Конечно, это вызвало ответную реакцию. Ни одному мужчине не понравится, когда его используют, как "грушу" в присутствии женщины, даже если она совсем не Софи Лорен. Конечно, некоторый риск имелся, но нападающий, занимающийся только своим особым бизнесом, часто тратит время и усилие только на кулаки. Вы поступаете так, когда осознаете где кроется реальная опасность и когда худшее может случиться, сносит ваше противодействие самым простым образом.

Мгновения спустя, после того как я грохнулся на ковер, Оливия опустилась на колени рядом со мной. Она тронула рукой мое лицо, но ее слова были обращены не ко мне.

— Хорошо сработано! — Кричала она. — Напасть на человека сзади, без предупреждения! Только не это ожидала я от вас, Гарольд!

— Вы шли в его комнату! — Гарольд, таково его имя, обладал красивым баритоном с нотками возмущения.

— Почему бы нет? Это не в первый раз, когда я вхожу в комнату к мужчине. Совсем не в первый!

— Посмотри на себя! — Кричал Гарольд, игнорируя ее слова. — Позволить этому репортеру — цинику — о, я осведомлялся о нем у портье — накачивает тебя ликером, пока ты не свалишься с ног и привести тебя сюда! Он смеялся над тобой, Оливия, разве ты не понимаешь? Он думал, что это самый забавный способ провести вечер. Это совсем ничего не значит для него, совсем ничего!

Она отвечала грубо:

— Прекрасно! Ничего! Не больше, чем это значило для тебя. Уж не тебе ли критиковать поступки других мужчин?

— Оливия!...

— Думаешь, я не знаю, что он делает? — Спросила она. — Прекрасно, его позабавит быть очаровательным с серой ученой леди. Может и меня позабавит подыграть ему! А может, я сознательно подумала, что было бы забавно позволить такому опытному мужчине напоить меня и... увлечь в свою комнату в целях обессмертия рода. Впрочем, я кажется через чур чувствительна к скользким мужчинам, но какое это теперь имеет значение? По крайней мере, он честен, Гарольд. Он ни слова не сказал о любви!

Мне хотелось слушать их дальше, но они говорили слишком громко и кто-нибудь в соседней комнате устал от шума и вызвал управляющего. Я мог бы узнать о них столько, насколько не мог и надеяться. Я дернулся и застонал, затем открыл глаза. Я изумленно приподнялся, Оливия помогла мне сесть. Я посмотрел вверх, на мужчину, который ударил меня.

Выглядел он на двадцать восемь — тридцать лет, с грубыми чертами на физиономии, имеющими сходство толи с Линкольном, толи с Грегори Пеком старательно выбритом. Было ясно, что несмотря на то, могло быть между ними позже, он и Оливия — родились имея родственные души. Его твид не отличался ни в чем от ее твида, ее очки не отличались по толщине от его, как и черная оправа очков. Они придавали ему искреннее и серьезное выражение лица.

— Если бы вы только позволили мне все объяснить! — Воскликнул он.

Она больше не смотрела на него.

— Как ваше самочувствие, Поль? — Спросила она.

— Вы совершаете страшную ошибку, — протестовал Гарольд. — Если бы вы только послушали меня, дорогая! Ты же совершенно ничего не поняла из слов, услышанных сегодня в офисе. Мисс Дарден и я были только...

Она даже не повернула головы:

— Вы еще не кончили? Ты хочешь разбудить весь отель? Ты не сможешь убедить меня, что все это только лишь недоразумение. Ты и твоя воспитанница сделали все это совершенно очевидным. Я смогла услышать очень ясно каждое слово в приемной. Тебе бы не мешало закрывать дверь, перед тем, как вступать в шутки со своими подчиненными, Гарольд!

— Это было совсем не то, что ты думаешь...

— Я очень ясно слышала свое имя. — Ее голос стал хриплым от негодования. — ГЛП комплекс, ты называешь это так, имея ввиду благодарную терпеливую леди. Внешне это узнаваемый синдром и один из которых, не скрупулезный врач всегда узнает, совершенно так как ты. Так вот, эта леди — пациент больше не испытывает благодарности к доктору Муни. Гуд бай!

Она помогла мне подняться. Парень все еще стоял тут, все еще протестовал, но она больше даже не взглянула на него. Она ввела меня в мой номер и закрыла за нами дверь. Затем она повернулась и внимательно осмотрела ее. Потом, снова посмотрела на меня, поправила обеими руками прическу, проведя устало по вискам.

