«Мне всё здесь на память приходит былое...» К «партизану» Мике Асову! Новый пейзаж Колымского края. Софрону — 105 лет. Разбойники. Всюду техника. Старые друзья. Ликвидация Микиных «художеств». Вплавь через Индигирку.

1946 год. Первая послевоенная весна.

Я сижу в кабинете начальника управления Сергея Дмитриевича Раковского.

Он руководит Индигирским управлением уже второй год. Так уж повелось, что он всегда на переднем крае наступления дальстроевцев на тайгу.

В просторном кабинете много посетителей. Раковский беседует с геологами, инженерами, просматривает планы, уточняет задания новым поисковым партиям. Он все такой же — живой, Энергичный и требовательный. Только вот на висках появилась седина.

На его груди поблескивает золотой значок лауреата Государственной премии. В орденской колодке — ленточки орденов Ленина и Трудового Красного Знамени.

— Ты подожди, Иннокентий. У меня с тобой будет долгий разговор, — говорит он, отрываясь от дел.

Я пересаживаюсь на диван и смотрю в окно. Передо мною открывается широкая панорама поселка Усть-Нера.

Река, несмотря на начало мая, еще крепко Скована льдом. Он нестерпимо блестит под ярким весенним солнцем.

Усть-Нера — большой благоустроенный поселок. Леса отступили к горам, голые скалы почти-двухкилометровой стеной замкнули его в полукольцо. Из окна я вижу на берегу два стоящих на стапелях, готовых к спуску на воду катера. Около них сваривают готовые секции двух больших барж, привезенных по автотрассе из Магадана.

Как-то, помимо моей воли, я оказываюсь во власти воспоминаний. Пробегает в памяти музыкальная фраза и слова из оперной арии: «…Мне все здесь на память приводит былое…»

Будто вчера, а не восемь лет тому назад, плыла по Индигирке наша легкая лодка. Десять лет прошло со времени наших работ на Улахан-Чистае. Быстро бежит время…

Позади остались тяжелые пешие и вьючные маршруты, сплавы по таежным рекам, дальние зимние путешествия на оленьих нартах, собачьих упряжках.

А вот и более близкое прошлое — годы военные и совсем недавнее время…

На Колыму едет молодежь — комсомольцы из Москвы, Ленинграда, с Украины и со всех концов нашей необъятной Родины. Всё новые отряды энтузиастов, в большинстве прошедших через горнило войны, вливаются в ряды колымчан.

После войны все больше партий геологов уходит в тайгу. Они проникают к устьям неведомых, речек, взбираются на неисследованные хребты; «белые пятна» исчезают с географических карт Родины.

«А давно ли, — вспоминаю я, — была установлена повсеместная золотоносность бассейна реки Оротукан, впервые обнаруженная геологом С. В. Новиковым…». Приходят на память открытия богатых россыпей левобережья Колымы поисковым отрядом Сергея Лапина, геологами Леонидом Снятковым и бесстрашными разведчиками Фаиной Рабинович и Ксенией Шахверстовой. А через год Евгением Трофимовичем Шаталовым и другими геологами в бассейне реки Берелёх было найдено несколько золотоносных ручьев, положивших начало открытию самых крупных на Колыме уникальных месторождений Мальдяка и других. А наши работы, подтвердившие золотоносность бассейна Индигирки?..

Прогноз первооткрывателя Колымы, Юрия Александровича Билибина оказался безошибочным. Все открытия были как раз в рудоносной зоне, указанной им.

Сейчас на базе разведанных месторождений работают: Южное, Северное, Западное, Юго-Западное и Индигирское горнопромышленные управления..

Прекрасных результатов добились геологи Николай Аникеев, Израиль Драбкин, Борис Евангулов в верховьях реки Колымы.

В октябре 1941 года начала выявляться уникальная по запасам россыпь в бассейне реки Теньки, где вел разведку Мика Асов. Тенькинское горнопромышленное управление, организованное в трудные военные годы на базе этого месторождения, стало в ряд мощных предприятий Дальстроя.

Если первые годы добыча золота исчислялась сотнями килограммов, то после открытия прииска Пятилетка в Южном управлении разговор пошел о тоннах, а теперь, с освоением Колымы и Индигирки, — о десятках тонн.

Внимание геологов привлекало не только золото. Они шли и по следам оловянного камня — касситерита. Поисковые партии открыли целый ряд оловорудных месторождений. Так, геолог В. Л. Флёров обнаружил оловорудные проявления в верховьях реки Оротукан. Геолог В. Т. Матвеенко открыл оловорудное месторождение Кинжал. Олово было открыто геологами Г. Г. Колтовским и И. Н. Зубаревым в районе Омсукчана, В. А. Титовым в бассейне реки Сеймчан, на базе которого работает рудник имени Лазо, и в других местах.

