1

Мы представляли собой странную небольшую группу, одни члены ее были святыми, другие грешниками и, по меньшей мере, один с убийством на уме.

История о том, как мы сошлись, пожалуй, лучше сказать «столкнулись», представляет собой, по крайней мере, на первый взгляд, рассказ о моей недолгой и не особенно удачной работе в качестве руководителя туристической группы. Однако при более внимательном рассмотрении это — поучительная история о безднах, в которые алчность и одержимость могут ввергнуть человеческую душу. Если я что и почерпнула из данного опыта, это знание, что мужество можно встретить у самых непривлекательных людей, а зло таится за самыми ласковыми лицами.

Мой рассказ, факты которого верны, но, как обычно, были пропущены через разум и память рассказчика, начинается с двух слов, которых я начинаю страшиться всякий раз, когда они исходят из определенного источника.

* * *

— Я думаю, — сказал Клайв Суэйн, мой бывший муж, ставший благодаря цепи событий, слишком долгих и мучительных, чтобы вдаваться в них, моим деловым партнером.

«Не мучай себя, Клайв», — ответил голосок в моей голове. Я не высказываю этих жалящих мыслей вслух, потому что он в дополнение к вышеупомянутому статусу в моей жизни еще и любовник Мойры, моей лучшей подруги.

— Я думаю, — снова произнес он. Клайв сущий фонтан, нет, гейзер идей как поддержать наш антикварный бизнес, именуемый «Макклинток энд Суэйн». Эти его идеи, как я уже знала, требуют большого обаяния с его стороны, а с моей — массу тяжелой работы.

Я заметила, что Алекс Стюарт, добрый друг, пенсионер, который приходит четыре раза в неделю помогать нам в магазине, криво улыбнулся. По какой-то непонятной мне причине Алекс и Клайв, хотя они совершенно разные люди, прекрасно ладят. Еще более удивительно, что Дизель, рыжий кот, носящий титул Официального Сторожевого Кота в магазине и, как большинство котов, относящийся свысока к остальному миру, так ластится к Клайву. Во время этого рокового разговора Дизель взирал на него, словно на воплощение совершенства, и одобрительно мурлыкал. Если вдуматься, единственный из моих друзей, кто не ладит с Клайвом, это Роб Лучка, служащий в Королевской канадской конной полиции. Мы с Робом добрые друзья и время от времени нас начинает преследовать мысль сблизиться. Может быть, его не особенно благоприятное отношение к Клайву объясняется нашим взаимным притяжением.

— Мы должны занимать ведущее положение в антикварном бизнесе, так ведь? Стать первым магазином, который приходит людям на ум, когда им нужны мебель и произведения искусства, — сказал Клайв, перешагнув через кота. Клайв недавно окончил недельные курсы маркетинга, посещение которых, очевидно, давало ему право обильно пересыпать все свои речи терминами «ведущее положение», «расширение охвата» и «рыночная ниша». Теперь при всяком удобном случае он именовал наш бизнес «стратегическим союзом».

— Поэтому у меня созрела замечательная мысль. — Он сделал эффектную паузу. — Подожди, Лара, — сказал он с сатанинской улыбкой. Я ждала.

— Тур по историческим местам! — торжествующе воскликнул Клайв. — Блестящая идея, не так ли? Одна из моих лучших. Устроим парочку рекламных вечеров — само собой, в магазине: немного вина и сыра для непринужденной атмосферы, немного времени на осмотр и, возможно, покупки. Мы создаем бесплатную рекламу для тура и для этого развешиваем в магазине дорожную одежду. Быстро собираем группу. Цена тура включает в себя парочку лекций перед отъездом туда, на тему, что люди будут смотреть, опять же в магазине — еще одна возможность для них сделать непристойно большие покупки, потом неделя или десять дней в каком-то интересном месте со знатоком — это ты, — помогающим сделать выбор и отправить вещи домой. Ничего нарочитого, разумеется, но необычно и скромно-изыскано. Масса обаяния, совершенно в нашем духе. Запоминающееся на всю жизнь путешествие. Что скажешь?

— Похоже, Клайв, это не худшая твоя идея, — допустила я.

— Так и знал, что тебе понравится, — заговорил он. — Ты видишь ее достоинства, не так ли? Цена тура включает в себя все твои расходы. Ты делаешь там кой-какие покупки, и это путешествие не стоит нам ничего. Если люди накупят много вещей, мы даже сможем оплатить контейнер из этих денег. Замечательно, правда?

— Куда? — спросила я. Протестовать было бесполезно. — Что скажешь о Лондоне? Портобелло, галерея Камдена, Серебряные купола? Визит в мебельные галереи в Музее Виктории и Альберта, чтобы привить членам группы вкус к действительно хорошему? Может, сходить в какой-нибудь театр, пока будем там? Чай с булочками, сливками и клубничным джемом, подаваемый с тележки в каком-нибудь изысканном внутреннем дворике?

Меня начинала воодушевлять эта идея.

— Слишком скучно, — ответил Клайв, пренебрежительно махнув рукой.

— Ладно, тогда Франция. Первым делом Париж. Отель на Левом берегу, множество les marches aux puces в Клиньянкуре и Монтре, Замечательное вино, хорошая еда, великолепное искусство. Днем анисовый ликер на пляс де Воге. Потом на несколько дней в Прованс. Остановиться в каком-нибудь городке, например в Авиньоне, или, может, даже на ферме…

— Слишком уж по-французски, — перебил он, не имея ни малейшего представления о политкорректности.

Я вздохнула.

— А Рим? Это будет в самый раз, так ведь? Капучино на пьяцца Навона, потом неторопливая прогулка по антикварным магазинам, заход на рынок на пьяцца деи Фиори, затем поездка во Флоренцию, галерея Уфицци…

— Слишком обыденно, — фыркнул Клайв.

Рим? Обыденно? Он взял меня за руку и повел в кабинет, где у нас висит карта мира, утыканная цветными булавками, обозначающими местонахождение наших грузов. В карте мы, разумеется, не нуждаемся. У нас теперь есть компьютер, чтобы отслеживать их передвижение, но мне и Клайву очень нравится ее вид. Во всяком случае, мне.

— Нам нужно что-то более экзотическое, — сказал Клайв. — Место, куда не ездят все остальные. Для успеха в нашем бизнесе нужно не следить за последними направлениями, а создавать их. Это правильный образ действий, так ведь? Я должен снова им воспользоваться.

Он повел рукой вдоль карты, указательный палец задержался на секунду-другую у Афганистана, потом переместился к Ливии.

— Слишком опасно, — твердо сказала я.

— Вот-вот! — воскликнул Клайв, постукивая пальцем по северному побережью Африки. — Конечно. Медина и рынки Туниса, мозаика в Бардо, прогулка по развалинам Карфагена, посещение мечети в Каируане, римские города в пустыне… как они называются? Кажется, Тубурбо, Маюс, Дугга. Ты помнишь, как это было. — Я постаралась принять рассеянный вид. — Помнишь-помнишь, — усмехнулся он. — Лунный свет на воде, сад отеля, ты в моих объятьях.

Конечно, я помнила. В Тунисе мы с Клайвом проводили медовый месяц почти двадцать лет назад. И думаю, рынки, мечети, развалины и лунный свет были очаровательными. Однако из того путешествие мне больше всего помнится осознание, что я совершила ошибку, однако чтобы ее исправить, потребовалось около двенадцати лет. Вопрос заключался в том, хотелось ли мне снова ехать туда, с Клайвом или без него?

— Представь себе повсюду голубое и белое, — говорил Клайв, когда я вернулась к настоящему, — североафриканские изразцы, очаровательные птичьи клетки из проволоки, может быть, никчемные, но они красивые и нравятся людям, изделия из меди, замечательные складные кровати с резьбой. Мы смогли бы придать заднему демонстрационному залу вид древней крепости. Люди будут восхищаться им. И ковры. Нам нужно много ковров, а в Пакистан и Афганистан, как ты говоришь, ехать сейчас слегка рискованно. Замечательно, — заключил он. — Согласна?

— Замечательно, — кивнула я. Повернулась в сторону Алекса и пожала плечами. Я подумала, что этот тур не состоится. Энтузиазм Клайва улетучится быстро, как всегда, и он увлечется чем-нибудь другим. А если и состоится, в этом были свои плюсы. Мы в самом деле постоянно искали новые товары для магазина, и провести неделю-другую вдали от Клайва и его блестящих идей было бы очень неплохо. Я была вынуждена признать, что эта идея далеко не самая худшая на свете.

* * *

— Обычно я не езжу в туры, — говорила элегантная, худощавая женщина своей спутнице тоном, намекающим, что такого рода путешествия ниже ее достоинства. — Когда муж был жив, он всегда брал меня с собой в деловые поездки за границу; разумеется, летали мы первым классом. Однако после его смерти…

— Не беспокойтесь, милочка, — похлопала ее по руке спутница, совершенно неверно истолковав услышанное. — Я буду присматривать за вами. Теперь, после смерти Артура, я совершаю не меньше двух туров в год. Он не любил путешествовать, и сейчас я наверстываю упущенное время — с помощью денег. — Она издала веселый смешок. — Кэтрин, а чем занимался ваш муж? Вас зовут Кэтрин, не так ли? Можно я буду называть вас Кэти?

Судя по выражению лица Кэтрин, ее это покоробило.

«Сьюзи Уиндермир, кумушка группы, — подумала я, отмечая галочкой ее в списке, — и Кэтрин Андерсон, зазнайка группы». Обе эти женщины были разительно несхожи, одна с ярко окрашенными рыжими волосами, в длинной майке, не скрывающей отвислых грудей и небольшого брюшка, ноги в розово-зеленых колготках, удивительно тонкие, придавали ей сходство с округлой, тонконогой птицей, другая в дорогом, неброском брючном костюме, и прямо-таки нагруженная драгоценностями. У нее были золотые часики с бриллиантами, впечатляюще толстая золотая цепочка на шее и бриллиантовые серьги грушевидной формы, очевидно, стоившие целое состояние.

— Миссис Андерсон, — заговорила я, подойдя к ним. Мы еще не стали обращаться друг к другу по именам, с Кэтрин Андерсон, возможно, и не станем. В любом случае я не буду звать ее «Кэти». — Видимо, вы не слышали моего совета не брать в путешествие дорогих украшений. Боюсь, они будут представлять собой магнит для воров.

Женщина взглянула на меня с легким удивлением.

— Но я приняла к сведению ваш совет. Все лучшие украшения оставила дома.

— Милочка, положите свое великолепное ожерелье и серьги в сумочку, — сказала Сьюзи. — Когда приедем в отель в этом захолустье, как оно называется? — обратилась она ко мне.

— Таберда, — ответила я.

— Ну, все равно. Вы сможете положить свои драгоценности в сейф на хранение, чтобы не беспокоиться. Я рассказывала вам о своим круизе по Нилу? Бывали когда-нибудь на этой реке?

Я мысленно застонала. Эти женщины путешествовали в одиночку и, возможно, захотят поселиться в одной комнате: Сьюзи, чтобы сэкономить деньги, а Кэтрин — ради общества. Мы поселим их вместе, но я уже задумывалась, к каким последствиям это приведет.

— Я думал, мусульмане ненавидят гомосексуалистов, — сказал еще один член нашей группы, Джимми Джонстон, подтолкнул локтем жену Бетти и указал на стоявших напротив двух мужчин.

— Не беспокойтесь, — весело ответил один из них. — При людях мы не будем держаться за руки.

«Мы» относилось к Бенджамину Миллеру, настоящему медведю с рыжеватой бородкой, редеющими каштановыми волосами, карими глазами с морщинками в уголках, крепким рукопожатием и самому говорившему, Эдмунду Лэнгдону, высокому, худощавому брюнету, очень симпатичному, с длинными, загнутыми ресницами, человеку лет на десять-пятнадцать моложе Бена.

— Я слышал, побивают их камнями на площадях, — продолжал Джимми, пропустив его слова мимо ушей.

«Ханжа группы», — подумала я. Мне потребовалось всего несколько минут, дабы понять, что Джимми проведет все время тура, осуждая всех и все, хоть немного отличающееся от его уютного мира дома. Имея почти двадцатилетний опыт продавца, я считаю, что неплохо разбираюсь в людях и способна правильно оценить человека с первого взгляда. Делать этого, разумеется, не следовало, но, поскольку опыт — суровый учитель, ты учишься определять того покупателя, которого можно лестью соблазнить на покупку, того, которого нужно оставить в покое, чтобы он принял решение, и, более того, типа, который может совершить кражу или расплатиться поддельным чеком. Как ни предосудительна эта склонность делить людей на категории, я обнаружила, что бываю права примерно в девяноста пяти процентах случаев. Остальные пять процентов, то есть когда полностью ошибаюсь, я приписываю случайности. Поскольку Джимми мог сделать поспешные и неверные выводы о взаимоотношениях этих двух людей, договоренность о размещении в отеле членов группы, по которой я получала отдельную комнату как руководитель, была неокончательной. Они оба просили отдельные комнаты, и Бен сказал мне, когда записывался на тур, что Эд — его племянник.

— Мама, я устала, — заявила с надутым видом Честити Шервуд. Интересно, с какой стати родители так поступают с детьми, давая им подобные имена? Честити, на мой взгляд, было примерно пятнадцать лет. В дополнение к вечному хныканью она была из тех людей, которые еще не обрели чувства личного пространства. У нее была очень скверная манера ударять всех стоявших поблизости рюкзаком всякий раз, когда она поворачивалась, и люди, хотя знали ее всего восемь-девять часов, уже искали укрытия, когда она приближалась. — Сколько еще можно ждать в этом дурацком месте? — спросила она недовольным тоном.

«Дурацким местом» был транзитный зал франкфуртского аэропорта, по общему признанию, унылый. Тур, который мы именовали историко-археологической экскурсией, начался в Торонто, где собрались восемь членов нашей группы: Честити с матерью, носящей разумное имя Марлен; Джимми и Бетти, канадцы, которые двадцать лет назад переправились через озеро Эри в Буффало да так и не вернулись; Сьюзи, Кэтрин и те самые двое мужчин, Бен и Эд, сказавшие, что они из Бостона, но решили присоединиться к группе в Торонто.

Во Франкфурте моей задачей было найти остальных наших спутников, некоего Ричарда Рейнолдса, бизнесмена из Монреаля, с которым я лишь недолго говорила по телефону; Эмиля Сен-Лорана, моего коллегу из Парижа, который последним присоединился к группе, записавшись всего за три дня; и пару, которая должна была придать шикарный оттенок нашему путешествию: Кертиса Кларка, профессионального игрока в гольф из Калифорнии, и его жену, по паспорту Розлин Кларк, но гораздо больше известную как Азиза, одну из тех манекенщиц, чье одно только имя регулярно прославляет их на страницах многочисленных журналов и в рекламах домов высокой моды.

Эту пару легко было узнать, он — с ровным загаром, превосходными зубами и копной белокурых волос, знакомых по спортивным страницам журналов и телевидению, она — повыше него, примерно шести футов ростом, с замечательной смугловатой кожей, изящной длинной шеей и широкими скулами, красивой головой с очень, очень черными волосами и царственной осанкой, сводящей мужчин с ума и приводящей женщин на грань самоубийства. Бесспорно, она была красивой. Но и он тоже.

Кертис, насколько я знала, ни разу не выиграл какого-нибудь большого турнира и вполне мог бы оставаться незаметным, если бы не завлек в свои сети Азизу, вызвав тем зависть половины населения планеты, и не обладал бы способностью излучать обаяние с телеэкрана, а став мужем Азизы, он получил эту возможность. В результате обрел широкую известность, и его ослепительную улыбку можно было видеть часто. Кроме того, он подвизался как менеджер Азизы; если верить сплетням желтой прессы, между бывшим менеджером и нею произошла какая-то ссора, что долго было темой скабрезных пересудов. Почему они отправились в наш тур, хотя могли себе позволить путешествовать первым классом, я не понимала, однако этот факт мог сделать нам замечательную рекламу. Клайв говорил мне чуть ли не сотню раз, чтобы я постаралась доставить им удовольствие этим туром.

Эмиля Сен-Лорана я встречала на нескольких мероприятиях и потому легко нашла его. Он сидел неподалеку от ворот, читал журнал по антиквариату. Примерно шестидесяти лет, с красивой седой головой, одетый во фланелевые брюки и водолазку, с переброшенной через руку спортивной курткой в мелкую клетку, элегантный на приятный парижский манер. Выглядел свежим, бодрым после определенно хорошего обеда и спокойного сна, чего нам — после трансатлантического перелета с его едой и тесными сидениями — явно недоставало. Честно говоря, несмотря на раздражение жалобами Честити, я тоже была очень усталой, поскольку долго работала над оформлением витрин, что требовало упаковывать и распаковывать товары. Затем последовали последние приготовления к туру и штудирование различных предметов, чтобы быть таким знатоком, как хотелось Клайву. Хотя я знала довольно много о той части мира, куда мы отправлялись, мне пришлось много читать перед вылетом. От одного взгляда на опрятного, чистого Сен-Лорана я почувствовала себя еще более усталой и грязной.

— Лара Макклинток! — воскликнул он, поднимаясь и протягивая руку. — Как приятно вас видеть.

— Приятно видеть и вас, Эмиль, — сказала я, когда он довольно учтиво поцеловал мне руку. — Рада, что вы присоединились к нам.

— Я тоже рад, — ответил он. — Я обнаружил в своем календаре, что после неудачной деловой поездки у меня есть свободное время, и решил позвонить — узнать, найдется ли у вас в последнюю минуту место для еще одного человека. Ваш историко-археологический тур — вдохновляющая идея! Хороший повод для путешествия, да и такая реклама нисколько не повредит вашему бизнесу, так ведь? Компания «Макклинток энд Суэйн» приобретет международную известность. Жаль, что я не подумал об этом раньше вас.

Хотя Кертис и Азиза были знаменитостями нашей группы, в определенных кругах Сен-Лорана сочли бы более знаменитым. Эмиль был нумизматом, коллекционером монет. Для большинства людей это хобби, но для Эмиля это был серьезный и очень доходный бизнес. Впервые мы встретились лет двадцать назад, когда я только начала заниматься своим нынешним делом и ходила на выставки антиквариата. Эмиль тогда тоже только начинал; теперь он считался одним из самых преуспевающих торговцев монетами на планете, и его компания «ЭСЛ Нумизматикс» обрела международную репутацию. Я сомневалась, что его бизнес нуждается в рекламе, о которой он только что говорил.

— Эмиль, для вас это просто каникулы или вы ищете что-то особенное? — спросила я.

— Просто отдых, — ответил он. — Хотя, если мне попадется парочка серебряных тетрадрахм из древнего Карфагена, ничего не буду иметь против. Сейчас они продаются на аукционах по пятнадцать-двадцать тысяч долларов. Более чем достаточно для покрытия моих расходов на этот тур. Однако это, как я уже сказал, отдых, и в определенном смысле возвращение на родину. Я ведь, собственно, родился в Тунисе. Не был там лет сорок, поэтому будет интересно посмотреть, как он изменился или, в крайнем случае, насколько неверны мои юношеские воспоминания об этой стране. — Он подмигнул мне сквозь маленькие круглые очки в тонкой оправе, придававшие ему вид ученого. — Я слышал, вы с Клайвом снова вместе, — сказал он, меняя тему. — В профессиональном смысле, разумеется.

— Уверяю вас, Эмиль, только в профессиональном, — с легким раздражением ответила я. — Пойдемте, я познакомлю вас с остальными членами группы. Не сомневаюсь, им будет интересно услышать рассказы о вашей юности в Тунисе.

Хоть и знаю, что обдумывать такие вещи — совершенно пустая трата времени, я невольно подумала, ведя его к остальным, что было бы со мной, если б двадцать лет назад я избрала монеты, а не мебель. От цен, которые называл он, у меня перехватывало дыхание. Трудно представить, что монеты могут приносить такие деньги, но Эмиль был живым доказательством этому. Правда, у него были взлеты и падения. Я как-то слышала, что у него есть дома по всему миру, в том числе замечательная квартира в Нью-Йорке с выходящими на Центральный парк окнами и столь же чудесная вилла возле Ниццы, и он на какое-то время забросил монеты. Потом в каком-то строительном проекте лишился всех денег. Его возвращение к торговле монетами года четыре назад возбудило общий интерес. Я воспринимала его присутствие здесь как знак того, что он значительно продвинулся к полному экономическому восстановлению.

— Я преподаю, — говорил Бен, отвечая на вопрос Сьюзи. — В Гарварде. Древние языки. Латынь. Греческий.

— А ваш друг? — спросила Сьюзи, взглянув в сторону Эда. Эта женщина хотела узнать все обо всех еще до того, как мы будем в Тунисе.

— Я паразит, — ответил Эд. На лице Сьюзи появилось ошеломленное выражение.

— Имеется в виду, что он временно безработный, — сказал Бен, сверкнув глазами на Эда.

— А, понятно, — сказала Сьюзи. — Уверена, что это не ваша вина, голубчик. Во всем виноваты политиканы.

— Совершенно верно! — воскликнул Джимми. — Взять бы да расстрелять их всех.

— Джимми, а вы чем занимаетесь? — спросила Сьюзи.

— Частями цыплят, — ответил он.

— Частями цыплят? — переспросила она недоверчиво. — Имеются в виду…

— Ножки, шеи, потроха. Я продаю их китайцам.

— Китайцам, — повторила Сьюзи. — А, — произнесла она и улыбнулась. — Цыплячьи ножки. Сразу не сообразила. Вы продаете их китайским ресторанам в Буффало!

— В Китае, — сказал Джимми. Поглядел на нее. — Продаю их китайцам в Китае.

— Из Буффало! — удивленно воскликнула она.

— Конечно, почему нет? — ответил он. — Нам эти части не нужны. Неплохой бизнес. Помогает содержать мою новобрачную в роскоши.

Новобрачная улыбнулась и смущенно провела рукой по волосам. Она напоминала мне телевизионную мамочку пятидесятых годов.

— О! — произнесла Сьюзи. — Как это мило. Сколько вы уже состоите в браке с Бетти?

— Тридцать лет, — ответил Джимми.

Сьюзи обдумывала этот ответ несколько секунд и потом благоразумно решила двигаться дальше.

— А вы кто? — обратилась она к Эмилю.

— Эмиль Сен-Лоран, к вашим услугам, — ответил он с легким поклоном.

— И чем вы занимаетесь, Эмиль? — спросила она. Я подумала, что слишком жеманно. Он был привлекательным мужчиной.

— Балуюсь кой-какими вещами, — ответил он.

— Какими же? — не отставала она. Унять эту женщину было невозможно.

— Монетами, еще кое-чем.

— А, — произнесла Сьюзи. — Тогда вам нужно познакомиться с Эдом. Он тоже ничем не занимается.

У Эмиля хватило такта улыбнуться. Я тут же мысленно назвала его дипломатом группы.

— Сколько еще нам ждать? — с надутым видом спросила Честити, угрюмо глядя в мою сторону. — Я совершенно измотана, — добавила она.

Я подумала, что готова убить Клайва. Хотя я и не признавалась, до этой минуты его идея меня воодушевляла. Я решила добиться этим туром более ощутимого успеха, чем поверхностные представления Клайва о его рекламной ценности, и мне, сам того не зная, помог один известный актер, он недавно приобрел в Роздейле, пригороде Торонто, огромный дом, о котором мечтали многие. И позвонил в компанию «Макклинток энд Суэйн» с просьбой обставить его мебелью.

— Хочу сделать заявление, — сказал актер, подергивая себя за короткие, колючие обесцвеченные волосы. — Это должно быть нечто такое, что выражает подлинного меня.

Я показала ему зарисовки, образцы и фотографии тайского стиля, индонезийского и греческого декора, тосканской фермы, прованской виллы и почти все прочее, но ему ничто не нравилось. Потом, почти в отчаянии, я позвонила ему в последний раз.

— Северная Африка.

— Клево, — ответил он.

В доме было десять спален, шесть каминов, гостиная размером с футбольное поле. «Клево», ничего не скажешь. Мы с Клайвом составили перечень мебели, которую мне требовалось найти во время тура. Я собиралась доставить группу в Тунис, передать ее местным гиду и археологу, которых наняли, а потом заняться тем, что поддерживает наш бизнес, — поисками антиквариата и ковров для дома в Роздейле. Такие поиски — одно из немногих моих любимых занятий. С моей точки зрения, они так же увлекательны, как приобретение, а находка чего-нибудь поистине уникального за хорошую цену просто восхитительна.

— Я проголодалась, — заявила Честити.

— Поешь картофельных чипсов, — сказал Бен, протягивая ей пакет. Девушка с подозрением взглянула на пакет и на него.

— Ладно, не ешь картофельных чипсов, — сказал Бен, полез в пакет и вынул оттуда горсть. Он, как я уже поняла, любил поесть. Я ни минуты не видела его без какой-то еды в руке. Постараться, чтобы он не оголодал во время путешествия, могло оказаться сложной задачей.

Я принялась искать последнего члена нашей группы, Ричарда Рейнолдса, который должен был встретиться с нами во Франкфурте, тоже позвонившего в последнюю минуту. О Рейнолдсе я знала только, что он биржевой маклер из Монреаля. Однако нашла его сразу же. Он был единственным человеком в баре, кто разговаривал по сотовому телефону по-английски. Я не представляла, с кем он может беседовать, когда в Монреале два часа ночи, правда, говорят, что рынок никогда не спит.

Я разглядывала его минуты две, пока он говорил. Вся его одежда была совершенно новенькой, вплоть до брючного ремня и стоявшей сбоку дорожной сумки: хлопчатобумажная рубашка, все еще со следами складок, кроссовки, до того белые, что больно смотреть, и только что купленная куртка цвета хаки. Я поняла это, потому что из рукава все еще торчал отвратительный пластиковый ценник, срезать который можно только садовыми ножницами. Подумала, сказать ли об этом Рейнолдсу, но я не была ему матерью, всего-навсего руководителем тура, да и все равно, судя по важному виду, с которым он, привалясь к стойке, громко говорил по телефону, я не была уверена, что не задену тем самым его самолюбие. Багажа его я еще не видела, однако не сомневалась, что там только необходимые для трансатлантического перелета вещи. Если я не ошибалась, Рейнолдс совершал такое путешествие впервые. Что побудило его, подумала я, отправиться в историко-археологический тур в Тунис, вместо, например, поездки к солнцу, песку и сексу на Карибские острова?

— Подождите секунду, — сказал он в телефон, когда подошла к нему. — Вы, случайно, не Лара?

Я кивнула.

— Привет, как дела? — спросил он с сильным рукопожатием, от которого кольца мучительно врезаются в пальцы. — Сейчас перезвоню, — сказал он в телефон.

— Рада, что вы смогли присоединиться к нам, мистер Рейнолдс, — сказала я.

— Послушайте, зовите меня Рик. Мне это едва удалось. Я до последней минуты не знал, смогу ли себе позволить это путешествие. Рынок сейчас очень активен. Но человеку нужно время от времени отдыхать. Знаете, как говорится, «Джек в дружбе с делом, в ссоре с бездельем — бедняга Джек не знаком с весельем». Надеюсь только, что меня не отзовут обратно. Полагаю, я буду находиться на расстоянии связи все время? Эта штука, разумеется, цифровая. Думаю, спутник найдет меня где угодно.

— Может быть, не всегда, — сказала я, ощутив жалость к спутнику, которому нужно постоянно быть наготове ради Рика. — Но знаете, думаю, там будут почти повсюду обыкновенные телефоны.

— Хорошо бы, — сказал он. — Я обещал регулярно поддерживать связь. Знаете, нам придется поговорить попозже. До вылета мне еще нужно сделать парочку звонков. Узнать, как дела у Никки, подготовить несколько сделок на завтра. Приятно познакомиться с вами, Лара, — сказал Рейнолдс и снова взялся за телефон.

Если эта демонстрация должна была произвести на меня впечатление незаменимости Ричарда Рейнолдса, признаюсь, этого не произошло. Собственно говоря, будь у меня деньги для капиталовложений, я знаю только одно предприятие — магазин. Я уже поняла, что ни в коем случае не позволила бы Рику заботиться о моих деньгах.

Но, по крайней мере, я познакомилась со всеми, кроме пары, которая должна была встретить нас в Таберде.

— Рик, кажется, объявляют наш рейс, — сказала я, указывая в сторону ворот. Пришлось предоставить Сьюзи разузнать все, что можно, о Рике Рейнолдсе.

— Я нахожу шляпную булавку очень действенной для отражения нежелательных заигрываний, — говорила Сьюзи Кэтрин, когда я подошла к ним в очереди на посадку. — И всегда беру ее с собой в путешествие, — добавила она, указав на смертоносного вида булавку в своей фетровой шляпке. Булавка была около четырех дюймов длиной с большим поддельным рубином на одном конце и открытым острием на другом. Мне стало любопытно, пустят ли Сьюзи с такой в самолет.

— Думаю, нож с выкидным лезвием лучше, — сказала Марлен. — Я запаслась таким.

— Лучше всего пистолет, — сказал Джимми, оглядываясь на этих женщин. — Только Бетти заставила меня оставить свой дома.

И угрюмо посмотрел на жену.

— Угощайтесь шоколадом, — сказал стоявший позади меня Бен. Я подумала, что путешествие будет долгим, и взяла большой кусок.

* * *

Таберда представляет собой чудесный городок на вершине и склонах холма над тунисским заливом Хаммамет. Это выжженная солнцем россыпь ослепительно-белых домов, куполов, минаретов, расцвеченных яркой голубизной, с террасами, спускающимися по склонам к небольшой гавани и рыбному порту, затем дальше, к небольшому, но очень хорошему пляжу. Изначально берберская деревня, Таберда теперь стала приютом богатых тунисцев и путешественников, которые избегают популярных, а потому людных туристических зон к северу и к югу.

Я впервые переступила порог «Auberge du Palmier» новобрачной двадцать лет назад. И сразу же влюбилась в нее: в легкий шелест пальмовых листьев во дворе, яркую голубизну ставень и дверей на фоне белых стен, ощущение гладкого мрамора под ногами, виноградные лозы на фоне блестящих изразцов и доносящийся откуда-то запах апельсинов и жасмина. Я любила ее тогда и, несмотря на все произошедшее в прошедшие годы, любила теперь. Более того, видела, как эта красота воздействует на мою небольшую группу путешественников, очарованных так же, как и я.

— О, как замечательно! — вздохнула Сьюзи.

— Превосходно, — согласилась Азиза.

— Очень приятно видеть вас снова, мадам Суэйн, — сказал Мухаммед, швейцар, беря мою дорожную сумку. Я поморщилась. Мухаммед упорно называл меня мадам Суэйн, несмотря на мои протесты, что моя фамилия пока что Макклинток, и вряд ли теперь его можно было отучить от этого. Он выглядел постаревшим, слегка сутулился, лицо его загрубело, но приветливая улыбка была прежней. Возможно, он и сам не замечал ее, как бывает у швейцаров, но она кое-что говорила о характере должности, на которой держала его администрация. Несмотря на все мои дурные предчувствия в связи с возвращением в эту гостиницу, я была рада видеть Мухаммеда, несмотря на обращение «мадам Суэйн», и, более того, испытывала восхищение от пребывания там.

Гостиницу построил в тридцатых годах отец нынешних владелиц, француз, приехавший в Северную Африку сколотить состояние и оставшийся, потому что полюбил ее. Дом был его страстью, своего рода помешательством, прекрасный дом, вилла или даже дворец, на который он щедро расточал внимание и большую часть денег. Дома он лишился в результате волнений конца пятидесятых — начале шестидесятых годов, когда страна добивалась независимости от французского протектората. Как и большинство соотечественников, он бежал вместе с женой и дочерьми, Сильвией и Шанталь, во Францию. Однако Тунис был у них в крови, Сильвия и Шанталь через несколько лет вернулись в Таберду, теперь уже управлять отелем для нынешнего владельца, очаровательного человека по имени Хелифа Дриди.

Как и большинство домов в Тунисе, гостиница выходила на улицу глухой стеной, ослепительная белизна стен нарушалась только большими деревянными воротами в традиционной форме замочной скважины, усеянными металлическими заклепками и окрашенными в чудесный голубой цвет неба и моря, да ниспадающими ветвями бугенвилии с фиолетовыми и розовыми цветами. При входе в ворота вид менялся. Дом стоял на окраине Таберды, примерно на расстоянии двух третей подъема от основания холма к вершине, оттуда открывался чудесный вид на террасы города, по одну сторону, и на Средиземное море — по другую. Сад был очень красивым, с пальмами, апельсиновыми деревьями и множеством цветов, желтыми и алыми розами, розовыми, лиловыми и белыми олеандрами, с небольшим, но превосходным плавательным бассейном.

Большая двухстворчатая дверь вела в двухэтажный дом, второй этаж поддерживали колонны из белого мрамора, создававшие галерею по обе стороны от входа. Верхние части колонн и арки между ними были покрыты такой искусной, замысловатой резьбой, что было почти невозможно поверить, что они мраморные. Стены в этом месте были облицованы невероятно розовым мрамором, полы тоже были мраморными, покрытыми с равными интервалами красивыми коврами. Самым замечательным был резной деревянный потолок, раскрашенный в темно-красный и золотистый цвета.

Справа от входа находилась гостиная, служившая чайной и баром, с несколькими диванами, застланными килимами, коврами ручной работы, или покрывалами. Все окна располагались в нишах, заполненных скамейками и подушками, в одной была поставлена шахматная доска. В задней части дома, в просторном отгороженном месте под свесом крыши, была столовая. Дальше — так называемая музыкальная комната с приятным, струящимся в окна светом, маленькая библиотека и читальня.

Слева, за лестницей, ведущей на второй этаж, и большими дверями, был двор, где росла пальма, давшая название гостинице.

Этой гостинице предстояло быть нашей базой на время пребывания в Тунисе, приятным прибежищем, из которого мы будем ежедневно выезжать на осмотр достопримечательностей — Туниса и Карфагена на севере, Суса на юге, затем к развалинам римской крепости на краю пустыни, а потом и в пустыню. Несмотря на размеры семейного дома, по меркам отелей, гостиница была маленькой, уютной. Собственно говоря, наша группа должна была занять ее всю, и, довольные этим, Сильвия, Шанталь и дочь Сильвии Элиза ждали нас, когда мы приехали.

— Mesdames, messiers, bienvenue a l'Auberge du Palmier, — сказала Сильвия.

— Она что, не может говорить по-английски? — проворчал Джимми несколько раздраженным тоном.

— Французский в этой стране — второй язык после арабского, — сказала Азиза. — Тунис некогда был частью Французской империи. Она приветствует нас. Merci, madam, — обратилась она к Сильвии. — Votre auberge est tres gentille.

Я поняла, что Азиза говорит по-французски. Тем лучше. Ей не потребуется столько помощи в общении с местными жителями, сколько кое-кому из остальных.

— Всем добро пожаловать, — перешла на английский Сильвия. — Желаем вам самого приятного времяпрепровождения в Таберде. А теперь, с вашего позволения, я займусь кое-какими формальностями.

Вскоре все получили ключи, потом их проводили в отведенные им комнаты. Помещения для постояльцев находились на втором этаже, откуда открывался превосходный вид. У меня, хоть я и очень устала, на отдых не было времени. Я выкроила всего несколько минут, чтобы взглянуть на свою комнату, маленький, но почти превосходный одноместный номер, в прошлом художественную мастерскую, где, по словам Сильвии, они с сестрой некогда брали еженедельные уроки живописи. Там была выложенная кафелем лестничная площадка, мраморный пол и альков с кроватью, какую Клайв очень хотел пробрести для магазина и какая, на мой взгляд, очень подошла бы кинозвезде, можно сказать, встроенная в нишу и окруженная деревянной рамой с изящной резьбой. Я присела на кровать. Превосходная, я предвкушала, как повалюсь на нее. День был очень тяжелым: трансатлантический перелет, остановка во Франкфурте, снова перелет, затем обычные таможенные формальности и почти двухчасовая поездка автобусом до места назначения. У меня слипались глаза.

Однако приходилось заниматься делами. Прежде всего я убедилась, что прибыли двое оставшихся членов нашей группы: американец Клиффорд Филдинг и женщина по имени Нора Уинслоу, она представилась компаньонкой мистера Филдинга, что это могло означать — непонятно. Они потребовали смежные комнаты.

— Мистер Филдинг отдыхает, — сказала Сильвия. — Он tres charmant. А женщина отправилась пробежаться трусцой, — добавила она, в ее тоне явственно сквозила неприязнь к этому занятию и к этой особе. Сильвию можно было понять. С какой стати прилетать в Северную Африку, чтобы бегать трусцой? — А вот и она. Мадам Уинслоу, это мадам Макклинток, — громко сказала Сильвия поднимавшейся по лестнице очень здорового вида женщине в майке и шортах.

У Норы Уинслоу было приятное, крепкое рукопожатие и приятное, крепкое тело. Несколько мужеподобная, длинноногая, стройная, с рельефными мышцами, она была примерно моего возраста, лет сорока двух-сорока пяти, с короткими, выгоревшими на солнце волосами и ровным загаром. «Спортсменка группы», — подумала я. И сказала:

— Очень рада, что вы присоединились к нам. Познакомитесь с остальными за ужином, коктейли с половины восьмого до восьми здесь, в гостиной. Передадите это мистеру Филдингу?

— Конечно, — отрывисто ответила Нора. — Пока.

И побежала по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Не очень-то разговорчива наша миссис Уинслоу.

Затем, когда все были устроены, я немного поговорила с приятной женщиной-экскурсоводом по имени Джамиля Малка, которая встречала нас в аэропорту и должна была сопровождать во всех поездках, удостоверилась, что приготовления к завтрашним экскурсиям сделаны. Потом позвонила нашему местному гиду-ученому, историку и археологу Брайерсу Хэтли. Брайерс, что и говорить, имя странное, но, по крайней мере, лучше, чем Честити. Он был профессором археологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, специалистом по финикийскому периоду в Тунисе, находился в годичном отпуске, работал на объекте у залива Хаммамет. Хэтли подтвердил, что вскоре приедет в отель для знакомства со мной и что готов завтра же приняться за исполнение обязанностей гида.

— Смогут обойтись без вас на объекте? — спросила я. Мне сказали, что он руководит проектом и доволен тем, что мы его наняли.

— Смогут, — усмехнулся он. — У меня очень компетентный помощник. И я рад получить на несколько дней хорошо оплачиваемую работу.

— Тогда, может, присоединитесь к нам в гостинице за ужином? — предложила я. — Еда будет превосходной. Мы устраиваем, для начала, пиршество по-тунисски. Сможете познакомиться со всеми.

— Я никогда не отказываюсь от хорошей еды, тем более после той, какую ем в последнее время. Наша экономка, к сожалению, уволилась, и нам приходится стряпать самим. С удовольствием приеду.

— К половине восьмого-восьми, — сказала я, заканчивая разговор.

Затем я отпечатала список членов группы с номерами их комнат, размножила его и поручила подсунуть под дверь всем. Решила, что это поможет людям запомнить имена.

После этого я отправилась на кухню посоветоваться с Шанталь, она была в этот вечер шеф-поваром. Мы обсудили все подробности меню. Потом отправилась с Сильвией и Джамилей посмотреть, как накрываются столы. Клайв настаивал, чтобы мы начали с роскошного ужина, хотя я возражала, говорила, что люди будут усталыми.

— Начни с роскошного и закончи роскошным, — упорствовал он. — Тогда все будут довольны. Вот увидишь.

У нас было два стола на восемь человек и отдельный столик для Брайерса. Я решила разделить все пары, кроме нытика группы с матерью.

— Как думаете, кто потеряется первым? — спросила я Джамилю, которая помогала мне раскладывать напротив каждого места карточки с именами.

— Кэтрин, — ответила Джамиля. — Она из тех женщин, о которых заботились всю жизнь, и нигде не сможет найти дорогу сама.

— Исходя из этого, то же самое вполне можно сказать о Бетти, — со смехом заметила я. — Думаю, первым окажется Рик. Он будет так поглощен заключением сделок по сотовому телефону, что не заметит нашего ухода. Как думаете, зачем он отправился в такую поездку?

— Я постоянно вижу людей такого типа, — заговорила Джамиля. — Годами работающих день и ночь. Они не женятся, или жены уходят от них, потому что все время находятся в одиночестве. Потом однажды лет в сорок-сорок пять — это приблизительно его возраст, так ведь? — просыпаются и понимают, что жизнь проходит мимо. Обнаруживают, что у них мало близких друзей, в основном знакомые по работе, что вспомнить им почти нечего. Зато у них есть деньги, поэтому они пытаются купить какие-то впечатления: например, это путешествие. Рик производит именно такое впечатление. Согласна, что он может потеряться первым, но все-таки поставила бы на Кэтрин. Хотите заключить пари на динар-другой? — спросила она.

— Идет, — ответила я. — На динар.

* * *

Коктейли должны были подать в половине восьмого, у меня едва хватило времени, чтобы принять душ и переодеться во что-то, более подходящее для застолья. Я надела шелковое платье, подкрасила губы, подвела глаза, с тоской поглядела на кровать и спустилась в бар. Вечером мы заполнили всю гостиную. Там было несколько местных бизнесменов, но они вскоре оставили помещение нам. Сначала было тихо, но вскоре постепенно стали появляться путешественники, и по мере подачи напитков шум все усиливался. На стойке были украшенные замысловатым мавританским узором глиняные блюда с блестящими оливками и сушеным сладким перцем. Одни официанты передавали тарелки с крохотными брик — сочными, горячими вкусными оладьями с запеченными внутри мясом или яйцом, приправленные оливками, каперсами и силантро. Другие с doigts de Fatma — пальчиками Фатимы, тонкими поджаристыми трубочками с картошкой и луком. Третьи разносили артишоки, начиненные рикоттой и тунцом. Кроме того, там были бутерброды — французы ушли из Туниса, но оставили много кулинарных рецептов — с козьим сыром и жареными помидорами.

Сьюзи появилась одной из первых. Она сменила розово-зеленые колготки на белые брюки и розовую майку. Кэтрин тоже была одной из ранних пташек, они пришла в очень элегантной длинной юбке и накрахмаленной белой хлопчатобумажной блузке с кружевным воротником. На сей раз она надела жемчуга, и хотя сейчас изготавливают очень искусные подделки, я была уверена, что у нее настоящие. Я искренне надеялась, что Кэтрин воспользовалась советом запереть остальные драгоценности в сейф, и подумала, не напомнить ли ей, но Сьюзи тут же заговорила об этом.

— Запру после ужина, — ответила Кэтрин. — Когда мы приехали, я была слишком усталой.

— Только не забудьте, милочка, — сказала Сьюзи. — Я напомню вам.

Мне хватило бы этого, чтобы тут же броситься в комнату и запереть драгоценности, лишь бы заставить Сьюзи оставить эту тему, но Кэтрин была сделана из более стойкого материала, чем я.

Большая часть остальных явилась большой группой. Азиза в ярко-синем облегающем шелковом платье выглядела совершенно великолепно, Кертис тоже замечательно смотрелся в белом костюме, превосходно оттенявшем его восхитительный загар. Марлен и Честити пришли в коротких черных платьях, за ними следовал Эмиль, небрежно-элегантный, в темном костюме и белом свитере с высоким воротником. На Бетти был очаровательный желтый брючный костюм, ее муж надел броские брюки и блейзер. Бен выглядел довольно небрежно в широких брюках и свитере поверх рубашки с галстуком. Эдмунд пришел в белой тенниске, черных брюках, с массивным серебряным браслетом. Вид у него был довольно праздничный.

Нора пришла под руку с жизнерадостным мужчиной лет шестидесяти. На нем был ярко-красный галстук, синий блейзер и серые брюки. Хотя он выглядел очень изысканно, Нора была одета в белые шорты и майку без рукавов с очень низким вырезом, в ушах у нее раскачивались большие серьги в форме попугая. Я решила сказать ей, что при посещении достопримечательностей, особенно мечетей, нужно будет носить прикрывающую тело одежду.

— Ну, как дела? — услышала я и поняла, что появился последний член нашей группы: Рик в новеньком домашнем костюме, он продолжал докучать всем разговорами о том, сколько телефонных звонков ему пришлось сделать в контору со времени нашего приезда.

— Рынки дома уже открыты, — сказал он. — Нужно держать руку на пульсе.

Я уже решила, что Рик в этом путешествии будет воплощением ограниченности. Даже Клайв никогда не бывал таким занудой и эгоцентриком. И отошла, оставив Рика с его проблемами.

Я впервые получила возможность познакомиться с Клиффом Филдингом, но едва успела представиться, как в разговор вмешалась Сьюзи.

— Откуда вы? — спросила она у Клиффа и Норы.

— Из Далласа, — любезно ответил Филдинг. Видя его вблизи, я решила, что он старше, чем мне сперва показалось, ближе к семидесяти, чем к шестидесяти, но в замечательной для этого возраста форме.

— Из Далласа! — воскликнула Сьюзи. — Нора, вы сказали, что ваша фамилия Уинслоу? У меня есть в Далласе двоюродный брат, его зовут Фред Уинслоу. Мир тесен, так ведь? Может быть, мы с вами родственницы.

При мысли о родстве с ней на лице Норы появилось испуганное выражение.

— Нет, — сказала она. — Я не знаю его.

Вести разговор с Норой было нелегкой задачей даже для Сьюзи.

— Нужно бы послать ему открытку, — продолжала та. — Может быть, вы сможете встретиться, когда вернетесь.

От этой мысли Нора явно не пришла в восторг.

— Клифф, а чем вы занимаетесь? — продолжала Сьюзи, не обращая внимания на то, что Филдинг с Норой хотят уйти.

— Я зубной врач, но сейчас отошел от стоматологии, — ответил он. — У меня есть небольшая компания, всего пять служащих.

— У Артура, моего мужа, тоже был небольшой бизнес. Он был инженером. Чем занимается ваша компания?

— Управляет моими капиталовложениями, — ответил Клифф. На сей раз Сьюзи онемела.

«Магнат группы», — подумала я. И сказала вслух:

— Вам нужно познакомиться с Риком. У него, кажется, похожий бизнес.

Клифф был готов пойти со мной знакомиться с этим человеком, однако Нора стиснула его руку и повернула в другую сторону. Казалось, это она решала, с кем и когда нужно знакомиться Клиффу, и, хотя, насколько мне было известно, Рик еще ни разу не довел ее своим занудством до слез, у нее были для Клиффа другие планы.

В начале девятого Сильвия похлопала в ладоши, прося внимания, и объявила, что ужин подан. Мы вышли в освещенный свечами двор и сели за поставленные под пальмой столы. Сервировка была замечательной, с латунными приборами и бокалами с золотым ободком, блестящими на фоне ярко-красных скатертей. Приглушенно звучал малуф, экзотичный и томный. Рядом с каждым местом стояли маленькие круглые или овальные металлические сосуды, одни — с выгравированными цветами или завитушками, другие — с яркими эмалевыми узорами, к сосудам были приставлены карточки с именами. Я бегала днем покупать их. Сосуды были недорогими, но очень красивыми, и я подумала, что из них получатся приятные, маленькие сувениры. Клайв твердил мне: «Постарайся, чтобы все были довольны». Кажется, так и получилось. Все восхищались мастерством работы и спрашивали, что они собой представляют.

— Маленькие пудреницы, — объяснила я. — Теперь можете использовать их, для чего захотите — галстучных булавок, колец, таблеток, чего угодно.

Казалось, все были очень рады своим сувенирам.

Когда все рассаживались, возникло некоторое замешательство, Нора настаивала, что должна сидеть рядом с Клиффом.

— Он не такой крепкий, как можно подумать, — шепнула она мне. — Я хочу сидеть рядом с ним на тот случай, если потребуется моя помощь.

Судя по его виду, в особой помощи он не нуждался, но я решила не спорить, и мы усадили их так, как им хотелось. Справа от Клиффа сидела Нора, слева Кэтрин Андерсон.

Ужин начался с традиционного тунисского чорба эль ходра, густого овощного супа с мелкой вермишелью. Потом официанты торжественно понесли с кухни блюдо за блюдом различных лакомств. Там был кускус по меньшей мере трех видов, с бараньими тефтелями, с овощами, с курятиной; мечуя, блюдо из жареных помидоров и перца, приправленных хариссой, острым тунисским соусом, и смесью пряностей под названием табиль; полные тарелки моркови, блестящей от оливкового масла, пахнущей тмином и посыпанной петрушкой; блюда всевозможного жареного мяса. Воздух наполнился запахом тмина и кориандра, фенхеля и корицы. Когда группа принялась за еду, раздался общий довольный вздох.

— Это просто божественно, — сказала Бетти, и несколько человек пробормотали что-то в знак согласия. Мне пришло в голову, что ей больше всего нравится сидеть не за одним столом с мужем. Она быстро втянула Эда Лэнгдона в разговор и вскоре весело хихикала.

Все казались довольными за исключением нескольких человек.

— Что это? — спросила Честити, указывая пальцем на свою тарелку.

— Не знаю, милочка, — ответила ее мать. — И нам нужно быть очень внимательными к тому, что едим в этих диких странах.

— Это цыпленок, — сказал Джимми. — Уж я-то знаю. Но его посыпали чем-то странным.

Очевидно, он имел в виду тмин. Честити глядела на свою тарелку с большим недоверием.

— Милочка, я уверена, здесь есть «Макдоналдс» или что-то наподобие, — продолжала Марлен. — Завтра мы найдем его.

— Не ищите, — сказала я с некоторым удовлетворением. — Заведений с гамбургерами в этой стране нет.

На лице Марлен отразился ужас. Ее дочь, казалось, была готова расплакаться.

— Трагично, — произнесла Честити.

Бен лишь улыбнулся. Он наслаждался едой. Перепробовал все закуски, то и дело возвращаясь к тем, которые больше всего ему понравились, и наполнял тарелку. Бен откусил большой кусок, налил себе вина из стоявшего на столе графина и поднял бокал.

— Очень вкусно, — провозгласил он. — Что бы это ни было.

Нора ела молча, обмолвилась несколькими словами с Клиффом и ни единым с Марлен, сидевшей по другую сторону. Клифф, однако, казалось, наслаждался оживленным разговором с находящейся по левую руку Кэтрин. Время от времени оба разражались смехом. Когда это происходило, Нора встревала в разговор на несколько секунд, потом снова замыкалась.

Кертис, казалось, проводил время не так приятно, как мы, но по иной причине. Он неотрывно глядел на другой стол, где его жена, красавица Азиза, оживленно разговаривала по-французски с привлекательным и флиртующим, хоть и на довольно невинный манер, Эмилем Сен-Лораном. «Ревнует, — подумала я, — и не удивительно». Азиза была красавицей и, более того, источником его благополучия. Гольф не приносил доходов Кертису, отношения с Азизой приносили, и оставлять ее он не собирался. Бетти мужественно попыталась втянуть его в разговор, но вскоре сдалась и снова перенесла внимание на Эда.

Мы уже принялись за основное блюдо и вино, когда появился Брайерс.

— Прошу прощенья, — сказал он. — Проблемы на объекте. Мне обойти столы и поприветствовать всех или можно сперва поесть?

— Садитесь и ешьте, — ответила я, вспомнив, что он стряпал для себя сам. — Представьтесь сидящим за этим столом, а я после представлю вас остальным.

— Спасибо, — сказал он и потянулся к кускусу. — Я умираю от голода.

— Этот человек мне по сердцу, — сказал Бен. — Первым делом поесть. Заниматься проблемами потом. Попробуйте этого превосходного местного вина. Кажется, официант сказал, что оно называется «магон». Кстати, я Бен Миллер, из Гарварда. Вы, как я понял, из Лос-Анджелесского университета.

Разговоры продолжались, и вечер, в общем, проходил великолепно. Все старались ладить друг с другом, даже с Честити. Когда она начала ныть, что на десерт нет того, чего бы ей хотелось, Бен взял веточку с финиками и предложил ей один.

— Попробуй, — приказал он таким голосом, каким, видимо, читал лекции.

Честити взяла предложенный финик и осторожно положила в рот.

— О, — вот и все, что она смогла сказать, на лице ее появилось удивленное выражение, и она потянулась за другим. Бен улыбнулся мне.

— Превосходный вечер, — сказал он.

Бен был прав. Люди задержались за столами дольше, чем было необходимо, засидевшись за кофе и фруктами. Брайерс, наконец-то насытившийся, был веселым, обаятельным и через несколько минут расположил всех к себе. Время от времени кто-то уходил взять еще выпивки в баре или в туалет, но никто как будто не был склонен завершать вечер, даже Бен, когда Честити неожиданно отодвинулась назад вместе со стулом, едва не расплющив при этом Сьюзи, и опрокинула стакан с красным вином, забрызгавшим Бену весь свитер. Он просто встал, ненадолго ушел и вернулся в новом свитере, настроение его нисколько не ухудшилось. Азиза ушла на несколько минут за пледом, потому что стало прохладно, Кертис последовал за ней. Люди меняли места в поисках новых собеседников. Эд подошел к Бену поболтать с ним несколько минут. Сьюзи расхаживала по двору, продолжая допрашивать всех, кого не успела в аэропорту или за коктейлями. Эмиль и Клифф, бизнесмены, у которых, видимо, оказалось много общего, пустились в разговор о превосходном коньяке, потом пошли в бар выяснить, что там смогут найти. Оставшись одна, Нора обменялась с Риком несколькими словами и последовала за Филдингом. Даже Марлен не побоялась ненадолго оставить дочь одну и подошла поговорить к Бетти Джонстон. Я поддерживала, как могла, разговор и силилась не заснуть за столом. В этом состоянии я даже начала соглашаться с постоянными утверждениями Клайва, что он гений.

Все это переменилось в один миг.

— Оно исчезло, — сдавленно сказала Кэтрин, выбежав в горе во двор. — Мое золотое ожерелье. Его украли!

 

2

Матрос потянул носом воздух и негромко выругался. «Надвигается шторм», — подумал он, с тоской глядя на холмы и зубчатые стены Карт Хадашта, все удалявшиеся за белопенной кильватерной струей судна. «Сильный шторм», — добавил он через несколько минут, когда первые крупные капли дождя забарабанили по палубе, и прямоугольный парус стали приводить к ветру, когда тот внезапно менял направление. Суеверно коснулся висящего на шее серебряного амулета с магическими словами — тщательно выведенными на крохотном кусочке папируса, — который охранит его от опасностей.

