хотелось не то петь, не то танцевать.

Внезапно Жаккетта как ужаленная подскочила на месте и усомнилась в доброте мира. Кто-то сильно и больно ущипнул ее за попу, грубо вернув с небесных высей на грешную землю.

Развернувшись, она чуть не уткнулась носом в потертую кожаную куртку. Подняв голову, Жаккетта увидела смеющееся лицо того самого солнечного моряка.

Чуть не плача от обиды, она зло крикнула:

– Козел рыжий!

И, подобрав юбки, шмыгнула в узкий проход между лотками торговцев рыбой.

– Ну и синяк у тебя! – покачав головой, сказала Аньес, осматривая багровый урон чести, нанесенный Жаккетте. – Давай примочку приложим!

– Давай! – хмуро согласилась Жаккетта. Через минуту она лежала на кровати с мятной примочкой на левой ягодице и рассказывала Аньес эпизод на рынке, опуская все остальное.

– И чего тебя на рынок занесло? – удивилась Аньес. – Ты вообще сегодня какая-то не такая! Весь день пропадала где-то… Благо что госпожи Жанны не было. Знаешь, какие красивые ткани ей господин герцог купил! Глаз не оторвать!

– Я за травами, а на рынке снадобья искала. Вон почти все миндальное масло извели, да и розовое тоже на донышке. Скоро госпожу мазать нечем будет! И герцог требует, чтобы я ему отвар сделала.

– Какой? – Аньее расправила юбку Жаккетты и присела рядом. – Завтра стирку устрою. Поможешь?

«Фу-у… пронесло!» – расслабилась Жаккетта (узелок с одеждой уже вернулся в корзинку).

– Конечно, помогу, а отвар от лысины, – объяснила она. – Ну то есть чтобы плешь обратно заросла или хотя бы не увеличивалась…

– А у него плешь есть? – страшно заинтересовалась Аньес. – Нипочем не скажешь!

– Есть маленькая. Когда зачесана, то не видно. Мессир Марчелло говорил, что в таком случае лучшее средство – настойка на жгучем перце, а он дорогущий… Сегодня денег не хватило…

Жаккетта положила голову на руки и постепенно начала уплывать в сон.

– А ты никак ревела? – приглядевшись, спросила Аньес. – Вон дорожки от слез остались. А что, красивый тот моряк был?

– Красивый, сволочь! – вздохнув, уже сонно сказал Жаккетта. – Это-то и обиднее всего… Конечно, ревела. Словно за сердце ущипнул, паразит рыжий, до сих пор щемит…

 

Глава II

Как раз в это время, когда Жанна пожинала плоды охоты на супруга, а Жаккетта устраивала судьбу беглого евнуха, Бретонское герцогство медленно, но неотвратимо вступало не в самый светлый период своего существования. Можно сказать, один из самых темных.

Неожиданно скончалась Маргарита де Фуа, жена Франсуа II Бретонского. Анна и Изабелла, дочери герцога, осиротели. Старшей, Анне, не было еще и десяти лет…

Двор погрузился в траур.

Не радовали и успехи армии коалиционеров. Успехов попросту не было. О продвижении к Парижу больше никто и не заикался. Анна Французская начала воевать всерьез.

Не обошла беда стороной и Аквитанский отель.

Неизвестно, что было тому причиной: то ли молодая жена подорвала силы герцога, то ли просто судьба такая, но на одной из охот герцог де Барруа простудился и, вернувшись домой, в три дня сгорел от лихорадки на руках у Жанны.

Жанна стала вдовой. Траурное платье надолго заняло главное место в ее гардеробе.

Не успел Бретонский двор опомниться от этих утрат, как скончалась Антуанетта де Меньле, всего лишь на несколько месяцев пережив Маргариту де Фуа.

Франсуа Бретонский потерял и жену, и любимую женщину…

Тучи над Бретанью сгущались.

Почти год после смерти герцога Жанна провела в каком-то сером унынии. Она сама удивлялась своему состоянию: ведь старость герцога была главным из его достоинств, когда Жанна избрала его своим будущим супругом. Рано или поздно, но такой конец был неизбежен.

Но оказалось, и знание это пришло, как всегда, слишком поздно, что впервые в сознательной жизни, после сурового монастыря и родного дома, где она была попросту обузой, Жанна попала в теплые руки человека, который ее по-настоящему любил и заботился о ней.

Теперь ей казалось, что она во второй раз потеряла отца…

Вдовье положение Жанны было сложным.

Кроме нее, у герцога было достаточное количество законных наследников, не считая многочисленных бастардов, а поскольку брак был коротким и ребенком не увенчался, то, кроме небольшого денежного вспомоществования, рассчитывать на что-то еще просто наивно и опасно. Примерно так объяснил ей положение дел вестник из герцогства.

Ноющее сердце Жанны подсказывало, что это еще не все беды.

Но даже горести и неприятности, если они длятся долго, становятся привычными и в их русле человек опять начинает находить маленькие радости, выводящие его в светлую полосу жизни.

Жанна нашла свою первую любовь…

Небольшой прием был устроен в честь прибытия посла Венецианской республики во Франции Дзаккарии Контарини.

Двор давно отказался от помпезных развлечений. И из-за траура по жене и любовнице герцога Франсуа, и из-за того, что «безумная война», как ее уже окрестили в кулуарах, поглощала все больше средств. Поэтому развлечения двора приобрели оттенок камерности. Недостаток денег возмещался всплеском культуры. Разговоры вертелись в основном вокруг литературы и музыки. (Что весьма, правда, не устраивало многих придворных, вынужденных ломать мозги, читая заумные произведения и заучивая нужные цитаты.) Зато посещающие Бретань гости поражались изысканной атмосфере двора.

Жанна чуть запоздала, потому что новое платье, которое привезли буквально за час до начала приема, оказалось чуть длинноватым и пришлось его срочно укорачивать. Впрочем, она задержалась бы и подольше, если бы не боязнь пропустить что-нибудь интересное.

Жанна вошла в зал с задумчивым и чуть печальным выражением лица, которое появилось у нее после смерти герцога. И очень ей шло. Жанна конечно же прекрасно об этом знала и менять его на более веселое в ближайшее время не собиралась.

Буквально с порога к ней попытался подольститься хлыщеватый шевалье из числа тех, что сонмом роились вокруг молодой красивой вдовы, вызывая чувство раздражения у остальных дам.

Завывая на весь зал, юноша прочел (как он скромно пояснил) плод исканий нескольких ночей:

И замер, ожидая похвал.

– Спасибо, дорогой Жан, вы мне льстите! – улыбнулась Жанна. – Правда, я всегда думала, что Раймбаут Вакейрасский в своей «Песне о величии и непобедимости любовного чувства» писал: «На Беатрис из Монферрата эта кансона льется Вашей славе вслед». Видимо, вы невнимательно искали…

Под хохот окружающих пойманный за руку плагиатор с пунцовыми ушами скрылся в толпе.

Венецианский посол с поклоном приветствовал Жанну и, целуя кончики ее пальцев, спросил:

– Дорогая госпожа, откуда у столь прелестной дамы такие глубокие познания в поэзии Раймбаута? Я предполагал, что он является нашей средиземноморской знаменитостью, а на севере Франции о нем и не подозревают.

– Раймбаут был другом маркиза Бонифация Монферратского и графа Гюго де Монпеза, моего предка. У нас в замке сохранилось несколько кансон, написанных его рукой! – охотно ответила Жанна.

– О! Ваша земля имеет или имела владения в Латинской Романии? – поинтересовался посол.

– Нет, граф Гюго считал, что негоже поборнику Святой Веры обзаводиться землями, пока Святая Земля и Гроб Господень в руках неверных. Увы, он погиб рядом с Бонифацием Монферратским, как нам известно, так и не увидев осуществления своей мечты.

Жанна решила несколько причесать разухабистую биографию Буйного Гюго и умолчала, во-первых, о том, что все свои завоеванные земли граф по пьяной лавочке проиграл, и, во-вторых, умер он за день до той смертельной для Бонифация битвы с болгарами в 1207 году. Умер, когда немного возмущенный крестьянин, чью жену Гюго посетил в овине, подпер двери и поджег строение, искренне сожалея, что так рано становится вдовцом.

Вот так мило беседуя, они подошли к группе, слушающей трагическую балладу о Розе, рассказываемую одной из дам. Запомнить ее в стихах она не успела, поэтому излагала, как могла, прозой:

– Роза была прекраснейшей из трех сестер и стала возлюбленной дамой одного могучего короля, императора Востока и Запада, Злая королева, узнав об их любви, решила в отсутствие супруга погубить его даму сердца. Первый раз она пригласила Розу во дворец и, скрывая клокочущую в душе злобу, обращалась с ней как с родной сестрой. Весь день королева была приветлива, делила с гостьей трапезы, гуляла по саду. И только при расставании она не ответила на слова прощания прекрасной Розы. Обидевшись, та неосторожно воскликнула: «И об этой беззубой, мужиковатой, сиплого-лосой королеве рассказывают, что она прекрасна!»

Жанна незаметно рассматривала венецианских гостей, сравнивая их с придворными.

Почти все итальянцы, кроме самых пожилых, были одеты в короткие просторные бархатные куртки с широкими рукавами и большими отложными воротниками. Никаких вычурностей типа длинных носов обуви или зубчатых краев одежды, которыми еще щеголяли местные франты, в их одежде не было. В легких переглядах итальянцев читалась некоторая насмешка над отставанием местных фасонов от итальянских.

Жанна порадовалась, что на ней платье вполне флорентийского стиля (с пресловутым квадратным вырезом лифа, попортившим много крови местным портным). Успокоившись на свой счет, она чуть склонила голову к левому плечу, чтобы усилить эффект задумчивости, и опять сосредоточилась на пискляво-высоком, на кого-то обиженном голосе рассказчицы.

– … И теперь королева совсем не церемонилась, оттаскала ее за волосы и приказала готовиться к смерти. Король почувствовал, что с его возлюбленной беда, и в мгновение ока прискакал из дальних стран. Но прекрасная Роза была уже обезглавлена. Он прогнал злую королеву из дворца, а тело своей дамы сердца похоронил с царскими почестями. Вот такая печальная история, дамы и господа… – плаксиво закончила она.

– А какова мораль сей баллады? – спросил посол. – Дама скисла окончательно. Несмотря на то, что мораль следовало запомнить в первую очередь, она в ухоженной головке почему-то совсем не задержалась.

– Пусть долго живут те, кто услышит эту песню, и пусть все, кто услышал, уронят две слезы. И пусть все, кто услышал, будут счастливы, а тот, кто женат, пусть простится с любовью! – неожиданно раздался мужской голос.

Жанна взглянула на незаметно подошедшего к их компании молодого человека и впервые в жизни почувствовала, как бешено застучало сердце и тепло охватило ее расслабленной истомой.

– История, которая положена в основу этой прелестной баллады, произошла у нас на острове. Если позволите, дамы и господа, я вам ее расскажу! – продолжил незнакомец.

Несогласных слушать продолжение не оказалось.

– Это было во время правления короля Пьетро Первого. Он страстно полюбил и добился взаимности Жанны д'Алеман, вдовы сира Жана де Мовтолифа, сеньора Хулу. Однажды король отправился, как и мы, во Францию, а дама Жанна ждала ребенка. Королева Элеонора Арагонская была напугана тем, что у короля может появиться наследник не от нее, а от другой женщины, и решила действовать. Не желая отягощать свою душу грехом убийства, она пригласила Жанну во дворец и, когда та прибыла, приказала ее пытать, чтобы вызвать преждевременные роды. Но эти гнусные меры ни к чему не привели. Тогда королева приставила к Жанне двух служанок, которые, как только она разрешилась от бремени, доставили ребенка во дворец. Больше о нем никто не слышал… Жанну же королева Элеонора велела бросить в подземелье замка Кирении, без пищи и постели, где бедная узница жестоко страдала, медленно умирая от голода и холода.

Король узнал о случившемся и срочно отправил супруге письмо. Он написал, что узнал про все ее злодейства, и посоветовал спешить сделать все худшее, что она может, ибо скоро он вернется домой и тогда воздаст ей по заслугам. Элеонора Арагонская, получив такое предупреждение, испугалась и освободила Жанну из подземелья, но заставила ее уйти в монастырь святой Клары. Когда король Пьетро вернулся, он бросился в монастырь и забрал оттуда свою даму сердца, вознаградив ее за страдания крупной суммой денег.

Преданный королю домоуправитель Джованни Висконти изобличил королеву Элеонору, помимо прочих ее злодеяний, еще и в супружеской неверности. Желая быть справедливым и не по гневу, а по делам покарать Элеонору Арагонскую, король собрал высокий суд баронов. Но трусливые бароны, зная, что королева из знатного каталонского рода и что ее родственники мстительны и беспощадны, испугались нашествия испанцев и предпочли осудить на смерть невинного до – моуправителя. Честный Джованни Висконти за преданность королю был уморен голодом в тюрьме Буф-фавенто, а король Пьетро проникся неистребимой, ненавистью к своим подлым вассалам и принялся всячески их преследовать, почему и сложил вскоре голову.

Увы, в жизни зло не удалось покарать, как оно того заслуживало… Вот не менее печальная история, господа и дамы! – закончил незнакомец.

– Позвольте вам представить Марина Фальера! – отрекомендовал посол столь эффектно подавшего себя молодого человека. – Он сын Марко Фальера, крупного кипрского землевладельца, принадлежащего к лучшим венецианским фамилиям. А его дед, Марин Фальер, гордость и слава Кипра, его лучший поэт! Он скончался двенадцать лет назад.

– О! Так вот почему вы так образованны и сведущи в литературе! – пискляво возмутилась дама без морали, всем своим видом давая понять, что при таком дедушке, она бы еще и не то рассказала.

Во время повествования Жанна, оцепенев, смотрела на красивое бледное лицо Фальера с черной гривой тщательно ухоженных кудрей и темными пламенными глазами. Эти страстные очи резко контрастировали с холодной бледностью кожи, делая его вдвойне привлекательным.

«Боже, как он прекрасен!» – колоколом звенело в голове Жанны, и она заворожено впитывала его голос, жесты, улыбку…

Но восклицание плаксивой особы вывело ее из блаженного состояния и Жанна с печальным видом, но решительно двинулась к киприоту.

– Вы познакомите нас, дорогой господин Фальер, с произведениями вашего деда? – произнесла она и вопросительно подняла на него прекрасные, подернутые дымкой грусти глаза, весь вечер до того задумчиво опущенные.

– О, донна миа! – внезапно воскликнул восхищенный Фальер. – Да вы вживую сошедшая с полотна «Мадонна с гранатами», которую я видел в мастерской Сандро Боттичелли!

– А кто этот Боттичелли? – недовольно скривила губки плаксивая дама. – Никогда о таком не слышала… Это у вас, на Кипре?

– Нет, сеньора! – Неприкрытая жалость к отсталости дамы прозвучала в словах Фальера. – Сандро Боттичелли – искуснейший художник Флоренции и мой хороший приятель. Он расписывал виллы герцогов Лоренцо и Джулиано, для лучших домов Флоренции написал прелестные тондо, а в доме мессира Джованни Веспуччи, что живет на виа деи Серви, он выполнил картины в ореховых рамках в виде бордюра и шпалер.

– Обнаженных женщин он ловко рисует! – усмехнувшись, подтвердил посол. – И вы уж простите меня, старика, но личиками они немного напоминают прелестную даму Жанну, будто и вправду с нее писаны. Хотя болтают, что натурщицей была любимица герцога Джулиано. Но кто поймет этих художников – их души бродят по всему свету в поисках прекрасного! – Он галантно склонился над ручкой Жанны.

Я видел две его картинки в Кастелло, на вилле герцога Козимо, на которых он под видом новомодных языческих богинь изобразил нежных прелестниц Флоренции. Чудное зрелище!

– А это тондо, где Мадонна окружена ангелами, Сандро пишет для Палаццо Веккьо. Говорят, оно будет украшать зал для аудиенций… – объяснил Фальер и добавил, обращаясь к Жанне: – Но, Боже, какое поразительное сходство с вами, госпожа Жанна! Скажите, вы давно покинули Флоренцию?

– Я никогда не была в Итальянских землях, хотя, конечно, и горю желанием их увидеть. – несколько удивилась Жанна. – А почему вы так решили?

– Но у вас платье точно такого фасона, какой недавно стали носить модницы Флоренции. В других местах он еще не так распространен. – растерялся Фальер.

Глаза Жанны полыхнули. Теперь три козыря в игре завязывания знакомств были у нее на руках: шикарное модное платье, интригующая внешность и, наконец, козырной туз – родовая гордость, Буйный Гюго, который, возможно, при жизни и причинял окружающим массу неудобств, но зато после смерти стал просто незаменим в примерах, упоминаниях и ссылках на славное прошлое семейства де Монпеза.

Ни секунды не колеблясь, Жанна решила бить тузом и, нагло проигнорировав попытки других дам завязать с чернокудрым красавцем беседу, с легкой скорбью на лице вытянула его на пространство побезлюдней, говоря:

– Ах, дорогой господин Фальер, после смерти моего горячо любимого супруга я привыкла к одиночеству. И время от времени мне необходимо покидать общество. Проводите меня, пожалуйста, до портретной галереи – там душевные силы быстро восстанавливаются от созерцания полотен. А знаете, мой предок, граф Гюго, во время четвертого крестового похода посещал ваш остров и был от него в полном восторге! А ваша семья когда на нем поселилась? Расскажите мне, пожалуйста, о Кипре! Почему его называют Сладкой Землей? И зовите меня, пожалуйста, просто Жанной…

Последняя фраза, которую удалось услышать любопытствующим из диалога покидающей зал пары, была:

– Тогда, дорогая Жанна, называйте и меня просто Марином! Наш остров потому и зовется Сладкой Землей, что он так же бесподобно прекрасен, как и вы…

Жанна отсутствовала всю ночь. Видимо, в галерее оказалось больше портретов, чем она предполагала.

Наутро, уже дома, в Аквитанском отеле, когда Жаккетта разбирала ее растрепавшуюся прическу, она, счастливо улыбаясь в зеркало, поймала взглядом фигуру Жаккетты и в который раз критически ее осмотрела. Понимая, что здесь она бессильна что-либо изменить, Жанна опять прицепилась к имени камеристки:

– Ну почему у всех девушек имена как имена, и только от твоего за лье коровником несет! Жак-простак, да и только! Ну ладно, не расстраивайся… Ты теперь будешь на итальянский манер Жаккеттиной. Это куда благозвучней! Поняла?!

– Я же Якобина… – Жаккетта совсем не обрадовалась очередному облагораживанию своего имени. – Сами говорили…

– Была Якобина, теперь Жаккеттина! Что тебе не нравится? Ты камеристка не у кого-нибудь, а у вдовы герцога, сама соображать должна! Приготовь мне постель, спать хочется жутко…

Жаккетте оставалось только надеяться, что госпожа сама же первая забудет о второй реформе ее имени.

 

Глава III

Между тем в большом мире «странная война» продолжалась.

