КВН раскрывает секреты

Гальперина Е. В.

Глава VIII

СТРАНИЦЫ ИЗ МЕМУАРОВ

 

 

Кирилла Иванова, Игоря Когана и Юрия Попова в бытность оных членами команды Московского физико-технического института, победителями первенства КВН-62, авторами нашего клуба, ныне…

 

Однажды после очередной передачи Клуба веселых и находчивых, когда мы были еще просто телезрителями, кому-то пришла в голову мысль:

— А не попробовать ли и нам свои силы?

Эта мысль, поначалу показавшаяся невероятной, со временем окрепла. А почему бы ей было не окрепнуть?

Но как поступить практически? Написать в редакцию? Ну, кто там это письмо будет читать?! Им небось по сотне писем в день приходит; прочтут парочку, а остальные — в корзину. То, что в каждой редакции обязательно есть большая корзина, в которой находят последнее пристанище плоды столь распространенного ныне племени непризнанных гениев и менее многочисленной, но еще более плодовитой секты графоманов, — это мы хорошо знали.

Позвонить по телефону? Ну, кто с нами станет разговаривать! Им небось каждый час по сотне таких звонят… А ведь бросить трубку еще легче, чем письмо в корзину.

А все-таки? И мы позвонили.

Действительность, как говорится, превзошла все наши ожидания. Или, правильнее сказать, опрокинула все наши представления.

Нас выслушали. Более того, нам предложили принять участие в очередном состязании. Через десять дней. Сгоряча мы даже не сообразили, какой это мизерный срок. Наверно, если бы нам предложили выступить завтра, мы бы с радостью согласились.

Это было невероятно. Но это было.

И вот телефоны трубят большой сбор. По «пионерской цепочке» экстренно собираются человек пятнадцать, знакомых друг с другом по совместной работе над капустниками, стенгазетами, по участию в самодеятельном Малом театре смеха. Наступает день, когда мы все вместе подходим к воротам, за которыми высится знакомая ажурная башня Московского телецентра.

Первое посещение телевидения — как первое причастие. Мало кто знает теперь, что это такое, но так уж принято говорить и особенно — писать.

Шуховская башня, которую можно потрогать рукой, — так она близко; кучи всевозможного разнокалиберного деревянного хлама — декораций, размалеванных задников и прочего загадочного реквизита; деловитые молодые люди, снующие по этажам; наконец, непрерывное ожидание того, что вот сейчас из-за угла выйдет Леонтьева, а в буфете можно оказаться за одним столиком с «самим» Балашовым, — все это приводит нас в состояние некоторой экзальтации, заставляет быстро и много говорить и преувеличенно громко смеяться.

Но в комнату редакции мы входим присмиревшие, сбившись в кучу, чтобы — как в песне — друг друга чувствовать плечо.

Потом, много позже, когда мы станем на студии «своими» людьми, мы будем ругаться с вахтерами, равнодушно пробегать мимо знакомых штабелей раскрашенной фанеры — бывших «дворцов» и «хижин», на ходу бросать деловитым мальчикам традиционное «Здорово, старики!». И никого уже не удивит Леонтьева, стоящая в общей очереди в буфете, потому что именно здесь понимаешь, что диктор — это не плоское черно-белое изображение, а живой человек, который «в свободное от передачи время» может проголодаться. А о том, чтобы потрогать Шуховскую башню рукой, не может быть и речи, потому что она находится за высокой изгородью.

Но в то первое посещение все воспринималось как нечто необыкновенное, даже необычайное. Одухотворенные, выходим мы из студии и тут же решаем немедленно приступить к работе над домашним заданием. Собственно, это и было основной целью нашего посещения — выяснить, что от нас хотят.

Табло: «Микрофон включен!»

Ю. П. Мне бы хотелось напомнить авторам мемуаров, как это было… Я ни в коей мере не хочу упрекать их в неточности. Но один и тот же факт по-разному смотрится с разных сторон.

До КВН осталось 17 дней

Рабочий день уже закончен, но в редакции, как говорится, дым коромыслом. В сборе все, кто готовит очередное заседание Клуба веселых и находчивых.

Главный редактор прислушивается к разговору режиссера и автора, пока мирно сидящих за низким круглым столиком. Редактор жарко спорит с кем-то по телефону. Автор с портфелем лихорадочно листает блокнот. Автор в очках пока безмолвствует. Ждут команду физиков — сегодня они в первый раз являются на студию.

