Весной 1991 года в Москве, на кафедре эстетики МГУ состоялась международная конференция «Современный „Лаокоон“: эстетические проблемы синестезии». Я попросил организаторов разыскать и пригласить на нее Термена с докладом об электронной музыке. Не успел я даже как следует поздороваться с ним, Лев Сергеевич, весь радостный и довольный, перебил меня:

— Поздравьте! Меня, наконец, в партию приняли. Только что! А ведь тогда, в 81-м году меня тот Танаканов опять не пропустил, какой-то параграф в уставе нашел, что после восьмидесяти лет в партию уже совсем нельзя принимать. А оказалось — можно!

— Да, я слышал, Лев Сергеевич, читал в газетах, поздравляю. Но зачем все это Вам, особенно сейчас, когда даже Таракановы бегут оттуда?

— Как зачем? Пусть бегут. Я же Ленину обещал!

Ну, молодец, Лев Сергеевич, право слово. Конечно же, надо быть хозяином своего слова, пусть через 50, простите, 70 лет. Но и коммунисты, следует заметить, хороши, — дождались-таки момента. Если бы у них была своя партийная «Книга Гиннеса», Термен мог бы попасть туда как самый молодой коммунист среди самых старых верных ленинцев. Наталья Михайловна Нестурх, родственница Льва Сергеевича, при беседе с ней об этом, улыбается: «А что еще можно было ждать от альбигойца, мы все, Термены, — социалисты с 13 века» (рис. 23).

Лев Сергеевич и на этой конференции хорошо выступил. Я был ведущим на заседании и, зная о его нынешней idee fixe, предупредил осторожно: надо соблюдать регламент, и вообще здесь не стоит про «микроскопию времени». Не та тематика, не та публика. Но он, поблескивая глазами, перехитрил меня, задав слушателям невинный вопрос: «Может быть, спросить чего-нибудь хотите, у меня еще много есть интересных вещей». И на целый час развернул, впервые перед широкой аудиторией, свою концепцию поисков «средств Макропулоса».

Слушатели были довольны, улыбались. Очень понравилась шутка Термена: «Прочитайте мою фамилию наоборот, и сразу все станет понятно». Но регламент был нарушен, заседание — кувырком. Ах, Лев Сергеевич, не даете Вы нам скучать...

Рис. 23. Партийный билет молодого коммуниста Л.С.Термена (март 1991 г.)

Я-то уже знал, о чем он собирался говорить. У нас была до этого возможность подробно побеседовать о «микроскопии времени», — когда он приезжал, как выясняется, в последний раз к нам в Казань, поздней осенью 1988 года. Наговорились мы с ним тогда о многом, вдосталь.

Звонят как-то мне домой, часов в пять утра, вахтеры из нашего института и говорят: «У нас тут дедушка сидит, который Ленина видел. К вам приехал, на конференцию, заберите его. Только одежду принесите — он по-летнему почему-то»... Прихожу, а «дедушка» Термен улыбается, глаза веселые, щеки розовые, сидит со старушечками, чай пьет с сушечками. Ну, Лев Сергеевич, как это Вас угораздило! На улице снег, не тот поезд выбрал, да и конференция через неделю начинается. Перепутал сроки, лето с зимой, утро с вечером. «Нет, — говорит, — я просто по Казани очень соскучился». Запаковал я его в свое старое пальто, надел на него снова свою знаменитую шапку, несуразную по своим размерам и неуклюжести. Но чем его столько дней занять?..

Выручило то, что как раз перед этим прислали мне из США огромную кипу ксерокопий американской прессы 30-х годов со статьями о Термене. Я и вручил ее Льву Сергеевичу, — и он на всю неделю погрузился на «машине времени» в свое прошлое. Я с утра на работу, а Лев Сергеевич — в Карнеги-Холл, к Уилфреду, к Люси Розен, к Кларе Рокмор и, конечно же, к юной Лавинии. А вечерами, конечно, тихие беседы при ясной луне:

— Лев Сергеевич, а как сложилось с Лавинией?

