В Воздушном Флоте России к октябрю семнадцатого года насчитывалось более трехсот различных частей, учреждений, учебных заведений, до 35 тысяч солдат и офицеров, около полутора тысяч самолетов.

Управление Воздушного Флота (Увофлот) ведало воздушными силами внутренних военных округов, учебными заведениями, техническим снабжением фронтовых частей, размещением заказов на всю технику и оружие, заграничными поставками.

Боевым применением авиации ведала Канцелярия полевого генерал-инспектора авиации и воздухоплавания при Ставке Верховного Главнокомандующего — Авиаканц.

Увофлот с первых же дней саботировал распоряжения Советской власти. Именно об этом управлении шел серьезный разговор на совещании в Смольном. Там уже побывали инженер Ермолаев, летчик прапорщик Можаев и авиамеханик унтер-офицер Андреев.

Можаев и Ермолаев докладывали свои соображения весьма своеобразно, как вспоминал об этом Акашев: «В Увофлоте гнездо, банда, шайка. Всех их надо разогнать, арестовать, судить…» В самый разгар дебатов об Увофлоте пришел председатель ВРК Подвойский. Он умерил пыл сторонников крайних мер, предложив установить там надежный политический контроль, послать комиссаров, почистить, но и постараться привлечь на свою сторону специалистов. Было создано Бюро комиссаров авиации: Акашев, Можаев, Андреев.

Когда совещание закончилось, Акашев не без удивления спросил у Ермолаева, которого знал как человека аполитичного:

— Разве вы большевик?

— Сейчас дело не в этом, — смутился Ермолаев, — просто настало время, когда можно разогнать всю эту увофлотскую банду на Фонтанке, 22.

Я воспроизвожу этот разговор точно по записи, оставленной Акашевым. «Я был поражен, встретив его здесь», — отметил Константин Васильевич.

В биографии Акашева-революционера мне кажется очень важным этот его разговор с Ермолаевым. Формально Акашев тоже не большевик, но его принадлежность к анархистам скорее всего нужно считать как бы свидетельством революционного стажа. Не карьеристские соображения, а стремление к активному участию в революционном движении приводило людей, особенно юношество, и в ряды анархистов, привлекавших смелостью, бунтарским порывом. «Нас увлекала анархическая линия, там как будто было больше жизни…» — записал в дневник в июле 1918 года молодой революционер Дмитрий Фурманов, впоследствии комиссар Чапаевской дивизии, известный писатель. Разными путями шли честные люди послужить своему народу. Вот почему так, непривычно, казалось бы для нас сегодняшних, ответил Акашеву Ленин, узнав, что тот анархист: «Тем лучше», что следовало понимать — Владимир Ильич верит в надежность и преданность человека, которого привел к нему Мехоношин.

К великому горю было в нашей истории и такое время, когда не суть человека, не его дела и верность революционным идеалам, а политические ярлыки трагически завершали судьбы многих солдат Октября… Получив у Подвойского мандат о назначении военным комиссаром Увофлота, Акашев с товарищами отправился на Фонтанку, 22.

В кабинете генерала Яковлева несколько руководящих сотрудников. Вид у них был явно растерянный, хотя держались высокомерно. Первым заговорил Ермолаев:

— Предлагаю распорядиться, чтобы все оставались на своих местах. Проверим наличие и кто чем занят. Ясно?

— Простите… но скоро стемнеет, электричество дадут только после восьми-девяти часов, поэтому мне не представляется возможным держать сотрудников в темноте, тем более делать вашу проверку в таких условиях, — вежливо, но решительно ответил генерал.

— Вы правы, — вмешался Акашев. — Прошу отвести нам помещение, и с завтрашнего дня мы будем постоянно находиться в управлении.

— Но у нас нет свободных кабинетов! — вызывающе заявил помощник начальника. — Может, где-нибудь поставить стол…

— Кабинет должен быть завтра, не самим же нам его освобождать. До свидания. — И Акашев вышел, за ним остальные.

— С этим господином лучше не связываться, — сказал об Акашеве начальник отдела, ведавший заказами и приемкой самолетов. — Опасный бунтовщик, участник покушения на Столыпина и… очень серьезный инженер-летчик. Можем накликать большие неприятности.