Королевские войска, направляемые хладнокровной Анной де Боже, упорно и неуклонно теснили разношерстную армию коалиционеров. Поражение следовало за поражением, и довольно скоро заговорщиков оттеснили к Нанту.

Герцогский двор безвылазно засел в Ренне, фактически, находясь на осадном положении. В городе опять появились отряды наемников, теперь, правда, больше похожие на банды разбойников. Они требовали от герцога денег, денег, денег…

Брюссельские и ломбардские купцы, державшие свой филиалы в Ренне, все неохотнее ссужали под громадные залоги скромные суммы, которых все равно ни на что не хватало.

Семь женихов Анны Бретонской больше заботились о том, чтобы ни один из них не обошел остальных в сватовской гонке, в которой призом победителю была суверенная Бретань, и гораздо охотнее ставили друг другу палки в колеса, чем сражались против общего противника.

В Аквитанском отеле только Большой Пьер сознавал, какие тяжелые времена могут скоро наступить, и, не жалея сил, превращал дом в подобие крепости.

– Уж вы мне поверьте, госпожа Жанна, – доказывал он, – что бы там ни случилось, а запас дому не помешает! По всему видать, война эта – дело дохлое! Господа женихи одеяло на себя тянут, а пользы шиш! Я с вашим батюшкой не в одной баталии побывал и, сколько живу, вижу, что где война, там и голод, и холод, и прочие напасти! Так что я еще зерна подкуплю?

Жанна только кивала согласно головой: надежней Большого Пьера во всей Франции не было.

Но отлучаться из отеля он продолжал почти каждый вечер.

– Что-то мне не нравятся исчезновения Большого Пьера! – решительно заявила Аньес Жаккетте. – И ты мне тоже не нравишься, подруга называется!

– Ты чего? – удивилась Жаккетта, слизывая капающее сладкое масло.

Они шли с рынка и уплетали горячие вафли.

Пришлось до хрипоты сбивать цену на яйца у громогласной торговки, но зато и на вафли осталось, и на, яркую ленточку в сундучок с приданым Аньес.

Молчаливый Ришар нес корзину с покупками и ревниво оберегал Аньес от посторонних мужских взглядов, с угрозой посматривая на проходящих молодцов.

– А того! – Аньес, в подражание благородной даме, вытащила носовой платочек (за ветхостью подаренный ей Жанной) и аккуратно вытерла губки. – Будто я не знаю, что перед тем как мы в Нант ездили, когда ты вечером за сережками бегала, на обратном пути вы с Большим Пьером колдунью Мефрэ до дому провожали. Чём она вас заколдовала?

– А, это… – Жаккетта дожевала последний кусочек и без церемоний вытерлась подолом фартука. – Все времени не было, да и болтать о таком не хотелось. Зачем лишний раз былье ворошить?

– О чем? – Аньес не устроил уклончивый ответ, и она решила выпытать у Жаккетты все до конца. – Рассказывай по порядку, все равно не отстану!

– Да ну тебя! – Жаккетте очень не хотелось вспоминать тот вечер, но она знала, что Аньес не отвяжется. – Я с этой ведьмой в лавке столкнулась, она тоже чего-то там покупала. А на обратном пути нас один оборванец чуть на нож не посадил, пришлось его кнутом проучить, а потом деру дать от его дружков…

– А почему не взяла с собой никого?! – Ришар от возмущения даже остановился. – Как стрекотать с утра до вечера – вы умные, а как до дела дойдет, хуже детей малых! Надо же додуматься, одна вечером в такую даль поперлась!

– И правда. Мы думали, ты сразу с Большим Пьером ушла! – поддержала друга Аньес.

– Да не было его! – с досадой объяснила Жаккетта. – Один Шарло без дела слонялся. Вот я и пошла одна. Чего разорались, я еще не все рассказала. Кинулись мы убегать, и эта Мефрэ, как лошадь, меня до «Жирной Хавроньи» доволокла. А там Большой Пьер как раз сидел. Он нас до дому и довел. Не могла же я ему сказать, что она ведьма, ведь эти изверга по пятам шли…

– Ну и прирезали бы чертовку, тебе-то что? – удивился Ришар. – Ведьму пожалела, ну и дела!

– Не пожалела… Не знаю… – отбивалась Жаккетта, искренне возмущенная таким глупым предположением.

Не зная, что сказать в свое оправдание, она надулась и замолчала, но секунду спустя сообразила, как можно выкрутиться, и, радостно воскликнула:

– Если бы я сказала Большому Пьеру, что она ведьма, то пришлось бы объяснять, откуда я ее знаю!

Аньес испугалась, что Жаккетта проболтается об истории с любовным зельем, и незаметно, но ощутимо ущипнула ее. На это Жаккетта и рассчитывала.

– Ну, все и так понятно! – строго заявила Аньес, уходя от опасной темы. – Ты лучше скажи, Большой Пьер до ведьмы дотрагивался?

– Да. Она в темноте перед самым своим домом споткнулась, чуть нос о камень не расшибла. Он ей подняться помог, – вспомнила Жаккетта.

– Ну вот, все ясно, я же говорила! – торжествуя от собственной проницательности, изрекла приговор Большому Пьеру Аньес. – Она его заколдовала! Чего ей спотыкаться – колдуньи в темноте, как кошки, видят! Теперь он под ее властью, что хочет, то и воротит!

– Ой, мама! – не на шутку испугалась Жаккетта. – Она же и меня за руку сколько держала!

– Не бойся! Вы же тогда убегали, ей не до того было. А чуть очухалась, опять злодействовать принялась! – успокоила ее Аньес. – Филлиппа говорит, по этой ведьме один парень так сильно сох, аж почернел весь от любви! Наверняка приворожила.

– И что?! – сразу представила драму Жаккетта. – Петухом в ее курятнике стал или повесился от любви?!

– Да нет, дом ее поджег, чуть всю улицу не спалил. И к кокийарам ушел!

Глаза Аньес блестели, щеки разгорелись. Теперь даже суровые взгляды Ришара не удерживали встречающихся на их пути мужчин от восхищения такой красивой девицей.

Нахмурившийся Ришар переложил для надежности корзину в левую руку.

– Но не в этом парне дело! Просто совсем не по-христиански бросить Большого Пьера в лапах Сатаны! – продолжала Аньес. – Надо ему обязательно помочь и вырвать из ведьминых чар.

Жаккетта поежилась. Трех встреч с колдуньей ей хватило за глаза.

– А вдруг она нас тоже заколдует? – на всякий случай спросила она.

– Да нет, мы с тобой всякие оберегающие штуки возьмем, к нам так просто не подступишься! Самого Пьера насчет этого пытать бесполезно, он и не знает, не чувствует, что околдован. Ты же видела: к вечеру становится беспокойным, если уйти не может – ходит чернее тучи. Значит, чары с темнотой действовать начинают. Сегодня все приготовим, а завтра…

– А как же мы его расколдуем?

У Жаккетты холодок полз по спине, но раз подруга так загорелась бороться против ведьминого злодейства, признаваться в собственном страхе было стыдно. Оставалось уповать на то, что Аньес и вправду знает, как убербчься от колдуньи и спасти Большого Пьера от Лиходейки.

Ришар же их спора не слышал: от ревности он весь был как натянутая тетива. Долго ждать выстрела и не пришлось.

Они подошли к мясной лавке. Сам мясник стоял на мостовой и гордо оглядывал свисающие с крюков свеженарубленные куски свинины, говядины, баранины и тушки самой разнообразной битой птицы. Стоял он не просто так, а по делу, давая какие-то ценные указания своему помощнику.

Увидев идущую троицу, мясник подтолкнул своего собеседника и, ухмыльнувшись, сказал:

– Смотри-ка, какая милашка в середке шагает! Спорим, мясцо у нее поважнее, чем у молочного поросеночка?! Не то что моя дражайшая засохшая подметка! И вторая ничего, аппетитные окорочка!

Закончить гастрономические сравнения ему помешал кулак Ришара. Молча накинувшись на мясника, Ришар принялся молотить его с такой лютой яростью, что со стороны казалось, будто мясник сам превратился в окорок, истекающий от страха жиром.

На вопль помощника выскочили дюжие подмастерья и кинулись скопом спасать хозяина.

Жаккетта, вручив Аньес корзинку, которую ей сунул на ходу Ришар, воодушевлено кинулась на помощь приятелю и принялась колотить парней по спинам метелкой, подхваченной у входа в лавку.

В разгар битвы подоспела и «засохшая подметка».

Встав на пороге руки в боки, она внесла большое разнообразие в потасовку, на все лады обзывая своего супруга и повелителя и подбадривая Ришара.

– Так его, молодец, так! Проучи его, борова жирного! Небось опять на чужих баб зарился, а законную жену стороной обходит, морда толстомясая! Ну что это за мужик, прости, Господи, люди добрые, коли у него с женой любиться то грех, то пост, то еще какая лихоманка! Врежь ему, милок, так, чтобы он и думать забыл на сторону бегать, кобель клочкастый! Убавь ему, козлу вонючему, пыла, только спасибо скажу! Люди добрые, посмотрите на этого прохиндея: как за соседками таскаться – он жеребец здоровый, а как супругу уважить – сразу мерин сивый!

Распалившись от своих воплей, супруга мясника перешла от слов к делу и кинулась помогать Жаккетте, дубася сковородой всех кого ни попадя!

Наконец, в основном благодаря ее усилиям, враждующие стороны разбежались кто куда.

Жаккетта и Аньес увели с поля боя клокочущего гневом Ришара и, немного отойдя от лавки, принялись врачевать его раны. Аньес своим платочком вытирала ему лицо, и Ришар млел под ее ласковыми руками. Было видно, что теперь ему от жизни ничего не надо.

Жаккетта выбрала среди синяков самый заметный и приложила оставшийся медяк.

– Сковородка бы лучше помогла! – вздохнула она.

– Нет уж, отходили меня сковородкой, хватит! – отказался Ришар. – А что вы там про Большого Пьера чирикали?

– Большого Пьера спасать надо от ведьминых чар. Завтра и пойдем. Аньес – главнокомандующий! – пояснила Жаккетта.

– Да, дела, – пробурчал Ришар и, поморщившись, ощупал сбитую скулу. – Тогда соблаговолите, непобедимые воины, принять меня в ваши ряды скромным младшим оруженосцем!

– Принимаем! – величественно кивнула Аньес.

Вечером следующего дня только человек с сильнейшим насморком, проходя по соседней с Аквитанским отелем улице, не обнаружил бы засаду на Большого Пьера: такая сшибающая с ног волна чесночного аромата исходила от заросших кустами развалин.

Борцы с ведьмой притаились в очень удобном месте: как раз напротив жилища колдуньи, у ограды заброшенного дома.

Аньес шепотом пояснила, что этот дом того самого парня, который из-за навороженной любви чуть не сжег пол – улицы.

После смерти его родителей селиться здесь, можно сказать, перед самым носом ведьмы, никто из родственников не захотел, покупателей тем более не было, вот дом и стоял пустой, ветшая и разрушаясь год от года.

Заросли лопухов, бурьяна и крапивы и разросшиеся кусты позволили Аньес, Ришару и Жаккетте расположиться очень удобно, коротая ожидание в тихой беседе.

Чесноком от них благоухало недаром. Аньес применила все известные ей средства против колдовства.

Первейшим и наинадежнейшим был как раз чеснок, так как его ни один дьявол и на дух не переносил. Чесноком с хлебом наелись от души, так, что во рту горело. Кроме того, целые головки висели у каждого на поясе, отгоняя всякую нечисть своим видом, и чесноком же были натерты подошвы башмаков.

Вторым важнейшим средством был, естественно, святой крест. Помимо обычного нательного, Аньес велела повесить всем еще по кресту на спину, чтобы и грудь, и спина были надежно защищены.

Жаккетта ежеминутно поправляла врезающийся в шею шнурок, основательно перекрывавший ей дыхание. Грубый массивный крест, который удалось раздобыть у посудомойки Марго, оказался страшно тяжелым. А поменять кресты местами Жаккетта боялась. Кроме этого Ришар утром углем крестообразно исчеркал подкладки их плащей по подолу.

Третьим, тоже достаточно надежным средством были браслеты и ожерелья из гальки, набранной в ближайшем ручье: против окатанных водой камней ни одна ведьма устоять не могла.

Жаккетта с Аньес долго ломали голову, как, не просверливая дыр, сделать из гальки подобия бус, и в результате так обмотали веревками, что за переплетениями узлов и камней не видно было. Для страховки место засады Аньес окружила веревочным кольцом. Веревка конечно же тоже была натерта чесноком!

Вот так, грозно вооруженные против всей преисподней, они сидели в веревочном круге и ждали появления Большого Пьера.

– Хорошо еще, что ты его весной надумала спасать, а не зимой! – поежился Ришар, продрогший на еще по-зимнему холодном вечернем воздухе. – Отогревай теперь в наказание! – прижал он к себе Аньес. – Иди к нам, – по-дружески пригласил Ришар и Жаккетту. – Костер все равно жечь нельзя. Окоченеешь сидя.

– Нет уж! – наотрез отказалась Жаккетта. – Я не вы, ледышки, мне так жарко даже – от страха!

Несмотря на покровительство святой Анны, Жаккетта не собиралась искушать судьбу и доставлять ненужные проблемы Ришару, лишая его верного счастья с Аньес.

Луна поднялась высоко и светила вовсю. В ее мертвенном свете дом колдуньи Мефрэ казался еще более нежилым, чем заброшенная хижина, возле которой притаилась засада.

– Только он у дома ведьмы появится, – объясняла план операции Аньес, – мы его, взявшись за руки, окружим кольцом и начнем читать «Аве Мария», только сначала надо семь раз сказать «амен». Тогда чары с него спадут… И ни в коем случае нельзя рук разжимать, чтобы зло не прорвалось. После этого отведем его на церковную паперть, там он помолится, а утром к мессе. Вот тогда ему бояться нечего!

– А почему мы сейчас за руки не беремся? – на всякий случай спросила Жаккетта.

– Сейчас нас веревочный круг ограждает! – успокоила ее страхи Аньес. – Мы вообще для нечистой силы не видны.

За разговором они и не заметили, когда на улице появилась крепко сбитая, высокая фигура.

– Ой, вот он! – первой опомнилась Аньес. – Шляпу-то как низко на лоб надвинул, идет, наверное, ничего не видя. Как во сне!

От ее неожиданного возгласа Ришар испуганно дернулся и свалился с камня, на котором сидел, держа Аньес на коленях. Упав на спину в колючий куст не то боярышника, не то еще чего, ощутимо придавленный сверху подругой, он сдавленно зашипел, борясь с желанием заорать во все горло.

Пока Жаккетта поднимала Аньес, а потом они вдвоем выпутывали бедолагу из колючек, Большой Пьер успел войти в калитку.

– Хорошо еще, что нас не заметил! – облегченно прошептала Жаккетта. – Ты чего дергаешься как полоумный?

– Орите больше! – огрызнулся Ришар, выдирая шипы из штанов. – «Вот он, вот он!» От неожиданности всякий свалится! Черт! Мне крест так в спину вдавился, что теперь неделю синяк не сойдет!

– Совсем с ума сошел?! – накинулась на него Аньес. – Кто же в таком месте черта поминает?! Накличешь на нашу голову!

Но сердце у нее было доброе, и она сменила гнев на милость.

– Подождем, может, скоро выйдет!

И опять пристроилась под крылышком Ришара.

Большой Пьер действительно задержался у колдуньи совсем недолго.

Не успела Жаккетта хорошенько замерзнуть, а дверь в колдуньином доме опять открылась.

– Сейчас выйдет, бежим! – подала сигнал Аньес, и они дружно кинулись к калитке.

Как только высокий человек в надвинутой низко шляпе шагнул на улицу, три благоухающие на всю округу фигуры в плащах с поднятыми капюшонами и крестами поверх плащей на груди и спине окружили его и принялись водить хоровод, как вокруг майского дерева. «Амен, амен, амен, амен…» – громко при этом шептали они.

В первую секунду человек ошарашенно застыл, но потом прорычал:

– Это еще что за шуты?! – и потянулся к клинку у пояса.

Аньес испуганно взвизгнула: то был голос не Большого Пьера!

Круг распался, фигуры замерли. Ришар схватил человека за руку, не давая выхватить кинжал, и быстро сбил с него шляпу. Под шляпой оказалась круглая, абсолютно лысая голова со злющими глазами и крючковатым носом. Совершив сей героический поступок, конюх тоже замер, не зная, что же делать дальше и как объяснить незнакомцу, что они ошиблись.

В этот трагический момент на крыше колдуньиного дома дико взвыли коты, повинуясь древнему весеннему инстинкту, пробуждающемуся у них в этом месяце. Вопль котов и развязал запутанную ситуацию.

Отряд борцов с чарами кинулся врассыпную, оставив недоумевающему клиенту Мефрэ (он пришел за средством для ращения волос) только запах чеснока и ожерелье из мелких камешков, развязавшееся и свалившееся с шеи Ришара.

Под покровом темноты три жалкие тени осторожно пробрались по неосвещенному двору Аквитанского отеля и шмыгнули в комнату камеристок. Там они принялись грустно складывать в углу испачканные плащи, каменные ожерелья и чесночные пояса.

Жаккетта с наслаждением стянула чуть не придушивший ее во время бега крест и рухнула на кровать.

– Весь подол в угле. – мрачно подытожила она приключение. – Хорошо, платье старое. Пойду воды принесу, чтобы сполоснуться, да молока – чеснок перебить. Веревку жалко, там ведь осталась. Надо завтра забрать.

Она вышла.

Заробевший в девичьей комнате Ришар осторожно присел на старенькое, но очень приличное кресло (выделенное как – то раздобрившейся Жанной) и растерянно чесал в затылке. Аньес же застыла у стола, невидящими глазами глядя на кучу сложенных на столешнице крестов.

Жаккетта вернулась с ведром воды и кувшином молока. На звук открывающейся двери Аньес обернулась. Обвела комнату расширенными глазами и с холодной убежденной тоской сообщила:

– Все ясно! Эта тварь заколдовала Большого Пьера куда сильней, чем мы думали! И он приходит к ней в зверином обличье. Он оборотень!

Кувшин выпал из рук ужаснувшейся Жаккетты.

Новый план спасения Большого Пьера и превращения его из заблудшего оборотня в доброго католика был таким.

– Как только Большой Пьер выйдет со двора, мы пойдем за ним. Когда он превратится в зверя, надо плеснуть на него святой водой и стукнуть по спине крестом – тогда он из оборотня опять превратится в человека!

Своими знаниями по части борьбы с нечистой силой Аньес могла поспорить с коллегией инквизиторов.

Вечером пошел не сильный, но затяжной дождь. В такую погоду уютнее всего сидеть у очага, закутавшись во что – нибудь теплое и пушистое, смотреть на пляшущие язычки огня, слушать монотонное шуршание капель за стеной и шум внезапных порывов ветра, радуясь, что все это там, а ты здесь.

Не обращая никакого внимания на погоду, принаряженный Большой Пьер накинул плащ, надвинул поплотней шляпу с перышком и исчез за воротами.

Следивший за ним весь день Ришар кликнул девушек, и летучий отряд борцов с колдовством кинулся в дождь на охоту за оборотнем.