Тихий стук в дверь.

— Можно?

— Можно!

— Здравствуйте. Мы физики.

Физиков одиннадцать.

— Ну и как же вы надумали участвовать в КВН? — спрашивает главный редактор, дождавшись, пока все рассядутся по местам.

— Да очень просто! — не спеша «уточняет» черноволосый любезный молодой человек. — Сидим мы как-то раз перед телевизором — я и мой младший брат. Передавали КВН. «Саша, — спрашивает меня брат, — а почему ваши ребята не играют в КВН? Сыграли бы хоть разочек!» — «Что ж, — говорю, — сыграть можно»… Ну… и вот мы здесь!

— Учтите, противник у вас не слабый… Химики — народ интересный, своеобразный… — предупреждает редактор.

— Каждый человек, — перебивает его еще один физик, коренастый и круглоголовый, — оригинален хотя бы в одном, в чихании.

— Кто это сказал? — впивается в него взглядом главный редактор.

— Жан Поль Рихтер, немецкий философ, — не отводя взгляда, произносит круглоголовый.

— А как химики переделывали планету? — не унимается редактор.

— Мы бы тоже переделали не хуже! И Сочи в каждом уголке Земли сделали!

— И из подберезовиков вывели бы надберезовики!

— И вообще у нас есть целая поэма…

Автор с портфелем отрывается от блокнота.

— Польские ученые нашли способ извлекать солнечную энергию из огурцов. Вы физики. Придумайте свой способ…

Молчание длится недолго. В разговор вступает высокий юноша с длинными и прямыми, как у Олега Попова, соломенными волосами.

— Допустим, у нас есть ветряная мельница. Я беру огурец и швыряю его в крыло мельницы. Потом второй — бац! Мельница уже завертелась. Я еще — бац!

— Замри! — говорит кто-то в другом углу, и над головами взметается мгновенно сделанный одним из претендентов шарж на изобретателя.

— Может, не научно? — спрашивает смущенно юноша.

— Старик! — говорит автор с портфелем. — Это же интереснее науки. Это уже КВН!

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ МЕМУАРОВ

Пятница, восемь вечера. Сверчков переулок, второй дом от угла… День, час и место встречи уточнены.

Хозяин квартиры срочно надевает чехлы на мебель и убирает подальше хрупкие вещи. Затем выпроваживает протестующих домочадцев и удивляет продавцов соседнего магазина, закупая кофе в количестве, достаточном для проведения пяти «голубых огоньков» с участием хора имени Пятницкого.

Через час у плиты разгораются жаркие споры о преимуществах кофе по-турецки, по-варшавски, по-венски, с мороженым, со взбитыми сливками, с мороженым и взбитыми сливками, подкрепляемые литературными цитатами и ссылками на личный опыт. Необычное единодушие встречает классический кофе с коньяком, но… стипендия уже далеко и еще не скоро.

Под аккомпанемент этих лирико-гастрономических дискуссий, которые составили бы честь любому слету работников Общепита, в большой суповой кастрюле закипает черный, как гуталин, кофе, приготовленный старым дедовским способом…

Вечер вступает в новую фазу: щедро разлитый в большие чайные чашки кофе распространяет аромат предэкзаменационной ночи, баранки весело похрустывают на жерновах зубов. Кто-то несмело вспоминает о причине сбора.

…Незаметно приходит новый день. Нет, нет, не подумайте, что наступило утро, — такое хоть и случается, но очень редко, и только накануне встречи. А пока это означает, что часы показывают первый час ночи. А впереди обычный трудовой день, и метро работает до двух только по праздникам. Уже спускаясь по лестнице, договариваемся собраться завтра и поработать по-настоящему.

На следующий день мы встречаемся на Раушской набережной. Спартанская обстановка комнаты и отсутствие разлагающего действия черного кофе способствуют тому, что делу отводится час, а потехе — все остальное время.

На этом период сибаритства заканчивается и сменяется деловой обстановкой первого этапа работы над домашним заданием. Обычно он сводится к тому, что каждый выкладывает все приходящие ему в голову остроты, каламбуры и просто побочные ассоциации на заданную тему.

Выглядит это примерно так.