В те годы наша страна не была обеспечена запасами олова. А этот металл был крайне необходим для развивающегося машиностроения и для нужд военного времени.

Когда-то мы мечтали о будущих походах за северный Полярный круг, рассчитывая найти там новые богатства. В тридцатых годах эти богатства были найдены в Чаунской тундре, у берегов Ледовитого океана. Одна из поисковых партий Арктического института Главсевморпути, руководимая Сергеем Обручевым, собрала здесь около семисот образцов пород. Геолог Марк Рохлин исследовал чаунские образцы и во многих из них обнаружил зерна касситерита. Вслед за тем ряд экспедиций во главе с Н. И. Сафроновым, Марком Рохлиным, Борисом Ерофеевым и другими установили богатое оруденение на всем Певекском полуострове.

Так подтвердился прогноз советского ученого Сергея Сергеевича Смирнова, указывавшего, что олово есть на Чукотке. Была раскрыта еще одна тайна дальнего Севера.

Осуществилась и другая наша мечта.

В тридцатых годах отряды Федорцова, Дубовцева, Муромцева и других поисковиков-разведчиков добрались до верховьев Яны и поставили на службу Родине крупные запасы ценных металлов.

Геологи искали и уголь. В те же годы Леонид Снятков и Петр Скорняков открыли залежи бурого угля на реке Эльген. Борис Иванович Вронский установил крупное месторождение угля на Аркагале, близ действующих приисков, попутно открыв несколько россыпных месторождений золота.

Широко поставленные и правильно научно направленные геологические работы, проводимые по единой системе геолого-разведочного управления Дальстроя, принесли исключительно эффективные результаты.

— Ну, вот и все! Теперь займемся с тобой, Иннокентий, — обращается ко мне Раковский, проводив последнего посетителя. — Ты знаешь, что с выполнением майского плана у нас плохо. Необходимо съездить к разведчикам. Я побываю в левобережных районах, ты — в правобережных. Да и сезон зимней разведки заканчивается, нужно будет проверить качество работы. Кстати, ты выберешь место для новых разведок в районе Улахан-Чистая. Ты те места прекрасно знаешь. И побывай обязательно у этого «партизана» Мики Асова! На него жалуются соседи. Он умудрился силами своих разведчиков начать эксплуатацию ключа, расположенного на территории другого управления. Те не закончили разведку этого ключа и теперь, пожалуй, не сумеют подсчитать там запасы металла. Ну, призовешь своего старого приятеля к порядку… Выписывай командировку, и завтра в путь.

* * *

Утром на попутной машине я выезжаю в район, где работает Мика Асов.

— Устраивайтесь поудобнее, Иннокентий Иванович, — встречает меня старый знакомый, бывший шурфовщик, а теперь шофер Степан Лошкин. — Опять в командировку? По трассе я вас быстро доставлю в район. По этой дорожке ездить — одно удовольствие! Не то, что по наледям Индигирки ползать, как в прошлую вашу поездку…

Через несколько часов, преодолев крутой перевал, въезжаем в долину, где десять лет назад мы открыли ключ Наташа. Теперь здесь вырос новый прииск. Машина идет мимо полигонов, отвалов, штолен. Высятся эстакады промывочных приборов, слышен рокот бульдозеров и экскаваторов.

По широкой долине мы выезжаем на реку Неру, Вдали среди возделанных полей виднеются ряды длинных застекленных теплиц, поблескивающих на солнце.

— Вот и агробаза! Сейчас отгрузим несколько мешков с минеральными удобрениями, попьем чайку — и дальше! — говорит Степан, сворачивая к проселку.

Агроном Горохов, седенький старичок, водит нас по теплицам.

— Горнякам нужны овощи. Завозить их в район полюса холода Трудно и дорого. Поэтому «свои» овощи давно были мечтой оймяконцев. И вот мечты становятся действительностью, — он показывает на только что высаженную капустную рассаду в горшочках. — Кочан здешней капусты не уступает по весу материковой. А репа, турнепс, сахарная свекла в килограмм весом и побольше родятся. Картофель скороспелый добрые клубни дает…

После обеда покидаем агробазу. Перевалив через крутой перевал, спускаемся в Тополевую долину — район разведок.

Издалека видна приземистая юрта Софрона. Около нее среди редких лиственниц белеет новенький дом, весело поблескивая на солнце окнами.

Возле юрты Софрона — оживление. По долине пролегло шоссе, и юрта стала своеобразной почтовой станцией и ремонтно-заправочным пунктом. Здесь стоят тракторы, автомобили, лежат запасные части, бочки с горючим.

