Норвежцу следовало отдать должное. Он тоже, по-видимому, битую ночь просидел на взгорье, во всяком случае, прибыл задолго до меня самого: иначе я заметил бы его приближение.

И не выдал себя ни движением, ни звуком, покуда я исследовал окрестности, подыскивая укромное местечко! И не шелохнулся, когда прибыл автомобиль, груженный брыкливыми ослами из Осло. И созерцал от начала и до конца, насколько расстояние и темнота позволили, Великую Свольверскую Битву.

Терпеливо, с охотничьей сноровкой, ждал в засаде. И бестрепетно объявился, когда Грета Эльфенбейн принялась размахивать и потрясать "Лейтцом" - хотя прекрасно сознавал: никуда я не делся, сшиваюсь неподалеку.

Робкий забулдыга... Недурно!

Приличествовало быстрое раздумье под совершенно переменившимся углом зрения; да только размышлять было уже недосуг.

Изобретатель возник меж кустов и каменьев, вдали, по правую руку от меня, изрядно смахивая на серого плюшевого мишку в своей тяжелой, ветрозащитной, капюшоном снабженной парке... Увы, я дрожал и трясся, как осиновый лист, а люди поумней и позапасливей чувствовали себя превосходно (разве что взопрели чуток). Норвежец приблизился и на время пропал из виду, притаившись в какой-то ложбине.

Из нее вынырнуло уже совсем иное существо.

Маленький пожилой субъект, облаченный темным костюмом и увенчанный спортивным кепи. На спине изобретателя красовался дорожный мешок - объемистый, наверняка битком набитый парками, варежками, шерстяными носками и тому подобными атрибутами выживания в холодное время года. Человек, сгибающийся под весом огромного ryggsekk - рюкзака, по-нашему - выглядит на севере Норвегии ничуть не более странно, чем женщина, шествующая по нью-йоркской улице с ридикюлем в руке.

И внимания привлекает ничуть не больше.

Норвежец прошел немного пониже места, где притаился я, и я сумел хорошенько разглядеть его. Озлобленный, спившийся гений, описанный Шкипером... Физиономия была вполне заурядной, даже туповатой - хотя научные и литературные светила зачастую не выглядят сообразно своим талантам и славе.

Касаемо злобы, с пятидесяти ярдов ее нелегко выявить, но уж в отношении пьянства - смею заверить: хронического, безнадежного пропойцу определю и со ста пятидесяти. Сам одно время несправедливо числился таковым. Рыбак рыбака, знаете ли...

Что ж, в этой затее много вещей не соответствовали ни полученным описаниям, ни поспешно сделанным выводам.

Норвежец остановился, повел плечами, скинул рюкзак наземь, определил за тощим кустом. Двигаясь небрежно и беззаботно, подошел к машине, доставившей Грету. Машина смахивала на миниатюрный пикап, да и была им, в сущности. Норвежец заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул. Я мысленно поблагодарил изобретателя за то, что избавил меня от нужды учинять инспекцию самолично.

Где бы ни прятался третий наемник Эльфенбейна, в пикапе его не замечалось. Норвежец начал подыматься по лестнице, на вершину, где томилась, топталась и попусту водила биноклем поджидавшая Грета.

Мой ход.

Я выскользнул из укрытия и медленно, точно старая неловкая гадюка, пополз к машине. Обнаружил поблизости от пикапа удобную выбоину, забрался в нее. Норвегия изумительно приспособлена для нашей работы, чудесная страна, дикая, пересеченная: куда ни плюнешь - повсюду попадешь в удобное для засады местечко.

Я непроизвольно погадал: а сколько еще вооруженных субъектов разделяли сию школу мысли в течение минувших веков и разбредались по окрестным буеракам, карауля грядущую жертву?