В пустыне гипотез обнаружены три камня с загадочными буквами «К», «В», «Н». Что бы это могло значить? — таково задание.

И начинается.

«Камень за пазухой», «сердце не камень» — это Сережа, его фольклорные запасы неисчерпаемы.

«Камни в печени» — это Витя. У кого что болит…

«Краеугольный камень», «камни мироздания» — это Шура. Сегодня он мрачен и настроен философически, но даже в хорошем настроении он большой поклонник Платона.

Потом начинаются варианты расшифровки таинственных букв: Клады Великого Наполеона, Какая Великолепная Находка, Каскад Веселых Недоразумений, Камни Внутри Нас (это опять Витя).

Фантазия разыгрывается. Дело доходит до «Косности, Верхоглядства, Невежества» и кончается воплем души — «Как Все Надоело!»

Или — другое задание:

«Улетела стройбригада Строить город… на Луну!»

Ничто не вечно под луной, лунные цирки, блуны с землуничным вареньем, Луна-парк, выселение лунеядцев и лунтяев на обратную сторону Луны — чтобы их видно не было, все в шесть раз легче, город строит трест Студлунгипродомострой — и т. д. и т. п.

Конечно, большая часть этих словесных упражнений останется шутками «для внутреннего пользования». И тем не менее ничто не пропадает втуне. Или вчуже. Может быть, даже всуе. И вкупе? Это тоже пример.

Наш добровольный секретарь Сережа с протокольной точностью заносит все в толстую амбарную книгу — может, в другой раз пригодится.

Основной положительный итог этого вечера — лед тронулся, мысли устремились в нужное русло.

 

«В ПОРЯДКЕ БРЕДА»

Эту фразу считает своим долгом произнести каждый вступающий в разговор. Она, как магическое: «Сезам, отворись!», открывает дорогу самому необузданному полету фантазии.

То, что следует за этими словами, случайному человеку может напомнить обстановку в приемной врача-психиатра.

К примеру, о тех же трех загадочных камнях.

— В порядке бреда, — раздается голос с дивана. Пусть три камня — это кончики трех пальцев огромной руки.

— Да, да! А рука эта принадлежит огромной статуе, засыпанной песком, которую привезли когда-то марсиане… В порядке бреда, конечно, — добавляет Феликс, замечая недоуменные взгляды товарищей.

— Марсиане… пришельцы… Может, лучше — ушельцы?

 

— ДА БРОСЬТЕ ВЫ, ЭТО ЖЕ ПЕРВЫЙ КРУГ!

Так раздается вторая магическая фраза, после которой умолкают самые отчаянные фантазеры.

И все начинается сначала. Идет период кругов — кругов ассоциаций.

Что такое ассоциативные круги?

Наш теоретик Шура всегда обращается за примером к жанру детектива.

«…На тихой, утопающей в зелени улице в красном кирпичном доме живет скромная, ничем не примечательная семья Шульцев: папа Шульц, мама Шульц и дети Шульцы — сын и дочь. А этажом ниже живет некто Майер. Весьма странная личность. Он уходит из дому так рано, что его еще никто не видит, и приходит так поздно, что его уже никто не видит.

Но вот однажды Майер приходит к Шульцу, и они долго беседуют о чем-то, запершись в кабинете. Иногда их возбужденные голоса доносятся до мамы Шульц, которая стряпает на кухне.

На следующее утро около дома был обнаружен труп Шульца, а Майер исчез…»

Все ясно: Шульца убил Майер.

Вот это и есть первый круг ассоциаций. Первое, что приходит в голову, что лежит на поверхности.

Ну, а если Майер не убивал Шульца? Значит, его убил кто-нибудь из домочадцев? Мама Шульц, желающая получить страховку, или дети Шульц, рассчитывающие получить наследство?

Это уже менее очевидно, но все же только второй круг.

Третий круг: Шульц убил сам себя, а Майер здесь ни при чем.

А если Шульца вообще никто не убивал и сам он себя тоже не убивал?

Но это теория. А на практике далеко не всегда получается так гладко. Поэтому надо уметь вовремя остановиться, не то все забудут, о чем шла речь, при чем здесь Шульц и кто такой Майер.

