Подъехав к нашему мотелю, я увидел, что голубой “фольксваген” меня обогнал. Но тем вечером у меня " не было никакого желания кататься с ветерком. К тому же мне пришлось остановиться у телефона-автомата и позвонить в Вашингтон, чтобы истребовать информацию о женщине, называющей себя Кэтрин Смит, о мужчине по имени Макс и о местной супружеской паре — мистере и миссис Эрнест Хед, в прошлом имевших другую фамилию. Я подумал, что мог бы еще приложить некоторые усилия, чтобы занести эти имена в картотеку, хотя и сомневался, что получу информацию раньше, чем она окажется мне ненужной.

Я видел, как Шейла вышла из своей крошечной машины. Я как раз въехал на стоянку с улицы. Она подошла к “универсалу”.

— Ты в порядке? — прошептала она. — Когда я заметила, что тебя нет сзади, я начала волноваться. Пойдем скорее, я посмотрю твои ожоги.

Она открыла дверцу и стала помогать мне вылезти из-за руля, но тут же к ней вернулась се невротическая реакция на гетеросексуальные контакты, и она отшатнулась от меня, отдернув от меня руку, точно от прокаженного. Или, возможно, она просто решила, что двухсотфунтовый мужчина должен быть совсем плох, коли он снисходительно позволил стофунтовой девушке-тростинке помочь ему вылезти из машины. Она взяла у меня ключ от номера и пошла открывать.

— Слушай, Худышка, — сказал я, — чего ты добиваешься? Стать победительницей конкурса нянь? Я оказывался в куда худших передрягах, и ничего — выживал.

Она обиделась. Потом рассмеялась.

— Ну и ладно. Будь мужественным. Будь героем. Хочешь выпить?

— А то!

— Со льдом?

— Если остался.

— Все растаяло, — доложила она после краткой инспекции ведерка. — Я сейчас принесу.

Я начал было протестовать, как и подобает джентльмену, но она уже схватила картонное ведерко для льда и выскочила из комнаты. Я сел на кровать и снял рубашку. Изучив себя, я пришел к выводу, что вне зависимости от ощущений моя грудь едва ли представляла пейзаж после катастрофы. Единственный серьезный ожог я обнаружил на плече. В прочих местах я лишился лишь верхнего слоя кожи. А то, что ожоги нестерпимо болели, для секретного агента с моим опытом и мужеством было несущественно. По крайней мере, так оно должно было казаться.

Я вытащил из кармана тюбик с мазью, который дала мне Кэтрин Смит. Я читал надписи и жалел себя, когда вернулась Шейла. Она поставила ведерко со льдом на комод, подошла и выхватила тюбик у меня из рук.

— Ты же не будешь мазать себя этой штукой!

— А что?

— Могу поспорить: она может наградить только разве что сифилисом!

— Ну, вероятно, это единственное, чем она никак не могла меня наградить. Худышка. Во всяком случае, у меня такое впечатление, что венерические заболевания имеют совершенно иные симптомы.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать!

— Конечно. Она отвратительное создание. Довольна? А теперь можно мне выпить?

Шейла бросила тюбик на кровать и пошла в дальний угол. На ней все еще было летнее цветастое платье с широкой длинной юбкой и крошечным лифом, но она сняла туфли на высоком каблуке и надела белые тапочки, более подходящие для ее роли детектива. В них она была похожа на старшеклассницу. Я наблюдал, как она смешивает мне коктейль, и все никак не мог понять, почему, когда я гляжу на нее, у меня в горле возникает странная сухость, которую не смогла вызвать сексапильная мисс Смит, вышедшая ко мне в пикантном черном пеньюаре. Ну, скажем, почти не смогла. Я решил, что просто старею, или отцовский инстинкт лает о себе знать, или просто я научился себя обманывать.

Я сказал, глядя на ее спину:

— Я забыл поблагодарить тебя за помощь, которая подоспела как раз вовремя.

К моему удивлению, она вздрогнула, точно я сказал что-то жестокое и грубое. Она резко повернулась ко мне.

— Хватит! — вскрикнула она. — Хватит делать из меня дуру!

— Да я не...

— Сама знаю! Я поступила по-идиотски! — Она говорила тихо, едва слышно. — Ты думаешь, я этого не понимаю? Лучше бы ты взял с собой сюда зеленого юнца для подмоги. Уж он бы быстро научился врываться в дверь с пистолетом. Вот о чем ты сейчас думаешь, разве нет? Но я тебя не осуждаю. Только не надо вечно язвить!

— Я и не собирался язвить, — спокойно возразил я. — К счастью, все получилось как нельзя замечательно. Никто не стрелял, трупов нет. И ты появилась в нужный момент. Когда ты ворвалась в этот чертов гараж, я ломал себе голову, как бы выбраться оттуда. И ничего не мог придумать. — Помолчав, я добавил: — Но, разумеется, ты не должна устраивать за мной слежку без приказа, куколка.

Она подошла ко мне и передала стакан.

— А тебе не надо укладывать меня в постель только потому, что я кажусь тебе утомленной. Если бы я была мужчиной, здоровым и сильным, ты бы сам попросил меня прикрыть тебя, разве нет? Это было бы в порядке вещей. Вот я и прикрыла тебя.

Потом она взяла тюбик, открыла крышку, выдавила короткого червяка себе на ладонь и подозрительно понюхала.