На следующий день Акашев пришел с Андреевым. На сей раз встретили их вежливо, указали кабинет. Акашев спокойно распорядился:

— Попросите явиться ведающего личным составом со штатным расписанием и списком сотрудников. Кто он у вас?.. Превосходно, пусть придет прямо сейчас. После обеда мы будем беседовать с начальником отдела заказов авиационной техники. Предупредите его.

— Правильно, Константин Васильевич, — одобрил Андреев, — надо дать им понять, что Советская власть надолго.

Оба они работали вместе на заводе Слюсаренко, Андреев был военпредом. Зная некоторых сотрудников Увофлота, обсудили, на кого можно опереться, а кого и убрать поскорее.

Ермолаев больше не показывался в управлении, сообщил, что по делам уезжает на юг. Потом стало известно, что этот «комиссар», когда в Херсон пришли белые, вовсю поносил большевиков. Появился в Увофлоте комиссар — военлет Осипов, из офицеров, с мандатом, подписанным тогдашним Главковерхом Крыленко.

— Где же вы были все эти дни? — спрашивает Акашев, рассматривая предъявленный документ. — Мандат выдан вам еще в конце октября…

— Знаете, заболел неожиданно, пришлось отлеживаться.

Обрисовав сложность положения, Акашев попросил Осипова разобраться с запасами имущества на складах Увофлота.

Вскоре Осипова уличили в незаконной выписке спирта. Именно в это время по городу было расклеено воззвание: «Товарищи солдаты и граждане!

Военно-Революционный Комитет и народные комиссары принимают все меры к тому, чтобы уничтожить пьянство. Вина в Петрограде не будет.

Тот из вас, кто верит в народное правительство и хочет помочь ему поддерживать порядок среди трудящихся, не должен:

1. Останавливаться около предполагаемых или известных мест хранения вина.

2. Покупать, брать и хранить вино.

Те граждане, которые нарушат эти указания, — наши враги, и с ними будут поступать по всей строгости революционных законов…

Пусть ни один любопытный не подвергнет себя риску стать смешанным с злонамеренными людьми. Комиссар Балашов».

Накануне ВРК утвердил Балашова ответственным комиссаром по борьбе с алкоголем и азартом. Комиссар Осипов поступил злонамеренно и был арестован.

Дел у Акашева все прибавлялось. Ежедневно прибывали в Увофлот представители авиачастей, делегации рабочих для получения заказов, материалов, денег для выплаты жалованья, и не только петроградцы, но и москвичи, посланцы с Украины, других городов. Еще больше поступало жалоб на аппарат управления. Акашев договаривается с комиссаром финансов и накладывает запрет на выдачу жалованья сотрудникам.

20 ноября казначей управления вернулся из банка без денег. И началось! Чиновники, не дожидаясь приглашения, заполнили зал заседаний.

— Самоуправство! Давайте сюда комиссара!.. Как он посмел!..

Акашев, как всегда сдержанный, подтянутый, вышел в зал, переждал, пока затихнут выкрики:

— Вы возмущаетесь напрасно. Ни один хозяин, ни одна власть не могут и не станут содержать людей, которые не желают честно работать… Спокойно, спокойно… Вы не знаете, чем должны заниматься в новых условиях? Странно… Но это я вам готов объяснить, однако сначала объявляю имена сотрудников, с которыми мы расстанемся…

Сразу наступила тишина. Акашев зачитывал список, в нем более сорока фамилий.

Снова крики, проклятья, кто-то демонстративно покидает собрание, кто-то растерянно оглядывается, ища сочувствия, но настроение большинства заметно меняется.

— Полагаю, что оставшимся хватит опыта и знаний, чтобы наладить работу. В ближайшее время людей добавим, а пока первым долгом…

Акашев коротко изложил план действий.

— Ко мне вопросы есть?.. Жалованье будет выплачено через три дня.

Оперативная работа оживилась. Постепенно подбирали надежных работников из промышленности, авиачастей, учебных заведений.

Был еще в Петрограде Всероссийский совет авиации, который в сентябре семнадцатого года, когда был избран на съезде, провозгласил себя «чисто технической организацией, стоящей в стороне от классовой борьбы».

Сначала о нем просто забыли. Но вот в Смольном проходит совещание авиаторов. На нем присутствует Ленин. Заходит разговор о Всероссийском авиасовете.

Передо мной воспоминания об этом совещании Акашева и летчика В. И. Очкина.