Однако в телестудии нам не рассказывают истории про Шульцев и Майеров, а дают домашнее задание. Например, «ускорин» — такая маленькая штучка, которая все ускоряет. Или замедляет — это уж как нам угодно.

Что приходит в голову раньше всего?

Ускорить рост растений, ускорить очередь, в общем ускорить что-нибудь конкретное.

Готова и заманчивая форма — ускоренная съемка, которая вызывает так много смеха в «забытых лентах».

Но это неинтересно! Первое, что приходит в голову одновременно максимальному большинству, — это и есть первый круг ассоциаций.

А может быть, «ускорин» действительно существует, стоит только посмотреть внимательно вокруг себя?

Взятка, данная закройщику, — «ускорин»: быстрее будет готов костюм. Табак — «ускорин», он ускоряет, точнее, укорачивает жизнь. Бюрократ — антиускорин, тормозит прогресс. Но это отрицательные «ускорины», с ними нужно бороться.

А настоящий «ускорин» — это искристый разум, это горячее сердце, если бьется оно в человеке.

Эту мысль уже можно брать за основу, за идею. Остается найти стержень (он же красная нить), на который можно будет нанизать все эти плохие и хорошие «ускорины».

Потом, когда мы готовились уже к пятой и даже десятой встрече, бывало так, что нужная мысль упрямо не хотела осенять ничью голову. Воцарялось уныние. Голоса смолкали. И тогда в наступившей тишине раздавался ехидный голос Игоря: «А медики-то небось уже третий вариант дописывают!» Без этой фразы обходились редко. Менялись только первые слова. Сегодня это были физики, а завтра — строители. Но действовала она безотказно: древо коллективной фантазии расцветало вновь и в конце концов давало нужные плоды.

На незнакомой планете, где-то в созвездии Кита, существует разумная жизнь. Надо найти способ установить контакт с ее представителями.

Попытка создать образы шестируких или трехголовых существ, обмен информацией, который происходит с помощью математических символов, а последние, в свою очередь, якобы должны быть едиными, как едины физические законы, которые они отражают, — эта попытка отвергается начисто. Слишком уж истощена эта почва досужими научными фантастами.

А если эта разумная жизнь имеет совершенно иную форму? Кстати, какая она может быть?

…Формы жизни бывают разные — Которые твердые, которые газообразные, —

после долгого умственного застоя, бывает, импровизируют прямо в стихах.

— Газообразные? Гм… Попахивает.

— Твердые!

— Это почти как мы. И вообще — было. «Техника — молодежи».

Решили — пусть будет жидкая. Кажется, «Солярис» Лема еще не был напечатан. Или никто из нас его еще не читал.

Итак, жидкие жители. Разговаривать, конечно, будут путем журчания, бурчания и прочего бульканья, жить в сообщающихся сосудах, непокорных разливать… на троих — целый каскад шуток.

Как же с ними, с жидкими, контакт установить?

…Но проникнуть вглубь нельзя, По поверхности скользя. Как тут быть? На что решиться? Надо в массах раствориться!

Это уже ход. Даже рифмованный. Лица собравшихся веселеют: полуфабрикат готов. Его можно передавать в литературно-отделочный цех — на поэтическую кухню. В прямом и переносном смысле, потому что поэты уединились на кухне — больше сегодня негде. Здесь куски будущего произведения шлифуются, подгоняются друг к другу и частично облекаются в стихотворную форму.

За размером, не мудрствуя лукаво, обращаются к эталону:

…Ветер по морю гуляет И кораблик подгоняет…

Это продукция, проверенная временем на прочность.

К концу рабочего вечера поэты нарифмовываются так, что, возвращаясь домой, пугают кондукторов и запоздалых прохожих навязшим в зубах четырехстопным ямбом.

Постепенно домашнее задание приобретает зримые очертания. Назвать их стройными сами мы не решаемая.

Нужен эффектный конец. Что сказать «под занавес»? Чем заслужить «бурные, долго не смолкающие» аплодисменты зрителей и тихое, но столь необходимое одобрение жюри?

Думают все. Думают на работе и дома, на лекциях и в обеденный перерыв, в автобусе и на улице.

