Утром я отправился на пляж искупаться. Я решил, что в критических ситуациях имеет смысл создавать у окружающих впечатление, что ты человек привычки. Это порой усыпляет бдительность даже самых бдительных. Кроме того, мне было интересно, появится ли Джилл после всего случившегося между нами. Я не стал заключать с собой пари по этому поводу, поскольку решение принимала не она, а Монах, а я понятия не имел, насколько хитрым и непредсказуемым он может быть.

Было ясное, тропическое утро — небо над восточной частью Вайкики, над горами вулканического происхождения стало светлеть. Но сегодня мне не пришлось наслаждаться восходом одному. Неподалеку от меня двух хорошеньких заспанных кис в бикини развлекали бодрые молодые люди. На ребятах были брюки хаки, обрезанные так, что получились шорты. Я решил, что ребята приплыли на том военном транспорте, который мы видели вчера, и удивился скорости, с которой они установили дипломатические отношения с местными красотками.

Когда я храбро ринулся в прохладную воду, компания не обратила на меня никакого внимания. Потом я долго вытирался, сидя на волнорезе и глядя в океанские дали. Меня еще раз удивило отсутствие оживленного судоходства. У берегов Америки, например, в такую погоду сновало бы несметное множество катеров, шлюпок, яхт, пароходов — в любое время дня и ночи. Здесь же, неподалеку от главного порта Гавайских островов, я приметил в отдалении лишь одно грузовое судно.

Не видно было и туристских катеров. Лишь в отдалении я приметил пару катамаранов, на каковых обычно катали гостей приморских отелей. Что за странная необитаемость здешних водных пространств. Впрочем, возможно, они таили в себе опасности для мелких судов, о которых я просто не знал.

— Ах, вот ты где! — услышал я голос Джилл. — А я-то решила, что ты вообще не придешь.

Я поднял голову. Сегодня на ней был новый купальный костюм, если это вообще можно назвать костюмом. Субъект, изобретший голубую клетку для хлопчатобумажной ткани, заплакал бы горькими слезами, если бы увидел, во что Джилл превратила сей символ скромности и чистоты. Доска, впрочем, была вчерашняя.

— А, ты опять тут, Сексуалочка? А я-то думал, ты вчера отправилась прямым ходом к Большому Брату и попросила отыскать для тебя кого-нибудь полегче для совращения.

Джилл покраснела.

— Я... захватила еще одну доску, — сказала она после секундного замешательства.

— Господи, да ты оптимистка! — воскликнул я. — Если я не доверял тебе на суше, почему ты считаешь, что я изменю свое отношение в воде, где глубина сорок футов?

— Не так уж там глубоко, — буркнула она. — Погоди, я сейчас избавлюсь от этой... — Она двинулась к воде, но тут же оглянулась. Вид у нее был неловкий, и ее ноша сильно мешала: — Пожалуйста, Мэтт, не надо сердиться. Я же просто выполняю приказ.

— Именно это и говорил комендант Освенцима, зажигая по утрам печи крематория. — Я вздохнул и поднялся. — Ладно, где там твоя доска? Ты небось так ее обработала, что она либо взлетит со мной на воздух, либо утянет в пучину?

Молодые люди, увидев, что я собираюсь заниматься серфингом, резко переменили свое мнение обо мне и причем в лучшую сторону. Они так долго и пристально смотрели на меня, что их красавицам это явно пришлось не по нраву. Тем временем я стал учиться стоять на доске, пока на мелком месте. Несмотря на то, что Джилл помогала мне, это оказалось не самым простым занятием в мире. После того как я три раза плюхнулся в воду, она сказала, что я усвоил основы, улеглась на свою доску и стала демонстрировать мне технику гребли. Она пояснила, что вообще-то можно грести, стоя на коленях, но с этим лучше погодить, пока я как следует не научусь держать баланс.

Учиться оказалось тяжело. Только выбраться подальше на глубину и то оказалось непросто, а уж правильно ловить волну, даже под постоянным присмотром Джилл, долго представлялось занятием безнадежным. Я уже много лет не пытался освоить новый вид спорта и позабыл, как неуклюже выглядит человек с хорошей координацией движений, когда он начинает учиться.

