— Ах, que guapa! Как прелестно вы выглядите! — Роза пришла в восторг, когда Кэти открыла дверь на ее стук. — Судя по всему, посещение магазинов прошло очень успешно!

Отступая в сторону, чтобы дать Розе войти, Кэти согласилась с тем, что так оно и было. Даже слишком успешно! Помимо длинного, до пола, облегающего шелкового платья, прекрасно гармонировавшего с ее глазами и делавшего ее женственную фигуру элегантной, Кэти стала обладательницей полного набора другой одежды, отчего чувствовала себя не в своей тарелке. Донья Луиса не ограничилась вечерним платьем и несколькими легкими блузками и юбками, она скупила целиком содержимое нескольких модных магазинов — так, во всяком случае, казалось Кэти.

Начав, она уже не могла остановиться, и через какое-то время Кэти устала бороться с ней и пустила все на самотек, забавляясь всесокрушимым энтузиазмом пожилой дамы.

Кэти решила, что, когда придет время возвращаться в Англию, она все это оставит здесь, чтобы подарки не напоминали ей о Хавьере. Это было бы слишком мучительно. Другое дело — наброски, записи и фотографии, на основе которых она собиралась впоследствии писать картины. Помимо того, что это способ заработать на жизнь, картины должны были стать еще и данью уважения этой земле, которую она с каждым днем любила все больше и больше.

— Как Хуан, спит? — спросила Роза, и Кэти кивнула в ответ, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

Скоро ей предстояло сказать Хавьеру правду. Совесть не позволяла ей продолжать обманывать его. И она прекрасно знала, что тогда произойдет: он будет сражаться за право получить Хуана под свою опеку всеми видами оружия, которые только найдутся в его богатом арсенале.

— Я посижу с ним, если он вдруг проснется, — пообещала девушка. — У него сегодня что-то щечки были красные — наверное, опять режутся зубки. Дон Хавьер просил меня сказать вам, что скоро начнут собираться гости. Он просил вас поторопиться.

Теперь еще и она будет мне указывать! Кэти посмотрела вслед Розе, на цыпочках с книжкой в руке удалившейся в детскую, и повернулась к зеркалу, опять почувствовав страшную тревогу: она должна была встретиться со всеми этими тетушками в чужом обличье! Не хватало еще, чтобы донья Луиса вдобавок ко всему сказала им, что Хавьер решил жениться на матери незаконнорожденного сына Франсиско. Если бы Хавьер не солгал! А если бы и я с самого начала говорила правду, ничего этого никогда вообще не случилось бы!

Нет смысла мучиться над тем, чего все равно уже не исправишь, заявила она своему отражению в зеркале, смотревшему на нее оттуда дикими глазами. Надо пройти через это испытание как можно достойнее, а если у меня блестят глаза и пылают щеки, они могут отнести это на счет легкого возбуждения и останутся довольны своей догадливостью.

Она задумалась, не придадут ли ей длинные волосы, если оставить их распущенными, вид перезрелой матроны, играющей под девочку. Коса, которую она обычно заплетала, не подходила к изысканному и невероятно дорогому платью. Кэти попыталась зачесать волосы наверх, но у нее не было нужного опыта и сноровки, и через пять секунд после того, как она решила, что прическа готова, волосы опять рассыпались по плечам.

Пришлось пойти на компромисс: она убрала с лица две боковые пряди и закрепила их сзади заколкой, а основная масса волос свободно падала на спину. Больше она ничего не могла придумать, так как времени на эксперименты с прической уже не оставалось.

Подавив в себе желание еще разок заглянуть в детскую, чтобы проверить, как там Хуан, и оттянуть тем самым начало приема, который обещал стать для нее настоящим испытанием, Кэти распрямила плечи и вышла из своей комнаты. Оказалось, что все гости уже в сборе.

Ожидая увидеть в глазах Хавьера недовольство ее опозданием, она была поражена, когда вместо этого встретила взгляд, полный одобрения. Даже восхищения, вынуждена была она признать, чувствуя, как по коже побежали мурашки под его медленным взглядом, оценившим все подробности ее затянутой в тонкий шелк фигуры.