— Фи! — Мягко произнесла она. — Таким образом и у вас не появится причин принимать телефонные звонки, мистер Коркоран. Я надеюсь, вы одобряете сказанные мной слова.

— Еще немного попрактиковаться и вас можно снимать в кино, — сказал я.

Я шагнул к двери и прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука. Лишь где-то далеко в холле, я услышал, как щелкнули двери лифта. Я повернулся к Оливии и увидел ее сидящей в большом кресле, каковыми были снабжены все номера в отеле.

— Доктор Гарольд Муни, — спросил я, — доктор чего?

— Гинекологии, — ответила она, — он специалист по женским болезням. Боюсь, что и по женщинам тоже. Хороший образчик, не так ли? Рода Казановы, подотряда дураков. Он приехал сюда из Пенсаколы, чтобы добиться прощения, сказал он, но на самом деле он боится скандала и возможности потерять свою богатую практику. Как будто мне хочется, чтобы все люди узнали какой дурой я была!

Она глубоко вздохнула, поискала в кармане очки и надела их на нос. Мгновения спустя, она расстегнула жакет, отстегнула удобный круглый воротник своей шелковой блузки, облегченно вздохнула, откинулась на спинку и вытянула перед собой ноги. Ее поведение было немного вызывающим, как будто она знала, что ее поза не деликатна и не подобающая для леди, ну и черт с ним. Она взглянула вверх и увидела, как я потирал щеку.

— Я думаю, что мужчины должны быть способны позаботиться о себе сами, — прошептала она с хитрецой.

— Вы видимо хотели, чтобы я выбросил его в окно пятого этажа приемом дзюдо или сломать ему пару шейных позвонков ударом карате? Кроме проблемы: куда девать тело, которая едва ли разрешима, все несомненно припишут денверскому репортеру. Кроме того, возможно, этот парень потребуется нам живой.

Она быстро нахмурилась:

— Что вы хотите этим сказать?

Я посмотрел на нее. Ее свободная поза высоко оголяла ногу. Даже стало видно какое-то нижнее белье — изящные кремового цвета трусики с темным, кофейного цвета кружевом — высовывались очаровательно и вызывающе и совершенно не в стиле ее характера — но ведь существовало же любовное приключение с красивым доктором. Кто-то, очевидно, следил за нами, шел за нее на заднем плане, ей удавалось какие-то вещи скрывать. Это очевидно более в характере доктора Оливии Мариасси, чем в связи с ее простой, твидовой импровизированной внешностью, которую она хотела всем навязать.

— Где вы встретили этого парня? — Спросил я.

— В его офисе. Хотя мы все в каком-то роде подчинены Военно-Морской авиации, мы официально не пользуемся услугами военно-морской клиники и будучи сама доктором, я ненавижу людей пользующихся бесплатной медицинской услугой, на которое не имеют право. Позже, я повстречалась с доктором Муни за коктейлем у знакомых в городе. Он вспомнил меня, что доставило мне удовольствие. Многие мужчины, как правило, лишены этого, хотя отлично помнят меня, как ученого. — Она говорила сухим, отстраненным тоном. — Мы говорили о медицине и о многом другом. Мы вместе пообедали этим вечером и потом часто обедали вместе. Ты можешь догадаться, что случилось позже.

— Несомненно. — Я пересек комнату, подошел к телефону и стал набирать Новый Орлеан — Денвер — Вашингтон, во второй раз за этот вечер.

— Не надо меня ни с кем соединять, — сказал я секретарю, когда набрал номер, — только попросите, чтобы они быстро навели справки о Гарольде Муни — специалисту по акушерству и гинекологии, только не спрашивайте меня прочесть вам по буквам. Морская база, Пенсакола, Флорида. Сообщите мне сюда утром все, что узнаете, а затем попросите их проверить все справочные данные. Пусть проверят его дом, его офис, — в общем — все. Есть ли какие-нибудь данные о Карле Кроче?

О Кроче — ничего, очень странно. Очень быстро они могут послать человека снять в картотеке данные о занятиях Кроче и я охотно бы поставил пари, что данные о занятиях Кроче длинны и составлены безвкусно. Я повесил трубку. Оливия не пошевелилась.

— Карл Кроче? — Спросила она. — Это тот мужчина...