Водители, трактористы, пассажиры заполняют юрту. У камелька с трубкой в зубах сидит сам Софрон. Его окружают молодые парни. Они внимательно слушают старого охотника.

Софрон рассказывает, как он с зятем и приятелем ходил на медведя. Берлога была обнаружена заранее и заложена бревнами, чтобы зверь не вылез. Когда подошли и раздразнили медведя, он, разъяренный, раскидал бревна и неожиданно появился перед охотниками. Софрон оказался лицом к лицу со зверем и уложил его одним выстрелом своей берданки.

— А вы, охотнички, струсили, сбежали! — поддразнивают слушатели зятя Софрона и его приятеля.

— Сбежали! — соглашаются те. — Здорово быстро бежали…

— Еще бы! Ведь ты на семьдесят лет моложе Софрона.

А Софрон, закурив трубку и ударяя себя мундштуком в грудь, с гордостью произносит:

— Мин — стахановец. Мин — первый.

И он говорит правду. Он здесь Самый знаменитый, самый опытный охотник. Больше, чем другие, выставил он ловушек для горностаев, капканов для лисиц, петель для зайцев, плашек для белок. Каждое утро он выходит на проверку своих многочисленных ловушек и западней. На каждый свежий звериный след он немедленно ставит капкан. Никто лучше его не снимает и не высушивает шкурки убитого зверя. Всю пушнину Софрона принимают первым сортом. Неутомимость и энергия старого охотника удивляют всех, кто встречается с ним…

— Сколько тебе лет? — спрашивает его Степан.

— Много, да много! — И Софрон теперь уже десять раз взмахивает обеими руками и один раз одной, — сто пять!

Увидев меня, он приглашает:

— Пойдем чай пить в мою новую юрту дом.

По дороге он сообщает:

— Илья с прииска «Пионер» сегодня в гости пришел.

В доме, пахнущем свежеструганой смолистой лиственницей, гостей встречает по-прежнему подвижная Варвара.

Здоровается с нами Илья, высокий худощавый молодой человек, одетый в форменную тужурку горняка. Он окончил в прошлом году в Магадане курсы прорабов и сейчас работает на прииске «Пионер» техником промывочной команды.

— Сегодня суббота, промывку закончили, приехал своих стариков навестить, — говорит он.

— Ну как, Софрон, живешь?

— Хорошо живем. Дом мне построили!

— Очень хорошо живем, — подтверждает Варвара, наливая в чашки крепкого чаю со сливками и пододвигая нам наколотый кусочками сахар, сливочное масло, конфеты и тарелку с пышными лепешками.

Степан, попив чаю, благодарит хозяев и, вставая из-за стола, говорит, смеясь:

— Ты Софрон, говорят, уже третий вьючный ящик денег набираешь, да только первых два ящика так спрятал, что сам найти не можешь.

Софрон делает вид, что не слышит.

Илья, несколько обиженный, рассказывает:

— Чуть беда из-за этих разговоров не приключилась. Проводил я у стариков прошлое лето отпуск, пришел как-то с охоты и лег спать. В юрте была одна бабушка. Софрон на реке промышлял рыбу. Вдруг слышу, Варвара кричит: «Илья, помоги!» Я проснулся, смотрю, мою бабушку два человека держат, а третий ножом ей грозит. «Отдай деньги! — кричит. — Где три ящика с деньгами спрятала? Показывай, а то убью!» Меня не видят разбойники. Сильно я испугался. Зарежут, думаю, бабушку. Сдернул с гвоздя ружье и выстрелил. Бандит с ножом сразу мертвый упал. Второй на меня бросился с ножом, но я успел по его ногам выстрелить, упал и он. А третий из юрты на улицу выскочил и побежал. Я ему кричу: «Стой, убью!» Прицелился, хотел стрелять. Он остановился, руки поднял, ко мне идет. Заставил я его раненого разбойника на спину взять, и так он его на себе до прииска тащил. Там я их в милицию сдал. Сейчас старики спокойно живут, никто их не трогает.

— Жениться собирается Илья. Русская она, Катей звать. В конторе на разведке работает, — прощаясь, рассказывает Варвара.

Мы едем дальше.

— Километр в сторону — и мы на прииске «Пионер», — говорит Степан, осторожно сворачивая с трассы.

За густыми тальниками открылась долина ручья Пионер, вся развороченная, покрытая конусообразными отвалами промытой породы. Чернеют устья наклонных шахт. Из них выбегают на эстакаду вагонетки с породой, и, высыпав ее, возвращаются обратно.

— Богато кубиков подняли за зиму на-гора, к промывочному сезону, — говорит Степан, направляя машину вдоль разреза.