«Кто-то из присутствующих, — пишет Очкин, — запротестовал против привлечения авиасовета, называя его контрреволюционным, так как там главенствовали эсеры и меньшевики…»

«Можаев заявил первым, что он обнаружил контрреволюционную банду, которую надо ликвидировать, членов Совета — арестовать, — вспоминает Акашев. — И страсти накалились».

«Тогда, — продолжал Очкин, — Владимир Ильич прочитал нам целую лекцию о необходимости использовать каждого специалиста в интересах Советской власти, если он не является прямым контрреволюционером. «В авиасовете, надо полагать, имеются опытные специалисты-патриоты, которые честно будут работать, — сказал он. — Надо терпеливо подходить к ним, перетягивать их на нашу сторону».

Разобраться с авиасоветом поручили Акашеву.

«Я застал там всех в большом волнении, — писал Акашев. — Они опасались, что угроза товарища Можаева все же будет приведена в исполнение».

Акашев был рад ясным советам Владимира Ильича, но его теперь смущала «расправа» в Увофлоте — не слишком ли многих уволили?..

Эти тревожные чувства, обращенные к своей совести, ясно видны в воспоминаниях Акашева. А что касается чиновников Увофлота, то вот как они запечатлелись в его памяти:

«Управление Военно-Воздушного Флота того времени за период керенщины было заполнено чуть ли не наполовину офицерами, выставленными из отрядов и частей солдатскими комитетами. В массе это были маменькины сынки, чьи-то протеже, укрывавшиеся от войны в авиации, или махровые контрреволюционеры, выжидающие в центральном учреждении, пока «Белый генерал» не усмирит взбунтовавшуюся солдатню. Словом, все, что было выгнано из фронтовых частей, собралось в Увофлоте… Открыто вызывающе никто из них не держался, но в то же время никто не верил, что «это продлится больше месяца». Многие подали рапорт о болезни и на службу не являлись… Эта масса, привыкшая выслуживаться и прислуживать, с особой манерой говорить и думать, разукрашенная погонами и орденами, походила на дворовую челядь в ливрее знатного барина. Прибегать к активным мерам я не хотел, не виноваты же они, что их так учили и воспитывали. Разогнать и переарестовать было самое легкое. Труднее было дать им понять, что старое ушло и не вернется, что надо служить не своей касте, а работать, идя в ногу с разорвавшими свои вековые цепи русскими крестьянами и рабочими, что время и дело докажут нашу правоту и силу. В этих условиях и приходилось работать»… В авиасовете Акашев действовал по-ленински:

— Моя задача познакомиться с вами, выслушать предложения. Обстановка трудная, авиации нужна помощь, действенная. Вот это и обсудим, — вполне дружелюбно объяснил цель своего прихода Акашев. «Контрики», о которых шла речь, успели бежать на юг к генералу Корнилову, большинство оставшихся были готовы сотрудничать.

Совет расширили, председателем избрали летчика-солдата большевика А. В. Сергеева. Жизнь показала, что очень вдумчиво действовал Акашев, особенно когда дело касалось человеческих судеб. В те горячие, сложные дни он сумел сохранить действительно знающих, неравнодушных людей, многие из которых станут видными организаторами Красного Флота, прославятся в боях гражданской войны.

В декабре был создан Народный комиссариат по военным делам, и одним из первых приказов — за № 4 от 20 декабря — сформирована Всероссийская коллегия по управлению Воздушным Флотом РСФСР. Председатель коллегии — «военный летчик, инженер-аэронавт, механик Константин Васильевич Акашев».

«Коллегия получила права распоряжаться и действовать от имени и авторитетом центрального правительства, — писал ее первый председатель. — Перед коллегией… стояла трудная задача собрать и организовать Воздушный Флот, главные части которого, именно ценное авиационное имущество, было разбросано по всем фронтам… Войска бросили все и расходились по домам. Брошенное имущество расхищалось или попадало в руки наступавших германских войск…»

Наладить работу авиазаводов тоже было задачей Всероссийской коллегии. Нелегкий груз лег на плечи Константина Акашева.

Изыскали и материалы для завершения постройки пятидесяти самолетов, частично готовых на петроградских заводах, помогли оживить другие предприятия, ремонтные базы…

А еще нужны моторы, приборы, летное обмундирование, пулеметы, бомбы, патроны, палатки, горючее. И все это в условиях разрастающейся разрухи, нехватки средств, продуктов питания, специалистов… С безграничным уважением я думаю о первых советских комиссарах разных рангов. Да, были среди них и ошибочно избранные: слабые, нерешительные, были карьеристы, случались и предатели, но не они решали судьбу молодой России.

