Когда я проснулся в половине седьмого утра, Дженни еще спала. Я побрился, принял душ, облачился в старую одежду и покатил в город. Единственным открытым заведением в этот час, где можно было позавтракать, была закусочная на автобусной станции с ее гамбургерами. Она оказалась лучше, чем можно было ожидать по ее виду. Я заказал яичницу с беконом, а пока ел, заполнил термос. Затем поехал обратно к хижине. Девушка наконец-то проснулась. Когда я вошел, она села, зевая, провела пальцами по волосам и поинтересовалась:

– Сколько там натикало?

– Четверть восьмого, – ответил я. – Хочу пойти на рыбалку. Одевайся, если желаешь составить мне компанию.

– Четверть восьмого? – выдохнула она. – Рыбалка? О боже! – Последние слова были произнесены особенно отчетливо. Затем Дженни отвернулась от меня, снова улеглась и натянула на себя простыню.

Ну, в инструкции ничего не было сказано, что я должен носить ее повсюду чуть ли не на руках. Более того, в первоначальном варианте о ней вообще не было упомянуто. Там предполагалась поездка на рыбалку и ничего больше. Девушка – это придумка с претензией на оригинальность, пришедшая кому-то в голову уже позже. Впрочем, я догадывался, кому именно.

Я снова забрался в машину и покатил к воде, где взял напрокат лодку с навесным мотором. Двое подростков двенадцати и четырнадцати лет удили рыбу с пирса. Они уже успели порядком загореть и обветриться, как это бывает с мальчишками летом, хотя едва начался июль. Подростки с молчаливым интересом смотрели, как я укладывал в лодку снасти.

– Поехали со мной, – предложил я им, – покажете места. – Меня совсем не радовала перспектива провести весь день в компании с самим собой и рыбой.

Мальчишки переглянулись.

– Меня зовут Найквист, – сообщил я. – Остановился в кемпинге «Радуга». – Я вытащил из кармана дайм и бросил им. Старший мальчишка поймал монету. – Найдите телефон и спросите разрешения у родных. Скажите им, что к трем часам мы уже вернемся, мне надо вечером поспеть в город.

Они рванули бегом, лишь на секунду остановившись у машины, чтобы убедиться, что одно из имен, написанных на дверце, в точности соответствует тому, что я сообщил. Толковые детки, ничего не скажешь. Я раскурил трубку и приготовил снасти. Лично я не считаю рыбную ловлю видом спорта. С одной стороны, рыболовные снасти, по большей части неудобные в обращении, – грубый ширпотреб. С другой – рыба, по моему мнению, прежде всего еда, и многие занимаются ее ловлей в силу необходимости, а отнюдь не ради спортивного азарта. Однако от случая к случаю я люблю посидеть в лодке на воде, как с удочкой, так и без нее. Правда, сегодня день был не из таких, но уж лучше торчать на воде, чем оставаться в хижине с Джен-ни и ее похмельем.

Оба подростка бегом вернулись обратно. По их словам, все было о'кей. Они перегрузили свою снасть в лодку. Один из них потребовал у меня доллар, исчез, но быстро вернулся с упаковкой кока-колы и сдачей. Я потянул шнур стартера, мотор завелся, и мы отчалили. День выдался прекрасный, дул только легкий южный бриз, поэтому мы направили лодку в бухту. Меня клонило в сон, я и сам испытывал легкое похмелье, а посему, оставив лодку на попечение мальчишек, провел все время в милой полудреме. Как рыбак в тот день я не заслужил особой репутации у моих спутников. Старший мальчишка доставил нас обратно на берег в самом начале четвертого.

Когда я вернулся в кемпинг «Радуга», в хижине никого не было. Кровати были заправлены. Платье девушки, висевшее на вешалке в шкафу, исчезло. Маленькая косметичка стояла открытой на стуле у окна. Полотенце и купальный костюм, оба мокрые, валялись на полу посреди ванной комнаты. Я поднял их. Купальник был белого цвета и миниатюрных размеров. Я нахмурился в раздумье. Дженни была не такой девушкой, от которой можно ожидать, что она отправится поплавать в гордом одиночестве. Ну и ладно, ее присутствие здесь не моя придумка. Люди, которые изобретают бредовые идеи вроде этой, должны сами и побеспокоиться об их последствиях. Я же не собирался дальше дергаться, по крайней мере до тех пор, пока не приму душ. Несмотря на то что этой весной я провел некоторое время на свежем воздухе, одного дня на воде хватило, чтобы у меня обгорели на солнце лицо и руки. Мне известно, что доктора с пеной у рта доказывают, как вреден ультрафиолет для человеческой эпидермы, и тем не менее небольшой загар всегда заставляет меня ощущать приток сил. Я оделся в слаксы, спортивную рубашку самого кричащего цвета, хотя, по местным стандартам, весьма консервативную, и снова забрался в машину. Выбирать здесь особенно не из чего: Тополиный остров – далеко не Атлантик-Сити.