«Как раз здесь стояла зимняя юрта Софрона», — отмечаю я про себя.

Экскаватор методически, как однорукий великан, перекладывает мерзлые глыбы из разреза в отвал. .

— Дешевый этот открытый способ, — рассуждает Степан. — Торф здесь мелкий. Зимой его экскаватором вскроют, летом талые пески бульдозеры к бункерам подгребут. Транспортеры их на приборы подают. Везде человек за себя машину заставляет работать.

Мы проезжаем мимо новых добротных домов прииска и сворачиваем к разбросанным в беспорядке низеньким таежного типа постройкам разведчиков.

* * *

Наш ГАЗ-51 стремительно бежит по трассе.

— Смотрите, одни наши «медведи» да «буйволы» теперь здесь работают, так любовно называет Степан тяжеловозы Ярославского и Минского заводов, то и дело встречающиеся нам, — Добротные машины.

Навстречу едет «ярославец», груженный тяжелым бульдозером, крепко привязанным тросом к кузову машины. Вслед, покачиваясь, приближается вторая машина.

Впереди у обочины — красный флажок, дорога перегорожена. Мы направляемся в объезд. На этом участке трасса проходит по болоту, оттаивающему неглубоко. Здесь, в зоне вечной мерзлоты, дорожники делают на таких болотах галечные насыпи. Самосвалы ссыпают подвезенный грунт прямо на срубленный лес и кусты. Тяжелые катки укатывают дорогу.

В первые годы, прокладывая дорогу на болотах, снимали мох и рыли кюветы. Все это летом таяло, превращаясь в жижу и грязь. Не пройти, не проехать. Никакого количества грунта для засыпки этой грязи не хватало. Сейчас кусты и мох на полотне будущей трассы не трогают, в особенности на заболоченных местах. Более того, устилают полотно мелким лесом. Сверху все засыпают грунтом с помощью самосвалов, ровняют. Дорога, промерзнув, отлично служит и зиму и лето.

Трасса идет вдоль берега реки, прижимаясь к крутому увалу. Впереди стоит человек и машет красным флажком.

— Не успели проскочить! Опять взрывают, трассу расширяют. — Степан останавливает машину.

Быстро образуется колонна автомобилей.

Впереди взметнулось облако пыли: одно, второе, третье… Донеслись глухие взрывы. Гулко перекатывается эхо среди гор. По привычке разведчика считаю взрывы. Насчитываю восемь, и всё затихает.

Осторожно едем по заваленной грунтом трассе. Дорожники отвозят взорванную породу и сваливают ее в русло реки..

Проехав «прижим», стараемся наверстать потерянное время. У речки, среди тополей, мелькают добротные постройки. Около гаража виднеются несколько бульдозеров, грейдер, снегоочистители и самосвалы. Вся эта техника теперь на вооружении дорожников.

— Километр в сторону, и мы на месте, — говорит Степан.

* * *

— А, Иннокентий Иванович! Сколько лет, Сколько зим! Давай, раздевайся. Это моя жена, Верочка. А вот местные уроженцы Павлик и Наташа! Скоро в школу пойдут, — смущенно суетясь, встречает меня Мика.

Суетливость не идет к его высокой фигуре, к затянутой ремнем гимнастерке, на которой пестреет колодка с орденскими лентами. Награды он получил за ряд открытий и успешную геологическую разведку во время войны.

— Знаю, ругать меня приехал, но я дело уже исправил. Вчера меня по телефону так прочесал Сергей Дмитриевич… Я рабочих снял с этого злополучного ручья и послал туда старшего геолога района, чтобы привел все в порядок и передал горнякам. Виноват, не утерпел. Под носом металл, план побочной добычи нужно выполнять, а соседи мои никак разведку закончить не могут. Ну, и согрешил я малость. Урвал металл. Завтра поедем по разведочным участкам, я тебе покажу свои работы. Кстати, выберем для нового района место. Проедем по местам, где когда-то бродили вместе. Придется ехать верхом, начинается распутица. Лошади у меня хорошие…

* * *

Лошади, шлепая копытами по мокрому снегу, идут тяжело, часто оступаясь и проваливаясь.

— Да, весенняя дорожка, черт бы ее драл! — цедит сквозь зубы Мика.

Впереди показывается линия шурфов, пересекающих долину. На площадках снег стаял. Виднеются ряды аккуратно сложенных усеченных пирамидок земли — «проходок», как их называют разведчики. В каждую пирамидку воткнуты две хорошо обтесанные бирки, на которых карандашом указано, с какой глубины вынута порода.

Двое шурфовщиков в измазанных глиной телогрейках с помощью воротка выгружают бадьями из шурфа взорванную породу и аккуратно укладывают ее в проходки.