Затем появилась действительно большая волна с белыми гребешками, и Джилл пихнула меня, велев встать и работать. Мне удалось выпрямиться и не потерять равновесия, и вдруг я понял, что у меня кое-что получается. Я испытал удивительное ощущение, когда несся к берегу на огромной волне, удерживаясь на узкой досочке, а волна сердито урчала у меня за спиной. Я понял, что это может стать привычкой, как горные лыжи или гоночные автомобили.

Я проехал весь положенный мне путь, а затем плюхнулся в воду и погреб обратно, туда, где поджидала меня Джилл, сидя на своей доске.

— Неплохо, — похвалила она. — А ну-ка, еще разочек. Но теперь попробуй немножко порулить. Откинься чуть назад и попробуй направить доску в том направлении, в каком тебе хочется. На действительно больших волнах ты не сможешь кататься просто так, не управляя доской. Надо уметь уходить от гребня... Мэтт!

— Да?

— А кто эта фригидная брюнетка? С которой ты любезничал на коктейле?

— С чего это ты взяла, что она фригидная?

— Виновата! Прости, что опошлила твою мечту. Надеюсь, ты неплохо провел время у нее в номере?

— В тебе говорит ревность, потому что я выставил тебя вчера за дверь. Но я устал не только от загорелых блондинок. Я устал от блондинок, которые за мной шпионят.

— Мне тебя жаль, — холодно ответила она. — Очень жаль. Но ничем помочь не могу. Обратись за помощью в Вашингтон. И кстати, ты не ответил на мой вопрос.

— Если она не просто миссис Кеннет Маклейн из Вашингтона, но кто-то еще, мне про это ничего не известно.

— Может, она и миссис Кеннет Маклейн, но не из Вашингтона. Это мы проверили. И еще она очень тобой интересовалась. До твоего появления.

Я немного подумал и сказал:

— Спасибо за подсказку. То-то мне показалось, что она слишком уж хороша, чтобы это было правдой. Вот, значит, почему Монах решил устроить у нее в номере обыск. А я-то все никак не мог взять в толк, с какой стати. Впрочем, ты вполне можешь все выдумать.

— Разумеется, — улыбнулась она.

— Кто бы она ни была, передай своим, что бить людей по голове револьвером или пистолетом — дурной тон, не говоря уж о том, что это вредно для оружия. Существует масса способов вывести человека из игры.

— Как ты догадался, что это ствол?

— От дубинки были бы другие следы. Ты уверена, что она наводила обо мне справки? До моего приезда?

— Вполне, — сказала Джилл, глядя мимо меня. — Приготовься. Ну-ка, попробуй поймать эту волну сам. Когда я скажу “море”, греби изо всех сил... Море!

Я почувствовал, как меня поднимает волна, и отчаянно заработал обеими руками. Доска стала планировать, затем нос ее зарылся в воду, задний конец поднялся, и я полетел в воду. На меня обрушилась добрая половина Тихого океана. Я кое-как выбрался на поверхность, ухватился за доску и двинулся к Джилл. Когда я доплыл до нее, она не смеялась, но это вовсе не означало, что она не смеялась раньше.

— Ты слишком резко наклонился вперед, вот доска и поехала. Ты не устал? Ты катаешься уже больше часа.

— Дай-ка я попробую еще разок, чтобы понять, овладел я техникой или нет. — Я посмотрел в чистую воду. До дна было футов шесть. Коралл казался коричневым и живым — ничего общего с теми яркими чистыми кораллами, которые можно встретить в магазинах. Я сказал: — Надеюсь, тут нет акул. А то в Калифорнии они бывают — по крайней мере, я читал в газетах.

— Время от времени появляются сообщения, что кто-то видел акулу. Обычно это истеричные туристки.

— Я знаю этих истеричных туристок с откушенными руками и ногами. Вот до чего доводит их страсть к преувеличениям.

Джилл расхохоталась, и мы стали поджидать большую волну, тихо покачиваясь на мелких, так далеко от берега, что, казалось, мы были посреди Тихого океана.

Я никогда не заплывал так далеко от берега — я имею в виду, сам, без лодки, но теперь я исполнился уверенности в себе и своей доске. Мне пришло в голову, что в последние месяцы я немало поплавал в разных частях света с разными спутницами, многих из которых уже нет в живых. Думать об этом было грустно, и я попытался выбросить печальные мысли из головы.