Пирс Смитти показался мне самым удачным местом для начала поисков. Это на речной стороне полуострова. Чтобы туда попасть, надо припарковаться слева и пересечь шоссе. Сам пирс – длинный настил над водой с рядом строений и окруженный мостками, с которых днем люди удят рыбу, а по ночам ломают себе шеи. Последнее утверждение следует из моих предположений, а не из личного опыта. Место было переполнено главным образом, как казалось, детьми: загорелыми, потными, в песке, сжимающими бутылочки с кока-колой, стаканчики с мороженым вместе с удилищами, пляжными игрушками и всевозможными надувными плавсредствами из резины и пластика. Их родители предпочитали прятаться в тени и пить пиво. В самом конце пирса в длинном, темном и шумном помещении находилась дискотека. Дженни оказалась там – танцевала с тощим молодым человеком, веснушчатым, рыжеволосым и в очках с золотой оправой. У него был вид парня с фермы, оказавшегося в городе в субботнюю ночь, – так и напрашивался вывод, что заявился сюда за нарукавниками и жевательным табаком. Такие, как он, легкая добыча для девушек. Дженни и в самом деле могла подцепить его на крючок.

Я не мог не ухмыльнуться при этой мысли. Прислонившись к одной из подпорок, что поддерживала крышу, я принялся наблюдать за парочкой. Это был танцевальный стиль, которым я так и не овладел в пору безмятежной юности. Они старались вовсю, буквально в поте лица, и всякий раз, когда девушка крутилась так, что подол ее платья взмывал вверх, матросы в соседней кабинке разражались одобрительными воплями. А крутилась Дженни достаточно часто. Наконец «шарманка» умолкла, и, пока кто-то скармливал игральной машинке никели, славная парочка плюхнулась за столик, уставленный бумажными тарелками, стаканчиками, полудюжиной пустых и несколькими полными пивными бутылками. Здесь же находились сумка девушки и ее шаль, если так можно назвать полоску материи, похожую на скатерку, в которую та замоталась, перед тем как уселась на стул. Я прошествовал через зал, чтобы присоединиться к ним. «Шарманка» снова заиграла, но никто не обратил на это внимания.

Дженни быстро взглянула на меня, пока я усаживался.

– Привет, незнакомец. – В ее глазах промелькнула легкая тревога. Она допустила самодеятельность и знала, что за это по головке не погладят. – Как рыбалка?

– Паршиво, – признался я. – Но меня это не волнует. Все равно не смог бы проглотить ни рыбешки из улова. Меня тошнит от этих килек. – Я повернулся к парню. – Привет, Джек!

– Ребята, вы что, знаете друг друга? – удивилась Дженни, не скрывая тревоги.

– Попала в точку, – ответил я. – Я знаю Джека чертовски давно. Как большой крестовый поход, Джек?

– Все еще в процессе.

Я повернулся к девушке и пояснил:

– Газета Джека взяла на себя великую миссию. Они противостоят Мартину Мэйни еще с тех пор, когда он был окружным прокурором, задолго до моего появления здесь. Газета, как я понимаю, считает его в некотором роде потенциальным Гитлером и вот уже несколько лет изобличает высокомерные замашки Мэйни, его неграмотные полицейские и диктаторские методы. Все эти прилагательные из «Курьера» – не мои. Что жжет их адским пламенем, так это то, что Мэйни, по-видимому, достаточно ловкая бестия и ему удается выглядеть честным. Поэтому они не могут пришпилить ему ничего, кроме того, что он вроде бы как-то слишком круто обошелся с несколькими прохвостами и рэкетирами в своей попытке очистить штат от криминала. За дальнейшими деталями я отсылаю тебя к ежедневной колонке под названием «Виноградная лоза» Джека Вильямса...