— Смотрите! Сам Александр Егоров, наш старый знакомый, шествует! — кричит Асов.

Широкое лицо Егорова сияет.

— Давненько мы с Вами, Иннокентий Иванович, не виделись, — говорит он, здороваясь.

— Ну, как у тебя дела? Как живешь?

— Целый день на ногах, — жалуется Егоров, — а ноги-то начинают капризничать. Ревматизм… Сколько ведь по тайге прошагали.

— Это дело поправимое, — ободряю я его, — Закончится зимняя шурфовка, выхлопочем тебе путевку на наш курорт «Талая» — и ревматизм как рукой снимет.

Осмотрев шурфовочные работы, подходим к разведочному участку.

С десяток низких, таежного типа бараков, без крыш, срубленных из неошкуренной лиственницы, разбросаны среди пней на опушке леса.

— Смотрите, Иннокентий Иванович, место подходящее для района. Лесок-то стоит какой, сам просится на постройку.

— Да, место для района хорошее, — соглашаюсь я с Микой.

* * *

Закончив все дела на разведке, мы прощаемся с Александром.

Едем вниз по ручью. На галечных косах снег растаял, и под копытами лошадей хлюпает вода. Северная весна в полном разгаре. Воздух чист и так прозрачен, что горы с почерневшими южными склонами как будто совсем рядом, а до них не один, десяток километров. Запах тающего снега перемешивается с горьковатым запахом тальника. Словно комочки снега, белеют на деревьях куропатки. Опьяненные теплом и светом, не шелохнувшись, сидят они на ветках, подпускают к себе совсем близко.

— Смотри, Мика, куропатки!

— А ну их! Далеко за ними лезть по глубокому снегу.

И мы проезжаем мимо.

— Что-то не узнаю прежнего страстного охотника. Где былой пыл?

— Стареть, видно, начинаю, — усмехается Мика. — А не заехать ли нам в Антагачан? Это новый оленеводческий совхоз на самой границе Улахан-Чистая. Наши соседи богаты мясом. Это почти по дороге.

— Деловые связи с соседями, богатыми мясом, необходимо поддерживать, — соглашаюсь я.

По берегам ручья, вдоль которого мы едем, вот уже несколько километров тянется прочная высокая изгородь. Это кораль — загон для оленей. Осенью пастухи загоняют сюда оленьи стада. Здесь их подсчитывают, часть отбирают на убой, изолируют больных животных, лечат.

Въезжаем в большой поселок с фундаментально построенными жилыми зданиями, складами и конторой.

В небольшой квартире директора мы долго слушаем рассказ об организации совхоза. Директор рисует нам перспективы оленеводства на Улахане.

— Антагачан — молодой совхоз. Он существует только два года. Но мы уже крепко стоим на ногах. В тайге пасется более десяти тысяч наших оленей. За один год стада увеличились на три тысячи голов. Это результат заботливого ухода пастухов. Горняки получают от нас тонны свежего мяса. Десятки оленьих упряжек везут ваши грузы к местам новых разведок. Впрочем, с геологами беда, — добродушно усмехается он. — Вы забираетесь в такие трущобы, что туда и на оленях не проберешься…

В дверь стучат. Входит молодой эвен.

— Заведующий стадом Слепцов, наш лучший оленевод, — представляет его директор.

Что-то очень знакомое в лице эвена. Я вспоминаю урасу на Улаханском плоскогорье, охоту на горных баранов.

— Вот так встреча! Как поживаешь, Петя?

— Да живу хорошо! — широко улыбается Петр. — Женился вот. Семья здесь, квартиру совхоз дал. Только я дома редко бываю, все на пастбищах, со стадом.

— Такая уж, брат, служба.

— Да я и не жалуюсь! Я свое дело люблю.

— А я ведь тебя по делу вызвал, — говорит директор.

— А что случилось?

— Двадцать оленей потерялось. Отбились от стада, где-нибудь в тайге бродят. Придется, брат, тебя на поиски послать. Ты следопыт природный — быстро найдешь.

— Найдем! Куда им в тайге деться!.. А я недавно Данилу видел, вашего бывшего каюра, вас вспоминал, Иннокентий Иванович, — обращается он ко мне. — Данила сейчас председатель Кыгыл-Балыхтахского колхоза.

Мы сердечно прощаемся с Петром.

— У нас проблема — корма, — жалуется перед расставанием директор. — Особенно сложно разработать маршруты для стад. Два стада на одно пастбище не погонишь. Вот и надо спланировать так, чтобы пути не перекрещивались и стада не шли друг за другом. Тут все приходится учитывать. Хорошо, что помощники опытные есть. На Петра я могу во всем положиться. Он Улахан-Чистай, как свою ладонь, знает.