Матрос потопал по деревянной палубе, чтобы согреться. И зачем только он на это согласился? Он даже не знал, куда держит путь судно, тем более, когда оно вернется. Перед его взором встало видение крохотной дочки, и он улыбнулся. Конечно же, согласился он из-за нее и ожидаемого нового ребенка. Он хотел хорошей жизни для всех них, а в этом путешествии будет дополнительная плата. Капитан Газдрубал — он уже много раз плавал с ним — человек суровый, но честный, дал ему такое обещание.

Но что такого в этом путешествии, почему было необходимо отплывать в такую ночь, украдкой выбираться из теплой постели и объятий молодой жены, тайком идти по двору, затем по безмолвным городским улицам мимо кузниц и домов ремесленников в гавань? Какая необходимость была сниматься с якоря темной ночью, маневрируя, потихоньку выводить небольшое, широкое грузовое судно за пределы гавани, где был поднят парус и их понесло ветром и течением? Неужели думали, что судно сможет уйти от шторма? И почему теперь, когда близится зима? Придется пережидать сезон штормов там, куда направляется судно — это определенно. Когда он вернется, ребенку будет уже несколько месяцев.

Даже при хорошей погоде зачем отплывать тайком, среди ночи? Чего опасались? Пиратов? Матрос быстро окинул взглядом береговую линию, вглядываясь в темные бухточки, где могла таиться опасность. Но если пиратов — тут матрос улыбнулся, подумав, что его народ сделал пиратство искусством, притом весьма прибыльным — то зачем плыть без сопровождения? В гавани стояло много военных кораблей. Они могли бы сопровождать судно.

Разумеется, ночью пираты не представляли опасности. Мало кто, кроме его соотечественников, отваживался выходить в море ночью. Еще меньше людей знали тайну Полярной звезды и о том, как с ее помощью отыскивать верный путь. И еще меньше людей обладало необходимой для этого смелостью, они предпочитали тесниться до рассвета в бухточках, затем поспешно плыть к ближайшему порту, пока вновь не стемнело.

Опасались какой-нибудь иностранной державы? Возможно. Время от времени другие государства оспаривали их превосходство на море, но они не пользовались покровительством богов города, Ваал Хаммона и Танит, а также бога города-предка и моряков, Мелькарта, которому он, Абдельмелькарт, матрос из Карт Хадашта, был посвящен при рождении. Было невероятно, что Агафокл, греческий тиран, преодолеет блокаду Гамилькара, но говорили, что он сжег свои корабли, достигнув берега, так что в море его опасаться не приходилось, какую бы угрозу он ни представлял на суше.

И куда же они держат путь? Загадка. На восток, это ясно. Может быть, в Египет. Он часто проделывал этот путь, постоянно держась вблизи ливийского берега. Великий фараон постоянно нуждался в их товарах, богатствах, которые они привозили из земель со всех концов моря. Или в Тир, город-предок, из которого некогда бежала основательница Карт Хадашта, великая Элисса Дидона? И хотя Карт Хадашт превзошел предка в величии и значительности после того, как Александр взял Тир, Абдельмелькарт все-таки хотел его увидеть. Он представлял себе изумление в глазах жены, слушающей рассказ о том, где побывал ее муж, что видел и делал. Он зримо представил себе ее длинные черные волосы и снова оглянулся. Города уже не было видно. Вскоре они обогнут мыс, и если ветер будет дуть с берега — Абдельмелькарт надеялся, что нет, потому что это худшая вонь на свете, какое бы богатство она ни приносила — он уловит запах чанов, где бродит пурпурная краска. Потом нужно будет следить за Иранимом, тенью на море по левому борту судна, повернет ли оно на юг, к ливийскому берегу, к Хадрамауту — тому, что осталось от города после того, как его захватил Агафокл — затем к острову Менинкс.

Но если дело не в пиратах и не во врагах, тогда в чем? В грузе? Он видел, как остатки его загружали в трюм, сотни амфор с вином и маслом, пифосы [13] со стеклом и слоновой костью, груды медных и серебряных слитков. Богатый груз, что и говорить, но в нем пет ничего необычного. Несколько рабов для продажи, но тоже ничего необычного. Они оставались прикованными внизу.

Внимание его привлекла только одна вещь, простой ящик из кедровых досок, просмоленный, чтобы внутрь не попадала вода, теперь принайтованный к палубе, и незнакомец, который наблюдал за тем, как его закрепляли. Собственно, нет ничего особенного ни в ящике, ни в этом человеке, но если слухи в порту были верными — Абдельмелькарт был почти уверен, что да, — и незнакомец, и его груз прибыли на судне из западных колоний. В этом тоже не было ничего необычного: все суда с запада останавливались в Карт Хадаште.

«Жаль, что не плывем на запад», — подумал Абдельмелькарт. Он многое отдал бы, чтобы посетить эти края. Хоть бы раз бросить вызов коварным течениям у Геркулесовых столпов, увидеть своими глазами страны на краю Земли. Он слышал, что земля там горячая, из ее недр текут реки чистого серебра, это баснословное богатство можно купить за несколько амфор масла и безделушку-другую. Какие сокровища, должно быть, приходят оттуда! Тартесс. [14] Даже это название казалось экзотичным.

Абдельмелькарт посмотрел на деревянный ящик, потом огляделся. Большая часть команды спряталась от дождя. Люди внизу дремали на своих местах, и никто не смотрел в его сторону. Ну, что ж, разве не следует вахтенному знать, что он охраняет? Он бесшумно пошел босиком к ящику длиной около шести футов, почти три фута в высоту и в ширину. Обнаружил, что ящик надежно обвязан веревкой. И все-таки было возможно чуть приподнять крышку, заглянуть, что там внутри, поскольку начинало светать. Он осторожно вынул из ножен короткий меч и просунул лезвие между крышкой и ящиком. Огляделся снова. Никого не увидел.

Затаив дыхание от усилия не создавать шума, он нажал на рукоять так, что крышка начала подниматься и сдвигаться.

На скрип доски за спиной Абдельмелькарт обернулся слишком поздно.

«Прилетаю завтра рейсом „Американ эрлайнз“ № 124. Встречайте в аэропорту. К. Э.», — гласил факс. Тон, пожалуй, несколько безапелляционный, но, думаю, Кристи Эллингем, журналистка, пишущая о путешествиях для элитарного — посмею ли сказать «снобистского»? — журнала «Фёрст класс», привыкла ожидать такого внимания. Факс не явился для меня полной неожиданностью, Клайв прилагал громадные усилия, чтобы отправить известного автора материалов о путешествиях в поездку с нами, дабы «расширить охват читателей», как он выражался, рекламным сообщением о нашем историко-археологическом туре. Однако когда мы тронулись в путь, я с некоторым облегчением предположила, что Кристи не появится. Но телефонный звонок и восторженный голос Клайва освободили меня от этой иллюзии.

— У меня замечательная новость, — объявил Клайв, даже не здороваясь, пока я нащупывала в темноте выключатель. — Кристи Эллингем присоединяется к группе. Кристи Эллингем! — восхищенно повторил он.

— Клайв, — сказала я, найдя выключатель и уставясь на часы. — Здесь четыре часа утра.

— О, — произнес он. — Да, верно. Извини. Но постарайся, чтобы она была довольна, ладно? Мы прославимся на весь мир.

К счастью, в гостинице оставалась свободная комната, лучший номер в отеле, который, я не сомневалась, Кристи сочтет надлежащим для себя. Шанталь и Сильвия пообещали сдать ей этот номер бесплатно в надежде на рекламу. Компания «Макклинток энд Суэйн» оплачивала ей авиабилет и все побочные расходы, сотрудники журнала «Фёрст класс» принимали бесплатные удовольствия без зазрения совести. Появление Кристи означало, что это путешествие не принесет нам никаких доходов, однако реклама, как твердил мне Клайв, с избытком компенсирует те несколько долларов, в которые обойдется ее присутствие в группе. Проблема заключалась в том, что она могла первым делом узнать о воре среди нас.

* * *

Вор среди нас определенно был. В шуме, который поднялся после объявления Кэтрин, я усилием воли привела себя в состояние бдительности и огляделась. Все члены группы в это время находились во дворе, и у каждого было что сказать.

— Я же говорила вам, — сказала Сьюзи Кэтрин. — Напрасно вы меня не послушали. Я опытная путешественница.

Конечно, напрасно, но, пожалуй, говорить ей этого в ту минуту не следовало. Азиза взяла Кэтрин за руку, отвела к дивану в гостиной и села рядом с ней.

— Зря ты не позволила мне взять с собой пистолет, — сказал Джимми Бетти. — В этих мусульманских странах осторожность не помешает.

— Ты когда-нибудь убьешь себя или какого-нибудь совершенно невинного человека, — сказала Бетти со стальными нотками в голосе. Пожалуй, я ошиблась, приняв ее за покорную жену. — Помнишь, ты чуть не застрелил нашего будущего зятя? Только потому, что он заглянул ночью в комнату нашей дочери.

Оба свирепо посмотрели друг на друга. Я не была уверена, что их брак переживет этот тур.

— Ваши драгоценности застрахованы? — спросил Рик, подойдя к Кэтрин. Та промолчала, но этот вопрос навел Бетти на новую мысль.

— Может, она спрятала ожерелье сама, чтобы получить страховку? — прошептала Бетти мужу. Я подумала, что если да, то Кэтрин замечательная актриса: несчастная женщина побледнела, как полотно, руки ее дрожали.

— У нее есть соседка по комнате, так ведь? — довольно громко ответил Джимми. — Эта маленькая, лезущая в чужие дела особа. Может, она и стянула ожерелье.

— Почему бы нам не подняться и не осмотреть как следует комнату Кэтрин? — предложил Эд. — Может, она куда-то сунула его и забыла. Из-за нарушения суточного ритма.

Это предложение кое-кому показалось разумным, и Бен, Эд, Марлен, Честити, Бетти и Сьюзи отправились искать ожерелье. Вернулись они с пустыми руками.

Начались размышления на тему, кто мог стащить его, и, к сожалению, хотя, пожалуй, этого следовало ожидать, все решили, что кто-то из служащих.

— Я поднимался в свою комнату за таблеткой аспирина и видел, что швейцар — как его зовут? — слонялся там, — сказал Рик.

— Мы тоже видели, — сказал Кертис. — Когда поднялись с Азизой за ее пледом.

— Его зовут Мухаммед, — сказала я, — и осматривать гостинцу — его обязанность. Он работает здесь много лет.

Направление, которое принимал разговор, мне не нравилось.

— Я не видел никаких признаков взлома, — сказал Эд.

— Значит, кто-то, у кого был ключ, — сказал Джимми, забыв свое прежнее замечание относительно Сьюзи. — Все совершенно ясно. Кто-то из служащих. Иного не может быть.

Сильвия и Шанталь возражали, что их служащие — абсолютно честные люди, что все они работают здесь много лет, и подобных происшествий не было ни разу, но я видела, что группа предпочитала считать, что кражу совершил кто-то из служащих — думаю, это понятно, каким бы безосновательным ни было такое заключение.

Я повела Кэтрин в ее комнату, Сьюзи догнала нас и уложила ее в постель. Сильвия сказала, что в верхнем коридоре на ночь будет выставлен охранник, и Кэтрин это, как будто, слегка успокоило.

Когда мы, оставив ее, уходили, я провела пальцем по краю двери возле замка и отдернула руку, потому что в него вонзилась заноза. Трудно было сказать наверняка, но, возможно, дверь отжимали. Если ее открыли ключом, сделать это было некому, кроме как служащих или Сьюзи. Если отжали, то количество возможных воров значительно увеличивалось. Я пошла в свою комнату, внимательно осмотрела замок, представлявший собой просто кнопку в шарообразной дверной ручке, как и во всех комнатах для гостей. На двери была цепочка, но задернуть ее можно было только, когда кто-то находился в комнате. Я решила, что дверь можно отжать, притом довольно легко.

Я спустилась к Сильвии, все еще расстроенной произошедшим и общим убеждением, что кражу совершили ее служащие.

— Ее вполне мог совершить кто-то пришедший с улицы, — утешающе сказала я.

— Нет, — возразила Сильвия. — На территорию гостиницы ведут трое ворот. Незапертыми иногда остаются только одни, главные, и, когда они открыты, там постоянно стоит охранник. На ночь запираются даже они. Поэтому постояльцам при регистрации дают ключи от ворот, чтобы они могли входить в любое время. Кроме того, территория постоянно патрулируется с сумерек до рассвета на тот случай, если кто-то попытается перелезть через забор. Я спросила охранников. Все ворота заперты, с улицы никто не входил. Значит, ожерелье украл кто-то из находящихся в гостинице. Должна сказать, я нисколько не сомневаюсь в честности моих служащих. Остается только ее соседка по комнате, мадам Уиндермир.

— Я в этом не уверена, — сказала я.

— Раньше у нас никогда не было неприятностей. Это законопослушная страна. Кто еще мог совершить кражу?

Вопрос, в сущности, заключался в том, совершил ли ее кто-то из нашей группы, и, на мой взгляд, ответ был утвердительным. Кэтрин положила цепочку и серьги в сумочку еще во Франкфурте, так что служащие не могли этого видеть. Кое-кто из группы видел.

Я попыталась сообразить, кто слышал в аэропорту разговор о драгоценностях Кэтрин: Бетти и Джимми наверняка, Бен и Эд, Марлен и Честити. Эмиля тогда еще не было с нами, Кертиса, Азизы и Рика тоже.

Однако в самолете ожерелье было на шее у Кэтрин, поэтому все могли видеть его, когда мы строились на посадку. Ожерелье явно было очень хорошим. Это, прежде всего, и было проблемой. Оно прямо-таки кричало: «Украдите меня!» И Сьюзи затронула эту тему за коктейлями, поэтому я не могла исключить даже тех людей, которые присоединились к нам в баре.

Учитывая возможность того, что все они знали не только то, что у Кэтрин есть ожерелье, но и что она не положила его в сейф отеля, мне нужно было искать мотив и возможность, чтобы слегка сузить сферу поисков.

Мне все эти люди были незнакомы. Кое-кого я встречала в магазине до отправления в путь — Сьюзи, Кэтрин и Марлен, чтобы быть точной, — остальных нет. Однако если мотивом были деньги, то, по крайней мере, нескольких членов группы можно было исключить. Сьюзи, как будто, слегка беспокоилась о финансах, но была в этом далеко не одинока. Клиффорд Филдинг, магнат нашей группы, в деньгах не нуждался. «Его и Нору можно исключить из списка подозреваемых, — подумала я, — если только у них нет склонностей к клептомании, о которых мне неизвестно».

Кроме того, пришлось исключить и Эмиля. При всем своем обаянии Эмиль, дипломат нашей группы, был магнатом или, в крайнем случае, на пути к тому, чтобы стать им снова. Рик был почти магнатом, Кертис и Азиза тоже не нуждались в деньгах. Собственно говоря, меня несколько удивили люди, записавшиеся в этот тур. Разумеется, я ожидала любителей истории и археологии, и это была не поездка за покупками, но и не роскошный пикник, просто — как его описывал Клайв? — познавательный и очаровательный. Но мы каким-то образом привлекли нескольких настоящих богачей.

Итак, если мотив был пока что неясен, то кто имел возможность совершить кражу? Я прошлась по первому этажу и осмотрела верхний коридор. Благодаря тому, что здание представляло собой крытый портик, снизу были видны двери комнат большинства постояльцев. Все, кроме моей и Сьюзи с Кэтрин. Наши комнаты находились в маленьких коридорах в разных концах здания. Да, можно было увидеть, как кто-то проходит по большому коридору мимо комнат, но вор мог юркнуть в маленький коридор, а потом в их комнату.

Когда я стояла там, Сьюзи окликнула меня сверху, потом сбежала вприпрыжку поговорить.

— Кэтрин спит, — прошептала она, словно та могла слышать нас. — Я сидела там, раздумывала о том, кто из членов группы мог это сделать, — продолжала она, предложив мне жестом сиденье в гостиной. — Я знаю, что не я, и не думаю, что вы, потому что вы были здесь, когда мы с Кэтрин спустились к ужину, и потом никуда не уходили. Как думаете, кто?

— Понятия не имею, — призналась я.

— Быть может, все прояснится, если мы узнаем, кто покидал двор, — продолжала Сьюзи. — Я знаю, уходила Азиза, и вместе с ней Кертис. Бен тоже уходил, когда Честити облила его вином. Из тех, кто сидел за моим столом, только она никуда не уходила со двора, может быть, и ее мать, хотя даже она как-то пошла выпить ликера. Клифф и Эмиль куда-то уходили, но возвратились в разное время, значит, не постоянно были вместе, — сказала она и сделала очень краткую паузу, чтобы перевести дыхание. — Азиза уходила еще раз с Бетти, они пошли в сад посмотреть на городские огни. Рик уходил на какое-то время. Не следует говорить этого, но я была рада, что этот человек ушел на несколько минут. Он зануда. Не знаю, куда он ходил, и не спрашивала. Была уверена, что, если спрошу, он ответит, что звонил в Японию, узнавал, какой там курс акций, а я слышать этого не могу. Накажи меня Бог за мои слова, но это правда. Кажется, Рик говорил, что пошел за аспирином или чем-то еще и видел в коридоре Мухаммеда?

— Сперва он сказал, что пошел наверх позвонить в Монреаль, узнать о положении своего портфеля акций, и еще говорил, что ходил принять аспирин. Он уходил дважды?

Было несколько странно вести этот разговор с подозреваемой номер один, у Сьюзи были и мотив, и возможности, поскольку у нее имелся ключ — но если кто и замечал происходившее, то она, и, более того, была готова говорить об этом.

— Может быть, — ответила Сьюзи. — Не знаю. Но вы в самом деле считаете, что можно исключить Честити? Она вызвала суматоху, облив Бена вином и едва не сбила меня с ног своим стулом. Может, это была отвлекающая тактика, чтобы ее мать могла взбежать наверх и совершить кражу. Я пытаюсь припомнить, была ли Марлен в это время во дворе. Вы не помните?

— Нет, — ответила я. Если то была отвлекающая тактика, то подействовала на меня очень эффективно. Я была так заворожена узором винных пятен на свитере Бена, что ничего больше не видела. Честити ухитрилась основательно разукрасить беднягу. Он отнесся к этому очень добродушно. Разумеется, существовала возможность, что Бен воспользовался таким случаем, но ему пришлось бы действовать очень быстро, чтобы успеть переодеться, а потом совершить кражу в другой комнате.

— Почему-то я не думаю, что Честити действовала умышленно, — сказал я.

— Пожалуй, нет. Заметили вы, как Нора избежала столкновения с Честити в отличие от меня, медлительной и старой? У этой женщины превосходная реакция.

— Видимо, дело в том, что она бегает трусцой, — сказала я. Это был самый неотразимый довод, какой я слышала в последнее время, для возвращения к таким пробежкам: чтобы не лишаться сознания от удара рюкзаком Честити Шервуд. Несколько минут я даже носилась с мыслью пораньше встать завтра утром и пробежаться.

— Мне нужно поспать, — сказала я, отбросив эту мысль. — Этим вечером мы не решим ничего.

— Кажется, мы рассмотрели всех, за исключением Честити. Что нам делать? — спросила Сьюзи.

— Думаю, продолжать наш тур, но держать глаза и уши открытыми, — ответила я.

Так мы и поступили.

* * *

— Вот здесь все и начиналось, — сказал Брайерс. Мы стояли на вершине холма Бирса, вокруг нас был город Тунис, позади вода Тунисского залива, а за заливом холмы мыса Бон. — Это фундаменты одного из самых значительных городов древнего мира, великого города Карфагена. История его начинается с любовного мифа. Может быть, трагичного, но, тем не менее, любовного. Это миф о женщине по имени Элисса.

В то время, о котором я веду речь, в девятом веке до новой эры, на всем Средиземном море, — продолжал он, указав на него широким жестом обеих рук, — вплоть до Геркулесовых столпов и дальше, господствовала торговая нация, которую мы называем финикийцами. Сами они так себя не называли. Собственно говоря, мы не знаем их самоназвания, возможно, ханааниты.

Как бы то ни было, мы знаем, что эти люди контролировали почти всю средиземноморскую торговлю из города-государства Тира, располагавшегося на территории нынешнего Ливана. Они были замечательными моряками, овладели искусством астрономической навигации, хорошо знали течения и ветры Средиземного моря. Ни один другой народ того времени не мог сравниться с ними в мореплавании.

В то время Тиром правил царь по имени Маттан. У него были дочь и сын, и он выразил свою волю совершенно ясно. По его смерти Тиром должны были править совместно они оба. Можно сказать, что Маттан был человеком, опередившим свое время. Однако когда он умер, народ захотел одного правителя.

— Можно догадаться, кого они выбрали? — спросила Марлен.

— Люди выбрали сына, — продолжал Брайерс.

— Неужели? — язвительно усмехнулась Марлен. — Я бы ни за что не догадалась.

Фоном ее лицу служил древний город, за ее спиной светило яркое солнце, поэтому часть лица находилась в тени. Я поняла, что Марлен находится во власти непреходящего цинизма, приведшего к появлению резких морщинок у ее глаз и губ. Честити съежилась от тона матери.

— Сына звали Пигмалион, — сказал Брайерс. Ветер ерошил остатки его волос. Он был привлекательным мужчиной, проводящим много времени под открытым небом, лицо и руки его покрылись загаром — такие нравятся женщинам. Нора тоже заметила это. И неотрывно уставилась на него. Потом Клифф и Кэтрин засмеялись, услышав их, Нора отвернулась от Брайерса и снова встала рядом с Клиффом, словно получив напоминание о своем долге.

— Пигмалион! — воскликнула Честити. — Я о нем слышала.

Я с облегчением заметила, что она впервые с начала нашего путешествия выглядит заинтересованной.

— Сестру Пигмалиона звали Элисса, — продолжал Брайерс. — Она была замужем за верховным жрецом Тира, человеком по имени Закарваал. В Тире верховный жрец был вторым по могуществу человеком после царя. Возможно, царь думал, что Закарваал представляет собой для него угрозу, или просто был охвачен алчностью. Так или иначе, Пигмалион повелел убить его. Элисса бежала из города с несколькими своими сторонниками и пустилась в плавание. Сперва остановилась на Кипре, прибавила к своей свите несколько храмовых жриц, затем, путешествуя от порта к порту, нашла это место на северном побережье Африки.

Когда Элисса и ее приверженцы прибыли сюда, их встретили местные жители, возглавляемые вождем ливийского племени Ярбом. Она попросила продать ей земли, Ярб согласился продать столько, сколько покроет шкура вола. Элисса, умная, никогда не уклонявшаяся от вызова женщина, разрезала шкуру на тончайшие полоски и окружила ими этот холм, который теперь называется Бирса по греческому слову, означающему «воловья шкура». Здесь, на этом холме, в восемьсот четырнадцатом году до новой эры, она основала Карт Хадашт, или Новый город, который мы теперь называем Карфагеном. Карт Хадашт был не первым городом, который финикийцы основали на северном побережье Африки, и не последним. Но бесспорно самым значительным, в конце концов превзошедшим Тир величием и могуществом. Его жители, которых мы теперь называем карфагенянами, господствовали на Средиземном море много столетий. Он стал культурным, многонациональным городом храмов и рынков, мастерских и красивых домов. И достаточно сильным, чтобы противостоять римскому Джаггернауту в течение очень долгого времени.

— Вы же говорили, что это трагичный миф, — с надутым видом сказала Честити. Все засмеялись. От гнева или смущения она покраснела.

— Погоди, — улыбнулся ей Брайерс. — Какое-то время оба эти народа, финикийцы и ливийцы, жили в согласии. Женщину, которая была в Тире Элиссой, стали звать в Северной Африке Дидоной, то есть Странствующей, и под этим именем она вошла в историю. Потом Ярб захотел взять Элиссу в жены. Она, все еще верная покойному мужу, ответила отказом. Когда мольбы не возымели действия, Ярб прибег к угрозам, заявил, что если она не согласится, он перебьет всех ее приверженцев. Элисса сложила громадный костер, словно для величественной церемонии. И это была величественная церемония. Постарайтесь представить себе это: весь народ, собравшийся, чтобы увидеть возжигание громадного костра, Дидону в великолепных одеяниях основательницы города. Возможно, Ярб и его люди стояли в отдалении, наблюдали и ждали, Ярб в страстном предвкушении предмета вожделений, который должен ему достаться. А потом, когда пламя стало лизать дрова, вздымаясь с треском и с тучами искр все выше и выше, Элисса Дидона бросилась в костер, ставший для нее погребальным. Чтобы не покориться Ярбу, чтобы не изменить покойному мужу, Дидона принесла себя в жертву.

— Достаточно трагично для тебя, Честити? — шутливо спросил Эд. Но та стояла, ошеломленная этой историей. Я увидела, как из уголка ее глаза покатилась по щеке слезинка. Она была одинокой, впечатлительной девушкой.

— Самое поразительное в этом мифе, — продолжал Брайерс, — что кое-что в нем может быть правдой. Поскольку археологические находки здесь не древнее восьмого века до нашей эры, они придают некоторую достоверность преданиям об основании Карфагена. Мы знаем, что во время правления Пигмалиона в Тире был политический переворот, знаем, что он царствовал в то время, которое традиционно приписывается основанию Карфагена. Знаем также, что огненные жертвоприношения были у карфагенян важным ритуалом, что во времена большой опасности они могли приносить в жертву даже собственных детей и что жена последнего карфагенского правителя бросилась в огонь вместе с детьми, чтобы не попасть в плен к римлянам при падении города в сто сорок шестом году до нашей эры. Как бы то ни было, миф о Дидоне — о ее путешествии, верной любви к мужу, о ее отваге и трагической смерти — дошел до нас через века.

Римлянам этот миф понравился, в чем мы уверены, поскольку они приняли его как свой собственный, с некоторыми изменениями, которые соответствовали их особому, эгоистичному взгляду на историю. Для среднего римского гражданина Рим представлял собой центр вселенной, — продолжал с улыбкой Брайерс.

— Писавший в первом веке до новой эры Вергилий, один из великих древнеримских поэтов, начал повествование об основании Рима со слов «Arma virumque cano», «Битвы и мужа пою», и рассказывает об Энее, троянце, который бежит из побежденной греками Трои, потом уплывает, чтобы стать предком основателей Рима. Fato profugus, «роком ведомый», multum ille et terris iactatus, «Долго его по морям и далеким землям бросала воля богов», пишет Вергилий. Эней приплывает к этим берегам, где его встретила сама Дидона. В этой версии мифа Дидона по воле Венеры пылко влюбляется в удалого Энея, но Эней оставляет ее, когда его призывает долг, и отплывает навстречу своей судьбе. Охваченная горем из-за его измены Дидона сама бросается в пламя. — Брайерс сделал паузу. — Теперь пойдемте и осмотрим это место, прежде чем вы перейдете от ритуалов древних карфагенян к современной тунисской торговле, Лара и Джамиля поведут вас на медину, то есть рыночную площадь.

Все засмеялись.

* * *

— Официальная часть нашего тура по медине Туниса окончена, — сказала я группе некоторое время спустя. — Теперь у вас есть время ознакомиться с ней самостоятельно, немного походить по магазинам или посидеть в кофейне, понаблюдать за жизнью вокруг.

— У меня есть карта этого района для каждого, — сказала я и раздала их. — Вы находитесь здесь, — я подняла карту и указала, — на рынке фесок, и если кто-нибудь хочет купить красную шапочку, далеко ходить не нужно. А вон там, — я указала снова, — находится кафе «Шаушен», самая старая кофейня в Тунисе. Есть еще кафе «Мрабат» на Турецком рынке, который находится вон там. Оно построено над могилой святого. Для самых смелых на медине есть общественные бани, называются они хаммам. Большинство бань мужские, но в одной сейчас женское время, — сказала я, взглянув на часики. — Если выберете бани, то испытаете на себе очень важную часть тунисской жизни. Узнаете их по ярко-красным дверям.

По покачиванию голов я поняла, что общественные бани не прельщают членов группы.

— Если заблудитесь, имейте в виду, что медина построена вокруг мечети, поэтому ищите мечеть Зитуна. Я пометила ее, а Джамиля, — сказала я, имея в виду деятельную женщину, разделявшую со мной обязанности гида, — написала на картах ее название по-арабски, поэтому можете спросить направление в любом магазине. Встретимся у главного входа этой мечети примерно через час, скажем, через час десять минут.

Для тех, кто намерен пройтись по магазинам, Джамиля идет в тот район, где иногда можно найти антиквариат, старинные лампы и тому подобное, я пойду на рынки эль Трук и де Леффа, взглянуть на ковры. Если кто-то хочет пойти с одним из нас, пожалуйста. Итак, через час десять минут, главный вход мечети Зитуна. Встретимся там.

— Здесь чем-то вкусно пахнет, — сказал Бен. — Я за то, чтобы пойти подкрепиться.

— Мне хотелось бы посидеть, выпить кофе, — сказала Сьюзи. — Я пойду с вами. Кэтрин, вы идете?

— Пожалуй, — ответила Кэтрин.

— Нора, почему бы тебе не пойти купить что-нибудь стоящее? — спросил Клифф и полез за бумажником.

— Нет, — ответила она, — я останусь с тобой.

— Не нужно, — сказал он с легким раздражением. — Я не инвалид.

— Я хочу ознакомиться с мединой получше, — сказал Эд. — Идет кто-нибудь со мной взглянуть на хаммам?

— Я так и знал, что он пойдет в баню, — негромко произнес Джимми жене.

— Тише ты, — предупредила та.

— Я с вами, — сказала Честити Эду.

— Ни в коем случае! — воскликнула ее мать. — Ты пойдешь выпить чаю!

— Пойду я, — сказал Клифф. Нора было запротестовала. — Ты тоже можешь пойти, если хочешь. Я не хочу ничего упускать.

— Превосходно! — заявил Эд. — Пошли, Клифф. Нора, я позабочусь о нем. Не беспокойтесь.

Нора стояла с сиротливым видом.

— С ним все будет в порядке, — заверила я ее.

— Никогда не знаешь, что может случиться, — ответила она.

— Где-нибудь здесь должен быть торговец монетами, — сказал Эмиль. — Пожалуй, посмотрю, что удастся найти.

Постепенно разошлись и остальные.

* * *

Пока что наш план вести себя как можно непринужденнее как будто действовал. Большинство членов группы по-прежнему считало, что ожерелье Кэтрин украл кто-то из служащих, многие пришли к выводу, что она была очень беззаботной. Кэтрин казалась еще очень слабой, но оправлялась от потрясения, и мы придерживались изначальной программы.

Поэтому, пока остальные восхищались изящными римскими мозаиками в музее Бардо, я помчалась в аэропорт встречать Кристи Эллингем.

Не знаю, какой я ожидала увидеть Кристи с ее громким именем и должностью редактора отдела путешествий в журнале «Фёрст класс», потакающем высоким запросам и алчности как новоявленных богачей, так и старых денежных мешков. Высокой, худощавой, элегантной, может быть, высокомерной, с дорогим чемоданом и в роскошном плаще. На самом деле у нее оказалась заурядная внешность, средний рост и вес, короткие каштановые волосы. Единственной приметной чертой был шрам, шедший от уголка губ вниз к краю челюсти. Дорогой чемодан был налицо; высокомерие, однако, никак не проявлялось.

— Привет, — сказала Кристи, протягивая визитную карточку. — Спасибо, что встретили. Мне хотелось написать об этом туре.

И полезла в большую сумочку, достала серебряную зажигалку и пачку сигарет.

— Эти трансатлантические перелеты, в которых запрещается курить, просто убивают меня, — сказала она, глубоко затягиваясь. — Скверная привычка, я знаю. Но бросить никак не могу. Недостает силы воли. Ну, куда едем?

Нужно сказать, что журнал «Фёрст класс» я недолюбливаю. Если вы ищете вдумчивое освещение социальных и политических проблем, вдохновляющие истории о преодолевающих напасти людях или серьезные статьи о чем бы то ни было, читать его не стоит. Однако я прекрасно знала, насколько он влиятелен. Несколько месяцев назад «Фёрст класс» поместил на своих страницах фотографию кооперативной квартиры, которую мы обставляли для подающей надежды канадской кинозвездочки — эту задачу Клайв до сих именует «адской работой», но «Фёрст класс» назвал ее «Новая жизнь в старых домах» в материале, посвященном молодым жизнелюбцам, которым нравятся старые дома, и это вызвало удивительное количество запросов.

Я привезла Кристи в отель и вместе с Сильвией проводила в ее комнату. Номер был великолепным, просторным, с замечательными изразцами на стенах, прихожей, большой кроватью под балдахином и громадной, выложенной кафелем ванной. Резная деревянная арка вела в маленькую гостиную. Повсюду были цветы, и я купила бутылку настоящего шампанского, видимо, это единственное иностранное вино, которое правительство Туниса разрешает ввозить в страну. Бутылка с двумя хрустальными бокалами стояла на красивом бронзовом подносе. Еще там было красивое блюдо с яблоками, грушами и финиками.

— Просто восхитительно, — сказала Кристи. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я посвящу остаток дня отдыху. Завтра, когда нарушение суточного ритма будет не так ощущаться, я присоединюсь к группе. Мне хочется познакомиться со всеми и осмотреть достопримечательности.

Приятно удивленная ее покладистостью, я оставила Кристи и вернулась к группе как раз вовремя, чтобы вести всех на медину.

* * *

Почти целый час я водила Азизу, Бетти и Джимми осматривать ковры, объясняла разницу в качестве, методы их изготовления и на что обращать внимание при покупке. Поторговавшись с моей помощью, Бетти и Джимми купили два довольно больших, красивых ковра с традиционными персидскими узорами. Вернее, купила Бетти, Джимми совершенно не интересовался ни коврами, ни торговлей с продавцами. Тем не менее, Бетти была в восторге, и я оформила отправку ковров багажом.

Азизу больше интересовали более простые берберские аллучи, но она так и не смогла ничего из них выбрать. Вместо этого она купила красивые шелковое и льняное сифсари, традиционные шаль и косынку, в которых, я знала, она будет выглядеть великолепно. Потом мы с ней пошли искать чича, кальян, который, по ее словам, хотелось иметь Кертису, я помогала ей отличить хорошие от дрянных, изготовленных в расчете на туристов. Она была очень довольна своей покупкой.

Улучив несколько минут для своих поисков, я нашла шесть довольно больших, старых, но не антикварных ковров для своей клиентки-кинозвезды. В дополнение к ним заказала два громадных ковра для гостиной — шелковых, красивых красно-зеленых расцветок.

Свою маленькую группу я привела к мечети Зитуна точно вовремя. Джамиля и несколько человек были уже там, затем в течение пяти минут появились немногочисленные запоздавшие с покупками. Сьюзи, эффектная в желто-синих колготках и изумрудно-зеленой майке, сновала среди людей, просила показать покупки и спрашивала, сколько за них заплатили. Среди покупок было больше всего матерчатых игрушечных верблюдов, это говорит о том, что люди, отправляющиеся в исторический тур, не обязательно интересуются антиквариатом и не особенно разборчивы. Я заметила, что Марлен и Честити поддались соблазну больших проволочных клеток для птиц, Клайв предсказывал, что они будут пользоваться спросом. Мне придется найти способ отправить к ним домой эти довольно громоздкие вещи.

Когда появились Клифф и Эд, все столпились вокруг них, чтобы послушать о банях.

— Они очень интересны, — услышала я голос Клиффа. — Поистине место общественного пользования.

Эмиль, вернувшийся одним из последних, сказал, что не нашел любопытных монет, но купил маленькую терракотовую лампу.

— Что скажете? — спросил он. — Это не моя сфера. Стоит она чего-нибудь?

Я внимательно осмотрела лампу.

— По-моему, римская и, видимо, подлинная. — Эмиль заулыбался. — Однако, — продолжала я, — вот здесь она была разбита и отремонтирована. — Он сдвинул очки на лоб и внимательно осмотрел место, на которое я указала. — Так что вещь хорошая, но ремонт снижает цену.

— А, понимаю. В следующий раз нужно будет взять вас с собой. — Эмиль печально улыбнулся. — Признаюсь, я несколько смущен.

— Не надо смущаться, — утешающе сказала я. — Это не ваша сфера, и ремонт сделан мастерски. Могу представить, как бы я опростоволосилась, если бы пошла искать монеты. Это очень привлекательная вещь, храните ее как красивое напоминание о вашем путешествии.

— Непременно, — ответил он, но, едва я перенесла внимание на группу, как увидела, что Эмиль отдал лампу Кэтрин, которой она очень понравилась.

— Примите ее, — сказал он, — с моими комплиментами.

Кэтрин порозовела от удовольствия. Видимо, Эмиль Сен-Лоран интересовался только лучшими образцами и не хотел хранить напоминания о своих ошибках. Однако я почувствовала бы себя так же, если б он сказал, что монета, которую я нашла, ничего не стоит. Наверно, это профессиональный риск.

— Пора идти, — обратилась я к группе. — Давайте, сосчитаю вас.

— Кажется, я должна вам динар, — сказала Джамиля после того, как мы пересчитали всех трижды. Одного человека недоставало, и этим человеком был Рик Рейнолдс.

— Должны, и хочу получить долг сегодня вечером, — сказала я. О Рике у меня не было ни малейшего беспокойства. — Кто-нибудь видел Рика после рынка фесок? — обратилась я к группе. Не видел никто.

Минут через десять я начала слегка беспокоиться. Конечно, заблудиться на медине было легко, но район этот не так уж велик, и с картой, которую я дала ему, определить направление не проблема. Прошло еще несколько минут, Рик все не появлялся, и группа стала проявлять нетерпение. Я предложила Джамиле отвести остальных к автобусу, пусть они ждут там, и вернуться, чтобы помочь мне в поисках Рика.

* * *

Мы с Джамилей развернули карту и решили, кому куда идти, договорились встретиться у мечети через двадцать пять минут и узнать об успехах друг друга. Медина, исторический центр очень своеобразного города Туниса, была построена арабами в седьмом веке. Это полукруглый, обнесенный стеной район с громадной мечетью в центре. Шумное смешение памятников и гробниц, бывших дворцов и крохотных домишек, хаммамов и медресе, белых куполов и минаретов. Повсюду торговые точки: один похожий на туннель сук, то есть крытый рынок, переходит в другой в сложном лабиринте. Улицы большей частью узкие, вьющиеся и днем неизменно переполнены народом, поэтому поиски Рика представляли собой нелегкую задачу. Джамиле предстояло вернуться по прямому пути к рынку фесок, где Рика видели в последний раз. Мне нужно было обойти территорию побольше.

Несколько минут я внимательно осматривала аркады с колоннами и разглядывала лавки, воздух был наполнен дымом и пронизывающими его жгучими лучами солнца. Маленькие дети дергали меня за рукава, торговцы, вечно ищущие туристов, какое-то время шли за мной, превознося достоинства своих лавок. Некоторые приглашали меня зайти, посмотреть. Я проходила мимо рабочих за столами, шьющих красные фески и вещи из кожи, мимо кафе, где мужчины пили крепкий кофе по-турецки и курили кальяны, мимо харчевен, откуда неслись запахи кебабов и кефты. Было жарко, многолюдно, и я начала думать, что мои поиски безнадежны. Задалась даже вопросом, сможет ли Рик самостоятельно вернуться в Таберду и достаточно ли у него при себе денег, чтобы совершить многочасовое путешествие, когда он поймет, что опоздал и группа уехала без него.

Едва я подошла к массивным деревянным воротам рынка ювелиров, как мне показалось, что я заметила его. Я вошла на рынок с маленькими, тесными лавочками, солнце отбрасывало на улицу узоры сквозь тенты наверху, но Рика нигде не было видно. Возможно, я ошиблась, но имело смысл посмотреть повнимательней. Я прошла по рынку взад и вперед и была уже готова сдаться и продолжать поиски в другом месте, как вдруг увидела его снова. На сей раз Рик стоял в дверях одной из лавок и заталкивал что-то похожее на пачку денег в денежный пояс. Казалось, он только что сделал покупку и прячет сдачу.

Я хотела подойти к нему и либо обнять с облегчением, как заблудившегося ребенка, либо выбранить за то, что так опаздывает. Однако меня что-то остановило, то ли осторожность, с которой он осматривался перед тем, как выйти на улицу, то ли тот факт, что у него не было никакого свертка. Я вошла в одну из лавок и наблюдала, как Рик прошел мимо. Собственно говоря, он не выглядел ни обеспокоенным, ни заблудившимся.

Я подождала, пока он не вышел с рынка, и хотела за ним последовать, но тут мне в голову пришла неприятная мысль. Я вошла в лавку, которую он только что покинул.

— Мисс, могу я вам помочь? — спросил человек за прилавком.

— Возможно, — ответила я. — Мне нужно золотое ожерелье.

— У нас их много, — восторженно сказал продавец. — Пожалуйста, — и указал на ряды искусно сделанных филигранных ожерелий, на мой вкус, несколько аляповатых.

Я осмотрела несколько, изображая легкий интерес. Покупки на медине требуют нервов, умения торговаться и немало актерского мастерства.

— Откуда вы? — спросил продавец. — Из Англии? Германии?

— Из Канады — ответила я.

— Превосходно, — сказал он. — С канадцев я запрашиваю умеренную цену. Какое вам нравится?

— Не знаю, — ответила я. — Пожалуй, что-нибудь попроще. Простое, но хорошее, понимаете. И массивное, — добавила я.

— Кажется, что-то такое у меня есть, — сказал он и обернулся к полке позади, где лежало то, которое меня интересовало. — Что-нибудь вроде этого? — спросил он, показывая мне ожерелье.

— Это немного ближе к тому, что мне хотелось, — сказала я, старательно выделив слово «немного». — Можно посмотреть?

— Конечно, — сказал продавец, отдавая мне ожерелье. — Красивое, правда? Восемнадцать каратов. Очень удачно, что вы зашли сюда. Я получил его только сегодня и уверен, оно будет продано очень быстро. Сколько вы готовы заплатить?

— Я не уверена, что остановлю выбор на нем. Оно похоже на то, какое мне хотелось, но не совсем. Есть у вас другие?

Я осмотрела еще несколько ожерелий, затем вернулась к тому, которое решила купить как можно дешевле.

— Я сказал, что запрошу с вас умеренную цену. — Продавец старательно сделал вид, что задумался, что-то посчитал на карманном калькуляторе, назвал неимоверную сумму, и началась торговля.

— Не знаю, — снова сказала я. — Может быть…

Я огляделась по сторонам, потом сделала два шага к двери. Продавец слегка снизил цену. Я остановилась и сделала гораздо более низкое встречное предложение. Продавец принял оскорбленный вид, но предложил цену немного ниже предыдущей. Я назвала сумму чуть повыше своего первого предложения. Он предложил мне чашку чая из кедровых орешков. Мы обменивались предложениями между глотками превосходного мятного напитка. В конце концов продавец поднял руки.

— Должно быть, я сегодня очень щедрый, — театрально вздохнул он, — раз соглашаюсь на такую низкую цену. Но только для такой красивой дамы. Притом канадки.

Я поблагодарила его за комплимент, мы обменялись рукопожатием. Я выложила деньги, он завернул для меня покупку. Ожерелье обошлось мне дорого, но, видимо, значительно дешевле, чем покойному мужу Кэтрин Андерсон дома.

* * *

Однако Рик и глазом не моргнул, когда я эффектно достала ожерелье за ужином.

Кэтрин чуть не расплакалась от радости, остальные члены группы тут же зааплодировали. Клифф похлопал Кэтрин по руке.

— Где вы нашли его? — раздались восклицания.

— В лавке на ювелирном рынке, — ответила я. — Когда искала Рика.

И выразительно посмотрела на него. Он с глуповатым видом пожал плечами.

Либо это было превосходное актерство, либо этот человек был совершенно невиновен. Мне мучительно хотелось отвести его в сторону и потребовать, чтобы он выплатил мне до последнего цента ту сумму, которую я отдала за ожерелье, но я понимала, что одно лишь пребывание в той лавке не означает, что он вор, и то, что он прятал деньги, тоже не является уликой. Что до отсутствия свертка, возможно, он купил что-то умещающееся в денежном поясе. К примеру, серьги для подружки или кольцо.

— Послушайте! — воскликнул Рик. — Может, это загладит тот факт, что я вынудил всех ждать. Я искренне извиняюсь. Мои часы остановились, а я не заметил. Но больше опаздывать не буду. Мне удалось купить батарейку для часов там же, на медине.

«Или батарейку для часов», — допустила я.

Однако я все же испытывала легкое торжество, пусть и умеряемое неясностью относительно личности вора. Кристи Эллингем, мнение которой могло возвеличить компанию «Макклинток энд Суэйн» или погубить его репутацию, еще не появлялась из своей комнаты, по крайней мере, одно серьезное препятствие для положительного отзыва о нашем туре, было удалено, во всяком случае, в некоторой степени. Правда, выкуп ожерелья обошелся в немалую сумму, но оно того стоило, не правда ли?

 

3

Осмотрев мертвое тело, Газдрубал выпрямился и вздохнул. Что здесь стряслось? Определенно несчастный случай, но как он мог произойти? С таким опытным матросом, как Абдельмелькарт? Море, пожалуй, было неспокойным, но не бурным, палуба была слегка влажной от недолгого шквала, но не настолько скользкой, чтобы матрос, всегда так уверенно державшийся на ногах, мог упасть. Это исключено!

Но все же Абдельмелькарт лежал мертвым, глаза его смотрели вверх, словно устремленные на какое-то далекое место, темная прядь волос на правой стороне головы слиплась от крови. Было понятно, от чего он умер: сильный удар по затылку. Однако было что-то неладное в том, как лежал этот человек, и Газдрубалу казалось, что тело как-то потревожено, возможно, из привычного облика этого человека что-то исчезло. Нужно будет об этом подумать, когда потрясение от вида его мертвого тела слегка пройдет.

— Кто-нибудь видел, как это произошло? — спросил он столпившихся вокруг тела матросов. Все покачали головами.

— Думаю, ударился затылком, — сказал один из них, человек по имени Маго.

— Это понятно, — сухо произнес Газдрубал. — Но каким образом?

Маго пожал плечами. Газдрубалу не нравился этот человек. Он считал его ненадежным. В словах Маго никогда не бывало ничего предосудительного, но кое-что в его поведении, легкий вызов, появлявшийся в его лице всякий раз, когда Газдрубал отдавал ему приказание, вероломство во взгляде, беспокоило капитана. Возможно, Маго говорил правду; возможно, и нет. И разве серебряный амулет Абделъмелькарта уже не висит на шее Маго? Ага, вот что исчезло из привычного облика. Он узнал форму амулета, солнечный диск в стареющем месяце. Абдельмелькарт не вышел бы в море без своего амулета, как и он, Газдрубал, без своего. Быстрый этот Маго, быстрый и противный.

Газдрубал оглядел остальных.

— Кто еще может что-то сказать?

— Нам показалось, что мы слышали крик сквозь шум ветра, — ответил Сафат, друг Маго, такой же ненадежный, хотя менее умный. В подобное плавание берешь ту команду, какую удастся набрать. И все-таки Газдрубал не нанял бы Маго и Сафата, если б человек, который готовил судно к рейсу, не настоял на немедленном выходе в море, не дав капитану возможности собрать свою обычную команду.

— Только мы не обратили на него внимания. Подумали, что крикнула птица, — сказал, матрос по имени Мальчус, продолжая за Сафатом. — Но когда рассвело, мы обнаружили его лежащим здесь. Как это случилось, не видели.

«Еще один», — подумал Газдрубал. Матросу не удавалось скрыть ликования при виде тела Абдельмелькарта. Эти двое соперничали за руку красавицы Бодастарт, и Абдельмелькарт оказался победителем. Теперь Мальчус, наверное, думал о том, как лично выразит вдове свои соболезнования. Абдельмелькарт был недоволен, увидев Малъчуса на борту, но Газдрубал убедил его, что лучше пусть этот человек будет здесь, чем в Карт Хадаште, пока он сам находится в рейсе.

Другие закивали, подтверждая его слова. Все, кроме парня, почти мальчишки, который впервые вышел в море. Газдрубал выбрал его для путешествия, потому, что он выглядел смышленым, и наблюдательным. Теперь же парень выглядел настороженным и, пожалуй, даже испуганным.

Газдрубал, махнув рукой, отпустил матросов.

— Возвращайтесь к своим обязанностям, — сказал он. Матросы повернулись, собираясь уходить. — И вот что, Маго, — сказал он, протянув руку. — Амулет, пожалуйста. Для вдовы Абдельмелькарта.

В глазах Маго вспыхнула ненависть, он снял амулет и швырнул его Газдрубалу.

Капитан повернулся снова к телу. Жаль было терять Абдельмелькарта. Он был хорошим матросом, хитроумным, полезным, когда дело доходило до переговоров с местными властями в портах, куда они заходили, но честным в делах с согражданами и товарищами по команде. И такой нелепый несчастный случай, видимо, секундная неосторожность в занятии, которое почти не допускает ошибок.

Но обо что он ударился? На месте соприкосновения должна быть кровь. Капитан коснулся планшира возле лежащего тела. Ничего. Повернулся к кедровому ящику. Крови там тоже не было видно, но он провел пальцами вдоль края. В палец вонзилась заноза, и Газдрубал резко отдернул руку.

Он посмотрел на то место, где занозил палец. Может, кто-то пытался из любопытства открыть ящик? Нагнулся к нему. Следы были, хоть и очень легкие. Под крышку вставили какое-то очень тонкое орудие и попытались ее приподнять.

Капитан снова повернулся и склонился над телом Абдельмелькарта. Его короткого меча не было. Может быть, матрос, поднятый с постели среди ночи, забыл взять его? Маловероятно. Абдельмелькарт очень гордился этим мечом, купленным у солдата-наемника несколько лет назад. Он сказал Газдрубалу, что заплатил за меч серебряную драхму. Наемник не мог устоять перед такой ценой. Но Абдельмелькарт расплатился с ним той монетой, которую накануне вечером стащил у него. Он смеялся, рассказывая, как расплатился с солдатом его собственными деньгами. Да, что тут говорить, Абдельмелькарт был ловким. Может быть, Маго украл и меч? «Вряд ли, — решил капитан. — Времени, чтобы спрятать оружие до появления остальных, было мало. Разве что…»

Он посмотрел вперед, на небо, уже алеющее зарей. За ним наблюдали два человека, Маго и незнакомый парень. Газдрубал подумал, что теперь у него две проблемы. Небо предвещало шторм, притом сильный. И на судне было что-то очень неладное.

— Иди сюда, — сказал капитан парню, нервозно топтавшемуся неподалеку. — Иди сюда, поговорим.

Затем исчез нож Марлен с выкидным лезвием, вслед за ним крупная, во всяком случае, по моим меркам, сумма денег — примерно семьсот долларов, которые Джимми носил при себе.

— Дома мы никогда не запираем заднюю дверь, — сказал он. — Эта страна кишит ворами. В таком отеле нельзя оставлять свои вещи даже на минуту.

Мне хотелось сказать ему, что в Тунисе есть свои проблемы, как и в любой стране, но место это сравнительно безопасное, однако в этом не было смысла. Он уже пришел к твердому мнению. На первый взгляд Джимми, разумеется, был прав: две серьезные кражи за несколько дней. Дело, однако, в том, что он был очень беспечным. Идя к плавательному бассейну, он взял деньги с собой и оставил их вместе с полотенцем, когда стал купаться. Потом, все еще в плавках, пошел наблюдать за игрой в крокет, в которой участвовала его жена. От силы за минуту — скорее, за пятнадцать-двадцать секунд — мимо бассейна прошла почти вся группа. Но каким бы он ни был невнимательным, кражи требовалось прекратить по ряду причин, среди которых не последней была та, что с нами находилась журналистка. Кристи Эллингем сказала, что хочет взять у меня интервью для статьи, которую пишет о нашем туре. Я боялась вопроса или замечания по поводу краж, но она не коснулась этой темы, и ее вопросы удивили меня.

— Весьма необычно вести бизнес с бывшим мужем, не так ли? — начала она, держа правой рукой авторучку над блокнотом, а в левой сигарету.

Я была неприятно поражена, но сдержалась.

— Нас это устраивает, — ответила я. И подумала: «В известной степени».

— Клайв говорил мне, что у вас и раньше был общий бизнес, потом, когда развелись, вы продали магазин.

— Да, — ответила я. На мой взгляд, чем меньше об этом будет сказано, тем лучше. Клайву следовало бы научиться держать язык за зубами. Мне пришлось продать магазин, чтобы отдать ему половину вырученной суммы, хотя бизнес основала я сама, когда мы еще не были знакомы.

— Но теперь вы опять вместе в деле, — сказала Кристи.

— Совершенно верно, — ответила я. — А как вы? Давно пишете для журнала «Фёрст класс»?

— Вопросы задаю я, понятно? — сказала она, но потом улыбнулась, чтобы смягчить резкость своего ответа. — Около десяти лет.

Затем, поняв, что я больше не хочу говорить о себе и Клайве, сменила тему.

— В этом туре у вас очень разношерстная группа, не так ли? Люди из разных мест, с очень несхожими интересами и занятиями.

— Думаю, большинству людей интересно знакомство с иными культурами, и, само собой, сосредоточенность этого тура на истории и археологии делает его необычным.

Я надеялась, что Клайв будет доволен этим ответом, хотя мне не верилось, что эти слова исходят из моих уст. Мне они казались рекламой.

— Взять, к примеру, Эмиля, — продолжала Кристи. — Судя по имени, он француз. Из Франции?

— Да, — ответила я.

— Очень обаятельный, правда? — сказала она доверительным тоном. — Чем он занимается?

— Эмиль нумизмат. Торговец монетами. У него есть нумизматическая компания «ЭСЛ». В сфере древних монет очень влиятельная.