Большой Пьер не спеша шел по безлюдной улочке, изредка поеживаясь от брошенных в лицо порывом ветра капель, и, если верить его виду со спины, пока ни в кого превращаться не собирался. Он и не подозревал, что за ним на расстоянии нескольких туазов крадутся его лучшие друзья.

Ришар шагал первым, сжимая в руке крест, готовый в любой момент огреть им солдата, и сквозь стиснутые зубы бормотал:

– Уж я его так приложу, что никакая ведьма обратно не превратит!

За ним семенила Аньес, неся склянку со святой водой и амулет против оборотней (и такой имелся в ее обширной коллекции).

Замыкала шествие Жаккетта. Она очень радовалась, что под плащом у нее теплое платье и два вязанных платка, один на плечах, другой на бедрах, а на ногах шерстяные носки. «Только бы он обращался в кошку или птицу! – в такт шагам думала она. – Только бы не в волка или змею! Только бы в кошку или птицу, а лучше в мышку, на худой конец в крысу!»

– Оборотни превращаются в зверей на кладбище или пустыре. Интересно, где он будет? – спокойно сказала Аньес. Она оставалась самой невозмутимой. Не то надеялась на амулет, не то на силу Ришара.

– Слава Богу, кладбища в той стороне нет! – радостно выдохнула Жаккетта. – А вот пустырь скоро будет. Даже не пустырь, а плешь такая, как раз на задах «Жирной Хавроньи».

– Неужто туда двинет? – Ришар не отрывал взгляда от Большого Пьера. – Точно, свернул. Давайте-ка поднажмем! Под ноги, смотрите, лужи кругом!

Вслед за Большим Пьером они свернули в узенький проулочек, выводящий на зады харчевни.

Жаккетта неправильно назвала плешью небольшое пустое пространство, на которое выходили задние пристройки «Жирной Хавроньи» и соседних с ней домов. На самом деле это было маленькое болотце. Днем здесь обычно паслись и плескались гуси, а сейчас оно раскисло под дождем и превратилось в истекающую грязью лощину.

Единственным выходом отсюда был тот самый проулочек, по которому они пришли (этим путем из «Жирной Хавроньи» частенько уходили посетители, не желающие мозолить глаза прохожим у главного входа).

Когда охотники, обходя лужи, добрались до пустыря, Большой Пьер бесследно исчез.

– Уже превратился! Наверняка в кого-нибудь маленького, а то мы бы увидели. Давайте искать! – скомандовала Аньес. – Жаккетта, стой на выходе!

Жаккетта послушно застыла между лужами, а Аньес и Ришар, взяв по жердине, с двух сторон принялись обходить болотце. Они шли вдоль построек, проверяя палками все щели и уголки.

Дождь продолжал сочиться из низких туч. Где-то рядом шумной, бурлящей жизнью жила «Жирная Хавронья». Но отголоски гомона ее посетителей доносились на пустырь словно с другого края земли. Светлосерая мгла превратилась в серую, а потом и в темно-серую. Все кругом было мокрым и холодным, въедливая сырость настойчиво заползала под плащ, пытаясь выгнать тепло.

Помимо Аньес, Жаккетты и Ришара, единственной живой точкой в этом закутке было светящееся теплым красновато – оранжевым светом свечи окошко второго этажа строения напротив проулка. Жаккетта поглядывала на окошко и думала, что за ним, в теплой комнате, сухо и уютно.

Пока охотники никого не нашли – все живое сидело по укрытиям, норкам и конуркам и вылезать под дождь не желало. Еще пара туазов – и Аньес с Ришаром встретились бы как раз под светящимся окном. Уже не веря в успех сегодняшней охоты, Аньес лениво тыкала палкой в углубления под стеной свинарника. Вдруг после очередного тычка из устланной соломой ямки выскочил крупный угольно-черный кот.

– Вот он!!! – взвизгнула Аньес, отпрыгивая назад.

Котяра кинулся прочь, в сторону Ришара. Тот приготовился его схватить, но хитрый кот проскочил между ногами конюха, даже растерявшегося от такой прыти.

– Держи его! – Аньес по лужам кинулась за оборотнем, размахивая палкой.

Беглец оказался странным котом: вместо того чтобы спокойно уйти от преследователей по заборам и крышам, он помчался к проулку, где скучала Жаккетта. Недолго думая кот решил повторить тот же прием, что и с Ришаром, и с размаху влетел Жаккетте в юбку.

Пока подоспели друзья, кот уже ухитрился сильно располосовать Жаккетте руку, но она, не обращая внимания на дерущую боль, туго запеленала его в свой подол, оставив на свободе только шипящую черную голову.

– Ага, попался, оборотень! – воскликнул подбежавший Ришар. – Подставляй-ка спину под крест!

– Дай лучше мне! – Израненная Жаккетта гневно смотрела на кота. – Друг называется, когти, как бритвы! У-у, рожа усатая! Врежу вот крестом по морде, сразу опомнишься! – Не орите! – Сосредоточенная Аньес приступила к таинству.

Она накинула на шею кота свой амулет против оборотней. По ее знаку Ришар осторожно выпутал пленника из Жаккеттиной юбки и крепко ухватил за лапы, не давая коту шелохнуться. Что-то шепча себе под нос, Аньес начала поливать кота святой водой от носа до кончика мечущегося хвоста. Коту было наплевать, дождь его мочит или что другое, – он продолжал шипеть. Когда святая вода закончилась, в действие вступила Жаккетта и с размаху огрела несчастного оборотня крестом. Кот дурно взвыл, но в человека не превратился. Подождав чуток, Жаккетта приложила его крестом еще раз. С тем же результатом.

– Не-е, кот натуральный! – разочарованно вздохнула она.

– Да, пожалуй… – нехотя согласилась Аньес и сняла с вопящего зверя амулет. – Отпусти его, Ришар…

Выпущенный на свободу, насквозь мокрый кот пулей ускакал в проулок.

– Не мог же Большой Пьер испариться? – недоуменно произнес Ришар. – Здесь и спрятаться-то негде…

– Пойдемте домой… – устало сказала Аньес.

– Сейчас, гляну напоследок вон в то окно, и пойдем!

Ришар двинулся к светящемуся окошку. Девушки неохотно пошли за ним. Как раз под окном к стене дома прилепилась небольшая пристройка, что-то вроде дровяного сарайчика. Ришар легко забрался на нее и подкрался к окошку.

– Идите сюда! – позвал он девушек.

Путаясь в плащах и юбках, они забрались на крышу пристройки и тоже уставились в окно.

В небольшой, но симпатичной каморке Большой Пьер и миловидная женщина любили друг друга. И им было хорошо. Обычно суровое лицо солдата было по-детски радостным и безмятежным.

Личико Аньес стало красным, просто малиновым. Упорно не глядя по сторонам, она стала слезать с крыши. Жаккетта за компанию тоже немного покраснела и спустилась вслед за подругой, хотя ей очень понравилось увиденное и она была не прочь чуть подзадержаться и понаблюдать.

Когда Ришар присоединился к ним, по нему было видно, что он окончательно утратил и без того небольшую веру в умственные способности женского пола. Оглядев пристыжено уставившихся на свои заляпанные грязью подолы охотниц за оборотнями, он презрительно процедил:

– Одно слово, бабы!

И первым пошел с пустыря. Аньес и Жаккетта молча потянулись за ним.

Уже на подходе к Аквитанскому отелю Ришар еще раз оглянулся на сопящих ему в спину понурых девиц и саркастически обронил:

– Она хозяйка «Жирной Хавроньи».

– Так вот почему тогда у него в кувшине вино такое вкусное было! – неизвестно чему радуясь, воскликнула Жаккетта.

 

Глава IV

Небесное счастье Жанны с Мариной Фальером длилось недолго.

В начале июля 1488 года он получил послание от родителей с приказом закончить заграничный вояж и явиться к родным пенатам.

Как почтительный и послушный сын, он тут же собрал пожитки и галантно распрощался с Жанной, горячо ее уверяя, что, во-первых, скоро вернется, во-вторых, в разлуке с возлюбленной сердце его высохнет от тоски, в-третьих, его заветная мечта – сделать Жанну королевой Кипра и всего Востока. После чего отбыл на свой солнечный остров.

Был конец июля.

– Наваждение какое-то! Муж скончался, любовник сбежал! – мрачно охарактеризовала свое положение Жанна, пытаясь вернуть себе бодрое расположение духа. – Значит, настало время заняться общественной жизнью и политикой. Жаккеттина, ты теперь опять Жаккетта! Вели подать экипаж, мы едем в замок слушать последние новости о поражениях наших войск. Не может же быть, чтобы только мне одной было плохо!

Мрачная шутка оказалась правдой.

Герцогский двор гудел, как растревоженный улей. Новостей было с избытком, и все, как на подбор, одна хуже другой.

Как сообщил прибывший с театра военных действий гонец, двадцать восьмого июля в Сент-Обен-дю-Кормье войска противоборствующих сторон схлестнулись в решающем бою. Королевская армия уничтожила войска коалиции, как раскаленный утюг – насекомых. Де ла Тремуй увенчал и без того блистательную победу пленением Луи Орлеанского. На первое время принца упекли в темницу замка Лузиньян, дальнейшую его судьбу будет решать регентша. Сейчас королевские войска идут маршем на Сен-Мало. Король находится в замке Верже, что в Анжу, и с воодушевлением наблюдает за успехами своей армии, готовый в любую минуту двинуть на помощь де ла Тремую расквартированный в Верже резерв.

Да… Новости были, что называется, убийственные.

Бледное личико герцогини Анны стало непроницаемой маской, лишь глаза с тревогой и состраданием следили за отцом, подавленным лавиной плохих известий.

– Луи взял в плен Луи! – состроумничал на ухо Жанне маркиз де Портелу. – Теперь принцу остается уповать только на фею Мелузину, раз уж она все равно взяла привычку облетать свой замок крылатой змеей, может, прихватит и его да унесет в безопасное место. Лично я сегодня уезжаю домой. Может, и вы, прекрасная Жанна, посетите скромное жилище отшельника? Охота в моих лесах бесподобна!

– В каких лесах? – не удержалась от ехидной шпильки Жанна. – Дубовые вы вырубили, а в ваших сосновых борах пока даже зайцу трудно укрыться. Нет, дорогой маркиз, я предпочитаю остаться тут, рядом с госпожой Анной!

– Ваш порыв благороден, но я не рискую находиться рядом с человеком, который расплачивается со своими солдатами кожаными деньгами… Да и дома дел невпроворот! – И, откланявшись, маркиз отправился искать в спутницы более сговорчивую даму.

Через несколько, дней пал и Сен-Мало. Бретань оказалась разрезанной пополам, как головка сыра. Не имея больше ни армии, ни крепостей, ни денег, герцог Франсуа отправил парламентеров с белым флагом к королю в Верже. Там их заставили до дна выпить горькую чашу унижения.

На заискивающие слова послов:

– Герцог был бы рад, если бы эта война закончилась…

Король холодно ответил:

– Возможно. Но не забудьте ему напомнить, что я был не рад, что она началась!

Парламентеры молча проглотили пилюлю и отправились обратно докладывать герцогу о согласии Карла VIII начать мирные переговоры.

Судили и рядили недолго. Уже девятнадцатого августа французский король и бретонский герцог подписали договор. По этому договору герцог Франсуа был обязан изгнать со своей территории иностранных принцев и их войска и не выдавать замуж своих дочерей без согласия короля Франции.

Как и предсказывал Большой Пьер, герцог, ввязавшись в чужую авантюру, в результате потерял больше всех. Было от чего прийти в отчаяние. Видимо, поражение в войне стадо последней соломинкой, сломавшей спину верблюду.

Вернувшись с переговоров, подавленный Франсуа II Бретонский слег пластом и седьмого сентября скончался. В одиннадцать лет Анна Бретонская стала герцогиней суверенной Бретани. И круглой сиротой. Вступление во владение герцогством никакой радости ей не принесло. Какая уж тут радость – женихам никакой договор был не указ, они и не собирались покидать гостеприимную бретонскую землю. Наоборот, галантный натиск на сердце юной герцогини удвоился.

Некоторое время Анна Бретонская просто убегала от настойчивых ухажеров, переезжая из замка в замок. Из этой когорты только Луи Орлеанский был ей небезразличен, но его уже перевели под надежные своды каземата в Бурже.

Трясясь по ухабистым дорогам в экипажах, многие придворные дамы хныкали, но Жанне нравилась такая кочевая жизнь. Благодаря титаническим усилиям Аньес и Жаккетты, она всегда выглядела прекрасно и несколько бравировала своей неприхотливостью перед остальными.

Двор метался по стране, а иностранные принцы вольготно расположились в бретонских крепостях как в собственных замках. Каждый был сам себе господином и чихать хотел на обязательства покойного герцога по договору в Верже.

Война опять возобновилась. Королевские войска осадили Нант, который оборонял один из претендентов на руку герцогини, Ален д'Альбрэ. Своих войск у Анны Бретонской не осталось.

Нужно было определяться в женихах и просить помощи у кого-то одного. У кого?

С тех пор как пал Сент-Обен-дю-Кормье, Жаккетта ходила сама не своя, чувствуя себя впрямую виноватой за беды Бретани. Наконец она, замученная укорами совести, собралась с духом и пошла в церковь святой Анны.

– Знаешь что, пресвятая Анна! – так начала она свою молитву. – Лучше тебя мне заступницы не найти. За тобой я как за каменной стеной. Да. Только сдается мне, трудно тебе сейчас приходится: и за Бретанью приглядывать надо, и моими бедами заниматься – это ведь никаких сил це хватит! Я так думаю. Больно уж много напастей на герцогиню Анну навалилось, взрослому впору взвыть. Ни отца теперь, ни матери… А что дядя рядом, да что дядя… Не отец ведь, так душа болеть, как у родного, не будет! Давай уж ты ей помогай получше, не надо обо мне заботиться. Невелика птица, не пропаду. Святую Бриджитту Шведскую попрошу – она женщина серьезная, ученая. Опять же недавно в святых. Вроде и ста лет не прошло. Дел, наверное, поменьше, чем у тебя.

Не зная, что дальше сказать, Жаккетта замолкла и, шумно вздыхая, немного постояла в раздумье, что бы еще умного добавить. Не найдя нужных слов, она в полном расстройстве махнула рукой и пошла обратно в Аквитанский отель.

 

Глава V

– Дорогая моя девочка! Знала бы ты, какое это огромное счастье наконец-то увидеть родное лицо!

Еще не совсем проснувшаяся, а точнее, совсем не проснувшаяся Жанна с изумлением смотрела на неизвестно откуда свалившуюся баронессу де Шатонуар, по-хозяйски расположившуюся в ее будуаре.

Уже больше полутора лет баронесса отсутствовала (при отъезде пообещав вернуться через несколько месяцев). Но сейчас она сидела с таким видом, словно и не уезжала никуда.

– Ах, как я рада вновь посетить милый Ренн, но здесь столько всего поменялось, просто ужас, а ты теперь настоящая придворная дама, просто не узнать, хотя, должна заметить, несмотря на перемены дороги в Бретани все те же, просто кошмар, пока я не приму ванну и не смою с себя корку грязи, я буду чувствовать себя просто отвратительно! – строчила мадам Беатриса без остановок, налегая на слово «просто». – Просто чудо, что ты еще в Ренне, я слышала, двор, ну просто как цыганский табор, разъезжает по всей стране, ручного медведя только не хватает!

Щебет баронессы прервала Аньес, доложившая, что ванна готова.

Мадам Беатриса отправилась смывать дорожную грязь, а Жанна постаралась побыстрее проснуться.

За завтраком пошел более связный разговор.

Правда, баронесса упорно обходила тему своей жизни за время отсутствия, лишь мельком обмолвившись:

– Ах, Жанна, ты представить себе не можешь, какие подлые и нечестные люди родственники моего покойного Анри! Он и при жизни был единственным светлым пятном на их грязном, уродливом фоне… Но я не какая-нибудь провинциальная дурочка и ущемлять свой права никому не позволю! – И тут же принялась настойчиво расспрашивать Жанну про ее жизнь: – Ты, говорят, вышла замуж за герцога Барруа? Поздравляю, прекрасная партия!

– Да, и уже успела овдоветь. К сожалению, это произошло очень быстро. – развела руками Жанна.

– Но как вдова герцога ты, надеюсь, владеешь теперь многими землями и получаешь солидный доход? – Баронесса умудрялась одновременно и есть, и спрашивать.

Жанна вздохнула.

– Увы. Там и без меня наследников пруд пруди. Того, что мне досталось в наследство после смерти Филлиппа, не хватит даже уйти достойно в монастырь, чтобы оплакивать там свое вдовство и прославиться богоугодными делами, как это модно сейчас у некоторых святош. Вот если бы родился ребенок, другое дело.

– Дорогая моя, да они просто воспользовались твоей молодостью и обобрали тебя до нитки!

Баронесса от возмущения швырнула вилочку на стол.

– Уж если бы я была на твоем месте, я заставила бы их считаться с собой и расставила бы все по своим местам, можешь мне поверить! Вот негодяи! Боже, ну разве в мою молодость было возможно такое, чтобы вдову герцога обрекли на нищету! А что до ребеночка… – Баронесса снисходительно улыбнулась. – В сущности, ты еще неразумное дитя. И пока не знаешь, что было бы желание дать супругу наследника, а все остальное приложится! Будь ты по-опытнее, через девять месяцев после кончины герцога его наследник уже сучил бы ножками и пускал пузыри в колыбельке. В том-то, моя дорогая, и преимущество положения жены, что, сколько бы муженек ни таскался по любовницам, законных наследников рожаешь ему только ты! Хотя, возможно, и без его участия! – Довольная собой и своей речью, баронесса захрустела печеньицем.

– Но почему же вы, госпожа Беатриса, не воспользовались этим надежным средством? Ведь, как я понимаю, у вас такие же проблемы, как и у меня?

Видимо, баронесса давно смирилась с положением вещей, поэтому она без тени огорчения объяснила:

– Ах, моя дорогая, я, как последняя дура, честно рожала своим супругам законных детей. Но они не задерживались на этом свете, как и мои мужья. После четвертого ребёнка я, к сожалению, навсегда потеряла способность плодить потомство. Но при здравой голове и без этого можно прекрасно закрепить свое положение. В следующем браке буду умней и неццопущу прежних ошибок. Но Бог с ними, с этими приземленными проблемами! Я рада, что с тобой уже можно разговаривать как со взрослой женщиной. Почему ты одна? В таком цветущем возрасте просто опасно для здоровья не иметь кавалера!

– Мой прекрасный рыцарь со сладкой земли Кипра отбыл к родным берегам, и сердце пока не подобрало ему замены! – рассмеялась Жанна. – Да сейчас как-то и не до этого.

– Да. Столько утрат!.. – в тон вздохнула баронесса, ковыряя ложечкой крем. – Страшно подумать, совсем недавно и герцог, и Антуанетта Меньле были живы, и госпожа де Фуа… Как резко все изменилось… А теперь к бедной девочке сватаются все кто ни попадя, а по полям Бретани маршируют убийцы, хоть и непрямые, ее отца.