Это восхищение очень похоже на вожделение, промелькнуло у нее в голове, и она почувствовала, что кожа горит, а кровь закипает в жилах. Она уже хорошо, слишком хорошо знала его, знала и о том, какую власть он имеет над ней, и о том, что его сила не только в способности быть жестоким, но и в способности быть бесконечно нежным.

И чем Дольше они смотрели друг на друга, замкнутые в своем безмолвном мирке, тем больше она ощущала опасность: ей казалось, что сейчас она рассыплется на тысячи крохотных осколков, которые потом невозможно будет собрать воедино. Она с трудом отвела от него глаза и, изобразив на лице легкую улыбку, повернулась к гостям, так как донья Луиса уже начала представлять ее.

Познакомившись со всеми, Кэти тут же позабыла имена. Но Хавьер был рядом и помогал ей, поддерживая ее за локоть скорее по-хозяйски, чем просто из вежливости. Он ни на секунду не покидал ее, и она уже начала опасаться, как бы вечер не кончился для нее истерикой. Потому что он вел себя как влюбленный, каждая его улыбка, каждое шепотом произнесенное объяснение или замечание дышали лаской, а во взглядах читалось обожание.

Кэти уже начало казаться, что ведет он себя так вовсе не потому, что его мать поделилась с гостями ложью об их предстоящем браке. Ведь ни одна из древних тетушек и столь же древний единственный дядюшка ни разу не заикнулись об этом. Они болтали обо всем на свете, так ей, во всяком случае, казалось, но только не о грядущей свадьбе. Значит, он явно не играл никакой заранее продуманной роли и у него не было цели придать видимость правдоподобия своей ужасной лжи.

И не потому, что он наконец-то увидел ее одетой элегантно и с шиком, а не в изрядно поношенные тряпки, которые составляли ее скудный гардероб. Нет, он видел гораздо больше.

Стол был накрыт в sala, и тетушки, чьи языки под влиянием изысканной еды и прекрасного вина постепенно развязались, забросали ее тысячью вопросов на своем забавном английском с очаровательным акцентом. Что она думает об Испании? А о Хересе? Она уже побывала в чудесном музее часов в Паласио-де-ла-Аталайя? Правда ли, что в Англии всегда идет дождь?

Только одна из них упомянула о ребенке, остальные были слишком тактичны для этого, поняла Кэти, когда крупная, дородная женщина пригласила ее к себе в гости.

— Обязательно возьмите с собой маленького, когда приедете ко мне. Хавьер все организует. Правда ли, что он похож на Франсиско, когда тот был в таком же возрасте?

— Абсолютно, тетя Карлота, даже ямочки на щечках, — вступил в разговор Хавьер со всей возможной предупредительностью, а когда грузная дама отвернулась, чтобы довольным полушепотом передать этот интересный факт одной из своих сестер, он провел кончиком большого пальца по локтевой впадине на руке у Кэти.

Кэти вздрогнула. Скрытые от посторонних глаз, такие интимные прикосновения заставляли ее трепетать всем телом, она уже едва понимала, где находится и о чем говорят вокруг. Вспомнив тот день, когда он раздел ее и ласкал с такой опытностью, с таким расчетом, она дернулась, как от удара. На этот раз у него тоже должен быть какой-то тайный замысел. Вряд ли он искренен…

— Не волнуйтесь, у тетушки Карлоты поистине золотое сердце, — прошептал Хавьер, стискивая ее локоть. Он явно неправильно истолковал ее дрожь. — Только три из моих теток были замужем, и так как она единственная, у которой муж еще жив — дядюшка Эмилио, которого вы сейчас видите в окружении трех незамужних тетушек, — она считает себя среди остальных своеобразным лидером.