— Тот, который наблюдал за нами в баре предыдущим вечером. Тот, который гнусно обошелся с той девчонкой в алом платье. Единственный, кто нам нужен, считал я. Теперь я в этом не уверен.

— Потому что появился Гарольд? — Ее глаза следили за мной, когда я пересек комнату. — Вы не правы, мистер Коркоран. Я слежу за нитью ваших размышлений, но вы не правы.

Я сказал:

— Мы постоянно разыгрываем сцены, док. Мы мило и привлекательно встретились, мы остроумно напились. Мы показали, что мы будем заниматься любовью, все для того, чтобы увидеть, кого это заинтересует. Это все нас немного развлекло, но рыбка в конце концов клюнула на приманку, не так ли? Твой друг Муни, очевидно, следил за нами с самого начала. Он заявил, что осведомлялся обо мне даже у портье.

Она по прежнему сидела в кресле, изящно опираясь на спинку, удивительно беззаботна о том, что происходит и что нет, принимая во внимание, где она находилась и кем она была. Я сам подумал, что я и сам не уверен, чем она являлась. Чем дольше длится этот вечер, казалось тем менее я был уверен в чем-либо.

— Все возможно, — сказала она задумчиво, — возможно, но не правдоподобно. Человек, приставленный следить за мной, предполагается, что он профессиональный убийца, не так ли? Так вот, Гарольд не может совершить такое преступление, если бы его жизнь зависела от этого. У него очень слабые нервы, мистер Коркоран. Поднять кулак на человека, стоящего к тебе спиной — предел его возможностей. Он... красивый дурак. Я знаю, — она скорчила гримасу, — да, теперь я знаю.

Я сказал:

— Все свидетельствует о том, что он стремился познакомиться в Пенсаколе. Он последовал за тобой и сюда. Мы не можем не принимать его во внимание только потому, что ты думаешь, что он легкомысленный. Надо провести стандартную процедуру, доктор, агент может действовать глупее и быть более испуганным, чем этот парень.

— Так вот, я уверена, что ты ошибаешься. — Она вздохнула, перестала оглядывать комнату. — Только одна кровать? Стоит ли метаться по этой причине? Я полагаю, что проведу ночь здесь, сколько там от нее осталось и проскользну обратно в свою комнату на заре, придав себе вид девочки, удовлетворенной любовью. О, дорогой, как я только подумала о том, как я пряталась, что бы люди ничего не узнали о Гарольде и обо мне, — она усмехнулась. — О, это будет освежающая передышка, будет нагло осведомиться об этом: что будем делать дальше?

Я сказал:

— Утром настоящая любовь расцветает, после крошечных совместных часов. Мы направимся в Алабаму, по дороге в Пенсаколу домой. Домой к тебе.

— Почему в Алабаму?

— В Алабаме задержки не будет. У тебя возьмут кровь на анализ. И тебе предстоит встреча с судьей.

Она быстро посмотрела на меня, но заговорила не сразу.

— Это так необходимо?

— Более, чем когда-либо, я в сказал. Теперь, нам надо узнать, кто из них последует за тобой, и мы должны разыгрывать сцены, если не для Кроче, то для Муни.

— Гарольд живет в Пенсаколе, не забывай. Это ничего не докажет, если он последует за нами туда.

— Мы выберем окольный путь, это поможет нам что-то дать. Вам, док, надо запомнить две вещи. Первая — не оглядывайся, вспомни Орфея и Евридику. — Я усмехнулся, увидев выражение на ее лице. — Чему ты так удивляешься? Это невежливо. Мы, типы из прикрытия, часто читаем классику для прочищения мозга, когда мы имеем дела с убийствами и насилием. Некоторые, во всяком случае, читают. Не будь таким снобом — интеллигентом.

Она вспыхнула:

— Я совсем не.... Вообще-то может быть, извини.

— Никогда не оглядывайтесь, — повторил я. — Смотреть буду я. Никаких сомнений, никаких подозрений. Вы — влюбленная женщина, везете домой нового мужа — правда, случайно, где-то подцепленного, но это придает вам больше решимости показать людям, что у вас все просто чудесно.

— Хорошо, я попытаюсь выглядеть безоблачно счастливой и... и эгоистически влюбленной, — она заколебалась. — Вы сказали "две вещи". Что же во-вторых?

Я наклонился вниз и дернул за край ее юбки.

— Во-вторых, — сказал я, — держите свою юбку в тех пределах в каких ей надлежит быть.