Баронесса промокнула губы и, легко взглянув на Жанну, спросила:

– Герцогиня Анна уже решила, женой какого государя Европы она будет? – Да, она уже написала о своем согласии Максимилиану Австрийскому! – беззаботно открыла политическую тайну Жанна. – Но это пока секрет!

– О чем ты говоришь! – слегка, обиделась баронесса. – Я все прекрасно понимаю. Это хороший выбор. Помимо массы военных и политических достоинств, которыми он обладает, Максимилиан к тому же удивительно красив и застенчив. Интересное сочетание, правда? Став его женой, малютка Анна, дай Бог, в скором времени сделается императрицей Священной Римской империи и мачехой королевы Франции.

Завершая завтрак, Жанна спросила:

– Надеюсь, вы погостите у нас подольше, госпожа Беатриса?

– О нет, я птица перелетная! – засмеялась баронесса. – Если ты меня приютишь, то сегодня я переночую у тебя, а завтра в путь! Ты, я вижу, торопишься? Езжай, не думай, что со мной делать и как развлекать! Я с удовольствием загляну в несколько лавок, а потом буду с наслаждением отдыхать от бесконечной дорожной тряски последних недель. Что поделать, душа рвется путешествовать, а тело стенает и ноет!

Масляно-желтая луна, как ей и положено, заливала ночным светом пустые улицы и погруженные в сон дома Ренна. Серебрила листву и траву, придавая ночному пейзажу какое-то оцепенение.

Группка прекрасно одетых молодых людей, в количестве четырех человек, стояла у спящего темного Аквитанского отеля и о чем-то тихо совещалась.

Эта компания состояла из молодых придворных, имевших знатных родителей и солидный гонор, но пока не успевших приобрести ни громких титулов, ни собственных земель. Довольно унылая в последнее время атмосфера герцогского двора заносчивую молодежь не устраивала, и она веселилась по ночам самостоятельно, в меру своих сил и фантазий.

К Аквитанскому отелю компанию привело несколько необычное пари. Жан, тот самый, что скромно выдал кансону Раймбаута Вакейрасского за свою, решил красиво отомстить надменной Жанне за позор и поспорил с друзьями на приличную сумму, что проникнет к ней в спальню. (Для чего – нетрудно догадаться!)

Надо сказать, замысел этот зрел в голове Жана давно, и он заблаговременно принял кое-какие меры, чтобы беспрепятственно попасть в охраняемый отель. Поэтому, вместо того чтобы карабкаться на стену ограды, рискуя в любой момент получить стрелу из арбалета (как с радостной надеждой ждали друзья, желавшие вволю повеселиться), Жан спокойно и открыто подошел к калитке, которая гостеприимно отворилась рукой щедро подкупленного накануне Шарло, который сегодня стоял в карауле.

Жан уже бывал пару раз в Аквитанском отеле на изредка даваемых Жанной пирах и знал расположение комнат. На цыпочках он крался по лестнице на второй этаж, вздрагивая от каждого шороха.

Шевалье прекрасно помнил неясный и сбивчивый рассказ маркиза де Портелу, как-то проболтавшегося о том, что видел здесь собственными глазами призрак Черной Дамы, страшной, как сама смерть.

Старый дом, казалось, вздыхал во сне. Где-то в темноте шуршало, шелестело, поскрипывало… Жану казалось, что кто – то следует за ним по пятам, но обернуться было невыносимо страшно.

Ах, как пригодился бы в этот момент Абдулла, чье появление навсегда отучило бы шевалье навещать спальни ничего не подозревающих дам, но нубиец был уже далеко… Поэтому Жан беспрепятственно добрался до заветных дверей. Они не были заперты.

На трясущихся ногах ночной обольститель прокрался в покои Жанны и в изнеможении замер, прислонившись к стене. Первое время он не видел и не слышал ничего, полностью занятый биением своего испуганного сердца.

В комнате было темно. Роскошные плотные портьеры не пропускали ни единого лунного лучика. Терпко пахло какими-то восточными благовониями, не то сандалом, не то жасмином. Половину совсем не маленькой комнаты занимала огромная кровать с пышным балдахином. Из-под опущенных занавесок балдахина слышалось легкое посвистывание, и даже, пардон, похрапывание.

Постепенно Жан успокоился и обрел способность снова двигаться и соображать. Давно желанная цель безмятежно храпела в пяти шагах от него. Надо было действовать. Первым делом Жан осторожно запер дверь, благо ключ беспечно торчал в замочной скважине. Затем обеспечил себя доказательством пребывания в столь интимной обстановке: глаза его немного привыкли к темноте и стали кое-что различать, поэтому, где с помощью зрения, где на ощупь, он нашел и нагло похитил из разложенных предметов женского туалета одну подвязку.

Пора было приступать к главной части операции. Сдерживая растущее волнение, Жан полностью разделся и, раздвинув занавески балдахина, медленно забрался на вместительное ложе. Занавески сомкнулись за его голыми пятками.

Кровать была не менее полутора туазов в ширину. Жан медленно пополз на четвереньках к середине кровати, где лежала она. Подобравшись вплотную, он осторожно стянул со спящей дамы одеяло и рухнул на обнаженную добычу, одной рукой зажимая ей рот, а другой обезвреживая руки.

Главной задачей шевалье было занять такое положение, при котором малейшее движение жертвы только усугубило бы близость.

– Не волнуйтесь, прелестная Жанна, это всего лишь я! – произнес он заранее придуманную на досуге фразу. – Прошу вас, постарайтесь расслабиться, чтобы получить такое же удовольствие, какое получу сейчас я от обладания вашим пре… 0й!

Объект нежных чувств Жана очень быстро пришел в себя и сильно укусил зажимающую рот ладонь, одновременно рывком высвобождая руки. Жан понял, что его карьера насильника стремительно завершается.

Но вместо того чтобы сбросить наглеца с себя и вызвать слуг, бывшая жертва неожиданно обхватила хилый торс шевалье крепким объятьем, превращая теперь его самого в добычу.

– Ты еще совсем невоспитанный кавалер, малыш! – промурлыкала баронесса де Шатонуар, которой Жанна, повинуясь долгу гостеприимства, выделила лучшую комнату для отдыха – свою спальню. – Разве можно так набрасываться на даму?! – продолжала она, очень довольная подвернувшимся развлечением. – Если ты будешь себя хорошо вести и покажешь, на что ты способен в поединке с дамой, я тебя, может быть, прощу. Сейчас мы с тобой неплохо повеселимся – Начинай!

Задним умом, который, как известно, крепок, шевалье Жан горько пожалел, что собственной рукой запер дверь. Развеселой компании пришлось очень долго томиться в ожидании у Аквитанското отеля.

Сначала они развлекали себя плоскими шуточками о забавах Жана и Жанны. Затем – грязной руганью на этот же счет. Потом, утомившись, просто тупо ждали.

Ночь прошла впустую – без драк, вина и девиц. Уже почти на рассвете наспех одетый Жан на трясущихся от слабости ногах проковылял через калитку отеля, являя собой живой ключ к разгадке тайны, почему же так недолго жили мужья баронессы.

«Корень лопуха – первейшее средство от выпадения волос!» С этим мудрым изречением мессира Марчелло, как с девизом, Жаккетта отправилась в экспедицию за город.

Надо заметить, что выгодное и почетное ремесло куафера таило в себе и опасные стороны. Жаккетта на собственном опыте поняла, откуда за мессирром Ламори тянулась слава колдуна: собирая травы, нужные для поддержания пышной шевелюры госпожи, она ловила косые взгляды прохожих. Жадаетта не обижалась. И правда, кто же с первого взгляда поймет, честная ли девица на хорошее дело или колдунья для лихих целей траву режет. Но старалась выбираться в места побезлюднее, подальше от недобрых глаз.

Сегодня же ей особенно хотелось прогуляться и подумать над новым происшествием, свалившимся на головы обитателей Аквитанского отеля.

Дело было так. Когда выжатый как лимон шевалье Жан вырвался на волю из цепких объятий темпераментной баронессы, он поспешил покинуть спящий сладким предутренним сном отель. Похищенную повязку мадам Беатрисы он повесил на факел у входа, резонно полагая, что таким сувениром хвалиться перед друзьями не стоит. (У придворных дам герцогини Анны лиловые повязки были не в почете. Так что выдать вещицу баронессы за Жаннину все равно бы не удалось.)

Утром одной из первых, захлопотала по хозяйству кухарка Филлшша. Она-то и обнаружила на вделанном в каменную ограду факеле эту лиловую штучку, чуть колышущуюся от легкого утреннего ветерка. Недолго думая Филлшша решила, что это чудо, ниспосланное Пресвятой Девой, бухнулась на колени и принялась горячо молиться.

В таком виде ее застал конюх Ришар, вставший пораньше, чтобы загодя накормить лошадей баронессы. Просвященный Аньес по части колдовства и проделок нечистой силы, он сделал прямо противоположный вывод и объявил находку кознями дьявола.

Утро разгоралось, разгорались и страсти.

Во двор спустилась Аньес, придирчиво осмотрела ленточку поклялась, что у госпожи Жанны такой сроду не было, и присоединилась к мнению Ришара. Филлиппа стояла на своем. Подошедшие лакей и посудомойка примкнули к ее лагерю.

Услышав шум, вышла на свежий воздух Жаккетта. Ни та ни другая версия ее не устроила, и она заняла пока нейтральную позицию. Решив, что дело серьезное, Аньес кинулась будить госпожу.

Жанна, услышав про происшествие, зевнула, сказала, что всыплет караульным, принимающим шлюх по ночам, повернулась на другой бок и снова уснула.

Мадам Беатриса вообще крепко спала, утомленная ночными забавами, не обращая внимания на переполох во дворе.

Ее камеристка не вытерпела и тоже спустилась посмотреть на чудо. Изучив взглядом подвязку, она испуганно созналась, что подобные есть у ее хозяйки. Но чтобы такая пикантная часть туалета солидной дамы оказалась в столь неподобающем месте в столь неподобающее время?! Быть такого не может!

Правда, у Аньес зародилось подозрение, уж не ведьмует ли мадам Беатриса по ночам… Но, вспомнив позорный провал с оборотнем, она промолчала. Молчал в тряпочку и Шарло, больше всех осведомленный о событиях этой ночи.

Поэтому собрание единогласно решило, что мадам Беатриса здесь ни при чем. Ее камеристка спорить не стала и пошла укладывать вещи. Она обнаружила пропажу одной подвязки, но благоразумно решила, что это не ее дело и лучше помолчать.

В общем гаме Жаккетта никак не могла определиться, чью же сторону принять, поэтому решила соединить два полезных дела и отправилась копать корни, благо госпожа Жанна с утра никуда не собиралась.

За раздумьями работа шла споро, и мешок быстро наполнялся. Набив его доверху, Жаккетта перекусила захваченной с кухни лепешкой, запила ее холодной водичкой из ручья, вышла на дорогу и отправилась в обратный путь.

Она шла, и думала. Если бы в карауле в эту ночь стоял не Шарло, а кто – нибудь другой, Жаккетта бы тоже поверила в чудо или проделку дьявола. Но к Шарло веры у нее не было, и она подозревала, что в этом деле он свою руку обязательно приложил. С другой стороны, Шарло страшной клятвой поклялся, что никаких женщин сегодня ночью не принимал, вот и думай, что же произошло!

Почти у самого Ренна Жаккетту нагнала небольшая процессия. Увидев копья, шиты, флажки, гербы и кресты, Жаккетта уважительно сошла на обочину. Мимо нее чинно проехали медленным шагом копейщики, неся на флажках копий, упертых в стремена, значки епископа Реннского. Его же герб был и на конных носилках, которые перемещали раскормленные нормандские тяжеловозы. Позади катился неуклюжий экипаж куда более скромного вида.

За раздернутыми шторками носилок были видны два монаха, ведущие беседу. Старший, упитанный не хуже своих лошадок, блистал лиловой роскошной сутаной и подбитой мехом мантией того же цвета. Его молодой прыщавый спутник был в обычном черном одеянии. Кланяясь епископскому поезду, Жаккетга, приоткрыв рот, смотрела на переливы лилового цвета епископских одежд. Потеснив все остальное, в голову ворвалась шальная мысль, что загадочная подвязка принадлежит именно этому лиловому патеру. Мысль ворвалась и прочно засела в мозгу. Но как столь деликатная вещь из гардероба епископа могла попасть во двор Аквитанского отеля, Жаккетта не смогла себе объяснить. Просто резко поверила и на том уперлась.

Когда Жаккетта вернулась домой, там по-прежнему царили разброд в умах и шатание по двору без дела.

Ну какая же тут работа, когда непонятно, кто из высших владык христианского мира почтил своим вниманием Аквитанский отель, Мать Божия или враг человеческий? Помимо этого философского вопроса возник и чисто практический: что же делать со злополучной находкой? Лиловая полоска ткани по-прежнему сиротливо висела на факеле. Снять ее оттуда смельчака ни из той, ни из другой партии не находилось. Проветрившаяся на природе Жаккетта предложила здравую идею.

– А давайте ее в собор отнесем? – сказала она Ришару и Филлиппе. – Коли это Пресвятая Дева потеряла, то в церкви ей самое место. А коли черт подсунул – тем более под святую защиту снести надо.

Мысленно же добавила: «Ну уж если епископ посеял, пусть сам решает, что с ней делать!»

– И верно, как это я сама не догадалась! – обрадовалась Филлиппа. – Сейчас бархатную подушку у Аньес спрошу. Ту, что госпожа под ноги кладет. На ней и понесем!

– И крестом сверху придавим, от греха подальше! Все-таки дьявольские козни! – добавил Ришар.

Филлиппа кинулась за подушкой, а Ришар принес из конюшни вилы и ими осторожно стал подцеплять подвязку, бормоча при этом «Аве Мария» в очень вольном переводе с латыни на французский:

– Радуйся Мария благородная… нет, благодатная! Ты, короче, между женами одна такая, и плод живота твоего… то есть Иисус Христос, тоже того, благославлен… Черт, зацепилась, прости, Господи! Что же там дальше?! Мария, Божия Матерь, молись за нас, грешных, и, значит, сейчас и в час, когда мы помрем! Амен!

Ришар подцепил подвязку на вилы, но Филлиппа где-то задержалась. Несчастный конюх застыл изваянием с поднятыми вверх вилами, боясь сделать что-нибудь неверное и этим навсегда погубить свою душу, став рабом Сатаны. Вцепившись в вилы так, что пальцы побелели, он, как заклинание, обреченно бормотал:

– Спаси, Господи, Царица Небесная, раба твоего Ришара, спаси, Господи, Царица Небесная раба твоего Ришара, спаси…

– Ну вылитый Георгий Змееборец! – восхитилась вернувшаяся с чердака Жаккетта и, пожалев друга, самоотверженно предложила: – Давай я подержу.

Ришар с облегчением сунул ей вилы и кинулся на поиски Филлиппы.

Наконец он, кухарка и Аньес появились, чуть не вырывая друг у друга подушку. Жаккетта скинула на нее подвязку, Ришар придавил, как припечатал, тяжелым крестом, и вся прислуга Аквитанского отеля торжественной процессией направилась с подушкой к собору.

Жанна, глядя из окна на то, что вытворяют ее слуги, покрутила пальцем у виска, но мешать не стала.

По пути к процессии присоединялись зеваки, дети и нищие, так что к собору подошла уже солидная толпа.

Только что вернувшийся с прогулки епископ самолично вышел навстречу, чтобы узнать причину крестного хода, и несколько растерянно принял от светящейся благочестием Филлиппы дамскую подвязку.

Когда довольные исходом дела простолюдины удалились, епископ приказал сжечь эту странную находку, а любопытствующим говорить, что подвязка исчезла.

Так и было сделано, но страсти еще долго не утихали. Те, кто верил в чудо, окончательно убедились в своей правоте.

– Пресвятая Дева гуляла с придворными дамами по облачному саду и уронила со своей божественной ножки подвязочку. – рассказывала при каждом удобном случае Филлиппа. – Она и попади к нам в отель. А когда мы ее в собор отнесли, Дева Мария ее обратно на небо забрала!

Сторонники версии козней дьявола остались при своем мнении. Для них исчезновение подвязки из собора было самым убедительным доказательством того, что ленточка побывала в лапах Сатаны.

Жаккетта же убедилась, что епископ прибрал свою вещицу. «Небось обрадовался, что нашлась!» – довольно думала она.

Баронесса уехала.

Через несколько дней пришло известие о сдаче Нанта королевским войскам. Вскоре на всех углах шептались, что перед этим событием Алена д'Альбрэ посетила некая загадочная дама. После ее визита он во всеуслышанье объявил, что раз герцогиня Анна предпочла сделаться супругой Максимилиана Австрийското, то он, Ален д'Альбрэ, покидает Лигу, и дело покойного герцога пусть защищает официальный жених. А ему, Алену д'Альбрэ, с королем делить нечего!

Таким образом, второй по значению город Бретани попал в руки Карла VIII.

На душе у Жанны было мерзко и гадко: по всем описаниям загадочная дама очень походила на мадам де Шатонуар.

«Вот дура! – запоздало злилась на себя Жанна. – Размякла, разболталась как последняя простофиля! Подруга матушки, видите ли! И ведь за руку не схватишь. Ах, милочка! Ах дорогуша! Да я на твоем месте! Да тебя обобрали! Ну о чем ты говоришь, будто я сама не понимаю! Ведьма двурушная!!!»

Падение Нанта серьезно осложнило положение Бретонского герцогства: под контролем короля оказались водные ворота Бретани. Ее окно в широкий мир.

Горечь от предательства Алена д'Альбрэ немного скрасило появление австрийского гонца с важной бумагой.

Дело было в том, что, когда герцогиня Анна отправляла австрийскому императору письмо со своим согласием стать его женой, все заинтересованные и незаинтересованные стороны знали: пока идет война, Анна с Максимилианом встретиться не смогут; Бретань это обстоятельство очень огорчало, Францию радовало.

Но хитроумный Максимилиан Австрийский не собирался откладывать такое важное дело в долгий ящик и решил жениться по доверенности. Эту-то доверенность и привез гонец.

Надо было оформить бракосочетание. Как и положено при любой свадьбе, епископ Реннский торжественно обвенчал Анну Бретонскую с Максимилианом Австрийским, чью роль играл посол с доверенностью наперевес. Но этого было мало. Для того чтобы брак был официально заключен, нужно было соблюсти правило брачной ночи.

Среди молодых фрейлин никто толком не знал, как это делается, а важные сановники и статс-дамы, организовавшие церемонию, не снисходили до каких-либо объяснений.

В покоях герцогини строились разные догадки и предположения на тему, как же далеко может зайти посол, реализуя законные права своего господина.

Юную Анну Бретонскую это тоже тревожило: ведь и ей никто не удосужился объяснить, почему обязательно нужна брачная ночь. Для взрослых, серьезных людей она была лишь символом герцогства, живым олицетворением куска суши. «Так надо для блага Бретани!» – эти слова были клеймом, хлыстом и уздой для маленькой девочки, отказывая ей в праве быть просто ребенком.