Я видел, как Дженни потянулась за стаканом, но не попытался ее остановить. Не такой уж сложный трюк аккуратно выплеснуть пиво в нужном направлении, куда труднее бросить стакан со всем его содержимым, что она и сделала. Стакан пролетел рядом с ухом Джека Вильямса, пиво поровну вылилось на всех нас, включая и саму Дженни.

– Репортер! – зашлась она в крике. – Какой-то вшивый репортеришка! Да я!..

К этому времени мы уже стояли, а люди глазели на нас. Я оказался позади Дженни, когда она набросилась на Джека, сграбастал ее и силой усадил обратно на стул.

– Сядь и оботрись хорошенько, дорогуша! – распорядился я. – Ты благоухаешь, как пивной завод.

Джек вытер столик бумажными салфетками, затем уселся снова, снял очки и отполировал их носовым платком. Девушка сникла и начала промокать ладонь и руку тампоном, который достала из сумочки. Моя рубашка тоже была облита, но я решил, что немного пива на ней послужит неплохим аргументом, когда речь зайдет об опасностях, которым я подвергался. Джек водрузил очки на нос. Казалось, инцидент ничуть его не обеспокоил. Я решил, что он уже привык к тому, что девушки бросают в него стаканы с пивом. Джек наклонился вперед и очень серьезно произнес:

– Аналогия с Гитлером – это не для красного словца. Она звучит достаточно убедительно. Люди должны понять: нельзя допустить, чтобы такой человек, как Мэйни, пролез в Сенат Соединенных Штатов. В этом смысле я даже сожалею, что тот малый, который вчера на него покушался, оказался паршивым стрелком.

Идеалисты, они все такие. Произносят высокие слова о демократии, но спят и видят, чтобы не устраивающая их политическая фигура была устранена таким премиленьким недемократическим методом, как пуля из ружья.

– Ну, так что же привело тебя сюда, Джек? – поинтересовался я. – Бизнес или... – Я глянул на девушку, которая, наполнив стакан, пристально вглядывалась в его содержимое, сложив губки бантиком. – Или удовольствие?

– Ну, на самом деле я хотел поговорить с тобой об этом покушении на Мэйни, – признался он. Я осклабился в ответ.

– Честно, офицер, у меня алиби. – Я веселился. Когда вам нечего терять, можно при случае и покуражиться.

– Да, – Джек засмеялся, – и с таким алиби тебя можно лишь поздравить. Где ты только их находишь?

– Дорогуша, – заметил я Дженни. – Этот тип подбивает к тебе клинья.

– И я бы не прочь подбить к нему клинья, – заявила она. – Бутылкой по голове! Проклятый вшивый репортер! – Дженни осушила стакан и осмотрелась в поисках, чем бы его наполнить вновь. Пришлось пододвинуть к ней бутылку с пивом.

– Ну, фактически я уже говорил с редактором насчет колонки в связи с этим делом, – сообщил Джек, – и тут, Пол, всплыло твое имя. Я позвонил в вашу мастерскую, но твой партнер сообщил, что ты отбыл сюда на уик-энд. Когда я нагрянул этим утром в здешние края, ты отправился ловить рыбу, поэтому... – Он пожал плечами. – Ну, эта молодая леди сказала что-то насчет пойти искупаться, и это выглядело отличной идеей. Одно ведет к другому. Надеюсь, никаких обид по моему поводу в связи с девушкой?

– С моей стороны никаких, – заверил я. – За Дженни ответить не могу. Ее гордость задета. Она думала, что ты любишь ее ради нее самой. Верно, лапочка?

– Ох, заткнись!

– Как я уже сказал, Пол, – продолжил Джек, – у меня была беседа с редактором. Мы выяснили, что рискуем переломать себе ноги о некоторые чисто технические вопросы. Во всей редакции нет никого, кто знал бы об огнестрельном оружии больше, чем то, на что надо нажать, дабы оно выстрелило. По логике, ты тот самый, кто может протянуть нам руку помощи. Ты знаешь об оружии все, как никто другой в округе. Ну так как?

– С упоминанием моего имени в статье или без? – осведомился я.

– Без, если ты предпочитаешь так.

– Да, предпочитаю. Я не желаю, чтобы меня цитировали в пику некоторым спецам по баллистике из полиции. Ты же знаешь, какая это спорная вещь.

– По рукам. Я позабочусь, чтобы никаких ссылок на тебя не было. А сейчас, первым делом, что ты думаешь о стрельбе этого малого?