Наконец гости заколыхались и стали выплывать из sala, но Кэти не поняла, чем это вызвано. Хавьер, по-прежнему не отходивший от нее ни на шаг, весело сказал:

— Мы переходим в sala grande , где в вашу честь будет танцевать несравненная Ла Гитана. И не считайте нас чересчур старомодными, querida. Он пропустил ее вперед, держа ладонь на ее талии. Еще дюйм, и он коснется обнаженной спины, там, где кончается глубокий вырез, поняла Кэти. У нее стянуло кожу, все ее чувства до последнего сконцентрировались на тепле его руки, ощущаемом через шелк. Она стиснула зубы в предвкушении неизбежного — желаемого? — продвижения этой руки вверх, когда кожа прижмется к коже, плоть — к плоти. Она едва понимала, что он говорит.

— Прием сегодня небольшой, надо уважить старых тетушек. Когда-нибудь вы увидите, что такое настоящий прием: блестящий праздник, сливки общества, множество молодежи, а после представления — танцы, музыка. Когда-нибудь вы все это увидите, обещаю вам. Я дам такой бал в вашу честь, который превзойдет ваши самые смелые мечты.

Кэти могла бы ответить, что вряд ли задержится здесь на столь долгий срок или что он вряд ли захочет оказать ей такую честь, когда узнает правду о ней. Но у нее не было желания говорить что-либо, потому что он добрался наконец до выреза ее платья, и теперь его пальцы касались чувствительной кожи ее спины. Она была просто неспособна к членораздельной речи. Ее затопляло желание, чтобы он коснулся ее, коснулся по-настоящему.

Но вот он провел ее через массивные двойные двери, и перед ней открылся sala grande во всем своем великолепии.

Собрав последние силы, Кэти отодвинулась от него, стараясь оказаться подальше от этой опасной ауры, от исходившей от него притягательной силы, заставлявшей ее забывать обо всем, кроме его прикосновений, его близости, теплого бархата его голоса.

За время своего пребывания здесь она еще не видела этого зала, и не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить его во время светского бала: толпу красивых, элегантных, остроумных и богатых людей, маленький оркестр, играющий на возвышении в дальнем конце, высокие окна, чередой вытянувшиеся вдоль одной из стен и выходящие на открытую веранду с колоннадой, ведущую в тихий, полный ночных тайн сад.

Гладкий мрамор под ногами — прекрасная площадка для танцев, но Кэти не осмеливалась даже представить себе, что танцует с Хавьером. Прижаться к нему, чувствовать его объятия, грезя наяву под ярким светом люстры на высоком, украшенном великолепными фресками потолке…

Она быстро прошла вперед, стуча каблуками по мрамору пола. Часть огромного зала была отделена роскошными, ручной работы китайскими шелковыми ширмами, и там полукругом стоял десяток золоченых стульев.

Все тетушки уже сидели на своих местах, и только дядя Эмилио вежливо продолжал стоять, дожидаясь, пока сядет Кэти. Донья Луиса похлопала пальцами по свободному стулу рядом с собой, и Кэти быстро села. А Хавьер встал позади нее, положив руки ей на плечи.

Господи, как же я вытерплю все это? — обезумев, спрашивала она себя. Ей было гораздо легче владеть собой, когда он был в дурном настроении. А это его мягкое, соблазнительное обаяние полностью обезоруживало ее. И нельзя было велеть ему отойти, убрать руки с ее плеч, нельзя было даже пошевелиться под перекрестными взглядами всех этих тетушек! Ведь донья Луиса потратила столько сил, чтобы этот вечер прошел удачно.

Напряженная, как гитарная струна, она хотела только одного — чтобы этот вечер поскорее закончился и она могла убежать в свою комнату и склониться над кроваткой Хуана. Один только взгляд на него, спокойно спящего в своей святой невинности, вернет ее к здравому смыслу…

И тут безо всяких предварительных объявлений на середину зала вышел стройный молодой человек, неся с собой гитару и стул.

Он поставил обутую в изящный сапожок ногу на стул, извлек из гитары несколько медленных аккордов, и в зале сразу воцарилось напряженное ожидание. Кэти почувствовала, что Хавьер чуть сильнее сжал ее плечи.