Окончательно устроившись в новом кратковременном обиталище, я убедился, что изобретатель и Грета уже свели доброе знакомство, болтают непринужденно и от души любуются великолепным биноклем. Норвежцу дозволили поглядеть сквозь окуляры этой драгоценности. Он восхитился еще пуще; предложил продать. Грета сказала: не уступлю даже за всю прибыль от арабской нефти. Во всяком разе, произвела весьма отрицательный жест.

Изобретатель удрученно развел руками, пособил хорошенькой незнакомке возвратить "Лейтц" восвояси - в футляр, сиречь. Вежливо приподнял кепи, откланялся, устремился вниз, к засунутому за кусты рюкзаку. И убыл в сторону Свольвера.

Если, по уверениям Шкипера, норвежец прикладывался к бутылке ночь напролет, я еще не встречал пьяницы, способного держаться столь непринужденно и твердо.

Наступил и Грете черед спускаться.

Она по-прежнему носила красно-белые клетчатые брючки, знакомые мне с незабываемых корабельных дней. Странная и кокетливая фигурка, полускрытая желтым кокетливым дождевиком и зюйдвесткой, вернее, шляпищей, напоминавшей те, что из клеенки выделывались, а еще прежде - из промасленной кожи, дабы защищать моряцкие головы от волн и ветра. У персонажей Марриэтта и Жюля Верна подобные уборы считались последним криком моды. Любопытно, как именуют зюйдвестки нынешние модницы?

Я дождался, покуда Грета вплотную подошла к автомобилю. Отсутствовавший субъект номер три повергал меня в известное беспокойство. Следовало настичь девицу елико возможно позднее: авось да успеет обнаружиться голубчик, вынырнет на поверхность?

Но больше медлить было немыслимо. Я поднялся, держа испанский пистолет наизготовку.

- Сделайте одолжение, мисс Эльфенбейн, замрите не шевелясь.

Она послушно застыла, держа дверцу открытой до половины. И отчаянно принялась шнырять взглядом по диким прибрежным пустошам и холмам, ожидая обещанной отцом подмоги. Я приблизился.

- Ваши люди спят, сударыня. Почиют. Неудивительно. Приехать из такого далека - папеньке вашему пособлять... Вымотались, бедолаги.

Девушка облизнула губы.

- Вы убили их? Как убили Бьерна?

- Зачем же? Просто усыпил на ограниченное время. Где Мадлен Барт?

Вскинув лицо, Грета уставилась на меня с обновленной отвагой и надеждой:

- У отца! В плену! И если только со мной приключится неладное...

- Грета, я считал вас неизмеримо разумнее. С вами обязательно и непременно приключится неладное, коль скоро миссис Барт пострадает!

Собеседница сглотнула.

- Мадлен - у доктора Эльфенбейна. Вы - у меня. А уж форы по издевательской части я вашему родителю сто очков могу дать, и...

Я осекся, прислушался. Слабый, однако несомненный звук авиационного мотора возник вдалеке и быстро нарастал. Я посмотрел на часы: без двадцати семь. Рановато. Аэроплан заказывали на семь тридцать. И ровно в семь тридцать ему, по здравом рассуждении, полагалось бы прилететь.

Ибо я назвал время с некоторым запасом, дабы наверняка завершить работу.

Но в подобном случае лучше раньше, чем позже - или, чего доброго, никогда. Работа завершилась. И желательно было убраться далеко-далеко, проворно-проворно... Хотя еще желательнее было бы улетать в ином обществе.

Я отобрал футляр с биноклем. Грета отдала его безропотно. Крышка отставала - и не диво: столько всякой всячины запихали внутрь помимо пресловутого "Лейтца". Который, разумеется, не был нашим... А доктор Эльфенбейн, в отличие от Хэнка Приста, либо не потрудился, либо не поспел обзавестись достаточно поместительным чехлом.

Два конверта. В одном - пачка листков, измаранных норвежской научной ахинеей, как двоюродные братья смахивавших на те, что уже покоились в моем кармане. В другом - аккуратно сложенный чертеж. Исследовать его доведется потом.