— Как интересно, — сказала журналистка, отхлебнув джина с тоником. Если у Кристи и был недостаток, то это пристрастие к джину. За то время, что мы сидели вместе, это был уже третий бокал, все она приписывала к счету за комнату. Тунис — почти целиком мусульманская страна, спиртные напитки обычно подаются только в заведениях для туристов и даже там стоят чрезмерно дорого. Порция довольно заурядного джина с тоником может доходить до восьми-десяти долларов, а Кристи ежедневно поглощала их несколько. Я принимала мисс Эллингем как гостью, и эти счета каждое утро приносили мне Сильвия или Шанталь, они сочувственно посмеивались, протягивая мне их, а я кляла рекламную инициативу Клайва, которая грозила разорить нас. Все-таки Кристи была довольно любезной, и если мы получим положительную прессу, Клайв, очевидно, сочтет, что оно того стоило. Слава богу за десятикомнатный дом моей кинозвезды. Он спасет нас в финансовом смысле.

— А этот Рик? Он, должно быть, каким-то образом связан с фондовой биржей. — Кристи засмеялась, я тоже. Было невозможно не знать этого о Рике. — Откуда он?

— Из Монреаля, — ответила я.

— В какой компании служит?

Я сказала. Мы перебрали весь список участников тура, откуда они и что мне о них известно. Знала я о членах группы, честно говоря, немного.

— Азизу и Кертиса я, разумеется, знаю, — заключила Кристи. — Меня удивляет, что они здесь, но вам повезло. У них много влиятельных друзей.

— Они приятные люди, — тактично сказала я. И подумала, перейдем ли мы к самому путешествию?

Кристи задала несколько вопросов о планах на ближайшие дни. Я стала поэтичной, говоря о римских развалинах в пустыне, мечети в Кайруане и так далее, на этом наш разговор закончился. «Странное интервью», — подумала я, но «Фёрст класс» своеобразный журнал. Я надеялась, что материал журналистки не окажется набором сплетен, но с таким журналом всегда существует риск.

* * *

Однако дело было сделано, и у меня не было времени на беспокойство по этому поводу. После первого шквала покупок работа по меблировке роздейлского дома шла не так успешно, как я надеялась. Я нашла множество ковров, в том числе замечательных, и мебели, но мне очень хотелось найти необычные декоративные элементы, которые объединят все, и пока что не видела ничего такого, что оказалось бы подходящим. Времени на поиски у меня было меньше, чем я рассчитывала. Мысль передать по приезде группу кому-нибудь другому и лишь время от времени давать мудрые советы по антиквариату представляла собой неосуществимую мечту.

Прежде всего, нравилось мне это или нет, требовалось руководить туром, удовлетворять нужды и желания людей. Кормить ненасытного Бена, успокаивать нервозность Марлен и Честити в чужой стране. Держать Кертиса с его ревнивой натурой подальше от Эмиля, который имел скверную манеру флиртовать, сам не сознавая того. И держать Джимми с его предрассудками подальше от Эда, отвечавшего на замечания Джимми своими язвительными замечаниями. Мой союзницей здесь, хотя мы ни разу этого не обсуждали, была Бетти, жена Джимми.

А потом несовершеннолетняя Честити, совершенно оригинальная. Для нее все было «трагично». «Мне скучно, — постоянно твердила она. — Я устала. Хочу вернуться в гостиницу. Мне жарко». Все равно, что иметь дело с плаксивым младенцем. Я не представляла, как это терпит ее мать и почему не делает ей замечаний.

Честно говоря, в группе были и легкие люди. Клифф был приятным человеком, хотя и несколько забывчивым, и Нора, несмотря на чрезмерно заботливое отношение к нему, не доставляла никаких неприятностей. Сьюзи тоже казалась довольной почти всем. Я иногда задумывалась, с какой стати она пустилась в путешествие, если больше интересовалась людьми в группе, чем достопримечательностями, видимо, знакомства с новыми людьми и были ее целью. Азиза, казалось, получала удовольствие от путешествия, и, хотя я слышала о ее замашках примадонны на демонстрациях мод, здесь их не наблюдалось.

Но больше всех отнимал у меня времени, мешая заниматься покупками, Рик. Оставляя в стороне его неуемную потребность говорить по телефону и мои геркулесовы усилия отыскивать его в самых укромных местах — его сотовый телефон работал хуже, чем он ожидал — я, признаюсь на основании скудных улик, предполагала в нем отвратительную склонность к воровству. Поэтому решила следить за каждым шагом Рика, и, если поймаю его на месте преступления, он улетит первым же самолетом. Я ненавязчиво держалась как можно ближе к нему и никогда не оставляла его совершенно одного надолго. Если во время ужина Рик уходил в туалет, я придумывала какой-нибудь предлог и шла следом, наблюдая за ним, пока он не входил в свою комнату, а потом возвращался к столу.

Когда все расходились по комнатам на ночь, наступало облегчение. Тут я получала возможность погулять по территории гостиницы, глядя на городские огни, вдыхая крепкий аромат ночных цветов, иногда выйти за ворота и пройтись по вымощенным булыжником улицам города, наслаждаясь одиночеством. Я решила, что Таберда лучше всего ночью, когда туристы расходятся, оставляя улицы кошкам, носящимся в напоенном ароматом жасмина воздухе, словно маленькие привидения.

* * *

Однако в тот вечер, когда Кристи брала у меня интервью, удовольствие мне испортил Рик, я увидела, как он вышел украдкой в одни из ворот — не те, где стоял охранник — и пошел вниз по склону холма. Мне стало любопытно, куда он в такой поздний час. Я с беспокойством последовала за ним в отдалении, сторонясь уличных фонарей. Мысль оказалась удачной, потому что примерно на середине склона Рик встретился с Кертисом Кларком. Меня это удивило, они до сих пор не общались друг с другом. Парочка продолжала спускаться по главной улице к нижнему городу мимо закрытых до утра магазинов и маленьких белых домов, сквозь ставни которых пробивались полоски света. На кольцевой транспортной развязке внизу, где лишь несколько полуночников все еще сидели в кафе, они свернули налево по другой жилой улице, потом направо по крутой, неровной тропе, ведущей к гавани. Я держалась позади них в темноте, на таком расстоянии, чтобы не попасться им на глаза, а самой не потерять их из виду.

Тропа была поистине предательской для тех, кто с ней незнаком — крутой, с камнями, делавшими поверхность неровной и ухабистой. По звукам поцелуев, нежному воркованию и редким страстным вскрикам было ясно, что это излюбленное место любовных парочек.

Луна в ту ночь была полной, и наверняка только благодаря ей я не сломала лодыжку. Но это еще означало, что если кто-то из этих двоих обернется, то увидит меня. Трудно было идти в лунном свете по этой тропе и при этом не терять обоих из виду. В одном месте тропа резко повернула, и они скрылись. Я ускорила шаг и, когда они остановились посреди тропы, едва не наткнулась на них.

Я стала подкрадываться, держась в темноте на обочине и стараясь услышать, что они говорят. Сперва я слышала только негромкое бормотание, но слов разобрать не могла. Голос Кертиса звучал сердито, Рика — почти испуганно, он мямлил, что это не его вина. Я приблизилась.

— Я говорил, чтобы ты позаботился об этом, бестолковый кретин, — сказал Кертис.

Рик пробормотал что-то похожее на «Обещаю, что мы это получим», но я не была уверена, что расслышала правильно. Он стоял спиной ко мне, и его слова заглушал ветерок с моря.

— Возвращайся в гостиницу, — отчетливо произнес Кертис. — Если ты на это не способен, то способен я.

Рик после нескольких слов протеста резко отвернулся от своего спутника и пошел вверх по холму. Я поспешно бросилась в кусты у обочины и при этом наткнулась на парочку, скажем, в судорогах экстаза. Мужчина, хоть и, наверняка, испугавшийся, выпалил в мою сторону несколько ругательств — я не знаю арабского, но почти уверена, что среди них было слово «извращенка» — когда я проходила мимо парочки, чтобы укрыться за деревом. Рик, видневшийся силуэтом в лунном свете, остановился на секунду и вгляделся в темноту, но, видимо, решив, что там только любовники, и, очевидно, тоже не зная арабского, пошел дальше. Мне было слышно, как он ступает, слегка приволакивая ноги, словно побитый. Я оставалась за деревом, и парочка, явно раздраженная моим присутствием, взяла себя в руки и, крадучись, ушла. Мой расчет и был таким — они не захотят, чтобы кто-то узнал об их пребывании там, и потому не поднимут шума.

Я постояла несколько минут, ожидая, что Кертис тоже пройдет мимо, но он не появлялся. Мне никак не хотелось, чтобы меня увидел тот или другой. Мое появление в этой части города в такое время потребовало бы объяснения, которое даже при моем живом воображении придумать было трудно. Я подумала, можно ли вернуться в гостиницу другой дорогой, если спуститься вниз, и решила, что можно, только не пешком, так как потребовалось бы взбираться по очень длинному и крутому склону холма, на котором стоят гостиница и город. Хорошо бы взять такси в гавани, но ночью его вряд ли там найдешь.

Наконец, решив, что не могу ждать всю ночь, я вышла на тропинку, прислушалась, не слышно ли шагов внизу, и вздрогнула от стука катящихся сверху мелких камешков. Подумав, что это возвращается Рик, я попыталась быстро юркнуть снова в темноту, но при этом подвернула ногу. Несмотря на старания сохранять тишину, громко выдохнула. Раздался такой звук, словно кто-то наверху потерял было равновесие на скользком склоне. Я затаила дыхание и напряженно прислушалась. Казалось, что человек наверху тоже прислушивается. К моему облегчению, через несколько секунд снова послышались шаги вверх по тропинке.

Я посидела на обочине, пока пульсирующая боль в лодыжке слегка не унялась, а потом быстро, как только могла, заковыляла вверх. В нескольких метрах впереди, примерно там, где, на мой взгляд, останавливался таинственный прохожий, что-то блестело в лунном свете. Я наклонилась и подняла блокнот Кристи Эллингем. Узнала его сразу же по кожаной обложке с металлическими уголками. Я решила, что на холме надо мной была Кристи. Должно быть, она обронила блокнот, когда поскользнулась. Я сунула его в сумочку и медленно, осторожно пошла к гостинице, надеясь, что бар еще открыт и я смогу взять там лед, чтобы приложить к лодыжке.

* * *

Бармен уже готовился к закрытию, и гостиная была почти безлюдна, когда я вошла, стараясь не хромать. Ни Кристи, ни Кертиса там не было, но Рик был, перед ним стоял большой недопитый стакан, и ему подавали другой. Он выпивал перед сном с Брайерсом Хэтли и каким-то неизвестным мне человеком. Все трое оживленно разговаривали и не слышали моего приближения до последней секунды.

— И не суйтесь, — услышала я слова Брайерса. — Предупреждаю вас.

— Не грозите мне. Я наслушался угроз, — ответил Рик. — Вы…

Тут при моем появлении все умолкли. Незнакомец, молодой человек с темными глазами и волосами, глянул на меня и отвернулся.

Я придала лицу невинное выражение и приветливо улыбнулась.

— Добрый вечер, джентльмены. Я пришла просто взять льда. Увидимся завтра утром, завтрак ровно в половине восьмого. У нас будет замечательный день на мысе Бон.

Все с подозрением посмотрели на меня, наверняка задаваясь вопросом, что я услышала, но я ничем не выказывала, что до моего слуха донеслось хотя бы слово. Молодому человеку меня не представили.

«Что здесь происходит? — с раздражением подумала я. — О чем могли разговаривать эти люди? Позаботься о чем-то, не суйтесь, и кто знает, что еще. С какой стати Брайерс угрожал одному из членов нашей группы? Господи, это историко-археологический тур, а он археолог! Сказать ли ему что-нибудь по этому поводу?»

Я осторожно поднималась по лестнице, с силой опираясь на перила, чтобы пощадить лодыжку, когда Брайерс с незнакомцем вышли из бара и скрылись в ночи. Рик остался и допивал виски. Я подумала, что он потребует у бармена до закрытия еще порцию. Войдя в свою комнату, я бросила на ночной столик блокнот Кристи — быстрый взгляд на первую страницу подтвердил, что блокнот принадлежит ей, хотя я в этом почти не сомневалась — приложила лед к лодыжке и в раздражении стала готовиться ко сну.

* * *

Около часа я ворочалась от боли в лодыжке, вновь и вновь репетируя, что скажу Брайерсу, кляня его, Рика и Кертиса. Что Рик обещал раздобыть? Блокнот Кристи? Он валялся прямо на тропинке. И все же, если б луна не светила так ярко, я бы тоже его не заметила. Может быть, они говорили вовсе не о нем? Весь этот эпизод вызывал у меня раздражение. Более того, блокнот на ночном столике манил меня. Что собиралась писать о нас Кристи? Не падай так низко, сказала я себе. Но что делала Кристи на той тропинке? Шпионила, как и я?

В конце концов я поддалась искушению и включила свет. То, что обнаружила в блокноте, вызвало у меня такой гнев, что потемнело в глазах. Кристи Эллингем вела список того, что считала недостатками историко-археологического тура, организованного компанией «Макклинток энд Суэйн», недостатками, которые, вне всякого сомнения, в свое время будут преданы гласности на страницах журнала «Фёрст класс». Например «Нет Лифта!!», «Нет Диет-колы!!», «Скучные Развалины!!», «После Десяти Вечера Нет Обслуживания в Номерах!!!». И даже, поскольку она явно не ограничивалась пребыванием в гостинице, «Странная Свора Туристов!». Все замечания акцентировались заглавными буквами и восклицательными знаками, количество последних, видимо, указывало глубину ее недовольства. Список был длинным, очевидно, мог удлиниться еще больше, и поэтому описание тура должно было представлять собой рекламную катастрофу, а не триумф, как мечталось Клайву.

Улыбавшаяся, сыплющая комплиментами Кристи не высказывала ни одного из этих замечаний, только записывала их в блокнот. Замечания ее в основном были несправедливы. Правда, лифта в «Auberge du Palmer» не было, но гостиница всего лишь двухэтажная, тут много услужливой прислуги, являвшейся на каждый ее вызов, поднимать на второй этаж Кристи приходилось только собственный вес. И, разумеется, можно было обходиться несколько дней без диет-колы. К тому же для меня являлось значительным облегчением, что после десяти вечера не было обслуживания в номерах, Кристи уже не могла заказывать выпивку.

Я редко ощущала такой гнев, как в ту минуту, и такую беспомощность тоже. Мысля рационально, я сомневалась, что Кристи могла бы уничтожить компанию «Макклинток энд Суэйн». Как-никак бизнес у нас не туристический. Но она могла бы серьезно нам навредить и, более того, дурно повлиять на дела гостиницы. Все служащие, включая Сильвию и Шанталь, изо всех сил старались угодить ей. И это путешествие не стоило ей ни цента. Мы и гостиница оплачивали все, даже ее поездки на такси. Мне хотелось наорать на нее, сказать, как она неразумна.

«Успокойся, Лара», — сказала я себе. Все будет замечательно. Все остальные довольны путешествием. Возможно, они напишут редактору. Поддержка Азизы и Кертиса нам определенно не повредит. И Эмиль должен разбираться в этих вопросах.

Сказать ли что-нибудь Кристи? Пожалуй, не стоит. Я непременно выйду из себя. Сообщить Клайву? Он будет ужасно разочарован. Но справится с разочарованием. Всегда справлялся. И, что бы они ни написала, мы это переживем. Но у меня все-таки мелькнула мысль подсыпать ей в джин яду.

Но даже эти несправедливые замечания не шли ни в какое сравнение с тем, что я обнаружила в конце блокнота под заголовком «Разобраться». Я не совсем понимала, что это значит, но то, что увидела, мне не понравилось. Мисс Эллингем записала инициалы всех членов группы и в нескольких случаях сделала отвратительные измышления. «КК — нахлебник или шантажист? Азиза — слишком уж тощая. Наркотики? Сен-Лоран — что-то вертится в памяти — мошенник? ЧШ — комплекс Лолиты. Жестокий отец? Навести справки о РР — что-то неладное. НУ — шваль из жилого автоприцепа и ловкая мошенница. Навести справки о ней и КФ. БМ и ЭЛ — дядя и племянник? Нет!». Список продолжался и продолжался, и легкое облегчение от того, что рядом с ЛМ ничего не было приписано, не улучшило моего настроения.

Может, с ее стороны то было лишь праздное любопытство, но это очень походило на обвинение Кертиса — если под КК имелся в виду Кертис Кларк — в шантаже. Некоторые замечания были просто ругательными, как наименование Норы, то бишь НУ, швалью из жилого автоприцепа. Да, верно, эта женщина не умела одеваться и пользовалась такими духами, от которых пахла скорее салатом, нежели цветком, но называть ее так было просто недоброжелательностью. И да, казалось, она имеет какую-то власть над Клиффом, их отношения были несколько неясными. Что касается Бена и Эда, такими ли были их отношения? Может, они старались быть сдержанными, чего нельзя сказать о Кристи? Но обвинение юной девушки в том, что она — Лолита, намек, что с ней жестоко обращались, немало меня покоробили. Больше всего меня мучило то, что я помогла ей составить этот список, разумеется, сама того не сознавая, во время нашего разговора. Она не брала у меня интервью, она выпытывала у меня сведения. Ее определенно требовалось остановить.

Может быть, для этого потребуется мой собственный список: сколько джина выпивала эта отвратительная женщина? Уволит ли ее наниматель, если узнает об этом? Расписки у меня были. Как отнесется наниматель к этому списочку? Сочтет ли, что Кристи больше не достойна работать в этом элитарном журнале или похвалит ее за блестящую изобретательность?

«Прекрати, — сказала я себе. — Не опускайся до ее уровня. Что из того, что она сочла Кертиса нахлебником?» Я и сама так подумала. Что до РР, я достаточно слышала в этот вечер, чтобы решить — тут есть что-то неладное, не говоря уж о том, что, возможно, он вор.

Мне пришло на ум, что у меня есть еще одна проблема: как быть с блокнотом. Скверно было уже то, что я нашла его в таком месте, где не должна была бы находиться, но теперь, когда прочла записи, положение значительно ухудшилось. Спрятать блокнот в своем багаже? Нет, сознание, что он там, сведет меня с ума. Отвезти в город и бросить в мусорный бак вдали от гостиницы? Или набраться смелости и отдать блокнот журналистке во время завтрака, сказав, что нашла его снаружи? В таком случае намекнуть ли, что я прочла записи или просто сказать: «Кристи, кажется, это ваш?».

Я старательно переписала оба списка — видит Бог, они могли мне потребоваться, а я, естественно, не собиралась просить портье сделать для меня копию — затем погасила свет и, как ни странно, уснула, несмотря на тяжелый гнет вины и гнева. Проснулась очень рано с мыслью, что Кристи вскоре обнаружит пропажу, если уже не обнаружила. Я не встретилась с ней, когда возвращалась в гостиницу, значит, если она и ходила искать блокнот, то уже потом. Снова идти по той тропинке среди ночи мне определенно не захотелось бы, надо полагать, и ей тоже. Видимо, она не могла точно знать, где его обронила. Если немедленно подняться, можно бросить его в кусты возле главных ворот. Хотя на территорию гостиницы вело три входа, ночью можно было войти только в главные ворота, отперев замок ключом, ключи были у всех постояльцев на тот случай, если они вернутся поздно. Кристи должна была пройти через них, если только не предпочла подняться от пляжа по склону холма, совершить подвиг, на который я уже сочла себя неспособной. Кристи, судя по ее жалобе на отсутствие лифта, тоже вряд ли могла на него отважиться. На завтрак она всегда приходила последней, к этому времени садовник мог найти блокнот и отдать портье. Если так не получится, я сама могла выйти несколько позже, предпочтительно с кем-нибудь из членов группы на роль свидетеля, и «найти» его, сказав: «Там, в кустах, что-то лежит? О, смотрите. Блокнот». Что-нибудь в этом роде.

* * *

Я надела шорты, свитер, обулась в кроссовки, оберегая все еще распухшую ступню, и повесила на плечо сумочку с ее неприятным содержимым. Думала, что смогу проскользнуть незамеченной, но ошибалась. Служащие уже накрывали столы к завтраку, и Сильвия приветливо помахала мне. Несколько членов группы уже поднялись. Кэтрин читала любовный роман в гостиной, подле нее стояла чашка чая, а Клифф спрашивал у портье, пришел ли вчерашний номер «Интернейшнл геральд трибюн». Эмиль стоял у одного из эркеров, глядя наружу. Из верхнего коридора слышалось, как Джимми бранится по какому-то поводу, его жена негромко бормотала.

— Мы еще накрываем, но можем дать вам кофе, — крикнула мне Сильвия.

Несмотря на соблазнительные ароматы горячих круассанов с шоколадом и кофе, мне требовалось выполнить свою неприглядную задачу.

— Спасибо, но я отправляюсь на утренний моцион, — ответила я. — Скоро вернусь.

— Неужели займетесь бегом трусцой? — неодобрительно спросила Сильвия.

— А, Лара, — произнес за моей спиной Брайерс. Я вздрогнула при звуке его голоса, блокнот в сумочке нервировал меня. — Извините, что напугал, — сказал он, когда я повернулась к нему. Его сопровождал тот молодой человек, которого я видела накануне вечером. — Я как раз собирался оставить вам записку. Можем мы немного поговорить наедине?

— Хорошая мысль, — ответила я. Мне тоже хотелось кое-что сказать ему.

— Извините, но я вынужден уехать на несколько часов. Хеди — прошу прощенья, я не представил вас друг другу. Лара, это Хеди Масуд, инспектор работ, которыми я руковожу, в мое отсутствие он замещает меня. Хеди, это мисс Макклинток.

Мы обменялись кратким рукопожатием.

— Хеди только что сообщил мне о проблеме, требующей моего присутствия, — продолжал Брайерс. — Я поговорил с Джамилей. Она вполне способна быть экскурсоводом сегодня утром. Вам предстоит просто обзорный тур на мыс Бон. Во второй половине дня я присоединюсь к вам на раскопках пунического города Керкуана и объяснюсь со всеми. Право, мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь.

— Ничего, Брайерс. Раз присоединитесь к нам около двух часов в Керкуане, никаких проблем не возникнет. Однако я хотела бы поговорить с вами об одном деле, — добавила я, отводя его чуть в сторону, чтобы Хеди не слышал нас. Я осознала, что все еще очень сердита на Брайерса. — О неприятном разговоре, который вы вели вчера вечером с Риком.

— Я боялся, что вы подслушаете нас. Уверяю, больше этого не случится.

— Но…

Мне хотелось объяснения.

— Больше этого не случится, — твердо повторил он и повернулся. Казалось, наш разговор окончен. Мне было досадно, хотелось более полного объяснения, но на уме у меня была неотложная задача, и я молча смотрела, как они с Хеди уходят, после чего вышла наружу для выполнения своего замысла.

Только начинало светать, на горизонте розовела полоска зари, и с минарета несся над городом навязчивый, протяжный призыв муэдзина к первой молитве. Я чуть содрогнулась от утренней прохлады, потом оживленно пошла, высматривая приверженцев утреннего моциона. Сделав несколько шагов, встретила возвращавшуюся в гостиницу Азизу. Меня удивило, что все уже поднялись, но ведь я же сама сказала, что в этот день мы рано выедем.

— Замечательное утро, правда? — сказала Азиза. — И место восхитительное. Пойду разбужу Кертиса. Он упускает лучшее время дня.

Не думала ли она, что Кертису нужно еще немного поспать после поздней прогулки? Они жили в одной комнате, она должна была знать, что его не было в гостинице. Я вдруг подумала: «Может, она накачалась наркотиками и понятия не имела, в номере муж или нет?». Это предположение я отвергла с легкой досадой. Беда с такими людьми, как Кристи Эллингем. Они позволяют себе грязные намеки, голословные обвинения, которые никогда не пришли бы тебе в голову, и ты неожиданно начинаешь искать подтверждающие их улики. Азиза не принимала наркотиков. Все в группе могли бы сказать, почему она такая поджарая. Она мало ела. Всегда лишь ковырялась в еде, говорила, что очень вкусно, но она не особенно голодна. Возможно, у нее были проблемы с аппетитом, но никак не с наркотиками. Кристи ошибалась. Никто не знал этих обвинений, кроме меня, разумеется, и я не должна была их знать. «Избавься от этого отвратительного блокнота, — сказала я себе, — как можно скорее. И забудь все, что там написано».

Подойдя к воротам, я опасливо огляделась. Мне не хотелось, чтобы кто-то из моих подопечных догнал меня и сказал, что я что-то обронила. И я не хотела видеть Брайерса. Мой праведный гнев на его поведение прошлым вечером ничего бы не стоил, если б он знал мои намерения. Не увидев никого, я швырнула блокнот в кусты возле тропинки, потом, не оглядываясь, направилась к ведущей в город дороге, испытывая лодыжку, которая, к моему облегчению, болела гораздо меньше. Дойдя до главной улицы, увидела бегущую Нору. Она помахала мне, пробегая мимо вверх по склону, почти не вспотев. От нее далеко отставала маленькая Сьюзи, ее ярко-рыжие волосы липли ко лбу, майка влажно облегала полное тело. Поднимаясь по склону, она тяжело дышала. Я пристроилась к ней.

— Если Нора смогла, значит, и я смогу, — пропыхтела она. И внезапно остановилась. — Нора сбросила за год сорок пять фунтов. Сорок пять! — воскликнула Сьюзи, утирая заливающий глаза пот. — Просто начав бегать трусцой. Теперь она бегает марафонские дистанции. Это двадцать шесть миль или километров или чего там еще, так ведь? Не думаете, что это поразительно?

— Поразительно, — согласилась я.

— Кроме того, Нора качает мышцы. Видели, какие у нее руки? А у Норы на это очень мало времени, — продолжала Сьюзи, ловя ртом воздух. — Она постоянно заботится о Клиффе. Знаете, посвятила ему год жизни после кончины его жены. У бедняжки был рак. Умирала несколько месяцев. Я рада, что Артур скончался скоропостижно. Для меня это было жутким потрясением, только что был живым — и вдруг умер. Но это лучше, чем участь жены Клиффа. Ему повезло, что Нора жила по соседству. И его жене тоже. Нора навещала их в последние недели ее жизни, перебралась к ним и сидела у ее постели день и ночь, потом заботилась о нем, когда у него начались нелады с сердцем. Видимо, от переживаний при виде того, как жена умирает. Вот почему она постоянно требует, чтобы он отдыхал. Ей пришлось бросить работу, чтобы заботиться о них обоих. И оставить квартиру. Думаю, жизнь у нее несладкая. Она моложе его, по меньшей мере, на двадцать пять лет. Но не жалуется. И он обещал заботиться о ней. У них есть какое-то юридическое соглашение. Нора окончательно переехала к нему. У него очень большая квартира. Она говорит, отношения у них чисто платонические, — прошептала Сьюзи. — Я спрашивала ее.

— Да не спрашивали! — невольно воскликнула я. Эта женщина была неисправима.

— Спрашивала, будьте уверены, — ответила она. — Нужно было спросить, разве не так? Похоже, моя соседка по комнате влюблена в Клиффа, и я должна была узнать, как они живут. Ой! — хихикнула она, прикрыв рот ладошкой. — Получилось двусмысленно. Ладно, надо бежать. Болтая с вами, я никогда не похудею. Если Нора смогла, значит, и я смогу, — повторила Сьюзи. — Знаете, мне нужно найти нового мужа. Нельзя вечно оставаться вдовой. Как думаете, Артур не был бы против?

— Думаю, нет, — ответила я. Однако у меня не было сомнений, что Сьюзи лучше искать мужчину, который оценит ее такой, как есть, чем любителя стройных женщин, какой, видимо, ей никогда не стать.

— Наш тур в этом отношении превосходен, — снова обратилась она ко мне. — Столько холостых мужчин! Обычно в туры ездят пожилые вдовы, вроде меня. Кэти интересуется Клиффом, поэтому для меня он исключается. Эмиль — холостяк, подходящего возраста, утонченный иностранец. Но, пожалуй, это не мой тип. Как думаете?

На этот вопрос я предпочла не отвечать.

— Марлен тоже поглядывает на него — я имею в виду Эмиля, — продолжала Сьюзи, чуть переведя дыхание. — Хотелось бы, чтобы эта женщина построже держала в руках свою дочь, но, видимо, она еще не совсем оправилась после развода. История отвратительная. Муж ушел и связался с особой немногим старше Честити. Дело довольно обычное. Однако не особенно порядочное. Видимо, Марлен очень подавлена и не обращает внимания на поведение дочери. Правда, с этой девушкой что-то неладно. Потом Брайерс…

Сьюзи сделала всего секундную паузу.

— Он очень миловидный. Для меня слишком молод, а что скажете вы? У вас никого нет, так ведь? Я почти уверена, он разведен или скоро разведется. Далеко не самый плохой выбор. Не думаете, что вам пора махнуть рукой на свой развод и заново устраивать жизнь? Потом, разумеется, Рик, но для всех нас он слишком молод, сколько бы ему ни было лет на самом деле. А что скажете о Бене? Хорошая партия. Гарвард. Не думаете, что он — «сами-знаете-кто», как считает Джимми? Мне все равно, но это сказывается на его привлекательности.

— Понятия не имею, — сказала я, ухитрясь ворваться в этот поток слов. — Однако вам нужно поспешать, если хотите догнать Нору и не пропустить завтрак!

Господи, до чего же надоедливая болтушка! Говорила ли я ей, что разведена? Видимо, да, в первый вечер. Наверное, дали знать себя нарушения биоритмов. Однако я невольно восхищалась ее решительностью, видя, как она бежит вслед за Норой, которая виднелась вдали крохотным пятнышком. И ее бесцеремонностью. Я сама интересовалась отношениями между Норой и Клиффом, но ни за что не отважилась бы спросить. Собственно говоря, после того как видела инсинуации Кристи, я скорее бы умерла, чем задала кому-то из группы личный вопрос.

— По-моему, вам годятся Брайерс или Эмиль, — крикнула, обернувшись, Сьюзи. — Приберегите для меня булочку с шоколадной начинкой. Или две. Они очень маленькие.

Мне было немного жаль, что не удалось направить Сьюзи к гостинице, чтобы она могла найти блокнот. Если кто его и углядел бы, то Сьюзи; от ее орлиных глаз не ускользало ничто. Однако было ясно, что она будет бежать вслед за Норой. Одна. Я повернула обратно и, надеясь избежать очередной встречи с Брайерсом, пусть он и очень миловидный, вошла в другие ворота, в дальнем конце сада. И медленно зашагала по тропинке через апельсиновую рощу к плавательному бассейну, наслаждаясь этим днем.

От теплой воды поднимался туман, и, поскольку солнце уже поднялось выше, в ней отражались шезлонги и зонты ярких цветов, зеркально перевернутый превосходный маленький мир. Я остановилась полюбоваться. На одном из шезлонгов лежали аккуратно сложенные брюки и рубашка для гольфа, рядом стояла пара сандалий, а возле бассейна лежало полотенце.

И тут я осознала, какой недостаток наверняка появится в Списке после «Скучных развалин!!» — «Мертвое тело в плавательном бассейне!!!!».

Рик Рейнолдс в изумрудно-зеленых, наверняка новеньких плавках, лежал на дне в мелком конце бассейна. Над его головой медленно расходилась легкая красноватая дымка. Я поняла, что он мертв, еще до того, как подошла к нему.

 

4

— Что ты видел? — спросил Газдрубал парня. Море становилось более бурным, небо более темным, и парню, непривычному к жизни в море, приходилось крепиться.

— Ничего, — ответил он.

Капитан пристально посмотрел на него.

— Но тебя что-то напугало.

Парень слегка перенес вес тела на другую ногу, приспосабливаясь к качке.

— Тень, — ответил он. — То была всего лишь тень.

— Расскажи об этой тени, — негромко сказал капитан. Он заметил, что парень поглядывает на еду на его столе. — Сперва поешь, — добавил он, накладывая в миску каши.

— Я услышал вскрик, — заговорил наконец парень. — Я прятался в укрытии. Моросил дождь, было холодно, Я натянул одежду на голову и укрылся, как смог. Этот вскрик… — Парень сделал краткую паузу. — Он прозвучал мучительно. Я понял — случилось что-то страшное. Потом послышался звук падения. Но я побоялся вылезти и взглянуть в темноту. Как только начало светать, я выбрался из укрытия, встал и увидел Абдельмелькарта.

— Он выглядел так же, как и при первом моем взгляде на него?

— Не совсем, — неохотно ответил парень. Капитан ждал. — Лежал ближе к кедровому ящику. Маго…

Парень умолк.

«Боится сказать что-то дурное о Маго», — подумал со вздохом Газдрубал.

— Маго передвинул тело, когда снимал серебряный амулет. Как он передвигал его? Как лежал Абдельмелькарт, когда ты его только что увидел?

— Ничком, — ответил парень. — Маго перевернул его, чтобы, снять амулет.

«Ничком, вот как? — подумал Газдрубал. — После того как ударился затылком. Странно. Упал навзничь, стукнулся головой и после этого оказался лежащим вниз лицом».

— А тень?

— Было все еще темно, — ответил парень. — И шел дождь. Мне показалось, что я увидел что-то, какую-то тень, отходящего человека. Но наверняка ошибся, — с жалким видом добавил он. — Я закричал, подбежали другие. Однако было поздно. Абдельмелькарт не дышал.

— Подумай, как следует, — сказал Газдрубал. — Откуда прибежали другие?

— Со всех сторон, — удивленно ответил парень. — С носа, с квартердека, с кормы…

— А Маго?

— Кажется, с кормы, — ответил парень. — Хотя не уверен. Мертвец… дождь. Не знаю.

— А тот, кого команда называет незнакомцем? Хранитель особого груза?

— Кажется, я совсем его не видел.

Капитан достал из мешочка, который носил на шее, две серебряные монеты.

— У меня есть для тебя поручение, — сказал он парню, — за которое я щедро заплачу.

Парень понял, что монеты предназначаются ему, и широко раскрыл глаза.

— Обыщи судно везде, где только сможешь.

— Что искать? — спросил парень.

— Две вещи. За две монеты, — ответил Газдрубал. — Два предмета, которые мне нужны. Когда найдешь, оставь их на месте, немедленно иди ко мне и скажи, где они. Первая вещь — короткий меч. Знаешь, как они выглядят? Мечи, которыми пользовались наемники из западных стран, когда сражались в войсках Карт Хадашта?

Парень кивнул, и капитан продолжал:

— У этого меча на эфесе искусно вырезана конская голова.

Парень кивнул снова.

— А другая?

— Точно сказать не могу. Возможно, крепкий кусок древесины, что-то увесистое. — Газдрубал сделал краткую паузу. — Со следами крови. Найди оружие, которым убили Абдельмелькарта.

Глаза парня расширились снова, но он промолчал.

— Понимаешь, что говорить об этом нельзя никому?

— Да, — прошептал парень.

— Отлично, — сказал Газдрубал. — Вот одна монета авансом. Другую получишь, когда придешь с сообщением. Теперь можешь идти.

Парень взял монету и уставился на нее, держа на ладони. Потом повернулся к двери.

— И вот что, Карталон, — очень тихо сказал капитан в спину уходящему. — Будь очень, очень осторожен. Тени могут быть опасными.

— Лара, — громко заговорил Клайв обвиняющим тоном, — мне только что позвонил репортер из «Нейшнл пост», по поводу материала, который пишет для завтрашнего номера газеты. О каком-то несчастном случае в нашем туре!

— Рик Рейнолдс мертв, — сказала я, держа трубку в отдалении от уха.

— Мертв! Как это мертв? — произнес он еще громче.

— Лишился жизни. Скончался. Перешел в лучший мир. Мертв.

— Мертв! — повторил Клайв. — Лара, я имел в виду рекламу не подобного рода.

— Конечно, Клайв, но я не могу быть в ответе за дурака, который пошел купаться один, пока все спали, и очень глубоко нырнул в очень мелкий бассейн, — сказала я. — Прямо возле предостережения на четырех языках не делать этого.

— О, — произнес он. — Понятно. Ну, что ж, придется преподнести случившееся в наилучшей по возможности упаковке.

Опять одно из этих несносных рыночных выражений.

— Преподнеси, Клайв, — сказала я.

— Ты очень раздражена, да? — спросил он. — Как восприняли это остальные?

— На удивление, спокойно, — ответила я.

Так оно и было. Это явилось проявлением общей неприязни к Рику с его вечными «послушайте», бесконечной болтовней о том, как он значителен и деловит, с неспособностью установить какие-то отношения с остальными членами группы, и после выражений ужаса — уверена, искренних — все, казалось, вели себя, как прежде. Вскоре после полудня мы усадили всех в автобус и отправили осматривать развалины пунического города Керкуана.

— Собственно говоря, — добавила я, — кажется, единственное, что сейчас всех беспокоит, — как мы проведем четырехчасовой обзорный тур на мысе Бон, в который не смогли поехать утром из-за полицейского расследования.

* * *

— Идиот, — сказал, узнав о случившемся, Джимми, наверняка выражая отношение большей части группы. — Там же громадными буквами написаны объявления «Не нырять». Он что, прочесть не может?

— Теперь уже не может, — сказал Эд.

— Тише ты, Джимми, — сказала Бетти. — Нужно иметь побольше уважения к покойному.

— Скверное дело, — сказал Бен, глядя на труп. — Как думаете, завтрак уже подали?

— Как вы можете сейчас есть? — спросила Честити. — Это бесчувственно.

На сей раз я согласилась с ней.

— Mors certa, hora uncerta, — ответил он. — Смерть определенна, час не определен.

Нора не появилась совсем. Я решила, что она вернулась с пробежки в гостиницу, не видя, что произошло. Сьюзи появилась некоторое время спустя, но она была заметно подавлена, возможно, из-за усталости в попытке сравняться с Норой.

Собственно говоря, сильные эмоции выказала только Марлен. Ее поведение было похоже скорее на манеры ее дочери, она вопила так громко, что мне едва не пришлось зажать уши, потом привалилась к Эмилю, тот стоял со странным выражением лица, поглаживая Марлен по голове.

Однако приятной новостью было то, что гостинице нечего бояться из-за смерти Рика. Глубина бассейна была указана очень отчетливо в метрах и футах, там были бросающиеся в глаза объявления, как указал Джимми, гласящие «НЕ НЫРЯТЬ» на арабском, французском, английском и немецком языках. Владельца гостиницы, Хелифу Дриди, немедленно вызвали после неудачных попыток оживить Рейнолдса. Все переговоры с полицией, спасибо ему, вел он, и сомнений относительно того, что случилось, как будто бы не было. Рик еще затемно пошел купаться и нырнул там, где глубина всего три фута. В результате череп его оказался проломлен, однако впоследствии причиной смерти официально было названо утопление. От удара головой о дно он потерял сознание и умер в воде. Руководивший расследованием офицер полиции действовал в высшей степени небрежно и очень сжато подвел итог случившегося.

— Глупый турист, — произнес он, захлопывая блокнот с какой-то окончательностью.

Другие оказались более добросердечными.

— Пожалуй, удачно, что он умер, — сказал Хелифа, держа при этом Шанталь за руку. — Иначе почти наверняка дело бы окончилось параличом.

Хелифа и Шанталь были, мягко говоря, близки. Я почти не сомневалась, что у него есть жена, но он и Шанталь, казалось, были вполне довольны существующим положением. Я понятия не имела, основывает ли Хелифа свои замечания на знании того, что случалось с людьми, делавшими то же, что и Рик, или просто ее утешает. Если последнее, ему вряд ли это удалось.

О происшествии сообщили в канадское посольство, и служащие принялись за приготовления для отправки тела домой. Местная туристическая компания, контролирующая наши маршруты в Тунисе, к моему большому облегчению, тоже прислала человека заниматься этой проблемой, и после первого шока все пошло гладко.

* * *

— Никто не потребовал деньги обратно или еще чего-нибудь? — нервозно спросил Клайв.

— Нет, — ответила я.

— Уже хорошо, — сказал Клайв. — А что Кристи Эллингем? Как она восприняла случившееся?

— Клайв, по-моему, она наслаждается всем этим спектаклем, — ответила я, и мне явственно вспомнилась Кристи, какой я видела ее сразу же после несчастного случая. Она, как обычно, стояла в сторонке, держа в одной руке серебряную зажигалку, в другой только что закуренную сигарету. Я была уверена, что она и строчила бы в своем отвратительном блокноте, если б он не валялся в кустах у главных ворот, как мне было хорошо известно. Она явно старалась выглядеть обеспокоенной, но я, зная то, что знала, истолковала выражение ее лица совершенно иначе.

Кристи повернулась ко мне и, видимо, увидев что-то в моем лице, на миг сбросила маску.

— У вас просто очаровательный тур, мисс Макклинток, — сказала она. — Мне не терпится увидеть, что последует дальше.

— Это хорошо или плохо? — спросил Клайв.

— Кто знает? — ответила я. Лично мне виделись заголовки в журнале «Фёрст класс»: «С компанией „Макклинток энд Суэйн“ смерть устраивает себе отдых». Или того хуже: «Увидеть Карфаген и умереть — тур компании „Макклинток энд Суэйн“». На мой взгляд, эта идея Клайва уже почти привела нас к полной катастрофе. — Надо сказать, это единственное, что ей до сих пор понравилось в нашем путешествии.

— А что не понравилось? — спросил Клайв.

— Почти все, — ответила я. — Думаю, это путешествие не в ее вкусе.

— Например?

— Нет диет-колы. Нет лифта. Скучные развалины.

— Уж по поводу диет-колы ты могла бы что-то предпринять, — сварливо сказал Клайв.

— Пытаюсь, — ответила я. — Повсюду дала объявления. Возможно, через несколько дней прибудет ящик-другой на каком-нибудь судне.

— Разве нет больше ничего такого, что она любит пить?

— Есть, — сказала я. — Джин. В больших количествах. Могу добавить, почти по десять долларов за порцию.

— Фью! — присвистнул он. — Интересно, смогу ли я купить ящик диет-колы и отправить тебе самолетом.

— Неплохая мысль, Клайв, — сказала я. — Кристи так поглощает джин, что даже можешь пристегнуть ящик к сиденью. В бизнес-классе.

— О, ладно, продолжай в том же духе.

— Как магазин, Клайв? — спросила я, меняя тему, пока совсем не вышла из себя.

— Замечательно! — с восторгом ответил он. — Мы переустраиваем его, создаем совершенно новый вид.

— А старый чем плох? — спросила я, скрипя зубами.

— Собственно говоря, ничем. Но у Мойры есть блестящие идеи насчет того, как сделать его поэлегантней.

Поэлегантней! Зачем антикварному магазину выглядеть элегантно? И с какой стати моя подруга Мойра суется в мой магазин, когда меня нет в стране? На сей раз я разозлилась по-настоящему.

— Буду очень признательна, если вы с Мойрой не станете принимать подобных решений, пока меня нет, — резко сказала я. — Это и мой магазин.

— Лара, ты в дурном настроении. Если тебе не понравится, вернем все, как было.

— До свиданья, Клайв, — сказала я. Он был прав. Я чувствовала себя раздражительной, даже злой. Напомнила себе, что Клайв и Мойра сошлись из-за меня. Я болела, они беспокоились обо мне, сперва общались по телефону, потом лично, интересуясь, как я себя чувствую. И внезапно я поняла, что за этим кроется нечто большее. Мне пришлось примириться с их связью. В конце концов я согласилась вновь вести бизнес вместе с Клайвом, так как для Мойры было важно, чтобы мы с Клайвом ладили. Только я не ожидала, что она начнет вмешиваться в то, что я до сих пор считала своим, а не общим, в магазин.

* * *

В целом разговор этот был не особенно приятным, но казался в высшей степени любезным по сравнению с тем, который состоялся у меня с Брайерсом Хэтли через несколько минут после его возвращения в гостиницу.

— Одним словом, — сказал он, — диверсия. Раз уж вы спросили. И когда мне в руки попадут доказательства, что устроил ее этот мелкий, лицемерный подлец, жизнь его будет стоить немного.

Лицо Брайерса налилось кровью, он вскинул руку и потряс кулаком. При его высоком росте это было зрелище не из приятных, но я пребывала в таком гневе, что устрашить меня было невозможно.

— Меня не волнуют ваши проблемы, — прорычала я. — В два часа вы должны были быть в Керкуане. Вас там не было, мы были. И, между прочим, у нас была гораздо более веская причина не приезжать туда, чем у вас.

— Что же это за веская причина? — спросил он.

— Думаете, если один из членов группы погиб, это причина недостаточная?

— О чем вы говорите? — воскликнул Брайерс.

— Рик Рейнолдс мертв, вот о чем, — ответила я. — Говорю на тот случай, если вы об этом не слышали.

— Как это понять — мертв?

— Буквально. — Сколько мужчин, с которыми я общалась в тот день, не понимали слова мертв? — Он нырнул в бассейн в мелком конце.

— Господи, — произнес Брайерс, опустил руку и отступил на шаг. — Когда?

— Рано утром, — ответила я. — Видимо, когда только начало светать.

Брайерс повалился в кресло. Вид у него был совершенно потрясенный.

— Господи, — повторил он.

— Может, начнем этот разговор снова? — спросила я, сев напротив него. Это легкое препирательство происходило в одной из гостиных наверху, двухстворчатая дверь была закрыта так плотно, что мы могли говорить все, что думали. — Я спросила вас, о чем вы спорили с Риком вчера вечером, и почему вы не появились в Керкуане во второй половине дня, как обещали, чтобы быть нашим гидом. Пожалуй, говорила я несколько раздраженно. Приношу свои извинения. Оправданием мне, с вашего позволения, служит то, что вчера вечером я подвернула ногу, узнала, что Кристи Эллингем собирается писать в своем журнале гадости о нашем путешествии; потом утром я обнаружила Рика, лежащего вниз лицом в плавательном бассейне. После этого у меня состоялся телефонный разговор с деловым партнером, Клайвом, он еще и мой бывший муж, — не спрашивайте! — который, видимо, считает, что я должна была не допустить этой смерти, и более того, перестроить всю тунисскую экономику, чтобы добыть Кристи Эллингем диет-колы. Я пребывала в сильном напряжении целые сутки и стала, как указал Клайв, слишком раздражительной.

— Я тоже прошу прощения, — сказал Брайерс. — От всей души. Ваш тур для меня очень важен, и я не хочу все вам портить. Видит Бог, деньги нам нужны, но дело не только в этом. Мне доставляет удовольствие рассказывать людям о здешней археологии, и я хочу хорошо делать свою работу. Если примете мои оправдания, дело в том, что Хеди вчера вечером сообщил: двое наших рабочих ушли к конкуренту, перешли, так сказать, на сторону противника, и банк тянет с платежной ведомостью. Потом утром он приехал и сказал, что кто-то забрался в нашу контору и попортил там все, в том числе и очень ценную аппаратуру. Увидев, что произошло, я просто вышел из себя. Поехал искать человека, который, думаю — даже уверен — повинен в случившемся, некоего Питера Гровса. Мы с ним соперники уже почти два года, и это он сманил у меня двух рабочих. Нашел я его в Сусе и, боюсь, свалял дурака, накричав на него еще громче, чем кричал в разговоре с вами. Я несдержан, вы, должно быть, это заметили. Гровс, разумеется, все отрицал, потом кое-кто из его людей пригрозил вызвать полицию, и в конце концов я ушел.

— Принимаю ваши извинения, — сказала я, — и, надеюсь, вы примете мои. Я сама довольно несдержанна. Брайерс, возможно, дело в моей усталости, но все это мне совершенно непонятно. Вы работаете на археологическом объекте. Кто такой Питер Гровс? Ученый из другого университета? Вы соперничаете в науке? С какой стати кому-то портить все в конторе археолога?

Он с недоумением поглядел на меня.

— Понимаю, о чем вы. Видимо, мне нужно многое вам рассказать, — продолжал он, взглянув на часы. — Время ужина. Придется пойти и несколько часов быть обаятельными. Завтра у вашей группы день отдыха, который можно провести на пляже или где угодно. Для этого члены ее не нуждаются в нашей помощи и мудрых советах, так ведь? Может, встретимся где-нибудь завтра? Я повезу вас на объект, и мы поговорим. Обещаю объяснить все. Согласны?

— Согласна, — ответила я. — На сегодня с меня хватит.

Однако тот день для меня еще не закончился.

* * *

Я стояла в изумрудно-зеленом купальном костюме на утесе высоко над морем. Позади меня земля была в огне. Я понимала, что нужно выбирать между огнем и водой, но не знала, что делать. Вокруг слышались голоса. Брайерс говорил: «Уверяю, больше этого не случится», Кертис: «Я говорил, чтобы ты позаботился об этом, бестолковый кретин». Я обернулась и взглянула на пылающий город, потом на море, бьющееся о берег внизу. Приняв решение, подняла руки над головой ладонями наружу, так что распрямленные до отказа локти касались ушей. Оттолкнувшись ногами, я покинула горящую землю. Вода стремительно приближалась. Летя к ней, я увидела в пене волн Рика. От головы его тянулась струйка крови и вертелась вместе с движением воды. Потом чуть ниже поверхности увидела громадные скалы. Я поняла, что разобьюсь вдребезги. Представила себе расщепленные кости, череп, расколовшийся, как зрелая дыня при ударе о кирпичную стену. И проснулась, ловя ртом воздух, сердце сильно колотилось. На поиски одежды ушло несколько секунд.

Потом я поняла, что ощущала запах дыма не во сне, а здесь и сейчас. Вскочила с кровати, бросилась в коридор и увидела, что дым идет из-под двери номера Кристи Эллингем. Подергала дверь, но она была заперта. Я закричала во весь голос и почти сразу же услышала шаги позади. Бен крикнул: «С дороги!» и с разбегу ударил в дверь плечом. Ничего не последовало.

— Вместе, — сказал подошедший сзади Клифф, и двое мужчин одновременно ударили в дверь всей своей массой. По счастью, язычок замка сломался, дверь распахнулась, и Бен ринулся в стену дыма. Клифф хотел последовать за ним, однако Нора удержала его.

— Нет, Клифф, — воскликнула она. — У тебя больное сердце!

Я пошла было в комнату, но Клифф схватил меня.

— Бен не знает, где в этой громадной комнате кровать, — сказала я Клиффу. — Я знаю.

Вырвалась и бросилась в дым.

Ничто не могло подготовить меня к тому, до чего здесь будет жутко, дым ел легкие и глаза.

— Кровать справа, в алькове, — попыталась я крикнуть Бену, который был где-то внутри, но вместо слов изо рта вырвалось хрипение.

— Я не могу найти Кристи, — пропыхтел Бен в нескольких футах от меня. — В постели ее нет. Нужно убираться отсюда. Мы ничего не сможем поделать. Идите к двери.

Я понимала, что он прав. Повернулась и, потеряв ориентацию, стала искать выход. Ударилась ногой обо что-то и упала.

— Она здесь, — выдавила я. — На полу.

Я почувствовала, как Бен поднимает меня на ноги, потом, взяв ее за руки, мы поволокли тело по полу. Не знаю, удалось бы нам ее вытащить, но в проеме двери появился встревоженный Клифф, и несколько рук — Мухаммеда, Эда, даже Кэтрин — вытянули нас наружу, потом мимо нас пробежали несколько служащих с огнетушителем. Мы бросились в коридор, потом замерли, ошеломленные тем, что увидели.

— Что за черт? — воскликнул Бен, потому что это была не Кристи. Азиза закашлялась и открыла глаза.

 

5

Грузовой манифест:

— Стеклянные бусы, одна амфора;

— Слоновая кость, одна амфора;

— Золотые украшения, одна амфора;

— Вино, двести амфор;

— Масло, двести амфор;

— Оливки, сто амфор;

— Медь, двести пятьдесят слитков;

— Олово, сто слитков;

— Серебро, сто слитков;

— Монеты, пять амфор;

— Один кедровый ящик, содержимое неизвестно.

Будь осторожен. Тени опасны. Пожалуй, нет, если таиться в них. Где искать это оружие? Маго. Не нравится он мне. Вчера ударил меня безо всякой причины. Но хуже того, он дурной человек. Сафат тоже. Однако Сафат глуп и потому не так опасен. Я нашел короткий меч, так ведь? Сразу же, в вещах Маго. У него же был и амулет Абдельмелькарта, разве не так? Убийца Маго или просто вор? Капитан будет знать.

Теперь проверь груз. Пифосы, так. В них содержится то, что указано. Амфоры, общим числом пятьсот пять. Олово, сто слитков. Серебро, девяносто девять. Недостает одного. Опять кража? Нет, украсть его очень трудно. Перед тем, как команда сойдет на берег, все слитки будут пересчитаны. Брошен за борт? Слишком ценен. Его должны возвратить на место. Притаюсь в тени и буду ждать.

Труп Кристи пролежал до утра, но к тому времени, когда меня и Бена выпустили из больницы, его уже не было. Очевидно, она пыталась выйти, но так же, как и я, потеряла ориентацию. Ее обнаружили скорчившейся между кроватью и гардеробом. Я решила, что Кристи была мертвецки пьяной и это состояние значительно сократило для нее шансы выбраться наружу.

Перед уходом мы с Беном заглянули к Азизе. Она лежала, привалясь к подушкам, бледная и слегка заплаканная. Муж сидел подле, держа ее за руку. Когда мы вошли, он встал.

— Что за тур тут у вас? — спросил Кертис. — Люди мрут, как мухи.

— Кертис! — прокашляла Азиза.

— Эта гостинца — опасное место. Вы не должны были размещать нас там.

— Минутку-минутку! — раздраженно произнес Бен. — Вряд ли тут вина Лары или гостиницы. Эта Эллингем вполне могла отключить детектор дыма, чтобы курить в постели.

— Лара пригласила эту суку в путешествие. Ради рекламы.

— Кертис, прошу тебя! — взмолилась Азиза.

— Вы ничего не забыли? — спросил Бен. Таким я его еще не видела. Мужчины стояли почти нос к носу, рыча друг на друга. — Если б Лара не подняла тревогу и не вошла туда — можно сказать, с риском для жизни — ваша жена почти наверняка была бы…

— Прекратите оба! — вмешалась я. — Неужели не видите, что расстраиваете ее?

Они пропустили мои слова мимо ушей.

— И что вообще делала ваша жена в той комнате? Вопрос был хорошим.

— Тихо! — приказала медсестра, войдя в палату. — Мадам Кларк нужен отдых. Джентльмены, выйдите, пожалуйста. Maintenant. Немедленно.