– Если верить радио, – ухмыльнулся я, – Мэйни все еще жив. Стрельба ни к черту, как ни крути.

– С такого расстояния человек выглядит очень мелкой мишенью, – возразил Джек.

Вагонетка и та проявила бы больше сообразительности. Я пустился в объяснения:

– Ладно, сначала давай точно определим расстояние. От Вадеворф-Билдинг на Линкольн-авеню до угла на Ферст-стрит, верно? Так вроде говорили по радио? В таком случае расстояние не должно превышать трехсот пятидесяти ярдов, ну, самое большее четырехсот. Дьявольщина, да еще в морской пехоте мы обычно практиковались в стрельбе по мишеням до шестисот ярдов, а иногда, потехи ради, стреляли и на тысячу.

– В действительности, – подтвердил Джек, – дистанция составила чуть больше четырехсот ярдов. Я сам вчера промерил шагами.

Я произнес так, словно меня просветили:

– О, тогда Мэйни, должно быть, стоял на северной стороне улицы. Почти на самом углу. – Сейчас я получал куда больше удовольствия, чем от рыбалки. – Ну, давай взглянем иначе. Обычно средний ударно-спусковой механизм хорошего охотничьего ружья обеспечивает точность стрельбы в пределах двух минут, если измерять в единицах плоского угла, или около двух дюймов на сотню ярдов, считая от центра на мишенях. На четыреста ярдов это составит восемь дюймов. Конечно, с увеличением расстояния дисперсия будет больше. С другой стороны, если бы этот малый хоть что-то знал о ружьях и особенно если заряды были собственного изготовления, он мог бы значительно уменьшить величину отклонения. Небольшая подгонка затвора и ствола к ложу тоже могли бы улучшить точность попадания. Кроме того, следовало поискать, какой тип заряда ружье любит больше всего. Это могло бы уменьшить дисперсию на несколько дюймов...

Джек оторвался от заметок, которые делал, и взглянул на меня:

– Ты хочешь сказать, что между пулями есть разница?

– И не только между пулями, – подтвердил я, – но и между гильзами, капсюлями, порохом. Какой порох и сколько – вот главный вопрос, хотя и выбор пуль очень важен.

– И всякий, кто желает сделать стрельбу точной, должен сам набивать себе заряды?

– Верно, – согласился я. – Или сам, или иметь друга с набивочным прессом, чтобы тот делал это для него. За исключением стрельбы из двадцать второго калибра, ни один высококлассный стрелок в округе не использует коммерческий ширпотреб, насколько мне известно. Патроны массового производства надежны, но никакой Ремингтон или Винчестер не могут подогнать их точно для вашего ружья, а все ружья лишь с виду похожи.

– Тогда, выходит, тот, кто стрелял в губернатора Мэйни, возможно, имел доступ к э... как ты назвал эту штуковину? – набивочному прессу?

– Очень даже может быть, – не стал я спорить. – Но ты должен помнить, что он промахнулся. Мы же не знаем, что это за стрелок. Он попал в руку. Таким образом, промазал по цели дюймов на десять, а то и на все двенадцать. В любом случае в наши дни есть люди, для которых изготовлять себе патроны – это хобби. Сдается мне, среди тех, кто посещают нашу лавочку, таких несколько дюжин. Большой процент ружей наших посетителей – это самоделки, о зарядах к которым производители не имеют ни малейшего понятия. Мы по их заказу изготовляем медь и свинец, но обычно такие посетители сами готовят себе заряды, приобретая для этого нужное оборудование. Процесс изготовления их несложен при наличии инструментов. Дьявольщина, старые охотники на бизонов носят с собой лишь горстку гильз. Каждый вечер они садятся и вновь набивают те, которыми стреляли в течение дня. – Я ухмыльнулся. – Помимо прочего, такая самодеятельность обходится дешевле наполовину, а толку значительно больше.

Джек строчил в блокноте. Я налил себе пива. Девушка, сидящая рядом, последовала моему примеру. Джек поднял глаза от своих записей.