— Когда я уезжал из Америки, мне обещали, что и ей сделают визу. Обманули. Я узнал позже, что она через некоторое время вышла замуж. Ее, уже не моя, дочь Сара, говорят, приезжала в Москву незадолго до моего освобождения с какой-то танцевальной группой. А я и не знал об этом.

После того, как умерла третья его, советская, послевоенная жена, Термен жил надеждой вновь встретиться с Лавинией. Он и меня часто спрашивал, советовался, шутя:

— Может быть, мне стоит выписать мою американскую танцовщицу, снова жениться, ведь она такая красивая, молодая?

— Лев Сергеевич, а Вы не подумали, сколько ей лет сейчас? Ведь столько времени прошло.

Получалось многовато для невесты. А в этот приезд он торжествующе вынимает фотокарточку:

— Смотрите, нашелся ее адрес. Прислала фотографию. Ну как, красивая?

Ах, Лев Сергеевич, за что же с Вами так обошлись упыри-лемуры. Время было такое? А кто его делает таким? Разорвали, разбили, развели — на десятки тысяч километров, на десятки лет от любимой. А Лев Сергеевич смахивает с лица мимолетную грусть, снова прикрывается старой своей шуткой:

— Взяли бы вы меня в Казань насовсем, скучно в Москве, работать не дают, я бы много полезных изобретений вам придумал. И ребята у вас хорошие (рис. 24). Может быть, у вас и высокоскоростная кинокамера есть, — занялся бы «микроскопией времени». Только условие одно — невесту найдите, не старше 25–30...

Уже после узнал, — шутки-шутками, а находил-таки, оказывается, и не однажды наш молодец-альбигоец в Москве себе таких невест, очаровывал, убеждал. Очень хотелось, судя по всему, иметь наследника. Дочки — это хорошо, а нужен был — Термен, чтоб продолжилось генеалогическое древо. «Ни более и не менее!» С неменьшим упорством, чем в партию, прорывался и прорвался с одною из них в ЗАГС, дошел до марша Мендельсона (хотя тетка-регистраторша, говорят, пыталась бормотать что-то про большую целесообразность «похоронного марша»). Приехали родственники невесты, увезли...

Лев Сергеевич не жаловался на житейские невзгоды, хотя жить пришлось на старости лет и в студенческом общежитии. Двухкомнатная квартира — подарок КГБ — становилась тесной. В одной комнате — кабинет, домашняя лаборатория, архивы Термена, а семью куда — дочки, внучки? Наш общий московский приятель Сергей Зорин и Наталья Михайловна Нестурх исходили все возможные инстанции, обивали различные пороги, — помогите квартирой знаменитому Термену. Хозяйственники отмахивались: сколько лет — 90? Перебьется! Обратился Сергей к почитаемому академику, однокашнику-товарищу Термена по Физтеху. Тот, зная о добровольной службе Термена в логове Мефистофеля, ответил коротко: «Тамбовский волк ему товарищ, пусть у КГБ голова болит о нем». Выручила знаменитая летчица В.Гризодубова, депутат Верховного Совета СССР, — таки дали Термену комнату в коммунальной квартире. Спасибо им всем за это!

Рис. 24. Последний раз в Казани (1988 г.).

Слева направо: Л.Термен и его «прометеевские» друзья Б.Галеев, Р.Сайфуллин

Я был не раз в этой комнате, сплошь заваленной аппаратурой. На столах — несколько терменвоксов в работе. Лев Сергеевич изготавливал их по заказу разных музеев. Старинные радиолампы с пламенеющими катодами, транзисторы, гроздья микросхем, — вся история радиотехники под одной крышкой. Как все это могло действовать вместе, я не знаю... Лев Сергеевич был счастлив. Теперь он мог работать и днем, и ночью! И без всякой охраны. Если не считать соседей, вдохновляемых глиссандирующими вибрато терменвоксов при их настройке. Только что настроил один инструмент, для Нижегородской лаборатории им. В.И.Ленина в г. Горьком, а тут новое письмо. И как откажешь, если оно буквально взывает, — столь очаровательное по стилю и содержанию, что я приведу его здесь целиком:

«Уважаемый Лев Сергеевич!