* * *

— Наконец-то добрались до дому! — восклицает Мика, увидев постройки, мелькнувшие среди леса.

Здесь здания посолиднее и повыше, чем на участках. Построены они из обтесанного леса, с крышами, покрытыми финской стружкой.

Подъезжаем к конторе и направляемся в кабинет старшего геолога. Он только что вернулся со злосчастного ключа, где ликвидировал «партизанские работы» разведчиков Асова.

— Константин Васильевич… — представляется мне геолог.

— Получай пробы, — перебивает его Мика, выкладывая из рюкзака на стол запечатанный пакет — Надо поскорее их обработать.

— Здравствуй, Верочка! — нежным голосом здоровается Мика с женой. Она не отвечает (не может простить ему историю с чужим ключом).

— Ну как вы, Константин Васильевич, съездили? — обращаюсь я к старшему геологу. — Прекратили там «эксплуатационные работы»?

Мика делает вид, что чрезвычайно заинтересовался лежащим на столе планом.

— Дело это мы уладим, Иннокентий Иванович. На наше счастье, выложенные проходки у непромытых шурфов сохранились. Можно подсчитать запасы.

— Действительно, счастье… — говорю я.

С улицы доносятся удары по рельсу. Это сигнал к обеду.

— Ну, товарищи, пошли все ко мне обедать, — приглашает Мика, как ни в чем не бывало.

После обеда мы с ним ходим по складам, мастерским, по подсобному хозяйству. Осматриваем новые буровые станки, сборка которых уже закончена.

Мика жалуется:

— Не хватает летнего обмундирования для рабочих: сапог и ботинок. Да и со взрывчатыми веществами дела плохи. Не завезли в достаточном количестве.

Я молча достаю свою записную книжку. В ней записано все, что Мика получил от снабженцев управления: продукты, промтовары, материалы и инструмент.

— Летним обмундированием ты снабжен на полный списочный состав. Аммонитом тебе еще придется поделиться с соседним районом. А листовое железо, часть дефицитных продуктов и спирт, который ты забрал на свои склады, возвратишь немедленно на своей машине в управление.

— Да машина же потерпела аварию, пришлось здесь ее разгрузить, — слабо протестует Мика.

— Знаю я эти поломки машин, которые везут дефицитные продукты или спирт!.. Все надо возвратить. И немедленно.

Лицо Мики вытягивается. Он пытается переменить тему разговора.

От его самоуверенности не осталось и следа.

* * *

Вдвоем с каюром Михаилом Слепцовым мы едем на лошадях верхами по зимней дороге, проложенной по руслу реки. Дорога «раскисла», и машины по ней уже не ходят.

В полдень подъезжаем к двум низким таежным баракам. Около них лежат кипы сена, мешки с овсом и мукой, ящики.

Из одного барака выбегает худощавый, еще бодрый старик в рубахе, с непокрытой головой, обутый в грязные стоптанные валенки. Прикрыв рукой глаза от солнца, он долго всматривается в меня. Его редкие седые волосы венчиком окружают лысину, половина левого уха у старика отсечена, и гладкий шрам блестит на солнце.

— Здорово, Пятилетов! Что, не узнал? — соскакивая с лошади, здороваюсь я.

— Иннокентий Иванович! По голосу узнал!.. Цыц, окаянная! — прикрикивает он на маленькую лохматую собачонку, пронзительно лающую на нас. — Глаза стали плохие, из темноты на свет выскочу — совсем ничего не вижу.

Он суетливо привязывает лошадей.

— Ишь, уморились! Пусть немного постоят, обсохнут…

За чаем Пятилетов, соскучившийся в одиночестве, непрерывно говорит. Рассказывает о себе, о своих скитаниях по золотым приискам. Я с удовольствием слушаю наблюдательного, умного старика.

— Вот сторожу здесь грузы, автозимником по реке их забросили, а по разведочным участкам развезти не успели. Ишь какая весна нонешный год ранняя! Придется теперь летом грузы на лошадях по тайге, как в старое время, развозить.

— Еще бы! Помните, Иннокентий Иванович, как в тридцатом году мы с Нагиева на ключ Дорожников на лошадях да олешках по тайге ползли, смех сказать, почти целый месяц! А теперь — сел на автомашину и по трассе день-два и на тысячу километров с Магадана в тайгу подался! А самолетом несколько часов по воздуху — и ты в любой точке. Вот нашу экспедицию на Индигирку перекинули — момент! Два летных часа — и оказались за сотни километров в глухой тайге со всем бутором и продуктами, на месте работ. Даже клопов и тараканов с собой в тайгу привезли! — смеется старик. — Прямо на реку садились. Зато летний сезон не упустили, на целый год скорее богатства открыли… Ну а где дорог нет, а продуктов завозить много надо, трактор олешек заменил. Прет, сердешный, по тайге без пути и дороги, десять тонн тащит на санях. Это тебе не оленья нарта с десятью пудами груза!