— Встретимся снаружи, Бен, — сказала я. — Азиза, вам нужно что-нибудь? Ночную рубашку? Что-нибудь почитать?

Азиза покачала головой. Вид у нее был очень скверный.

— Врач сказал, что, возможно, я смогу выписаться завтра. Спасибо, что меня вытащили, — добавила она. — И не обращайте внимания на слова Кертиса. Он расстроен, вот и все.

— Азиза, почему вы были в комнате Кристи?

Пусть я и была против того, чтобы Бен задавал этот вопрос, однако я была решительно настроена узнать, что произошло.

— Я выходила слегка пройтись возле гостинцы, — ответила она. — Увидела, что дверь комнаты Кристи чуть-чуть приоткрыта. Внутрь мог войти кто угодно, и после кражи ожерелья Кэтрин, денег Эда и всего прочего я подумала, что нельзя оставлять ее открытой.

— Выходили пройтись в это ночное время?

Несколько секунд Азиза не отвечала.

— Не спалось и не хотелось беспокоить Кертиса, — сказала она наконец.

— Итак, вы увидели, что дверь приоткрыта, и затем…

— Я не знала, оставила ли она ее приоткрытой нарочно, понимаете, для сквозняка или еще чего-то, поэтому постучала, потом вошла. Вдруг раздался свистящий звук, словно от брошенного предмета, и комната заполнилась дымом. Я пыталась найти дверь, но не могла.

— Когда я подошла, дверь была на запоре, — сказала я.

— Видимо, я хлопнула ею, когда вошла, и замок защелкнулся, — сказала Азиза.

Говоря, она теребила ниточку на больничном одеяле и не смотрела на меня.

— То, что случилось, ужасно, — сказала она. И всхлипнула.

— Отдыхайте, Азиза, — сказала я. — И если вам хоть что-то потребуется, пожалуйста, звоните мне в гостиницу.

Уходя, я оглянулась. Она лежала с закрытыми глазами, по лицу катилась слезинка.

Я была совершенно уверена, что Азиза лжет, но не представляла, что тут предпринять. Возможно, дело было как-то связано с манерой Кертиса бродить по ночам. Я не могла винить его за то, что он расстроен теперь. Еще несколько минут — и его жена стала бы третьим трупом в нашем туре. Это обратило мои мысли к остальным членам группы: возможно, они все подумывали потребовать деньги обратно и немедленно вернуться домой.

* * *

Когда мы вернулись в гостиницу, двое мужчин укладывали промокший матрац, вернее, его остатки, в полицейскую машину. Зрелище было очень печальным, и все это казалось совершенно ненужным. Если на то пошло, пользуясь выражением Джимми, эта смерть была еще более идиотской, чем смерть Рика.

Но двое из нашего тура, как бы беспечно они себя ни вели, были мертвы, и нас по возвращении приветствовала очень подавленная группа.

— Джамиля, — сказала я, отведя ее в сторону. — Мы с Беном решили отправить куда-нибудь остальных. — Она отнеслась к этому с пониманием. — Вам придется отвезти их в какое-нибудь особенное место. Знаете где-нибудь поблизости отличный ресторан, где обслуживают под открытым небом? Обращенный к воде патио или что-то в этом роде?

— Могу устроить что-нибудь в этом духе, — ответила Джамиля. — Я знаю как раз такое место.

— Отлично. Везите их туда, и пусть заказывают, что угодно. Мы все оплатим. Только вам придется управляться одной.

— Я справлюсь. Вы отдыхайте, — сказала Джамиля. — Обращаюсь ко всем, — сказала она, подойдя к группе на завтраке. — Прошу на минутку внимания. У нас будет сегодня нечто особенное, небольшой сюрприз.

— Многовато сюрпризов, на мой взгляд, — услышала я голос Джимми.

— Превосходный обед в одном из лучших ресторанов страны, — продолжала Джамиля, не прерываясь. — Нечто особенное, что мы будем считать частью тура.

— Надеюсь, свежие морепродукты, — сказал Бен. — И вино будет?

Он явно оправлялся очень быстро и, вопреки моим ожиданиям, вел себя как ни в чем не бывало.

— Конечно, — ответила Джамиля, обернувшись ко мне за подтверждением. Я кивнула. — Будет и выпивка.

— Пойду, лягу, — сказала я, ни к кому не обращаясь.

* * *

Несмотря на сильную усталость, я не могла спать, время от времени забывалась сном на несколько минут и просыпалась от жутких сновидений. К полудню оставила эти попытки и спустилась вниз.

— Мадам Суэйн, ваш муж звонил три раза, — сказал Мухаммед, протягивая мне три розовых листка бумаги с фамилией Клайва на каждом. — Мадам Сильвия сказала, что мы не должны беспокоить вас, пока вы отдыхаете.

— Спасибо, Мухаммед, — ответила я, разрывая сообщения. Очевидно, туда уже дошла весть о смерти Кристи и Клайв выходил из себя. Выслушать его тираду еще будет время.

Через несколько минут я была в городе, у таксофона, одном из немногих мест, не считая сетей больших американских отелей, откуда можно звонить прямо за океан. Взглянула на часы. В Торонто было шесть часов двадцать минут воскресного утра. Я все-таки опустила в прорезь две динаровые монеты и набрала номер.

— Роб, это я.

— О, — произнес сонный голос. — Рад тебя слышать. — Пауза. — Все в порядке?

— Не совсем, — ответила я. — Мне нужно было услышать дружелюбный голос. Понимаю, что еще рано.

— Ничего. Что случилось? — спросил Роб с беспокойством. Я рассказала.

— Ужасно, — произнес он. — Но твоей вины здесь нет, имей это в виду.

— Знаю, — печально сказала я. — Только это было очень неприятно, и Клайв уже думает, что я все порчу — еще даже до того, как узнал о Кристи.

— Не понимаю, почему ты снова стала вести бизнес с этим типом, — сказал Роб. Клайва он недолюбливал. — Мойра поняла бы, если б ты ответила отказом на его предложение.

— Знаю, — снова сказала я. В ту минуту это слово казалось верхом моих разговорных способностей. — Ты не представляешь, какой скверной была эта идея. Пожалуйста, не спрашивай, почему. Однако, может он и прав, что я порчу это путешествие.

— Не думаю, — ответил Роб. Он был очень любезен.

— Ты полицейский и, надо полагать, постоянно видишь вещи подобного рода. Вытаскивал кого-нибудь из бассейна с проломленным черепом?

— К сожалению, да. Дважды. Правда, один раз из озера. Однако разницы никакой.

— Что происходит, когда они ударяются о дно? — спросила я.

— Что? — произнес он. — А, понимаю. Твой человек погиб. Видимо, утонул. Если их вытащить своевременно, они обычно оказываются парализованными. В некоторых случаях парализует только руки и ноги.

— Меня, собственно, интересует, что происходит с головой.

— Лара, не слишком ли это ужасно? Зачем тебе знать?

— Роб, думаю, мне нужно как-то понять это, — ответила я. — Может, я стану легче относиться к тому, что не вытащила его вовремя.

Упоминать, что меня преследуют сновидения, заставляющие усомниться в выводах местных полицейских, особого смысла как будто не было.

— Не думаю, что следует говорить это тебе, но в основном они ломают шею. Я не врач, но полагаю, что темя и шея принимают на себя весь вес тела, один позвонок смещается и разрывает спинной мозг. Степень парализованности зависит от того, где он разорван.

— Пожалуй, меня, в сущности, интересует, не убила ли я его, вытащив из бассейна. Должна я была понимать, что у него сломана шея?

— Вряд ли на глаз можно было определить, что шея у него сломана, а если б оставила его на дне до тех пор, пока не прибудет кто-то, разбирающийся в повреждениях шеи, ему это не особенно бы помогло, так ведь? Не изводи себя, Лара. Ты сделала, что могла. Если б он не пошел купаться в одиночестве, то, может, кто-нибудь вытащил бы его своевременно. Судя по тому, что ты рассказала, он сам повинен в своей смерти.

— Знаю, но у меня из головы не идет, что он лежит там в сознании и не в силах помочь себе. Человеком он был не особенно приятным, но этого не заслуживал. А Кристи…

— Лара, если собираешься спросить меня, что происходит с легкими людей, которые умирают, куря в постели, то откажись от этой мысли. Я не отвечу. Думаю, тебе нужно постараться поспать. Завтра будет легче, — мягко сказал Роб.

— Кто там с тобой? — внезапно спросила я. Я была готова поклясться, что слышала сонный женский голос, спрашивающий, с кем он разговаривает.

— Никого.

Я с душевной болью поняла, что это ложь.

— Пожалуй, воспользуюсь твоим советом. Пойду посплю. Спасибо, что взял трубку, — добавила я.

— Лара, — сказал он. — Мы поговорим об этом, ладно? Я имею в виду, мы ведь, в сущности, не… так ведь?

— Все равно, — сказала я. — До свиданья, Роб.

Это правда, мы, в сущности, не были любовниками. Не миновали стадии объятий и поцелуев. Вечно что-то мешало: его дочь, мой магазин, его работа — и тот или другой из нас отказывался от этой мысли. Но когда я чувствовала себя совершенно несчастной, мне хотелось поговорить с Робом, услышать его приятный, спокойный голос, и знание, что у него кто-то есть в раннее воскресное утро, нисколько не улучшило моего настроения. Однако, если взглянуть на вещи оптимистически, я узнала, что мне нужно было знать, хотела я того или нет, о Робе и Рике Рейнолдсе.

* * *

— Я думал, вы собирались отдыхать, — послышался голос, когда я шла по вестибюлю, возвращаясь в свою комнату. Я повернулась и увидела в гостиной Брайерса. — Не спится?

— Как будто бы нет, — согласилась я.

— Не хотите ли немного подышать свежим воздухом?

— Да, хочу.

Брайерс остановил у ворот гостиницы маленькое желтое такси, и мы стали спускаться к гавани, потом, свернув на прибрежную дорогу, поехали на север. На окраине Таберды остановились у причала, где покачивались, стоя на якорях, несколько колоритных рыбачьих лодок. Брайерс спустился к маленькой моторной лодке и жестом пригласил меня следовать за ним. Вскоре мы неслись по воде к стоявшему в четверти мили от берега судну.

— Вот мы и на месте, — сказал Брайерс, когда мы подошли к его борту. Улыбающийся Хеди протянул мне руку и помог взобраться по трапу.

— Добро пожаловать на борт «Элиссы Дидоны».

— И, — добавил Брайерс, — на место наших работ. Познакомьтесь с двумя нашими ныряльщиками: Рон Тодд, один из моих лос-анджелесских студентов, и Хмаис бен Халид, местный археолог и ныряльщик. Хеди вы, разумеется, знаете. Он руководит погружениями и замещает меня, когда я нахожусь с вашей группой. У нас есть еще два ныряльщика — оба, насколько я понимаю, под водой, так, Хеди?

Тот кивнул.

— Джентльмены, познакомьтесь с Ларой Макклинток. — Я пожала несколько мокрых рук. Брайерс полез в холодильник. — Лара, выпьете чего-нибудь холодного? Колы? Минеральной воды? Ничего алкогольного на борту нет.

Я с благодарностью взяла протянутую минеральную воду.

— Рон, постарайся найти шляпу для Лары.

Через несколько минут Рон появился из каюты с черной неопреновой кепкой, украшенной белой надписью «Элисса Дидона» и изображением судна с большим квадратным парусом, нос был выполнен в виде конской головы. Брайерс протянул мне кепку напыщенным жестом.

— Поскольку вы помогаете оплачивать нашу экспедицию — сознаете это или нет, — добавил он, — вам нужно стать почетным членом команды. У Лары был тяжелый день, — обратился он к мужчинам, — поэтому мы не приставим ее сразу же к работе.

— Объясните мне это, Брайерс, — попросила я.

— Относительно оплаты экспедиции или работы? Я просто имел в виду, что мы несколько стеснены в средствах, поэтому ваше предложение жалованья за пару недель значительно помогло нам с расходами. Я знал, что Хеди будет превосходно замещать меня. Ваш тур поможет нам продержаться еще месяц.

— Вы знаете, что я не это имела в виду. Я думала, вы проводите раскопки какого-то древнего города. Вы сказали, что ведете работы на заливе Хаммамет, так ведь? Очевидно, имели в виду на заливе буквально?

Брайерс улыбнулся.

— Пожалуй, мне следовало сказать в заливе. Я не собирался вводить вас в заблуждение. Видимо, я так погрузился в работу, что мне в голову не пришло другое истолкование этой фразы. Мы ищем затонувшее судно.

— Какое? — спросила я. — Испанский галеон?

— Точно не знаем, однако, надеюсь, гораздо более древнее, — ответил Брайерс. — Мы ищем судно, возраст которого не меньше двух тысяч лет.

— Это возможно? — воскликнула я. — Оно не сгнило бы?

— Да, само судно могло сгнить. Но груз мог сохраниться. Его не только возможно найти, мы найдем его. Могу добавить, опередив соперника.

Остальные зааплодировали и засвистели.

— Вы помешанный, — сказала я.

Брайерс засмеялся.

— Вы не первая женщина, от которой я это слышу. К примеру, моя уже почти бывшая жена совершенно уверена в этом. Когда должны подняться Сэнди и Гас? — спросил он у Хеди.

Тот взглянул на часы.

— Минут через девять.

Я глянула за борт и увидела две вереницы поднимающихся из-под воды пузырей. Хмаис и Рон начали надевать снаряжение, проверяя и перепроверяя баллоны.

— Вы спрашивали — это было только вчера? — что я имел в виду под диверсией, — негромко сказал Брайерс, когда остальные отошли за пределы слышимости. — Пойдемте со мной.

Я заглянула в рулевую рубку: по всему полу были разбросаны карты и бумаги.

— Думаю, вам нужна небольшая помощь в наведении порядка.

— Видели бы вы ее вчера. Мы храним здесь все карты и записи. Сюда кто-то проник. Дверь мы запираем, но этот человек взломал замок. Вся рубка была в беспорядке. Ящики с картами выдвинуты, карты брошены на пол, оборудование для сканирования испорчено. Рыба — это предмет снаряжения, которое тянется за судном, когда мы производим сканирование, и дает нам изображение — сильно, может быть безнадежно, повреждена.

— Что-нибудь исчезло?

— Трудно сказать. В рубке до сих пор хаос. Но не думаю, что это была кража. Как я постоянно говорю, это была диверсия с целью запугать нас или замедлить работы. Как-никак, мы держим судно здесь на якоре, чтобы не платить портовый сбор, и тому человеку пришлось добираться до судна. Это не может быть случайным налетом под влиянием минуты. Держу пари, вы ничего не понимаете. Может, начать с начала?

— Пожалуйста, — ответила я.

— Хорошо. Вернемся к началу. Я заинтересовался этой частью мира еще студентом. При содействии ЮНЕСКО приехал работать в Карфаген в начале семидесятых вместе с другом детства, которого зовут Питер Гровс. Питер и я были друзьями с семи лет. Думаю, подружились мы потому, что оба были тихонями, скверными в спорте и успешными в учебе, таких другие ребята презирают. Когда вырос, я сам не знал, кем хочу быть. Я посещал в университете общегуманитарные курсы, в том числе и курс археологии, однако ничто не возбуждало во мне особого интереса. Думаю, с Питером было примерно то же самое. Я даже не помню, как мы получили эту работу. Видимо, отец Питера знал кого-то, кто знал кого-то; вот такая история. Поэтому пока наши товарищи проводили летние каникулы, очищая бассейны или подавали гамбургеры, мы с Питером отправились в Карфаген. Теперь это назвали бы местью тупицам.

Так или иначе, для нас с Питером открылся совершенно новый мир. Я полюбил эту работу. Был ассистентом археолога, работал с очень хорошими людьми и обнаружил, что это занятие мне очень нравится. Питеру оно нравилось меньше. Он находил его скучным, а я бесконечно очаровательным. Одинаково воспринимали мы только выходные. Это был рай. Мы ходили под парусами, купались, научились нырять с аквалангом, встречались с европейскими и арабскими девушками.

На раскопках работал землекопом один старый араб, он привязался к Питеру и ко мне. Был очень добр к нам — приглашал нас к себе в дом, познакомил со своей дочерью и семьей, заботился о том, чтобы мы ели, как следует, что, учитывая наше студенческое положение, было весьма нелишним. Как и большинство парней, мы тогда, пожалуй, не оценивали его по достоинству. Но какие истории он нам рассказывал! Говорил, что в юности занимался ловлей губок и однажды видел чудесное зрелище. Сказал, что обнаружил кладбище амфор, охраняемое морским богом, сделанным, как оказалось, из золота. Мы думали, что он просто дурачит нас, но старик утверждал, что все это правда, что амфоры и бог все еще на дне моря.

Мы стали расспрашивать и выяснили, что старик — звали его Зубеир — в юности действительно был ловцом губок. Сперва мы приписали рассказ о золотом боге и кладбище амфор закону Мартини. Знаете, что это такое?

— Нет, но, думаю, общую идею понимаю, — ответила я.

— Закон Мартини гласит, что погружение на каждые десять метров — это примерно тридцать два-тридцать три фута — действует так же, как двойная порция «мартини». Сами понимаете, что когда работаешь, скажем, на ста двадцати футах, закон Мартини оказывает значительное воздействие. Более точное его название — кессонная болезнь. Питер сперва называл ее легкое помешательство.

Но, видимо, эта история вошла Питеру в душу.

— Что, если там действительно золотая статуя? — твердил он мне. — Это возможно, разве не так? Золото — инертный металл. Оно может сохраняться под водой, в сущности, вечно. Не кажется тебе это кораблекрушением? Деревянное судно могло сгнить, но амфоры, в которых содержится груз, будут оставаться целыми очень, очень долгое время. Может, нам поискать его?

Или:

— Я поинтересовался: затонувших судов обнаружено больше по таким анекдотичным сведениям, чем по всем новейшим технологиям. И в истории Зубеира есть определенная доля правды. Судно «Махдия», найденное в южной части залива, было впервые обнаружено ловцами губок. И судно «Улубурун» у берегов Турции. Хочешь еще минеральной воды?

То лето оказало решающее воздействие на нас обоих. Я вернулся домой, всецело занялся археологией и наконец получил докторскую степень — темой моей диссертации было мореходство и торговля карфагенян — нашел место преподавателя в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, женился и обзавелся двумя детьми. Питер бросил университет, тоже женился, стал отцом дочери и занялся бизнесом, кажется, производством пластиковых бутылок. Зарабатывал большие деньги, гораздо больше, чем я в должности профессора археологии, это уж точно. Мы, можно сказать, перестали общаться. Рождественские открытки и тому подобные пустяки — вот и все общение. Потом в один прекрасный день он бросил все это, компанию, жену, фабрику. Стал — к нашей терминологии можно придраться — охотником за сокровищами. Питер именует себя специалистом по подъему затонувших судов. Он стал искать затонувшие сокровища. И сразу же добился успеха, нашел в Карибском море испанское судно с грузом золота. Только кончилось это бесконечной тяжбой из-за права собственности. Поэтому он нанял себе ловкого адвоката и продолжал искать затонувшие суда. Первоначальный успех, несмотря на все юридические проблемы, обеспечил ему возможность в любое время найти инвесторов. Его страстью были затонувшие сокровища, любые сокровища, но, думаю, в его сердце существовало особое место для зубеировского кладбища амфор и золотой статуи. Он отыскал Зубеира, уже ослепшего и совершенно дряхлого, его дочь и зятя, и выяснил, что Зубеир нырял в заливе Хаммамет.

Залив многоводный, это я могу подтвердить, под водой можно находиться над определенным предметом и все-таки не замечать его. Питер пытался уговорить Зубеира несколько сузить район поисков и в определенном смысле добился своего. Морской бог, утверждал Зубеир, находился на одном уровне со скалой на берегу, напоминающей очертаниями верблюда. Однако с тех пор, как Зубеир ловил губки, на берегах залива изменилось многое, так что, если эта скала и существовала в действительности, думаю, она давно исчезла.

Однако Питер не был обескуражен. Однажды в конце семестра он неожиданно позвонил мне, хотя мы несколько лет не общались.

— Хватит тебе погрязать в теории, — сказал Питер. — Пора найти зубеировское кладбище амфор и золотого морского бога.

Я клюнул на эту приманку. Морская археология относительно новая дисциплина — заниматься ею было практически невозможно, пока не появились специальные приспособления, главным образом изобретенный в сороковых годах акваланг. Я был погружен в теоретическое изучение средиземноморских путей, течений, торговых маршрутов и всего такого прочего. Мысль поехать туда и посмотреть на все собственными глазами была захватывающей, и, признаюсь, я был слегка помешан.

Брайерс умолк и взглянул на море.

— Вы с Питером уже не партнеры? — спросила я.

— Нет, — ответил он. — На второе лето, когда я приехал помогать ему, у нас обнаружились серьезные расхождения во взглядах. Произошло два инцидента, первый заставил меня усомниться в приверженности Питера к охране исторического наследия, второй — в его здравомыслии.

Мы оба хотели найти зубеировское судно, но мне оно нужно ради знаний, которые оно могло принести, хотя, если быть совершенно откровенным, я представлял, какую это создаст мне репутацию среди коллег. Питеру нужно было сокровище. Есть две совершенно несовместимые философии, хотя индустрия по подъему затонувших судов изо всех сил утверждает, что обе точки зрения могут сосуществовать. Я стал смотреть на эти компании как на морской эквивалент грабителей гробниц — если они и не все такие, то большинство. Мы нашли затонувшее судно к югу отсюда, не особенно древнее, лет около трехсот, но я очень оживился, нужно было определить его возраст, точно нанести местоположение на карту и сфотографировать. Отправился в город за кое-каким оборудованием, а когда вернулся, ныряльщики уже подняли значительную часть груза и делили между собой. Я пришел в ярость. Сказал Питеру, что он только на словах поддерживает морскую археологию, что я здесь только для ширмы. Он покаялся, сказал, что такого больше не повторится, и какое-то время я пытался заставить себя поверить ему.

Но потом случился второй инцидент. — Брайерс глубоко вздохнул и продолжал: — Не хочу вдаваться в подробности, но мы потеряли ныряльщика, молодого человека, почти мальчишку, одного из моих студентов. Море в тот день было очень неспокойным. Я подумал, что нужно прекратить работы и вернуться на берег. Но Питер что-то обнаружил на боковом гидролокаторе и решил, что это стоит проверить. В тот день какое-то время оставалось только у одного ныряльщика. Нужно очень пристально следить за тем, сколько времени можно проводить под водой. Главным образом, это зависит от глубины, на которой работаешь. И никогда не погружаться без напарника. Парень неожиданно нырнул с борта. Я уверен, по приказу Питера, хотя тот это отрицал. Мы почти сразу же потеряли вереницу пузырьков в бурной воде. Вы не представляете, каково беспомощно стоять на палубе, отсчитывать секунды и сознавать, что уже поздно. Двое из нас спустились под воду, хотя провели там достаточно времени для одного дня. Парень исчез. Мы его так и нашли. Я решил, что с меня хватит. И покинул экспедицию Питера. Вернулся домой и оставил поиски затонувших судов года на два. Помню, когда вернулся, я позвонил родителям парня. Разговаривал с его отцом. Это было одно из самых тяжких испытаний в моей жизни. Тот человек был просто потрясен. Сказал, что доверил мне сына, а я бросил его умирать. Может, так оно и было. Может, я недостаточно протестовал, смотрел сквозь пальцы на требования Питера. Однако зачем я вам это рассказываю? У вас самой было несколько тяжелых дней. Как себя чувствуете?

— С учетом всех обстоятельств не так уж плохо, — ответила я. — Но вы снова приехали искать судно Зубеира.

— Да. Мы с Питером в конце концов стали соперниками, может быть, даже врагами — два бывших друга, два судна, оба ищут одно и то же. Я сказал, что здесь много воды, но, видимо, судя по хаосу, который они устроили на моем судне, недостаточно для нас двоих.

— Почему вы вернулись?

Я слышала о людях, одержимых поисками спрятанных сокровищ, как в море, так и в земле. Эти люди повсюду видят путеводные нити и отказываются принимать сведения, говорящие, что они ошибаются. Готовы рисковать всем ради не дающегося в руки, может быть, воображаемого богатства. Похоже, Питер Гровс был одним из этих людей. Возникал вопрос, не говорила ли я теперь еще с одним?

— Определенно сказать не могу. Я знаю, что, если мы сможем найти это судно, если оно существует, это будет потрясающая находка. Такие древние судна встречаются очень редко. То, что оно поведает нам о жизни в то время, будет очень впечатляющим. Так обстоят дела с затонувшими судами. Археологи часто раскапывают кладбища, гробницы, но погребенные там люди были специально подготовлены для загробной жизни. Затонувшие суда — дело другое. Они представляют собой маленькие микрокосмы жизни в то время. Если это торговые судна, получаешь представление о том, что ценилось в те времена. Можно понять разницу между офицерами и простыми матросами по посуде, которой они пользовались для еды, и так далее. Получаешь возможность увидеть повседневность конкретного времени, а не потусторонний мир, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. По крайней мере, я так говорю и убежден в этом. Возможно, другая причина заключается в том, что я развожусь с женой, дети, собственно, уже выросли, и я решил, что во время отпуска мне делать нечего. Сделал предложение одной организации и получил кое-какие деньги.

Я часто думал, — задумчиво произнес Брайерс, — нашел ли что-нибудь перед смертью тот парень, звали его Марк Гендерсон. Знаете, это серьезная опасность. Видишь нечто очень значительное — возможно, ты первый, кто видит это судно спустя столетия, а то и тысячелетия. И в волнении забываешь про таймер, который напоминает, что пора подниматься на поверхность. Но если он что и видел, я не смог этого найти.

— Вот и они, — подал голос Хеди. — Есть новости? — спросил он у ныряльщицы, поднимавшейся первой по трапу.

— Никаких, — ответила молодая женщина, снимая маску и воздушный баллон. Закрутила на затылке белокурые волосы и взяла полотенце.

— Ну, что ж. Иди сюда, познакомься с Ларой, — сказал Брайерс. — Лара, вот еще двое членов нашей команды: Сэнди Гровс и Гас Паттерсон.

— Привет, — сказали они в унисон.

— Ничего? — спросил Брайерс.

— Нет, — ответил Гас. — Нашли штуку, которую видели на сканнере, пока он не отказал, но это пустышка. Да, деревянная лодка, но затонула, судя по виду, недели полторы назад. Рад познакомиться с вами, Лара.

— Что я вам говорил? Еще один день великих надежд псу под хвост, — сказал Брайерс, пожав плечами.

Заработали двигатели, и судно прошло несколько сотен ярдов, сзади подскакивала небольшая лодка с подвесным мотором.

— У нас еще есть время для одного погружения, — сказал Хеди, замедлив ход и бросая якорь. — Идите вы двое. Порядок знаете. Быть на палубе не позднее чем через двадцать пять минут.

Рон и Хмаис сели на кромку борта и вниз спинами бросились в воду.

— Наблюдайте за ними, — сказал Хеди остальным. Потом обратился к Брайерсу:

— Босс, у меня есть идея на завтра. Попытаемся работать, пока сканнер ремонтируют.

— Слушаю.

— Почему нам не использовать буксирный трос? Думаю, что смогу придумать что-нибудь дельное. Мы сможем отправлять под воду трех ныряльщиков, а не двух, с расстоянием между ними около двадцати футов и медленно буксировать по той зоне, которую хотим обследовать. Здесь довольно мелко, они смогут разглядеть на дне что-то, способное заинтересовать нас. Таким образом мы сможем охватить гораздо больший район.

— Недурно, — сказал Брайерс. — Посмотрим, что ты сможешь придумать. Хеди молодчина, — добавил он, когда молодой человек удалился за пределы слышимости. — Очень осторожный, не позволяет ныряльщикам ни малейшего риска. Придирчив к снаряжению. Мне повезло, что я нашел его. Он бербер, не араб. Семья его до сих пор живет в пустыне, к югу отсюда. В шатрах, представьте себе. Не могу понять, зачем браться за ныряние в акваланге, если ты вырос в пустыне, но что я знаю? Я вряд ли взялся бы за него, хотя вырос в Калифорнии.

— Вы сказали Гровс? — спросила я. — Сэнди Гровс?

— Обратили внимание, — сказал он. — Сэнди дочь Питера. Она появилась здесь несколько месяцев назад и с тех пор все время с нами. Видимо, небольшая семейная вражда. Я не спрашиваю ее об этом. Она сильная, опытная ныряльщица. Кстати, Хмаис внук Зубеира. У нас тут вся первоначальная группа, представленная в той или иной форме.

— Вы упомянули, что получили какие-то деньги от организации. Меня удивляет, что организация вкладывает средства в нечто столь… гипотетическое, — сказала я. — Не могло это быть искусной мистификацией? Шуточкой со стороны Зубеира, чтобы поддразнить находящихся на его попечении студентов?

— Конечно, могло. Однако Зубеир никогда не казался мне таким человеком. Над ним все постоянно посмеивались, но он держался своей истории. Кстати, в том, что касается статуи, я не убежден. Если она и существовала, ее за столетия затянуло бы илом. Но я был бы очень рад найти судно даже без нее. Однако, вижу, вы остаетесь в сомнении. Вам следовало бы познакомиться с моей бывшей женой. Вы наверняка бы поладили, — сказал он с улыбкой. — Пойдемте, посмотрю, что смогу отыскать в этом хаосе. Вы посидите, — сказал он, указав на стул у входа в рубку. — А я буду искать.

Так, это должно быть где-то здесь. Одна причина верить Зубеиру заключается в том, что старик очень конкретно описывал то, что видел. Во всех подробностях: как обнаружил амфоры — они, вне всякого сомнения, указывают, что там затонуло судно. Зубеир говорил, что посреди амфор была какая-то возвышенность. Он стирал с нее ил во время нескольких погружений, пока не понял, что это золотой бог. Его охватил страх, и он перестал работать на затонувшем судне из боязни разгневать бога. Но он тоже был помешан на нем. Рисовал вновь и вновь по памяти, и его дочь сохранила эти рисунки. У нас есть зарисовки амфор и бога, я покажу их вам, если смогу найти. Вот они! — торжествующе воскликнул Брайерс. — Копии рисунков старика. Что скажете?

Я взглянула на грубоватые, но удивительно четкие рисунки. Они изображали очертания верхушек и боков нескольких больших кувшинов. Однако главной там была голова человека или бога в высоком коническом головной уборе. Бог был погребен под илом до середины груди, поэтому видны были только голова и часть руки. Он выглядел в некотором роде стражем амфор, правая рука его была поднята, словно для того, чтобы прогнать любого нападающего.

— Я согласна, что это интересные рисунки, и верю, что Зубеир был с вами искренен, но как с помощью этого добраться до судна, которому две тысячи лет?

— Хороший вопрос. Амфоры — это глиняные сосуды, они могут быть очень большими, четырех-пяти футов высотой, по форме округлые. Использовались они так же, как в настоящее время контейнеры. В них перевозили оливки, оливковое масло, вино и тому подобное, даже стеклянные бусы и мелкие предметы. Торговые моряки укладывали их набок, ручка амфоры прилегала к ручке другой — верхней или нижней. Таким образом, они закреплялись и не перекатывались, тем самым сохранялось равновесие судна. На большом торговом судне амфор было сотни и сотни. Говорит вам что-нибудь термин «дресселевские формы амфор»?

Я покачала головой.

— Нет.

— Понятно, с чего бы? Генрих Дрессель — немецкий ученый девятнадцатого века, он разработал способ датировать амфоры, основанный на их форме — длинные и узкие или широкие и более приземистые, вид горла, форма ручек и так далее. Опубликовал таблицу со средиземноморскими амфорами, расположенными в хронологическом порядке. Все они пронумерованы. К примеру, первые формы были изготовлены в Италии, использовались с середины второго века до нашей эры до начала первого, главным образом для итальянского вина. Много таких амфор обнаружено на затонувших судах во французской части Средиземного моря. Формы Дресселя — замечательное пособие для датировки затонувших судов, потому что амфоры использовались в морских перевозках на всем протяжении античности; они хорошо сохраняются в течение долгого времени на дне, в отличие, к примеру, от дерева; и их довольно легко обнаружить.

— Вы имеете в виду, что по амфорам на рисунках Зубеира затонувшее судно можно отнести к тому периоду?

— Да, — ответил Брайерс. — Это так. Если верить легендам, Карфаген был основан в восемьсот четырнадцатом году до новой эры. Археологические свидетельства не уходят в такую древность, но они достаточно близки к тому, чтобы отнестись к мифу с некоторым доверием. Город был захвачен римлянами весной сто сорок шестого года до нашей эры. Жена правителя города бросилась в огонь, чтобы избежать плена.

— Надеюсь, вы не станете снова рассказывать Честити эту историю, — сказала я. — Похоже, девушка очень впечатлительна, особенно действуют на нее романтические фантазии о смерти в огне или во имя любви. Однако вы говорите, что амфоры датируются тем периодом времени.

— Да, это так. Мы можем датировать их немного точнее. Примерно четвертым веком до нашей эры. Есть еще несколько других свидетельств. Вот, посмотрите, — сказал он, кладя передо мной фотографию. — Это терракотовый кувшин для вина. Зубеир поднял его с того места. Думаю, он взял там еще несколько вещей, потом обнаружил бога и перестал грабить затонувшее судно. Красивый, правда? Несовершенный. Вот здесь с кромки горла отбит осколок. Но этот кувшин — видите, формой он слегка напоминает нагруженную амфорами лошадь — очевидно, датируется третьим-четвертым веками до нашей эры. Если предположить, что он находился на судне, а не утонул в другое время, то это поможет датировать судно.

— Очень интересно, — сказала я. — Где теперь этот кувшин?

— Пропал. Он был у дочери Зубеира, но исчез вскоре после того, как его увидели мы с Питером. Полагаю, Питер украл его, хотя, может, я несправедлив к нему. Не могу сказать об этом человеке ничего хорошего. К счастью, я сфотографировал кувшин, когда был там.

— Хорошо, но в то время многие нации перевозили грузы по Средиземному морю. Почему судно, которое вы ищете, не могло быть, к примеру, римским или греческим? Я права относительно того периода?

— Да. Опять-таки амфоры свидетельствуют, что кувшин скорее всего был карфагенским.

— А статуя?

— Да, статуя. Тут дело несколько сложнее, и это одна из причин того, что я стараюсь смотреть на все это со здоровым скептицизмом. Если предположить, что Зубеир действительно видел статую, в чем, как уже говорил, я не совсем уверен; он верил в это, но работа на такой глубине иногда воздействует на человека странным образом. Однако если допустить на минуту, что вправду видел, я думаю, что это был гораздо более древний артефакт, старше амфор на пятъсот-шестьсот лет. Мне он представляется разновидностью того, что мы именуем карающим богом — об этом говорит поднятая правая рука. Карающие боги идут из ранней финикийской традиции, докарфагенской. Это может быть Мелькарт, покровитель Тира, или даже Ваал, который гораздо позднее в несколько ином обличье вместе со своей супругой Танит стал покровителем Карфагена.

— И что это означает?

— Как знать? — Брайерс пожал плечами. — Затонувшее судно не может быть моложе самой поздней по своему происхождению вещи, найденной в его трюме. Это означает, что на судне, пошедшем ко дну в четвертом веке до нашей эры, вместе с грузом находилась статуя, которая уже была древней, когда корабль отправился в путь. Или же, и что более вероятно, здесь произошло два кораблекрушения, может, и больше — суда обычно опускаются на дно в одном и том же районе — ветры, течения и так далее. Обломки рассеиваются на большой площади, что осложняет дело. Возможно, одно судно затонуло в четвертом веке до нашей эры, другое гораздо раньше.

— Я слушаю вас, но мне трудно поверить, что возможно найти столь древние суда.

— Находили еще более древние. «Улубурун», который Джордж Басс откопал у побережья Турции, датируется четырнадцатым веком до нашей эры, а недавно Робет Баллард — человек, который нашел «Титаник» — обнаружил два финикийских судна в очень глубоких водах восточного Средиземноморья. Их датировали, опять-таки по амфорам, примерно семьсот пятидесятым-семисотым годом до нашей эры. Находились они на большой глубине, примерно тысячу четыреста-тысячу пятьсот футов, солнечный свет туда не проникал, отложений было мало, при этих условиях они могли находиться в очень хорошем состоянии. На здешних глубинах большинство древесины исчезло бы, но керамика сохраняется очень долгое время, почти вечно, некоторые металлы, в зависимости от их состава, тоже. Однако иногда даже на таких глубинах часть корпуса судна была защищена лежавшим сверху грузом, поэтому можно найти немного дерева.

— Стало быть, Питер все еще ищет это судно?

— Ищет. Он называет свою компанию «Стар сэлвидж энд дайвинг». У них есть судно в этом районе, «Пиранья». Простите, — он печально улыбнулся, — слегка оговорился. Судно называется «Сюзанна». Они появились здесь этой весной, в прошлый сезон их тут не было. Я слышал, Питер был на грани банкротства, но, видимо, удачно выпутался. У него есть все новейшее снаряжение, спутниковая связь, подводные роботы, средства для глубоководного слежения, все, что угодно. Должно быть, за последний год он заработал большие деньги. По сравнению с ним мы нищие. Как вам кажется, я злобствую?

— Пожалуй, слегка, — ответила я.

— Спасибо. — Брайерс засмеялся. — Мне жутко подумать, что произойдет, если они опередят нас. Растащат все, что сочтут ценным, остальное уничтожат. Это будет очень значительная находка. Вам нужно это понять. Однако если судно найдут они, после них ничего не останется.

— Но ведь они не вправе разорить судно, если оно такое древнее! Должен существовать какой-то закон относительно затонувших судов подобного рода.

— Они вправе, и такой закон существует. Называется он законом о находках. Ты нашел судно, оно в твоем распоряжении. Вот и все. Морское право встанет на твою сторону, да если и дойдет до дела, кто сможет тебе помешать? Так происходит во всем мире. Эти компании интересуются только доходами, не наукой. Иногда, растащив все, что считают ценным, они поднимают судно, дабы доказать, что могут это сделать, или, может, считают, что это принесет им выгоду. Такое древнее, они, возможно, не станут поднимать. Там почти ничего не осталось. Но поднимают сравнительно новые корабли с войны восемьсот двенадцатого года на Великих озерах, Испанской Армады и так далее. Какое-то время используют их для привлечения туристов, ставят возле ресторанов с морепродуктами. Потом кораблям приходит конец. Поднятые со дна, они быстро разрушаются, если о них не заботиться, а такая забота стоит больших денег, которые этим людям далеко не всегда выгодно тратить. Потом эти люди перебираются на другое место. Лет через десять после того, как суда подняты, их увозят на свалку. Они превращаются в труху. Это преступление. Многие организации и страны пытались остановить деятельность таких компаний, как «Стар сэлвидж», но сделать это очень трудно. Поэтому я твердо намерен отыскать это судно раньше них. Прошу прощенья, — добавил он после краткой паузы. — Это у меня больное место, как вы уже, наверное, догадались.

Я поглядела на залив.

— Как вы говорите, воды здесь много. Шанс невелик, так ведь? И что может помешать еще кому-то приехать и искать его, если они слышали об этом от Зубеира? Кому-нибудь из тех ловцов губок.

— Шанс невелик, — согласился Брайерс. — Что касается третьей стороны, ищущей судно, тут вы задели меня за живое. О значительной находке никто не объявлял, но в прошлом году на рынке появилось несколько вещей, которые заставили меня задуматься, не нашел ли что-то кто-нибудь еще. Местные ныряльщики под водой всегда начеку. Как я сказал, таким образом найдено много затонувших судов. В прошлом году в Брюсселе продавалось несколько золотых украшений, датируемых тем периодом времени: подлинность их была установлена. А месяц или два назад в Тунисе появились терракотовые изделия. Пока что не лавина, всего лишь струйка, но я время от времени слегка волнуюсь по этому поводу. С другой стороны, — он улыбнулся, — это замечательное времяпрепровождение, вам не кажется?

— Замечательное, — согласилась я. — Между прочим, если думаете, что ваш рассказ, пусть и очаровательный, заставить меня забыть мой вопрос о Рике Рейнолдсе, то ошибаетесь. О чем вы спорили?

— Да ни о чем, — ответил Брайерс, глядя на залив. — Просто не поладили. Я счел его надоедливым юным прохвостом. Он уговаривал меня вложить деньги в его фирму. Я велел ему убираться. У меня нет денег для вложения, но если б и были, не стал бы с ним связываться. Теперь, когда он мертв, мне неприятно, что мы повздорили.

«Он второй, кто лжет мне сегодня, — подумала я. — Азиза утром, а Брайерс сейчас». Однако в одном он был прав. Было приятно сидеть там, на солнце, в окружении воды, на мягко покачивающемся судне — и история, которую я только что выслушала, была захватывающей. Я почти забыла на время о двух проблемах, которые ждали меня в гостинице, и о том, что услышала от Роба. И едва не забыла, что с Брайерсом нужно быть очень, очень осторожной.

«Уверяю, больше этого не случится», — сказал мне Брайерс, когда я утром попыталась поговорить с ним о его сердитом разговоре с Риком. Может, он уже прекрасно знал в ту минуту, что случиться это больше никак не может.

 

6

Ваалханно стоял в тени паруса и оглядывался по сторонам, переводя дух после тяжелой работы. Всегда, работаешь или нет, нужно пристально смотреть, всегда видишь что-то интересное. И разве не произошло во время этого плавания несколько любопытных событий? Гораздо более захватывающих, чем большинство других. Товарищи по команде считали это плавание обычным. Он, Ваалханно, нет.

Абдельмелькарт наверняка погиб от руки кого-то на борту. Капитан, Ваалханно был почти уверен, думал так же. Он видел, как Газдрубал осматривал труп Абдельмелькарта, рану, положение тела. И, несомненно, пришел к тому же выводу: невозможно, чтобы Абдельмелькарт ударился головой и лежал вверх лицом, раз рана на затылке. Значит, тело после несчастного случая перекатили или Абдельмелькарт был убит.

Потом незнакомец и особый груз, кедровый ящик и его таинственное содержимое. Ваалханно внимательно наблюдал за незнакомцем во время погрузки, и у него разгорелось любопытство, он шел за ним по темным улицам Карт Хадашта до роскошного дома одного из отцов города. Ваалханно, сын кузнеца, хотел бы обладать таким богатством и властью. Снаружи дом был впечатляющим; он мог только догадываться о роскоши внутри. Там наверняка был внутренний двор, может быть, с колоннами, вымощенный крошечными мозаичными плитками из белого мрамора, символ Танит в вестибюле для охраны дома. Он был уверен, что там повсюду мрамор, много комнат и ванная, всего для одной семьи.

Ваалханно знал, что власти у него никогда не будет. Властью обладают знатные семьи, беспощадные в защите своего положения, хотя и ссорятся между собой. Но богатства, возможно, он достигнет, если правильно поведет себя в этой ситуации. Разве он не извлекал всегда выгоду из наблюдательности? Всегда находились люди, готовые платить ему за молчание.

Маго с незнакомцем что-то планируют. Ваалханно понимал это, потому что каждый внимательно оглядывался перед тем, как подать другому знак идти к месту встречи. И разве не этот незнакомец привел Маго к капитану, чтобы тот взял его в команду? Этот капитан, как и другие, не спешил бы взять Маго. В порту его репутация хитрого мошенника была хорошо известна. Значит, этот незнакомец имел большое влияние на решения Газдрубала, и это делало плавание еще более интригующим.

Ваалханно молча наблюдал сверху, как Маго спускался в трюм, наблюдал за тем, что он делал. Странное поведение, что тут говорить. Нужно подумать о том, что оно означает. Кой-какие выводы из деятельности Маго он сделал, и притом интересные выводы.

Вопрос заключался в том, что делать с этим знанием, что сулит больше выгоды. Можно пойти к капитану, рассказать ему, что он видел, что подозревал. Это сулило ему две-три монеты. Незнакомец наверняка даст больше. Человек, у которого есть связи с советом Ста Четырех, должен располагать большими средствами, чем капитан.

Он подождет немного, увидит то, что еще можно увидеть, составит план. А потом, когда настанет подходящее время, сделает ход. Он, Ваалханно, скоро будет пожинать плоды своей работы.

— Мы стоим на священном месте, — сказал Брайерс, и группа притихла. — Называем мы его тофет, хотя в то время оно именовалось не так, и здесь, как мы полагаем, карфагеняне вполне могли сжигать сотнями, если не тысячами, своих детей от младенцев до пятилетних, принося их в жертву Ваал Хаммону.

Вся группа ахнула.

— Пока мы не поспешили осудить карфагенян, — продолжал он, глядя в упор на Джимми, который уже открыл рот, собираясь сказать что-то уничижительное, — я хочу сказать вам о них еще кое-что. Во-первых, вполне возможно, что эти дети были уже мертвы — младенческая смертность была высокой — и сожжение представляло собой священную кремацию. Спустя две тысячи лет невозможно утверждать с какой-то степенью уверенности то или другое. Более того, множество исторических источников было написано столетия спустя римлянами, врагами карфагенян, которые получали удовольствие, описывая жуткие церемонии при лунном свете, в которых детям перерезали горло, потом клали их на руки статуи Ваал Хаммона, откуда они падали в пламя.

Во-вторых, карфагеняне были потомками финикийцев. Согласно легенде они прибыли из великого финикийского города Тира, находящегося теперь на территории Ливана, и привезли с собой множество обычаев, традиций и верований той части мира. К примеру, слово «тофет» встречается в Библии несколько раз, оно обозначает место, где происходило принесение в жертву первородных. Вспомните историю Авраама и Исаака.

В тех условиях ритуалы, включающие в себя сожжение, были очень значительны. Помните, я рассказывал вам о легенде, окружающей основание города Карфаген или Карт Хадашт, когда Элисса, сестра Пигмалиона, царя Тира, бежала из города после того, как брат убил ее мужа, и в конце странствий по Средиземному морю приплыла к берегам Северной Африки. Вскоре после основания города, согласно легенде, в восемьсот четырнадцатом году до нашей эры Ярб, вождь ливийского племени, потребовал, чтобы Элисса, к тому времени прозванная Дидоной, что означает «странствующая», вышла за него замуж, иначе он уничтожит весь ее народ. Дидона, храня верность покойному мужу, бросилась в огонь. Несколько столетий спустя, в сто сорок шестом году до нашей эры, жена последнего карфагенского правителя бросилась вместе с детьми в огонь, чтобы не покориться римлянам. Все это говорит, что смерть в огне была для карфагенян важным ритуалом.

В-третьих, человеческие жертвоприношения, видимо, практиковались, по крайней мере, в последний период, только в чрезвычайно тяжелые времена, то есть не были непременной частью ритуальных обрядов. К примеру, одним из наиболее опасных для Карфагена времен был период между триста десятым и триста седьмым годами до нашей эры, когда карфагеняне вели ожесточенную борьбу с Агафоклом Сицилийским, прозванным Сиракузским тираном из-за беспощадного обращения с правителями, которых сверг, и всеми, кто противостоял ему. Карфаген установил блокаду Сиракуз, однако коварный Агафокл прорвался сквозь нее и поплыл прямо к Карфагену, высадился на Красивом мысе, возможно, нынешнем мысе Бон, напротив того места, где мы стоим. У него было шестьдесят кораблей и четырнадцать тысяч воинов. Людей, чтобы охранять корабли, не хватало, он сжег их и пошел по суше к Карфагену.

Карфагенян это ошеломило. Они немедленно отправили пожертвование в храм Мелькарта в городе-предке Тире. Но Агафокл все-таки продолжал наступать, грабил богатые сельскохозяйственные районы вокруг Карфагена и захватывал город за городом. Кроме того, убедил многих союзников карфагенян покинуть их. Неподалеку от Карфагена произошло сражение, и Агафокл вышел из него победителем.

Однако результат был не окончательным. Хотя Агафокл и выиграл битву, у него не хватало сил, чтобы штурмовать городские стены. Карфагеняне за стенами пытались перегруппироваться. Будучи торговой нацией, они покупали и продавали все, в том числе и армии. Хотя у них был флот, в том числе и военный, на суше они почти целиком полагались на наемные войска, и им требовалось время, чтобы создать новую армию.

Представьте себе это положение: два непримиримых врага злобно смотрят друг на друга через городские стены. И тут карфагеняне снова вернулись к человеческим жертвам. Предводители, военачальники, многие представители знати приносили в жертву своих детей, может быть, первородных. Нам известно, что считалось достоинством, если матери и отцы стояли с сухими глазами, когда у них отбирали детей и жертвовали объятому огнем богу.

Римляне с омерзением относились к карфагенянам из-за этого, безусловно, варварского обычая. Но для карфагенян это был священный ритуал. Они делали это не для развлечения, и нет никаких указаний, что знать покупала детей и подменяла ими своих. Взгляните на эти ряды камней, установленных в память о детях, — сказал Брайерс, указав на них. — На одних изображены дети с матерями, на других жрецы, берущие детей для священного жертвоприношения, на третьих богиня Танит, супруга Ваал Хаммона и покровительница многих карфагенских домов. Первородных предавали огню Ваал Хаммона для того, чтобы избавить город от жуткой участи. Думаю, нам нужно рассматривать это в таком контексте.

— Но что сталось с городом? — спросила Сьюзи.

— Карфагенянам удалось создать армию, и они заставили Агафокла вернуться на Сицилию, — ответил Брайерс. — Но это было лишь временной передышкой. Всего несколько десятилетий спустя они оказались втянутыми в безнадежную борьбу с могущественным Римом. Теперь давайте оглядимся, и я покажу вам еще кое-что.

Группа двинулась дальше, однако Честити осталась на месте. Она постояла, осматриваясь вокруг, потом достала из сумочки спички и зажгла одну, глядя на мать, которая повисла на руке Эмиля. С негромким вскриком выпустила спичку и облизнула пальцы. Спичка зашипела и потухла на соленой почве.

* * *

— Эта девушка ненормальная, — сказала Джамиля в тот вечер, сняв крышку с блюда и вдыхая божественный аромат. Мы сидели в патио ресторана «Les Oliviers», замечательного заведения на окраине города, за фирменным блюдом куша из рыбы, картофеля, множества зеленых оливок, перца и лука в остром томатном соусе. Я уклонилась от своих обязанностей за ужином с группой ради встречи с Джамилей. Это было оправданно. Два дня спустя мы собирались привести группу в этот ресторан и должны были обсудить условия. И все же это походило на пропуск занятий или чтение под одеялом с фонариком, когда мне давно уже полагалось спать. Ресторан размещался на четырех или пяти разных уровнях, ряд наружных террас спускался по склону холма, оттуда открывался замечательный вид на гавань, яхты и колоритные рыбачьи лодки.

— Да. Правда, это неудивительно. Мать оставляет ее совершенно без внимания.

— Я заметила, Марлен проводит время с Эмилем, — сказала Джамиля. — Или, по крайней мере, старается.

— Не знаю, делает ли она тут какие-нибудь успехи, однако Честити определенно страдает из-за этого. Не знаю, что тут можно предпринять.

— Полагаю, нужно проводить с ней как можно больше времени. Мне не понравился тот эпизод с зажиганием спички. Не думаете ли вы, что она имеет какое-то отношение к пожару в гостинице?

— Нет, — ответила я. — Не думаю. Я разговаривала с полицейским, который руководит расследованием. Пожар начался с матраца — они даже обнаружили следы сигареты, от которой он затлел — а горючим послужила жидкость из зажигалки. Возможно, Кристи ее пролила. Детектор дыма был отключен. По-моему, в пожаре виновата сама Кристи.

Мы обе какое-то время молча наслаждались едой и вином.

— Это не новое судно в гавани? — нарушила молчание Джамиля. — Вон то, большое, со всеми включенными огнями. Может быть, это чья-то яхта. Если да, я хотела бы познакомиться с этими людьми.

— Выглядит превосходно, — сказала я. — Может, нам удастся тайком уплыть на ней. Покинув группу.

— Да, соблазнительно, — засмеялась Джамиля.

— А этот ресторан великолепен, — сказала я. — Еда, вид, все. Я довольна, что мы пришли сюда, хотя мне делать этого не следовало.

— Я тоже довольна. И мы здесь по делу. Нужно обсудить предстоящий вечер. Предлагаю сделать его фольклорным. Знаете, танец живота, заклинатели змей и все такое прочее.

— Гадость, — простонала я.

— Знаю, — сказала Джамиля. — Но людям нравится. Выпейте еще вина.

Мы поговорили о том, как все это будет происходить, сколько будет стоить, и в конце концов договорились обо всех подробностях. Владелец ненадолго подсел к нам, и мы завершили сделку.

— Джамиля, видимо, для вас это не совсем обычный тур, — сказала я. Мне было любопытно, как она относится к тому, что туристы гибнут через день. — Возможно, вы задаетесь вопросом, что такого ужасного натворили в прошлой жизни, чтобы заслужить участь руководительницы наземной части этого тура.

Она пожала плечами.

— Бывают несчастные случаи. Вам просто не повезло. Оба эти человека были чересчур неосторожны, разве не так? Рик нырнул в неположенном месте, а Кристи отключила детектор дыма, потом уснула. Что ж, должна согласиться с вами, она сама виновата в своей смерти.

Меня подмывало рассказать ей о моем сне и о разговоре с Робом, то и другое убедило меня, что смерть Рика была отнюдь не случайной. Однако я придержала язык. Я недостаточно знала Джамилю, чтобы доверяться ей, хотя мне этого хотелось. Странно быть руководителем группы. Я чувствовала себя полностью ответственной за благополучие каждого, но вместе с тем не чувствовала, что могу подружиться с кем-то, за исключением Эмиля, которого знала раньше.

— Однако это очень скверная реклама и для меня, и для вас, — сказала Джамиля. — Мы надеялись, и вы, я уверена, тоже, получить высокую оценку в том американском журнале.

— Джамиля, в этом отношении нам, кажется, повезло, — сказала я. — По-моему, Кристи относилась не очень благожелательно и к этому туру, и к этой стране.

— Но она казалась весьма довольной! — воскликнула Джамиля. — Меня это удивляет!