Присоединив новые конверты к старому, сложив приобретения последних суток воедино, я даже чуток возгордился. Раздобыть секретные формулы, от коих зависят судьбы великих народов! Это, милостивые государи, не фунт изюма. Теперь надо лишь переправить добычу по назначению - и дело в шляпе.

- Превосходно, забирайся в машину, - велел я Грете.

Когда барышня Слоун-Бивенс очутилась за рулем, а я устроился рядом, я продолжил:

- Заводи мотор, поезжай прямиком к посадочной полосе. Автомобиль останови капотом в сторону моря.

Вокруг не замечалось ни души. Может, и не должно было замечаться, если ранних рейсов не предвиделось. А возможно, Мак подергал за лишь ему ведомые ниточки, и очистил мне арену деятельности. Формальности, сообщил накануне Рольф, будут улажены...

В нескольких сотнях ярдов за взлетной полосой поблескивало море. Скалистые острова живописно подымались над зеркально гладкими хлябями, утесы достигали высоты, на которой, казалось, уже пора бы выпасть и лежать нетающему снегу, но пейзажи занимали меня сейчас менее всего.

Я размышлял о тоненькой бледной девице со странными зеленоватыми глазищами; однако и Диана в немедленные заботы мои не включалась. Агентами жертвуют по мере нужды - это железный закон, припомнил я не без горечи. Никто не существует вечно.

Тем паче, имея глупую неосторожность связываться с изобретательными, дерзкими, беспощадными субъектами вроде отставного капитана Хэнка Приста.

Или меня, Мэтта Хелма.

Утешало единственное. Обретя в персоне Греты Эльфенбейн рычаг и точку опоры в персоне доктора, я, пожалуй, сумею с течением времени выковырнуть малышку из плена. Если останется время. И если Сама Диана проживет достаточно долго.

Я нахмурился: рокот звучал не совсем привычно. Поглядел на приближающийся летательный аппарат, и увидел его очертания в редеющем тумане, и понял: это вообще не аэроплан.

Вертолет.

Ну и что? Рольф упомянул "птичку". А это могло значить все что угодно - от крохотного безмоторного планера до дирижабля.

Геликоптер.

Великолепно.

Я надеялся и рассчитывал, что самолет опишет круг над свольверским аэродромом, дабы экипаж оценил обстановку внизу и не сотворил нечаянной глупости. Геликоптер же попросту зависнет, пилот осмотрится и лишь потом совершит безопасную посадку.

- Сверни-ка чуток, вон туда! - распорядился я. Грета повиновалась. Я перегнулся, нашарил выключатель фар и промигал: три точки-два тире. Как условились. Девушка не попыталась воспользоваться неуклюжим положением, в котором я очутился на несколько секунд, и правильно сделала. Но после произнесла с неподдельным презрением:

- Итак, вы улетаете, покинув напарницу на милость моего отца?

- Совершенно верно. А на что иное, собственно, рассчитывал дражайший папенька?

Поколебавшись, Грета передернула плечами, осознала: уже не время играть в секретность. Поздно.

- Вы же сами видели, наверное, поняли. Устранить миссис Барт, а взамен подсунуть меня. Тем двоим надлежало вмешаться, коль скоро вмешаетесь вы. Конечно, противника собирались обезвредить еще до моего прибытия, но мало ли как поворачивается? И повернулось... Я получила бы материалы, Зигмундовский сифон и материалы о нефтяных скважинах в Торботтене. Собственно, получила. Вы остались бы при Экофиске и Фригге, но мы захватили Мадлен Барт и намеревались их выторговать...

Грета осеклась, ибо я захохотал.

- О, боги! Боги античные и языческие! То есть, я послушно вручил бы Слоун-Бивенсу...

- Кому?!

- Папеньке вашему! Послушно вручил бы ему оба конверта, чтобы возвратить невредимой свою ненаглядную напарницу? О, Господи Боже мой! Сколь же незаслуженно высоко я оценивал профессиональную сообразительность этой банды!

- Получается, вы?..