— Похоже, эта мазь и впрямь должна помочь. Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно. Нас, ветеранов невидимого фронта, не так-то легко поджарить. У нас железные кости и носорожья шкура... О-ой!

Она наложила мазь на ожог, точно была самой обычной девушкой, а не психопаткой с комплексом неприятия мужского тела. Немного удивленный, я не мог отвести взгляда от ее лица. Оно было бледным и решительным. Она сосредоточилась на своих действиях, стараясь не смотреть мне в глаза. Одно плохо — делала она это довольно неумело.

— Эй, полегче! — взмолился я.

— Эх ты! — сказала она почти нежно. — Ты с этой грудастой стервой, которая разгуливает в исподнем, как дешевая шлюха. Черный пеньюар! А уж чулки — чистый нейлон, черный цвет — в это-то время года! Ну, как вам это понравится? — она приступила к моей груди. — Откинься чуть назад.

— Эге, Худышка, — заметил я. — Да ты, видать, любитель подглядывать! Вот ты кто, оказывается.

— Окно было раскрыто. Тебе так уж необходимо было ее целовать?

— На сопроводительной инструкции сказано: втирать легкими движениями! — отозвался я. — Массаж не требуется, куколка! Этот городишко, похоже, кишит женщинами с садистскими наклонностями. — Она немного поумерила пыл. Я бросил на нее хитрый взгляд. — А что мне нужно было делать — заводить интеллектуальную беседу с дамой в пеньюаре, дожидаясь, пока ее партнер вылезет из койки и прибьет меня? А тебе-то что, кстати?

Я хотел только тронуть ее слегка, как бы невзначай, но, похоже, в тот вечер мои легкие прикосновения ни к чему хорошему привести не могли. Она тут же отдернула руку. И через мгновение отошла от кровати и как-то странно стала на меня смотреть. Ее глаза округлились, и в них заплясали желтые искорки. Она взглянула на липкие пальцы правой руки, потом на тюбик в левой ладони — тоже липкий. Она огляделась в поисках тряпки, чтобы вытереть мазь с рук, но ничего не нашла. Она уронила тюбик на пол и, развернувшись, бросилась к двери.

Но я уже был на ногах. Правда, она бы опередила меня, если бы дверная ручка хорошо работала, а ее пальцы не были бы скользкими. Оба эти обстоятельства дали мне фору, и я вмиг оказался рядом с ней. Я схватил ее за плечи и ногой захлопнул дверь. Она вдруг окаменела в моих объятиях. — Не прикасайся ко мне!

— Перестань! Мы же решили покончить раз и навсегда с этими играми в недотрогу, не забыла? Все равно ведь итог будет таким же, как в случае с игрой в молчанку.

— Пусти меня, — прошептала она. — Пожалуйста. Я отпустил ее. Она повернулась ко мне, стараясь не дотрагиваться до платья липкими пальцами.

— Извини, — тяжело дыша, прошептала она. — Я... просто дура. Истеричка. Все уже прошло.

— Ну и хорошо.

— Доктор Стерн все мне объяснил. Он называет это трансференцией. Так, кажется. Вот и все. Просто трансференция.

— Ну, конечно — трансференция.

— Это вполне естественная реакция, — продолжала она. — То есть ты тут ни при чем. Ведь ты, в конце концов, спас мне жизнь.

— Я и двадцать четыре бойца полковника Химинеса.

— Но ведь они не заработали себе мозоли, вынося меня на носилках. Они же... Не поили меня молочными коктейлями и не забавляли меня разговорами на протяжении всей дороги через континент, точно я нормальный человек, а не полуживой труп. И ведь они не увезли меня оттуда, где эти живодеры хотели разобрать мой мозг по частям, точно сломанные часы, и вставить новые колесики и пружинки, не спрашивая моего согласия... Пусти меня, я уйду к себе, Эрик. Пожалуйста!

— Ну конечно!

Она не шелохнулась.

— Черт побери, — прошептала она. — Ты же самый обыкновенный мужчина — ну, немножечко выше прочих. Да ты и не особенно-то джентльмен. То есть ты не гнушаешься так все устроить, чтобы даже при выполнении задания посягать на женщину... Задание! Да я же видела тебя в деле! не такой-то ты и отважный: ты стонешь и корчишься от боли, как все. Я слышала эти стоны. Не понимаю, почему... То есть я хочу сказать, в тебе ничего особенного нет. И я не понимаю, почему все женщины... Эрик!

— Да?

— Выгони меня. Открой дверь и вышвырни меня. Это просто трансференция. Простой психический феномен. Ведь это же нечестно: заставлять меня стоять здесь и разыгрывать перед тобой целый спектакль. Это нечестно — насмехаться надо мной.

— Мне вовсе не смешно.

В комнате вдруг стало тихо. Она слегка покачала головой, глядя на меня. Потом шагнула ко мне — или я к ней, уже не помню, как все произошло. Потом мы замерли. Надо было подумать о самых бытовых мелочах.

Кто-то из нас рассмеялся, может быть, мы оба, не помню. Шейла быстро повернулась ко мне спиной.

— Если ты все-таки не намерен меня вышвырнуть, — прошептала она, — тогда помоги мне снять платье, а то... а то ты перемажешь меня этой чертовой мазью!