На фигуре было развевающееся белое одеяние; она протягивала ко мне руки и шептала мое имя. Я не смог рассмотреть лица. Я попытался проснуться и понял, что уже не сплю. Однако почему-то не поверил этому. Ведь привидения должны обитать лишь во сне, где им самое место.

Но фигура по-прежнему стояла посреди комнаты, освещенная сзади пробивавшимся сквозь жалюзи светом фонарей в саду. Наверное, я все-таки мгновение назад был в глубоком сне и ко мне еще не вернулась ясность мысли. Я знал, что не верю в привидения, что на этом ранчо никогда не страдаю ночными кошмарами от перемены обстановки и что здесь в интересах боевой подготовки персонал иногда разыгрывает постояльцев — для определения быстроты реакции вновь поступившего пациента.

И я бросился на белую фигуру, опережая ее возможное поползновение броситься на меня. Пригнувшись, я выскочил из постели, сделал ей подсечку, крепко обхватил и припечатал к полу. Фигура была одета в какой-то грубый на ощупь материал, и я подумал: саван! Ну, хватит! Кто-то явно решил разыграть меня, но пусть лучше они шуткуют с кем-нибудь другим. Но потом я ощутил слабое и паническое сопротивление, услышал испуганное прерывистое дыхание и наконец понял, кто ко мне пожаловал. Я разжал объятия, встал и включил свет, чувствуя себя последним дураком.

— Господи, Худышка! Только не уверяй меня, что ты лунатик.

Она съежилась на полу, как мне показалось, завернувшись в индейское пончо. Мне почудилось, что она плачет, но когда она повернула ко мне лицо, я увидел, что оно сухое. И глаза были сухими. Да, они и впрямь невероятных размеров, с желтизной в глубине. Я шагнул к ней, желая помочь ей встать, но она отпрянула. Я замер.

— Успокойся! — презрительно сказал я. — Обычно жертвой моих сексуальных притязаний становится женщина весом не менее ста фунтов. У тебя в запасе есть по крайней мере еще десять фунтов, так что ты в полной безопасности. Но какого черта ты здесь делаешь?

Она, конечно, не ответила. Я подошел к своему чемодану и достал оттуда сандалии и халат, которые не удосужился вытащить раньше, и оделся. Когда я обернулся, она уже вставала с пола. Ей выдали нелепый груботканый халат без рукавов, доходивший до пят. Ага, теперь ясно, почему мне приснилась фигура в развевающемся одеянии. Нельзя сказать, что ее наряд был самым сексапильным в мире, но в нем была некая строгая простота, которая удачно гармонировала с ее худым лицом, огромными глазами и коротко стриженными волосами. Она была похожа на мученицу, идущую на костер.

— Не оставляйте меня! — попросила она. Я уставился на нее. У нее оказался нормальный человеческий голос. Что ж, можно было и раньше догадаться, что где-то он обитает в этом тщедушном теле.

— Пожалуйста, не оставляйте меня! — отчетливо повторила она.

Я глубоко вздохнул.

— У меня нет ни малейшего желания оставлять тебя здесь. Это вообще-то моя палата, и я еще не вполне проснулся. Я сию же минуту выдворю тебя в коридор — если у тебя есть прямо противоположное намерение.

— Я имею в виду это ранчо. Я не хочу здесь оставаться.

— Почему?

Огромные глаза следили за мной, но желтизна уже растаяла. Они желтели только в минуту страха или отчаяния, решил я. У нее были серые глаза, а если бы они хоть иногда моргали, можно было бы сказать, что это умные и красивые глаза. Когда она открывала рот, то произносила тоже вполне разумные вещи.

— Не будь дураком! — сказала она. — Это же знаменитый санаторий. А я для них новенькая пациентка, и мне придется полюбить это место, даже если им потребуется убить меня для этого. Но мне здесь не нравится! Здесь ужасно! Все так мне чертовски сочувствуют — кроме тебя!