— Я тоже удивилась, — сказала я. — Но можете мне поверить. Она считала эти развалины скучными.

— Карфаген? Тофет? Как она могла?

Вид у Джамили был негодующий.

— Вас удивляет так же, как и меня, что Азиза и Кертис не уехали домой после ее выхода из больницы? — спросила я.

— Да, — ответила Джамиля. — Если б меня вынесли в полубессознательном состоянии из комнаты Кристи, я бы, выйдя из больницы, тут же уехала домой.

— Я тоже, и, думаю, Азиза разделяет наши чувства.

— Должно быть, хочет остаться ее муж, — предположила Джамиля. — А как она вообще оказалась в той комнате?

— Пошла на прогулку, заметила, что дверь открыта, и, наверное, вошла посмотреть, не случилось ли чего. А что говорят остальные?

— Собственно, если не считать того, что люди, по выражению Кертиса, мрут, как мухи, я думаю, тур проходит хорошо. Людям, как будто, нравятся достопримечательности, нравится гостиница, несмотря на то, что случилось. Все пришли к выводу, что Рик и Кристи были… как Джимми постоянно называл их?

— Идиотами, — ответила я.

— Идиотами, — согласилась Джамиля. — Люди как будто почти забыли обо всем этом. Они кажутся очень славными.

«Славными» они мне теперь не казались, однако своего несогласия я не высказала. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, наше внимание привлек громкий взрыв смеха. Я огляделась, ища источник этого шума. Ресторан был почти пуст: в патио сидели только мы; группа хихикающих школьниц пила лимонад на террасе наверху; четверо бизнесменов курили чича на террасе внизу; и в дальнем конце главной террасы, на которой мы находились, группа, по всей видимости, американцев, около десяти человек, сидела за столом. Видимо, это был один из тех случаев, когда требуется много тостов и аплодисментов с регулярными интервалами.

— Обратили внимание, что у них у всех одинаковые голубые рубашки? — спросила Джамиля. — Может, это спортивная команда? Человек, сидящий во главе стола, возможно, тренер.

— Может быть, — сказала я. — Мне нужно пойти в туалет. По пути взгляну на них. Вернусь через минуту.

* * *

Когда я вошла, одна из молодых женщин, сидевших за тем столом, причесывала длинные белокурые волосы. Мы улыбнулись друг другу в зеркале.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответила я.

— Американка? — спросила женщина.

— Канадка, хотя здесь с группой американцев. А вы?

— Из Калифорнии, — ответила она. — Я здесь тоже, можно сказать, с группой. Мы работаем в этом районе.

— Я видела вас на террасе. Имеют какое-то значение ваши одинаковые рубашки? И красивый логотип на кармане?

— Мы работаем в компании «Стар сэлвидж». Я ныряльщица. Ищем древнее затонувшее судно. Вы, наверное, видели со своего места большое судно в гавани? Это наше.

— Видела, — сказала я. — Очень хорошее. Я, кажется, слышала о вашей компании.

— Правда? — сказала она с довольным видом. — Мы находили в Карибском море большие затонувшие суда. Одно из них, «Маргарита»…

— Да, конечно, — сказала я. — Не было ли спора о том, кому принадлежит сокровище или что-то такое?

— Да, — ответила она. — Был. В конце концов Питер — это владелец компании, он сейчас с нами, пожилой человек во главе стола — остался с носом, но не оставляет попыток. На сей раз мы ищем золото.

— Должно быть, это очень увлекательно.

— Лучшей работы у меня не было, — сказала женщина. — Я не могла поверить своему везению, когда Питер взял меня. Я бросила работу за письменным столом и не жалею об этом. Кстати, меня зовут Мэгги.

— Меня Лара. Вы единственные, кто ищет это затонувшее судно? — спросила я невинным, как надеялась, тоном.

— Есть еще одна небольшая группа, археологи. Один из них на днях приехал в Сус и обвинил Питера, что тот вредит его работе. Устроил настоящую сцену. Он какой-то пугающий. Помешанный. Чего нам беспокоиться? Мы найдем судно раньше. У нас есть новейшее сканирующее оборудование, и если судно на большой глубине, есть аппарат с дистанционным управлением для подводных работ. А у них только бортовой гидролокатор и маленькое суденышко.

— Замечательно, — сказала я. — Значит, будете вести поиски в этом районе?

— Да, — ответила женщина. — Мы работали последние несколько недель к югу отсюда, возле Суса, и постепенно продвигались на север.

— Надеюсь, вам нравятся поиски. — Это было тактично. Я не собиралась желать ей успеха, потому что работала вместе с Брайерсом. — Приятно было поговорить с вами, Мэгги, — сказала я, направляясь к кабинке, когда молодая женщина защелкнула косметичку.

— И мне с вами, — ответила она. — Кстати, надеюсь, мы ведем себя не слишком шумно. Обычно мы спим на судне, чтобы не терять времени, добираясь к месту работы. Но время от времени заходим в порт — все равно спим на судне, но сходим на берег немного расслабиться — и можем немного увлечься.

— Никаких проблем, — заверила я.

— Желаю приятно провести время, — сказала Мэгги.

Что ж, это подтверждало рассказ Брайерса, хотя он и казался неправдоподобным. На меня произвело ошеломляющее впечатление то, что Брайерс отстает в технологии.

* * *

— Джамиля, это люди из компании по подъему затонувших судов, — вот и все, что сказала я, возвратись к столику.

— Вот вы где, — послышался знакомый голос. Мы посмотрели вверх и увидели четыре головы, взирающие на нас с верхней террасы: Бена, Эда, Эмиля и Честити. Головы скрылись, и эта четверка спустилась по лестнице к нашему столику.

— Думали, сможете ускользнуть, да? — сказал Бен.

— Можно удрать, но не скрыться, — добавил Эд, и Честити хихикнула.

— Мы строили планы на ближайшие несколько дней, — ответила я с некоторой чопорностью.

— Приятное место. Не против, если мы присоединимся к вам? — спросил Эмиль, другие мужчины придвинули столик к нашему. Честити села между Эмилем и мной, Бен с Эдом — по обе стороны Джамили.

— Десерт, кофе, леди? — спросил официант. — Джентльмены?

С веточкой жасмина за ухом он выглядел очень впечатляюще.

— Мне кофе, — сказала Джамиля.

— Мне тоже, — сказала я.

— И мне, — присоединился к нам Эд. Потом добавил: — Что за цветок у вас за ухом?

— Жасмин, — ответил официант. — Если мужчина носит его за правым ухом, значит, он женат. За левым — ищет невесту.

— Значит, вы неженаты, — сказала Честити.

Он улыбнулся.

— Знаете, большинство мужчин в Тунисе носит жасмин за левым ухом.

— Не беспокойтесь, — сказала Джамиля. — Волна феминизма еще накроет мою страну. — И добавила: — Но, видимо, не при нашей жизни.

— Есть у вас баклава? — спросил Бен, имея в виду пирожное с медом и орехами.

— Конечно, — ответил официант. — Три кофе и одна баклава.

— Ты уже ел баклаву сегодня вечером, — проворчал Эд.

— Знаю, — ответил Бен. — Я провожу дегустацию баклавы. В конце путешествия объявлю, какая лучшая.

— Мне тоже баклаву, — сказала Честити.

— Мне бренди, — сказал Эмиль.

— Я тоже хочу бренди, — заявила Честити.

— Тебе нельзя, — сказал Бен.

— Вы совсем как моя мать, — недовольно сказала Честити. — Ладно, выпью этого замечательного чая с орешками.

— Чай с кедровыми орешками, — сказал официант.

— А где твоя мать? — спросила я.

— В постели, с головной болью, — ответила она. — Эмиль, можно мне сигарету?

— Нет, нельзя. Честити находится на моем попечении, — сказал мне Бен. Я подумала, что это, наверное, тяжкое испытание. Честити слегка преобразилась. Она собрала волосы в тугой узел на затылке и накрасилась, пожалуй, сильнее, чем следует девушке ее возраста. На ней было то же короткое черное платье с глубоким круглым декольте, что и в первый вечер, но она спустила рукава, чтобы побольше обнажить плечи, и, я была уверена, укоротила платье на несколько дюймов. Она вызывающе то и дело забрасывала ногу на ногу.

— После ужина мы пошли по магазинам, — сказал Эд. — Честити нашла ожерелье, которое ей понравилось. И ожесточенно торговалась за него, — добавил он. — Выпады и отбивы. Для этого требовались стойкость, мужество и решительность. Какое-то время я боялся поражения, но в конце концов продавец сдался, и победа досталась нам.

Мы все засмеялись.

— Покажи ожерелье, — попросила Джамиля, и Честити бережно развернула сверток из папиросной бумаги.

— Красивое, — сказала я, оно действительно было красивым, коротким, из серебряных бус, круглых и кубических, с камешками малахита между ними. — Честити, эти серебряные бусы берберского образца. Та бусина, что прямо посередине, должна приносить тебе удачу и отгонять зло.

— Браво, Честити, — сказал Эд. — Превосходный выбор. Надень их, что же ты?

— Я помогу, — предложила я, однако девушка уже повернулась к Эмилю.

— Поможете мне, Эмиль? — проворковала она. Я посмотрела на Джамилю, та вскинула брови. Казалось, Честити взрослела очень быстро — судя по тому, как поглаживала шею и ожерелье. Эмиль старался не касаться девушки, надевая его, но она так повела головой, что потерлась о его руку. Наступило неловкое молчание. «НШ — Лолита», — подумала я, совсем, как писала Кристи. Как я не замечала всего этого?

— Ну, Бен, — весело сказала я, пытаясь как можно быстрее сменить тему разговора, — как находите это путешествие? Оправдывает оно ваши ожидания? Вы здесь для работы или просто для отдыха?

Господи, как развязно звучал мой голос.

— Я очень доволен, — ответил он, с аппетитом принимаясь за сладкий десерт. — Что до вопроса относительно работы или отдыха, то понемногу того и другого. Я преподаю древние языки, как вам известно, и моя область изучения — Пунические войны и период, ведущий к ним. Честити, знаешь, что я имею в виду под Пуническими войнами?

Девушка на секунду очень мило скривила лицо.

— Ганнибала и слонов в Альпах, — ответила наконец она.

— Правильно, — улыбнулся Бен. — Пунические войны — их было три, с двести шестьдесят четвертого по сто сорок шестой до новой эры — между Римом и Карфагеном. Ганнибал был карфагенским полководцем.

— Того Карфагена, что мы видели?

— Того самого. Термин «пунический» имеет разную этимологию, но в течение этого периода прилагается именно к карфагенянам. Поэтому да, это место — часть сферы моих интересов, но я здесь для того, чтобы хорошо провести время. Конечно, я постоянно ищу материал для своей книги. Это будет мой magnum opus. Я работаю над ней несколько лет.

— О чем она, Бен? — спросила я.

— Рабочее название «Прошедшее несовершенное».

— «Прошедшее несовершенное», — повторила Джамиля. — Это книга по истории или по грамматике?

— Я же говорил тебе, — сказал Эд.

— По истории. Эд постоянно твердит мне, что это заглавие никуда не годится. Но мне оно нравится, пока книга не закончена и издатель возражает против заглавия, она называется «Прошедшее несовершенное». Я считаю, людям следует знать, что история пишется главным образом победителями, более того, господствующей группой в этой победившей культуре — обычно элитой и, разумеется, обычно мужчинами. Например, все сообщения о Пунических, — он закурил сигарету, — войнах, которыми мы располагаем, исходят из Рима. Как обычно, победители получают возможность излагать свою версию событий, побежденные — нет. Не существует никаких карфагенских описаний войн и приведшей к ним политической ситуации. Моя теория заключается в том, что войны начали римляне по своим внутриполитическим причинам, почти без провокаций или совсем без провокаций со стороны карфагенян. Могу добавить, что другие относятся к римлянам терпимее, чем я. Но, видите ли, я и назвал книгу «Прошедшее несовершенное» потому, что наши взгляды на исторические события искажены именно таким образом.

— Это превосходное заглавие, — сказала я.

— Спасибо. Своей книгой я хочу пролить свет на безмолвные голоса истории, на людей, о которых мы ничего не знаем, то ли потому, что они проиграли какую-то войну, и писать о ней должны победители, то ли их попросту сочли незначительными и потому оставили без внимания, когда излагались истории их времени.

— Как женщин, — вмешалась Джамиля.

— Совершенно верно, — согласился Бен. — Как женщин, бедняков или даже целые народы, потерпевшие в войне неудачу. Карфагеняне — превосходный пример. Римляне в целом ни во что не ставили карфагенян. Сделали исключение для нескольких, которыми нехотя восхищались, но в основном описывали карфагенян как грязных, пьяных, диких невежд. Существует римское выражение «Punica fides», пуническая верность. Как думаете, что оно означает? Вероломство! «Пуническая верность» для римлян была синонимом вероломства. Особенно они язвят по поводу жертвоприношения детей на тофете. И этот взгляд на карфагенян дошел до нас. Римляне выиграли войну, написали историю, и мы располагаем их взглядом на нее. Но вы слышали, что говорил о тофете Брайерс? Возможно, ничего подобного не происходило, а если происходило, это было священной церемонией, а не потехой. У самих римлян, как нам известно, были весьма своеобразные взгляды на то, какие развлечения дозволены, и нет никаких указаний, что карфагеняне разделяли их. Что до грязи, то мы недавно видели город Керкуан.

— У карфагенян были ванны, — сказала Честити. — Мы их видели.

— Были. Прямо в домах, в дополнение к общественным баням. Археологические свидетельства указывают, что они отнюдь не были такими грязными, как писали римляне. Что до дикости, латинский алфавит основан на финикийском, а Карфаген был финикийским городом. Кроме того, карфагенянин на имени Магон многому научил римлян, если говорить о сельском хозяйстве. Примеров можно привести множество, но мы редко их слышим.

— Значит, вы хотите исправить некоторые эти истории? — спросила Джамиля.

— В определенном смысле, да. Я несколько лет вел исследования…

— Годы и годы, — вмешался Эд. — В конце концов я стал твердить ему, чтобы он перестал исследовать и писать и начал искать издателя.

— Эд не понимает, что исследования — лучшая часть работы. Я стараюсь найти старые документы или даже древние произведения искусства, где изображены простые люди, а не короли и королевы или боги и богини античных времен. И нашел немало примеров — поистине интересных рассказов о простых людях, сделавших что-то необычное, способных опровергнуть некоторые наши представления о прошлом, предоставить голос многим людям, которые до сих пор молчали.

«Интеллектуал группы», — подумала я.

— Слишком растянутый ответ на ваш вопрос, не так ли? — сказал Бен. — Dum loquor, hora fugit. Пока я говорю, время летит.

И хорошо, на мой взгляд. Честити перестала играть в соблазнительницу.

— Какой это язык? — спросила она.

— Латынь, разумеется. Я преподаю древние языки. Предпочитаешь греческий? А что вы, Эмиль? — спросил Бен. — Вы говорили, что родились здесь, но долгие годы не возвращались сюда. Сильно изменилась страна?

— Во многих отношениях сильно, в других осталась почти той же самой, — ответил Эмиль, жестом велел официанту подать еще бренди и закурил сигарету. — Природа так же красива, как мне помнится: море, горы, пустыня. Такие контрасты в крохотной стране! Мальчишкой я приезжал в Таберду летом к друзьям семьи. Тогда все эти дома принадлежали французам. Теперь, разумеется, в них живут богатые арабы. Начинаю понимать, что вел здесь прямо-таки очаровательную жизнь. Красивый дом в Тунисе, частная школа, каждое лето неделя-другая здесь, у отца было большое поместье в Сахеле, юго-западнее Туниса. У него были виноградники и плодовые сады. Я очень жалею о случившемся.

— А что случилось? — спросила Честити.

Ответить Эмилю помешал новый взрыв веселья, донесшийся от команды «Стар сэлвидж». Человек, которого я сочла Питером Гровсом, встал и поднял стакан. Он был коренастым, но подтянутым, ростом примерно пять футов десять дюймов, лет пятидесяти.

— За то, чтобы не только найти сокровище, — заговорил он слегка заплетающимся вследствие многих тостов языком, — но и раздавить конкурентов! Давайте не забывать, что они наши враги, и мы не только превзойдем их в этом деле, но и уничтожим.

Группа снова весело зашумела, несколько человек ударили стаканами о стол.

Я почувствовала, что над нами кто-то высится, и подняла взгляд. На верхней террасе стоял Брайерс, лицо его побагровело от гнева, кулаки были сжаты. Несколько секунд он смотрел на группу, а потом отошел от барьера и скрылся. Я оглянулась, подумав, что Брайерс спустится и устроит драку, но он не спустился. Однако я не сомневалась, что это плохо кончится.

— Арабское население начало добиваться независимости от Франции и в начале пятидесятых годов взялось за оружие, — продолжал Эмиль, не замечая разыгрывающейся рядом маленькой драмы. — В пятьдесят шестом году страна официально получила независимость, но кровопролитие на этом не закончилось. В эти годы многие наши соотечественники уехали во Францию. Но мой отец остался. Он твердо верил, что все это кончится. Потом в шестьдесят первом году снова вспыхнули бунты, и вскоре фамилия отца появилась в списке подлежащих смерти. Мы собрали вещи и ночью покинули страну, взяв только то, что могли нести в руках. Лишились всего. Тем французам, что уехали раньше, удалось продать собственность, пусть и за ничтожную цену, моему отцу пришлось все бросить.

После этого нам приходилось очень трудно. Французское правительство вело переговоры с президентом Туниса, Хабибом Бургиба, о возмещении убытка за утраченные фермы, но для отца было слишком поздно. Ему было трудно найти работу во Франции. Мы жили у дальних родственников, которые были нам не особенно рады. Мать умерла через несколько месяцев после возвращения. Официальной причиной смерти назвали удар. Я считал, что она скончалась от горя. Мне пришлось бросить школу — я хотел быть врачом — и искать работу, чтобы содержать семью. У меня есть младшие брат и сестра.

Я поклялся никогда не возвращаться, но признаюсь, Лара, мной овладело любопытство, когда я увидел ваше объявление. Я откладывал звонок вам до последней минуты, никак не мог решиться. Но в конце концов позвонил, место для меня нашлось, и вот я здесь. Это место пробудило множество воспоминаний, но не все они скверные.

— О, Эмиль! — воскликнула Честити. — Это так…

— Трагично? — перебил ее Эд.

— Печально, очень печально, — ответила Честити. И положила руку Эмилю на бедро. Вид у него был встревоженный и вместе с тем довольный.

— Пора возвращаться в гостиницу, — сказал Бен, не доев баклавы.

— Я была совершенно согласна. И жестом велела официанту подать счет.

— Я домой, — сказала Джамиля. — До завтра.

* * *

Мы пошли к гостинице в молчании, каждый был погружен в свои мысли. Лично мне приходилось много думать. Тур начинал казаться мне несколько сюрреалистическим, настоящим гнездом интриг, а я думала, что все едут ради солнца, достопримечательностей и покупок: Кертис угрожает Рику, Брайерс угрожает Рику, Рик гибнет в плавательном бассейне, то ли по случайности, то ли по чьему-то злому умыслу. Потом Азиза выходит прогуляться среди ночи и случайно оказывается в комнате, заполненной дымом, ставшим причиной гибели постоялицы этой комнаты, в комнате, где проживает женщина, ведущая отвратительный список, где Азизе и ее мужу отведено видное место. Брайерс в ожесточенной конкурентной борьбе ищет затонувшее две тысячи лет назад судно, которое, по словам некоего Зубеира, находится неподалеку от берега, на одной линии с напоминающей очертаниями верблюда скалой, притом он только что слышал задевающие за живое слова конкурента. Это было слишком.

Существовало столько вопросов без ответов, что трудно было решить, с чего начать. Если Рик был убит — а сновидение и то, что сказал мне Роб, убедили меня, что это убийство, кто его совершил? Кертис? Что эти люди делали на той тропинке поздно вечером? И куда подевался Кертис?

По тропинке он не возвращался. Самым быстрым путем к гостинице, примерно пятнадцать минут ходьбы, был тот, которым мы пришли туда. Я шла обратно этим путем, Рик шел этим путем, Кристи, предположительно, тоже. Кертис нет. Или, в крайнем случае, шел много времени спустя. Я прождала его довольно долго. На другой день я пошла проверить, куда ведет эта тропинка. Она окончилась у дороги, проходящей мимо гавани. Чтобы вернуться оттуда к гостинице, пришлось бы очень долго идти вдоль гавани в любом направлении к шоссе, а потом вверх по нему к «Auberge du Palmier». Взобраться к гостинице прямо по утесу, я была уверена, невозможно даже такому спортсмену, как Кертис Кларк. Утес у вершины загибался вниз. Чтобы справиться с таким подъемом, требовалось быть пауком или иметь хорошее альпинистское снаряжение. Еще существовала возможность взять такси на дороге к гавани. Я не знала, ездят ли туда регулярно таксисты, но сомневалась в этом. Однако у гавани был телефон, по нему явно можно было вызвать такси. Если Кертис сразу же сел в машину, он был бы в гостинице примерно через десять минут. Добрался бы туда быстрее, чем я. У меня болела лодыжка, и шла я довольно медленно. Но Кертис еще мог уйти в какое-то другое место. Куда и зачем, я не представляла. Азиза, видимо, знала, когда вернулся Кертис, но я очень сомневалась, что она мне скажет.

Мог совершить это убийство Брайерс? Он утверждал, что Рик уговаривал его вложить деньги в его компанию, он нашел это оскорбительным и велел Рику проваливать. Конечно же, я бы резко отказалась, обратись Рик ко мне с таким предложением, но мне почему-то не верилось, что Брайерс говорил правду. Очевидно, там было нечто более серьезное. Рик сказал Брайерсу, чтобы тот не грозил ему. С какой стати угрожать человеку только за то, что он докучлив?

Потом блокнот и вопрос, не сыграл ли он роли во всем этом? Записи в нем были поистине отвратительными. Что сталось с ним? В шесть часов утра идея бросить блокнот в кусты казалась блестящей, теперь она представлялась глупостью. Мысль о том, что кто-то еще нашел список с гнусными инсинуациями, была почти невыносимой. Я все старалась зрительно представить Кристи стоящей утром возле бассейна и наслаждающейся этим зрелищем. Я бы наверняка заметила, был ли у нее блокнот, несмотря на волнение. Могло случиться, что садовник просто выбросил его, но я так не думала.

Могло статься, что кто-то решил воспользоваться блокнотом в хорошем кожаном переплете. В таком случае оставалось надеяться, что этот человек вырвал и выбросил все те страницы, не заглядывая в них, или, в крайнем случае, что блокнот нашел незнакомец, для которого этот список ничего не значил.

Мог блокнот сгореть при пожаре? Сомнительно. Огонь еле тлел, Кристи задохнулась в дыму, а не сгорела, и служащие гостиницы быстро погасили слабый огонь. Блокнот мог слегка обгореть и только.

И среди ее вещей блокнота не было. Я взяла на себя неприятную задачу упаковать вещи Кристи в надежде найти блокнот, но не нашла.

Я решила, что мне нужно найти две вещи: блокнот и орудие убийства. Если Рика ударили по голове перед тем, как бросить в бассейн, а я полагала, что так и произошло, то должно было быть какое-то оружие. Голой рукой так голову не повредишь. Оружием могло послужить все что угодно: камень, инструменты, которыми чистят бассейн, даже стул. Возможно, от орудия убийства как-то избавились, но только не в том случае, если отсутствие этой вещи могло привлечь внимание к ней или к преступлению.

Может быть, если мне удастся найти эти вещи, все остальное начнет обретать смысл.

 

7

— Нам нужно идти в укрытие, — сказал капитан. — В какую-нибудь бухточку, если не в гавань. Погода с каждым часом ухудшается.

Капитан знал, что парень находится за мешками с зерном и наверняка прислушивается к каждому слову. Он велел ему спрятаться, когда услышал приближающиеся шаги.

— Мы должны плыть дальше, — возразил, незнакомец. — Вы знаете мою миссию.

— Да, мне сказали о вашей миссии, — ответил Газдрубал. — Тем не менее, нам необходимо найти укрытие.

— Вы подвергаете риску будущее Карт Хадашта! — воскликнул незнакомец. — Вы предатель.

— Не думаю, что будущее Карт Хадашта будет обеспечено потерей моего судна и гибелью моих матросов. Если ваша миссия такова, как вы говорите, необходимо благополучно прибыть в порт назначения.

«Этот человек становится надоедливым, — подумал Газдрубал, — а тут еще нужно думать об надвигающемся шторме и убийстве». Ничего, он справится со всем этим при помощи парня. Парень умен. Он в нем не ошибся. И не такой уж юный, каким выглядит — мужчина, а не парень. Став дедушкой, Газдрубал заметил, что все ему кажутся моложе. Что ж, один-другой рейс закалят молодого человека. Даже при своем возрасте и жизненном опыте он сразу понял, кого нужно подозревать. Короткий меч он нашел почти сразу же среди вещей Маго.

Капитан опасался, что орудие убийства не удастся найти, что оно было брошено за борт при первой возможности. Но парень нашел и его, это был серебряный слиток. Поскольку слиток был слишком ценным, чтобы его выбрасывать, и при проверке в конце путешествия пропажу наверняка бы обнаружили, убийца попытался вытереть его начисто перед тем, как положить на место. Однако действовал второпях, поэтому на слитке остался след крови, капитан был уверен, что это кровь, и несколько прядей спутанных темных волос. Парень — молодец, обнаружил их и стал следить за тем, кто положит слиток на место.

Однако выяснить это, к сожалению, не удалось. Слишком много матросов спускалось в трюм, парень, смотревший в щель и опасавшийся, чтобы его не застали за этим занятием, не видел, кто из них положил слиток. Но он сократил количество подозреваемых с двадцати с лишним членов команды всего до трех: Маго, Сафата и Мальчуса. Ему самому пришли на ум эти трое: Маго — ловкий вор, и те его действия, которые парень видел через узкую щель, были весьма подозрительными, Сафат, неприятный сообщник, и Мальчус, ревнивый влюбленный. Однако то, что они находились там, еще не делает их виновными, как и кража вещей Абдельмелькарта. Поскольку надвигается шторм, груз будут проверять и перепроверять, дабы убедиться, что он надежно закреплен и во время качки не сорвется с места, не нарушит равновесия судна. Но убийство совершил кто-то из них, в этом капитан был уверен. И у него был повод допросить одного из них. Когда будет готов, он поговорит с Маго о мече и, может быть, не только, но пока что на первом, плане были шторм и незнакомец.

А может, во всем этом есть четвертый подозреваемый? Человека, который стоял перед ним, команда называла незнакомцем, но капитан знал, что его зовут Гиско, что он уважаемый член Совета Ста Четырех, и теперь на него возложена дипломатическая миссия, жизненно важная для будущего Карт Хадашта. Но парень видел, как Маго и Гиско разговаривали, склонившись друг к другу, чтобы никто не мог их услышать. О чем мог разговаривать человек статуса Гиско с таким, как Маго?

Да, он знал, какая у Гиско миссия. Сам великий Бомилькар, один из двух военачальников, долг которых — защищать город от этого проклятого Агафокла, пришел в его дом в старом районе Карт Хадашта и лично попросил предпринять это плавание. Газдрубал узнал его, когда Бомилькар опустил полу одежды, которой прикрывал лицо. Бомилькар сказал, что на чаше весов лежит будущее великого города. Нужно набрать армию из ливийцев, убедить их вновь перейти на сторону Карт Хадашта. Ну, что ж, груз, вне всякого сомнения, достаточно богатый, чтобы склонить их на свою сторону. Но для этого нужно доплыть до места, сохранив в целости груз и судно.

— Командую судном я, — сказал Газдрубал, поднимаясь со своего сиденья. — И мы берем курс к укрытию.

Незнакомец достал, из-под одежды мешочек и бросил его к ногам Газдрубала. Из него высыпались золотые и серебряные монеты.

— Времени в обрез. Продолжайте плавание, — сказал незнакомец.

Эмиль Сен-Лоран заглянул под навес небольшого киоска.

— Могу я помочь вам, месье? — спросил владелец. — Ищете что-нибудь определенное?

Эмиль взял кожаный бумажник, пристально осмотрел его, потом положил на место.

— Кожу, месье? Обувь? Может, сумочку для ваших прелестных дам? — спросил владелец, взглянув на Честити, Марлен и меня. Мы стояли, рассматривая товары.

— Покажите мне это, — попросил Эмиль, указывая на что-то под стеклом витрины.

— Римское стекло? Оно очень хорошее.

— Нет, не стекло, — сказал Эмиль. — Вот эту коробку.

— А, монеты. Вы интересуетесь монетами? У меня есть несколько красивых.

— Хочу взглянуть на них.

Эмиль достал из кармана маленькую лупу и несколько минут внимательно разглядывал монеты.

— Может быть, вот эту, — сказал Эмиль и поднял монету, взяв ее за края. — Сколько она стоит?

— У вас хороший глаз, месье, — сказал владелец. — Это римская монета в превосходном состоянии. Датируется примерно двухсотым годом до нашей эры. Возьму с вас особую цену. Вы платите долларами?

— Да, — ответил Эмиль. — Сколько?

— Двести американских долларов.

Эмиль засмеялся.

— Цена поистине особая, мой дорогой. Монета вовсе не в превосходном состоянии, просто красивая. Хоть, пожалуй, она у вас и лучшая, цена ей не больше сорока долларов, и столько я готов заплатить.

— Пожалуй, месье, вы правы относительно состояния и цены. Но цену устанавливает рынок, и не все туристы так разборчивы, как вы. Я могу продать ее гораздо дороже, чем за сорок долларов, уверяю вас. Уступлю ее вам за сто.

— Нет, — сказал Эмиль и стал поворачиваться.

— Месье, — позвал его владелец, Эмиль обернулся. — Вы, очевидно, разбираетесь в монетах. Приходите завтра. Возможно, у меня появится кое-что, способное заинтересовать вас.

— Хорошо, — ответил Эмиль. — Если вы уверены, что я не зря потеряю время.

— Тогда до завтра, — сказал владелец. Потер руки и улыбнулся.

— Пытался обмануть вас, но не на того напал, — сказала я, когда мы отошли от киоска.

Эмиль улыбнулся.

— Да, это так, и он не снизил бы цену, хоть и знал, что я прав. Его довод состоял в том, что люди заплатят ту чрезмерную цену, которую он запросит, и я не мог не согласиться с ним. Люди, которые ничего не смыслят в монетах, полагают, что римская монета — это нечто особенное, и хотя некоторые действительно особенные, большинство их ничего не стоит, по крайней мере, с экономической точки зрения. Возможно, их приятно иметь, может быть, они интересны с исторической точки зрения, но и только. Ну, что ж, если он сможет получить ту цену, которую запрашивает, тем лучше для него. А теперь, кто хочет мороженого?

— Я, — ответила Честити.

— И я, — сказала Марлен.

— Вынуждена отказаться, — сказала я. — Мне нужно вернуться в гостиницу. Желаю приятно провести время. Кэтрин как будто хочет поговорить о чем-то со мной.

* * *

— Я не хочу жаловаться, — прошептала Кэтрин. — Но, знаете, это становится невыносимым.

Мы разговаривали в саду гостиницы.

— Что? — спросила я как можно мягче. Казалось, это женщина еле сдерживает слезы.

— Мои вещи, — ответила она. — Косметика, одежда и все прочее.

— Простите, Кэтрин, но вам придется выражаться яснее. Я не понимаю, о чем речь.

Она высморкалась и немного помолчала.

— Кто-то роется в моих вещах. Я вернулась в комнату после ужина, вся моя косметика была переставлена, вся одежда в шкафу в беспорядке. Вам надо будет поговорить с ней.

— Вы имеете в виду, с экономкой? — спросила я. — Думаете, в ваших вещах роются служащие? Если так, я охотно поговорю с управляющими.

— Нет, — ответила Кэтрин. — Это происходит до того, как они приходят убираться в комнатах, или потом, когда постели уже приготовлены на ночь. Видите ли, мы с ней завтракаем в разное время. Я встаю рано и первым делом принимаю душ. Когда я ухожу, она обычно еще лежит в постели. А потом ненадолго уходит на пробежку трусцой. Уверена, это она рылась в моем чемодане. Я знаю, у нее все вызывает любопытство, она производит впечатление добросердечной, только ей не следует копаться в моих вещах.

— Полагаете, это Сьюзи?

— А кто же еще? Мы живем в одной комнате. Пойдемте, я покажу вам кое-что, пока ее нет.

— Лара! О, простите, я не сообразил, что вы заняты, — сказал, подходя к нам, Эд. — Не видел кто-нибудь из вас молотка для крокета? Мы с Бетти вызвали Бена и Марлен на матч, но молотка всего три.

— Наверное, он где-нибудь здесь, — сказала я, оглядываясь вокруг. — В садовый сарай заглядывали?

— Да, — ответил он. — Как думаете, может быть еще один у портье?

Кэтрин потянула меня за рукав.

— Прошу вас. Вы должны зайти в комнату, пока нет сами знаете кого.

— Ладно, Кэтрин, — сказала я, стараясь не выдавать голосом раздражения. — Эд, я найду Мухаммеда и пришлю его помочь вам. Кэтрин срочно нуждается в моей помощи. Я вернусь и помогу вам искать молоток, как только разберусь с ее проблемой.

— Хорошо, — дружелюбно ответил он.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, где жили Кэтрин и Сьюзи.

— Смотрите! — сказала Кэтрин, подняв подушку на одной из кроватей, под ней лежала очень красивая голубая рубашка. Вся завязанная узлами. — А теперь посмотрите сюда, — она подняла подушку на другой кровати. Там лежала аккуратно сложенная вычурная ночная рубашка, напоминающая громадную зеленую лягушку.

— Такие штуки вечно бывают проделаны с моими вещами, не с ее, — всхлипнула Кэтрин. — Кончик моей губной помады размят. Потом вся моя косметическая сумочка оказалась залита шампунем. Просто ужас!

— Очень неприятно, когда такое случается, — сказала я. — У меня была та же проблема. То ли пробка бракованная, то ли я не до конца ее завинтила.

— Вы не понимаете! — сказала Кэтрин. — Шампунь был у меня не в сумочке. Он стоял на полке в душевой. Она взяла его оттуда и вылила мне в косметичку, потом положила флакон туда и слегка привернула пробку, чтобы это выглядело случайностью, как у вас. Но я знаю, где оставляла шампунь. Почему она мне пакостит? Можете сказать? Я знаю, мы разные люди, но я считала ее приятной женщиной, мы неплохо ладили. Мне нравилось ее общество. Может, ей завидно, что денег у меня больше? В чем тут причина?

Я подумала, не слишком ли живое воображение у Кэтрин? Тут она подошла к чемодану, расстегнула на нем молнию и воскликнула:

— Я старалась не обращать на это внимания, воспринимала как неудачные шутки, но с меня хватит. А это что может означать? — сказала она, указав на то, что лежало на дне чемодана. Мы обе смотрели на эту вещь несколько секунд, потом я нагнулась и подняла ее. Кое для кого это был бы обычный молоток для крокета. Для меня почему-то нет.

— Кэтрин, хотели бы вы отдельную комнату? — спросила я.

— Да, — ответила она, чуть не плача. — Конечно, платить придется больше, но я больше не могу выносить этого.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказала я. — Может быть, и не придется.

— Спасибо, — сказала Кэтрин. — Если нужно, буду платить. Я не могу говорить с ней об этом.

— Молоток я возьму, — сказала я.

* * *

Через несколько минут я разговаривала у конторки с Сильвией.

— О, Господи, — сказала она. — Тут у нас может возникнуть проблема. Комната мадам Эллингем в беспорядке. Подрядчик обещал появиться на этой неделе, раз полиция уже осмотрела комнату, но жить в ней сейчас невозможно, а соседняя комната, где жил месье Рейнолдс, все еще проветривается. Там до сих пор пахнет дымом, и вряд ли она понравится мадам Андерсон, особенно после того, что случилось с месье Рейнолдсом. А больше комнат у меня нет.

— Тогда, видимо, придется отдать Кэтрин мою комнату, — сказала я. — Комната хорошая. Ей понравится.

— А вы как же? — спросила Сильвия.

— Нет ли поблизости другой гостиницы, куда вы могли бы позвонить насчет комнаты для меня?

— Попробую, — ответила Сильвия. — Но близятся празднества по случаю седьмого ноября. В этот день наш президент, бен Али, вступил в должность. Это еще и школьный праздник. Думаю, большинство гостиниц переполнено. Из некоторых звонят сюда, потому что селить людей им негде.

— Тогда взгляну на комнату Рика, — сказала я. — Если в ней не слишком дымно, буду жить там. В конце концов, умер он не в комнате.

— Верно, — согласилась Сильвия. — Притом она проветривалась. Вот, возьмите ключ. Если она вам не понравится, буду звонить по другим гостиницам в этом районе.

Комната Рика выглядела замечательно, но как сказала Сильвия, там слегка пахло дымом и сыростью. «Сойдет», — сказала я себе.

— А, Эмиль, — сказала я, когда Сен-Лоран вошел в вестибюль. — Я надеялась увидеть вас. Хочу попросить об одолжении.

— Надеюсь, смогу помочь. В чем нужда? — спросил он.

— Не дадите ли на время свою лупу?

— Пожалуйста, — ответил он, доставая ее из кармана. — Сами проверяете какой-то антиквариат?

— Не совсем, — ответила я. — Лупу сейчас верну.

* * *

Придя в свою комнату, я сняла с лампы абажур и положила молоток на стол. Осмотрела его со всех сторон, осторожно поворачивая, потом поднесла лупу к одному углу. К поверхности прилип крохотный волосок, удерживала его, как я решила, кровь. Я осторожно положила молоток в большой пластиковый пакет. Орудие убийства найдено. Я позвонила Клайву.

— Клайв, думаю, нам нужно отправить всех домой.

— Лара, о чем ты говоришь?

— Думаю, Рик Рейнолдс был убит. Я…

— Почему ты так решила? — перебил он.

— У меня было сновидение, настоящий кошмар, а потом…

— Лара! Ты понимаешь, как это звучит? Я слышал, подобные вещи случаются с женщинами твоего возраста.

— Клайв! Дай мне договорить! Женщины моего возраста! Я разговаривала с Робом Лучкой, и он сказал мне, что происходит с головами людей, когда они ныряют в бассейн таким образом. Повреждения Рика были несовместимы с нырянием. Он получил удар по затылку.

— Может быть, он нырял спиной вперед, делал сальто или еще что-то?

— Вряд ли. Думаю, его ударили по голове, и кажется, я нашла орудие убийства. Только подумай, Клайв: если мы не отправим их домой, и с кем-то что-то случится, это падет на наши головы.

— Что говорит тамошняя полиция?

— Да ничего, — нехотя ответила я. — Полицейские по-прежнему считают, что смерть Рика была случайностью.

Клайв немного помолчал.

— Лара, тебе придется как следует взять дело в свои руки. Понимаю, тебе трудно заботиться обо всех, но то, что ты предлагаешь, безумие. Подумай как следует. Если мы отправим всех домой, то обанкротимся. Мы заранее оплатили стоимость авиабилетов и гостиницы, кроме того, нам придется платить штраф за перемену рейса. Нас могут привлечь к суду за нарушение контракта. Как мы объясним, почему все отменяем, если, по версии полицейских, эта смерть была совершенно случайной? Скажем, что ты видела дурной сон? Понимаешь, как это звучит?

— Ты прав, — сказала я. — Мы, женщины определенного возраста, паникуем из-за пустяков. Пойду к группе.

* * *

— Почему Кэтрин перебирается в отдельную комнату? — спросила потом Сьюзи. — Мне казалось, мы прекрасно ладим. Я понимаю, мы разные и все такое, но она очень славная, и… не знаю. Видимо, она меня недолюбливает.

— Сьюзи, — сказала я, — вы не трогали вещей Кэтрин? Может, примеряли ее одежду или пользовались ее косметикой?

Говорить об этом тактично не было возможности.

— Нет-нет! — возмущенно ответила Сьюзи. — Воспользовалась только ее средством против загара, когда куда-то задевала свое. Но я сперва спросила у Кэтрин разрешения, и она позволила. Мы очень старались держать наши вещи по отдельности. Да и все равно, ее одежда не подошла бы мне, так ведь? Это было правдой.

— Вы не приносили в комнату крокетный молоток? — спросила я.

На лице Сьюзи появилось недоуменное выражение.

— С какой стати?

— Не замечали, чтобы ваши вещи оказывались не на месте или выглядели так, будто с ними что-то делали?

— Служащие слегка поправляют мои вещи, когда убирают комнату, — ответила она. — Я не особенно аккуратна. Все дело в этом? Она не может терпеть моего беспорядка?

— Сьюзи, я не знаю, в чем дело, — ответила я. — Может, Кэтрин из тех людей, которым необходима отдельная комната?

— Придется мне платить больше, раз остаюсь одна в комнате? — спросила Сьюзи. — Я не особенно богата.

— Не беспокойтесь, — успокоила я ее. — Дополнительной платы не будет. Мы позаботимся обо всем. Думаю, вам нужно забыть обо всем этом и наслаждаться оставшимися днями тура.

— Конечно, — сказала Сьюзи, но вид у нее был очень обиженным.

* * *

Следов блокнота Кристи по-прежнему не было. Я нашла нож Марлен с выкидным лезвием. Он торчал между плитками там, где кончался плавательный бассейн и начинался сад. Значит, Марлен была там, но это не означало, что она убийца. В конце концов, Рик не был заколот.

Я долго и напряженно думала о том, где может быть блокнот. Вероятность была ничтожной, но проверить стоило. Я подошла к книжному шкафу в гостиной и открыла стеклянную дверцу. Там были десятки томов, несколько книг в красивых старых кожаных переплетах и два ряда популярных книжек на нескольких языках в бумажных обложках, многие, видимо, были оставлены различными постояльцами.

Я оглядела полки, потом протянула руку к корешку одной из книг. Это был в самом деле блокнот Кристи. Я быстро пролистала его. Список исчез.

* * *

— А теперь, леди и джентльмены, я с большим удовольствием открываю наш фольклорный вечер в ресторане «Les Oliviers», — сказал ведущий. — Меня зовут Тарик. Пожалуйста, расслабьтесь и наслаждайтесь представлением. Первым делом мы услышим так называемый малуф. Это очень древняя музыкальная традиция, уходящая корнями в Испанию девятого века, — объяснял Тарик, — в ней сочетаются музыка Ближнего Востока и андалусские мотивы. Ее принесли в Северную Африку мусульмане и евреи, бежавшие из христианской Испании с двенадцатого по пятнадцатый век. Теперь мы считаем ее своей национальной музыкой и очень ею гордимся.

Наша группа заняла главную террасу ресторана, в конце ее установили временные подмостки. На верхней террасе несколько посетителей передвинулись к барьеру, чтобы видеть и слышать происходящее. Свет ненадолго погасили, потом включили снова, и мы увидели группу музыкантов в красно-золотистой одежде, с ними были двое певцов, мужчина и женщина. Началась музыка, исполняемая на арабской лютне, рубабе, двухструнной скрипке, цитре и двух или трех различных барабанах. Экзотичная, она как будто нравилась членам нашей группы. Азиза выглядела бледной, но Кертис уговорил жену пойти, и музыка как будто взбадривала ее.

Через несколько минут представление приняло иной оборот, появились исполнительницы танца живота, и ритм стал быстрее. Вскоре Тарик пригласил добровольцев, и Бетти, Сьюзи, Честити и Бен появились на сцене, их стали учить этому танцу. Джимми закрыл глаза, когда Бетти, оживленная и раскрасневшаяся, в свою очередь завернулась в вуаль и закружилась.

— Чего только люди ни делают, когда они на отдыхе, — сказал он. Потом добавил: — И когда пропустят пару стаканчиков.

Очень может быть, что он имел в виду Бена. Тот, к всеобщему веселью, пытался вращать своим довольно солидным брюшком. Он был молодцом, ничего не скажешь, человеком почти олимпийского аппетита, которого мало заботило, что подумают о нем люди. Я находила это очень занятным во многих отношениях.

Сьюзи тоже как будто вновь обрела жизнерадостность и включилась в общее круженье. Красные и голубые вуали, которые она получила, красиво сочетались с ее брючным костюмом лимонного цвета, танец у нее не особенно получался, но она определенно веселилась, группа хлопала в ладоши и поддерживала возгласами ее усилия.

Хорошо получалось только у Честити. Неуклюжая девушка, которая несколько дней назад едва не сбивала с ног людей своим рюкзаком, превращалась в настоящую маленькую соблазнительницу. На ней были завязывающийся на шее лифчик, белые джинсы с низким поясом, пупок был открыт. В конце инструктор вручил ей приз, шелковый шарф, и она стала посылать воздушные поцелуи зрителям, особенно Эмилю.

— Для следующего номера, — сказал Тарик, когда Бен, Бетти, Сьюзи и Честити вернулись на свои места под громкие приветственные возгласы остальных членов группы, — нам снова нужен доброволец, кто-нибудь из джентльменов, пожалуйста.

— Хочу попробовать, — сказал Клифф, поднимаясь с сиденья. — Раз Бен может, смогу и я.

— Клифф, не делай глупостей, — сказала Нора. — Ты же знаешь, напряжение тебе вредно. Сядь, пожалуйста.

— Хорошо, Нора, — кротко ответил он и опустился на стул.

Я подалась к Джамиле.

— Интересно, в каком состоянии его сердце? Ведь людям с больным сердцем обычно рекомендуют моцион. Пусть даже умеренный. Он был деятельным и сильным, когда выламывал вместе с Беном дверь в комнату Кристи, и выглядел превосходно.

— По-моему, тоже, — сказала Джамиля. — Но я не врач. Нора определенно держит его в руках, так ведь? Поневоле начинаешь задаваться вопросом, где кончается заботливость и начинается запугивание.

Ну вот, снова список Кристи. Ведь она намекала на то же самое. Что Нора манипулирует мужчиной старше себя. Хоть бы я в глаза не видела этого списка.

— Ну, кто? — спросил Тарик.

— Эмиль, — проворковала Честити. — Почему бы вам не попробовать?

— Нет-нет, — ответил он, махнув рукой.

— Джимми! — раздалось несколько голосов.

— Ни за что! — воскликнул он.

— А, ладно, пойду я, — сказал Эд, поднимаясь по ступенькам на подмостки. — Что мне нужно делать?

— Будете помогать заклинателю змей, — ответил Тарик.

— Bay! — воскликнул Эд, и несколько человек пронзительно вскрикнули. — Нет, погодите.

— Давайте, давайте, — сказал ведущий. — Уверяю вас, это совершенно безопасно. Вам понравится.

Свет опять погас и зажегся снова, мы увидели на подмостках заклинателя, перед ним стояла круглая корзина. Он заиграл на лютне, и из корзины стала, раскачиваясь, подниматься голова кобры. Все ахнули. Эд отступил на два шага назад..

— Bay, — снова произнес он. — Терпеть не могу змей.

Музыка продолжала звучать, змея раскачивалась, а Эд выглядел так, словно хотел оказаться где угодно, только не там.

Через несколько минут заклинатель позволил кобре спуститься обратно в корзину и достал другую змею длиной примерно пять футов.

— Вот, — произнес он, обертывая ее вокруг шеи Эда. Эд гримасничал, а группа сочувственно стонала.

— Что я говорила тебе? — обратилась Нора к Клиффу. — Для тебя это было бы слишком.

— Можете коснуться змеи, — сказал Тарик.

— О, спасибо, — сказал Эд, осторожно ее поглаживая. — Хорошая змея.

Потом заклинатель взял его за пояс брюк и спустил змею в штанину. На лице Эда застыло изумленное выражение, когда змея, извиваясь, появилась из штанины. Женщины завопили, а все мужчины отвернулись.

— Этому джентльмену специальный приз, — сказал Тарик, когда змею унесли с подмостков. Все неистово зааплодировали, когда Эд взял гравированный бронзовый поднос. Я не сомневалась, что он вполне его заслужил.

— Худшая минута моей жизни, — говорил Эд всем, кто готов был его слушать, когда мы собрались вместе, чтобы уходить.

— Ой, смотрите, — сказала Бетти, указывая в сторону гавани. — Такое красивое судно. Как думаете, там что-то случилось?

Мы все повернулись и взглянули на судно, я сразу узнала в нем «Сюзанну», с ее кормы клубами поднимался дым. Раздался громкий грохот, взметнулись языки пламени. Мы беспомощно смотрели, как судно превращается в ад.

— На какое-то время это замедлит их работы, — сказал Брайерс.

 

8

«Это очень тревожная новость, — подумал Газдрубал, — не говоря уж о том, что чертовски досадная из-за надвигающегося шторма и потери члена команды». Но судно было уже дважды обыскано с носа до кормы, и он даже послал парня, гораздо более наблюдательного, чем все остальные, обыскавшего как будто все закоулки и ниши, где можно спрятаться, проверить их еще раз. Следовал неизбежный вывод — Ваалханно больше нет на борту.

Странным человеком был этот Ваалханно, с устремлениями, значительно превышающими его положение в жизни, постоянно ищущим удачного случая. И как он наблюдал за всеми. Газдрубал не раз слышал недовольные заявления, что Ваалханно — шпик; не раз ему приходилось останавливать драку между Ваалханно и объектом его пристального внимания. Надо сказать, он был не особенно любимым членом команды. Тем не менее, новость была тревожной.

Разумеется, Ваалханно мог упасть за борт. К сожалению, это нередко случается. С другой стороны, после того, как Абдельмелькарт был убит — на этот счет у капитана сомнений не было — то, может, Ваалханно, наивному, пусть и надоедливому человеку, помогли оказаться за бортом. Но пока что Газдрубалу пришлось отбросить эти мысли. Требовалось думать о судне, о своих людях, а время было опасное. Произойти могло все что угодно.

Потребовалось несколько часов, чтобы погасить пожар на борту «Сюзанны». К счастью, все, кроме одного, члены команды ужинали на берегу. Однако оставшаяся на борту Маргарет Робинсон получила сильные ожоги большей части тела.

— У меня жуткое ощущение, что Маргарет — та самая Мэгги, с которой я познакомилась, когда мы вместе были в этом ресторане, — сказала я Джамиле. — Она красавица, очень любит свою работу. Надо же, какой ужас случился с ней!

Это еще не все. На другой день полицейские отыскали Брайерса, когда мы осматривали римские развалины в Тубурбо Маюс, и забрали его для допроса. Вечером, часов в десять, он пришел повидать меня в гостиницу.

— Очевидно, есть улики, говорящие, что «Сюзанну» подожгли умышленно, — сказал он, выпивая первую, но, как я боялась, не последнюю порцию виски. — Полицейские знают, что мы с Гровсом ищем одно и то же затонувшее судно. Видимо, это сказал им Гровс. Они как будто знают о моей вспышке в Сусе и потому если не считают, то, по крайней мере, не исключают возможности, что я поджег судно из мести. В тюрьму меня, как видите, не бросили, но паспорт отобрали.

— Брайерс, вам нужно завтра первым делом связаться с американским посольством в Тунисе, — сказала я. — Отнеситесь к этому со всей серьезностью.

— Думаю, вы правы, и я отношусь к этому серьезно. Однако я здесь по другой причине. Прежде всего, хочу сказать вам, что пожара не устраивал. Признаюсь, первой мыслью у меня было, что на какое-то время я избавлен от конкурента, но я судно не поджигал, и то, что случилось с этой молодой женщиной, ужасно. Мое замечание вчера вечером было бесчувственным и совершенно неуместным.

— Вы слышали небольшую речь Питера в «Les Oliviers»?

— Слышал и, разумеется, пришел в ярость. Я до сих пор в ярости. Мне хотелось спуститься и поколотить этого подонка. Но я не буйный человек, Лара, несмотря на вспыльчивость. Моя идея мести — найти затонувшее судно раньше него. Я по-прежнему намерен это сделать и пришел попросить вас о помощи. У нас не хватает людей, и, может, вы поможете нам завтра во второй половине дня, когда вернемся с утренней экскурсии. Что скажете?

— Подумаю, — ответила я. — Утром скажу. А пока что, — сказала я, увидев, что Брайерс жестом заказывает еще виски, — на вашем месте я бы отправилась спать. Думаю, похмелье вам ничуть не поможет.

— Вы правы, — сказал он, отменил заказ и встал, чтобы оплатить счет.

Я тоже поднялась со стула.

— Лара, — сказал Брайерс, — мне очень важно, чтобы вы поверили, пожар — дело не моих рук.

Я поглядела на него, потом, не говоря ни слова, пошла к себе в комнату. Я не знала что сказать, потому что не могла решить, верю ему или нет.

— Если согласитесь, — крикнул он мне вслед, — будьте в два часа на причале.

* * *

Следующий день был не лучше. Утром мы осматривали старую византийскую крепость к северу от Таберды. Вид на береговую линию с бастионов был великолепным, хотя приходилось обходить кур и коров, чтобы подойти к бастионам, все пространство было занято предприимчивым фермером и его семьей. Однако посетить крепость стоило. Сохранилась она плохо, и мы предупреждали всех, чтобы смотрели под ноги. В одном месте спуск был очень узким, группа топталась на месте, и вдруг раздался вскрик. Кэтрин скатилась по разрушенной лестнице и лежала мешком у подножья.

Все бросились к ней. Кэтрин тяжело дышала, колено у нее было сильно оцарапано, запястье начинало распухать.

— Ничего, все в порядке, — сказала она, когда ей помогли встать на ноги.

— Пойду, принесу аптечку из автобуса, — сказала Джамиля и быстро ушла.

— Нам все время твердили, что нужно смотреть под ноги, — сказал Джимми жене.

— Будет тебе, Джимми, — ответила Бетти. — Перестань осуждать всех и вся.

Джимми пришел в замешательство.

— Жена впервые одернула его, вам не кажется? — негромко спросила Азиза.

— Возможно, — ответила я. — Надеюсь, Кэтрин не особенно пострадала. В последнее время ей было не особенно весело.

— Меня толкнули, — сказала мне Кэтрин несколько минут спустя, когда остальные пошли дальше, а Джамиля перевязала ей запястье и колено. — Я не сама упала.

— Кто, по-вашему, толкнул вас? — спросила я. И подумала: «Это нелепо. У нее паранойя».