А потом в молчаливом взрыве красок появилась Ла Гитана, во всем великолепии своего традиционного для фламенко черно-красного платья, с алой гвоздикой в блестящих черных волосах и удивительно белой кожей на выразительном лице.

Откинув голову, она подняла правую руку, согнула ее перед собой и короткими быстрыми шагами, выгнув спину, обошла вокруг гитариста. Гитара запела.

И Кэти застыла, очарованная то страстной, то печальной, но всегда утонченной мелодией, неприкрытой чувственностью движений Л а Гитаны, стуком кастаньет, ритмичным притопыванием ее каблучков, ее восхитительной интерпретацией танца. Все вместе это создавало сильное впечатление и брало за душу.

Когда представление подошло к концу, Хавьер сжал ее плечи еще сильнее и, нагнувшись к ней, почти прижавшись губами к ее уху, прошептал взволнованно:

— Вот как надо это танцевать!

На короткий момент Кэти позволила себе роскошь откинуться назад, и ее голова поднялась так, что пылающий жаром лоб коснулся его прохладных чувственных губ. Он тоже был захвачен представлением, хотя для него фламенко, конечно же, был не в диковину.

Но для нее короткое время танца как бы растянулось, ощущение ритма не отпускало. Кэти казалось, что она поняла самую суть души этого плодородного, дикого, полного страсти края. И она бездумно, инстинктивно подчинилась рукам Хавьера, когда он легонько поднял ее и, проведя по гладкому холодному мрамору пола, вывел на веранду.

Стоило им оказаться за пределами sala grande, как их обнял мягкий ночной воздух, в котором иссушающая жара уступила место легкой дымке, предвестнице обильной утренней росы, необходимой для винограда.

Он провел ее по выложенной каменными плитами веранде, потом вниз, по пологим ступеням лестницы, стараясь идти шаг в шаг, чтобы бедро касалось бедра как бы в медленном, чувственном танце. Сильной рукой он обхватил ее тонкую талию, по-хозяйски положив ладонь на теплую округлость ее бедра.

— Вам понравилось?

В ночной тишине его голос звучал глухо, сильнее, чем обычно, слышался акцент, и оттого все казалось еще менее реальным, точно в сказке. Кэти честно ответила:

— Я почувствовала какое-то освобождение от всего.

— А-а-а… Значит, вы почувствовали прилив страсти? Так часто бывает, особенно когда танцуют лучшие исполнители фламенко.

Хавьер вел ее по заросшей травой тропинке, обсаженной по бокам чудесно пахнущими олеандрами, за которыми возвышались серебристые стволы эвкалиптов.

Их шаги замедлились, и наконец они совсем остановились, как будто угадали мысли друг друга. В мягкой, таинственной темноте он потянулся к ней, одна его рука гладила бледное серебро ее волос, другая легонько коснулась подбородка, подняв ее лицо.

Как только Элен могла не любить его? — подумала она, и губы у нее задрожали. Как она могла хотеть от него только какие-то тряпки, машины, что там еще? Ее красота, молодость и очарование легко смогли бы перевести его чисто плотскую страсть к ней в настоящую любовь. А быть любимой таким человеком, как он…

В бездонных фиолетовых глазах засверкали слезы, в которых, как в зеркале, отразились мерцающие звезды тихого ночного неба. Пальцы Хавьера погрузились в ее шелковистые волосы, обхватили голову. Его чувственные губы накрыли сначала одно веко, потом другое, легко, как летний ветерок, пробежались по ее лицу, замерев на один мучительный миг в уголке ее рта, потом переместились в другой, коснувшись по пути впадинки на чуть коротковатой верхней губе. А потом отодвинулись, оставив только воспоминание о его теплом, спокойном дыхании.

Она же дышала быстро и неровно, руки ее сами нашли путь под гладкую ткань его смокинга, прижались к рубашке, облегающей его великолепное тело.