Те, кто поверил Акашеву, не ошиблись в нем.

* * *

Доктор Грацианов, тесть Славороссова, все настойчивее звал в Томск из голодного Питера дочь и внука.

— Погубим Алешку, — настаивала на отъезде Таня, — он и так болеет, отвези нас к отцу. Испросив у солдатского комитета отпуск по семейным обстоятельствам, Славороссов сдал дружину Андрееву, который и так был фактическим ее руководителем.

…Вернувшись в Петроград, Славороссов узнает, что дружина расформирована, он свободен — назначения никакого нет. Как быть? Летать он фактически уже перестал — сильно мешает раненая нога, командир он тоже никудышный — убедился в этом на печальном опыте, да и возраст дает о себе знать. «Что ж я буду делать в авиации, если не выучусь?.. Все сроки уходят…»

Посоветовавшись с товарищами, поддерживающими его решение, Славороссов решает возвратиться в Томск и там поступить в политехнический. За реальное он сдаст, чего бы это ни стоило, а в институте не откажут — время-то новое, народная власть, своя. «Не об этом ли времени и говорил Акашев? — вспомнилось Харитону. — Где он теперь? Говорят, комиссаром стал, вот бы повидаться…» В бывшем Увофлоте Славороссов узнал, что вместо Бюро комиссаров авиации создана Всероссийская коллегия по управлению Воздушным Флотом республики под председательством… Константина Акашева!..

— Вот это да… — вслух изумился Славороссов.

— Вы что, знакомы? — верно истолковал его возглас военный, сообщивший неожиданную новость.

— Немного, — смутился Славороссов.

— К сожалению, товарища Акашева в ближайшие дни не будет, он в частях. Зайдите на той неделе.

«Это ведь командующий авиацией… — все еще не мог свыкнуться с услышанным Славороссов. — Чего я теперь к нему полезу, стыдно даже отрывать человека от таких дел… Еще подумает, знакомством воспользоваться хочу… Должность ищу потерянную… Говорил же он когда-то, что мне надо учиться, вот, считай, его совет и выполню. Надо ехать, нечего время терять».

В Екатеринбурге, где Славороссов остановился, ночью власть захватили белочехи. Харитон бросился на вокзал. У билетной кассы патруль, проверка документов. Арестованного летчика доставили в комендатуру.

— Комиссар? — допрашивал офицер.

— Нет.

— Врешь, собака!..

Почти три недели его держали в камере, набитой до отказа людьми.

Заключенные ждали самого худшего: на допросах им грозили расстрелом, в каждом подозревали комиссара-большевика. В основном это были местные жители. Приткнувшегося рядом с Харитоном почтового чиновника все же выпустили, появилась надежда, что и ему удастся выйти из тюрьмы. На очередном допросе присутствовал какой-то штатский. Тот же офицер спросил:

— Правда, что он летчик?

— Да, господин офицер, его знают в России. Офицер заглянул в протокол прошлых допросов.

— Что это за «дружина», где вы служили? — несколько вежливее обратился он к Славороссову.

— Шереметевская, созданная графом Шереметевым. «Граф» произвел впечатление.

— В Томск едете к семье?

— Жена с ребенком там. За что меня арестовали?

— Разберемся.

Через два дня Славороссова выпустили, разрешив выезд в Томск.

Еще горше было узнать, что и Томск оказался во власти Сибирского временного правительства во главе с Вологодским.

«Нет, им долго не удержаться, — думал Славороссов, — народ не остановить… Но я-то попал… А что они со мной сделают?.. Буду сидеть и учиться».

Обложившись учебниками, Харитон день и ночь «гонит» курс реального. В Томске, где Таня родилась, у нее много знакомых, которые охотно стали репетиторами великовозрастного кандидата в студенты.

Еще одно неожиданное испытание — объявлена мобилизация. Славороссова вызывают повесткой.

— …Воинское звание? — заполняет анкету юный прапорщик.

— Не имею.

В анкету вносится «рядовой».

— На фронте были?

— Был, тяжело ранен.