— Не знаю, — ответила Кэтрин. — Мы там стояли толпой, и я не видела, кто, но меня определенно толкнули. Сьюзи была там, — произнесла она обвиняюще. — Думаю, она.

— Кэтрин утверждает, что ее толкнули, — сказала я Джамиле, отведя ее в сторону.

— Что? — воскликнула Джамиля. — По-вашему, эта женщина вполне нормальна? Может, ей неловко признаться, что она нетвердо держится на ногах?

— Не знаю. Видели вы, как она упала?

— Нет. Все толпились на маленькой площадке. Когда это произошло, я разговаривала с Эмилем и Клиффом, поэтому, если Кэтрин говорит правду, в чем я сомневаюсь, это не они. Марлен и Честити, по-моему, уже спустились. Кроме них толкнуть ее мог бы любой.

— А Сьюзи? Где она была?

— Думаю, в толпе, но не могу сказать, рядом с Кэтрин или нет.

— Кэтрин думает, что за всем этим стоит Сьюзи, потому что завидует ее большим деньгам. Сьюзи определенно волнуется из-за денег, но мне почему-то кажется, что она независтлива.

— Мне тоже, — сказала Джамиля. — И я не думаю, что Сьюзи способна на такие поступки. Она — добрая душа. Поначалу она меня раздражала. Задавала столько личных вопросов. Но теперь думаю, что она очень милая.

— Хорошо, однако, предположим на минуту, что заявления Кэтрин справедливы. Конечно, это натяжка, но все-таки предположим. Кто может держать на нее зло? Обидела она кого-нибудь неумышленно?

— Насколько я знаю, нет. Разговоров об этом не слышала. Очень странно.

— Джамиля, — сказала я, — держите глаза и уши открытыми. И сообщайте мне, что услышите.

С этой группой людей было что-то очень неладное, но я не представляла, что.

К примеру, мне предстояло решить, верить Брайерсу или нет. Утром я решила верить. Он был вспыльчив, но, кроме несдержанной речи, я не видела никаких указаний на то, что он способен поджечь судно.

* * *

— Я собираюсь к тому торговцу, который хотел вчера облапошить меня, — сказал Эмиль, когда мы вернулись в гостиницу. — Хотите пойти со мной?

— Эмиль, это наверняка было бы очень занимательно, но Брайерс просил меня помочь ему на судне, и, пожалуй, я так и сделаю. На воде очень приятно. Может, пойдемте? Не думаю, что работа будет очень трудной.

— Нет, — ответил он. — У меня разыгралось любопытство, хочу посмотреть, есть у него что-то стоящее, хотя все, что я знаю, говорит мне, что вряд ли.

— Хорошо, тогда увидимся за ужином.

Я надела купальник, поверх него майку с шортами и направилась к пристани.

— Не могу передать, как много для меня значит, что вы здесь, — сказал Брайерс, крепко обняв меня. — Имели вы это в виду или нет, я воспринимаю ваше присутствие как доверие ко мне, знак, что вы не думаете, будто я имел какое-то отношение к пожару на «Сюзанне». И мне кажется, что все будет хорошо.

— Будьте уверены, если б я так думала, то не была бы здесь, — сказала я, и он заулыбался. Брайерс был привлекательным мужчиной, с открытым лицом, приятной улыбкой и неплохим телосложением. Борода его приятно касалась моей щеки. Ничто не вызывает у меня такой слабости, как привлекательный мужчина, готовый признаться в своей ранимости. Я думала, что переросла эту склонность. Очевидно, нет.

— Поплыли, — сказал он, отвязывая моторную лодку. — Остальные уже там. Сегодня это будет первое погружение. Нам пришлось завезти продовольствие домой и на судно. Сегодня мы сделаем всего парочку погружений, но это лучше, чем ничего. Хмаис отправился домой на празднование седьмого ноября, Гас слег с простудой, так что людей у нас меньше, чем обычно. Замечательно, что вы пришли. Можете дежурить, пока мы погружаемся, и помогать Хеди с оборудованием на палубе.

Брайерс сжал мне руку чуть сильнее, чем нужно, помогая спуститься в лодку.

— Подкрепление! — крикнул он, когда мы остановились у судна. Хеди улыбнулся. — Ну что, Рон, пойдем с тобой первыми?

— Отлично. Я готов, — ответил Рон. — Привет, — и протянул мне руку для пожатия. Ему было двадцать с небольшим, у него были карие глаза, темно-каштановые волосы, приятные, добродушно-веселые манеры, с людьми он был непринужденным, в своем деле уверенным. Мне он нравился.

— Брайерс, а я не знала, что вы ныряльщик, — сказала я. — Думала, здесь вы просто археолог.

— Что значит просто? — ответил Брайерс. — Я морской археолог, и этим все сказано. Погружаюсь и занимаюсь археологией. Хеди, будь добр, проверь еще раз давление в баллонах, — попросил он, раздеваясь до плавок и надевая гидрокостюм. Надо сказать, он находился в очень хорошей для своего возраста форме.

— Во всех баллонах три тысячи пси, — сказал Хеди. — Можно погружаться. Я рассчитал время, которое вам можно находиться под водой, Сэнди перепроверила мои расчеты. Подводные баллоны на месте?

— Да, — сказал Рон.

— Что такое подводные баллоны? — спросила я.

— К якорной цепи прикреплены два полных баллона примерно на глубине двадцать футов, — ответил он. — На тот случай, если нам потребуется на декомпрессию больше времени, чем хватит воздуха в наших баллонах. Мы можем подсоединиться к новым баллонам на глубине двадцать футов и оставаться под водой, пока подъем на поверхность не станет безопасным.

— Рону показалось, вчера он видел кое-что, заслуживающее внимания, — объяснила мне Сэнди. — Наше сканирующее оборудование не работает, поэтому мы тащим ныряльщиков на буксире, чтобы они могли смотреть. Тут есть углубление в несколько футов. Мы встали на якорь возле его края. Там небольшой выступ, поэтому мы не смогли все разглядеть. Видимость там хорошая, примерно на семьдесят-девяносто футов, но выступ закрывает вид. Поэтому Рон и Брайерс спустятся под него, посмотрят, что там.

— Глубоко погрузятся?

— От силы на сто пятьдесят футов, — ответила Сэнди. — Мы думаем, примерно на этой глубине может быть ровное место. Так, готовы к погружению? Таймеры установлены? — крикнула она обоим. Те кивнули и перевалились через борт лодки.

— Теперь нам нужно следить, — сказала Сэнди. Я не отводила глаз от двух цепочек пузырьков. Прошло несколько минут.

— Они уже приближаются к цели, — сказала Сэнди, взглянув на часы. — Уже находятся на глубине сто десять-сто двадцать футов. Смогут пробыть там всего несколько минут, потом начнут подниматься, останавливаясь на различных глубинах для декомпрессии.

У меня возникло беспокойство за них. Плаваю я хорошо, в школе была спасательницей, но в спуске под воду на такую глубину с пристегнутым к спине небольшим баллоном воздухе было что-то тревожащее.

Внезапно на поверхности появился Рон, затем Брайерс.

— Авария! — закричала Сэнди. — Вытаскиваем их, — сказала она, схватив меня за руку. — Я — Рона, вы — Брайерса.

Я, не раздумывая, спрыгнула за борт во всей одежде и быстро, как только могла, поплыла к Брайерсу.

— Брайерс, — крикнула я. — Скажите что-нибудь!

Но он не шевелился. Я обхватила его одной рукой за плечи, другой за грудь, и как можно быстрее поплыла к судну. Хеди уже поднимал якорь, и двигатели работали, когда мы с Сэнди подплыли к трапу. Я попыталась поднять Брайерса на палубу, но он был очень тяжелым, и мне удавалось лишь держать его голову над водой. Хеди бросился на помощь. Нам приходилось прилагать громадные усилия. Мы с Сэнди толкали вверх, а Хеди тянул изо всех сил, втаскивая сперва Рона, затем Брайерса на палубу.

— Брайерс дышит, — пропыхтела я. — Что мне делать?

— Если сможете, положите его на левый бок так, чтобы ступни были чуть выше головы, — ответил Хеди. — Нужно немедленно внести его в декомпрессионную камеру.

Сэнди помогла мне уложить Брайерса в нужное положение.

— Господи, Господи, — твердила она. Я повернулась и взглянула, как Хеди делает Рону искусственное дыхание.

— Нужно идти к берегу, — крикнул Хеди. — Сэнди, вызывай помощь. Лара, умеете делать искусственное дыхание?

— Да, — ответила я, встав на колени подле Рона. — Начинаю.

«Раз, два, три четыре, пять», — считала я про себя, надавливая на его грудь. «Теперь дыши, — приказала я, зажав ему нос и открыв рот. — Дыши, раз, два. Снова раз, два, три, четыре, пять. Продолжай, продолжай, не останавливайся».

Я прикоснулась к его шее. Пульса не было. «Не останавливайся, — приказала я себе. — Не сдавайся». И не сдавалась, пока мы не подошли к берегу, где ждали врачи. Хотя и понимала, что уже поздно.

* * *

— Я сам заполнял баллоны, — сказал Хеди поздно тем вечером в больнице, кулаки его были крепко сжаты. — Вчера вечером, чтобы мы были готовы к погружению, как только Брайерс сможет отправиться за борт.

— Хеди, мы не знаем, в баллонах ли причина, — утешающе сказала я.

— А в чем же еще, если оба попали в беду? И Рон теперь мертв! А Брайерс… Что могло быть неладно? Я проверял давление утром, потом проверил снова по указанию Брайерса. Все казалось в отличном состоянии.

Он схватился за голову.

К нам подошел врач.

— Теперь можете зайти к мистеру Хэтли, но лишь на несколько минут.

— Я не могу разговаривать с ним, — сказал Хеди. — Тут, должно быть, моя вина. Идите, пожалуйста, вы.

Брайерс выглядел неважно. За несколько часов он постарел на несколько лет и выглядел уже не сильным, а бледным и больным. Смысла спрашивать, как он себя чувствует, не было, поэтому я молча взяла его руку и не выпускала.

Он попытался улыбнуться.

— Рон?

Я покачала головой, и он отвернулся. Я крепко сжала его руку.

— Что произошло? — спросила я наконец.

— Не знаю, — ответил Брайерс. — Казалось, все шло прекрасно. Потом совершенно неожиданно, на глубине примерно сто двадцать футов, я почувствовал себя странно. Во рту началось жжение, в ушах звон. Затем почувствовал, что лицо подергивается. Я взглянул на Рона и увидел, что он тоже попал в беду. Жестом велел ему подниматься. Подсоединил насос к компенсатору плавучести, чтобы быстро подняться, и больше ничего не помню. Должно быть, сразу потерял сознание.

— Сейчас ваши баллоны проверяют, — сказала я. — Хеди думает, что это, должно быть, его вина.

— Этого не может быть, — сказал Брайерс. — Хеди, если на то пошло, чрезмерно осторожен. Пунктуально следует протоколу погружения. Давление в баллонах он проверял перед тем, как мы нырнули, и я знаю, что он сам заполнял баллоны из собственного компрессора.

— Может, в баллонах была скверная смесь? С какими-нибудь химикалиями?

— Не знаю, что там могло быть. Мы используем только сжатый воздух. От нитрокса и других смесей отказались, главным образом потому, что работаем на слишком большой глубине для них. Я просто не представляю, что могло случиться.

— Прошу вас, мадам, — сказала медсестра. — Вам пора уходить.

Брайерс посмотрел на меня покрасневшими глазами.

— Я должен позвонить его родным. И не могу заставить себя. Не в силах делать это снова.

— Отдыхайте, Брайерс, — сказала я. — Поговорим об этом завтра.

— Я почти уверен, что молодой человек погиб от закупорки кровеносного сосуда, — сказал врач. — Наверняка будем знать завтра.

— Как это могло случиться? — спросила я Хеди.

— От слишком быстрого подъема, — ответил он.

— Тогда почему этого не произошло с Брайерсом? Он на двадцать пять лет старше Рона.

— Это не имеет значения. Очевидно, Брайерс потерял сознание сразу же. В таком состоянии закупорка сосудов маловероятна. Видимо, Рон находился в сознании слишком долго.

* * *

— Кислород, — сказал на другой день полицейский по имени Ахмед бен Осман. — Очевидно, проблема заключалась в нем.

— Я думала, в баллонах должен быть кислород, — с недоумением сказала я.

— Совершенно верно, — сказал бен Осман. — Но только не в таком количестве, какое обнаружено. Я не ныряльщик, но, по словам специалиста, которого мы вызвали, кислорода там было гораздо больше, чем сорок пять процентов, — добавил он, глянув в свои записи.

— А сколько должно быть? — спросила я.

— Примерно двадцать один процент, — ответил Хеди. — Двадцать один процент кислорода, семьдесят девять азота.

— Совершенно верно, — повторил бен Осман. — Мне сказали — повторяю, я не специалист — что на той глубине, где работали мистер Тодд и мистер Хэтли, кислород в таком количестве все равно, что яд. А ощутить избыток кислорода почти невозможно.

— Откуда же его столько взялось? — спросила я.

— Очень хороший вопрос, мадам Макклинток, и я сам хотел бы получить на него ответ, — сказал бен Осман.

— Я не представляю, как это могло случиться. Можно проверить компрессор…

— Мы этим занимаемся, — сказал полицейский.

— Когда я проверял давление после заполнения баллонов, все было в порядке. Значит, проблема случилась после этого, ночью. Лара, в этих делах я очень осмотрителен, — сказал он с жалким видом. — Надеюсь, вы мне верите.

— Знаю, Хеди, — ответила я. — И Брайерс знает. Давайте поговорим о том, как кто-то другой мог повозиться ночью с баллонами. Можно напустить в них слишком много кислорода?

— Конечно. Я предполагаю, что кто-то мог выпустить из баллонов часть сжатого воздуха, снизил давление до тысячи-тысячи двухсот пси, потом накачал их чистым кислородом. Давление, когда я проверял, было нормальным.

— Трудно было бы это сделать? Закачать кислород в баллоны? Я не представляла бы как.

— Думаю, большинство людей не представляло бы, — сказал бен Осман, глядя на него.

— Нет, нетрудно, — сказал Хеди. — Потребовалось бы специальное оборудование, и его нужно было бы доставить на судно. Мы оставляем судно на якоре и уплываем на моторной лодке. Это дешевле, чем платить людям за пребывание на судне. Но при наличии оборудования сделать это можно было довольно легко.

— Значит, давление было бы тем же самым, а содержимое баллонов другим?

— Совершенно верно. И не было бы ни запаха, ничего, способного предупредить ныряльщика, что существует проблема. Вы даже не заметили бы ее, пока не опустились бы на большую глубину. Смесь в этой пропорции не оказала бы никакого воздействия до глубины примерно сто двадцать футов.

— Брайерс сказал, что он находился на этой глубине, когда понял, что попал в беду.

— Все это очень интересно, — сказал бен Осман. — Я предполагаю, что тут мог быть несчастный случай, кто-то совершил очень грубую ошибку, или, что мне кажется более вероятным, это мог быть последний удар в войне между двумя группами, ищущими сокровище. Сперва было повреждено судно одной из этих групп. Глава этой экспедиции винит другого. Несколько человек слышат его угрозы. Потом, два дня назад, судно другой группы загорается. Женщина, имевшая несчастье находиться на этом судне, серьезно пострадала. Вчера с баллонами для погружения, принадлежащими первой группе в этом споре, кто-то повозился. Один человек оказывается в больнице, другой умирает. Возможно, тут око за око, но ставки, если уместно это выражение, всякий раз повышаются. Можете идти, — сказал он. — С вами пока что закончено. Пожалуйста, уходя, пришлите следующего.

Следующим оказался коренастый мужчина с седеющими волосами, животиком и румянцем, в голубой рубашке с логотипом. Он сидел, обхватив голову руками, когда мы вышли, но поднял на нас взгляд. Глаза у него были налиты кровью, руки дрожали.

— Вы следующий, Питер Гровс, — сказала я, указав на дверь.

 

9

«Почему люди убивают друг друга таким образом, — подумал Газдрубал, — не в пылу битвы, не по неосторожности, а хладнокровно, расчетливо? Возможно, из алчности. Многих убили ради обогащения, а Маго жаден и, более того, вполне способен на такой поступок. И Сафат. Ни разу не высказал оригинальной мысли, но его почти наверняка можно подбить на подобное дело. Любовь? Да, возможно, в определенных обстоятельствах она такой же сильный мотив, как алчность. Это указывало бы на Мальчуса, но лишь, насколько он знал, в отношении Абдельмелькарта. Что касается Ваалханно, он понятия не имел, что могло вызвать такую ярость. Что еще? Месть. Это снедающая душу одержимость. Есть ли на судне человек, страстно желающий отомстить? Но месть наверняка связана с двумя другими мотивами. Когда дело доходит до убийства, существуют ли другие побуждения, кроме алчности и любви, настолько сильные, чтобы искорежить человеческую душу?» Как мало все-таки он знает о людях на своем судне. Придется напряженно думать, внимательно прислушиваться к тому, что говорят люди, и посмотреть, сможет ли он найти среди них гадину. И нужно еще раз поговорить с парнем.

— Отвечает она вашим ожиданиям, месье? — спросил владелец лавки. — Маленькая, конечно, но золотая. Чистое золото.

Эмиль повертел монету в затянутой перчаткой руке и еще раз посмотрел на нее в лупу.

— Неплохая, — сказал он. — Заплачу вам за нее две тысячи долларов США.

— Цена удовлетворительная. Больше монет вам не нужно? — спросил с улыбкой владелец.

— А есть еще?

— Возможно, — ответил этот человек.

— И сколько же их может быть? — спросил Эмиль.

— Сколько вам нужно? — сказал тот с лукавым выражением на лице.

Эмиль стукнул кулаком по прилавку.

— Отвечайте на вопрос!

Владелец лавки начал потеть.

— Три, может быть, четыре.

— Откуда они у вас?

Торговец замялся и облизнул губы.

— Откуда? — повторил Эмиль. Голос его был убийственно спокоен.

— У меня есть свои источники.

— Я заплачу вам по тысяче за каждую, но лишь в том случае, если продадите мне все, что у вас есть.

— Но, месье, — возразил владелец лавки. — Вы предложили две тысячи. И должны заплатить столько за каждую.

— По тысяче, — повторил Эмиль и что-то записал на листке бумаги. — Можете найти меня в «Auberge du Palmier». Я пробуду здесь всего несколько дней.

— Месье, — сказал торговец с обиженным видом. — Я не специалист по нумизматике, вы, конечно, да. Но у меня есть книги. — Он указал на ряд потрепанных каталогов. — Я знаю, что таких монет очень, очень мало. Эта монета весьма редкая и стоит больше тысячи долларов.

— Теперь уже нет, — сказал Эмиль. На лице продавца появилось недоуменное выражение. — Подумайте об этом, — мягко добавил Эмиль.

— Терпеть не могу, когда меня обдирают, — сказал он мне, когда мы отошли. — Особенно дилетанты.

— Однако, насколько я понимаю, этот торговец более интересен вам, чем предыдущий, — заметила я.

— Немного, — ответил Эмиль. — Теперь давайте попытаемся найти те столы, которые нужны вам.

* * *

Мой опыт путешествия с группой, пусть и ограниченный, говорит, что в каждом туре наступает время, когда члены группы начинают чувствовать себя старыми друзьями. Психологи, видимо, назвали бы это связью. Может быть, причина заключается просто в том, что люди находится вдали от дома и настоящих друзей, может, это взаимное притяжение соотечественников в совершенно иной — и, возможно, поэтому угрожающей — части мира. Какой бы эта причина ни была, они начинают рассказывать друг другу о себе такие вещи, которыми ни за что не поделились бы дома с более-менее случайными знакомыми. Я видела, что в моей группе это происходит. Но, встревоженная своими подозрениями и травмированная ужасными происшествиями накануне, я не хотела сближаться с кем-либо из этих людей, и доверие их было скорее гнетущим, чем приятным. И после происшествия с погружением мне начало мучительно казаться, что над моей головой вспыхивает неоновое объявление, видимое всем, кроме меня, и гласящее «Врач принимает».

Первым обратился за легким лечением Клифф Филдинг.

— Лара, можно попросить вас о небольшом одолжении, — чуть ли не шепотом спросил он. — Я был бы признателен вам за совет, какой подарок купить дочери. Нору, сами понимаете, спрашивать не хочу, а вы хорошо знаете, что покупать здесь.

— Буду рада помочь, — ответила я, откладывая писанину, которой занималась за столиком возле плавательного бассейна. — Вы имеете в виду что-то конкретное?

— Нет, но что-нибудь особенное. Такое, что не нельзя купить дома. Сколько это будет стоить, неважно.

— Ладно, расскажите мне о своей дочери.

— Джерри живет одна, с мужем развелась. Она зубной врач. Пошла по следам отца, — сказал он с гордостью.

— У нее есть какие-то увлечения?

Я не могла так с ходу придумать, какой подарок сделать зубному врачу.

— Да, — ответил Клифф. — Джерри любит искусство. Принимает активное участие в спектаклях любительского театра. У них превосходные постановки для детей. Помогает расписывать декорации, делает макияж и даже рассаживает детей на представлении.

— Как выглядит ее дом?

— Что вы имеете в виду?

— Традиционная у нее мебель или современная? Коллекционирует ли она что-нибудь особенное?

— Не знаю, как охарактеризовать ее мебель, — ответил он. — Своего рода смесь. У нее столовый гарнитур из дерева с кожаной обивкой, она купила его, когда ездила в Мексику. Он ей нравится. Есть африканские скульптуры, кроме того, ей нравятся инуитские. Плохой я вам помощник, так ведь?

— Ничего подобного. У меня есть несколько предложений. Прежде всего, большинству женщин нравятся местные серебряные украшения, особенно с берберскими бусами. Если вашей дочери нравится искусство африканцев и инуитов, должны понравиться и они. Видели вы ожерелье у Честити?

— Да, вряд ли кто мог его не заметить. Она демонстрирует его всем. Развита не по годам, так ведь?

Я постаралась не улыбнуться. Потом мне пришла блестящая мысль, та, которую я ждала с самого приезда.

— Если вы действительно хотите что-то по-настоящему особенное, предлагаю купить куклу. Не солдатиков, которые висят здесь во всем магазинах подарков. Знаете, что я имею в виду? Сделанных из дерева, с раскрашенными лицами, зачастую с длинными подкрученными вверх усами, в сапогах, со щитами и металлическими мечами. Те, что выставлены в магазинах для туристов, большей частью очень грубо сделаны. Но если сможем найти одну из старых марионеток, которых использовали здесь во французском кукольном театре шестьдесят-восемьдесят лет назад, будет просто чудесно. Они красивы и поистине необычны. Правда, недешевы.

Кроме того, они прекрасно подойдут для дома моей клиентки-кинозвезды в Роздейле, это тот самый предмет искусства, который создаст колорит. Почему я не подумала об этом раньше? Мне не терпелось отправиться на их поиски.

— Цена не имеет значения, — сказал Клифф. — Похоже, это в самый раз. Превосходно совпадает с ее любовью к театру. Как полагаете, сможете найти для меня такую?

— Постараюсь. Я знаю здесь нескольких торговцев, спрошу у них. Думаю, можно было б купить хотя бы одну-две для моего магазина. Найду, что смогу, вы посмотрите. Если увидите такую, что вам понравится, она ваша. Если нет, я уже купила несколько очень привлекательных ювелирных украшений, которые могут послужить нам резервом.

— Кукла будет очень большой? — неуверенно спросил Клифф.

— Вы имеете в виду — тяжелой? Не очень.

— Нет, большой. Объемистым свертком.

«Господи, — подумала я. — Он не только не хочет, чтобы Нора покупала подарок для его дочери, он не хочет, чтобы она знала, что подарок купил он сам».

— Послушайте, — сказала я, — если найду куклу, которая вам понравится, может, ее упаковать и отправить с другими вещами в мой магазин? Она придет туда примерно через неделю после моего возвращения. Можете купить открытку, сделать надпись для дочери, отдать ее мне, а когда вернусь, отправлю ее с курьером. Если хотите, заверну в подарочную обертку.

— Вы будете не против? — спросил он с облегчением.

— Сделаю это с удовольствием.

Он засиял, быстро вынул бумажник и протянул мне деньги.

— Не надо, Клифф, — сказала я. — Посмотрим, что смогу найти, и если вам понравится, сочтемся.

— Я оплачу и курьера, но может это быть нашим маленьким секретом? — спросил он.

— Конечно, — ответила я. — Теперь идите за открыткой. В продаже есть красивые, с фотографиями или зарисовками Таберды. Это будет в самый раз. Дайте Джерри представление, где приобретен подарок.

— Спасибо, — сказал он. — Только не подумайте, что я делаю это втайне. Нора — замечательная женщина. Не знаю, известно ли это вам, но она ухаживала за моей женой, Анни, когда та умирала от рака. Не знаю, что бы мы без нее делали. А потом, когда после смерти Анни у меня случился сердечный приступ, ухаживала и за мной. Я не хочу казаться неблагодарным. Это путешествие, в сущности, небольшая благодарность за все, что она сделала. Ей давно хотелось поехать в Тунис. Я понял это по обрывкам ее разговоров, и устроил ей маленький сюрприз. Она была замечательной. Только дело в том, что Нора и Джерри совершенно не ладят. Знаете, после смерти Анни они поссорились. Не знаю, в чем тут дело, но они не разговаривают. Я не видел Джерри несколько месяцев и разговаривал с ней реже, чем хотелось бы. Хочу послать ей что-нибудь совершенно особенное. Но только, чтобы Нора не знала о подарке, это чистая правда. У нее есть четкие представления о том, что хорошо для меня, что нет, и уверен, она права. Думаю, она считает, что Джерри расстраивает меня, такое действительно случается.

— Не беспокойтесь, Клифф, — сказала я. — Это останется между нами. Мы найдем для вашей дочери что-нибудь совершенно превосходное.

— Иногда мне кажется, что лучше жить одному, — продолжал Филдинг. — О Господи, опять неблагодарность. Спасибо, — еще раз сказал он. — Это поистине замечательно.

— Что замечательно? — спросила Нора Уинслоу, неожиданно подходя к нам. Клифф замер, молча раскрывая и закрывая рот.

— Этот вид, — ответила я, указывая на город и берег под ним. — Сегодня воздух как будто особенно чистый, правда? Я говорила Клиффу, что, кажется, нашла лучшее место для отдыха.

— Видимо, да, — сказала Нора, глядя в ту сторону.

— Клифф говорил, вам давно хотелось побывать в Тунисе, — сказала я. — Надеюсь, вы увидели все, что хотели.

Нора поглядела на Клиффа, потом на меня с несколько встревоженным выражением, словно испуганная мыслью, что мы разговаривали о ней.

— Да, спасибо, — сказала она. — Теперь, Клифф, тебе нужно отдохнуть. Пошли.

— Да, Нора, — ответил он. — Ты, как всегда, права.

Я смотрела, как они медленно удаляются, Нора бережно держала его под руку. Клифф не оглядывался, однако Нора обернулась ко мне и остановилась, дав Клиффу пройти вперед.

— Здесь очень красиво, красивее, чем я думала, — сказала она. — Жаль, не могу наслаждаться этим.

Я наблюдала, как они уходят, и думала, что за извращенное чувство долга заставляет ее ежеминутно находиться рядом с Клиффом, и какое извращенное чувство преданности удерживает его с ней? Это было одно из самых печальных замечаний, какие мне только приходилось слышать.

* * *

На очереди к врачу был Брайерс. Я пошла в больницу навестить его. Брайерс сидел в койке, медсестра заверила меня, что завтра утром он сможет выписаться. Однако эта весть не приободрила его. Он молча сидел, пока я тараторила на всевозможные нейтральные темы, какие могла придумать. В конце концов я решила, что пора оставить его в покое.

— Не уходите, пожалуйста, Лара, — сказал он, когда я объявила о своем намерении. — Понимаю, сегодня я не блестящий собеседник, но мне приятно ваше общество. Меня приводит в ужас необходимость звонить родителям Рона. Знаю, я должен, но думать об этом тяжело.

— Может, вам отложить разговор с ними на несколько дней? — сказала я. — Я сообщила в посольство, они связались с мистером и миссис Тодд. Тело его отправят домой завтра утром.

— Они приедут сюда? — спросил Брайерс.

— Не думаю. Насколько я понимаю, у отца Рона рассеянный склероз, путешествовать ему будет трудно. Посольство помогает семье в организации похорон.

— Мне уже приходилось это делать, — сказал Брайерс. — Когда тот молодой человек, Марк…

— Я знаю, Брайерс. Вы мне рассказывали. Не нужно вспоминать снова.

— Сегодня я много об этом думал, — заговорил он. — Пожалуй, из-за этого развалился мой брак. Тогда так не казалось. Через несколько недель после того случая я вылетел домой, позвонил отцу Марка и вновь принялся за преподавание. Однако несколько месяцев спустя, когда я вновь отправился бы в Тунис на все лето продолжать поиски, если б не ссора с Питером, я вышел из себя. До сегодняшнего дня я не приписывал этого тому лету. Понимаю, глупо, но мне до этой минуты просто не приходило в голову, что причиной смерти Марка была ужасная случайность. Я много пил, отвратительно вел себя с женой и сыновьями, ссорился с коллегами и даже с завкафедрой, что очень глупо, если хочешь продвинуться в научном мире. В конце концов Эмили, это моя жена, велела мне убираться. Коллеги посоветовали взять отпуск, иначе меня могли выгнать и из университета. Это откровение потрясло меня. Как вы уже наверняка поняли, я не особенно склонен к самоанализу.

— Вы производите впечатление нормального человека, — сказала я, пытаясь слегка смягчить разговор.

Брайерс чуть заметно улыбнулся.

— Мне кажется, вы с Эмили поладили бы.

— Вы уже это говорили. Может, вам позвонить ей?

— Она же выгнала меня.

— Вы как будто не пьете чрезмерно, по крайней мере, насколько видела я, и не производите впечатления тяжелого человека, если проблема заключалась в этом.

— Я старался исправиться, — сказал Брайерс. — Но что касается нашего брака, то, думаю, уже слишком поздно. — Он немного помолчал. — Хочу задать вам один вопрос и буду искренне признателен за честный ответ. Не кажется вам, что я превращаюсь во второго Питера Гровса? Я стал настолько одержимым поисками этого жалкого затонувшего судна, что рискую жизнями людей, разрушаю свой брак, гублю все возможности, какие есть у меня на работе? Прошу вас, скажите правду.

— Брайерс, я не очень хорошо знаю вас, но так не думаю. В конце концов, эти баллоны умышленно перезаправили, разве не так? Полицейские сейчас разговаривают с Гровсом. Вы же не посылали Рона под воду при опасных условиях. Вы пошли на погружение с ним. Стоит ли затонувшее судно, каким бы ни было древним, человеческой жизни? Нет, не стоит. Но это уже совершенно иной вопрос.

— Должен я был понять после пожара на «Сюзанне», что неизбежно должно произойти нечто подобное?

— Насколько я понимаю, это зависит от того, считаете ли вы, что Питер Гровс из мести перезаправил баллоны, и, прошу прощенья за свои слова, подожгли вы судно Питера или организовали его поджог и тем самым обострили конфликт или нет.

— К этому пожару я не имею никакого отношения, хотя Питер наверняка думает иначе. Что касается перезаправки баллонов, я не думаю, что он мог это сделать. Питер рисковал бы убить свою дочь, разве не так? Хоть они и отдалились друг от друга, он не стал бы делать того, что могло грозить смертью его дочери.

У меня возникла жуткая мысль.

— Сэнди просила вчера не посылать ее под воду?

— Нет. Мы тянули жребии. А что? О, понимаю, к чему вы клоните. Сэнди я полностью доверяю.

— Ладно, я просто спросила.

— Вернемся к вашему первому вопросу: я не считаю Питера способным на такой ужасный поступок, но, честно говоря, никто другой не приходит на ум.

* * *

Следующим моим пациентом была Марлен.

— Моя дочь! — воскликнула она. — Честити просто невозможна. Совершенно меня не слушает. Как она себя ведет! Зажигает спички, чтобы обжечь себе пальцы, и все прочее. После того как ушел ее отец, с ней стало очень трудно. И она докучает Эмилю, повсюду следует за ним. Сейчас пошла в город посмотреть, что он делает. Бедняга сильно смущается из-за этого. Я просто стараюсь наладить свою жизнь.

— В том ли дело, что Эмиль смущается, или Марлен не по душе соперничество дочери?

— Во всем виноват ее отец. Взял и бросил нас. Все мужчины одинаковы, правда? Такие же мерзавцы, как он. Связался со шлюхой чуть старше Честити, у которой коэффициент интеллектуальности близок к нулю. И, поверите ли, Честити винит в этом меня.

— Думаю, такое часто происходит между матерями и дочерьми ее возраста, — ответила я. — Уверена, у нее это пройдет.

Честно говоря, я была совсем в этом не уверена. Просто не знала, что еще сказать этой женщине, раскрывающей передо мной душу.

— Почему бы вам не попытаться поговорить с ней обо всех этих вещах?

— Не могу, — ответила Марлен. — Честити не хочет разговаривать со мной. Может, вы могли бы ей что-то сказать? — спросила Марлен, немного повеселев. — Она о вас высокого мнения.

— Приятно слышать, — сказала я. — Но думаю, Марлен, что поговорить вам необходимо.

Она вздохнула.

— Попытаюсь. Может, разговор все-таки получится.

«Кто следующий?» — подумала я.

* * *

— Лара, — позвала меня Сильвия. — Мне нужно обсудить с вами одно щекотливое дело. Не зайдете ли на минутку в контору?

— С удовольствием, — ответила я. — Я с каждым часом набираюсь опыта в обсуждении щекотливых дел.

На секунду лицо Сильвии приняло недоуменное выражение. Она налила мне чашку чая и, немного поговорив о погоде, перешла к делам гостиницы.

— Лара, это непростое дело, — начала она. — Наша гостиница не похожа на большие отели, которые могут обслуживать множество немецких туристов, прилетающих каждую неделю. Мы во многом полагаемся на устные отзывы. К тому же гостиница у нас маленькая, но нам нужно много прислуги для поддержания уровня. Если лучший номер пустует несколько недель, для нас это серьезная проблема. Иногда я удивляюсь, зачем мы с Шанталь вернулись. Гостиница нам больше не принадлежит, мы только управляем ею для Хелифы. Он, конечно, к нам добр, но в такие времена у меня возникает мысль вернуться во Францию и начать все сначала. Париж очень красив, на юге Франции средиземноморский климат. Это не Северная Африка, но…

«Есть ли в атмосфере нечто, — подумала я, — заставляющее всех вокруг меня заниматься самоанализом и, хуже того, делающее их такими словоохотливыми?» Все эти люди копаются в себе, а потом считают нужным поделиться своими чувствами со мной! Признаюсь, в трудные времена я веду себя совершенно иначе. Ухожу с головой в работу и стараюсь совершенно не думать и не говорить о подобных вещах. Что, несомненно, делает меня ограниченной личностью, но, думаю, это предпочтительнее слюнявой болтовни.

— Сильвия, вас беспокоит что-то конкретное, в чем я могу помочь? — спросила я наконец.

Она протянула мне листок бумаги с длинным перечнем телефонных номеров и сумм оплаты.

— Счет мадам Эллингем за телефонные переговоры, — сказала она, — и я не знаю, кто его оплатит. Знаете, здесь ставки за межконтинентальные переговоры очень высокие.

— Пожалуй, Сильвия, оплачу его я. Сколько там?

— Хорошо, раз вы его оплатите, я, разумеется, не стану добавлять приплату за пользование телефоном гостиницы, но сумма все равно получается значительной. Несколько сот долларов.

— Господи! — произнесла я. — Она разговаривала и пила джин в одно и то же время?

— Нет, — ответила Сильвия. — Звонила обычно она во второй половине дня, когда возвращалась с той или иной экскурсии. Но, как видите, делала много звонков и притом подолгу разговаривала. Потом пила.

— Ладно, — вздохнула я. — Припишите это к моему счету. Можно мне взять этот перечень в виде расписки? Я попытаюсь получить эти деньги с ее наследства. Мне дома это будет проще, чем вам.

— Да, конечно, — ответила Сильвия. — Только я сделаю копию для наших отчетов. И спасибо, Лара. Мы вам очень признательны.

— А Рик Рейнолдс? Его счет за переговоры тоже, должно быть, очень внушителен. Раз уж мы занялись этим, можно заодно уладить дело и с ним.

— Он не делал никаких звонков, — сказала Сильвия.

— Шутите. Рик постоянно убегал к себе в комнату позвонить в свою контору, справиться о положении на фондовой бирже. По крайней мере, нам он говорил так.

— Если и звонил, то не по нашему телефону. Не было ни единого межконтинентального звонка, ни даже местного.

Меня это озадачило.

— Да, тут звонили и вам, пока вас не было, — сказала Сильвия. — Я чуть не забыла. Он сказал, что дело срочное. Звонил некий мистер Лу… Лу…

— Лучка, — сказала я. — Спасибо. Я позвоню ему.

Идя к себе в комнату, я обратила внимание, что Роб звонил по служебному телефону.

* * *

— Лара, — сказал Роб, — очень рад тебя слышать. Слушай, после того твоего звонка я поразмыслил над твоими вопросами. Навел несколько справок. Положение может оказаться хуже, чем ты думала.

— Вряд ли это возможно, — пробормотала я.

— Я поинтересовался, производилось ли здесь вскрытие трупа Рика Рейнолдса. Производилось, и результаты тревожные. Лара, он не нырял в тот бассейн. Его повреждения несовместимы с несчастным случаем подобного рода. В этом случае следовало бы ожидать сломанной шеи, как я уже говорил. Шея его цела. Но есть опухоль на затылке — то есть он получил удар по голове. Удар, возможно, был недостаточно сильным, чтобы убить, но если его бросили в бассейн без сознания, он бы утонул. Кстати, так и случилось: в легких было много воды.

— То есть его убили.

— Думаю, не обязательно, — ответил Роб. — Он мог упасть — знаешь, какими скользкими могут быть края бассейна — и удариться головой о что-то. Возможно, о верх лестницы. Потом он мог скатиться в бассейн и утонуть. Но нужно было очень сильно удариться, чтобы не прийти в себя, оказавшись в воде. Думаю, этого достаточно, чтобы начать новое расследование. Пытаюсь выяснить, можно ли открыть вновь это дело.

— Спасибо, что сообщил, — сказала я.

— Подожди, это еще не все. Основываясь на результатах этого вскрытия Рейнолдса, я позвонил кое-кому из знакомых полицейских в Штатах. Кристи Эллингем задохнулась, как ты сказала. Но она нагрузилась алкоголем и снотворным, этого было мало, чтобы убить ее, но достаточно, чтобы лишиться сознания. Она могла проглотить их умышленно или случайно, но, учитывая другую ситуацию, думаю, существует, по крайней мере, небольшая возможность, что таблетки кто-то дал ей.

— То есть кто-то принял меры, чтобы она лишилась сознания, а потом устроил поджог?

— Понимаю, что это кажется натянутым. Она пила?

— Да, джин, в больших количествах.

— Что ж, пожалуй, я среагировал слишком остро. Видела, чтобы она принимала таблетки?

— Нет, но это ничего не значит.

— С определенностью могу сказать одно — как бы ни оказались у нее в желудке алкоголь и таблетки, она никак не могла очнуться и выйти, когда начался пожар. Лара, будь осторожна. Думаю, тебе нужно немедленно вылететь домой.

— Не могу, Роб, — ответила я. — У меня есть обязанности. Что скажут о компании «Макклинток энд Суэйн», если я соберу вещи и улечу? Что будут делать эти люди?

— Тогда, пожалуйста, будь осторожна, — сказал он. — Я посмотрю, что смогу сделать здесь.

— Спасибо, Роб, — сказала я. — Буду осторожна. До свиданья.

— Лара, не клади трубку. Можем поговорить о том утре, когда ты звонила?

— Нет, — сказала я. — До свиданья, Роб.

На один день признаний с меня было достаточно.

* * *

Позднее, отягощенная больше, чем когда-либо, подозрениями и подразумеваемой угрозой, я старалась не оказываться наедине с кем бы то ни было за коктейлями и ужином. Увы, тут я не особенно преуспела.

— Это опять началось, — сказала Кэтрин, остановив меня на лестнице. — Кто-то снова рылся в моих вещах. Я хочу вернуться домой. Вы должны помочь мне улететь отсюда.

— Хорошо, Кэтрин, — ответила я, подавляя раздражение. — Сегодня вечером сделать этого я не могу. Поговорим об этом завтра утром, и если желание уехать у вас не пройдет, посмотрю, что смогу сделать.

Кэтрин всхлипнула и побежала вверх по лестнице в свою комнату. Я пошла за ней, услышала, как лязгнула дверная цепочка, потом раздался скребущий звук, видимо, она придвигала к двери шкаф.

Поняв с опозданием, что события последних двух дней привели меня в отвратительное настроение, я поспешила к себе в комнату.

Беда была в том, что я не могла спать. Причина, когда я успокоилась настолько, чтобы поразмыслить о ней, заключалась в том, что, несмотря на все усилия в тот день убедить себя в обратном, я привязалась к своей маленькой группе путешественников при всех их слабостях. Ответственность за них, которую я ощущала как руководитель тура, начинала тяжело гнести меня. После разговора с Робом я мучительно думала о том, что делать до конца тура. Хорошо было, когда ничто более серьезное, чем дурной сон, не говорило, что у нас может возникнуть проблема. Совсем другое дело, когда Роб решил, что достаточно оснований для расследования гибели Рика и, может быть, даже Кристи Эллингем. Продолжать ли все, будто ничего не случилось, или отправить всех домой, пока больше никого не убили, как бы ни отнесся к этому Клайв?

Не нужно из-за всего этого лишаться сна. В конце концов, от меня ничего не зависело.

 

10

— Карталон, расскажи еще раз, что именно ты видел, — сказал Газдрубал, — чтобы мы могли прийти к какому-то заключению. Ты зоркий, но этого мало. Нужно истолковывать то, что видишь. Ты еще очень молод, но научишься. Итак, ты спрятался в трюме, а потом…

— Увидел, как туда спустились Маго, Сафат и Мальчус.

— Все вместе?

— Нет. Мальчус шел первым, но вскоре к нему присоединились остальные. Они говорили, что нужно проверить, хорошо ли закреплен груз. О шторме. Все трое ушли вместе. Я вышел из своего укрытия, чтобы взглянуть на слиток, и услышал, что кто-то из них возвращается. Это был Маго. Не нравится мне этот человек.

— Неудивительно, — заметил Газдрубал. — Значит, Мальчус и Маго спускались в трюм поодиночке. Продолжай. Что делал Маго?

— Он снова осмотрел груз. Открыл одну амфору с монетами и пифос, в котором лежат очень красивые золотые украшения. Я подумал, он хочет украсть монеты или золото, но он ничего не украл, по крайней мере, я так думаю. Маго поднес к свету красивое золотое ожерелье с ляпис-лазурью, но потом положил его обратно в пифос. Монеты тоже вернул на место. Я проверил печати на амфоре и пифосе, они были запечатаны вновь. Серебряный слиток лежал на месте, но я, к сожалению, не знаю, кто вернул его туда.

— Карталон, и как ты истолкуешь то, что видел?

— Возможно, печати на амфоре и пифосе были сломаны или подпорчены, и он исправлял их, чтобы они выдержали шторм, — неуверенно ответил парень.

— Это одно возможное истолкование того, что ты видел, — сказал капитан. — Но, думаю, не самое вероятное.

— А, мадам Макклинток, — сказал Ахмед бен Осман, указывая на стул. — Спасибо, что нашли время вновь повидаться с мной.

Мой приход в полицейский участок был отнюдь не добровольным, но я сочла хорошим знаком, что бен Осман так любезен. Я поставила сумку на пол и села.

— Руководство попросило меня еще раз рассмотреть обстоятельства смерти Рика Рейнолдса. Очевидно, канадские власти считают, что местная полиция не проявила должного усердия в расследовании этой смерти. Возможно, вы уже об этом знаете. Дело теперь передано национальной гвардии, конкретно мне.

Я пригласил вас сюда по двум причинам. Прежде всего, не откажете вы мне в любезности вновь изложить события, приведшие вас к обнаружению тела Рейнолдса?

— Разумеется, изложу. С чего начать? С того утра?

— Это будет уместно. Расскажите все о том, что делали, кого видели, и точно опишите положение тела, когда вы его нашли. С вашего разрешения, я буду записывать ваши показания на пленку.

Не дожидаясь ответа, бен Осман включил магнитофон на запись.

Я рассказала ему о людях, которых видела в гостиной, когда выходила, о том, что немного поговорила с Брайерсом и Хеди, о том, что встретила Азизу, потом увидела бегавшую трусцой Нору и поговорила со Сьюзи. О том, что опрометчиво бросила в кусты блокнот Кристи, разумеется, умолчала. Это потребовало бы множества объяснений, которые в данном случае были несущественны. По крайней мере, я так считала. Бен Осман не делал никаких замечаний, пока я не дошла до того, как обнаружила тело.

— В воде над его головой расплывалась кровь, — сказала я.

— А рана? Видели вы рану?

— По-моему, рана была на затылке.

Бен Осман полистал бумаги, лежавшие на его столе.

— Да, это совпадает с результатами вскрытия.

— Насколько я понимаю, такую рану невозможно получить, нырнув в мелкий конец бассейна, — сказала я.

— Очевидно, нет. Мистер Рейнолдс скончался от утопления, но, кроме того, получил удар по затылку. Его чем-то ударили, потом, скорее всего, бросили в бассейн. К сожалению, после этого вокруг бассейна наверняка несколько раз производили уборку. Все улики, какие могли быть там, исчезли.

Я подняла сумку и стала открывать ее.

— Думаю, вас обыскали перед тем, как вы вошли, — сказал бен Осман.

— Нет, — ответила я.

— Нет! Тогда очень надеюсь, что там у вас нет оружия.

— В том смысле, какой вы имеете в виду, нет. С моей стороны вам ничего не грозит.

— Из канадской полиции пришло сообщение, удостоверяющее вашу положительную репутацию.

Роб хоть и бабник, но молодчина.

— Значит, мне можно открыть сумку? — спросила я.

— Открывайте, — вздохнул он.

— Вот, — сказала я, кладя ему на стол молоток для крокета.

— Что это? — спросил бен Осман.

— Крокетный молоток, — ответила я. И ощутила громадное облегчение, расставшись с ним.

— А, — произнес он. — Наследие европейского колониализма. Вы хотите поиграть в крокет?

— Нет, хочу, чтобы вы подвергли анализу пятнышко крови и волосок на молотке.

— А, понятно, — сказал он, пристально глядя на молоток. — Вы наверняка трогали его несколько раз, — сурово произнес бен Осман.

— Ручку да. Ее трогали несколько человек. Возиться с отпечатками пальцев не вижу смысла.

— Расскажете, как нашли его?

— Да, конечно. Должна предупредить, мой рассказ покажется неправдоподобным, но это правда.

И я рассказала о Кэтрин, о краже ее ожерелья и жалобах на то, что кто-то роется в ее вещах, о том, как она показала мне молоток в своем чемодане.

— Она даже сказала, что ее кто-то толкнул с лестницы.

— Эта женщина вполне… э… здорова? — спросил бен Осман.

— Она очень нервная, — ответила я. — Однако никаких признаков безумия я не замечала. И ожерелье ее было украдено, мы знаем это. Мне удалось выкупить его у торговца на рынке ювелиров в Тунисе.

— Подозреваете кого-нибудь в этой краже?

— Я знаю, кто украл его, — ответила я. — Рик Рейнолдс.

— Обвиняете покойного? Доказать это будет трудно, не так ли?

— О, доказать я могу, — заговорила я. — Не могла до сегодняшнего утра, но теперь могу. Видите ли, я занимаю в гостинице бывшую комнату Рика. Когда Кэтрин захотела отдельную комнату, я уступила ей свою, а сама перебралась в ту, которую занимал Рейнолдс. Ящик в ванной, тот, где лежит фен, открывался туго. Сегодня утром я спешила, поэтому сильно его дернула, и, представьте себе, оттуда вылетел этот листок. — Я положила его перед бен Османом. — Это расписка. Рик расписался здесь за деньги, полученные за ожерелье.

Кроме того, там была записка, написанная почерком Кристи, журналистка писала, что ей и Рику нужно немного поговорить. Во всяком случае, Рик ее не убивал, потому что был уже мертв. Однако я невольно задумывалась, сколько людей из ее списка получило такие же?

— Вы не можете доказать, что он получил деньги за ожерелье мадам Андерсон, так ведь? На рынке ювелиров люди продают и покупают множество украшений.

— Может, не смогу доказать неопровержимо, однако косвенные улики весьма убедительны. Во-первых, я увидела, как Рик выходил из лавки. Поэтому зашла туда. Во-вторых, — сказала я, кладя второй листок перед бен Османом, — это моя расписка в покупке этого ожерелья. Видите, та же лавка, та же дата — и тот же почерк. Владелец даже описал ожерелье таким же образом.

— Цены очень разные, — сказал он с улыбкой. — Либо мистер Рейнолдс не получил справедливой цены за него, либо вы переплатили.

— Я это заметила. Разумеется, возмутительно. Собственно говоря, оно мне досталось по довольно сходной цене. Либо Рик не умел торговаться, либо остро нуждался в деньгах.

— Выходит, мадам Андерсон понимает, что ожерелье украл Рик, и в наказание бьет его очень сильно, притом дважды, крокетным молотком?

— Неправдоподобно, — сказала я. — Я, разумеется, не говорила Кэтрин о своих подозрениях, потому что ничем не могла их подтвердить.

— Другим говорили?

— Никому, — ответила я. — Только своему деловому партнеру. Но он в Канаде. Есть у вас какие-нибудь сведения о вскрытии тела Кристи Эллингем?

Я ломала голову над тем, с какой стати кому-то понадобилось убивать Рика, но при этом думала, что Кристи сама напрашивалась на убийство, если о ее списке знал кто-то еще.

— Нет. Мне должны сообщить?

— Не знаю. Очевидно, у нее в крови было много алкоголя и снотворного.

— Вы хотите сказать, что она хотела покончить с собой, хотя нет, предполагаете, что кто-то опоил ее, а затем поджег матрац. Маловероятно, вам не кажется?

— Возможно.

— Теперь я должен поговорить с вами о другом, — сказал бен Осман, положив конец моим размышлениям. — Мне нужно заверение, что ни вы, ни кто-либо из вашей группы не покинете эту страну без моего разрешения.

— Да.

— Что «да»?

— Да, я обещаю, что ни я и никто из находящихся здесь членов тура не покинет страну до окончания тура, не поставив вас в известность, — сказала я, старательно подбирая слова.

— Почему ваши слова мне кажутся — как это сказать на вашем языке? — обтекаемыми?

— Пожалуй, лучше «уклончивыми», — ответила я. — Или даже «обманчивыми».

— Почему же вы хотите обмануть меня, мадам Макклинток? — спросил он с легкой улыбкой.

— Я не хочу вас обманывать. Я стараюсь выражаться совершенно точно. Во-первых, тур заканчивается через шесть дней. После этого у меня не будет над этими людьми никакого контроля, да и сейчас его почти нет. Что я скажу? Тур окончен, но вы не можете уехать, и притом должны жить здесь на собственный счет? Если не хотите, чтобы с окончанием тура они уезжали, то сказать им об этом — ваша задача, не моя.

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга через стол.

— Вы сказали «во-первых». Есть и «во-вторых»? — нарушил молчание бен Осман.

— Существует небольшая проблема. Одного члена нашей группы нет. Думаю, эта женщина уже улетела домой.

— И кто она? — спросил он, снова глядя в список.

— Кэтрин Андерсон.

— Неужели та, у которой был крокетный молоток? — воскликнул бен Осман.

— Та самая.

— Тогда где она? Когда улетела?

Вид у него теперь был раздраженный.

— Не знаю. Она выписалась из гостиницы сегодня чуть свет, оплатила свои мелкие расходы и попросила вызвать такси. Служащие пытались связаться со мной, но, видимо, я в это время принимала душ, потому что не слышала телефонного звонка. Когда они увидели меня, Кэтрин уже не было. Вчера вечером она была очень расстроена. Сказала, что кто-то роется в ее вещах даже после того, как она сменила комнату, и ей нужна моя помощь, чтобы немедленно вернуться домой. Я вчера была в дурном настроении, и, хотя пообещала ей помочь сегодня, голос мой звучал не особенно сочувственно. Кэтрин была очень перепугана, я поняла это потом. Она придвигала мебель к двери, чтобы никто не мог войти в комнату. Похоже, она взяла дело в свои руки и улетела.

— Какое-нибудь сообщение вам оставила?

— Нет.

— Как думаете, что она будет делать?

— Если всерьез говорила о возвращении домой, думаю, поедет прямо в аэропорт. Либо в Монастир, чтобы вылететь оттуда в Тунис или даже куда-нибудь в Европу, либо прямиком в такси до международного аэропорта в Тунисе. Полагаю, она попытается вылететь первым же рейсом куда угодно, где можно пересесть на самолет в Штаты. Скорее всего, поскольку у нее есть обратный билет компании «Люфтганза» через Лейпциг, она обменяет этот билет, заплатит неустойку, и если найдется место на рейс в Европу вскоре после полудня, она займет его.

Бен Осман поднял телефонную трубку, быстро заговорил по-арабски, потом резко положил ее.

— Это мы еще посмотрим.

Я взглянула на часики.

— Возможно, Кэтрин уже летит.

— Тогда нам придется вернуть ее.

— На вашем месте я бы не беспокоилась, — сказала я. — Не думаю, что она кого-то убила.

— Может быть, и так, но ее легче всего заподозрить. Это чертовски затруднительно. Позвольте мне прояснить кое-что, мадам. Я непременно распутаю это дело. Министерство туризма тоже выразило заинтересованность в этом деле. Само собой, там не хотят, чтобы это расследование как-то причинило вред туристической индустрии. Откровенно говоря, мы все предпочли бы, чтобы смерть месье Рейнолдса была следствием его собственной неосторожности. Однако я решил, что если он погиб в результате преступления, преступник предстанет перед судом. Если это потребует задержать вашу группу здесь после окончания тура и вызвать недовольство Министерства туризма, так тому и быть.