По торжественности обстановки и количеству народа это мероприятие мало напоминало ночное свидание молодоженов, скорее уж официальный обеденный прием. В пышно убранной комнате празднично одетую невесту уложили в постель, у изголовья которой почетным караулом выстроились ее приближенные дамы. Остальные свидетели стояли поодаль.

Жанна, стоя в середине шеренги, во все глаза смотрела, что же будет дальше: положит ли посол бумагу на постель или же сам займет место рядом с невестой. Но все оказалось куда интересней, чем она предполагала. Чтобы наглядно продемонстрировать воссоединение молодоженов на брачном ложе, фон Нольхеян обнажил свою правую ногу и на несколько секунд сунул ее под покрывало.

Фрейлины стояли с каменными лицами.

Исполнив таким образом супружеский долг, посол надел чулок, обулся, почтительно попрощался с герцогиней Анной и торжественно (как на параде) вышел.

За ним потянулись и остальные.

Как только спальня герцогини опустела и Анна Бретонская и ее дамы остались одни, раздался дружный женский смех.

Но как бы то ни было, а герцогиня Анна стала теперь замужней женщиной.

 

Глава VI

В обычный для визитов час в Аквитанском отеле появился необычный посетитель.

Когда лакей возвестил: «Господин Болдуин Дюбуа!» – и на пороге возник прыщавый молодец в сутане, Жанна, с недоумением глядя в незнакомое лицо, стала лихорадочно вспоминать, где ее дорожка могла пересечься с монахом.

– Здравствуйте, госпожа Жанна! Я к вам с поклоном и письмом от вашей матушки! – поклонился юноша.

Жанна с облегчением вспомнила, что под пышным именем Болдуин скрывается племянник мессира д'Онэ, с детства пошедший по духовной стезе.

– Здравствуйте, дорогой господин Дюбуа! – сказала она. – Я, признаться, сразу не узнала вас, вы так возмужали! Какими судьбами вы в Ренне?

Юноша польщено улыбнулся и снова принял заученный высокомерно-бесстрастный вид.

– Я теперь в Ренне надолго… – начал он.

– Ни слова больше! – замахала руками Жанна. – Сначала вы разделите со мной трапезу. Я угощу вас прекрасным рыбным паштетом, а потом мы наговоримся вволю. Я так рада видеть земляка!

Отсутствием аппетита Болдуин не страдал. Уничтожив все мало-мальски съедобное на столике, он вздохнул (не то от сытости, не то от разочарования количеством пищи) и принялся речитативом сообщать Жанне новости из дома, одну интереснее другой:

– В наших краях, госпожа Жанна, пока, Слава Господу, все тихо-мирно. Виноград, правда, уродился хуже обычного, ваша матушка здорова, очень помолодела после такого приятного события в ее жизни…

– Какого? – удивилась Жанна, гадая, с каких это пор неурожай винограда стал приятным событием и почему он вызвал такую странную реакцию у мадам Изабеллы.

– Ах, вы же еще не читали письма… Ваша матушка, госпожа Изабелла, сочеталась законным браком с господином дю Пиллоном.

Рот у Жанны непроизвольно открылся.

– Но это не единственная свадьба в наших краях. Месяцем раньше господин де Риберак тоже женился. На вашей подруге, госпоже Рене.

Теперь у Жанны округлились глаза.

– А ваша тетушка, госпожа Аделаида… – продолжал Болдуин.

– Постойте, я сама угадаю! – немножко пришла в себя от таких сногсшибательных новостей Жанна.

Тетя Аделаида, чей жизненный путь был строг, благочестив и прям, никаких фортелей выкинуть была не должна. И Жанна уверенно докончила фразу монаха:

– Ушла в монастырь, как и грозилась.

– Не угадали! Мессир д'Онэ…

– Тоже, как и прочие (что там у нас, свадебная холера напала?!), сочетался с ней законным браком? – встревожилась Жанна.

– Нет! – победно улыбнулся довольный монашек. – Госпожа Аделаида судится с дядей, обвиняя его в нарушении обещания жениться. И настроена весьма решительно. Дядюшка д'Онэ категорически все отрицает!

– Фу-у… А я уж решила, что они живут в грехе! Да уж, отколола тетя Аделаида фортель! – восхитилась Жанна. – А я-то думала, она уже давно в монастыре. Надо же! Оказывается, в ее груди пылает пламень жгучих страстей! Бедный мессир д'Онэ… Он, наверное, сказал что-нибудь безобидное в ее присутствии, а уж тетушка постаралась истолковать это в свою пользу. Не знаю. Как он теперь выкрутится, у тети Аделаиды хватка, как у сен – гувера! Остается уповать на Бога и здравомыслие судей. И от барона де Риберака я такого поступка не ожидала… Рене, конечно, славная девушка, но уж очень тихая и бесцветная… Совсем не в его вкусе! – добавила она, чувствуя почему-то сильнейшую досаду, словно де Риберак обманул ее.

Про замужество мадам Изабеллы Жанна вслух решила ничего не говорить. На языке у нее на этот счет вертелись пока одни нецензурные выражения.

– А вы чем занимаетесь? – спросила она Болдуина. – Ваша учеба уже закончена?

– О да! – приосанился монашек. – Я, госпожа Жанна, вступил в ряды братьев – доминиканцев и являюсь теперь помощником Рейнского инквизитора брата Жиля. После того как я в достаточной степени овладею этим ремеслом, а точнее, искусством – ведь это настоящее искусство, видели бы вы, госпожа Жанна, брата Жиля в деле! – то намереваюсь вернуться домой и там, занимая пост инквизитора, буду ограждать наш край от всякой нечисти во Славу Господню! Без ложной скромности должен вам сказать, я подаю большие надежды, об этом все говорят! А господин епископ даже удостоил меня личной беседы несколько дней назад во время поездки по епархиям. Я как раз ехал из дома к месту служения и нагнал его кортеж. Он был очень ласков со мною, потому что знает нашу великую миссию. Мы – молодые Псы Господни – призваны обновить Святую Инквизицию и стать верной защитой Его Святейшества и всего Христианского мира. Уже почти пять лет прошло с того момента, когда святой отец Иннокентий VIII опубликовал свою буллу «Summis desiderantes».

– «С величайшим рвением»? – немного неуверенно перевела Жанна.

– Да, да, госпожа Жанна, и с величайшим рвением призвал направить карающую десницу Господа против чародеев, колдунов и ведьм. Скажу вам по секрету, дорогая госпожа Жанна, армады ведьм и колдунов с Сатаной во главе буквально захлестывают нас, грозя великими бедами христианскому миру. Но пока на страже мы, Святая Инквизиция, этому не бывать!

Огонь фанатизма загорелся в глазах Болдуина, превращая глуповатого монашка со смешной свежевыбритой тонзурой в беспощадного, не знающего сомнений и жалости палача.

Такое превращение Жанне очень не понравилось, особенно когда она вспомнила о своих визитах к колдунье.

– Уже восемь лет в Испании действует Новая Инквизиция с братом Томасом во главе! – продолжал Болдуин. – Им тяжелей, чем кому-либо: страна полна лживых морисков и марранов! Но ведомый Волей Господней, брат Томас не дает уйти от суда Божьего ни якобы крещеному иудею, ни хитрому, притворяющемуся католиком мусульманину! Но знали бы вы, госпожа Жанна, как трудно выискивать и судить ведьм! Светские судейские крючкотворы имеют десятки томов и комментариев, наставлений и пособий, а бедные инквизиторы зачастую вынуждены слушать только голос Господа в сердце, обороняющий нас от козней дьявола! Но скоро появится книга «Melleus maleficarum», которую в помощь всем нам пишут ученые мужи, мои братья по ордену, Григорий Инстисторис и Иоанн Шпренгер, живущие в Немецких землях. И эта книга будет воистину Великий Труд! «Melleus maleficarum», госпожа Жанна, это «Молот ведьм». Брат Жиль посещал брата Иоанна в Равенсбурге, где знакомился с отрывками из будущей книги. Он говорит, что не читал в своей жизни ничего более полезного! Сам Господь направляет брата Ибанна по святой стезе и открывает его взору то, что недоступно глазам несведущих! За короткое время он арестовал и отправил на костер в своем маленьком Равенсбурге сорок восемь ведьм. Это ли не доказательство его святости?! А недавно… – Разошедшийся Болдуин взмахом рукава смел на пол бокал и, отчаянно покраснев, растерянно замолчал.

Жанна несказанно обрадовалась наступившей тишине. Страстная речь будущего инквизитора ее напугала и утомила.

– Вы идете правильным путем, дорогой Болдуин! – ласково сказала она, думая: «Да когда же ты уберешься, осел прыщавый! Волосы дыбом встают от твоих речей!» – Видит Бог, мы еще увидим вас папой римским! А пока мой дом всегда открыт для вас! Приходите, не стесняйтесь! Ваши речи так интересны и поучительны – ну просто готовые проповеди! Ваш дядя недаром гордится вами!

Выпроводив Болдуина, Жанна села читать письмо мадам Изабеллы, гадая, какие же неприятности принесет в будущем неожиданное матушкино замужество.

Месса подходила к концу.

Жанна сидела на скамье почти у самого клироса, рядом с одной из фрейлин герцогини Анны, Франсуазой де Ларю. Подругами они не были, но поболтать друг с другом любили.

Позади шушукались их служанки, державшие плащи, подушечки для коленопреклонений и прочие мелочи. В церковь Жанна всегда брала Аньес, куда, более соответствовавшую облику служанки знатной дамы, чем неотесанная Жаккетта.

В соборе собрались сливки общества, и Жанна, постреливая по сторонам глазами, прикидывала, с каким кавалером пококетничать по окончании мессы. Ее взгляд скользнул по разноцветью одежд и зацепился за новый роскошный жакет зеленого бархата с алой атласной отделкой и алым же поясом. В жакете находился шевалье Жан.

– Смотрите, Франсуаза, с чего это красавчик Жан так разоделся? Пытается завоевать чье-то неуступчивое сердце? – насмешливо шепнула Жанна соседке.

Та немного недоуменно посмотрела на нее и тоже шепотом спросила:

– Так вы уже расстались?

– Что? – не поняла Жанна.

– Ну-у, дорогая, не делайте удивленное лицо! Шевалье Филипп, приятель шевалье Жана, рассказал мне, что Жан поспорил с друзьями на крупную сумму, что добьется вашей благосклонности. И выиграл пари, проведя ночь у вас. Они же стояли на улице. Я вам завидую: молодая вдова может позволить себе повеселиться, не то что мы, девицы! Видимо, этот костюм и приобретен на выигранные деньги. Но я думала, вы продолжаете встречаться?

У Жанны от ярости и гнева спазмом сжало желудок, вызвав приступ тошноты. Она быстро связала воедино ночь баронессы в своей спальне, подвязку, появившуюся утром у ворот, удовлетворенный вид мадам Беатрисы за завтраком и поняла подоплеку сплетни.

– Я не буду клясться честью, ибо не вижу причин оправдываться, но этот подонок… пардон, господин никогда не был со мной близок, дорогая Франсуаза! Боюсь, свое пари он выиграл, благодаря более покладистой даме! Или вообще соврал! – прошипела она, искоса сверля убийственным взглядом фигуру шевалье.

– Соврать он не мог! – хихикнула в молитвенник Франсуаза. – Филипп говорил, что бедняжка Жан несколько дней замазывал белилами следы поцелуев и залеплял пластырями укусы, Филипп просто поразился вашей страстности… Извините, я теперь понимаю, что не вашей.

Вот теперь ярость по-настоящему заполнила каждую клеточку Жашшяой души и тела! Обстановка и необходимость соблюдать приличия не давали гневу вьшлесауться, и Жанна чувствовала, как просто закипает, горя желанием испивать, исцарапать, исхлестать мерзкого хлыща!

Она с трудом дождалась конца мессы, первой окропила пальцы святой водой и вышла из собора, стремясь быстрее добраться до дома и дать волю чувствам. Растерявшаяся Аньес, то и дело роняя подушку на пол, поспешила за ней.

Сразу уехать Жанне не удалось: на ступеньках к ней подбежал сияющий Болдуин Дюбуа.

– Доброе утро, госпожа Жанна! – радостно поздоровался он. – Я так рад вас видеть!

– Доброе утро… – машинально сказала Жанна, высматривая свой экипаж. – Как ваши дела?

– О! У меня большая новость! – расцвел Болдуин. – Пришла бумага с предписанием задержать баронессу де Шатонуар. Ее родственники, точнее, родственники последнего супруга, обратились в инквизиционный суд с заявлением. Они утверждают, что госпожа баронесса колдовством извела всех своих мужей. К сожалению, она успела уехать.

Жанна даже не слушала монашка, находясь во власти своих чувств.

– О, это интересно! – растянув губы в фальшивой улыбке, сказал она. – Извините, дорогой Болдуин, я очень спешу. Приглашаю вас в следующий четверг отобедать со мной. Приходите, я представлю вас нескольким влиятельным господам. До свидания!

Подоспевшая Аньес накинула ей на плечи плащ, и Жанна чуть не бегом поспешила к экипажу.

Но и дома ярость не улеглась. Жанна мерила шагами спальню, пинала мебель, швыряла в стенку фрукты из вазы – ничего не помогало.

Она представляла, как вонзает свои отполированные ногти в подрумяненные щечки шевалье и резким движением оставляет ему на память кровавые полосы. Пальцы сами собой напрягались, словно лапа пантеры перед ударом.

«Нет, я так свихнусь!» – поняла Жанна и, сделав над собой усилие, крикнула Аньес:

– Скажи, чтобы Громобоя седлали! И неси костюм для верховой езды!

 

«От быстрой скачки полегчает!»

Она долго носилась галопом по улицам Ренна, с мрачной радостью наблюдая, как шарахаются от Громобоя люди и, вереща, улепетывают из-под копыт поросята.

Позади, еле успевая за хозяйкой, скакали Большой Пьер и один из солдат.

Ветер, бивший в разгоряченное лицо, принес успокоение, и Жанна уже медленней поскакала обратно к отелю.

Внезапно впереди мелькнула ненавистная зелено-алая спина. Увидев злодея, Жанна без раздумий направила коня прямо к нему.

– Доброе утро, милый Жан – приветствовала она шевалье, испуганно обернувшегося на приближающийся цокот копыт.

– Доброе утро, прелестная Жанна… – растерянно ответил он, пятясь от надвигающегося громадного жеребца.

Тесня его конем, Жанна, улыбаясь, спросила:

– А как ваше самочувствие? Следы от поцелуев уже сошли?

– К-каких поцелуев?

Громобой почти придавил Жана к стене дома, загнав его в вонючую лужу помоев.

– А тех, что я вам дарила, когда вы выигрывали пари, чтобы обновить свой гардеробчик!

Жан понял, что сейчас будут бить, и не ошибся.

Хлыст Жанны обрушился на его плечи. От боли и страха шевалье стал зеленее своего костюма. Он скорчился у стены, закрыв голову руками, и изредка вскрикивал.

– Простите, госпожа Жанна! – проскулил он. – Это была ошибка!

– За ошибки надо платить! – ласково объяснила ему Жанна. – И за оскорбление дамы тоже. Вы, кажется, еще не рыцарь? Жаль… Ну ничего, не тревожьтесь, я исправлю вашу ошибку!

Бросив униженного шевалье барахтаться на склизких объедках, Жанна вернулась домой и, переодевшись, поехала в замок.

В покоях герцогини Анны она появилась в распрекрасном настроении, и через час весь двор хохотал над приключениями шевалье Жана в объятиях баронессы де Шатонуар.

Только вечером, уже засыпая, Жанна вспомнила встречу с монашком и поняла, что он сказал.

Жаккетта сидела на чердаке среди сушеных трав и грустила. В таком состоянии она в последнее время пребывала довольно часто: не то время свободное появилось, не то еще что. Если говорить честно, то она даже не грустила. А как бы поточнее выразиться, недоумевала. У нее зародилось страшное подозрение: что, если она неправильно молилась святой Бриджитте и та не так поняла обращенную к ней молитву? Ведь Жаккетта просила оградить ее только от нежелательных ухажеров, а похоже, что святая Бриджитта отгоняет скопом всех мужчин.

Думы одна страшней другой витали в голове Жаккетты. Может быть, святая вообще не признает несупружеских отношений? А может, исчезло то самое, Божьим попущением приобретенное свойство Жаккетты, а без него ни один парень на нее и не посмотрит? Или она просто стареет – ведь двадцать лет не за горами?!

«Дома небось все ровесницы детишек нянчат, даже косоглазая сплетница Мари! Аньес со дня на день за своего Ришара замуж выйдет, даже Большой Пьер и то свое счастье нашел. Одна я – одна! Не с противным же Шарло якшаться!» – думала Жаккетта, теребя в руках какой-то корешок и отрешенно наблюдая, как падают с него в подол кусочки кожуры.

– Жаккетта!!! Куда эта корова запропала?! – раздался снизу вопль Жанны. – Жаккетта!!!

«И чего это госпожа разоралась? – вяло удивдалась Жаккетта, спускаясь. – И не лень же ей горло драть. Колокольчика, что ли, нет?»

– Долго, скажи на милость, тебя искать?! Я чуть руку не оторвала, пока колокольчик трясла! – накинулась на нее Жанна. – Приходила горничная от Франсуазы. Скорее беги в лавку Жана Лебре, там появились венецианские сеточки для волос. Сама выберешь, какая мне больше подойдет, и купишь одну! Да, смотри, поторгуйся!

– Так мы же ему еще с прошлого раза не заплатили?

– А-а, какая ерунда! Скажешь, что скоро заплачу! Пошли, причешешь меня скорее, я и так опаздываю!

В лавку так в лавку. Управившись за каких-то полтора часа с прической госпожи, Жаккетта нога за ногу поплелась куда велено.

Она шла по мостовой и прикидывала, как бы поделикатней намекнуть святой Бриджитте, что она, Жаккетта, не против того, чтобы к ней приставали. То есть не то чтобы не против, а точнее, не совсем против. Ну, то есть в каждом случае надо посмотреть, против она или все-таки не против.

Сама запутавшись в многочисленных «против» и «не против», Жаккетта плюнула на раздумья и принялась с любопытством разглядывать людей на улочке.

Этот район, сосредоточение лавок, был одним из самых оживленных, и публика шастала там самая разнообразная: от господ в новеньких бархатных и суконных костюмах до нищих в драных дерюжных рубищах.

Впереди Жаккетты шествовала ярко разодетая и приторно благоухающая на весь квартал девица. Ее платье, выглядывавшее из-под короткого коричневого плаща, обшитого потрепанной малиновой бахромой, было сшито из простой, даже не шерстяной материи.

Но зато отличалась абсолютно диким оранжевым цветом. Неряшливо завитые локоны и накладные косы были украшены лентами цвета подгнившего салата. Девица плыла, как каракка по волнам, покачивая и одновременно виляя бедрами при каждом шаге.

«Ух ты!» – восхитилась своеобразию походки Жаккетта и попыталась несколько шагов пройти так же.