— Да, — говорю я, — великая сила — машина.

— Теперь идешь по разрезу на прииске и людей совсем не видишь. Всё машины работают. Порода сама по ленточным транспортерам ползет на промывочные приборы. Сейчас смешно вспомнить, как механизацию на прииски вводили в восемнадцатом году. Помните, Иннокентий Иванович, как мы локомобиль всей артелью на своих горбах сорок километров вручную целый месяц волокли? А сейчас это плевое дело. Загрузил на тяжеловоз или трактор и вези его за сотни километров, куда хочешь. Да что там локомобиль, экскаваторы целиком на машинах везут. Этой весной на устье Неры два катера и баржи к ним, железные сварные, на машинах привезли. Почитай, за тысячу километров. Все арки на трассе посшибали сверхгабаритным грузом… До революции какая-нибудь золотопромышленная компания россыпь десятки лет отрабатывала. Вот, к примеру, прииск «Стрелочный» Верхне-Амурская компания тридцать лет отмывала. Хочется ей побольше дивидендов получить, скорее золото достать, а не тут-то было: далеко на кайле да лопате, тачке да таратайке не уедешь…

— Сильный и умный стал советский человек, — резюмирует Пятилетов, — научился он открывать все богатства в тайге и быстро их добывать машинами… Жаль, года мои ушли, семидесятый пошел. А то показал бы я молодежи, как не на хозяина, а на себя нужно работать. Прошел бы с разведкой всю тайгу и тундру до самого Ледовитого океана…

Старик выпивает последний глоток чаю и большой, с утолщенными суставами пальцев и вздутыми синими венами, рукой ставит пустую кружку на стол.

— Ну, я совсем заболтался! Наверно, наши зайчики давно уже готовы.

По зимовью распространяется вкусный запах тушеной зайчатины.

* * *

Побывав еще на нескольких разведочных участках Оймяконского района, мы наконец после болотистой, залитой весенней водой дороги, попадаем на сухую трассу. Лошади, почувствовав твердую почву, шагают быстро, иногда без понукания переходя на рысь. Под копытами коней вьются облачка пыли. Стоит солнечный жаркий день. Снега уже не видно. Пахнет дымом — где-то выжигают прошлогоднюю траву. На черных обгорелых кочках щеткой Пробивается яркая зелень. Комаров еще нет. Теплый воздух, дрожа и переливаясь, поднимается от нагретой земли. Далеко на горизонте, в мареве — белые цепи гор. Изредка, со свистом рассекая воздух, проносятся стайки чирков. Деревья стоят еще голые, буровато-зеленые. Но пройдет день-два, и они покроются ярким легким кружевом зелени.

— Слушайте! Жаворонки поют! Ну, совсем как где-нибудь под Москвой. Ишь, как заливаются! А простор-то какой! — восхищается мой случайный попутчик москвич Поляков, следя глазами за мелькающими в голубом, прозрачном небе точкам. И это на Оймяконском плоскогорье, которое на всех географических картах обозначено, как полюс холода!

Впереди виднеется ряд длинных построек. Возле них пасется скот. Это молочная ферма лучшего Оймяконского колхоза «Большевик».

Пока Поляков привязывает лошадей, я вхожу в помещение. Меня встречает заведующая фермой. Она в белоснежном халате. В большой чистой комнате на столах поблескивают сепараторы, стоят бидоны с парным молоком и сливками. Образцовый порядок и чистота радуют глаз.

— Мария Николаевна Березкина, — заведующая пожимает мне руку и пристально всматривается в мое лицо. — Да это вы, Иннокентий Иванович! Не забыли еще?

— Ну, как забыть?

Однако между девушкой, угощавшей меня когда-то молоком на берегу Неры, и сегодняшней Марией Николаевной такое отдаленное сходство, что я с удивлением спрашиваю себя: да неужели это та самая Маша?

А она с гордостью показывает мне молочную ферму и приглашает нас с Поляковым в гости. Входим в опрятный домик. За чаем муж Веры Николаевны якут Дмитрий Березкин, со значком охотника-отличника на груди, рассказывает, как он недавно ездил на курорт в Ялту.

— В Москве ой как много людей! Все равно, как у нас в тайге комаров. По-якутски никто слова не скажет. Спасибо, человек со мной был — по-якутски и по-русски говорил. За руку меня по улицам водил. Боялся я заблудиться. Это ведь не тайга. В тайге всегда дорогу найдешь.