Святотатственное поминание дьявола никак не вязалось со святомученической аскетичной внешностью этой босой девушки в груботканом халате.

— Ас чего это ты решила, что я тебе не сочувствую? — спросил я с удивлением.

— Потому что я точно знаю: ты считаешь меня маленькой неумехой, от которой одни только неприятности, которая завалила простое задание и попалась, так что кому-то пришлось поплатиться жизнью, спасая ее, а кто-то стер себе ладони в кровь, выволакивая ее из джунглей. — Она выпалила все это на одном дыхании. — И разумеется, ты прав?

Я не знал, что и сказать. Она не мигая смотрела на меня и ждала. Странное дело — я уже был знаком с ней целую неделю, но до сего момента и за живого человека ее не считал. Она была деформированной государственной собственностью, за которую я нес некоторую ответственность. И вдруг она предстала передо мной личностью — и оказалась вовсе не той, какой я ее себе воображал. Прежде чем кто-то из нас успел проронить звук, в коридоре послышались шаги.

— Свет! — раздался голос могучей медсестры, с которой я познакомился днем.

— Пожалуйста! — Шейла, заколебавшись, быстро шагнула ко мне. Было ясно, что она сейчас совершила самый героический поступок в своей жизни, заставив себя взять меня за руку и повернуть к свету мою ладонь с уже заживающими мозолями. Она взглянула мне в лицо и зашептала: — Ну, скажи: зачем ты вынес меня из джунглей, если теперь хочешь бросить в этом ужасном месте?

В дверь уже стучали, она выпустила мою руку и виновато отшатнулась, точно ее застигли в момент совершения какого-то дикого извращения.

— А, вот вы где, милочка! — воскликнула медсестра. — Знаете ли, как вы нас всех напугали тем, что исчезли неизвестно куда?

Рослая медсестра внушительно возвышалась на фоне дверного проема в легком полосатом халате и с бигудями на голове. Очевидно, ее подняла с постели ночная сиделка — пухлая женщина небольшого роста, пытавшаяся скрыть свою профессию, облачившись в яркую цветастую рубашку и шорты.

— Ах какие мы непослушные! — укоризненно произнесла маленькая сиделка. — Мы же обещали нянечке пойти прямехонько спать!

— Не ругай ее, Джонни. Первая ночь в незнакомом месте всегда проходит очень трудно, не правда ли, милочка? — рослая медсестра широко улыбнулась. — Мы же понимаем, вы не хотели вызвать переполох, милочка. Вы просто искали знакомое лицо, верно? Ну, а теперь пойдемте с нами, и мы дадим вам капельки, чтобы легче было уснуть.

Она окинула меня суровым взглядом, который настоятельно советовал мне забыть последнюю фразу. Они вышли из комнаты. Шейла не обернулась. Остаток ночи я не спал — как, впрочем, и первую половину. Полежав немного с раскрытыми глазами, я встал и, подойдя к столу, стал просматривать бумаги. А утром доложился в администрации, как то и было предусмотрено здешними правилами.

Хирурга-ортопеда, прикомандированного к ранчо — Стерн едва ли был способен держать в руках скальпель — звали Джейк Листер. Это был мужчина шести футов росту и шести же футов в ширину, когда-то выступал в профессиональной футбольной команде, чтобы заработать себе на учебу в медицинском колледже. На его черном лице резко выделялась клавиатура белых зубов, а длинные черные пальцы могли быть нежными и воздушными, как у пианиста — хотя не всегда.

— Ох! — взревел я. — Почему бы вам просто не оторвать ее и не отнести в лабораторию на исследование? А я тут пока посижу, обернув окровавленную культю платочком.

Листер ухмыльнулся и выпрямился.

— Ничего страшного, приятель. Немного физических упражнений, и все придет в норму. Вы слишком много времени отсиживали заднее место. Вот в чем беда. — И он прописал мне чуть ли не круглосуточный курс приседаний и отжиманий.