– Что насчет шансов определить по пуле ружье? – поинтересовался он. – По-моему, в наши дни это почти наука. Я покачал головой:

– Ты думаешь о револьверах и пистолетах. Большинство пушек развивают начальную скорость в стволе менее тысячи футов в секунду. Шансы найти пулю, в достаточной степени соответствующей нарезкам ствола, не столь велики, как пытаются заставить поверить читателей детективных романов, но все же такая возможность не исключается. Однако большинство ружей выплевывают пульки из дула со скоростью свыше двух тысяч футов в секунду. А некоторые дотягивают и до четырех тысяч. Когда ружейная пуля ударяет – особенно если встречается с костью, – то обычно сплющивается так, что трудно даже определить, какого она калибра. Раз рука Мэйни раздроблена до такой степени, что под вопросом – опять же если верить сообщениям радио, – сможет ли он вообще ею владеть, то, я думаю, шансы у полиции многое выявить по пуле весьма невелики.

– Поэтому наш киллер может спокойно оставить при себе оружие?

– Если только не оставил «рубашек». По латуни можно определить затвор, а по капсюлю боек ружья.

– "Рубашек"?

– Ну да, стреляных гильз.

– Ну, если в помещении и были найдены гильзы, то полиция это держит в секрете, – заметил Джек. – Кое-кто в прессе и на радио напирают на то, что это была пуля «дум-дум». Утверждают, что только злейший враг, который до чертиков ненавидел Мэйни...

– Они малость того, с приветом, – перебил я его. – Большинство пуль и есть пули «дум-дум». Это лишь жаргонное словечко для пули крупного калибра. Именно такие вы и покупаете, когда, зайдя в магазин, спрашиваете коробку «тридцать-сорок». Вы же не хотите цельнометаллическую пулю, которая проделает аккуратную круглую дырочку навылет в вашем олене и позволит бедной твари убежать, чтобы умереть где-нибудь медленной смертью. И кстати, такие пули запрещены для охоты в большинстве штатов. Что вам нужно, так это тупоносая плюха мягкого свинца, которая расплющится еще на лету и убьет на месте – ничего больше. Единственные пули, которые не являются «дум-дум», если угодно так их называть, это специально предназначенные для стендовой стрельбы и пули военного образца, которые в силу международных соглашений не могут быть такими, что уже в воздухе увеличиваются в объеме от нагревания при трении. Но тебе придется вдоволь побегать, чтобы найти для средней пушки цельнометаллические пули. Этот малый, скорее всего, использовал ординарную охотничью пулю. Может быть и такое. Джек сделал еще несколько пометок.

– Ну, давай посмотрим, что мы имеем. Ты сказал, что хороший стрелок в состоянии удержать пули при стрельбе с четырехсот ярдов в пределах круга диаметром восемь дюймов...

Я отрицательно покачал головой:

– Это не то, что я говорил. Я сказал, это ружье должно оказаться в состоянии сделать такое. Все же остальное зависит от человека. Это касается его глаз, типа прицела на ружье, еще от того, стреляет ли он с упора...

– В комнате был обнаружен мешок с песком на регулируемом штативе.

– Ну, если он стрелял с упора, да еще с оптическим прицелом и ружье было должным образом пристреляно, то ему, видимо, не составило труда вычислить поправку на восемь дюймов при стрельбе на четыреста ярдов. Опять же, если он знал, как стрелять, хорошо выспался предыдущей ночью и не схватил лихорадку в последний момент, что вовсе не исключается. Помимо всего прочего, стрелять в кусок бумаги или жестянку – это одно, и совсем другое – стрелять в человека. Мое впечатление... – Я смешался.

– Продолжай!

– Мое впечатление сложилось из того, что я слышал по радио и от тебя. А насчет мешка с песком... это ведь указывает на профессионала. Следовательно, мы имеем дело с хорошим стрелком, который, возможно, легко поразил бы Мэйни насмерть, будь тот бумажной мишенью. Но поскольку это был живой Мэйни, прессинг оказался таким, что этот малый в последнюю секунду замандражировал и моргнул глазом. При стрельбе с такого расстояния для промаха этого достаточно. И в конце концов, если нервишки его не подвели, то почему он не выстрелил снова уже наверняка? Он же знал, что промахнулся...

– Каким образом? Мэйни был сбит с ног, и киллер подумал...

– Не глупи, Джек, – остановил его я. – Любой, кто занимается стрельбой, знает, куда летят его пули. Даже когда ты дернулся, то все равно чувствуешь, куда послал пулю. Конечно, если не запорошил глаза. Думаю, малый дал маху на первом выстреле, а затем послал все к черту, ему расхотелось в этот день отстреливать губернаторов.

«А что, – подумал я, – неплохая получилась версия случившегося».