Весна в северную Могемию приходит поздно. С высоких гор Туан-Лу-Нарата еще дуют пронзительные холодные ветра, принося с собою мокрые снегопады, но в долинах Туана, освободившиеся ото льда реки мощно и полноводно набегают на черные берега, вымывая последние остатки зимы. Кое-где уже пробивается зеленая травка, а прозрачные кленовые леса наполняются благоуханием розово-белых крошечных цветов. Вылинявшие летучие коты, сменившие зимний бело-серый наряд на привычный, радужно-зеленый, сбиваются в огромные стаи, и в преддверии весенних игр носятся веселыми визжащими толпами за жирными неуклюжими воронами.

Весна приносит в долины Туана радость и обновление. На крошечных делянках, посреди лесов сутулые крестьяне, просидевшие всю зиму в глубоких землянках, бредут вслед за тощими волами, вспахивая черную жирную землю, и молятся Иллару, выпрашивая обильные урожаи. Суровые бортники выносят на цветущие поляны припрятанные ульи, и большие мохнатые пчелы, пробудившись от долгого зимнего сна, радостно жужжа, отправляются на свой извечный промысел. Весна входит в долины Туана вместе с теплым воздухом, из далекой Бантуи, насыщенным запахами джунглей и южных морей. Седые вершины Туан-Лу-Нарата тяжело и сурово смотрят вниз, на пробуждающуюся жизнь, и порой, в завистливом гневе обрушивают на долины камнепады и сели. Пробуждаются в своих глубоких пещерных логовах древние драконы и свирепые мантикоры. Из берлог, шатаясь, выбредают огромные медведи-людоеды, тощие черные гурпаны выползают к дорогам и полям.

Аттон вошел в долину Туана, утопая по колено в грязи разбитого тракта. Он проклинал в душе и весну, и долину Туана, и мрачные горы над головой, навевающие мысли тяжелые и неприятные. Он проклинал свой родной Норк, столь негостеприимно встретивший его ночными засадами и стрелами, из-за угла. Он проклинал все… Он потерял свой дом. Потерял надежду. Потерял защиту. Он потерял веру.

Аттон тяжело вздохнул и потер свежий шрам, через весь лоб. Потом взобрался на громадный камень у дороги и принялся за скудный обед. Впереди его ждал неблизкий путь, в самое сердце Туана, к деревеньке без название, известной лишь тем, что когда-то, сам король Могемии и Боравии, проезжая через этими местами по пути в Рифлер, испытал колики в животе, а потому задержался в этой самой деревушке на несколько дней. С тех пор, жители деревни необычайно возгордились, честью им оказанною, но соседи их с тех пор, деревушку эту иначе как Пердунами, не зовут. Как-то обиделись местные жители на соседей, и пошли жаловаться барону, но барон смеялся так, что помер от сердечной судороги. Вот так и прославилась эта деревня на все королевство. Аттону, эту историю рассказал бедный странник, в одной из таверн по дороге в Тарр. Аттон не поверил ему, но, однажды, направляясь по делам в Рифлер, специально заехал туда, и убедился что странник не солгал, все события, тщательно пересказанные ему гордыми старожилами, действительно происходили. А еще, росла в окрестностях деревни огромная секвойя, высотой в две стрелы, и возрастом старше Империи. Местные, дерево это иначе, как « Большая Мать » не называли. Они хоронили рядом с ним своих умерших, и в праздники приходили к исполину петь и танцевать. Вот под этим деревом, и было назначена у Аттона встреча.

Правда, ничего хорошего, от этой встречи он не ждал. Более того, он был уверен, что Мерриз просто не придет. Судя, по тому, что произошло с ним. Правитель Аведжии сказал правду. Он, со своим знанием истины, оказался никому не нужным. Более того, он стал опасен и его попытались убить. Но он смог отбиться и уйти. Удастся ли это монаху, он не знал. Впрочем, в Обители могли расценить все по-другому, и тогда Мерриз становился его врагом. Такое Аттон тоже допускал… У монахов Обители были свои взгляды на жизнь.

Аттон пережевывал жесткое соленое мясо и запивал водой. Где-то там, далеко остался родной ему Норк. Чистые, выложенные камнем дороги. Теплые таверны через каждую стелу. И не надо думать о том, где сегодня придется ночевать. Не надо следить за каждым своим шагом и тревожно вслушиваться в тишину. Не надо охотится, чтобы не умереть с голоду. Не надо… Не надо об этом думать.