— Замечательно! — сказал я. — Но когда же я буду есть и спать?

— А черт! — Недовольно буркнул он. — И чего это я трачу свое время здесь? Всякий раз, когда кто-нибудь из вас, ребята, получает повышение, он сразу же так начинает задирать нос, что ему уж и простенькая зарядка оказывается не по рангу! Вот что я вам скажу: три раза в день ходите в спортзал и попросите итальяшку по часу в день давать вам спарринг на рапирах или саблях. И никаких эспандеров — учтите! — это пустая трата времени. Не обращайте внимания на технику. Просто старайтесь быстро двигаться. Если Мартинелли занят, тренируйтесь на выпадах со стеной до тех пор, пока не высунете язык от усталости. Это должно выгнать все шлаки из ваших “квадрицепс феморис”<Четырехглавые бедренные мышцы {лат.)>.

Он вышел, оставив меня одного в смотровом кабинете, располагавшемся позади кабинета Стерна. Меня попросили его подождать, и, насколько я знал повадки медицинских бюрократов, ждать предстояло долго. Они всегда старались поставить нас, оперативников, на место, даже если мы и называли их просто по имени.

Я не спеша натянул штаны и стал подумывать, чем бы еще заняться. После того как прошло минут пятнадцать, в смотровую зашла сестра и сказала, что у доктора Стерна внезапно возникло срочное дело и он не сможет принять меня сегодня. Он очень извиняется. На что я ответил, что разделяю его печаль. После чего отправился в спортзал и договорился с Мартинелли — тренером по фехтованию.

Он с радостью отнесся к возможности помахать клинком. Нынешнему выводку наших курсантов строго-настрого наказали никогда не стоять в правосторонней стойке. По словам итальяшки, нельзя сделать хорошего фехтовальщика из парня, которого научили драться, выставив вперед левую ногу — в традиции американского бокса. Такой кандидат делал все наоборот, когда оказывался наконец перед лицом настоящей опасности. Он только и был способен, что врезать противнику в нос прямой левой.

Я некоторое время выслушивал жалобы Мартинелли, понимая, что просто тяну время. Я все уговаривал себя не разнюниваться и не ввязываться не в свое дело. Поняв, что я все же себя в этом убедил, я нашел на плане ранчо ближайший телефон прямой связи, направился туда и позвонил в Вашингтон.

Меня не сразу соединили с Маком — что было странно. У нас распространено убеждение, что на самом деле Мак является роботом малосерийного выпуска, несколько экземпляров таких роботов помещены в несколько похожих кабинетов — причем всегда у ярко освещенного окна, так что вам не всегда удается рассмотреть своего собеседника. Дополнительные экземпляры включались в рабочий режим по мере необходимости контакта с сотрудниками. Так что никогда нельзя было сказать, на которого из механических Маков натыкаешься, но это неважно, поскольку все они настроены на одну и ту же волну и функционируют по командам от главного компьютера, спрятанного где-то в подвале. Лично я не верю ни единому слову этой бредовой легенды. Мы еще, не создали компьютеры, обладающие столь саркастическим взглядом на мир.

Когда меня с ним все-таки соединили. Мак сказал:

— Ну, поздравляю, Эрик. Или, может, нам лучше изменить твое кодовое имя на “Казанову”. Вздохнув, я ответил:

— Я так понимаю, вы имели телефонный разговор с доктором Томми. Так вот почему он отказался от встречи со мной сегодня. Он втихаря вам жаловался.

— Он просто позвонил мне. Он сказал, что даже ослабевшие и психически нездоровые молодые люди находят тебя столь неотразимым, что убегают по ночам из постели и нарушают обет молчания — только бы не разлучаться с тобой! Доктор Стерн крайне обеспокоен. Суть его многословного доклада заключается в том, что, по его разумению, ты, так сказать, практикующий врач без лицензии — и очень плохой врач! Он напомнил, что ты должен был только доставить Шейлу на место, а не заниматься жестокой любительской психотерапией.