Коллектив ордена Трудового Красного Знамени Муромского завода радиоизмерительных приборов обращается к Вам с просьбой изготовить для Музея трудовой славы нашего завода электромузыкальный инструмент „Терменвокс“, — копию того инструмента, который Вы демонстрировали весной 1922 года В.И.Ленину, М.И.Калинину и другим руководителям нашей партии».

Пользуясь случаем, следует поблагодарить Сергея Зорина еще и за спасенные архивы Термена. При переезде, как это часто бывает у слишком расторопных хозяек, часть «ненужных» старых бумаг и аппаратуры оказалась выкинутой на улицу, в мусорный ящик. По звонку потерпевшего Сергей примчался, успел, забрал, вычистил, сдал в Академию наук. А Лев Сергеевич после этого упавшим голосом вдруг спрашивает:

— Сережа, а Вы пленку магнитную разве не забирали, не спасли?

— Нет, она вся старая, осыпавшаяся, спутанная.

— Жаль, это с тех времен. На ней были подслушанные записи Сталина...

Да, не прост Лев Сергеевич, ох, не прост! Конечно, жаль. Цены им бы не было, этим фонограммам сейчас. Можно было бы сдать в Музей Революции, или продать за бешеные деньги любителям антиквариата на аукционе Сотсби — ценнейший документ эпохи!

Рассказал, наконец, на тех нечаянных казанских вечерах воспоминаний Лев Сергеевич до конца и о своей идее «микроскопии времени», связанной с выращиванием чудотворных кровяных «существ» в специальном инкубаторе:

— Мы уже проводили эксперименты в Медицинской академии, с Лебединским. На животных. Кое-что уже получалось. Но чтобы изучить поведение кровяных телец, чтобы научиться их отбирать и размножать, нам была нужна сверхскоростная кинокамера на 10.000 кадров в секунду. И еще очень высокочувствительная пленка нужна потому, что «существа» эти нельзя сильно освещать, они погибают от нагрева...Ведь когда мы смотрим в микроскоп, мы все видим в увеличении во много раз. А скорость движения этих «существ» в крови остается той же. Нужно замедлить ее во столько же раз, и тогда мы будем воспринимать их в естественном для них виде, как будто мы сами проникли в их мир. Для этого надо будет посмотреть снятую сверхскоростной камерой пленку на обычном проекторе. Я уже пробовал кое-что и придумал даже, как голоса их услышать, которые мы обычным ухом не замечаем. Я не только кровяные тельца проверял, но и, кроме того, сперматозоиды. Все эти «существа», знаете, под микроскопом водят хороводы и поют. И в их траекториях движения — определенная закономерность. Это очень существенно...

Хоть стой, хоть падай. На самом деле, не соскучишься с Вами, Лев Сергеевич. Ну так что же у Вас есть еще в запасе? Проверять напряжение пальцами в сети — в это трудно поверить, но можно проверить. Что же нам делать с идеей о поющих сперматозоидах? И когда я по просьбе «Комсомольской правды» написал большую статью о Термене и намекнул в ней, — откликнитесь, спонсоры, помогите с аппаратурой для «микроскопии времени», пусть Термен проверит свою идею и убедится в том, что наверняка ошибается, редакцию и меня завалили письмами: «Свяжите нас с Терменом, найдем любую технику, предлагаем создать совместный кооператив под названием „Бессмертие“» и т. д. Шустрых ребят оказалось много, — эти и своих младенцев отдадут на заклание, если будут обещанные 300 % прибыли (по К.Марксу). Я решил посоветоваться с Львом Сергеевичем. Но что-то связь с ним оборвалась, ни на письма, ни на звонки не отвечает. Меня это больше всего беспокоило.