Она открыла изумленно рот и резко выпрямилась:

— В самом деле!..

— Я не впечатлительный юноша, но я не настолько стар, чтобы не реагировать на явную провокацию, док. Теперь мы оба знаем, что у вас привлекательные ноги, красивый нейлон и очаровательные трусики. Мы оба знаем, так же, что вы не старая дева, какой вам хотелось бы выглядеть. Все, чему вы научились у Муни, пожалуйста, не пытайтесь испытать на мне, куколка. На публике мы можем вести флирт "ля-ля, тополя", поскольку это необходимо, но когда мы наедине, не надо этого. Вы на теле носите массу вещей, но держите их там, где надлежит им быть. — Я установился на нее тяжелым взглядом. — Это, конечно, при условии, если вы хотите сохранить только чисто деловые отношения между нами.

Она встала, стала поправлять свой костюм и застегивать пуговицы на блузке пальцами неповинующимися от волнения. — Прошу извинения!.. — Гнев охватил ее. — Прошу извинения, что я... побеспокоила вас, мистер Коркоран! Уже поздно и я устала, мне тесно, я не предполагала, что это может нарушить ваше самообладание. Я не нарочно, заверяю вас!

— Может быть нарочно, а может быть и нет. Не смотрит на меня как дама, показывающая парню верх своих чулок не зная об этом, в пьяном или трезвом виде. Меня не интересует запоздалые оправдания совершенного факта, но это выглядит не как объяснение гамбита, прочитанного мною в книге Капабланки, любезно вами одолженного мне. — Я перевел дыхание. — Послушайте, док, если вы хотите продолжать это любовно-замужеское мероприятие на деловой основе, так и продолжайте. Если вам хочется поиграть, то мы можем поиграть, только вам надо лечь на спину, подобрать вверх платье, распустить пояс, чтобы ощутить головокружение. Все ли вам понятно?

Все сказанное было довольно грубо, но ее располагающая, расстегнутая внешность, ее ноги — все было как вызов, и не в моем характере было не ответить на ее вызов. Женщина, будучи одна, читает о бесконечности полностью одетая, с тщательно прибранной прической не стала бы слоняться непричесанной в мужском номере без определенной цели. Мысль, пришедшая на ум, была такой сумасшедшей, что я решил ее проверить, даже не боясь, показаться грубым.

Она смотрела на меня какое-то мгновение с бешенством, ее губы крепко сжались и стали бледными, затем она рассмеялась. Это был неожиданный смех, для нее вполне реальный — женский смех, мягкий, грудной и победный.

— Коркоран, — прошептала она, — вы смешной парень!

Я резко посмотрел на нее и все изменилось. Последовала долгая, сложная ночь, но все внезапно стало простым и обыденным и я понял наконец что за всеми двусмысленными разговорами, питьем и актерскими ужимками — кто на самом деле кого соблазнял.

— Вы — смешной! — Выдохнула она.

— Не рассчитывайте на это, — сказал я одеревенело.

— Вы — смешной! — Прошептала она. — Вы много говорите, но вы... не тронете меня. Вы не осмелитесь!

Уже давно я не делал что-то только потому, что кто-то с вызовом обращался ко мне, но я уже продемонстрировал силу ума однажды этой ночью. И я не видел реальной причины для повторения этого здесь. Замечу, между прочим, Мак предупредил меня, чтобы я был дипломатичным, но в таких обстоятельствах, было трудно определить истинные рамки дипломатичности.

Я подошел к ней и, во второй раз за вечер, снял ее очки. Я посмотрел на нее пристально. Ничего не изменилось в ее лице, когда вы смотрите на лицо просто женщины, а не гения и позволяет себе что-то потому, что отсутствует губная помада. Выражение глаз без очков было красивым, немного дерзкие, но так же я был рад отметить это — немного испуганные, как если бы она еще не поняла, что будет еще, кроме кровати. Это взволновало нас обоих.

Я сказал:

— Прием был бедным вначале, док, но теперь я ясно читаю ваши мысли и буду краток. Как нам следует идти к предмету — говорить затая дыхание о любви или отложить все до кровати, то есть, примерно, на пять метров в сторону?

Она облизала губы.

— Не надо лицемерить. Вы, вероятно поняли, что я уже достаточно наслышалась разговоров о любви. Я считаю.... Я считаю, что встречу надо отложить до.... — Последовала пауза. — До того времени, когда леди потеряет терпение.