Иногда это приходит в разгар работы, прямо в телестудии (не всегда есть возможность собраться у кого-то дома, и мы устраиваемся в любой освободившейся комнате, увешанной детскими рисунками или вырезками из польского «Экрана»). Из соседней комнаты выходит слегка побледневший от волнения автор и читает срывающимся голосом:

…Нет, ничто не получится сразу, Как в дешевом пустом кинотрюке. Ускорин — это искристый разум, Ускорин — это сильные руки. Ускорин — не волшебная дверца В ту страну, где молочные реки. Ускорин — это жаркое сердце, Если бьется оно в Человеке!

С патетикой надо обращаться осторожно. Но в данном случае ее находят вполне уместной, и на этом работа над «ускорином» заканчивается.

…В пустыне было нам не страшно, Нас утешала мысль одна, Что на горбах верблюдов ваших Напишут наши имена.

Задание готово. Если признаться честно, никому из создателей оно уже не нравится. Предположение, что у медиков (физиков, строителей) все в тысячу раз лучше, переходит в уверенность. А между тем время на исходе, и пора решать, кто из членов инициативной группы, которая к этому времени достигает численности 15–20 человек, войдет в состав команды.

Пожалуй, тут опять будет уместно обратиться к классике. Помните, у Крылова:

…Проказница Мартышка, Осел, Козел да косолапый Мишка Затеяли сыграть квартет…

Или еще:

…Однажды Лебедь, Рак да Щука Везти с поклажей воз взялись…

Можно ограничиться и современностью. Теперь задачками такого типа пестрят страницы некоторых журналов. Конечно, все это облекается по возможности в заманчивую форму. Например:

«Муниципалитет города состоит из пяти человек. Имеется десять претендентов, относительно которых известно следующее:

а) Боб войдет в муниципалитет при условии, что в нем не будет работать Джек.

б) Джон давно дружит с Бобом, но терпеть не может этого выскочку Гарри.

в) Гарри согласен работать с Джорджем, если тот порвет отношения с Майклом…»

И так далее.

Такого рода психологическими этюдами приходится заниматься при подборе команды.

Из предварительных переговоров с редакцией и авторами сценария выясняется, что во время встречи:

1. Три человека будут посланы на БРИЗ. Они должны быть самыми остроумными и находчивыми. Из числа обычных человеческих талантов им должны быть присущи минимум два: умение рисовать и рифмовать. Если они водят дружбу и с другими музами, это только к лучшему. Например, разрешается петь. Плясать тоже не возбраняется. И так далее.

2. Четыре человека должны донести до многомиллионных масс телезрителей идею домашнего задания, а также по возможности ее воплощение. От них требуется умение (стройно излагать свои мысли, непринужденно держаться на сцене и даже подражать игре актеров (это заменяет в данном случае понятие «быть артистом», что совершенно справедливо считается невозможным). Ну, и разумеется, быть остроумными и находчивыми.

3. Два человека, возможно, будут посланы в самом начале встречи в неизвестном направлении и на неопределенное время. Излишне добавлять, что это должны быть самые остроумные и находчивые. Желательно также, чтобы они были в хорошей спортивной форме.

4. Понадобятся три человека — мастера на все руки. Их неотъемлемыми качествами должны быть находчивость и изобретательность. Кроме того, им не мешает знать историю, географию, физику и астробиологию (по крайней мере не путать ее с астролябией).

5. Остальные (напоминаем, в команде одиннадцать человек, а делать «подставки» из болельщиков неэтично, хотя вряд ли кто заметит) могут быть вызваны с места в любой момент. На их долю остаются мимические сценки, логические задачи, литературные викторины, ответы на простенькие вопросы типа «Три вершка от горшка — сколько это дюймов?» — и многое, многое другое.

Ну, и, наконец, капитан должен быть готов к самому худшему и поэтому знать и уметь все, что знает и умеет каждый член команды… плюс еще нечто.

Между тем, как уже говорилось, в инициативную группу входят не более 15–20 человек, о которых благодаря долгому сотрудничеству на почве институтских капустников и просто благодаря узам тесной дружбы и откровенным застольным беседам известно следующее:

1. Ося выдает убийственно-остроумный ответ раньше, чем противник успевает поставить вопросительный знак в конце своей реплики, но зато не знает, за какой конец берут молоток и как вдевают нитку в иголку.

2. Кирилл с закрытыми глазами может разобрать и собрать будильник, но на сцене легко тушуется и после десяти репетиций вместо «кушать подано» обязательно скажет — «лошадь продана».