Попытка чуть не закончилась плачевно: с непривычки и от неумения Жаккетта запуталась в собственной юбке, ее ноги сбились с прямого курса и повели куда-то в сторону.

Сбоку, из темного зева скобяной лавки, вынырнул толстенький, прилично одетый господин, в которого Жаккетта чуть не врезалась в конце своего загогулистого виража. – Скучаешь, красотка? – спросил он, подмигивая.

Жаккетта перешла на обычный шаг. Холодно, прямо как госпожа Жанна, осмотрела незнакомца и отрезала:

– Ничуть! По делу иду!

– Вот и славно! – обрадовался толстячок. – Я тоже люблю деловой подход, безо всяких там кривляний и ужимок. Моя плата – восемь денье.

– Чего? – не поняла Жаккетта.

– А что? – удивился в свою очередь господин. – Не экю же с солнцем тебе платить?! Твоя товарка и за половину сейчас согласится! – он махнул в сторону разряженной девицы.

Около той семенил кривоногий молодчик. Выгнутые колесом ножки не облагораживал даже толстый слои пакли, вшитый в алые чулки. После коротких переговоров он по-хозяйски обладил девицу за бедра и повел в какую-то подворотню.

«Так это же шлюха на промысле. – запоздало поняла Жаккетта. – И этот боров меня за такую же принял! Вот козел!»

– А что же вы к ней не подошли, раз дешевле – поинтересовалась она, глядя прямо в лицо собеседнику.

– А ты мне больше по вкусу. Люблю таких сдобненьких! Так и быть, еще две монетки накину, – решил, что дело на мази, толстяк.

– Обращаться с подобными гнусными предложениями к честной девушке из приличного дома подло и недостойно порядочного человека! – в лучших традициях мадам Изабеллы нравоучительно изрекла Жаккетта и, прибавив шагу, оставила позади растерявшегося толстяка.

Теперь ее апатии и грусти как не бывало! Жаккетта лихо мела юбкой пыль, а душа ее пела: «Работает! Не надо со святой Бриджиттой говорить! Никуда это не делось! Клевали парни на меня, и будут клевать!»

 

Глава VII

Главным блюдом небольшого застолья в четверг Жанна решила сделать Болдуина Дюбуа.

«Раз уж все равно придется терпеть его болтовню о великой роли инквизиции и ее слуг, то хоть не одной. Пусть развлекает гостей. Да и нужно узнать, кстати, что там за дела с баронессой де Шатонуар. Это надо же придумать, колдовством извела своих супругов! Видимо, родственники решили раз и навсегда вывести ее из игры. Очень ловкий ход. Интересно, как мадам Беатриса будет выкручиваться? Она дама с опытом, хотя какой опыт поможет против святого розыска?»

Подобные мысли настроения Жанне не прибавили, но и на внешнем облике не отразились. Усилиями Жаккетты окончательный глянец из притираний и белил скрыл даже намеки на то, что в головке Жанны когда-либо появлялись мысли.

Гостей собралось больше, чем предполагалось. Взглянуть на диковинку захотели многие. Тем более что всерьез ученика инквизитора никто не принимал.

Франсуаза привела даже шевалье Филиппа. Тот, впрочем, без малейшего стеснения раскланялся перед Жанной, сравнил ее с амазонкой и вообще проявил полное равнодушие и пренебрежение к судьбе наказанного друга, шевалье Жана.

Болдуин не обманул ничьих ожиданий и, как глухарь на току, самозабвенно рассыпал перед ехидно переглядывающимися слушателями алмазы своего красноречия.

Разговор начала баронесса де Круа, после смерти герцога считавшая Жанну чуть ли не родственницей.

– Дорогой господин Дюбуа, а вы не боитесь иметь дело с колдунами? Ведь они могут заколдовать кого угодно!

– Нет, госпожа баронесса, – снисходительно улыбнулся Болдуин. – Как только чародеи попадают к нам в руки, дьявол отступается от них и они становятся кроткими, как телята. Ну и конечно же мы принимаем меры безопасности.

– Какие? – в меру округлила глаза баронесса.

– Главное, это не позволить арестанту взять что-либо с собой из дома, любая вещь может быть амулетом. И обязательно нужно первым увидеть колдунью, прежде чем она бросит на тебя взгляд, – тогда она не сможет воспользоваться своими чарами.

Порхая серебряной вилочкой над салатом, Франсуаза вскользь заметила:

– А я слышала, господин Дюбуа, что некоторые отцы церкви не верят в колдовство.

– Всякого, кто не верит в колдовство и чародейство, святой отец объявил еретиком! – отрезал Болдуин.

– А почему же, несмотря на усиленную борьбу ваших братьев по ордену с этим злом, оно все больше ширится и процветает? – насмешливо спросил шевалье Филипп, поправляя роскошный пояс.

– А потому, что нет числа козням Сатаны и многие души, горящие греховными желаниями, прельстившись его посулами, встают в ряды нечестивого воинства, и имя им – легион! Как же не радоваться врагу человеческому, если некоторые человеки больше думают о красе одежд, нежели о спасении души?!

Воинственный вид монашка говорил, что он считает свою сутану более ценной в этом мире, чем все придворные наряды собравшихся щеголей. От его страстных слов «некоторые человеки» многие, особенно дамы, заметно смутились.

– Когда пастырь пасет свое кроткое стадо на зеленых лугах, злые волки, затаившись в оврагах, готовы разорвать агнцев на части. Но верные пастушеские псы вступают в бой с серыми хищниками и, самоотверженно охраняя стадо, дают ему возможность мирно пастись на тучных угодьях в достатке и сытости. Так и пастыри духовные хранят свои стада Божьих душ с помощью нас, псов господних, и нет ноши почетней этой! – перешел на язык образов Болдуин.

– Святые слова, святые слова! – лицемерно подхватил шевалье Филипп, – Но скажите мне брат Болдуин, слышали ли вы об аррасском деле? Лет этак тридцать назад оно было. Я упомянул о нем, потому что немного в курсе тех событий.

– Очень мало. – насторожился монах.

– Я вам расскажу. Я знаю об аррасском деле, потому что тогда пострадал мой родственник по материнской линии господин Пайен де Бофор. Ему тогда было семьдесят лет и его в числе прочих знатных и богатых людей города обвинили в колдовстве. Его – человека, который на собственные деньги основал три монастыря и среди нашей довольно легкомысленной родни отличался особым благочестием и глубиной веры!

– Дьявол могущ и умеет совратить даже благочестивые души… – спокойно сказал Болдуин.

– Возможно… Но вслед за де Бофором арестовали почти весь городской магистрат. Жизнь в городе замерла: горожане боялись и носа высунуть. Аррас объезжали стороной как зачумленный! И все эти страсти свалились на город благодаря показаниям одной распутной девки и одного аббата, стукнутого еще в детстве по голове. Чтобы скончаться в своей постели, дядюшке Бофору пришлось отдать все свое состояние. Поубавились денежки и в кошельках остальных. Так может, все их преступление было только в их богатстве? – Шевалье Филипп поигрывал столовым ножичком и, нехорошо усмехаясь, смотрел на монаха.

– Не нам судить деяния Господа и слуг его! И пусть пострадают десять невинных, но не уйдет от кары один виноватый, ибо от рождения страдание – удел наш земной! – пошел пятнами Болдуин, с ненавистью глядя на шевалье.

Тот бросил ножичек на скатерть и небрежно заметил:

– Конечно, конечно, но дядюшка заплатил восемь тысяч ливров штрафа и четыре тысячи ливров персонально герцогу Филиппу Доброму, который внимательно следил за ходом этого процесса. А процесс вышел, кстати, преинтереснейший! Дело вели инквизитор брат Жан и юрист Жак Дюбуа – я это знаю, потому что с детства питаю слабость к запоминанию имен и фамилий. Многие заключенные добровольно признали свою вину, но потом случился небольшой конфуз: когда грешников приговорили к смертной казни, они в один голос кричали, что вышеупомянутые господа обещали им полное прощение в обмен на признание вины. Их, разумеется, сожгли… Господин юрист не приходится вам родственником?

Болдуин Дюбуа резко встал и, с грохотом отодвинув кресло, звенящим голосом сказал:

– Госпожа Жанна, я прощаю этого человека, потому что он не ведает, кто сейчас говорит его устами, но я покидаю ваш дом, ибо в моем лице оскорбляют Святую Инквизицию!

Гости оцепенело замерли.

Жанна, испуганно моргая, хотела что-то сказать, но монашек уже развернулся и с каменным лицом пошел к выходу.

Шевалье Филипп улыбнулся дамам, опять взял ножичек и, спиралью срезая кожуру с груши, заметил в пространство:

– Не всем правда по вкусу.

Болдуин никак на это не отреагировал и исчез за дверью.

После такого скандала разговор как-то не клеился, и гости быстро разъехались.

От переживаний у Жанны разболелась голова. Выпроводив последними Франсуазу и шевалье Филиппа (мысленно желая ему шлепнуться по дороге в грязь с головой), она поднялась к себе в спальню и села в кресло у горящего камина.

Жаккетта осторожно разбирала ее прическу, вынимая шпильки и гребни, а затем принялась легонько массировать голову, прогоняя боль.

«Ну вот, все насмарку! – думала Жанна, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. – Про баронессу узнать не удалось, два придурка именно здесь сцепились насмерть. Вот подлец этот Филипп! Нашел место, где правду-матку резать! Такое застолье испортил, свинья! Что он, что Жан – одного поля ягоды. Поэтому и дружки! Надо к нему на пирушку попасть и тоже какую-нибудь гадость сделать! А и к лучшему все? Теперь оскорбленный Болдуин не будет хоть своими визитами тоску наводить.»

Из зала пришла Аньес и принесла забытую кем-то книгу.

– А-а. Это миссал господина Дюбуа! – глянув на нее, сказала Жанна. – Жаккетта, отнеси ему завтра!

Угли потрескивали, рождая волну тепла. Боль прошла, и Жанна задремала прямо в кресле. Ей очень не хотелось ложиться в пустую кровать. Так и представилось, что появляется Марин, берет ее на руки, относит на постель, и ночь отступает.

 

Глава VIII

Жаккетта, держа под плащом завернутый в чистую тряпочку молитвенник Болдуина, нерешительно топталась у входа в палаты инквизиции. Добровольно идти туда страсть как не хотелось. Помаявшись с полчаса, она наконец собралась с духом и толкнула дверь. – Ты куда? – спросил ее скучающий караульный.

– Мне к господину Дюбуа. – робко сказала Жаккетта.

– За углом первая дверь по эту сторону, – махнул рукой солдат и потерял к посетительнице всякий интерес.

Стараясь не топать, Жаккетта дошла до указанной двери и заглянула внутрь. Лысый монах в такой же, как у Болдуина, сутане сидел за столом и листал какую-то папку.

– Что тебе надо, дочь моя? – удивился он.

– Мне господину Дюбуа книгу передать… – жалобно протянула Жаккетта.

– Оставь здесь, он заберет, – указал на стол доминиканец.

– Не могу, мне самому ему передать надо, госпожа приказала! – еще жалобней сказала Жаккетта, по-прежнему не входя в комнату.

– Ну что же, воля твоя! – усмехнулся монах. – Он в подвале. Пойдешь прямо и упрешься в ступеньки. Спустишься по ним. Внизу скажешь караульным, они тебя пропустят.

Ступеньки были совсем истерты и кое-где выщерблены. На стенах и сводах выступала плесень, медленно, но неотвратимо съедавшая кирпич.

Лестница уперлась в крохотную привратницкую. В ней при свете чадящего факела резались в кости два караульщика.

– Смотри! – пихнул один другого локтем, указывая на спускающуюся Жаккетту. – Первый раз вижу, чтобы баба сюда сама шла. Обычно волокут.

– Эй, красотка, ты что здесь потеряла?! – подхватил второй, противный на вид молодец, весь заросший черными жесткими волосами.

– Я должна передать господину Дюбуа ихний миссал! – заявила Жаккетта.

– Чего?! – Солдаты явно не знали такого слова.

– Ну, требник его! – сердито объяснила Жаккетта.

– Не положено! – опять начал трясти стаканчик с костями волосатый.

– Мне ваш лысый монах разрешил! – возмутилась Жаккетта. – Я ему пожалуюсь!

– А-а, ну так бы и сказала… Не прекращая трясти кости, караульный ногой пихнул полукруглую дверь.

– Иди.

Жаккетта нырнула в низенький проем и очутилась в большом, но не высоком подвале. Пузатые колонны поддерживали нависавший свод и, казалось, проседали под его тяжестью.

Это был пыточный подвал, и сейчас он использовался по своему прямому назначению. Трое обнаженных по пояс молодчиков суетились около лежащей поперек скамьи женщины. Голова ее почти касалась пола, изо рта и носа лилась вода.

– Сейчас очухается, и повторим! – сказал один. – Крепкая, стерва, почитай полночи и все утро с ней возимся, а ей все нипочем! Только-только говорить начала.

Очень довольный Болдуин примостился за столом и быстро гонял перо по листу, записывая показания, вырванные только что под пыткой.

Стараясь не глядеть по сторонам, Жаккетта выпростала книгу из-под плаща, освободила ее от тряпки и скованно подошла к столу.

– Это вы вчера забыли! – сунула она миссал под нос монашку.

– А-а, спасибо! Мой поклон госпоже Жанне, сдвинул книгу на край стола Болдуин и сказал палачу: – Жак, давай-ка ее сейчас на колесе прокрутим. К воде она уже притерпелась. Что сама созналась, это очень хорошо. Пусть теперь соучастников называет! – В его голосе чувствовалась радость человека, выполняющего любимую и нужную работу.

Женщина глухо закашлялась. Жаккетта машинально повернулась – и ее пятки примерзли к полу.

В подвале пытали колдунью Мефрэ.

Ватными ногами Жаккетта сделала один крохотный шажок к двери, другой… Ей казалось, что у нее на лодыжках чугунные гири. Сердце металось в груди, колотя по ребрам. Наверное через столетие она достигла выхода, Очутившись за дверью, Жаккетта на секунду прислонилась к сырой стене, чувствуя, как мелкой дрожью трясутся коленки. Караульщики по – прежнему резались в кости.

И тут из подвала раздался дикий, истошный женский крик. От рвущего сердце ужаса Жаккетта закрыла ладонями уши и кинулась по неровным ступенькам наверх, подальше от этой преисподней.

Позади хохотали довольные развлечением караульные.

На улице силы покинули Жаккетту, и, привалившись к стене, она расширенными глазами глядела, как дрожат руки, которые она отняла от ушей и держала перед собой, не зная, что с ними делать. Немного отдышавшись, Жаккетта неверными шажками пошла домой, не видя ни солнечного утра, ни оживленной улицы, а чувствуя только черный ужас, крадущийся за ней по пятам.

«Сейчас ей дробят кости и она называет сообщников. – тихо шевелила губами Жаккетта, то развязывая, то опять завязывая тесемки плаща. – Сообщников. Госпожу Жанну и, меня. И того лысого, наверное, что мы за Большого Пьера тогда приняли.»

Жанна нежилась в постели, слушая легкомысленный щебет снующей по комнате Аньес. Вставать ей совсем не хотелось, и она приказала подать завтрак в постель. Мысли были такими же солнечными, как утро, и такими же легкомысленными, как щебет Аньес.

«Сегодня маскарад, это так здорово! Говорят, скоро прибудет войско от Максимилиана, и война наконец-то завершится. Тогда будет настоящая свадьба герцогини Анны и австрийского императора. Обязательно нужно новое платье! А сколько новых кавалеров появится! Скука, до чего надоела эта скучная жизнь! Скорее бы перемены, интриги приключения!»

В комнату деревянно вошла Жаккетта, даже не сняв плаща Жанна с изумлением смотрела, как камеристка с отрешенным выражением лица присаживается на краешек постели, прямо на вышитое покрывало.

– Ты что, рехнулась? – спросила Жанна, не веря своим глазам.

Жаккетта охотно кивнула и, подперев рукой щеку и покачиваясь из стороны в сторону, задумчиво сообщила:

– Сегодня ночью арестовали колдунью Мефрэ. Сейчас ее пытают насчет сообщников.

Светлое утро померкло.

– Ну, вот и все, прощай маскарад! Зато перемен и приключений выше крыши! – сквозь зубы сказала, как сплюнула, Жанна.

– Да не сиди ты с выпученными глазами, как лягушка! – накинулась она на Жаккетту. – Иди на кухню, поешь – и будь уж так добра, приди в себя! Тоже мне мировая скорбь нашлась! Или нет – сиди. Аньес! Принеси ей что-нибудь, да хоть мой завтрак! Мне что-то есть расхотелось!

Испуганная Аньес убежала.

Жанна выскочила из постели и, как была голой, кинулась к туалетному столику. Прихватив оттуда две шкатулки и бросив загадочную фразу:

– Семейные хроники – великая вещь! – она вернулась обратно.

Недрогнувшей рукой высыпала содержимое шкатулок прямо на покрывало и принялась сортировать.

– Прямая дорожка за баронессой де Шатонуар! – бормотала Жанна, раскладывая драгоценности на две неравные кучки. – Колдовством мужа завлекла, колдовством и извела. И никакой ведь кретин не поверит, что я больше потеряла со смертью Филиппа, чем приобрела! Да, герцог поступил не по-рыцарски, совсем неблагородно, что умер так рано! Просто подло с его стороны! Слезь с моей кровати, корова!!! – заорала она на Жаккетту. – Расселась тут! Для твоей толстой задницы цветы вышивали?! Давно, говоришь, пытают про соучастников?

– Только начали.

Жаккетта немного пришла в себя, сняла плащ и переместилась на кресло.

Прибежала Аньес с подносом, уставленным тарелками. Поставив его Жаккетте на колени, она схватила домашнее платье и принялась одевать госпожу.

Подавая ей то одну, то другую руку, подставляя голову, Жанна методично распределяла по кучкам серьги, браслеты, перстни, ожерелья, шпильки с камушками и жемчугами, черепаховые гребни с самоцветами.

Жаккетта в кресле заинтересованно занялась подносом, уминая с тарелок все подряд. Аньес же стояла у кровати и теребила в руках пояс от платья госпожи.

– Дверь запри! – приказала ей Жанна, вертя в руках цепочку с большим изумрудом.

Выронив пояс, Аньес подошла к двери и трясущимися руками принялась совать ключ в замочную скважину, никак не попадая.

– Значит, так, мои ненаглядные! – отправила кулон в меньшую кучку Жанна. – Про то, что мы у колдуньи были, ни одна живая душа в отеле, я надеюсь, не знает? И знать не должна! В Бретани мне сейчас оставаться нельзя, то есть придется бежать. Я беру с собой Жаккетту.

Аньес наконец справилась с дверью:

– А мы, госпожа?!

– А вы останетесь здесь! – отрезала Жанна, – Будем надеяться, что через некоторое время страсти улягутся и я вернусь. А может, и нет, там видно будет!

– Госпожа Жанна! – залилась слезами Аньес. – А я, а мне, а он…

– Они с конюхом пожениться хотели! – подала голос из кресла в помощь подруге Жаккетта.