— В таком случае кто будет оплачивать расходы членов группы, счета за гостиницу и все прочее?

— Мы не будем, — твердо сказал бен Осман. — Теперь можете идти.

* * *

— Лара, что ты там говоришь? — заорал мой деловой партнер.

— Клайв, не нужно кричать. Слышимость хорошая. Я говорю, что если полиция не выяснит через шесть дней, кто убил Рика Рейнолдса, наша группа окажется, так сказать, под домашним арестом. Мы не сможем покинуть страну.

— Это катастрофа! — воскликнул он. — Наш худший кошмар. Мы будем разорены. О нас будут твердить во всех последних известиях. Все в мире узнают о катастрофе, именуемой «Тур компании „Макклинток энд Суэйн“».

— Клайв, ты ведь говорил, что плохой рекламы не существует, — напомнила я.

— Лара, это жестоко, — сказал он.

— Ты прав. Извини.

— Кто будет оплачивать расходы, если группе придется застрять там?

— Полицейские совершенно определенно заявили, что не будут.

— Дело еще хуже, чем я думал, — сказал Клайв. — Еще и финансовая катастрофа.

— Да, — сказала я. — Вполне возможно.

— Шесть дней! — повторил Клайв.

— Боюсь, что так.

— Лара, сделай что-нибудь, — сказал он и положил трубку.

* * *

«Сделай что-нибудь, — снова и снова твердила я себе. — Шесть дней. Думай, и притом быстро». Хоть Клайв и привел меня в раздражение — а кто мог знать лучше меня, какие сожаление и самопорицание кроются за его властным тоном? — я понимала, что он прав. Я должна была что-то сделать. Никто другой не стал бы и не смог бы. «Сосредоточься», — сказала я себе. Это, решила я, требует напрочь выкинуть из головы Брайерса, затонувшее судно и связанные с ними ужасные события. Я не могла найти иной причины, кроме симпатии к Брайерсу, ввязываться в то, что выглядело, как бы ни обстояли дела на самом деле, в самом прямом смысле борьбой не на жизнь, а на смерть из-за судна, затонувшего более двух тысяч лет назад. Пусть полиция разрывается между Брайерсом и Гровсом, допрашивает каждого, что произошло с судном другого. Я должна была беспокоиться о компании «Макклинток энд Суэйн».

Минуты две я пыталась убедить себя, что какая-то внешняя опасность повинна в том, что случилось с Риком и, возможно, Кристи, но потерпела неудачу. Других постояльцев в гостинице не было; служащие никогда не выказывали склонности убивать туристов, и я не могла найти никакой причины, подвигнувшей их начать с моей группы; притом не было сомнений, что несколько ее членов вели себя, в лучшем случае, странно.

С учетом всего этого я после спокойного размышления пришла к выводу, что в последнее время, пожалуй, слишком уж сосредоточилась на своем магазине. Занимаясь антикварным бизнесом, трудно разбогатеть. Нужно работать в полную силу. Я сдвигаю горы, чтобы доставить покупки по адресу в обещанный срок. Я стараюсь запоминать как можно больше покупателей, и не только помню, что они коллекционируют, но и стараюсь найти что-то для них в поездках за товарами или на аукционах. Теперь, когда мне стало, к моему немалому удивлению, сорок с лишним, и память, как будто, ухудшилась, я завела алфавитные карточки, где указано, что нравится моим покупателям, а что нет. И прочно держу в памяти основное правило обслуживания: «Клиент всегда прав». Когда кто-нибудь возвращает поврежденную каким-то образом покупку, говорю ли я что-нибудь вроде: «Любому идиоту видно, что вы уронили ее, а потом проехали по ней на машине»? Нет, даже если я сама осматривала вещь и заворачивала ее перед тем, как она покинет магазин. Я говорю, что готова отремонтировать ее, заменить или вернуть деньги.

Хотя очень хочется, чтобы сантехники, торговцы бытовыми приборами, ремонтники кондиционеров и прочие люди подобного рода придерживались этой философии, когда я сама оказываюсь в роли клиента, мне казалось, что таким отношением я в данной ситуации навредила себе.

Я обращалась со всеми членами группы как с клиентами компании «Макклинток энд Суэйн», которыми они, естественно, были, но никто из них особого уважения не заслуживал. Перед вылетом меня интересовало только, могут ли они оплатить путешествие и достаточно ли они порядочные люди, чтобы получить паспорт? Знала из всех них я только Эмиля, и то не близко, и ни о ком из членов группы, кроме Азизы и Кертиса, никогда не слышала. В отличие от Сьюзи я была слишком вежливой и не задавала множества вопросов. Азиза рассказала неубедительную историю о том, что бродила среди ночи и случайно оказалась в спальне Кристи. Я понимала, что она лжет, но не оказывала на нее нажима. Ни пока она лежала в больнице, ни потом.

Поскольку оставалось всего шесть дней, я собиралась быть более агрессивной, хоть это и клиенты. Мне пришла очень хорошая мысль, с чего начать, хотя меня это коробило, словно я собираюсь броситься вниз головой в чан со слизью. Я была в отчаянии. Вытащила копию списка Кристи. Если кто и знал, что здесь происходит, то она, и любая запись в ее списке могла привести к убийству, Рика или ее самой.

* * *

— Азиза, — предложила я немного позже, — может, слегка прогуляемся по территории?

— Давайте, — ответила она с удивлением.

— Хотела предупредить вас, полиция вновь открывает расследование смерти Рика, — сказала я, когда мы остановились полюбоваться видом.

— Почему? — спросила она.

— Считают, что, возможно, его убили. Результаты вскрытия не совпадают с версией неосторожного ныряния в бассейн.

— Какой ужас! — воскликнула Азиза.

— Да, — согласилась я. — Возможно, станут разбираться и в смерти Кристи.

Она остановилась и повернулась ко мне.

— Азиза, вам нечего мне сказать? — подбодрила я ее.

— Нет, — ответила она. — Что я могла бы сказать вам?

— Что на самом деле произошло в ту ночь, когда вы были в комнате Кристи?

— Все в точности так, как я говорила, — сказала она, но ее руки дрожали.

— Нет, не так, — сказала я. — Послушайте, Азиза, это останется между нами.

— Ладно, — прошептала она. — Давайте сядем где-нибудь в укромном месте. Обещайте не говорить остальным, журналистам, никому, то, что я скажу вам.

— Не скажу, Азиза, но не могу обещать, что полиция не станет расспрашивать меня или вас о случившемся.

— Понимаю, но больше никому. — Я кивнула. — Ну, хорошо. Прежде всего, хочу сказать вам, что Кристи Эллингем была очень подлой. Она меня шантажировала. Не знаю, каким образом, но она разузнала о некоторых моих… неосторожностях… когда я была юной и только начинала работать манекенщицей.

— И она отправила вам записку с предложением поговорить, — сказала я.

— Да.

— И что?

— Думаю, раз уж заговорила об этом, нужно сказать вам, какие это были неосторожности, — начала Азиза сдавленным голосом. — Когда мне было пятнадцать лет, я подписала контракт с большим международным агентством. Мои родители решили, что все прекрасно. За мной должна была присматривать дуэнья, и мне предстояло жить с девушками моего возраста в своего рода общежитии. Да, агентство наняло так называемую дуэнью. Точнее, торговку наркотиками и сводницу.

Полгода спустя я пристрастилась к наркотикам, главным образом, к кокаину, и сблизилась с целым рядом дурных мужчин. Думаю, едва не погибла, но однажды одна из девушек, вместе с которыми я жила, скончалась от передозировки. Не могу передать вам, как потрясла меня ее смерть, но я ей многим обязана. Я сбежала — меня бы ни за что не отпустили — с помощью родителей добралась домой, легла в лечебницу и в конце концов вернулась в модельный бизнес. Мне очень повезло, что я не оказалась в мешке для перевозки трупов.

Не представляю, как все это разнюхала Кристи. Я думала, это часть моей жизни погребена в прошлом. Но ей это как-то удалось, и она собиралась заставить меня раскошелиться на крупную сумму. Полмиллиона долларов, можете поверить? Мне показалось, что она долгое время копалась в моем прошлом и согласилась описать это путешествие, узнав, что мы с Кертисом тоже сюда отправляемся.

А Клайв считал, что Кристи поехала в Тунис благодаря его убедительности. Как он будет разочарован!

— А не могли вы ей сказать — давайте, пишите и публикуйте? Вы весьма преуспевающая манекенщица и могли бы обратить ее материал к собственной выгоде. «Преодолевшая тягу к наркотикам манекенщица добивается громадного успеха», что-нибудь в этом духе.

— Прежде всего, пусть я и преуспевающая манекенщица, но не богата. Кертис, то есть мы, сделали несколько очень неудачных инвестиций и в последние два года потеряли почти все. Должна признать, Кертис — никудышный бизнесмен. Он поссорился с моим менеджером, и тот послал его к черту. Кертис сказал — ничего страшного, моим менеджером будет он сам. Я люблю его, но он напрочь лишен деловых способностей. К счастью, я недавно получила очень выгодное предложение от одного производителя одежды. Будет новый фасон стильной вечерней одежды под моим именем. Я даже сделала несколько замечаний по поводу дизайна и очень довольна качеством. Мне хорошо платят за использование моего имени, но я должна демонстрировать этот фасон повсюду. И почти сразу же получу шестизначную сумму.

— Замечательно. Вы хотите сказать, что секс и наркотики вредят бизнесу?

— Совершенно верно. Даже в моем контракте сказано, что я должна быть совершенно незапятнанной, и при малейших осложнениях из-за алкоголя, наркотиков или чего-то такого соглашение расторгается. Эта компания гордится своей социальной ответственностью. Придает большое значение тому, что не использует детского труда, всегда справедливо платит работникам и так далее. Если б Кристи вскрыла ту историю, от сотрудничества со мной мгновенно бы отказались. Мы нуждаемся в деньгах, но Кристи, очевидно, думала, что у нас их куры не клюют.

Я сказала, что нахожусь на мели, но со временем заплачу ей. Эта подлая женщина ответила, что возьмет чеки, датированные будущим числом, можете поверить? Она была совершенно уверена, что я не заявлю на нее в полицию. Потом она стала шантажировать и Кертиса. Сказала, что пишет материал для «Фёрст класс» о том, что он взял все мои деньги и вложил в рискованные предприятия — то есть о преуспевающей женщине, которая связалась с никчемным мужчиной, мне больно об этом говорить. Хуже всего, что она использовала сведения о нашем финансовом положении, которые мы сами дали ей.

В ту ночь я подождала, пока Кертис заснет, потом пошла попытаться урезонить Кристи. Собиралась сказать ей, что если она опубликует этот материал о Кертисе, то не получит от нас никаких денег, потому что мы будем разорены.

Однако я не убивала ее, если вы так думаете. Я постучалась, а потом толкнула дверь. Как я и говорила вам, она не была захлопнута, лишь плотно прикрыта, и замок не защелкнулся, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. Я слегка толкнула дверь, и она открылась. В прихожей было темно, поэтому я немного постояла там, чтобы глаза привыкли к темноте. Должно быть, в это время толкнула дверь назад, и на сей раз замок защелкнулся. Мне показалось, что я вижу в спальне свет, только он мерцал — это я заметила. И там стоял какой-то странный запах.

— Какого рода? — перебила я.

— Пахло дымом, разумеется, но и чем-то еще. Примерно так пахнет в доме, когда его красят. Однако не краской. Чем-то вроде материалов, которыми очищают кисти.

— Жидкостью из зажигалки, — сказала я. — У нее была экстравагантная зажигалка — одноразовые дешевки не для нее. Я несколько раз видела, как она заправляла зажигалку. Слегка кичилась ею.

— Возможно, — заговорила Азиза. — Я не знала этого запаха, иначе бы сразу поняла. В общем, неожиданно раздался этот звук, что-то похожее на свист, как я уже говорила, и дым повалил вовсю. Я бросилась в спальню и хотела разбудить Кристи, но она не шевелилась. Пыталась стащить ее с кровати, но дым был жутким, и она просто свалилась на пол. Внезапно я поняла, что мне нужно выйти оттуда. Чувствовала себя ужасно. Не могла дышать. Ринулась прочь, но далеко не ушла, так ведь? Возможно, вы думаете, что я решила — ну и хорошо, пусть себе сгорит. Однако, честно говоря, эта мысль пришла мне уже потом. Оплакиваю ли я ее смерть? Нет, конечно. В сущности, благодаря ее смерти, с меня свалилось громадное бремя. Но будь у меня выбор, я бы не бросила ее там умирать. Я не смогла бы жить в ладу с собой, если б так поступила, какой бы подлой ни считала эту особу.

Я вполне готова рассказать полицейским, что произошло в ее комнате. То, что я говорила вам в больнице — правда. Я только не сказала, почему оказалась там. Надеюсь, вы не станете говорить об этом никому без крайней необходимости.

— Обещаю, — сказала я. — Но скажите, почему вы отправились в Тунис?

— Хотели таким образом отпраздновать подписание контракта. Разумеется, мы не знали, что должна приехать Кристи, и что она будет собирать о нас сведения. Средства массовой информации уделяют нам достаточно внимания, и, думаю, в конце концов о моем прошлом станет известно. Видимо, я была очень наивной, полагая, что нет. Но мы не знали.

— Но почему Тунис?

— Это казалось интересным и было нам по карману.

— Кто выбрал его, вы или Кертис?

— Пожалуй, Кертис. Я была за Париж, но он счел, что Тунис будет более интересным и своеобразным.

— Почему вы не уехали домой после того пожара? — спросила я.

— Я хотела, но не потому, что мне этот тур не нравится. Если б не Кристи, я была бы от него в восторге. Это красивая страна, к тому же я узнала многое. Тур не совсем такой, о каком я мечтала, но вашей вины тут нет. Кертис сказал, что мы должны продолжать его, не расстраиваться из-за этой истории, поэтому мы здесь. И я не убивала Кристи.

* * *

— Привет, Брайерс, — сказала я, приступая ко второму в тот день интервью. Я решила не касаться затонувшего судна, но существовал вопрос взаимоотношений между Брайерсом и Риком. — Рада видеть, что вы уже не в больнице. Стоит ли сидеть одному в этом доме? Где остальные?

— Хеди неподалеку. Это замечательный человек. У него уже есть дом в городе, поэтому он живет там. Однако пришел проведать меня, принес кое-какой еды. Гас и Сэнди устроили себе отдых. Поехали на несколько дней в Тунис. Винить их я не могу. Делать здесь нечего, а со мной, честно говоря, им скучновато. Очень любезно с вашей стороны, что пришли, — сказал он, встав с дивана и обняв меня. Когда мы отдалились друг от друга, он коснулся губами моего уха. — Присаживайтесь, — сказал он, похлопав по месту рядом с собой. — Садитесь, поговорите со мной немного.

— Могу остаться лишь на несколько минут, — сказала я. — У меня сегодня множество дел. Я только хотела удостовериться, что с вами все хорошо.

— Очень мило, — забросил руку на спинку дивана за моей спиной. — Расскажите, что у вас за дела?

— Вам ни к чему слушать обо всех скучных делах в связи с этим путешествием.

— Наоборот, я хочу послушать о приятных, нормальных, скучных делах, — ответил он. — О чем угодно, кроме судов и давних кораблекрушений.

Брайерс опустил руку на мое плечо и слегка придвинул меня к себе. Что-то подсказало мне, что он чувствует себя намного лучше.

— Мне нужно разобраться с приготовлениями к экскурсии в пустыню…

— Не думаю, что я буду нужен в этой части путешествия.

— Нет. Ваше общество было бы приятно, но мы справимся без вас.

— Какие еще у вас планы? — спросил он.

— О, у Клайва есть для меня какие-то поручения на ближайшее время, — ответила я. — От этого полицейского, бен Османа, вестей больше не было?

— Нет, и, надеюсь, мне больше не придется разговаривать с ним. Может, побеседуем о чем-нибудь более приятном?

— Конечно, о чем?

— Вот о чем, — ответил он, подался ко мне и поцеловал меня. Это было очень приятно, и я поняла, что этого, мягко говоря, мне в жизни недостает. Вскоре атмосфера в комнате стала пылкой. Мне нравилось ощущение кожи на его спине, прикосновение его губ к моей шее, и мне пришла непрошеная мысль.

«Не думай об этом», — сказала я себе, но было уже поздно.

«Забудь на миг о том, почему он это делает, — произнес голосок у меня в голове, — вот почему это делаешь ты? Жалеешь Брайерса, которому сейчас приходится очень несладко? Ты не мать ему. Или потому, что зла на Роба?»

— Заткнись, — произнесла я.

— Что? — спросил через секунду Брайерс. — Ты что-то сказала?

«Ты злишься на Роба, — монотонно продолжал голосок, — потому что у него новая подружка. Знаешь, ему будет неприятно узнать, что ты увлеклась Брайерсом! Нет ли здесь повторения? Это отодвинет любую возможность отношений еще на год или два».

— Лара, — негромко сказал Брайерс, укладывая меня на себя.

«Время решения», — произнес голосок.

— Брайерс, — сказала я, сев и одергивая блузку, — пожалуй, я вернусь в гостиницу.

— Нет, — простонал он. — Останься. Пожалуйста.

— Я польщена тем, что ты просишь меня остаться, но, думаю, будет лучше всего, если я вернусь.

— Я делаю это не для того, чтобы польстить тебе, — сказал он, снова обнимая меня.

— Нет, — сказала я. — Не пойдет. Дома есть человек, с которым я связана, сама еще толком не понимаю, каким образом. Может, в другой раз.

— Ладно, — сказал он, выпуская меня. — Только мне жаль.

— Мне тоже, — сказала я, и это было правдой. — Да, Брайерс, — сказала я, обернувшись у двери. — Поразительно, как быстро можно забыть, зачем пришла. — Сегодня утром я снова виделась с бен Османом. Он собирается заново рассмотреть то, что случилось с Риком. Думает, его смерть могла быть неслучайной.

— Хочешь сказать, он покончил с собой? Нырнув в бассейн? Не трудно ли это было бы сделать?

— Это убийство, Брайерс, — сказала я. — Не хочешь ничего сказать мне по поводу твоей ссоры с Риком?

— Тут нечего говорить, — ответил он, но вид у него был взволнованный. — Я думал, мы покончили с этой темой.

— Ладно, — сказала я. Он побледнел, вид у него был возбужденный. Я не думала, что причиной этому внезапная страсть ко мне. — Хорошо себя чувствуешь?

— Все будет нормально, — ответил он. — Я просто устал.

Я решила вернуться к этой теме попозже.

* * *

— Клифф, — сказала я, будучи уже снова в гостинице, — понимаю, с моей стороны это очень бесцеремонно, но не взглянете ли на мой зуб?

— Да, конечно, — ответил он. — Зеркало у меня в комнате. Больше ничего, разумеется, я собой не взял, так что не смогу ничего…

— О, мне просто нужно мнение второго специалиста. Это передний зуб на нижней челюсти. Чтобы взглянуть на него, не нужно никаких инструментов.

— Да-да, вижу, — сказал Клифф, глядя мне в рот. — С задней стороны содрано немного эмали. Не больно?

— Нет. Я просто думала, оставить его или удалить.

— На вашем месте я бы оставил, — ответил он. — Если он царапает язык, можно подпилить неровные края. К сожалению, нужных инструментов у меня нет.

— Спасибо, Клифф. Извините, что побеспокоила. Я просто хотела убедиться, что искать дантиста немедленно нет нужды.

Я убедилась, что Клифф действительно зубной врач. Он дал мне тот же совет, какой я получила от своего дантиста перед отъездом. Какой был от этого прок, я не знала.

— У людей это постоянно случается, — улыбнулся Клифф. — В вашем случае это самое меньшее, что я могу сделать в благодарность за помощь с подарком для моей дочери. Вам еще не повезло найти такую куклу?

— Пока что нет, — ответила я. — Но я не забыла. Я продолжаю смотреть.

Но я забыла об этом напрочь в своем стремлении докопаться за шесть дней до сути этих неприятностей — забыла и о Клиффе, и о своей кинозвезде. «Хватит своекорыстной заботы о нуждах клиентов, — твердила я себе. — Так нельзя». Я поспешила в город.

* * *

— Мадам Лара, — сказал Рашид Хуари, — я рад, что вы заглянули. Я собирался попозже позвонить вам в гостиницу. Ваши изделия из бронзы и меди сегодня отправлены. Прибудут вскоре после вашего возвращения.

— Рашид, вы знаете свое дело, — сказала я. — Теперь я ищу еще кое-что. Надеюсь, вы сможете помочь мне. Я думала, что если поможете, добавлю это к общему грузу, но вы меня опередили.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Во всяком случае, я нашел кое-что такое, что вам понравится. Вы не сможете устоять.

— О, вы меня заинтересовали. Что же это?

— Подержу вас в неопределенности. Прежде всего, что вы ищете?

— Одну из тех старых красивых кукол. Не подделку для туристов, настоящую.

— У меня есть две или три, — сказал он. — Из старого французского кукольного театра в Сфаксе. Они не здесь. Спрос на них небольшой. Большинству людей нравятся эти, — и, пожав плечами, указал на несколько новых, не особенно хороших копий.

— Можно будет взглянуть на них? — спросила я. — И если да, то в какое время? Эти дни я очень занята.

— Что, если послезавтра? Мне нужно ехать в Тунис по делам.

— Поздновато. Раньше никак не получится?

— Пожалуй, можно пойти на мой склад вечером, взглянуть на них. Он недалеко отсюда, по дороге к гавани. Перед закатом я закрою магазин, схожу в мечеть на молитву, потом пойду домой, повидаю маленькую дочку перед сном. Что, если встретимся где-нибудь в половине восьмого?

— Нет, меня это не устраивает, — ответила я. — Примерно в это время у меня ужин вместе с группой, нужно поговорить с людьми о подготовке к экскурсии в пустыню. Кроме того, это возможность разобраться с их проблемами или вопросами, поэтому уйти рано я не смогу. Думаю, смогу быть у склада где-то около девяти.

— Хорошо. Мне все равно нужно быть там вечером, чтобы взять кое-что для другого покупателя. Давайте, я начерчу вам карту.

— Это возле пирса, где стоят рыбачьи лодки, так ведь? — сказала я.

— Всего в нескольких метрах к северу от него, — ответил Рашид. — Там небольшая фабрика. Я храню там товары для этого магазина и для другого, в Хаммамете, где ведет для меня торговлю мой шурин. Там еще несколько человек делают новых кукол и кой-какую кожгалантерею. Там зеленая дверь, она бросается в глаза. Поезжайте туда на такси, а я отвезу вас в город, когда закончим.

— Вы действительно не против?

— Ради вас — нет. Не все мои покупатели так gentille, как вы. Ну, готовы? — Он взял меня за руку, повел в угол магазина и широким жестом откинул брезент. — Годится, да? В самый раз для вашей кинозвезды.

— Рашид! Это великолепно. — Там был красивый столик с инкрустацией, десятиугольный в североафриканском стиле. Старый, судя по виду, конца девятнадцатого века. — Вы правы. Я должна купить его. Он до того хорош, что, возможно, моя роздейльская кинозвезда так его и не увидит. Может быть, придется оставить его себе.

Способность влюбляться в товары представляет для меня профессиональную опасность.

Мы дружелюбно поторговались, но в конце концов сошлись в цене. Я сказала, что если куклы действительно так хороши, как он говорит, я возьму все, что у него есть.

— До встречи, Рашид.

— В девять, — сказал он. — У меня есть и другие товары, которые могут вас заинтересовать, очень древние, очень своеобразные.

— Не можете остановиться? — засмеялась я. — Увидимся в девять.

* * *

Примерно без четверти девять я ехала в такси на север по дороге, ведущей к гавани. Видела пришвартованную у пирса «Элиссу Дидону». Когда мы приблизилась, я готова была поклясться, что вижу в рулевой рубке свет. «Лара, это твое воображение, — сказала я себе, — или отражение света фар с дороги». Но я увидела его снова. И сказала водителю:

— Остановите. Я выйду здесь.

— Не стоит находиться ночью здесь одной, — предостерег водитель.

— Ничего, — ответила я. — Я встречаюсь кое с кем у того склада, с фонарем над дверью.

— Будьте осторожны, — сказал он и уехал.

Я пошла как можно бесшумнее по пирсу. Свет то вспыхивал, то гаснул, будто кто-то ходил по рубке с фонариком. Я низко пригнулась и пошла вдоль судна, пока не поравнялась с рубкой, потом, сосчитав до трех, чтобы набраться смелости, выпрямилась и взглянула.

И почти сразу же поняла, что серьезно ошибалась, думая, что смогу разделить тур и поиски затонувшего судна. Бен Миллер рылся в рубке в бумагах. Под моим взглядом он взял лист бумаги, вгляделся в него и улыбнулся. Секунду спустя выключил фонарик. Я пригнулась и как можно быстрее ушла. Выйдя на дорогу, побежала к складу, находившемуся всего в ста метрах. Внутри было темно, но я открыла дверь. Фонарь снаружи отбрасывал немного света в крохотное окошко в двери. Я нашла выключатель и зажгла свет.

— Привет, — крикнула я в темноту внутри. Никто не ответил. Внезапно я почувствовала себя уязвимой, стоя в круге света посреди окружающей темноты склада. Мне был виден ведущий вглубь проход, и когда я шагнула в полумрак, я увидела вдали еще один источник света. Пошла к нему мимо рядов кукол, их были там сотни, солдаты с красными и белыми лицами, в доспехах и сапогах, с металлическими мечами и щитами, на которых иногда отражался дальний свет, они свисали над двумя длинными верстаками с двух жердей по каждую сторону прохода. В глубине склада оказалась еще одна комната, дверь ее была приоткрыта, и свет шел оттуда. Я распахнула ее и оказалась в своего рода конторе. Под лампочкой стоял столик, на нем лежали три великолепные старые куклы, именно такие я искала. Рашид, очевидно, находился где-то поблизости. Он выложил кукол, чтобы я могла их рассмотреть. Я поднимала кукол одну за другой, любуясь складками старой ткани и мастерством раскраски лиц. Куклы были превосходными. Одну мог взять Клифф, две другие выглядели бы просто фантастично в гостиной кинозвезды. Я заставлю Клайва спроектировать для них подставки. Дела шли успешно.

Думая, что Рашид вернется с минуты на минуту, я села и огляделась вокруг. Он явно хранил здесь хорошие товары. В одном углу стояли на подставках четыре больших амфоры. Я подумала, возможно ли будет доставить их домой в целости? Из них получились бы прекрасные декоративные предметы. Мне стало любопытно, сколько им может быть лет? Я помнила, что Брайерс говорил мне о дресселевских формах амфор, но, разумеется, знала о них недостаточно, чтобы строить догадки. Они слегка походили на те, что рисовал Зубеир, но мне требовалось мнение специалиста.

По стенам комнаты тянулись полки, некоторые из них были закрыты дверцами и заперты. Один шкафчик был приоткрыт, ключ торчал в замке. Снедаемая любопытством, я подошла взглянуть. Там лежало несколько бронзовых монет и осколки терракоты. Но было и несколько красивых целых изделий, одно из них привлекло мое особое внимание. Может, это зубеировский кувшин для вина, тот, который исчез? Нужно будет сказать Брайерсу, что он, возможно, нашелся. Может быть, члены семьи продали его Рашиду. Однако при более тщательном осмотре я поняла, что ошибалась. Осторожно подняв кувшин, я поднесла его к свету. У зубеировского кувшина был отбит кусочек с горлышка, это было ясно видно на фотографии. Я считаю, что хорошо вижу следы ремонта, даже сделанного наилучшим образом, и они здесь были, только на ручке, а не на горлышке. Однако это было интересно. Два кувшина одинаковой формы, несомненно, что-то означали в историческом смысле, и Брайерс, я не сомневалась, очень захочет взглянуть на этот кувшин. Я поставила его на место и стала разглядывать остальные предметы.

Там был, как я сочла, короткий меч, судя по виду, бронзовый. В очень скверном состоянии, серьезно нуждавшийся в консервации. Было несколько золотых украшений, очень красивых, с десяток золотых колец и превосходное, хорошо сохранившееся золотое ожерелье с ляпис-лазурью. Я ощутила легкое беспокойство. Эти вещи наверняка были древними, античными, а не антикварными. Рынок античных вещей может быть ненадежным, тут я стараюсь быть особенно внимательной. Зачастую владеть античными вещами противозаконно, тем более вывозить из страны такие древние вещи, как эти. Покупая что-нибудь подобное, я требую надлежащее разрешение на вывоз и прочие документы. Не хочу сидеть в тюрьме, ни дома, ни тем более в тех многочисленных странах, которые посещаю. Я поймала себя на мысли, имеет ли право Рашид владеть этими вещами. Разве Брайерс не говорил мне, что вещи, предположительно поднятые с его драгоценного затонувшего судна, поступали на рынок? Мог Рашид быть поставщиком античных вещей, которые причиняли ему столько беспокойства?

Тут я услышала какой-то звук, шорох или, скорее, шелест. Маленькие игрушечные солдатики зашевелились, сперва почти незаметно, потом с более громким перестуком, они раскачивались на жердях, словно шли на войну по приказу какого-то невидимого генерала.

— Привет, — снова сказала я, но опять никто не ответил. Я почувствовала, что меня охватывает страх. Тени стали зловещими. Я была уверена, что у двери в склад кто-то есть. Через секунду свет там погас. Чувствуя себя в западне, я отошла от света в конторе, подождала, чтобы глаза привыкли к темноте, потом осторожно направилась к окну справа.

Маленькие солдаты замерли на миг, потом закачались снова. Я нырнула под один из верстаков. Слышала я шаги, или у меня просто разыгралось воображение? «Если здесь кто-то есть, это Рашид, — твердила я себе. — Придется долго объяснять ему, с какой стати я пряталась под верстаком». Но вылезти и позвать его мне было страшно. Я подумала, можно ли прокрасться под верстаками к двери? Но в нескольких футах от меня наваленные под столом большие ящики преграждали путь.

Бледный луч света из конторы мигнул, словно кто-то прошел перед ним. Это дало мне представление, где находится человек, если он только существовал. Я решила сделать ход. Выскользнула из-под верстака и направилась к двери. Куклы в этом ряду были побольше, некоторые трех-четырех футов в высоту. Они создавали мне некое укрытие и не тарахтели, как маленькие. Я держалась возле них и продвигалась к двери как можно тише. У конца ряда я увидела большую куклу. Примерно пяти футов восьми дюймов высотой, свисающей с петлей на шее с трубы. Я бросилась к двери и, выскакивая в нее, едва не сбила с ног Бена.

 

11

— Газдрубал, тебе недостает мужества, — сказал незнакомец. — Что такое небольшой шторм для моряка из Карт Хадашта?

Газдрубал пытался перетереть веревки, стягивающие его руки и ноги.

— Маго примет командование судном. Сафат будет помогать ему. Мы плывем к пункту назначения на полной скорости. У тебя нет мужества, — повторил незнакомец. — И я принял необходимые меры.

Маго так близко нагнулся к Газдрубалу, что капитана едва не стошнило от его запаха.

— Дурак ты, — сказал Маго. — И теперь все эти деньги мои. — Он схватил капитанский мешочек с деньгами и высыпал из него содержимое. Амулет Абдельмелькарта тут же со смехом повесил на шею. — Мне достанутся и твои, и абдельмелькартовы.

— Нужно будет уцелеть, чтобы тратить их, предатель, — спокойно сказал Газдрубал. Маго пнул его, потом натянул пустой мешочек ему на голову.

— Приятного путешествия, — прошипел он.

Газдрубал знал свое судно так хорошо, что, даже лежа в темноте, связанный, как отправляемое на бойню животное, чувствовал, что происходит. Он слышал скрипы, когда судно касалось подошвы волны, потом с трудом поднималось на следующую.

«Мы обречены, — подумал он. — Все до единого».

Судно резко накренилось, и Газдрубала бросило на что-то острое. Из-за боли он едва ощутил руку на своем плече.

— Тихо, — прошептал Карталон. — Я позади вас.

Капитан почувствовал, как парень разрезает веревки на его запястьях.

Руки его оказались свободны. Он сорвал мешочек с головы, а парень принялся за веревки на его лодыжках.

— Быстро, — сказал парень.

— Чем ты разрезаешь веревки? — спросил Газдрубал.

— Коротким мечом Абдельмелькарта, — ответил парень. — Он как будто в самый раз для этой цели.

— Тогда используй его еще для одного доброго дела. Освободи рабов и как можно быстрее поднимайся на палубу, — сказал капитан.

Маго попытался повернуть маленькое судно против ветра, тут ветер завыл, и море пришло в неистовство. На гребне волны Газдрубал взглянул на запад, и ему на миг показалось, что он видит на горизонте берег. Может, есть какая-то надежда?

— Спускайте парус, — крикнул Газдрубал матросам, сгрудившимся в ужасе возле мачты. — Быстрее.

Поздно. Мачта сломалась с оглушительным треском, большой парус упал на палубу, словно громадная птица, накрыв нескольких матросов. Кедровые доски ящика разбились, словно тончайшее стекло. Все глаза обратились к открывшемуся под ними грузу, вырвался общий вздох. Маго с Сафатом двинулись к нему, загипнотизированные тем, что увидели.

Судно накренилось снова, волна перекатилась через борт и унесла кричащего Маго в море. Внизу начали перекатываться амфоры с маслом и вином. Судно начало погружаться, потом всплыло снова. В последний раз. Со скрипом сильно накренилось на правый борт.

— Прыгай! — крикнул Газдрубал, схватив парня.

Пять дней. Делай что-нибудь. Мне очень хотелось провести этот день в постели, празднуя лентяя. Нет, больше всего мне хотелось вылететь первым же самолетом к своему домику, своему коту, своим друзьям, своему магазину. Кэтрин это сделала. Конечно, там ей предстоит много разговоров с полицейскими. Но она была дома, а я нет.

Рашид повесился. Мне казалось это совершенно невероятным, учитывая наш разговор в тот день и тот факт, что он выложил кукол — какой смысл это делать перед самоубийством? Однако признаки были налицо: опрокинутый стул, записка по-арабски в кармане: «Пожалуйста, простите меня». Я приказала себе действовать. Время для нервного срыва еще будет.

* * *

— Дайте мне побольше монет, — сказала я служащему в переговорном пункте, положив перед ним несколько кредиток. — Мне предстоит много разговоров.

Почти столько же, сколько самой Кристи Эллингем. Я принялась рыться в ее телефонных счетах.

Истратив много динаров и времени, я выяснила, что Кристи звонила нанимателю Рика Рейнолдса, в одну из монреальских газет, в отделы новостей парижских журналов и в прокуратуру в Калифорнии. Кроме того, много раз звонила в справочный отдел журнала «Фёрст класс».

— Библиотека журнала «Фёрст класс», говорит Хелен Осборн. Чем могу помочь? — послышался в трубке приятный голос.

— Привет, Хелен, — сказала я, подумав, отовсюду ли там так отвечают: отдел рекламы журнала «Фёрст класс», отдел реализации журнала «Фёрст класс», даже «Кафетерий журнала „Фёрст класс“». Я начинала понимать, как громко звучит название журнала, несмотря на свою изначальную склонность к сарказму.

— Меня зовут Элиза Дуайер, — сказала я, мгновенно придумав себе имя. — Мне выпала удачная возможность закончить работу, которой занималась перед смертью Кристи Эллингем. Я оказалась в тяжелом положении, поскольку не располагаю всеми сведениями, которые она запрашивала. Очень надеюсь, что вы сможете мне помочь.

— Разумеется, постараюсь. Вы работаете для Прэттла или над материалом об историко-археологическом туре в Тунис?

— И то, и другое. Я сейчас в Северной Африке, занимаюсь туром, но, кажется, она еще собирала для Прэттла сведения кое о ком из участников этого тура.

— В Северной Африке. Хорошо вам. Да, Кристи наводила для Прэттла кой-какие справки об Азизе. У вас есть название модельного агентства, где Азиза работала в юности?

— Да, — ответила я. — Есть.

— Думаю, это и все, что нужно было Кристи.

— А Эмиль Сен-Лоран? — спросила я. — О нем что-нибудь есть?

— Я дала ей номер одной газеты во Франции. Знаю, что он торговец монетами, несколько лет назад обанкротился, но вернулся в этот бизнес: у него есть компания «ЭСЛ Нумизматикс». Могу дать вам этот номер.

И продиктовала один из номеров на счете Кристи.

— Отлично, спасибо. Еще кем-нибудь она интересовалась? Пожалуй, мне следует продолжить и это.

— Неким человеком по фамилии Рейнолдс. О нем у меня ничего не было. Вы теперь станете сотрудничать с Прэттлом?

— Нет, не думаю. Просто хотела убедиться, что ничего не упустила.

— Жаль. Должна сказать, вы кажетесь гораздо более порядочной, чем Кристи. Хотя как можно быть порядочной в отделе светской хроники? Кроме того, она просила меня навести справки о зубном враче по имени Клифф Филдинг и некоей Норе Уинслоу. Я не смогла найти о них ничего интересного. Он зубной врач или был зубным врачом. Я нашла его в списке профессиональной ассоциации в Техасе. А что до этой Уинслоу, я даже не смогла найти ее телефонного номера. Вот и все. Нет, погодите. Перед смертью Кристи просила меня поинтересоваться одним человеком со странным именем. Минутку, сейчас найду. Брайерс Хэтли. О нем тоже нет ничего особенно интересного.

— Так, понятно. Кстати, Кристи случайно не интересовалась компанией «Стар Сэлвидж»?

— Нет. Я бы наверняка запомнила. Хотите, раскопаю о них кое-что?

Это меня не удивило.

— Спасибо, Хелен, но в этом нет нужды. — Как ни соблазнительно было заставить «Фёрст класс» поработать на меня, я сомневалась, что это хорошая идея. — Я очень признательна вам за помощь. Теперь вернусь к туру, который организовали Макклинток и Суэйн.

Хелен захихикала.

— Кристи называла их «Макклистир и Свинейн».

— Она была веселой, правда? — сказала я, показав телефону язык. — Нам будет очень не хватать ее чувства юмора.

Всегда бывает поучительно, когда кто-то делает тебе то, что ты делаешь другим, в данном случае выдумывание прозвищ.

* * *

Следующий звонок в Монреаль.

— Рика Рейнолдса, пожалуйста, — сказала я.

— Прошу прощенья, мистер Рейнолдс больше здесь не работает, — ответил голос. — Может кто-нибудь другой помочь вам?

— Конечно, — сказала я.

Меня соединили с другим аппаратом, и я несколько секунд слушала коммутаторную музыку.

— Алекс Матиас, — произнес мужчина.

— Я ищу Рика Рейнолдса, — сказала я. — У меня были с ним кой-какие дела.

— Должно быть, с тех пор прошло много времени, — сказал Матиас. Тон его был сдержанным. — Рейнолдс не работает у нас больше года. Но чем я могу быть вам полезен? Вам нужна консультация по вложению денег или…

— Да, нужна, — ответила я. — А куда ушел Рик, вы не знаете?

— Не знаю. Однако думаю, что вам не стоит иметь с ним дел, где бы он ни был, — сдержанно произнес Матиас. То ли он не читал некрологов, то ли у него было весьма мрачное чувство юмора.

— Ушел под покровом тучи, да? — весело сказала я.

— Я бы так не сказал, — ответил Матиас. — Но буду рад помочь вам с вложением денег.

— Замечательно. Спасибо. О, Господи, кто-то звонит по другому телефону. Можно будет перезвонить вам?

Так, значит, Рик был отъявленным мошенником. Притворялся служащим, каждые десять минут делал вид, будто звонит себе в контору. Кристи наверняка тоже так подумала. Навела справки в монреальской газете сразу же после разговора с бывшим нанимателем Рика. Я собиралась сделать то же самое, но у меня были другие способы получить сведения, не требующие такого количества лжи.

* * *

Я ничего не добилась ни в калифорнийской прокуратуре, ни в парижской газете. Даже упоминание журнала «Фёрст класс» и имени Кристи ничего не дало. Наступило время навести справки в интернете. Возникла проблема — в моей комнате не было гнезда для подключения портативного компьютера. Однако трудность оказалась преодолимой. Я уговорила Сильвию позволить мне воспользоваться их интернетом, пообещав оплатить время.

Я проверила компьютерные архивы монреальской газеты, есть ли в них упоминания о Рике Рейнолдсе. Да, были. Рика временно отстранили от работы в компании во время расследования кое-какой его деятельности. Сообщалось, что он лично продавал ценные бумаги, за продажу которых отвечала его фирма, — такое не дозволяется в этом бизнесе или, по крайней мере, в компании, где он работал — и он как будто дискредитировал фирму. Видимо, Рик уговаривал людей вкладывать деньги в определенные проекты, притворяясь, что действует от имени фирмы, в которой работает, хотя на самом деле действовал тайком. За это его отстранили, потом уволили. Однако сообщений о том, что Рику предъявлялись официальные обвинения, не было. Если ему удалось найти работу где-нибудь в другом месте, то на это я не нашла никаких указаний. Он был мошенником и вором, в этом я нисколько не сомневалась. Притворялся крупным биржевым маклером, постоянно звонил по телефону, якобы проверяя состояние рынков. Я не могла понять, для кого устраивалось это представление. Всех он хотел обмануть или кого-то конкретного? Еще мне стало любопытно, как он смог оплатить тур, если скорее всего долго не работал. Я сомневалась, что при данных обстоятельствах он получил большое выходное пособие, если только получил вообще. Однако знала, как добывал карманные деньги: украл дорогое ожерелье, продал его на рынке ювелиров, стащил бумажник Джимми.

Потом я проверила архивы нескольких французских газет, в том числе и той, куда звонила Кристи. Нашла несколько подробностей о том, что уже знала. Эмиль был успешным торговцем монетами, вышел из этого бизнеса восемь лет назад, вложил деньги в большое строительство под Парижем, где был большой перерасход средств, и обанкротился вместе с проектом. В этих делах нет ничего противозаконного, иначе наши тюрьмы были бы переполнены еще больше. На какое-то время он исчез из виду, потом, видимо, вернулся к делу, которое знал, и основал новую компанию «ЭСЛ Нумизматикс». Указаний на какое-либо мошенничество не было.

Я нашла сайт «ЭСЛ Нумизматикс» со списком монет, продающихся через интерактивный аукцион. В списке их были сотни с описанием качества и ценами в долларах США. Если хочешь купить какую-то, сделать это можно не сходя с места, если денег на кредитной карточке достаточно — суммы, лежащей на моей, на кой-какие не хватило бы — или можно предложить меньшую цену и ждать до окончания крайнего срока, когда выяснится, удачливый вы покупатель или нет. Сайт был превосходным. Видимо, он ежедневно обновлялся и обладал замечательным поисковым устройством. Можно было найти интерактивные каталоги трехлетней давности, там были отличные фотографии монет, статья об истории денег и так далее. Из любопытства я поискала карфагенские монеты и нашла в текущих каталогах три. Самая дорогая стоила двенадцать тысяч долларов. Я решила больше ничего не смотреть, чтобы не мучиться завистью.

После этого я отыскала сайт «Стар сэлвидж». Если у ЭСЛ был серьезный просветительский подход, «Стар» скользил по поверхности, там были указаны связи с различными организациями, ведущими подводные работы, было много фотографий «Сюзанны» и Питера Гровса в легководолазном костюме: Гровс с серьезным видом изучает карты, Гровс и другие члены команды разглядывают найденную добычу. «Стар» утверждала, что нашла много затонувших судов в разных местах, включая Великие озера, восточное побережье США и Карибское море, указывалось, что сейчас она работает на Средиземном. Компания рекламировалась как превосходная возможность вложения денег. Были ссылки на золото, обнаруженное на «Маргарите» и других найденных судах. Те, кого интересовали дальнейшие сведения о компании, могли оставить адрес для отправки проспекта. Все это выглядело очень убедительно, пока я не вспомнила слова Мэгги, что Гровс, по ее выражению, «остался с носом» в тяжбе из-за найденных на «Маргарите» сокровищ. Я почему-то очень сомневалась в инвестиционной привлекательности «Стар», которая превозносилась на сайте.

Однако времени у меня было мало, поэтому я быстро проверила Гарвард и Лос-Анджелесский университет. И Брайерс, и Бен были теми, за кого себя выдавали, один профессором археологии, другой — древних языков.

Я вышла из интернета и на несколько минут задумалась. Мне так и не удалось найти связи между поисками затонувших судов и туром. Связь должна была существовать. Бен был на судне и даже не пытался отрицать этого. Однако держался совершенно невозмутимо. Ходил вместе со мной в полицию и оставался рядом, пока мы не вернулись в «Auberge du Palmier». Даже угостил меня выпивкой в баре, словно это был совершенно обычный вечер. Когда я стала его расспрашивать, он сказал, что пошел на склад поискать телефон с намерением вызвать такси и вернуться на нем в гостиницу. На вопрос, почему он рылся в бумагах «Элиссы Дидоны», ответил, что ему было просто любопытно, чем занимается Брайерс.

— Когда увидимся, я извинюсь перед ним, — сказал он с загадочным видом. — Надеюсь, Брайерс простит меня.

Больше я от него ничего не добилась. Могла существовать между этими людьми какая-то связь? Я обдумала то немногое, что мне удалось выяснить. Однако существовал Рик с его мошенническими заявлениями об инвестиционных возможностях, существовала «Стар сэлвидж», ищущая инвесторов. Больше ничем я не располагала.

* * *

— Азиза! Можно вас еще на минутку? — спросила я вскоре после этого.

— Надеюсь, разговор будет не на ту же тему, — ответила она, когда я отводила ее в сторонку.

— Связанным с ней. Может быть, это слегка удивит вас, но как думаете, мог Кертис недавно вложить деньги в какое-то рискованное предприятие?

— Ему лучше бы не делать этого, — ответила Азиза. — Он мне обещал. Очень рискованное?

— Очень. Нечто вроде поисков сокровищ с затонувшего в Средиземном море судна.

— Очень надеюсь, что нет, — сказала она. — Я убью его.

Выслушав этот не совсем определенный ответ, я отправилась поговорить с Брайерсом.

* * *

— Брайерс, как дела? Хорошо себя чувствуете? Еды здесь хватает?

— Спасибо, стало лучше, — ответил он. — Думаю, мне следует извиниться за вчерашнее поведение. Я слегка сожалел о нем. Конечно, было б замечательно, если б вы согласились. Но, пожалуй, я был слишком напорист.

— Ничего, — сказала я. — Мне эта идея не показалась оскорбительной.

— Я охотно отправился бы с вашей группой на экскурсию в пустыню, если б вы позволили. Вышел бы отсюда и, думаю, смог бы принести какую-то пользу. Я занимался изучением римской Африки.

— Если вы в состоянии, буду очень рада.

— Отлично, — сказал Брайерс. — Обещаю вести себя прилично. Было бы неплохо взять с собой и Хеди, если вы согласны. Он ведь вырос в пустыне. Дел у него сейчас почти нет, и он может жить в одной комнате со мной.

— Хорошо. Конечно. Я уже спрашивала вас об этом, но спрашиваю снова. О чем вы разговаривали с Риком? Прошу прощенья, но то, что вы говорили мне, мало похоже на правду.

На его лице появилось страдальческое выражение.

— Господи, как вы настойчивы! Какая разница теперь, когда он мертв?

— Не знаю, какая разница, но хочу правды. Честно говоря, у меня такое ощущение, что мне лгут все, или, по крайней мере, что у всех в группе есть свои планы, совершено не связанные с достопримечательностями и антиквариатом, о которых они не хотят говорить руководительнице тура. Как я сказала вам вчера, полиция возобновляет расследование смерти Рика, и я хочу быть уверенной, что знаю все о людях, которые меня здесь окружают.

— Хорошо, хорошо. Я понимаю вас. Действительно, история о том, что Рик уговаривал меня вложить деньги в его фирму — чистейший вымысел. Он был уже мертв, когда мы завели разговор на эту тему, и я не видел смысла докучать вам подробностями да и, по правде говоря, дурно отзываться о мертвом. Тогда я думал, что он действительно нырнул по глупости в тот бассейн, поэтому не видел в выдумке ничего дурного. Я стараюсь уверить вас, что не откровенничал на эту тему с добрыми намерениями. Удается мне это?

— Возможно, — ответила я. Мне хотелось верить ему, но верилось слабо.

— Думаю, вас это убедит. Правда заключается в том, что он пытался подкупить меня, чтобы я прекратил поиски затонувшего судна. Этот тип предлагал мне десять тысяч долларов. Во всяком случае, дошел до этой суммы. Начал он с пяти тысяч, но, видимо, воспринял мой ответ в том смысле, что я хочу больше.

— Что же вы ответили?

— Послал его по адресу, который не для ваших ушей. Говорят, у каждого есть своя цена, но моя несколько повыше десяти тысяч!

— Ну и хорошо. Думаю, он все равно не смог бы вам заплатить. Как полагаете, зачем ему это было нужно?

— Понятия не имею. Единственная причина, которая приходит на ум — он вложил деньги в «Стар сэлвидж» и боялся их потерять, если затонувшее судно найдем мы. Я велел ему забыть обо мне, судне и обо всем прочем. Когда в ту ночь на нашем судне устроили беспорядок, мне пришло на ум, что, возможно, это дело его рук, хотя, знаете, он был такой тряпкой, что, несмотря на всю его рисовку, я отверг эту мысль. Учитывая то, что произошло впоследствии, — Брайерс сделал небольшую паузу, — думаю, был прав. Совокупность улик определенно указывает на Гровса. Может, теперь поговорим о чем-нибудь более приятном? Когда мне нужно быть готовым к выезду? Да, и где мы остановимся? Я должен сообщить этому бен Осману, где буду, в противном случае он отправит за мной полицейских.

— Возможно, на верблюдах, — ответила я.

Он засмеялся.

— Спасибо, что подняли мне настроение. И не сердитесь на меня из-за Рика. Собственно, и за мое возмутительное поведение вчера. Передумать не хотите?

— Нет, — ответила я, направляясь к двери.

* * *

— Расскажи ей, — потребовала Азиза, уперев руки в бедра и сверкая глазами. — Расскажи то, что рассказал мне.

Между нами стоял понурый Кертис. Его уверенный, довольный вид исчез. Теперь он выглядел смущенным, более того, сломленным. Казалось, даже загар слегка поблек.

— Прошу тебя, Роз, — сказал он.

До меня не сразу дошло, к кому он обращается, потом я вспомнила, что Азизу зовут Розлин Кларк.

— Кертис! — прикрикнула Азиза.

— Я познакомился с Риком почти год назад, — заговорил он. — Был в Монреале, рекламировал предстоящий турнир. Не помню, кто представил нас друг другу. Возможно, мы просто разговорились на одной из коктейльных вечеринок, которые устраивало рекламное агентство. Так или иначе, он позвонил мне в отель, предложил вместе выпить. Я был один и обрадовался обществу. Он повел меня в старую часть Монреаля. Мы поужинали, выпили хорошего вина. Расплачивался вроде я. Разговор каким-то образом перешел к вложению денег. Рик сказал, что работает в какой-то крупной фирме.

Не знаю, говорила ли вам Роз, но тогда мы были несколько стеснены в средствах. Знаю, что по моей вине. Я искал возможности как-то выйти из тяжелого положения. Рик сказал мне о замечательной возможности, компании по подъему затонувших судов, которая добилась большого успеха, обнаружив сокровище на дне моря.

— Кертис, — сказала Азиза. — Неужели?

— Мне очень жаль, Роз, — сказал он. — Поверь.

— Продолжайте, — попросила я.

— Тут почти нечего говорить. Я отыскал компанию «Стар сэлвидж» в интернете. У нее был очень впечатляющий сайт, и она казалась надежной. Я позвонил в монреальскую фирму, где Рик, по его словам, работал, и он действительно оказался там. Сказал, что я получу акции на общих основаниях с учредителями, что его фирма как раз рассматривает эту компанию, и я могу приобрести акции еще до официального предложения их в продажу. Врал, наверное, — сказал он, глядя на меня.

— Видимо, да, но если для вас это может служить утешением, вы не единственный, кого обманул Рик. Его в конце концов уволили за дискредитацию фирмы. И знаете, все мы, участники тура, считали Рика надежным, хотя и несколько докучливым. Все верили, что он работает в дилерской фирме.

Кертис поморщился.

— Я нашел его далеко не докучливым. Сказал, что подумаю. Примерно через месяц Рик позвонил мне, и я дал ему пятьсот тысяч для покупки акций.

Азиза выглядела так, словно не знала, плакать или душить его.

— Через несколько месяцев я начал слегка беспокоиться об этих деньгах, — продолжал Кертис. — В конце концов, лето — самое подходящее время для подъемных работ, но я никак не мог найти Рика. Однажды я разговаривал с ним, и он сказал, что ушел из компании, хочет основать собственную фирму. Компания, по его словам, была слишком консервативной, а прозорливые люди могут заработать много денег. — Сделал паузу. — Понимаю, что вы обе думаете. Я был дураком.

Лара, когда я увидел рекламу вашего тура, я подумал, что это отличная возможность навести справки о «Стар сэлвидж». Я не знал, что в группе окажется и Рик, и был не особенно рад видеть его. Видимо, в тур он отправился с той же целью, что и я. Тут я узнал, что «Стар сэлвидж» не только еще не нашла затонувшее судно — Рик создал впечатление, что нужно лишь дождаться хорошей погоды, дабы поднять сокровище — но его ищет и еще кто-то.

Рик сказал, что обо всем позаботится. Когда я спросил, что это значит, он ответил, что хочет воспрепятствовать другой компании. К тому времени я так изнервничался, что счел это хорошей мыслью. Рик, разумеется, ничего не добился. Вот и все.

— Нет, не все, — сказала я.

Азиза взглянула сперва на меня, потом на Кертиса.

— Не знаю, о чем вы, — сказал он.

— Знаете. Что вы с Риком делали в ту ночь на тропинке, ведущей к гавани?

Кертис насторожился.

— Когда вы сказали Рику, что он бестолковый кретин, и если он не способен позаботиться о делах, вы сами этим займетесь.