3. Два Юры зарифмовывают в среднем 264 строки в час, но один из них может напевать «Не брани меня, родная», уверяя, что это «Аве Мария», а второй под звуки вальса танцует нечто среднее между менуэтом и шимми.

4. Игорь знает наизусть таблицу Менделеева и клавиатуру пишущей машинки, он может за два часа выучить телефонную книгу, но человека на его рисунке надо обязательно снабжать пояснительной надписью, иначе его спутают с подъемным краном.

5. Саша приседает на одной ноге 42 раза, но, раз начав говорить, не умеет вовремя остановиться, между тем как именно ему и именно на сцене это следует делать почаще.

6. Андрей извлекает в уме кубические корни из восьмизначных чисел, но путает Бебеля с Бабелем.

7. Феликс вызывает смех при одном появлении в зале, но сам так легко и долго хохочет над шутками противника, что просто забывает, на чью мельницу он смеется.

8. Витя потягается с самим Марселем Марсо, но не может подтянуться на турнике, даже если от этого зависит получение стипендии.

9. Шура знает, сколько весит новорожденный кенгуру, чему равен средний рост мужчины из племени замбези, где зимуют раки и почем фунт лиха, но зато рифмует «палку» с «селедкой» и думает, что амфибрахий — это вымерший ящер, что-то вроде археоптерикса.

Конечно, есть еще Лева, Алик, Володя, Коля — все они очень симпатичные ребята, горящие желанием защитить честь своего института, но… пожалуй, лучше, если они будут сидеть в болельщиках. Как-то спокойнее.

А капитан?

В одном из номеров институтской многотиражки, целиком посвященном проблеме здорового отдыха, выло опубликовано интервью с нашим капитаном. К сожалению, этот номер стал библиографической редкостью, в силу чего мы приводим здесь черновую запись беседы.

Вопрос. Очевидно, вас выбрали капитаном вечером?

Ответ. Да. Но как вы догадались?

Вопрос. Это неважно. А как прошло у вас утро того дня, когда вы стали капитаном?

Ответ. Я вспоминал предыдущий вечер.

Вопрос. Это был, наверное, интересный вечер?

Ответ. Да, конечно. Мы долго не могли найти основную идею домашнего задания. Страсти кипели. Кипела и вода в кастрюле на плите. В нее была положена банка со сгущенным молоком — готовилось фирменное лакомство. Вдруг страшный взрыв выбил из-под нас табуретки… Мы бросились на кухню. Красота! С потолка жизнерадостно свисали коричневые сталактиты, которые еще минуту назад были питательным молочным продуктом… Вы поняли? Вода выкипела, и банка взорвалась!

Да, это было великолепно.

Вопрос. А теперь расскажите, пожалуйста, как вас выбрали капитаном.

Ответ. Обычно на все собрания команды я прихожу вовремя. Но в тот день я опоздал. Вообще я не суеверный человек, но не люблю, когда мне перебегает дорогу кошка. А так как я живу на пустынной улице, то мне пришлось довольно долго ждать, чтобы кто-нибудь прошел первым…

К тому времени, когда я добрался до явочной квартиры, обстановка внутри нее вызывала в памяти виденную где-то картину взятия ханом Батыем города Рязани. Товарищи бросились ко мне с распростертыми объятиями, поздравляя с «повышением».

Оказалось, что у каждого из них нашлась причина, по которой они ну просто никак не могли быть капитанами. Одни отказывались подтягиваться под веселую песенку «Капитан, капитан! Подтянитесь!», другие подтянуться, может, и смогли бы, но песенок в жизни не пели по причине отсутствия музыкального слуха, на третьих глазок телекамеры действовал гипнотизирующе, так что они вообще теряли способность к членораздельной речи…

В общем все причины, доводы и поводы были исчерпаны, и на мою долю ничего не осталось. Так я стал капитаном. С тех пор я стараюсь не опаздывать.

Вопрос. Как вы осуществляли руководство командой в период подготовки?

Ответ. Вскоре выяснилось, что мое вынужденное повышение в этот период носит чисто символический характер. Тяготы творческих раздумий я делил наравне со всеми, разве что предложения мои критиковались более ехидно, а в минуты идейных кризисов каждый считал своим долгом сказать с укором: «Ты же капитан!»