– Ну и женитесь, черт с вами! – отмахнулась Жанна. – Неси парадный наряд и начинай укладывать дорожный сундук. Отнесете его в экипаж и на сиденье поставите так, чтобы снаружи не было видно. На обратном пути возьмите большой кувшин с плотной крышкой. И рты держите закрытыми! Жаккетта, быстро делай мне прическу, с которой не стыдно появиться перед герцогиней!

Жаккетта к этому моменту плотно поела и немного приободрилась. Госпожа Жанна, судя по всему, не собиралась безропотно попадать в застенки инквизиции, глядишь, и удастся им выбраться из этой передряги. На сытый желудок жизнь перестала казаться безнадежной штукой, а значит, надо шевелиться.

Вдвоем с Аньес они всунули Жанну в роскошное платье. Жаккетта накинулась с гребнем на кудри госпожи, а Аньес принялась кидать в сундук наряды.

Через полчаса они управились и отнесли вещи в карету.

Одетая и причесанная Жанна выскользнула через заднюю дверь в сад. Аньес стояла на страже, а Жаккетта умело орудовала лопатой. Не мудрствуя лукаво, Жанна решила спрятать кувшин с большей частью своих драгоценностей в перекопанной на зиму цветочной клумбе, чтобы не возиться с заметанием следов.

– А чего мы все с собой не берем? – спросила Жаккетта, врезаясь лопатой в клумбу.

– Не храни яйца в одной корзине! – снизошла до объяснений Жанна. – Охраны не будет, обчистят по дороге – и все дела!

Кувшин с украшениями погребли в яме, и клумба опять вернулась в прежнее перекопанное состояние. Узелок Жаккетты присоединился к сундуку Жанны. Пора было ехать.

– Большой Пьер, будешь сопровождать нас в замок! – приказала Жанна. – Ришар, ты сегодня будешь за кучера!

Услышав последние слова, Аньес побледнела и вцепилась в фартук, делая вид, что все идет как обычно. Жаккетта успокаивающе гладила ее локоть, а Жанна, нахмурившись; выразительно поглядывала в их сторону.

Кроме них троих, никто не подозревал о беде, ворвавшейся в Аквитанский отель: по-прежнему хлопотала на кухне бретонка Филлиппа, несли службу караульные, пошла выбивать ковер горничная… Спокойно седлал коня Большой Пьер. Только Ришар заподозрил неладное, и все оборачивался в сторону Аньес. Но около экипажа величественно, как памятник самой себе, застыла Жанна, и ее взгляд отбивал всякую охоту интересоваться чем – либо, кроме своих прямых обязанностей.

– Ну ладно, даст Бог, свидимся! – шепнула Жаккетта Аньес и на мгновение прижалась щекой к ее щеке. – Не паникуй. Ришар скоро вернется.

Жанна заняла свое место в экипаже, Жаккетта пристроилась рядом с ней, так как другое сиденье полностью занимал сундук.

– Стойте, не уезжайте! – пискнула Аньес. – Я сейчас!!!

Она опрометью кинулась в дом и через несколько минут примчалась обратно, тяжело дыша открытым ртом.

– На!

Встав на подножку Аньес сунула Жаккетте маленький предмет на кожаном шнурке, перекрестила их напоследок, спрыгнула на землю и пошла обратно не оглядываясь, чтобы не разреветься в полный голос.

Открыли ворота. Ришар тронул коней, и Аквитанский отель остался в прошлой жизни.

Жаккетта задумчиво качала на ладошке знакомый амулет.

– Что это? – спросила Жанна.

– Талисман от дорожных напастей! – поглаживая пальцем округлый бок медной фигурки, ответила Жаккетта.

Ронять слезу на осколки разбитой вдребезги жизни и стенать по поводу утрат было некогда. В экипаже беглянок царил дух неприлично здорового практицизма.

– Так. Вещи тут. Деньги и драгоценности тоже. Гребни ты, надеюсь, не забыла? – вслух перечисляла взятое Жанна.

– И гребни взяла, и сеточки. Притирания в боковом отсеке. Жаль, бензоя мало, – подтвердила Жаккетта, ковыряясь в сундуке.

– Ах да, чуть не забыла!

Жанна краем платочка принялась тереть глаза. Через минуту веки припухли и покраснели.

– Похожа я на убитую горем?

– Нет, – чистосердечно ответила Жаккетта, закрывая крышку. – Больше похоже, будто вы глаза песком засорили!

– Ну и дура! – не поверила Жанна и кончиками пальцев, смоченными в слюне, увлажнила уголки глаз. – Дай зеркало, сама погляжу!

Получив маленькое зеркальце на ручке, она осмотрела свое лицо.

– Сойдет! – решила Жанна. – Подождешь меня в карете и упаси тебя Бог раскрыть рот в мое отсутствие!

Известие о том, что Жанна должна срочно ехать домой к тяжело заболевшей матушке, герцогиня Анна встретила с сочувствием и состраданием. Она без разговоров отпустила свою придворную даму, вытерев напоследок ей заплаканные глаза собственным платочком. Принимая соболезнования со всех сторон, обрадованная Жанна поспешила обратно.

Пока все шло хорошо, но на выходе встретилась Франсуаза, которая намертво вцепилась Жанне в локоть и трагическим шепотом сообщила:

– Моя дорогая, что я сейчас пережила! Представляешь, по пути сюда я заехала к баронессе де Круа, и на моих глазах инквизиция арестовала ее! Среди бела дня?! Я чуть в обморок не упала! Это так чудовищно, до сих пор поверить не могу!

Осторожно, но решительно высвобождая свой локоть, Жанна, в свою очередь, сообщила:

– А у меня, дорогая, такое несчастье! Пришло известие, что матушка слегла… Спешу сейчас домой, боюсь, не опоздаю ли… Так не хочется уезжать, но даже на маскарад задержаться не могу! А насчет баронессы ты права – это чудовищно! Наверное, произошла какая-то ужасная ошибка и скоро все разъяснится! Прощай, дорогая, я надеюсь, что скоро вернусь!

Промокнув платочком сухие глаза, Жанна поспешила к выходу. «Надо же, как быстро работают! – думала она. – Скорее из города! Баронессе хорошо: ее многочисленные родственники поднимут такой шум, что в самом крайнем случае госпожу де Круа упекут в монастырь замаливать многочисленные грехи, будь она хоть сама сатана! А обо мне, кроме меня, и позаботиться некому! Пока все складывается одно к одному: Мефрэ начала сдавать своих клиентов, а их у нее было полгорода. Большую часть припугнут, оберут до нитки и отпустят. Но вот когда всплывет моё имя. Вот тут соберут все в кучу: и дружбу с беглой госпожой де Шатонуар, и знакомство с арестованной госпожой де Круа, и подозрительно скорую смерть мужа! А на пытке я конечно же сознаюсь, что регулярно участвовала в шабашах и воздавала богомерзкие поклонения дьяволу. Откупиться нечем. Дурак Болдуин оскорблен до глубины души и с радостью отправит на костер всех, присутствовавших вчера на пирушке. Вывод один: надо незамедлительно уносить ноги из Бретани, не то в один прекрасный момент я обнаружу себя стоящей на куче дров. Такого незаслуженного конца мне не надо, и теперь моим домом надолго станет дорога. Ну и пусть! В этой дыре сидеть тоже радости мало!»

– Выбирайся на Нантский тракт! – приказал она кучеру.

Ришар в этот момент смотрел на воробьев, сновавших между лошадьми и затевавших буйные драки из-за овса. Он и Большой Пьер заключили пари на двух драчунов. Солдат ставил на забияку с хорошо прореженным хвостом, а конюх – на толстого крепыша. Жаккетта тоже подсматривала за дракой одним глазом из-за кожаной шторки.

Забияка был проворней и постоянно наскакивал на противника. Но крепыш, возмущенно чирикая, отбивал его атаки. Так продолжалось довольно долго, но, наконец, переменчивое военное счастье улыбнулось и крепышу, когда задира сам выдохся от своих же наскоков и замедлил броски. Теперь толстячок пошел в наступление и прогнал ощипанного забияку от заветной пригоршни овса.

Довольный Ришар занял место кучера, недовольный Большой Пьер вскочил в седло. И карета поехала прочь из города.

Они даже не догадывались, что для Жанны и Жаккетты это не просто загородная прогулка, а начало длинного пути.

Вот и пригороды остались позади. Пока экипаж громыхал колесами по мостовым Ренна, беглянки с замиранием сердца ждали, что сейчас остановят карету и неприметная черная фигура одним словом перечеркнет жизнь с ее надеждами, радостями и горестями, оставив лишь короткий промежуток времени перед уходом в Вечность, заполненный страхом, страданиями и дикой болью.

Не прошло и полдня с того безоблачного раннего утра, когда Жаккетга отправилась возвращать миссал забывчивому помощнику инквизитора, но по накалу страстей и событий словно месяц пролетел!

– Ришар! Ищи место для прива-а-ала! – крикнула Жанна конюху и, палец за пальцем снимая перчатку, буднично и устало сказала Жаккетте: – Доставай дорожное платье, на голову что-нибудь и обувь потеплее. Пора соответствовать дороге.

Ришар высмотрел удобную полянку и направил туда коней.

Пока Жаккетга переодевала госпожу. Большой Пьер разжег костер, подвесил над огнем котелок с водой и со вздохом подставил Ришару крепкий лоб под проигранные щелчки.

Занятая с головой Жаккетта, держа в зубах шпильки, выставила им корзину. Жестами велела приготовить из ее содержимого что-нибудь съедобное и опять исчезла в чреве экипажа.

Хотя его никак нельзя было сравнить с обширным дормезом мадам Изабеллы и тем более с дамским будуаром, Жанна упорно не хотела выбираться на уличный холод, предоставляя Жаккетте возможность проявлять чудеса изобретательности. Вжимаясь в обивку стенки кареты, Жаккетта стягивала с госпожи пышное придворное платье из золотистой парчи. Платье занимало больше места, чем Жаккетта и сундук вместе взятые.

С грехом пополам Жанна все-таки высвободилась из наряда. Жаккетта надела на нее «скромное» бархатное платье, зашнуровала, упаковала жесткое парчовое великолепие, и сразу стало просторней. В теплом платье Жанна согрелась и, к облегчению Жаккетты, отправилась, накинув плащ, на свежий воздух.

Выполняя продовольственный приказ, Ришар с Большим Пьером не вдавались в тонкости кулинарии. Они просто покидали в котелок найденные в корзине бобы, вареные яйца, копченое мясо, сыр, лук, морковь, немного проварили и теперь пытались выдать получившееся кушанье за «рагу по-деревенски».

В отличие от остальных, Жанна сегодня еще ничего не ела, поэтому она безропотно потребляла похлебку, не протестуя против плохо очищенных целых луковиц и изредка попадающихся кусочков скорлупы.

Сытая Жаккетта оказалась куда более привередливой и, обнаружив в своей миске яйцо в скорлупе, молча выудила его и плюхнула в миску Ришара, забрав оттуда взамен очищенное. И лишний кусочек мяса в счет морального ущерба.

Жанна наелась первой и, потягивая специально для нее подогретое вино, задумчиво разглядывала слуг. Пора было заканчивать идиллию и открыть им глаза на жизнь.

– Мы – едем в Нант! – объявила она Ришару. – А ты, Большой Пьер, возвратишься в Аквитанский отель.

Вздрогнувший от неожиданности Ришар угрюмо промолчал, но старый солдат спокойно сказал:

– Это еще почему?

– Потому, что я имела неосторожность раз воспользоваться услугами одной ведьмы. – так же спокойно ответила Жанна.

Большой Пьер имел право требовать объяснений.

– А не сегодня завтра она сгорит живьем. Но прежде выложит имена всех своих соучастников, то есть клиентов – и мое в числе прочих. Первая жертва уже есть.

Большой Пьер бывал в стольких передрягах, что это неожиданное сообщение его не удивило.

– Но в Нанте королевские войска, – заметил он. – И туда сейчас так просто не попасть. Мы же все-таки в состоянии войны. Почему Нант?

– А куда прикажешь бежать?! – разозлившись, сорвалась со спокойного тона Жанна. – Теперь везде королевские войска! А ехать в Брест, где придется сидеть и ждать у моря погоды, так же опасно, как и оставаться в Ренне! Зато в Нанте инквизиция меня так быстро не достанет и там я спокойно сяду на корабль! Я хоть и придворная дама Анны Бретонской, но все мои земли на территории Франции – ведь дражайший супруг не оставил мне ни клочка болота в Лотарингии! Так что я осталась графиней де Монпеза и подданой Французской короны!

– Королевским наемникам, когда они увидят одинокий экипаж с двумя дурочками и мальчишкой-кучером, будет все равно, подданные вы короны или нет! – рявкнул Больщой Пьер.

– И что ты предлагаешь?! Вернуться в отель, переодеться в рубище и ждать ареста?! – всхлипнула Жанна.

– Не дурите, госпожа Жанна! – стукнул кулаком по колену Большой Пьер. – Я поеду с вами!

– А что подумают в отеле? Кроме Аньес, никто ничего не знает. Шуму будет на весь город. Слепой и глухой догадается, что дело нечисто! – утирая слезы, возразила Жанна.

Большой Пьер почесал в затылке, помял нос, поскреб подбородок и наконец решил так:

– Пока мы здесь поблизости, съезжу-ка я обратно до города да передам через своего знакомца, чтобы они там не трепыхались. Мол, в гости вы за город поехали. Обычное дело. Надо же додуматься – тайком все в карету покидать! Сразу бы мне еще дома сказали, уложились бы без спеха. Небось барахло захватили, а нужное позабыли! Я через час-другой подъеду.

– А если нет? – прямо спросила Жанна.

– Тогда езжайте без меня. Но это вряд ли… Жаккетта очень радовалась, слыша их разговор.

Уж Большой-то Пьер в обиду никому не даст. С таким другом и инквизиция не страшна.

– Ты не бойся! – шепнула она впавшему в уныние Ришару, утешая его. – Из Нанта вы домой вернетесь, дальше мы одни поплывем. А по приезде вы с Аньес сразу обвенчаетесь, госпожа разрешила! Она тебя поэтому-то и взяла: ты теперь свой человек!

У Ришара, видимо, отлегло от сердца, и он с облегчением пошел перемещать сундук Жанна на запятки кареты.

Большой Пьер вернулся, как и обещал.

– Там пока все тихо! – сказал он. – Трогаем помаленьку!

Монотонность дороги всегда рождает раздумья у встревоженных людей. Спокойных душой она просто убаюкивает.

Покачиваясь в такт колыханиям экипажа, Жанна унеслась мыслями в деяния своих титулованных предков. Через полдня воспоминаний выяснилось, что если рассматривать их жизнь под углом зрения ее сегодняшнего положения, то многие в роду Монпеза были в натянутых отношениях с церковью. Самых ярких представителя было два: Элеонора Аквитанская и Буйный Гюго. Как всегда.

Элеонора Аквитанская негласно считалась ведьмой и имела милое обыкновение вываливать на своего духовника такое количество грехов на почве сердечных страстей, живописуя их при этом в стиле своего прославленного деда Гильома XI Аквитанского, что у бедного святого отца глаза лезли на лоб.

Ну а притча во языцех, Буйный Гюго, просто не мог не конфликтовать с властью духовной! Такой уж характер. Пару раз его отлучали от церкви за систематическое богохульство и оскорбление действием, сиречь вульгарное избиение соседа – аббата.

Остальные родственники, хоть и не в таких масштабах, тоже немало накуролесили. Благочестивая троюродная бабушка Мари на их фоне смотрелась досадным исключением, недостойным пристального внимания и подражания.

Так что Жанна лишь продолжила семейную традицию и получила бы со стороны предков полное одобрение своих поступков. Родившийся в муках вывод был очень приятным и позволил Жанне успокоить совесть. И немного поспать.

Жаккетта не имела такой разветвленной генеалогии и просто тихонько молилась всем святым, каких знала.

 

Глава IX

«До Нанта уже всего ничего. Еще ночь, день – и к вечеру увидим город во всей своей красе. Только удастся ли нам в него попасть? И насколько при этом опустеет кошелек госпожи Жанны?» – Такие тревожные мысли все чаще возникали в голове Большого Пьера, самого опытного из четверки беглецов. Остальные безгранично в него верили, и поэтому подобных вопросов себе не задавали.

Но когда идет война, все кому не лень, у кого есть хоть мало-мальски ощутимая сила, будь то чугунной крепости голова и налитые мускулами плечи, или шайка дружков за спиной, или доброе оружие с конем в придачу – все стараются сколотить себе состояние за счет грабежа других сограждан.

С каждым обворотом колеса, приближающего к занятому королевским гарнизоном Нанту, дешевела жизнь плохо вооруженного человека. Час назад только убедительные доводы копья уговорили двух лихих молодцов отказаться от ненужного желания остановить экипаж. Третьего, зашедшего сзади, снял кнутом Ришар. Им повезло еще, что нападавшие не имели другого оружия, кроме ножей и старой алебарды, и, видимо, впервые вышли на большую дорогу, стремясь заполнить пустоту в своих домах, образовавшуюся после разграбления их деревни проезжавшим отрядом, вещами случайных путников. Но долго ли будет длиться такое везение?

Впереди на дороге замаячила движущаяся точка. Большой Пьер поднапряг глаза и сумел разглядеть медленно катящийся фургон. «Похож на купеческий. Может, удастся к нему пристроиться? – подумал он. – Обозом-то куда надежней.»

И, подъехав к окошку кареты, сказал Жанне:

– Госпожа, там впереди повозка едет. Если люди честные да попутные, пристанем к ним.

Жанна и Жаккетта тут же высунулись с двух сторон кареты, с любопытством рассматривая возможных попутчиков.

Через полчаса они нагнали повозку. Фургон с парусиновым верхом неторопливо вдавливал в дорожную пыль широкие, окованные железом колеса. Из его чрева раздавались нежные звуки флейты и отрывистые буханья бубна.

Очень толстый и очень тощий субъекты сидели на задке фургона и угощались из оплетенного кувшина вином, на закуску пожирая взглядом окрестности. Тощий поглаживал пальцем крохотный гребешок лысой квочки в цветастом балахончике, примостившейся у него на коленях.

– Привет, Франсуа! – звонко крикнула Жаккетта. – Расскажешь, как ты оживляешь жареную курицу?!

Фургон бродячих артистов и экипаж Жанны стояли в ложбинке у ручья. Распряженные и стреноженные кони пытались щипать позднюю травку. Ярко горел костер. Темнело.

– Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу тебя, да еще здесь! – заметила Жаккетта, блаженно подставляя пятки теплу костра.

– Я тоже никогда не думал, что окажусь в такой дыре – возмущенно сказал Франсуа. – А кто виноват? Вот он! – И обвиняюще ткнул пальцем в толстяка. – И ради чего?! Рыцарь, пригласивший нас, – скряга! Замок его старый и маленький, винный погреб пустой, служанки страшные, а его супруга прилипучая, как свежий коровий навоз! Играли себе в убыток, только ради высокого искусства! А имей кое-кто хоть капельку ума, сидели бы себе в Нанте и в ус не дули!