— Ну, а как на курорте?

— Продуктов много, работы нет. Жирный стал. Тепло-тепло! Воды в море много, а пить нельзя. Я тоже в море лазил. Но все равно по тайге, беда, соскучился. В тайге хорошо…

* * *

К вечеру подъезжаем к переправе через реку Индигирку. Она уже очистилась от льда, затопила прибрежные тальники и стремительно несет свои мутные весенние воды. Мурашки пробегают по спине, когда я представляю себя на лошади среди этого мощного потока.

— Пожалуй, вброд на другой берег не переедешь, — вслух рассуждаю я. — Придется До утра подождать. За ночь вода спадет. А пока переночуем у дорожников.

Рано утром мы опять у переправы. Под ногами лошадей похрустывает тонкий ледок, затянувший за ночь лужи на дороге. Утренний воздух свеж и прохладен. Вода действительно спала. Хорошо виден широкий перекат, по которому нам предстоит переправиться на противоположный берег.

Лошади, пофыркивая, неохотно идут в воду. Предусмотрительно вынимаю ноги из стремян.

Наши лошадки-якутки осторожно выбирают брод. Я еду первым, стараясь держать голову лошади повыше и направлять ее наискось против течения, чтобы меньше сносило. Вода сначала по брюхо лошади, потом выше. Я поднимаю ноги, но все же начинаю черпать голенищами воду. Мы пересекаем основную струю реки. Лошадь судорожно цепляется ногами за галечное дно, борется с напором воды. Какую-то долю минуты чувствую, что ее сейчас собьет. Напряженно слежу, чтобы не упустить этот момент и вовремя спрыгнуть с седла. Лошадь торопливо перебирает ногами, крепче ступает на дно. Напор воды слабеет, мы пересекли основное течение. На душе легче. Наконец, мокрые, мы выбираемся на берег.

Соскакиваем, снимаем сапоги, выливаем воду, переобуваемся и, сев в седла, гоним лошадей рысью, чтобы согреть их.

Подъезжаем к поселку Оймякон — административному центру огромного таежного района. На высоком сухом месте вдоль реки стоят ряды новых добротных домов. Прямые улицы, электрические фонари. Проезжаем мимо большого здания школы, нового клуба, столовой, больницы, магазина, фактории. Видим много строящихся зданий: растет районный центр.

— Где райисполком? Где Неустроева найти? — спрашиваю я старика якута.

— Дом райисполкома вот здесь достраивается. А пока исполком помещается в бывшей церкви. Вон там! — показывает он на темное массивное здание, построенное из крупных лиственничных бревен.

Высокое помещение церкви разгорожено на ряд комнат. Проходим в кабинет председателя. Это бывший алтарь.

— Здорово, Иннокентий Иванович. Слышал, что ты по разведкам разъезжаешь. Думаю, обязательно заедешь к старому знакомому. Проходи, садись, — радушно приглашает Неустроев, молодой, среднего роста якут со свежим загорелым лицом, Одетый в пиджак и сорочку с галстуком, обутый в легкие летние торбаса.

— Есть у меня к вам претензии, — сразу начинает Неустроев. — Падеж большой среди арендуемых вами у колхозов лошадей и оленей. Это снижает прирост поголовья по району. За перевозки и аренду транспорта разведчики неаккуратно расплачиваются. Правда, управление ваше помогает нам строиться, шефствует над колхозами…

— Приеду в управление, наведем порядок, — заверяю я.

По дороге домой Неустроев показывает на высокое темное здание.

— А вот наша библиотека, раньше тут часовня была. Старики рассказывают — ее местный купец Кривошапкин построил на деньги, украденные им у экспедиции Черского. Он содрал с него за транспорт втридорога, часть этих денег истратил на часовню и получил от царского правительства медаль «за усердие».

Входим в библиотеку. Нас встречает молоденькая якутка с комсомольским значком на блузке.

На полках вдоль, стен до самого потолка — книги на русском и якутском языках. На столах — подшивки местных и центральных газет и журналов. В библиотеке светло, уютно и чисто. Глаза разбегаются по разложенным на столах газетам и журналам. Меня охватывает страстное желание сесть за стол и, не отрываясь, читать и читать.

— Можете вы организовать библиотеки-передвижки для наших разведчиков? — спрашиваю я заведующую.

— Мы это начинаем. А вообще ваши разведчики — частые гости в библиотеке. Заходите вечером, договоримся подробно.

* * *

Вернувшись из Оймякона в управление, я с семьей уезжаю в отпуск — на «материк».