Сегодня вечером оно было полно жизненных сил и тем не менее прекрасно контролировалось своим хозяином. Его обаяние, то внимание, которое он оказывал ей как искренне влюбленный человек, околдовали ее. А фламенко добавил к этой магии заключительный страстный штрих, и теперь она неспособна была думать ни о чем ином, кроме этих объятий, этого краткого отрезка времени, пока она вместе с человеком, которого любит.

— Кэти mia! — Голос у него стал какой-то странный. Ладонями она чувствовала, что он весь дрожит, через секунду его руки обвились вокруг нее, и она ощутила тепло его тела.

Кэти чуть не застонала от наслаждения, и звук этот замер у нее на губах, когда он приник к ним. Она ответила ему с такой страстью, какой даже и не подозревала в себе, а ее руки в это время гладили его голову, пальцы зарывались в блестящий черный шелк его волос.

Она чувствовала себя полностью раскованной, какой-то даже бесстрашной и ничуть не стыдилась этого, как прежде. Да и как она могла? Любовь не знает стыда, не знает никаких условностей. Сожаление иногда приходит потом, но в тот миг, под андалузскими звездами, под легкой дымкой тумана, окутавшей их, для Кэти не существовало ничего, кроме этого единственного человека и принадлежащего только им двоим порыва.

Сейчас, на это бесконечно длящееся мгновение, которое вечно будет жить в моей памяти, он принадлежит только мне! — с ликованием подумала она, когда его дыхание замерло в нежной, теплой ямочке между ее ключицами, а руки спустили с плеч шелковистую ткань ее платья, обнажив напрягшиеся груди, гордо приглашавшие и ждавшие ласки его губ.

— Carino… — хрипло простонал он, наклоняя голову ниже, без слов принимая приглашение и жадно приникая к этим манящим полушариям, заставляя ее дугой выгибать спину и откидывать голову назад. Он что-то шептал на своем языке. Кэти не понимала ни слова, зато явственно ощущала его страсть, его желание, так совпадавшее с ее собственным. От такого желания можно умереть, если не утолишь его. Он поднял ее на руки и быстрыми шагами понес куда-то в темноту.

Кэти приникла к нему, ничуть не волнуясь, куда он ее несет. Она нашла губами твердую линию его подбородка, чувствуя уже успевшую отрасти колючую щетину, и дразняще прикусывала его, пока он не наклонил голову и не прижался ртом к ее губам, завладев ими, давая ей понять, что он сейчас чувствует.

Еще несколько шагов — и они оказались перед садовым домиком, окруженным кустами цветущих роз, источавших в ночь свой экзотический аромат. Медленно, как большая кошка, он перенес ее через порог и опустил на ноги, дав ее телу скользнуть по всей длине его собственного тела. Голос у него был напряженным, хотя он и старался это скрыть:

— Ты знаешь, что произойдет, когда я закрою эту дверь за нами. Если хочешь уйти, скажи об этом прямо сейчас. Я не могу обещать, что сдержусь, если мы зайдем еще хоть чуть-чуть дальше, а потом ты вдруг решишь все прекратить.

Света звезд было вполне достаточно, чтобы разглядеть закаменевшие черты его лица, жесткую складку у рта, и она вспомнила всю ту боль, что причинила ему Элен. Но она никогда не любила его, она любила только богатство.

Да, Элен была большим избалованным ребенком. А я люблю его! И теперь я знаю, что могу быть не только нежной и преданной, я способна на самую пылкую страсть, я могу дать ему то, чего он хочет… Тихо, но твердо, чтобы у него не возникло никаких сомнений, она ответила:

— Закрой дверь.

Подняв руку, чтобы коснуться его лица, она почувствовала, как оно смягчилось, как с него сошло напряжение, и увидела озорной блеск в его глазах. Он осторожно прикрыл дверь и, проведя ее в темноте к широкому мягкому дивану, уложил. Ловкие, проворные пальцы быстро освободили ее от платья, и прикосновения к ее обнаженному телу были в одинаковой степени полны благоговения и желания, он что-то говорил ей на своем языке, она ничего не понимала, но знала, что память об этой ночи останется с ней до конца жизни.