Славороссов молчит о том, что он летчик, не говорит здесь и о дружине, ждет, чтобы направили на медосмотр.

— К врачу.

С отметкой врача: «Не годен, инвалид» — Славороссов получает освобождение от призыва. Усвоение курса наук далось Харитону ценой огромных усилий, но своего он добился — поступил в Томский политехнический институт. Его соседом по аудитории оказался весьма толковый юноша — Николай Камов, увлекавшийся авиацией. Он с готовностью помогал Харитону, понятно, имевшему много серьезных пробелов в образовании. Славороссов же «платит» ему посвящением в тайны воздушной стихии. Может быть, не без его влияния утвердился Камов на авиационной стезе, став впоследствии известным советским конструктором вертолетов.

Авиакружок, созданный Славороссовым в институте, работа домоуправляющим, которую он взял, и учеба совершенно не оставляли свободного времени.

* * *

…Авиационные инженеры Петрограда — а их там не так уж было много — хорошо знали друг друга. Перебирая оставшихся, Акашев вспомнил сотрудника Русско-Балтийского завода — Руссобалта — Николая Николаевича Поликарпова. Он совсем недавно пришел туда по окончании политехнического института. Хотя и работал он рядом с Игорем Ивановичем Сикорским, тяжелыми кораблями не увлекался. Знал Акашев, что Поликарпов задумал новый, свой истребитель.

— Надо Николая Николаевича забрать в Москву, там для него есть хорошее дело, — сказал Акашев помощнику, попросив пригласить Поликарпова для переговоров.

Вместе с Советским правительством Коллегия собиралась переезжать в древнюю столицу. Молодой конструктор внимательно слушал тоже молодого председателя Коллегии, который предложил ему возглавить производственный отдел знаменитого московского велосипедного завода «Дукс», который за годы войны освоил выпуск аэропланов, стал ведущим авиационным предприятием России. — Я знаю, ваша мечта — истребитель, вот вам и карты в руки. Слышал, правда, не от вас, что очень интересную идею разрабатываете. Поделитесь…

Поликарпов не заставил себя упрашивать, взяв лист бумаги, быстро набросал контуры изящного моноплана — однокрылого, стремительного самолета.

Акашев был поражен смелостью, необычайностью замысла. Такого истребителя в мире еще не было. Переехав в Москву, Поликарпов с группой конструкторов начал проектировать истребитель И-1 (сначала он назывался И-400). Через несколько лет И-1 поразит самолетостроителей новаторской схемой — первый свободнонесущий моноплан. Эта схема станет господствующей для истребителей во всем мире. Вспомним же, что в начале пути поддержку талантливому конструктору оказал Константин Васильевич Акашев.

Все наше довоенное поколение летчиков обучено на самолете У-2 (По-2) конструкции Поликарпова, самолет этот оказался самым долговечным в мире!

Это на нем в Отечественную войну громили врага ночные бомбардировочные женские полки, на нем вывозили раненых, летали офицеры связи с приказами и донесениями, на нем продолжали готовить летчиков. А до войны все молодые мечтали летать на лучших истребителях Поликарпова — И-16; на удивительно маневренной «Чайке». Эти самолеты достойно показали себя в Испании. А еще в военных частях летали надежные разведчики Р-5, их мирные собратья П-5 возили пассажиров и почту… И я летал на всех этих самолетах, в тридцатых годах имел честь приветствовать в Энгельсе нашего кандидата в Верховный Совет СССР Николая Николаевича Поликарпова… Знать бы тогда, что буду писать об Акашеве, вот кого бы о нем расспросить…

В те далекие дни не только Акашева занимал вопрос, какое место может и должна занимать авиация в жизни Советской республики.

После длительного обсуждения этой проблемы на Коллегии, вспоминает ее председатель, «мы просили секретариат Совнаркома устроить нам личные переговоры с Владимиром Ильичем, и в тот же день мы были приняты.

Изложив вкратце наш взгляд на значение и место Воздушного Флота в культурном строительстве Советской республики, мы просили Владимира Ильича о создании Народного комиссариата Воздушного Флота. Владимир Ильич не возражал против роли Воздушного Флота в мирной жизни страны и признавал его как одно из величайших достижений культуры нашего века.

Это особенно приятно было слышать, так как незадолго до того в президиуме ВСНХ т. Лариным на просьбу оставить авиационные заводы было заявлено, что «Советская республика не должна иметь предприятий, подобных фабрике духов и помады».