Да и вообще, Бог с ней, с «микроскопией времени». И не потому, что в этой идее есть что-то сатанинское, опасное. Я думаю, что с продлением жизни, с бессмертием все не столь просто. Обновлением кровяных телец здесь не обойтись. Да и сама природа, мне кажется, не допустит вмешательства в сложившееся равновесие «дебита-кредита» на Земле. И, даже если в идее терменовского инкубатора есть рациональное зерно, природа в любом случае поспешит отыграться какой-нибудь новой суперчумой, перед которой СПИД покажется насморком.

А с молчанием Термена оказалось все просто. Опять сменился адрес. Он, как выяснилось, вернулся в Дом чекистов на Ленинском проспекте, в свой чуланчик 2x2 м. Оказывается, изменилась ситуация, открылась новая страница в его неугомонной жизни, — после многочисленных публикаций в лихой «перестроечной» прессе с величайшим изумлением и вновь узнали о том, что Термен жив-здоров, уже и на Западе. Стали приглашать в гости. Конечно, не одного, с дочерью Наташей, исполнительницей на терменвоксе. Вместе, в одном доме, и репетировать, по-видимому, удобнее. Да и от лишних хлопот, волнений, надоедливых репортеров, которых появилось множество, уже пора было, вероятно, избавить Термена. Как-никак почти столетний, фаустовский возраст. Такая вот версия появилась в печати, и мы поверим ей...

Как бы то ни было, сенсацией стало само появление Термена с Наташей в 1989 году на знаменитом Буржском фестивале электронной музыки во Франции. И, конечно, с изумлением было воспринято воскрешение чуда «музыки из воздуха» при их совместном выступлении. Выезд был организован по инициативе Эдуарда Артемьева, руководителя Всероссийской ассоциации электроакустической музыки. Я не знаю, верить или не верить журналистам, но будто бы Льва Сергеевича в ту поездку произвели в «почетного гражданина г. Бурж» и даже наградили высоким французским орденом Почетного легиона.

В 1991 году Терменов приглашают в США, где Лев Сергеевич — почетный гость на празднествах, связанных с 200-летием знаменитого Стенфордского университета. И снова — совместные концерты. Жаль, Лавиния Вильямс не дожила до этого, не дождалась. Но состоялась трогательная встреча с Кларой Рокмор. В американской прессе намекают, что у них в те, далекие годы был роман. Не знаю, правда ли это, но терменвоксу она, на самом деле, не изменяла всю жизнь. После выпуска нескольких грампластинок с записями ее игры на этом инструменте, как раз к приезду Термена, — так уж получилось, совпало, — вышел в свет лазерный диск ее лучших сольных выступлений.

Не знали о судьбе Термена и в Гааге, в Центре электронной музыки Королевской консерватории Нидерландов. Когда я был там в 1991 году, меня попросили в следующий мой приезд привезти для музея электронной музыки фотографии Термена. Я сделал наивные глаза: «Может быть, лучше будет, если приедет сам Термен?» Немая сцена из «Ревизора», — и меня попросили передать ему приглашение. И вот мы в Голландии, январь 1993 года. Это была наша последняя встреча.

Королевская консерватория и принимала по-королевски. Симпозиум «Шенберг-Кандинский», со светомузыкальной постановкой оперы Шенберга «Счастливая рука». Затем открытие музея электронной музыки, куда только что привезли из США терменвокс серийного выпуска тех, давних лет. К сожалению, не работающий. Наташа сокрушалась почти всерьез: «Уж лучше наш экземпляр взяли бы, тоже не работает». К выступлению Термена на предстоящей Академии света пришлось инструмент ремонтировать. Местные инженеры оторопели, увидев диковинные радиолампы. Я пытался им помочь, объяснить на английском, как работает «катодное реле» времен Эдисона. Не знаю, помогли ли мои знания радиотехники, которые столь же чудовищны и первобытны, как мой английский, но мастера оказались первоклассные, починили. И вот на открытии Академии света, после моих напутствий: «Ни слова об этих, маленьких, которые хороводы водят и поют», Лев Сергеевич рассказывает на великолепном английском языке — не забыл, помнит! — о своих музыкальных и светомузыкальных опытах. Затем Наташа начинает играть на терменвоксе. И вдруг Лев Сергеевич встает, тихо пробирается за кулисы и — под восторженный гул зала и вспышки блицев, — завершает пьесу сам. После этого даже я решился выступить на английском, впервые в жизни, но, конечно, не столь удачно по произношению. А затем — торжественный прием в Академию света. От «наших» двое — Лев Сергеевич Термен, а затем, вероятно, за компанию приняли и меня. Но хорошая, замечу, компания...