– Уж ты-то не прибедняйся! – насмешливо отпарировал толстяк. – Только благодаря твоим усилиям винный погребок в этом замке опустел, и господин рыцарь правильно рассудил, что уж если ты отведал и его вина, и его жены, то не он остался в долгу у тебя, а ты у него! Молись, что цел… А вас, госпожа, что заставило в такую опасную пору путешествовать по неспокойным дорогам? – обратился он к Жанне. – Не в обиду вам будет сказано, но охраны у вас маловато. Для такой красивой дамы это большой риск.

– Очень серьезные обстоятельства вынуждают меня как можно скорей добраться до Нанта и отплыть оттуда домой, – уклончиво ответила Жанна, тоже сидевшая у огня, как и простые смертные, но на раскладном стульчике. – Я бы тоже хотела иметь эскорт посолиднее, но, увы, приходится довольствоваться тем, что есть.

– Если вы не против, мы бы доехали до Нанта в вашем фарватере, – неожиданно щегольнул морской терминологией Большой Пьер.

Толстяк задумался:

– Раз уж наш, разговор поплыл по волнам, то скажу, что быстроходной галере тяжело держаться кормы медлительного селандра. У меня, госпожа графиня, есть предложение получше. – Он поворошил угли веточкой, повертел ее в руках и кинул в костер. – И уверен, что в своем экипаже вы попадете в город с куда большими трудностями, чем в нашей колымаге. Мы ведь в Нанте долго выступали, нас знают и пропускают беспрепятственно.

– То есть я отправляю Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразила все выгоды предложения Жанна.

– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения.

– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.

Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.

К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.

Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей в принципе не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг-актеров и знатной дамы.

«Пусть тетя Аделаида его хранит! – отмахнулась она от слабых укоров совести. – А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»

– А где вы прекрасного Ливистра потеряли? – сквозь смех спросила Жанна у толстяка.

– О! Он остался в замке одной дамы, страстной театралки. Помогает ей устроить театр из сарая и актеров из вилланов. Скоро вернется муж той дамы, и Ливистр приползет в родную труппу весь в синяках и кровоподтеках. А пока я – прекрасный Ливистр! – опередив толстяка, сообщил Франсуа перемалывая крепкими зубами жесткое мясо.

– Ты?! – фыркнула Жаккетта. – Ну и Ливистр, за палкой не видно!

– А мне нашили столько пакли в костюм, что на сцене я толще его! – махнул в сторону толстяка костью фокусник.

– Только благодаря этому костюму ты и вызвал интерес у хозяйки замка! – заметил один из жонглеров. – А как только ты очутился в ее постели в костюме Адама, то был с позором выгнан возмущенной обманом дамой.

– Наглая ложь!!! – заорал Франсуа, кидая обглоданную кость в обидчика. – Она рыдала у меня на груди и говорила, что если я отвергну ее, то она уйдет в монастырь. Или переоденется в рубище и пойдет, босая, за нашей повозкой, подставляя распущенные волосы ветру, дождю и снегу, пока я не смягчусь и не соглашусь приласкать ее!

От хохота многие повалились на землю.

– Нo я отказался! Да-да, отказался! – патетически продолжал Франсуа. – Потому что столь бурные забавы опасны для моего юного организма и могут привести к его истощению. Я убедил прекрасную сеньору, что ее христианский долг любить законного супруга и заботиться о нем!

– А тот, в благодарность за вправление мозгов жене, спустил на тебя собак! – простонал толстяк, дрыгая короткими ножками и утирая бегущие слезы. – В роли Ливистра ты опасен для труппы, и я молю Господа, чтобы поскорее вернулся муж увлеченной театром дамы.

Наевшись и насмеявшись, Жанна пошла в свою карету устраиваться на ночлег. Дорога быстро приучила ее к спартанским условиям, хотя до смерти хотелось выспаться в нормальной постели.

Сменив госпоже обувь, и укрыв ее плащом, Жак-кетта удалилась. Жанна поудобнее устроилась в тесном пространстве и заснула.

Понемногу и актеры отправились на ночлег. Кто в фургон, кто под фургон, кто около фургона.

У костра остались Жаккетта и Франсуа.

– А ты мне что-то обещал – заявила Жаккетта, бросая щепочки в огонь.

– Ночь любви, я помню, пойдем! – охотно отозвался Франсуа.

– Нет, не это! – возмутилась Жаккетта.

– Разве? А-а, вспомнил… Конечно, не это! Ты должна мне ночь любви!

– Эй, молодежь! Любезничать и лежа можно! Торчите тут у костра, как два столба, рождая у честных людей укоры совести! – прорычал из-под фургона толстяк.

– Рядом с этим Голиафом невозможно устроить личную жизнь, будь ты хоть трижды Давидом! – возмутился Франсуа. – Пойдем, маленькая красавица, и продолжим наш интересный разговор в другом месте. Только тихо!

Схватив Жаккетту за руку, он вместе с ней подошел к повозке и бесцеремонно стащил с кого-то лоскутное одеяло. Нацепив его на манер плаща, фокусник повел Жаккетту за экипаж Жанны.

Выйдя на дорогу, они прошли немного по ней, а затем спустились к речке и долго блуждали там в кустарнике.

– Мы чего, всю ночь бродить будем? – забеспокоилась Жаккетта.

– Тс-с… Тихо! Со следа сбиваю! – шепотом объяснил Франсуа.

Еще немного потоптав кусты, он вывел Жаккетту к небольшому, хорошо спрятанному стожку. По-видимому, его схоронил местный житель из близлежащей деревни, не сумевший вовремя вывезти сено, но и не пожелавший бесплатно кормить им лошадей проезжающих путников.

Франсуа разгреб ямку в боку стожка, умял, кинул туда покрывало и рухнул в уютную норку.

– Ну, если мы плохо замели следы, то сейчас сюда явится целая вереница лежебок, желающих провести ночь в тепле и уюте. Я этот стог сразу заприметил. Такие вещи нюхом чую! – довольно сказал он. – А ты, малышка, почему не ложишься? Замерзнешь на ветру, а здесь тепло. Так что я тебе обещал?

– Ты обещал рассказать, как оживляешь жареную курицу! Помнишь ту пирушку у, нас в замке? – Жаккетта примостилась на краешек покрывала, соблюдая пока приличную дистанцию.

– Конечно! – уверенно ответил Франсуа, и стало ясно, что он ничегошеньки не помнит.

– Вот мы и встретились второй раз. Рассказывай! – пристукнула кулачком Жаккетта.

– А-а… Вспомнил! – захохотал Франсуа. – Кто бы мог подумать, что такое надежное условие даст осечку! Ладно, раз обещал, расскажу. Я все вспомнил: ведь, несмотря на мои страстные уговоры, вы, госпожа Маленькая Аквитанка, не согласились тогда разделить со мной, ложе любви. Так что за вами тоже должок!

– Там видно будет… – уклончиво ответила Жаккетта.

– Значит, так. Оживление жареной птицы вещь небывало сложная! Поклянись, что никому не откроешь этого секрета!

– Пресвятой Девой клянусь! – округлив глаза, серьезно сказала Жаккетта.

– Нет, просто рассказывать неинтересно, я лучше буду рассказывать и показывать! – продолжал диктовать условия Франсуа. – Согласна?

Жаккетта кивнула.

Франсуа рывком сел, притянул девушку поближе к себе и, глядя пристально ей в глаза, тихо и медленно начал говорить:

– Чтобы курочка ожила, сначала ее надо превратить в жареную. Я снимаю с птички все перышки, обнажая ее нежное тельце.

Ловкие руки фокусника начали раздевать Жаккетту. Она не сопротивлялась, лишь немного надула губы.

– Затем, когда ни одной пушинки на ней не осталось, я гипнотизирую ее и укладываю на блюдо – совсем как неживую!

Франсуа уложил Жаккетту на одеяло и принялся раздеваться сам.

В сенной пещерке было теплее, чем на свежем воздухе, но все равно Жаккетта покрылась «гусиной кожей». «Теперь я и правда похожа на ощипанную курицу!» – со смехом подумала она.

– А потом я беру яичный желток и нежно обмазываю ее со всех сторон! – не дал ей заскучать Франсуа.

Под его ласковыми ладонями Жаккетта ежилась от удовольствия и холода!

– Когда желток засыхает – курочку не отличить от жареной! В нужный момент она оживает, вызывая бешеный восторг зрителей! Я свое обещание сдержал, очередь теперь за вами, моя прекрасная дама! – Франсуа прижался к Жаккетте, шепча последние слова ей на ушко. – Вы принимаете мой вызов?

Оказывается, Франсуа не врал, когда еще в замке Монпеза утверждал, что является опытным и искусным бойцом в любовных турнирах. Жаккетта даже почти поверила, что неизвестная госпожа умоляла его остаться, как болтал фокусник за ужином.

В своей «табели о рангах» Жаккетта поставила Франсуа наравне с мессиром Марчелло – и это была очень высокая оценка его талантов. Судя по всему, фокусник тоже высоко оценил ее достоинства.

Вот так, довольные друг другом, они довольно долго общались, пока их теплые отношения не прервало сопение, донесшееся из кустов.

С треском раздвинув ветки, к стожку вывалился толстяк с одеялом в руках.

– Ага! Нашел! – довольно прогудел он. – Так и знал, что тут можно устроиться помягче, чем на голой земле. Меня не проведешь! И почему девушки предпочитают тощих, костлявых дохляков, которых, того и гляди, унесет ветром, нам, солидным людям? Что-то незаметно, чтобы этот наглый фигляр боялся надорвать свой юный организм?!

– Иди отсюда! – посоветовал Франсуа. – Это – старый должок! Ишь, налетел, толстый филин, все удовольствие из-за тебя набекрень!

– Язык у тебя неплохо подвешен, а вот как все остальное – не знаю! Может, и вправду набекрень! А ты как считаешь, красавица? – Толстяк устраивался с другой стороны стожка, пыхтя и ворочаясь, как поросенок в луже.

– Все в порядке! – фыркнула Жаккетта, выбирая из волос сухие стебельки. Давно ей не было так хорошо, просто и весело, как в эту ночь.

– Благодарю тебя, небесное создание, за то, что ты засвидетельствовала перед этим ехидным бочонком нормальное состояние моих мужских статей! – оставил последнее слово за собой Франсуа в опять прильнул к Жаккетте, не обращая больше никакого внимания на присутствие в стогу соседа.

Еще оставался порядочный кусок ночи и для любви, и для сна.

 

Глава Х

Наутро повозка и карета разъехались в разные стороны.

Большой Пьер и Ришар спешили в Ренн. Там Большой Пьер собирался твердой рукой держать на плаву Аквитанский отель вплоть до возвращения госпожи. Старый солдат не сомневался, что оно состоится. Ришар просто рвался домой всем сердцем, чтобы наконец повести Аньес под венец.

Фургон актеров медленно двинулся в сторону Нанта. Им спешить было некуда, вся жизнь в пути.

Жанна с интересом разглядывала сложенные декорации, реквизит, костюмы – словом, все то, что так ярко и притягательно выглядит на сцене. И так убого, аляповато и грубо – вблизи.

Актеры занимались кто чем. Франсуа обучал Жаккетту жонглировать разноцветными шариками, и Жанна с легкой завистью слушала их веселый смех. Шарики, так красиво порхавшие в руках Франсуа, почему-то пролетали мимо растопыренных ладошек Жаккетты, раскатываясь по всему фургону. Два шарика Жаккетте покорились, но на этом ее успехи закончились.

Побившись с неумелой ученицей часа два, Франсуа посадил ее к себе на колени, и жонглирование в четыре руки пошло куда веселее и быстрее.

– Какое счастье, что ты хоть ростом не вышла! – сказал Франсуа. – Не то не видать бы мне белого света из-за твоей спины. Как доберетесь домой, передавай привет той чудесной бочке, второй по счету справа в подвале!

Актриса, играющая Родамну, робко присела рядом с Жанной и завела с нёй беседу, почтительно, но жадно выспрашивая про этикет, манеры и привычки придворного общества.

Сначала Жанна отвечала не очень охотно, но потом сама увлеклась и пустилась в длинные воспоминания, рассказывая про жизнь двора герцогини Анны.

– Война не война, а город-порт всегда будет жить своей жизнью. Вроде бы вот он, крепко стенами в землю врос, ан, нет! Какой-нибудь далекий Танжер или Левант ему куда ближе, чем соседняя деревня в двух лье. Лицо его всегда смотрит в морскую даль, а к земным проблемам он повернут, простите, тылом: кормой или задом – кому как больше нравится именовать эту часть тела. Да и война войне рознь. Нынешняя, можно сказать, уже даже не война, а так – охота на козочку! Не то, что два года назад: тогда бы мы со своим хрупким ремеслом и близко носа сюда не показали. А теперь пожалуйста, хоть до Сен-Мало с представлениями кати себе по холодку. Ну куда, скажите на милость, Бретонскому герцогству деваться? Хорошенький кусочек у него уже оттяпан, дело за малым… А госпожа регентша что – то задумала, помяните мое слово! Она Бретань из рук не выпустит, что бы там австрийский император ни воображал. Да будь ты хоть трижды супруг, коли уж Нант и Фужер в руках Анны Французской – Бретань все равно что удавкой стянута. Ну а Нанту все едино, король ли его суверен, герцогиня ли Бретонская Анна. Он морем живёт, а на море Господь Бог правит, да тот, кто сильней! Вы сами, госпожа Жанна, сейчас увидите: как шумел порт, так и шумит, Кораблей – тьма! Вы правильно делаете, что домой спешите. Я ваши благословенные края, не поверите, со слезой вспоминаю! А сборы какие были! – философствовал толстый директор труппы. Фургон уже ехал по тёмным улицам Нанта.

– Робер, правь к «Золотой Гусенице» – приказал он. – Мы, госпожа Жанна, в ней останавливаемся: недорого, и кормят отменно. Рекомендую вам! Даже для знатной дамы там пара приличных комнат есть. И от порта недалеко. Или вас в другую гостиницу отвезти? – Да нет, не надо. «Золотая Гусеница» подойдет, – решила Жанна. – Я же не жить в городе собралась, а на корабль попасть побыстрее.

За этим разговором повозка вкатилась в просторный, ухоженный двор «Золотой Гусеницы».

Жанна отказалась от ужина, решив сначала отоспаться за все путешествие. С наслаждением она, чисто вымытая, растянулась под свежими простынями. Тело блаженствовало после ночевки в карете, тряски и тревожного напряжения дороги. Душа ликовала: самый главный этап бегства преодолен, теперь ее не так просто найти. Кто может подумать, что девица в здравом уме ринется без хорошо вооруженного эскорта на территорию военных действий.

«Пусть считают, что я сижу в Бресте и жду оказии. А главный сюрприз для них всех будет на днях, хотя многие о нем и не узнают никогда! Нет, все-таки насколько разнообразнее идет жизнь, когда перемещаешься в пространстве! Цыгане по – своему мудрые люди, хоть и дикари… – сонно думала Жанна. – Жаккетта ускакала опять к актерам, вот мерзавка! А рожа у этого ее фокусника довольно смазливая. Интересно, почему же удается жонглировать тремя шариками – руки-то две? А эти мячики мелькали как колесо… Колесо повозки больше колеса моей кареты… У госпожи Беатрисы было платье из такой же ткани, что и обивка в моей карете, вот умора! Госпожа Беатриса тоже беглянка, только ей не привыкать… Госпожа Беатриса сдала королю Нант, шпионка… Нант стоит задом к проблемам… Чьим задом? Госпожи Беатрисы? Ну нет, тогда не задом, а кормой… Кормой, разукрашенной флагами… Такими же, как обивка кареты… Моей…»

Как всегда, ей не удалось уловить тот момент, когда сознание мягко окутал сон.

Пузатый, неуклюжий корабль солидно продвигался по эстуарию Луары к Галльскому океану. Грубоватому хольку по внешнему виду было далеко до красавицы каракки, не так давно увозившей отсюда же Абдуллу. Неказистый, но крепко сработанный, он был дорог своему владельцу главным качеством: своим объемным чревом, вместительным трюмом, куда входила уйма талантов груза. При крещении судно получило красивое имя «Санта Маргарита». Но из-за характерной внешности к нему намертво прилипла кличка «Пузо». И как ни старались все его хозяева смыть с холька обидное прозвище, заменив его на худой конец, хоть «Толстухой Марго», но во всех портах от Копенгагена до Генуи никто не ведал о судне «Санта Маргарита», но все прекрасно знали «Пузо».

Не откладывая дела в долгий ящик Жанна на следующее же утро после прибытия в Нант договорилась с хозяином судна о проезде. И по праву знатной дамы заняла лучшую каюту, откуда срочно выселился сам хозяин.

Равнодушная Луара лениво позволяла кораблям всех видов и размеров бороздить ее воды. Ей было безразлично, что нести в океан: бревно ли, плот, лодку или корабль. Каких-то шестьсот тридцать пять лет назад, в день святого Иоанна, она точно так же качала изящные по форме, но грозные своим содержимым дракары. Лихие викинги, превратив тогдашний Нант в кучу головешек, спешили обратно на морской простор, чтобы занять приглянувшийся им островок Нуар-мутье напротив устья Луары. И оттуда не давать спуску всему Бискайскому заливу.

Прошло время, викинги исчезли. Осталась Луара, остался Нант. И сейчас миролюбивому «Пузу» река выказывала ровно столько же расположения, сколько тогда воинственному «Зверю пучины» или «Скакуну волны», не делая между ними никаких различий.

Тепло закутанная Жанна стояла у правого борта, погруженная в какие-то свои размышления, и неподвижным взором смотрела на проплывающий берег, почти его не замечая.

Деятельная Жаккетта успела обойти весь корабль и вполне освоилась на зыбкой палубе. Страх, что «Пузо» в любой момент опрокинется и утонет, быстро прошел, и она дотошно исследовала корабль от носа до кормы, не обращая никакого внимания на грубые шуточки моряков о глупых бабах, которым пока только ветер лезет под юбки.

– Как хорошо, госпожа Жанна, что мы домой поплыли! Куда быстрей доберемся, чем посуху. Вон как скоро кораблик бежит, прямо загляденье! – радостно воскликнула она.

Жанна оторвалась от раздумий.

– А кто тебе сказал, что мы едем домой? – холодно спросила она.

– Но как же?!. – округлила глаза испуганная Жаккетта.

– Мне нечего делать дома! – зло бросила Жанна. – Явиться как снег на голову, неприкаянной беженкой, скрывающейся от инквизиции?! Смотреть, как матушка воркует со свеженьким супругом, а клуша Рене смотрит в рот этому петуху де Рибераку, который назло мне женился на ней?! За кого ты меня принимаешь! Да и стоило ли бежать из Ренна, чтобы трястись от каждого шороха дома. Гиень – это не край света! И тот же придурок Болдуин сломя голову помчится в родные края, чтобы самолично доставить обратно, прямиком в пыточный подвал, коварную ведьму!

Веселое настроение Жаккетты как холодной волной смыло. Вздохнув, она понуро спросила:

– А куда мы плывем?

– Я подумала над прощальным предложением Марина Фальера и решила, что согласна стать королевой Кипра! – величественно улыбнулась Жанна.