- Мы не признаем понятия "заложник", милейшая. Не можем дозволить себе такой роскоши. Стараемся уведомлять: не хватайте, не воруйте людей ради выкупа _ его не уплатят. Папеньке следовало бы навести немного более основательные справки.

- Вы покинули бы Мадлен в беде? Бросили на погибель? На растерзание?

- При необходимости. Но пока не вижу подобной нужды. Я ведь заручился бесценной дочуркой, а одна юная красавица ничуть не выносливее и не бессмертнее другой. Папенька умен и вряд ли осмелится... Только не думайте, будто Мадлен - ваша страховая гарантия. Создадите ненужные затруднения - пристрелю как собаку, вышвырну вон, и пускай миссис Барт печется о себе сама. Она оплошала. Субъекты, которые, имея револьвер и вдоволь зарядов, попадаются в лапы неумелой бестолочи вроде Эльфенбейна, малополезны для нас. И пускай выкручиваются из беды, как умеют... А, кстати! Из чистого любопытства спрашиваю: сколько пуль выпустила девица прежде несли сдалась?

- Ни единой, мистер Хелм.

- Благодарю. Все понятно.

- Видите ли, когда в комнату ворвались, у миссис Барт уже не было револьвера.

Я открыл рот, но вовремя осекся. Грета скосила глаза, продолжила:

- По великой удаче, перед самым нападением она ссудила своим оружием капитана Генри Приста. Он засунул револьвер за брючный ремень, стоя прямо на пороге. Поблагодарил миссис Барт, пообещал тотчас вернуться и ствол возвратить. Естественно, папины люди сразу использовали счастливый случай и ринулись напролом, со всевозможной прытью.

Я сделал глубокий, очень глубокий вдох. Не менее глубокий выдох. Потом ответил:

- Большое спасибо. Теперь последний вопрос: в автомобиле приехали три наемника. Двоих я обезвредил, один остался за рулем и отогнал машину. Куда он пропал? Я ожидал неминуемой перестрелки. Помедлив, девушка засмеялась:

- Ладно, скажу. Теперь это неважно... Папа, видите ли, проникся к вам известным уважением. Конечно, мистер Норман Йэль из компании ОНЕКО находится рядом, однако особо рассчитывать на его услуги в качестве телохранителя было бы опрометчиво. Третьему человеку велели немедля возвращаться и стоять на карауле - вдруг вы ускользнете и решите вцепиться отцу в горло?

Я ухмыльнулся:

- Всегда говорил: хорошо иметь репутацию злодея! Удобно... Что ж, сударыня, выбирайтесь, идите прямиком к винтокрылой пташке.

Пташка обладала весьма внушительными размерами и выглядела способной поднять на постромках небольшого слона: такое проворство и поворотливость обеспечиваются лишь исключительно мощными двигателями. Последнюю из подобных мною виденных машин украшали опознавательные знаки американских военно-воздушных сил. Частный же четырехместный геликоптер наверняка стоил не меньше миллиона и придавал своему владельцу несомненный общественный вес.

Но частным он, разумеется, не числился, невзирая на гражданские обозначения. Вертолет обслуживал тайную правительственную организацию. Доводилось лишь дивиться, откуда наскребли Маковские казначеи вдоволь банкнот. Впрочем, вопросы эдакого свойства у нас обычно задавать избегают.

Мы выжидали на почтительном расстоянии, дабы не угодить под ураган мелких камешков, подымаемых воздушной струёй. Машина быстро и мягко приземлялась. Потом вращение винта сделалось ленивым, двигатель мирно заурчал, дверца призывно распахнулась.

Толкнув девушку вперед, я ринулся прямо за нею, непроизвольно пригибаясь, хотя лопасти отстояли от почвы ярда на три: достаточный запас даже при моем росте. Грете помогли забраться в кабину. Я подтянулся и ввалился внутрь собственными силами.

Глянул в нацеленное револьверное дуло.

- Добро пожаловать на борт, Эрик! - молвил Поль Денисон.