— Жестокой? Черт побери, я даже и пальцем ее не тронул! Ну разве что прошлой ночью, когда ни сном ни духом не знал, кто вломился ко мне в палату. Уверяю вас, между нами ничего нет.

— Полагаю, жестокость, о которой упомянул доктор Стерн, не физического, а психологического свойства. Он утверждает, что ты придумал ей обидное прозвище, имеющее отношение к ее внешнему виду, ты позволяешь себе обзывать ее в лицо и то и дело шпыняешь за то, что она оказалась плохой попутчицей. Он полагает, что именно ты, возможно, и являешься первопричиной развившегося у нее чувства вины за провал в Коста-Верде — а этот психоз значительно усложнит процесс лечения. Он сказал, что пациентка реагирует на это твое лечение в мазохистской манере: “трансференция” — вот как он это назвал, кажется, — и таким образом возникшее ощущение ее зависимости от тебя, в случае продолжения ваших отношений, сделает просто невозможным для него общение с ней и лечение в сколько-нибудь конструктивном ключе. Надеюсь, я правильно употребил все его научные термины. Доктор Стерн требует, чтобы тебе было приказано немедленно оставить пациентку в покое. — Мак сделал паузу и продолжал: — Есть ли какая-либо причина, по которой я не могу отдать тебе такой приказ, Эрик?

Теперь настала моя очередь задуматься. Но я вновь напомнил себе, что не собираюсь распускать нюни по поводу этой девчонки.

— Нет, сэр, — ответил я твердо.

— Ну и хорошо. Довольно об этом. Тебе, наверное, будет интересно узнать, что президент Коста-Верде Авила провел тщательное расследование всех обстоятельств дела, материалы которого ему были предъявлены правительством Соединенных Штатов. Он рад сообщить, что слухи о том, будто какие-то так называемые революционные силы имеют на вооружении ядерную ракету, лишены всяческих оснований. Никаких признаков существования такой ракеты не обнаружено. Президент Авила рад оказать любую услугу и выражает надежду, что у него еще не раз появится возможность доказать свою искреннюю дружбу и продемонстрировать дух сотрудничества. Конец цитаты.

— Только послушайте — слухи! — взорвался я и скорчил гримасу в пустоту. — И это всё?

— И это все. И я не буду вынуждать тебя бросить трубку в ответ на мой вопрос, а точно ли ты видел “Рудовик-ПI” в джунглях.

— Да нет же, сэр, придется мне вам все рассказать начистоту. Я позаимствовал описание ракеты из местной воскресной газеты. Мне казалось, что это хорошая возможность немного оживить пейзаж в Вашингтоне.

— Да, это уж понятно, — ответил Мак. — Ладно, пускай наши славные дипломаты ломают себе над этим голову. Ты изучил инструкции?

— Да, сэр.

— Ты начнешь выполнять программу собеседований в Тусоне через неделю, начиная с этой среды, чтобы совпасть по времени с опросом, действительно проводящимся в других городах. Тебе надо обойти одиннадцать кварталов. В каждом из этих одиннадцати кварталов ты проведешь собеседование с жителями всех домов под видом штатного интервьюера организации “Маркет рисерч ассоушийтс”.

— Да, сэр. Я все это прочитал в буклете. Лучше бы я его не читал. Вы сказали: во всех домах, расположенных в одиннадцати кварталах?

— Верно. Эта методика используется компанией, в которой ты якобы работаешь. В каждом из выбранных кварталов имеется только один адрес, представляющий для нас особый интерес, но если люди, которых ты там встретишь, вдруг заподозрят неладное, пусть они знают, что их соседей тоже навещал сотрудник “Маркет рисерч”. Я и сам не знаю, на что тебе надо обращать внимание. Мы пытаемся отыскать связь между одиннадцатью домами в том районе или, по крайней мере, нечто общее между кем-то из их обитателей.

— Понял, сэр. Вы имеете в виду: две ноги, две руки, голова... Такого рода связь?