По главному же вопросу, наиболее нас интересовавшему — об учреждении Народного комиссариата Воздушного Флота, — Владимир Ильич, не возражая принципиально, разъяснил нам, что в данных условиях перед Советской республикой стоит задача более неотложная, чем коренная реорганизация Воздушного Флота, что Октябрьская революция должна укрепить основу страны — народное хозяйство. «Об учреждении Наркомата Воздушного Флота мы поговорим в другой раз», — были подлинные и заключительные слова Владимира Ильича.

Наша беседа с т. Лениным происходила в январе 1918 года. Тогда положение было действительно серьезное: германцы грозили взять Ленинград, правительство готовилось к переезду в Москву, на юге вооружалась контрреволюция. После этой беседы стало спокойнее за будущее Воздушного Флота Советской республики».

…В эти холодные, голодные дни и ночи, складывавшиеся незаметно в недели и месяцы напряженной работы, Константина Васильевича почти не видели дома. Разросшаяся семья — трое детей — да и он сам были на попечении Варвары Михайловны, умудрявшейся из скудного пайка мужа, состоявшего, как у всех, в основном из пшена, ржавых селедок, изредка постного масла и нескольких кусков сахара кормить детей завтраком и поздним ужином — мужа. Никогда не жалуясь, она понемногу продавала, меняла на рынке вещи.

Переехав в марте 1918 года в Москву, Всероссийская коллегия разместилась в здании знаменитого ресторана «Яр» на Петроградском шоссе, почти напротив аэродрома.

В том же 1918 году по предложению Акашева Коллегия решает начать выпуск своего официального печатного органа — журнала «Вестник Воздушного Флота». Главный редактор — Акашев. Вечерами в старом особнячке на Собачьей площадке, куда поселили Акашева, он, вместе с летчиком И. А. Валентэем, секретарем редакции, готовит первый номер.

Константин Васильевич пишет обращение, которым откроется новое издание. Романтически приподнятое, оно, не скрывая трудностей, окрыляет надеждой:

«… 1910 год и 1918 год — какая разница!

Год зарождения флота, смелых надежд, первых попыток молодых орлов, создание аэроклуба, воодушевление всех слоев общества… Вспомним, как дороги были всем наши победы в борьбе завоевания воздушной стихии и как искренно делило с нами общество печаль по безвременным жертвам этой борьбы… А 1918 год?

После ряда блестящих успехов и в промышленности, созданной во время войны, позволявшей надеяться на могучий рост авиасредств в России, и в области летного искусства, поставившего наших летчиков… на первое место по беззаветной храбрости… мы сейчас находимся в таком положении, что только героическая борьба может удержать нас, наши авиационные заводы от гибели… спасти дорогие сокровища, купленные ценою крови Мациевича, Нестерова, Крутеня, Орлова и других героев, чья память призывает нас к жертвам.

Пусть же «Вестник В. Ф.» послужит могучим призывом объединиться в работе по возрождению нашего славного Воздушного Флота…»

Через несколько дней Акашев спросил Валентэя:

— Вы не забыли о Башко?

— Как можно, Константин Васильевич, такое событие…

— Именно, со всех точек зрения. Газеты газетами, а в журнале и для истории сохранится. И в первом номере «Вестника» напечатано: «Вылет из плена летчика Башко».

Ночью 23 мая на «Илье Муромце» бежал из занятого немцами города Бобруйска военный летчик Башко с тремя солдатами польского корпуса.

Вследствии полного расхода бензина на высоте сто метров все моторы встали и Башко принужден был спланировать в огород близ города Вязьмы.

Весь перелет — около пятисот верст — произведен за 4 часа 30 минут… Летчик Башко под охраной был доставлен в Москву. Этим полетом дополняется страница подвигов доблестного и неутомимого летчика Башко…»

Так Иосиф Башко со своего фронтового аэродрома, где его застала революция, а затем и оккупанты, перелетел в Советскую Россию.

Акашев, после встречи с Башко, подписал приказ: «Бывшему начальнику 3-го боевого отряда Эскадры Воздушных Кораблей, ныне назначенному командующим Северной группы военному летчику Иосифу Станиславовичу Башко немедленно приступить к воссозданию эскадры воздушных кораблей (взамен оставшихся на Украине)».