Лев Сергеевич и здесь, в дождливой Гааге, не унывал. Приехал усталый, поникший, но рабочая атмосфера фестиваля буквально наэлектризовала, возродила его. Смотрю, сидит рядом с голландской художницей, что-то заговорщицки шепчет ей на ухо. Она заливается смехом, но смущенно. Подхожу на подмогу, а она: «Вы не поверите, жениться предлагает и сбежать в Россию, что-то о какой-то „микроскопии времени“ рассказывает. Сколько же ему на самом деле лет? Может, он действительно знает какую-то тайну — средство Макропулоса?»

И вдруг меня осеняет — есть такое средство! Сидит перед нами почти столетний, пусть и постаревший, молодой человек, с детской открытой улыбкой и ясными глазами. Он всю жизнь занимался своим любимым делом, не просто Делом, а именно любимым делом, — это и есть средство Макропулоса!..

Вновь, даже в финале, мне приходится повторить фразу: ах, Лев Сергеевич, с Вами не соскучишься. Уже в первый день, то ли он сам не туда дел, то ли умыкнули, исчезла шапка Льва Сергеевича, ни более и ни менее. Голландцы, понятно, страшно смутились. Я успокаивал их, — наверное, кто-то унес для музея или как сувенир. И пока они искали новую шапку, мне снова пришлось отдать ему свою. Она и так сама по себе смешная. А когда на голове Термена — даже панки с петушиными прическами на голове оцепеневали на улице от восхищения! Так и остался он в моей памяти напоследок. Стоим во дворе Объединенного музея Гааги — слева раздел искусств, сзади краеведческий. За стеклом — огромный скелет динозавра. А на его фоне под мелким нидерландским дождем — улыбающийся Термен в моей мокрой потешной шапке.

Новую шапку, экстра-класс, — поэтому, наверно, долго искали, — ему принесли перед самой посадкой в самолет «Амстердам — Москва». Мы уже опаздывали, я посадил советского Фауста в кресло-тележку и с криком «Поберегись!» мы помчались по иноземному, сияющему чужими, неродными огнями аэропорту, к трапу. Домой...

Меня умилило, потрясло тогда, уже в нашем аэропорту, как Лев Сергеевич — или мне показалось? — вдруг стал заученно поворачиваться перед окошком пограничника в зеленой фуражке: анфас, профиль. Господи, за что вы его так, люди?!..

* * *

Чудес не бывает. Средство Макропулоса, увы, — сказка, миф. Так уж получилось, в этом же году, осенью, возвращаясь из Германии, с очередного фестиваля, я узнаю в дороге — умер и уже похоронен Термен.

Через несколько дней, 14 ноября в Центральном Доме композитора состоялся вечер памяти Льва Сергеевича Термена, изобретателя и музыканта. Выступала с терменвоксом прилетевшая из Гамбурга Лидия Кавина, внучатая племянница Льва Сергеевича. Впервые была исполнена электронная композиция Анатолия Киселева «Песнь на руинах», посвященная Л.С.Термену. Некрологи появились в нескольких московских газетах, в других городах, за рубежом. Из них прояснилась точная дата кончины Термена — 4 ноября 1993 года. Волею случая стала «незапланированным» реквиемом Термену и состоявшаяся за день до этой даты лондонская премьера фильма американского режиссера Стивена Мартина «Электронная одиссея Льва Термена», который он снимал во время пребывания Льва Сергеевича в США и в Голландии. Собирался продолжить, сделать вторую серию, сняв Термена в Москве, в Казани, в родном окружении, — не успел...