— Скорее, они связаны друг с другом через Генриха фон Закса, — Невозмутимо сказал Мак. — Эти дома регулярно посещал человек, работающий, насколько нам известно, на фон Закса. Этого человека видели в небольшом приграничном городке в Аризоне — Антелоуп-Веллз. Это где-то к востоку от Ногалеса, судя по имеющейся у меня информации.

— Да, это на востоке, — подтвердил я. — Городок расположен по ту сторону восточной границы штата Нью-Мексико.

— Да? Надо посмотреть по карте. Ты знаешь этот городишко, Эрик?

— Вы несколько преувеличиваете, сэр. Это даже не городишко, а просто ворота в международном заборе. Насколько я помню, когда-то эти ворота обычно закрывали на ночь и по выходным. Может, и до сих пор закрывают. С нашей стороны там есть забегаловка для таможенников и работников иммиграционной службы. На мексиканской стороне — полдюжины хибар, какая-то поросль чахлых деревьев и пара-тройка пограничников. К югу от того места миль на девяносто ничего нет, за исключением проселка в пустыне — настоящей пустыне, сэр. Это один из самых бесперспективных участков недвижимости на нашей планете — песок, камни, кактусы, мескитовые заросли и гряда голых хребтов, называемых Насиментос, если не ошибаюсь.

— Мы полагаем, — сказал Мак, — что фон Заксу было выдано разрешение — на другое имя — провести археологические раскопки в горах Насиментос. Вопрос — где именно. Как ты верно говоришь, район совершенно дикий. И обширный. Люди, которые занимались этим делом до того, как его передали в наше ведение, говорят, что все попытки обнаружить местопребывание фон Закса оказались безрезультатными. Полагаю, наш первый шаг — установить лиц в Тусоне, располагающих о нем какой-либо информацией.

— А что человек, который их навещал? Предполагаемый сообщник фон Закса? Ему-то должно быть известно, из каких мест он пришел в Антелоуп-Веллз.

— Даже если и знает, он уже ничего не скажет. К несчастью, об этом джентльмене приходится говорить в прошедшем времени.

— Понял. Это значительно облегчает задачу. И что же с ним произошло?

— Он направлялся в Тусон. Как можно предположить, он был у них курьером или связным. Мы взяли на заметку адреса домов, где он побывал. Начал с Финикса. Ясно, что его маршрут лежал через несколько городов. Но что-то его спугнуло, и он поспешно повернул назад — прямо к Антелоуп-Веллз. Кто-то решил, что его надо задержать и допросить, пока он не улизнул за границу. Но люди, осуществлявшие его задержание, лопухнулись, и он успел сунуть себе что-то в рот. В протоколе было зафиксировано, что он успел крикнуть что-то вроде “Вива Кинтана!” — после чего живописно отсалютовал и рухнул ничком на землю. Смерть от цианистого калия наступила мгновенно. А отсалютовал он традиционным нацистским приветствием — косо выбросив прямую руку вверх.

— Как в кино, — ехидно заметил я. — А кто такой Кинтана?

— Кто же как не брат фон Закс? В Мексике он известен под именем Курта Кинтаны — мать немка, отец мексиканец. Документы, подтверждающие его происхождение, разумеется, фальшивые, но пока это не доказано, он полноправный гражданин Мексики. Он может добиться ареста любого, кто к нему сунется. Если ты попытаешься потревожить его покой, он упечет тебя за решетку.

— Я это учту.

— Насколько я понимаю, твой “универсал” на ладан дышит. В Финиксе можешь взять себе почти новенький “фольксваген”. Что же касается оружия, — продолжал Мак, — если хочешь что-нибудь особенное, тебе придется позаботиться самому или подожди, пока мы сумеем выслать тебе то, что тебя устроит. Если нужен помощник, можем обеспечить. Сейчас на ранчо есть несколько молодых парней на переподготовке, одному из которых не помешает небольшая практика. Скажем, он мог бы начать проводить опросы, пока ты займешься изучением ситуации в приграничном районе.