Уже взошло солнце, и вода сразу показалась теплее и приятнее. Пляж стал наполняться купальщиками. Парочка лодок отчалила от берега. Лодки направились в открытое море. Затем обе поймали волну, и их понесло в нашу сторону. Одна неудачно повернулась боком и опрокинулась, но ее пассажиры — двое подростков — легко вернули ее в нормальное положение и, весело хохоча, стали карабкаться в нее.

Я развернул доску, надеясь поймать ту же самую волну, но, не доходя до нас, она выдохлась, и мы потеряли к ней интерес. Подпрыгивая на волнах, мимо пролетел лыжник, которого тащил на тросе глиссер с огромным подвесным мотором. Мне показалось совершенно излишним привлекать такие мощности, чтобы тебя носило по океану, когда можно и так кататься на волнах.

— Мэтт! — услышал я голос Джилл.

— Да?

— Ты действительно так думаешь?

— О чем?

— О том, что ты там ляпнул в Вашингтоне. Насчет нас и Азии...

Некоторое время я смотрел на нее не без раздражения. Она ехала верхом на своей красной доске, как на лошади, видно, чувствуя себя так же уютно, как ковбой в седле. Ее светлые пряди прилипли к спине, а ее стройное, почти совсем нагое тело манило своей загорелой влажностью. Меня раздражало, что ее слова нарушили то приятное утреннее состояние, в которое я успел погрузиться. Я даже испытал искушение немного подыграть ей, чтобы сохранить наши приятные отношения, но я не стал рисковать: это могло бы только вызвать лишние подозрения.

— Жаль, очень жаль, детка, — сказал я сурово. — Мы вполне могли бы неплохо провести время, даже при исполнении обязанностей. Может, рано или поздно жизнь научит тебя не торопиться. Увидимся на берегу.

Я улегся на доску и двинулся к берегу. Она окликнула меня, но я продолжал грести. Вскоре я услышал всплески от ее гребков, и красная доска стала обгонять меня. Да, она неплохо умела управлять этой штуковиной.

— Мэтт! — крикнула она, оказавшись рядом. — Погоди... Я не хотела...

Я перестал грести. Мы дрейфовали к берегу, замедляя ход.

— У тебя, небось, встроен где-то в этой бальзе магнитофон, — мрачно предположил я.

— Это не бальза, а полиуретан, — поправила она. — А магнитофона там нет.

— Так или иначе, отчет может получиться неплохой. После настойчивых расспросов объект был вынужден признать, что действительно высказывал приписываемые ему суждения политического характера. Он заявил... кавычки... — Я покачал головой. — Киса, неужели, по-твоему, я настолько глуп, чтобы два раза так ошибаться? Ладно, один раз я дал маху. Дал легкомысленный ответ на то, что мне показалось легкомысленным вопросом. Не исключено, что тогда я был слишком пьян, чтобы вовремя понять, что к чему. Но теперь-то я трезв как стеклышко и сильно поумнел насчет неосмотрительных заявлений. Отныне всякий, кто желает действительно выяснить, что я думаю по тому или иному политическому вопросу, должен будет сделать это с помощью пентотала или скополамина, причем в больших дозах. Ну, что: я ясно выразился?

— Мэтт!

— Что же касается лично тебя, киса, — перебил я ее, — то я понимаю: тебе поручено приглядывать за мной, и по возможности пролезть ко мне в доверие. Я не имел против тебя ничего такого. Напротив, вчера я даже дал тебе шанс. Я бы мог сделать так, чтобы ты опростоволосилась полностью, а не наполовину. Что же я получаю взамен? Маленькая провокаторша из кожи вон лез чтобы заставить меня опять ляпнуть что-нибудь компрометирующее...

— Ты ошибаешься, — сказала Джилл, облизывая губы. — Я спросила потому, что... просто хотела знать. Потому что я сама думаю точно так же, как и ты...

— Ну, какая прелесть! — я бросил на нее ледяной взгляд. — Значит, мы родственные души? В политическом отношении? Милая, этот трюк так же стар, как и фокус “помогите-мне-пожалуйста-снять-платье”, прием, которым ты пыталась одолеть меня вчера. Лучше посоветуй Монаху нанять нового сценариста. А то этот сценарий протух. — Я ударил по воде руками, как веслами. — Пока, Джилл. Спасибо за урок. Ты неплохой агент — по обучению серфингу.

— Мэтт, подожди! — воскликнула она. — Я хотела тебе сказать о птицах... О морских птицах... Ну что ж, наконец-то она отважилась...