Вопрос. А на встрече?

Ответ. Там все было иначе. Вступала в силу первая половина пословицы — «один за всех…», особенно во время последнего конкурса — троеборья капитанов. Тут уж мне приходилось отдуваться одному…

Вопрос. Большое спасибо. Что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

Ответ. Конечно, быть всегда веселыми и находчивыми и, если есть такая возможность, не быть капитанами.

Выборами капитана наши мытарства отнюдь не заканчиваются. Теперь надо снова идти на студию — нести свои заготовки на суд редакции.

Среди ваших знакомых наверняка найдется немало таких, которые при очередной встрече обязательно скажут: «А вы что-то похудели. В прошлый раз вы выглядели гораздо лучше!» Если верить их оценкам, то встреч 10–15 назад вы выглядели этаким Самсоном и весили по меньшей мере полтора центнера.

Нечто подобное происходит в редакции. Когда вы приносите второй вариант разработки домашнего задания, вам непременно говорят: «Ну что вы, ребята, в прошлый раз было гораздо лучше!» А кто-нибудь из авторов передачи, похлопав по плечу ближайшего участника команды, добавит при этом: «Послушайте, старики-и-и! Вы же умные, интеллигентные ребята! Подумайте еще немного и приходите в среду!»

И «старики» приходят в среду. А потом в пятницу. И в следующий понедельник.

Зато как приятно в среду (не в ту, а в следующую) услышать, наконец, из уст главного редактора:

— Вот это уже хорошо, это то, — что надо.

А еще приятнее, если кто-нибудь из ассистентов шепнет потихоньку от редактора:

— У вас домашнее задана лучше, чем у медиков. Честно говорю.

И хотя остается подозрение, что нашим противникам говорилось в точности то же самое, мы несколько успокаиваемся.

Случается, что последний вариант нравится самой команде меньше, чем первый. Но такова уж специфика телевидения. Приходится соглашаться, что режиссеру виднее. Кроме того, до встречи остается всего три дня. Это не считая воскресенья. И между прочим, совершенно напрасно не считая. Потому что даже накануне передачи может оказаться, что противник независимо от нас набрел на похожую идею, и теперь для того, чтобы встреча не потеряла спортивной остроты и в ней не было повторов, которые — мы с этим соглашаемся — портят впечатление, кто-то должен пожертвовать собой.

— Но почему мы? Ведь мы первые…

И тут в дело вступает сакраментальная интонация: Старики-и-и! Но ведь вы же умные, интеллигентные…

Эта неприкрытая, если не сказать наглая, лесть действует неотразимо. «Старики», которые только что уверяли друг друга, что совершенно выдохлись и не могут выдать ни одной завалящей идейки, выходят из телестудии с просветленными лицами, запираются на манер лесковских героев в чьей-нибудь «хижине» и, когда до передачи остаются считанные часы, выдают самый последний вариант, в который из четырех предыдущих вошли два каламбура и несколько запятых.

 

«ТЕПЕРЬ СХОДИТЕСЬ…»

Мы выходим на сцену. Напротив нас выстроились одиннадцать «дюжих молодцов», волею судеб и слепого жребия оказавшихся на эти два часа нашими соперниками. Колени у нас слегка подрагивают, но мы дружелюбно улыбаемся. Они тоже. С такого расстояния не видно, дрожат ли колени у них.

Что мы вообще знаем о своем противнике?

Прежде всего, что они победители своих КВН и что до встречи с нами они «побили» медиков, химиков и сборную команду ветеринарных техникумов.

Из бесед с редакцией мы знаем, что это «неплохие ребята», что у них «вот такая!» самодеятельность и что они нам приготовили нечто такое, о чем нельзя рассказать словами, а можно изобразить только многократным причмокиванием.

В остальном сплошные вопросительные знаки. Еще одно мы знаем наверняка: что им не меньше, чем нам, хочется совершить в конце встречи круг почета.

На груди у каждого из них висит табличка с одной большой буквой; в целом из этих букв складывается дружеское пожелание: «Вам — успехов!» Но это видимое, а вот какова сущность?

И вообще, что за противника послала нам судьба?

 Ведущие. Пока участники соревнований будут разбираться в своем противнике, мы продолжим нашу встречу. Представьте, что вы находитесь в ложе жюри.