— Да, знаете ли, одиннадцать кварталов — это черт знает сколько домов, — сказал я. — Помощник мне бы не помешал, но я решительно отказываюсь вешать себе на шею необстрелянного юнца. — Я засмеялся. Пришедшая мне в голову мысль была, конечно, смехотворной, но вдруг я услышал собственный голос: — А как насчет Шейлы? Она уже малость пообтесалась, чтобы сгодиться в таком деле.

— Шейла? — Недоверчиво переспросил он. Но я не унимался.

— Ей тут не нравится. Она рвется отсюда. Именно чтобы сообщить мне это, она и приходила ко мне сегодня ночью.

— Это абсолютно исключено. Доктор Стерн считает...

— У доктора Томми пунктик — он обожает лечить. Мне кажется, иногда он даже забывает, что его задача — Не в том, чтобы превращать нас в тщательно отремонтированных человеческих существ, а просто возвращать на огневой рубеж способными держать в руках оружие. Черт побери, да если бы ему удавалось отремонтировать нас так, как ему хочется, мы бы давно все подали рапорт об увольнении. Девчонка уже ходит, обрела дар речи, и ей не терпится отсюда смыться.

— Что-то ты стал сентиментальным, — заметил Мак.

— Так точно, сэр.

— Но она же еще не может...

— ...задавать дурацкие вопросы и записывать дурацкие ответы в вопроснике компании “Маркет рисерч”? Ну если сейчас не в состоянии, то будет в состоянии дней через десять. Лучше пускай прогуляется по улицам Тусона, чем торчит здесь на радость доктора Томми и его сиделок, экспериментирующих с ее подсознанием. Мы тут это называем практической терапией.

Наступило продолжительное молчание. Потом он нехотя произнес:

— Вся ответственность ложится на тебя, Эрик. И запомни: мы оплачиваем услуги врачей, но ты не из их числа. У тебя есть задание, о котором ты должен думать в первую очередь.

— Да, сэр.

— О вкусах не спорят, конечно, — продолжил он миролюбиво. — Но мне казалось, в Техасе есть некая леди...

— Какое к этому отношение имеет моя личная жизнь?

— Тогда что же... Я состроил рожу.

— Вы же сами говорите: я стал сентиментальным. Сэр, вы помните парня по имени Вэнс?

— Да. Он погиб в Северной Европе.

— Правильно, сэр. А помните парня по имени Барон?

— Да. Он погиб... А, теперь я, кажется, начинаю понимать. Пока еще смутно.

— Да, сэр. Барон был убит в Хуаресе, помогая мне. Вэнса убили в Кируне, в Швеции. Он помогал мне. А сколько еще классных агентов по моей милости полегли при исполнении? И вот когда я один раз в жизни сумел найти агента и вернуть в строй, мне просто хочется убедиться, что у нее все получается и мои усилия были не напрасными. Да сам доктор Томми признается вам, что бессилен ей помочь против ее желания. А она не хочет от него помощи. Может, мне удастся.

— Ну ладно, — сказал Мак сурово. — Я предупреждаю, что вся ответственность лежит на тебе. Пускай она начинает опросы через неделю, считая с ближайшей среды. А ты отправляйся в Антелоуп-Веллз, как только получишь разрешение у врачей. Но смотри: будь готов приехать в Тусон и подменить Шейлу, если вдруг у нее что-то сорвется.

— Да, сэр. Если она провалит задание и на этот раз, я отправлю ее останки обратно тихим ходом и доведу работу до конца самостоятельно.

— И запомни: психическое здоровье агента — даже ее жизнь (как и твоя, впрочем) имеют незначительную ценность по сравнению с большим делом.

С приближением старости речь Мака все больше напоминала риторику рекламного агента.

— С большим делом, — повторил я. — Конечно, сэр. Мы доставим вам фон Закса.