— Кертис! — снова воскликнула Азиза. — Какая ночь? Какая тропинка? Если не расскажешь нам все, совершенно все, мы с тобой…

— Роз, ты спала. В тот вечер ты приняла снотворное, потому что очень расстроилась из-за Кристи. Рик сказал, что позаботится о другой компании, ищущей затонувшее судно. К тому времени я уже понял, что Рик тоже вложил деньги в этот проект. Он сказал, что «Стар» первой обнаружит это судно, но для гарантии устроит на судне соперников небольшой беспорядок, чтобы замедлить их работу, потому что сделал тем людям предложение, которое хочет подкрепить. Видимо, считал, что после этого его предложение понравится им гораздо больше. Я был вне себя и понимал, что если еще потеряю деньги, ты, возможно, никогда не простишь меня. Я сказал Рику, чтобы он действовал. Он потребовал у меня еще двадцать тысяч долларов, чтобы предохранить мое капиталовложение!

— Куда вы пошли после этого разговора? — спросила я. — Я знаю, что не прямо в гостиницу. Вниз, к гавани? Это вы устроили беспорядок на судне Брайерса?

— Нет, клянусь, не я. Правда, собирался. Я спустился к пирсу. Я знал название судна: «Элисса Дидона». Тогда я понятия не имел, что оно принадлежит Брайерсу, понимаете. Он замечательный человек. Но судна у пирса не было, оно стояло на якоре. Я не мог добраться туда. Поэтому вернулся в гостиницу. Рик сидел в баре, хотя он уже закрылся. Я сказал ему, чтобы он взял себя в руки и нашел способ добраться до судна. Пусть даже вплавь. Потом пошел спать. Роз говорит, полиция считает, что его, возможно, убили. Я его не убивал. Последний раз я видел его сидящим в баре.

— Когда-нибудь ныряли с аквалангом?

— Конечно, — ответил он. — Я занимаюсь всеми видами спорта, не только гольфом. Научился этому много лет назад. Теперь ныряю очень редко, только когда мы с Роз отдыхаем на Карибских островах. А что?

Я промолчала.

— Думаете, я перезаправил баллоны на судне Брайерса? Уверяю вас, нет! После смерти Рика я решил надеяться на лучшее, на то, что сокровище найдет «Стар», и я вернусь домой с чистой совестью. В конце концов, Роз заключила новый контракт, поэтому деньги не будут проблемой, если мы переживем эту полосу невезения. Мне очень жаль, Роз, — обратился он к Азизе. — Искренне жаль. Обещаю, больше не сделаю ничего подобного.

— Кертис, знаешь, сколько раз ты давал это обещание?

— Знаю, — ответил он с жалким видом. — На сей раз…

— Может быть, у тебя это болезнь, — сказала она. — Вроде игромании. Можно прибегнуть к лечению. Я прибегла, когда у меня возникла проблема с наркотиками.

— Не нужно лечения, — сказал он. — Я остановлюсь. Обещаю.

— Кертис, у тебя есть выбор, — сказала Азиза. — Если лечишься, я остаюсь с тобой. Если нет — ухожу.

— Роз! — воскликнул Кертис. — Меня надул мошенник, вот и все. Ты слышала, что сказала Лара. Этот тип одурачил многих.

— У тебя есть выбор, Кертис, — твердо сказала она. Кивнула мне и пошла прочь. Через несколько секунд Кертис последовал за ней.

* * *

В тот вечер я снова достала список Кристи. Эта женщина не блистала особой проницательностью, но и не во всем ошибалась. Эмиля, как я могла убедиться, не обвиняли в мошенничестве. С другой стороны, Азиза хоть и не принимала теперь наркотиков, но раньше предавалась этому пороку. Кертис никого не шантажировал, но его шантажировала сама Кристи. О Рике в самом деле следовало навести справки. Кристи, несомненно, была права относительно нашей маленькой Лолиты, Честити. Но больше как будто сказать об этом было нечего, кроме того, что кто-то должен держать эту девушку в руках, на что ее мать, по всей видимости, была неспособна.

Клифф пока что выглядел именно тем, кем представился, бывшим зубным врачом, основателем инвестиционной компании. Возможно, он тоже вложил деньги в «Стар сэлвидж», лучше всего это было выяснить, спросив его. Оставалась шваль из жилого автоприцепа: Нора Уинслоу. Кристи намекала, что она манипулирует Клиффом, возможно, так оно и было. Нора определенно слишком уж пеклась о его здоровье. Но Кристи намекала, что тут есть что-то еще. Может, о Норе тоже следовало навести справки.

Интересным в откровениях Брайерса и Кертиса было то, что из них следовало: вред причинен только одной стороне, «Элиссе Дидоне». Но «Сюзанну» кто-то поджег. Кертис не сделал бы этого. Он хотел, чтобы затонувшее судно нашла «Стар сэлвидж». Поджог устроил Брайерс? Или это сделал кто-то из его сторонников, некто, так стремившийся принять меры, чтобы Гровс не нашел затонувшего судна, как Рик и Кертис стремились, чтобы нашел. Существовала лишь одна альтернатива — кто-то хотел, чтобы его не нашел ни тот, ни другой.

Все это наводило на предположение, что Рик убит из-за затонувшего судна. Может, его убили из-за того, что он был вор и мошенник. Здесь существовало много «может», немало сведений совпадало, но определенный вывод сделать было трудно. Мне оставалось только полагаться на внутреннее чутье. Представлялось совершенно непостижимым, что все это могло случиться из-за того, что тысячи лет назад какое-то судно пошло ко дну, однако интуиция теперь подсказывала, что дело тут в этом затонувшем судне.

Я думала, что не смогу заснуть, но заснула. Вскоре я стояла в храме Ваал Хаммона, в белом платье, в сифсари, покрывающем голову и лицо. Со мной были все члены группы, но определить, кто есть кто, было невозможно, потому что даже на мужчинах были одеяния с капюшонами.

Там горел громадный огонь, отсвет его мерцал на лице золотого бога, который сидел, положив руки на бедра ладонями друг к другу.

Мы собрались там для значительной священной церемонии, хотя я еще не понимала, что она представляет собой. Почему-то мне стало ясно, что золотому богу должны принести в жертву ребенка. Я хотела остановить церемонию, но не могла пошевелиться.

Ребенка, лица которого мне было не видно, вырвали из рук матери и понесли к статуе и огню. Мать издала такой громкий вопль, что его наверняка слышали на небе.

— Не знает разве, что ей не положено плакать? — сказал Джимми. — Она что, читать не может?

Когда Бетти повернулась спиной к мужу и пошла прочь, я увидела громадную надпись, гласившую: НЕ ПЛАКАТЬ! DEFENSE DE PLEURER! TRAENEN SIND VERBOTEN!

— Бестолковая кретинка, — поддержал его Кертис.

— Трагично, — произнесла Честити. Она стояла прямо за спиной Эмиля. Если он передвигался вправо, она делала то же самое. Если поворачивался и делал несколько шагов, следовала за ним. Когда она заговорила, Эмиль повернулся и посмотрел на нее, потом бросил свою сигарету в пламя. Она без сигареты повторила его жест, и он нахмурился.

— Mors certa, hora incerta, — сказал Бен. — Хотя, поскольку это жертвоприношение, видимо, следует сказать, и hora certa. Будет у нас после этого ужин?

— Бен, нам с вами нужно привести себя в форму, — укоряюще сказала Сьюзи. — Это возможно. Нужно бегать трусцой. Нора добилась этого.

Через золотого бога переползла змея и обратила на меня демонически-красные глаза. Рот открылся, обнажив ядовитые зубы. Раскачивающаяся голова все приближалась.

Я снова оказалась в своей комнате. Взглянула на будильник. Три часа ночи. Остается четыре дня. Кто был этой змеей?

 

12

Всю ночь Газдрубал и парень держались за доску, их швыряли волны, хлестали ветры.

— Видимо, это часть кедрового ящика, — сказал Газдрубал. — Должно быть, у богов есть чувство юмора.

— Невысокого свойства, — крикнул в ответ парень, перекрывая рев бури.

— Карталон, ты напоминаешь мне моего сына, — сказал капитан. — Надеюсь, я не обидел тебя этими словами.

— Я польщен, — ответил парень.

— Вряд ли я переживу эту ночь, — продолжал Газдрубал. — Но, думаю, ты сможешь. Ты юный и сильный. Поэтому даю тебе еще одно поручение, за которое, увы, на сей раз не смогу вознаградить тебя, денег у меня больше нет.

— Я непременно его выполню, — ответил парень.

— Ты замечательный молодой человек. Я прошу об этом только потому, что считаю — наш великий город Карт Хадашт находится в серьезной опасности, грозящей не только со стороны Агафокла, как ты, очевидно, догадываешься, но и с другой.

— Я слушаю вас, — сказал парень.

— Мое судно было отправлено в специальный рейс с тайной миссией одним очень значительным в Карт Хадаште человеком. Он лично обратился ко мне. Сказал, что это вопрос крайней необходимости для государства. Я считал этого человека безупречным. Нашей задачей было доставить особый груз, ты наверняка догадался, что это был кедровый ящик, наряду с деньгами и товарами, по указанному маршруту вдоль ливийского побережья в Тир. Гиско, человек, которого вы называли незнакомцем, должен был сопровождать его. Полагаю, ты взглянул на этот груз.

— Да, — сказал парень, — и я ни разу не видел ничего столь великолепного. Откуда эта статуя?

— Из Тартесса, разумеется, земли за Геркулесовыми столпами, где много золота, серебра и драгоценных камней. Но главное — не что она собой представляет, а ее предназначение.

Их ударила еще одна большая волна, и Газдрубал начал задыхаться. Парень протянул руку и поддержал его.

— Мне сказали, что эта статуя — она очень древняя, Карталон, древнее даже самого Карт Хадашта — представляет собой дар городу Тиру, чтобы умилостивить бога, который, видимо, покинул нас в дни величайшей беды, когда греческий тиран хочет нас уничтожить. Многие сочли, что на Карт Хадашт невзгоды обрушились потому, что мы были небрежны в поклонении своим богам.

— Я знаю, — сказал парень. — Я видел священные церемонии в храме Ваал Хаммона. А что серебро, золотые монеты и прочий груз? Они тоже предназначались Тиру?

— Нет. Они были нужны, чтобы нанять войско из ливийцев на помощь нам в предстоящих боях с Агафоклом. Я понимал, что плавание будет опасным, мы ушли в море тайком, без сопровождения, в бурную ночь. Но как я мог отказаться, раз видел, какие жертвы принесли наши вожди — своих первородных, иногда единственных детей — принесли в жертву, чтобы спасти всех нас? И признаюсь, видел в этом плавании выгоду для себя. Мы, жители Карт Хадашта, всегда думаем о доходах.

— И теперь вы беспокоитесь, что раз груз не дошел до места назначения, боги будут по-прежнему гневаться на нас — и наемные войска, которые мы надеялись собрать, и даже вы не получите платы?

— Нет, дело обстоит гораздо хуже. Думаю, этот груз на самом деле предназначался не Тиру. Боюсь, что я стал жертвой обмана, невольным предателем. Думаю, эта статуя была похищена в храме неподалеку от Геркулесовых столпов — существует слух о такой статуе, более прекрасной чем все, что мы видели, золотой, с бриллиантовыми глазами. Думаю, деньги действительно предназначались наемникам, но это войско должно было не поддерживать Карт Хадашт, а выступить против него. Деньги были нужны, чтобы убедить ливийцев поддержать предателя! И статуей должен был воспользоваться этот же предатель, чтобы убедить людей следовать за ним.

Парень ахнул.

— Как это может быть? Почему вы так решили?

— Отчасти тут предчувствия. Отчасти то, что ты мне говорил.

— Что вы имеете в виду? — спросил парень. — Я ничего не говорил вам об этом.

— Говорил, сам о том не догадываясь. Ты сказал, что незнакомец разговаривал с Маго перед тем, как тот спустился в трюм, и что хотя ты не разглядел, кто вернул слиток на место, ты видел, как Маго открыл одну из амфор с монетами, подержал в руке деньги, потом вернул их на место и закрыл амфору. То же самое сделал с пифосом, где лежали золотые украшения.

— Да, говорил. Но…

— Кто заметил бы в данных обстоятельствах несколько пропавших монет, два-три золотых кольца? — сказал капитан. — Или серебряный слиток? Однако Маго не взял их. Значит, они уже были ему обещаны. Груз не должен был дойти до места назначения. Часть его предназначалась тем членам команды, которые участвовали в заговоре; остальное попало бы в сундуки предателя. Нас должны были внезапно схватить Маго и его дружки, наверняка убить, и груз просто исчез бы. Иначе почему он не взял монеты и украшения?

— Но вы сказали, что человек, который отправил вас с этой миссией, был безупречен.

— Сказал, но уже не верю в это.

— Что мне нужно сделать? — прокричал парень.

— Ты должен пережить эту ночь — я уверен, море вынесет тебя на берег. Вернуться в Карт Хадашт, стараясь не попасть в плен к солдатам Агафокла. Потом добиться аудиенции у Совета Ста Четырех и рассказать им эту историю.

— Для такого, как я, это невозможно, — изумленно произнес парень.

— Возможно, — ответил Газдрубал. — Можешь дотянуться до амулета у меня на шее? Да? Отлично. Отнесешь его в дом Ядамалека, я скажу, где он находится. Ядамелек узнает мой амулет и поверит тебе. Он позаботится, чтобы все необходимое было сделано быстро. Сделаешь это?

— Непременно, — ответил парень. — А имя предателя?

Газдрубал притянул парня к себе и прокричал имя ему в ухо.

Четыре дня. Мы находились на форуме древнего римского города Суфетула. Над нами возвышались три храма, самый большой был посвящен Юпитеру, справа от него стоял посвященный Юноне, слева — Минерве. То, что римляне выстроили здесь такой великолепный город с широкими улицами, парящими арками и высящимися колоннами, было поистине чудом.

Но я не разглядывала храмы. Я отошла в тень Ворот Антонина, ведущих в этот замечательный город, и разглядывала нашу группу. Я поняла, что была так поглощена частностями путешествия — придет ли автобус вовремя, можно ли отложить ужин на полчаса, чтобы подольше побыть на объекте, учтены ли запросы всех — что совершенно не смотрела на них как на личностей.

Я знала, что среди них находится преступник, но не знала, кто это. И думала, что если внимательно присмотрюсь к ним, ответ будет ясен. Я искала раздраженной нотки, неуместного жеста, соскользнувшей на миг маски. Однако все казались мне совершенно обычными людьми.

Перед храмом Юпитера дружно смеялись Клифф и Сьюзи. После отъезда Кэтрин она, видимо, нацелилась на Клиффа как на будущего мужа, и он, как будто, наслаждался ее обществом. У меня мелькнула мысль, что, возможно, Сьюзи, отчаянно ищущая нового спутника жизни, устраивала беспорядок в одежде Кэтрин и даже столкнула соперницу с лестницы, чтобы та испугалась и уехала. Однако, наблюдая, как Сьюзи снует по площади, я не могла поверить, что она виновна.

Честити, чей бесстыдный и вместе с тем невинный флирт с Эмилем был отвергнут, снова превратилась в страдающую, возможно, дефективную девушку-подростка. Стоя в углу в одиночестве, она зажгла спичку, смотрела на огонь и бросила ее в песок под ногами, лишь когда обожгла кончики пальцев. В последние два дня она очень нуждалась в моем внимании, просила помочь в покупке сувениров для подруг или проверить ее сумку, все ли взято, что нужно. Внезапно я больше не смогла наблюдать, как она занимается этим. Прошла по форуму, вырвала у нее спички и сказала:

— Честити, перестань! Ты навредишь себе.

— Она даже не замечает, что я это делаю.

— Кто не замечает?

— Моя мать.

— Замечает.

— Тогда ей все равно.

— Не все равно, Честити, поверь мне.

— Она прогнала его.

— Кого? — спросила я, подумав, не имеет ли девушка в виду Эмиля.

— Моего отца.

Так вот что было причиной всего этого. Зажигания спичек, жалких попыток заставить Эмиля замечать ее. Она соперничала с матерью за мужчину, потому что мать не могла заполучить или удержать представителя сильного пола.

— Твои мать и отец не ладят. Очень жаль. Но это не значит, что кто-то из них перестал любить тебя, — сказала я и попыталась обнять ее за плечи. Она увернулась от меня и обратила взгляд к матери.

Марлен, тоже отвергнутая Эмилем, теперь возлагала слабые надежды на Брайерса. Когда он говорил с экспансивными жестами и очень представительной мужской внешностью, к которой и она, и я были неравнодушны, Марлен не сводила с него глаз, лицо ее выражало то, что я могу назвать только страстным желанием.

— Ненавижу ее, — сказала Честити.

Нора тоже уделяла Брайерсу серьезное внимание, поворачивала голову, когда он указывал на то или другое, подавалась вперед, чтобы лучше слышать. Позади нее смеялись Сьюзи и Клифф, но теперь Нора не возвращалась к нему. Казалось, что связывающие их узы ослабли под жарким африканским солнцем. Она повернулась к Честити, посмотрела на нее и пошла к ней. Я наблюдала, как она заговорила с девушкой, потом взяла ее за руку и повела к группе. Честити сперва упиралась, потом пошла. Это так не походило на Нору, женщину, которая держалась очень замкнуто, общалась только с Клиффом, что я едва верила своим глазам. Я могла только восхищаться тем, как она вернула Честити обратно в группу, сделала то, чего не могли ни я, ни ее мать.

Бетти и Эд стояли рядом. Она хихикала над его шутками. Это была странная пара, матрона шестидесяти с лишним лет и молодой человек вдвое младше ее. Они явно наслаждались обществом друг друга. Бетти и Джимми уже не сидели рядом в автобусе. Бен и Эд тоже. Бен сидел в одиночестве и теперь стоял в одиночестве, сунув руки в карманы джинсов и глядя по сторонам. Джимми предпочел форуму кафе по другую сторону дороги и пошел туда выпить.

— Надоели мне груды камней, — сказал он, когда автобус подъехал к развалинам. Джимми все больше и больше изолировался от группы и отдалялся от жены.

Азиза как будто радовалась впервые за много дней. Глядя на позолоченный солнцем изящный храм Минервы, богини мудрости, она сделала глубокий вдох, потом выдохнула, словно освобождаясь с выдохом от всех своих проблем. Ощутив, должно быть, мой взгляд, она повернулась к арке, где стояла я, и помахала рукой.

Кертис следовал за ней, как влюбленный мальчишка, понимая, что в определенном смысле утратил ее, может быть, навсегда, или, по крайней мере, если у нее сохранилась какая-то любовь к нему, то это чувство ослабло от сознания, что он больше не ее герой. У меня мелькнула мысль: обретет ли он вновь в ее глазах какое-то достоинство, или этот брак обречен?

* * *

Мы ехали к Тозеру, городу-оазису неподалеку от алжирской границы, отправному пункту поездок к Чотт эль-Джерид, громадному соленому озеру, которое образовалось, когда Средиземное море тысячи лет назад затопило эту землю, а потом отступило к Большому Восточному Эргу на юге. Большой Эрг — часть пустынного пояса, отделяющего побережье Северной Африки от субконтинента далеко на юге. К западу Большой Восточный Эрг переходит в Большой Западный. К востоку он называется просто пустыней, Сахарой.

Мы проезжали через городки, белые дома были украшены гирляндами сушащегося на солнце красного перца, дороги по обеим сторонам окаймляли акации и оливы, сквозь них виднелись очертания далеких гор. Нам встречались запряженные ослами арбы, выглядевшие так, словно им три тысячи лет, стада овец с пастухами и привязанные к вкопанным в песок столбам одногорбые верблюды.

Группу особенно возбудила эта часть пути. В Тозере предстояла пересадка на внедорожники для поездки на два дня в пустыню. После осмотра Суфетулы всем не терпелось оказаться там.

Но сперва нам предстояло посетить базар в Тозере. Тозер мне нравится. В нем с его пыльными улицами и пренебрежением к властям есть нечто от приграничного городка времен американских пионеров. Некоторое время он обладал в регионе большим могуществом, чем национальное правительство в Тунисе, и, несмотря на наплыв туристов, сохранил атмосферу подлинной Северной Африки. До сих пор можно представить себе звуки, виды и запахи проходящих здесь больших караванов, привлеченных сюда оживленной базарной площадью и сотнями источников, которые снабжают оазис водой.

Было время сбора фиников, нежных, почти прозрачных deglat en nour, световых пальцев. Они свисали на больших ветках из каждого ларька. Базар жил шумной жизнью. Запряженные ослами арбы соперничали за место стоянки с грузовиками, наша группа смешалась с местными жителями: с женщинами, делающими покупки для дома, — завернутыми в обычные для этого города черные сифсари, подчас с закрытыми лицами; с ковровщиками, занимающимися своим ремеслом прямо на улице, возле своих небольших ларьков, набитых коврами ярких расцветок, узоры их напоминают эффектную архитектуру, которой славится город. Здания здесь построены из желтых, изготовленных вручную кирпичей, некоторые кирпичи кладут так, чтобы слегка выступали, это создает замысловатые трехмерные геометрические фигуры.

В сторонке слепой продавал roses de sable, песчаные розы, красивые кристаллические образования, созданные влагой, видимо, росой, просачивающейся сквозь песчаные дюны, со временем затвердевающей, образуя чудесные скульптурные формы. Подальше верблюд жевал свой корм. Повсюду были красно-белые флаги и громадные портреты Зина эль Абидина бен Али, президента Республики Тунис, день прихода которого к власти, седьмого ноября восемьдесят седьмого года, празднуется по всей стране.

Группа уже приспособилась к торговле на тунисский манер и, оказавшись в окружении вещей, самоуверенно спорила о ценах на подарки и сувениры.

Честити опять одиноко стояла в стороне. На сей раз она пялилась на газетный киоск, вызывая раздражение у владельца, и я поспешила ей на выручку. Она указала на газету.

— Хочу такую.

— Честити, ты не сможешь ее прочесть. Там все по-арабски.

— Хочу ее, — капризно сказала она. — Хеди скажет мне, что там написано. Деньги у меня есть.

— Хорошо, — сказала я и помогла ей отсчитать монеты. Арабская газета будет для нее своеобразным сувениром, но, подавая ее девушке, я увидела фотографию Рашида Хуари. Хорошо, что Честити не могла читать по-арабски, да и я тоже.

* * *

Наконец настало время ужина, мы условились, что его накроют на двух больших столах у бассейна гостиницы. Вечер был замечательным, теплым, сквозь пальмы оазиса в отдалении сияла луна.

День был хлопотным, пришлось заботиться о размещении багажа в гостинице до нашего возвращения, носить сумки поменьше то от автобуса, то к автобусу. Марлен настояла, чтобы в автобус погрузили два больших чемодана, ее и дочери. Она не хотела ничего оставлять. Пришлось разбираться с комнатами. Мы, разумеется, несколько дней назад отменили заказ на комнаты для Рика и Кристи, для Кэтрин накануне. Однако все комнаты в гостинице были зарезервированы, и мне пришлось потрудиться, ища место для Хеди и Брайерса, но в конце концов все уладилось.

После ужина мне не терпелось вернуться к своим исследованиям, прочесть множество материалов, которые я перепечатала из интернета перед отъездом, но сперва пришлось заняться кое-какими мелочами. На сумке Джимми сломалась молния, в песках это стало бы проблемой, и мне пришлось искать человека, который отремонтирует ее к утру.

Пугавшуюся пустыни Сьюзи пришлось успокаивать.

— Могут в палатках быть змеи? — спросила она.

— Нет, надеюсь, — заявил Эд.

— Разумеется, нет, — ответила я.

Клиффа пришлось заверять, что я не забыла о подарках для его дочери. Я сказала ему, что продолжаю искать куклу. Он не знал, что я нашла уже трех, я ему ничего не сказала, мне очень не хотелось звонить брату Рашида, спрашивать, могу ли я все-таки их купить. Вместо них я показала Клиффу два красивых браслета, которые нашла на базаре, сказала, что не будем оставлять надежды на куклу, но с браслетами она в любом случае не останется без подарка. Он, как будто, был доволен и сказал, что возьмет оба.

— Нужно приобрести что-то и для Норы, — сказал он. — На память о путешествии. Она ничего себе не купила.

Я подумала, что браслеты тесны для Норы, в тот вечер на ней были облегающие белые брюки, вишневого цвета блузка с низким вырезом, с белыми и розовыми оборками, и сандалии на очень высоком каблуке, украшенные желтыми и зелеными пластиковыми цветами. Я предложила для нее филигранные серьги.

— О, браслеты для дочери, — сказал Клифф. — Если найдете куклу, подарю ей и то, и другое. А серьги, думаю, Норе понравятся.

Глядя, как Нора балансирует в своих сандалиях, я решила посоветовать ей надеть для поездки в пустыню кроссовки. Выглядела она неважно. Приглядевшись к ней внимательно, я увидела, что она довольно красива, но не умеет подать себя. Цвета, которые очаровательно смотрелись на Сьюзи, не шли Норе. Казалось, она никогда не смотрелась в зеркало, чтобы решить, какие цвета ей к лицу. Ее белокурые волосы под африканским солнцем стали медными. Я вспомнила злобные замечания о ней в блокноте Кристи, и мне захотелось пригласить Нору на день в заведение моей подруги Мойры. Но мало того: казалось, в глубине души Норы таится какая-то глубокая печаль, исказившая ее добрую натуру, превратившая в женщину, которой необходимо властвовать над Клиффом таким образом, который извращал ее великодушное побуждение заботиться о нем. Я не думала, что когда-нибудь смогу понять Нору, однако надеялась, что ее поступок в отношении Честити стал для нее новым началом.

— Клифф, куда вы вкладываете деньги? — спросила я, вновь обратив внимание на него.

Он как будто удивился этой внезапной перемене темы, но ответил сразу же. Надо сказать, что Клифф был чересчур вежлив. Может, потому Нора и стала так командовать им. Учтивость не позволяла ему возражать.

— Сейчас в акции интернета, в цифровое телевидение, — ответил он. — И в надежные компании, выплачивающие высокие дивиденды. Стараюсь держать часть денег в надежных инвестициях, а остальными слегка рискую.

— Не включает ли в себя легкий риск компанию по подъему затонувших судов, ищущую сокровища на морском дне?

— Ни в коем случае, — ответил Клифф. — Я не настолько склонен к авантюрам. Странно, однако, что вы заговорили об этом. Рик Рейнолдс советовал мне вложить деньги именно в такое дело. Я сказал ему, что он спятил. Если вы предлагаете это, боюсь, придется сказать вам то же самое.

— У меня и в мыслях этого не было, — заверила я его. — Просто я все время слышу, что Рик говорил с кем-то на эту тему, и слегка беспокоюсь, что кто-нибудь мог принять его предложение. Я не уверена, что он действительно был консультантом по инвестированию.

— У меня создалось то же самое впечатление, — сказал Клифф. — Надеюсь, никто не поддался на его обман.

* * *

Потом я задала тот же вопрос Джимми.

— И вы туда же, — сказал он. — Проталкиваете такую нелепую идею. Почему вы решили, что я идиот?

— Что вы, Джимми, я вовсе так не думала. Просто меня беспокоит, что Рик Рейнолдс докучал людям этим предложением. Из вашего замечания я поняла, что он поднимал эту тему.

— Поднимал. Я сказал ему, что он оскорбляет меня. Знаете, люди посмеиваются над частями цыплят, но это чертовски хороший бизнес.

— Успокойся, Джимми, — сказала Бетти. — Лара сказала только, она беспокоится из-за того, что Рик докучал людям.

Я провела с этими людьми около двух недель и теперь начинала их понимать. Моя уверенность в способности разбираться в людях, временно поколебленная тем, что я не раскусила Кристи, восстанавливалась. Я поняла, Джимми называл всех идиотами, потому что думал, что все считают его идиотом из-за торговли частями цыплят. Должно быть, ему приходилось оправдываться из-за своего бизнеса, он всю свою взрослую жизнь думал, что над ним смеются. Право же, очень печально.

— По-моему, ваша идея торговать частями цыплят была замечательной, — сказала я. — И, кроме того, экологически полезной. Вы нашли рынок для тех частей птиц, которые не нужны нам, иначе бы их просто выбрасывали.

Казалось, от моих слов он пришел в замешательство, потом одарил меня чем-то похожим на улыбку.

* * *

Наконец все как будто угомонились. Несколько человек все еще сидели у бассейна, но проблем, похоже, не было ни у кого. Я решила воспользоваться покоем и тихо уйти в свою комнату.

— О, Лара, одну минутку, — окликнула меня Марлен. — Где остановился Брайерс? Я хочу кое-что ему показать. Его имени нет в перечне комнат, который вы дали нам.

Полагая, что она идет сделать ему предложение, я поколебалась, не притвориться ли незнающей, но потом решила, что это его проблема, а не моя.

— Из-за всех сделанных нами перемен комнат в гостинице оказалось недостаточно, — сказала я Марлен. — Он и Хеди находятся в домике для гостей на краю территории. Номера у домика нет, но найти его легко. Спуститесь по ступеням по ту сторону бассейна, потом идите по тропинке, пока не увидите этот домик.

— И Хеди тоже там? — сказала она с легким разочарованием.

— Кажется, я слышал свое имя? — произнес Хеди. Он принарядился, надел черные брюки, белую рубашку и зачесал назад волосы.

— Вы что, идете на танцы? — спросила я.

— Да, — улыбнулся Хеди. — У меня здесь есть друзья. Праздник будут отмечать многие. Сегодня вечером танцы, а завтра долгие речи политиков. К тому времени мы будем уже в пути, — добавил он.

— Очень жаль, что мы не услышим этих речей, — сказала я, улыбнувшись в ответ.

— Да, конечно, — сказал он со смехом.

Я заметила, что Нора с интересом прислушивается к нашему разговору, и подумала, не придется ли Марлен вновь соперничать за мужчину. Мне-то что? — решила я. — Я приняла решение относительно Брайерса и себя, так ведь? И пошла к себе в комнату.

* * *

Читая все свои материалы, я приходила к выводу, что в общем и целом люди в нашей группе были законопослушными и теми, за кого себя выдавали. Может быть, несколько скучными. Однако «Стар сэлвидж» выглядела совсем иначе. Прочтя электронные архивы нескольких газет, я сделала заключение, что «Стар сэлвидж» успешно находит затонувшие суда и притом ценные. Гровс где только ни бывал — в Карибском море, на Великих озерах, у восточного побережья США — и почти везде находил затонувшее судно. Однако же как будто не мог получить от этого никакой выгоды.

Компании «Стар сэлвидж» предъявляли претензии на каждом шагу. Например, Гровс нашел в озере Мичиган судно, затонувшее в середине восьмидесятых годов девятнадцатого века. Штат Мичиган заявил на него права собственности, и судебное дело тянулось несколько лет. В Карибском море какой-то аквалангист заявил, что нашел затонувшее судно возле Пуэрто-Рико — судно было испанским, поэтому все ожидали, что на нем много золота — раньше, чем «Стар», и Гровса привлекли к суду, чтобы он обосновал свои исковые требования. В другом случае правительство США отстаивало свои права на военный корабль, затонувший во время войны восемьсот двенадцатого года на озере Эри: на него притязал военно-морской флот. «Стар» обратилась в суд. Должно быть, ей пришлось потратить целое состояние на гонорары адвокатам.

Я смогла найти лишь одно завершенное дело, которое возбудили родители Марка Гендерсона, молодого человека, о котором рассказывал Брайерс, погибшего во время работы в компании. Родители предъявили иск «Стар», Питеру Гровсу и Брайерсу Хэтли, о чем Брайерс не упоминал, заявили о небрежности со стороны компании и этих двух лиц. Долго тянулись всевозможные споры о юрисдикции, но дело в конце концов слушалось в Калифорнии. Тунисская полиция расследовала эту смерть, и американские власти ознакомились с заключением. Уголовных обвинений не выдвигалось, но супружеская пара обратилась в гражданский суд. Смерть была признана случайной, и ни компания, ни оба эти лица не несли за нее ответственности. Родителям, Джорджу и Норе Гендерсон, пришлось оплачивать судебные издержки. Имя Нора насторожило меня, но мне удалось найти фотографию родителей, выходящих из зала суда. Джордж Гендерсон слегка заслонял жену, но было видно, что Нора Гендерсон крупная, полная женщина с длинными темными волосами. На ней были темные очки и традиционный темный костюм.

Если иск Гендерсонов не стоил «Стар» никаких денег, то другие стоили. Более того, похоже, больших доходов не могло быть, пока решались притязания на право собственности. К тому же я не имела понятия, каких расходов требовало содержание такого судна, как «Сюзанна», однако не сомневалась, что значительных. Неудивительно, что «Стар» искала новых инвесторов. Кертис Кларк вложил в эту компанию полмиллиона долларов своей жены. Вполне могло найтись и еще несколько таких глупцов, однако я не могла отделаться от ощущения, что «Стар сэлвидж» очень близка к банкротству.

Наконец я принялась за объемистый материал о монетах, который скачала с сайта ЭСЛ. Не зная, занимаюсь этим для того, чтобы разобраться в насущных делах или для самообразования, я проштудировала все эти сведения. Вначале было немного истории: карфагеняне, как будто, поздно пришли к идее чеканки монет. Хотя монеты использовались в торговле с седьмого века до нашей эры, карфагенские появились примерно триста лет спустя. Чеканили их, если это слово тогда могло употребляться, в нескольких городах на Сицилии, которые контролировал Карфаген. Почему он так поздно пришел к монетам, если карфагеняне были ведущими торговцами на Средиземном море, не объяснялось, но, может быть, они сохраняли систему бартера дольше, чем остальные, или просто пользовались монетами других народов. Во всяком случае, поскольку римляне взяли Карфаген в сто сорок шестом году до нашей эры, история карфагенских монет была сравнительно краткой, и поэтому они были довольно редкими.

У большинства карфагенских монет, какие я видела, на одной стороне были лев и/или пальма, на другой голова бога или богини — судя по распечаткам, обычно Мелькарта, Геракла, Персефоны или Танит. Мелькарт, я знала, был покровителем древнего Тира, города-предка Карфагена. Поклонялись Мелькарту и в самом Карфагене. Танит была супругой Ваал Хаммона, и эта пара совместно покровительствовала Карфагену. Геракл и Персефона были греческими божествами. Монеты изготовлялись из серебра, электрона — сплава золота с серебром — бронзы и золота. В этом нет ничего необычного. Я обнаружила, что карфагенские монеты стоили от семисот пятидесяти долларов до сорока пяти тысяч. Мне была понятна их привлекательность с точки зрения торговца: ни проблем с хранением, ни большой платы за перевозку. Может, нам с Клайвом начать с нескольких для проверки рынка? Потом я обнаружила кое-что, приведшее меня к мысли, что все-таки выбрала себе правильное занятие.

Когда я просматривала каталоги, меня поразило, каким изменчивым может быть рынок. Я проследила один тип монеты в течение трех лет аукционов ЭСЛ. Говорилось, что монета, которую я выбрала, особенная: на ней была голова Элиссы Дидоны, а не Танит, у нее был особенный головной убор, восточная тиара, как говорилось в распечатке, очевидно, выделявшая монету среди других. Были и другие черты, очевидно, тоже считавшиеся особенными. Она привлекла мое внимание высшей ценой, какую я только видела, сорок пять тысяч долларов, благодаря тому, что была в превосходном состоянии и являлась очень редкой. В начале трехлетнего периода их существовало около десяти. Моей первой мыслью было, что неплохо бы иметь парочку таких, припрятанных на черный день, но после того, как просмотрела весь материал, я не была в этом столь уверена. Через год после первого появления на аукционе появилась такая же монета, но оценена была в двадцать пять тысяч. В конце трехлетнего периода цена упала до двенадцати. Тоже большие деньги, но если их прятать где-то в ящике стола, можно внезапно обнаружить, что они стоят меньше, чем было за них заплачено. Это могло быть временным положением, как утверждалось в каталоге ЭСЛ, а могло и нет.

Я решила, что на цену могут влиять только два условия, состояние и общее количество. Судя по распечатке, все эти монеты были в превосходном состоянии, поэтому как причина изменения цены оно исключалось. Объяснением оставалось только количество; то есть за прошедшее время на рынок поступило еще несколько таких же. Следовательно, владей я парочкой монет, мне бы не хотелось, чтобы на рынке они внезапно появились в большом количестве.

Я задумалась, при каких обстоятельствах они могут вдруг появиться во множестве? Единственной возможностью была находка клада. На протяжении истории люди закапывали в землю вещи, которыми дорожили, в том числе и монеты, особенно в тяжелые дни. Время от времени кто-то находил те клады, за которыми владелец почему-то не вернулся. Возможно, скончался или просто забыл его местонахождение. Если монеты попадали в музей, отлично, но если поступали на открытый рынок, притом в большом количестве, кое-кто мог понести убытки.

Я растянулась на кровати и попыталась разобраться во всем, что узнала. Материал о монетах был интересным. Эмиль торговал монетами, и, судя по тому, что я прочла, новое поступление монет определенно оказало бы сильное влияние на его бизнес. Если я искала причину того, что кому-то не хотелось, чтобы та или другая экспедиция оказалась удачной, ею вполне могла оказаться эта. Но откуда он мог знать, что «Стар сэлвидж» и Брайерс ищут затонувшее древнее судно? И даже если узнал, это еще не значило, что найдено будет много монет. Монеты, особенно серебряные и бронзовые, плохо сохранились бы под водой в течение столь долгого времени. И все-таки это требовало размышлений. Требовало все: «Стар сэлвидж», которая могла испытывать финансовые затруднения. Кертис: кто знает, какие еще ошибки он совершил. Где-то в группе таилась anguis in herba, как наверняка сказал бы Бен: змея в траве. Ею мог быть даже он сам. Видит Бог, только он появлялся поблизости, как каждая из жертв оказывалась мертвой.

Я почувствовала, что мне сильно хочется спать, слишком сильно, чтобы заставить себя раздеться и залезть в постель. Страницы расплывались у меня перед глазами, и я силилась не заснуть. Боялась, что если задремлю, опять окажусь в тофете с той ужасной змеей, с Джимми, делающим свое злобное замечание, с разглагольствующим на латыни Беном, Сьюзи, твердящей о беге трусцой и о том, какой вес можно сбросить. Сорок пять фунтов в год. Она часто это говорила.

* * *

Я подскочила, тяжело дыша. Схватилась за телефон, но вспомнила, что с домиком для гостей нет связи. Обулась, выскочила из двери и, спотыкаясь, побежала по идущей от бассейна тропинке.

Я постучала. Ответа не последовало. Дернула дверь, она оказалась незапертой, и ринулась внутрь.

— Входите, — сказала Нора. — Пришли как раз вовремя, чтобы присутствовать при казни. Закройте дверь и отойдите от нее. — Я повиновалась. Брайерс сидел на стуле, положив руки на бедра, под его подбородком был нож, его обвивала и обвивала веревка, прижимая руки к бокам, а корпус к спинке стула. Из пореза на левой щеке текла струйка крови. — Если побежите за помощью, ему конец.

— Что это значит? — выдавил Брайерс.

— Даже не знаешь, кто я, вот как? — спросила Нора. — Ты сидел день за днем в зале суда и даже не взглянул в лицо матери мальчика, которого убил. Ни разу. Ни ты, ни Питер Гровс.

— Вы мать Марка, — изумился Брайерс. — Вы так исхудали. Ваши волосы…

— Значит, признаешь, что убил его? — сказала Нора.

— Нет, — прошептал он. — Я не узнал вас. Вы изменились.

— Он был моим единственным ребенком.

— Я знаю. Мне очень жаль.

— Заткнись, — приказала она. — Ты хоть представляешь, каково терять ребенка? Представляешь?

— Нет, — прошептал Брайерс.

— Я потеряла все. Сына, мужа. Можно подумать, что потеря единственного ребенка сблизит вас. Нет. Муж, когда покидал меня, сказал, что мы должны идти дальше. Что я осталась в прошлом. Может, и так. Мне нравится прошлое. В нем жив мой сын, красивый, умный, обаятельный.

И в какую-то минуту все оборвалось, так ведь? Жизнь покинула Марка. И ради чего? Какого-то затонувшего судна? Какой-то нелепой истории о подводном кладбище, которое охраняет золотой морской бог. Нет такого затонувшего судна, есть только наваждение двух пожилых мужчин. Удивляешься, что я знаю об этом? Марк каждую неделю писал мне длинные письма обо всем, что делал. Он симпатизировал тебе. Доверял тебе. Тебя это хоть немного беспокоит? А?

Нож, казалось, вот-вот вопьется ему в шею.

— Да, — прошептал он. — Это непрестанно беспокоило меня с тех пор.

— Он получал в университете стипендию, ты это знал?

— Да, — ответил Брайерс. — Марк был одаренным юношей.

— Хочешь сказать, мне повезло, что он жил так долго? Вот что сказал мне священник. Я его за это возненавидела. Но то, что я ощущала к тебе и Питеру Гровсу, превосходило всякую ненависть. Я знала, что когда-нибудь тебя выслежу. Как я смеялась, когда читала рекламную брошюру этого тура. Брайерс Хэтли, профессор археологии, известный специалист по финикийскому периоду, покажет нам Карфаген так, как туристы редко его видят: холм Бирса, место легендарного основания города в восемьсот четырнадцатом году до новой эры, римский Карфаген во всем его величии и тофет, где тысячи маленьких детей были принесены в жертву ради спасения города от величайшей угрозы. Текст мне нравится. Вы писали его? — обратилась ко мне она.

— Нет. Мой деловой партнер.

— Ваш партнер был прав. Особенно насчет принесенных в жертву детей. Мы знаем об этом все, не так ли? Ребенок приносится в жертву ради чьей-то страсти к золоту. Я ведь даже не могла похоронить его. Я вижу во сне, как его тело едят рыбы или оно выброшено на берег, и его расклевывают птицы.

Нора сделала паузу, сдерживая слезы. Я наконец обрела дар речи.

— Вы думаете, что убийство Брайерса возместит это, — заговорила я, едва узнавая свой голос. Страха в нем не было, была только ярость. — И, пожалуй, кое-кто может сказать, что вы правы. А как с другими людьми, которых вы убили? Рон ведь тоже был чьим-то сыном. Красивым, обаятельным, умным. Подумали вы о его матери? А как с той красивой молодой женщиной, которую жутко обезобразил пожар на судне Питера? Ее зовут Мэгги. Я познакомилась с ней, она была веселой, дружелюбной и любила свою работу, как любил и Марк. У нее тоже есть мать.

— Не знаю, о чем вы говорите, — прошипела Нора. — Я ничего ей не делала. Хотела убить другую, дочь Питера Гровса. Тогда бы он понял, что значит терять ребенка. Заткнитесь вы, — снова повысила она голос. Но заколебалась.

Я продолжала:

— А Рик Рейнолдс? Тоже случайно погиб? Да, он был докучливым. Но у него была мать. И Кристи. Да, я знаю, она хотела, чтобы мы видели в ней пишущую о путешествиях журналистку с международной известностью, но, держу пари, даже у нее была мать.

— Что вы несете? — пронзительно крикнула Нора. — Замолчите!

Казалось, она была вне себя.

— Брайерс, — сказал Бен, врываясь в комнату. — У меня замечательная…

Я бросилась к Норе, когда Брайерс нагнулся и вместе со стулом упал на пол. Она была очень сильной, я через несколько секунд поняла, что не смогу вырвать у нее нож. Она стала полосовать лезвием воздух во всех направлениях, издавая хриплые, резкие, нечленораздельные звуки. Мы с Беном уклонялись от взмахов и оба пытались отнять нож. Я услышала глухой удар, что-то похожее на треск, Бен застонал и повалился навзничь. Из раны в верхней части его груди хлынула кровь. Я схватила Нору сзади и крепко держала. Чувствовала, что она тащит меня по полу к Брайерсу, и не могла ее остановить.

Я видела, как Бен пытался встать, но не мог. Он на четвереньках подполз к Брайерсу, и одной рукой — другой зажимал рану на груди — развязал веревку. Освобожденный Брайерс вскочил и тоже схватил Нору. Во время борьбы нож вылетел из ее руки и заскользил по полу. Мы все трое устроили свалку, пытаясь завладеть им, Нора колотила руками и ногами и выла от ярости.

Напрягая все силы, мы с трудом повалили ее вниз лицом на пол.

— Я держу ее, — сказал Брайерс. — Зовите подмогу.

 

13

— Я очнулся наутро, когда мои ноги коснулись песчаного берега, — говорил Карталон. — Капитан исчез в ночи. Я клял день своего рождения из-за того, что уцелел я, а не безупречный капитан, но помнил о данном ему обещании. Я не знал, где нахожусь, и как добраться до Карт Хадашта, но знал, что должен это сделать. Вдали на юге виднелся город, очевидно, Хадрамаут, но опасался идти туда из страха, что его захватил Агафокл. Я много дней скрывался, находил кусочки еды на свалках маленьких городов, спрашивал направления у сельских жителей, которые не без основания смотрели на меня с подозрением, и, главным образом, шел вдоль берега к северу. Если те, от кого я прятался, были не нашими союзниками, значит, то были войска Агафокла. Наконец я дошел до Карт Хадашта и дома Ядамелека, под покровительством которого я нахожусь здесь.

— Раз ты здесь, что пришел сказать нам? — спросил один из членов Совета. — Что груз погиб?

— Мы санкционировали груз и миссию, — сказал другой. — Этот парень лжет.

— Возможно, миссию санкционировали вы, — заговорил Карталон. — Но были и другие, о планах которых вы ничего не знали. Нас окутывает ядовитая атмосфера предательства и проникает гораздо глубже, чем вы думаете. Величайшей опасностью для нашего города, его политических учреждений и нашего образа жизни кроется не в Агафокле, а в этих стенах. Даже в этом зале. Некто здесь строит план воспользоваться уязвимостью наших граждан в то время, когда мы сражаемся с греками, чтобы сыграть на страхе поражения.

— Это вздор, — закричали несколько членов Совета. — Если кого-то подозреваешь, назови его. Но на свой страх и риск.

— Этот человек предатель, — вскочил один из членов Совета. — Его нужно казнить.

— Вижу, с затонувшего судна спасся не только я, — продолжал Карталон. — Говорящий, достойный член Совета, человек по имени Гиско, тоже находился на том судне.

— Лжешь! — крикнул тот.

— Ты обвиняешь члена этого Совета? — крикнул другой.

— Да, — ответил Карталон.

— Тогда твое слово против его слова, — сказал другой, и многие закивали.

— Вам не нужно верить мне на слово. Как нам всем известно, дела говорят громче слов, — ответил Карталон. — И я буду говорить вам о предательских делах, которые совершаются прямо сейчас. Человек, который готовил судно Газдрубала к плаванию, и думаю, вы согласитесь, что Газдрубал достойный человек, преданный городу…

— Мы только поэтому и слушаем тебя, — крикнул кто-то.

— Вскоре вы увидите, что я говорю правду, — решительно продолжал Карталон. — Этому человеку вы доверяли как одному из всего двух военачальников, которые поведут нас в бой против Агафокла. Он даже сейчас собирает свои войска возле старого города, но не затем, чтобы сражаться с греками, а чтобы захватить Карт Хадашт.

Даже я с трудом поверил, когда Газдрубал высказал мне свои подозрения. Имя этого предателя, достойные мужи, Бомилькар. Если у вас есть план, как справляться с таким предательством, советую немедленно привести его в действие.

— Это возмутительно, — крикнули несколько членов Совета. Однако еще несколько выбежали из зала.

— Посмотрите сами, — сказал Карталон. — Как смотрел я. И не медлите с этим.

— Я шел сообщить вам, — сказал Бен, он полулежал на гостиничной кровати, привалясь спиной к подушкам, — когда, как вы только что заметили, так грубо помешал вашей казни, что хочу кое-что показать. — Похлопал по лежавшему подле него пакету из плотной бумаги. — Но сперва вы должны рассказать мне обо всем, что случилось. Последнее, что я помню — вопрос Джимми, не мертв ли я. Уверен, что затем последовало бы язвительное замечание, мол, мир стал бы лучше, окажись в нем одним гомосексуалистом меньше. Полагаю, вы поняли, что Эд не мой племянник. Однако мы уже не пара. Он сошелся с более молодым и темпераментным партнером. Но мы планировали это путешествие несколько месяцев и решили все-таки поехать. Так сказать, последнее «прости». Кстати, поскольку сейчас время признаний, вы не сошлись?

— Нет, — сказала я.

— Бен, я пытался, — сказал Брайерс. — Она меня отвергла.

Я пропустила это мимо ушей.

— Бен, возможно, вы правы насчет того, что сказал бы Джимми, представься ему такая возможность, но вам, наверное, приятно будет узнать, что Бетти оборвала его на полуфразе. Сказала, что была библиотекаршей, когда познакомилась с ним, что была, как он снисходительно называл ее более тридцати лет, его новобрачной, но теперь хочет снова стать библиотекаршей.

— Выходит, я разрушил гетеросексуальные отношения?

— Не думаю, что только вы, хотя она очень расположена к вам и Эду. Помню, во франкфуртском аэропорте я подумала, что не удивлюсь, если этот брак распадется еще до окончания тура, и, пожалуй, это единственный со времени отъезда случай, когда оказалась права относительно кого-то.

— А Нора?

— Она призналась, что убила Рика и перезаправила баллоны на судне Брайерса. Вот и все. Упорно утверждает, что не имела никакого отношения к Кристи, не устраивала пожара на «Сюзанне» и никогда не слышала о Рашиде Хуари. Вполне возможно, что Кристи сама повинна в своей смерти, и Рашид тоже, хотя по-прежнему считаю это маловероятным. Но его убийство может быть отдельным преступлением, никак не связанным с другими. Я разговаривала с бен Османом. Он едет сюда. Бен Осман говорит, что если немного поговорит с Норой, она может сознаться и в других преступлениях. Да, и знаете, в чем она еще призналась? Что столкнула Кэтрин с лестницы и перекладывала ее одежду. Старалась отдалить Кэтрин от Клиффа. Кажется, она удивляется, что Кэтрин так долго не понимала, в чем дело.

— Хотела, чтобы Клифф принадлежал только ей, да?

— Пожалуй, не в том смысле, что вы думаете. Она стала жить вместе с Клиффом, управляла его жизнью, но не думаю, что она хотела выйти за него замуж или хотя бы иметь с ним интимные отношения. Ей была нужна надежность. Она заставила его подписать юридическое соглашение, где он соглашался полностью содержать ее, пока она живет вместе с ним. Думаю, Клифф считал, что это самое меньшее, что может сделать, учитывая ее полное бескорыстие в заботе о его жене и о нем. Нора сказала, что ей пришлось оставить свою работу и квартиру, и он наверняка чувствовал себя ответственным за это. Правда, не уверена, что дом или квартира были большой потерей. Думаю, Норой двигал авантюризм, а не самопожертвование. Она была разорившейся, одинокой, и потеря сына стала незаживающей раной. Думаю, она ежечасно строила планы мести за смерть сына, хотя не имела возможности отомстить. Муж бросил ее. Они истратили все деньги на гонорары адвокатам и судебные издержки, когда привлекли к суду «Стар сэлвидж» и Брайерса; они заложили дом, чтобы вести дело. Потом Нора случайно познакомилась с Филдингами.

По словам Норы в полиции, Клифф должен был, если женится снова, выплатить ей значительную сумму за нарушение соглашения. Не знаю, как воспринял бы это соглашение суд, но в данных обстоятельствах она почти наверняка получила бы кое-что. Вряд ли это значило так много, как сознание, что ее содержат и заботятся о ней.

— Эти отношения между ней и Клиффом кажутся слегка… Какое слово я подыскиваю? — сказал Брайерс.

— Нездоровыми? — спросил Бен. — По-моему, да. Прошу прощенья, что не могу проявить больше сочувствия, но она серьезно меня ранила. Насколько я понимаю, Уинслоу ее девичья фамилия?

Я кивнула.

— Нора снова взяла ее после развода.

— Почему она охотилась за мной, я знаю, — сказал Брайерс. — Но за что убила Рика?

— Рик, так сказать, наткнулся на нее на «Элиссе Дидоне». Он отправился туда, чтобы устроить беспорядок, попытаться помешать вам найти затонувшее судно. Кстати, этот идиот действительно добирался туда вплавь. Нора, гораздо более находчивая, взяла напрокат без ведома владельца маленькую гребную лодку. Возможно, собиралась перезаправить баллоны, но появился Рик, они вдвоем устроили кавардак на судне, Нора доставила его на лодке к берегу, и они договорились не говорить об этом никому.

Но вы знаете, каким был Рик. Этот человек не мог держать язык за зубами. На обратном пути он все время бубнил, и когда они подошли к гостинце, Нора решила, что он непременно проговорится о том, что они сделали и что она была там. Он даже попросил у нее денег в долг. Поэтому ударила его первой же попавшейся вещью, подходящей для этой цели, крокетным молотком, а потом бросила в бассейн. Ей пришлось снять с него рубашку и шорты, но он был уже в плавках. Видимо, они и навели ее на эту мысль. Потом она вошла в гостиницу: еще не рассвело, и за конторкой никого не было. Она поднялась, переоделась для бега трусцой, взяла с собой Сьюзи и они отправились на пробежку. У нее не было времени вернуться на судно, закончить то, что начала, поэтому она дожидалась другой возможности.

Думаю, Нора вряд ли понимала, что Брайерс, в сущности, ныряльщик. Как и я, она думала, что он просто — понимаю, говорить просто не следует — что он археолог. Думаю, она была бы очень разочарована, если б Брайерс погиб в тот день. Ей очень хотелось, чтобы Брайерс и Гровс — это владелец «Сюзанны» и соперник Брайерса — узнали, что это она свершает месть и за что. Нора надеялась, что погибнет Сэнди Гровс, чтобы Питер понял, каково это, когда убивают твоего ребенка. Потом собиралась охотиться за Питером и Брайерсом.

— Tantaene animis caelestibus irae? — сказал Бен. Брайерс кивнул. Думаю, на моем лице отразилось недоумение.

— Это латынь, — объяснил Брайерс. — Из «Энеиды» Вергилия. Может, вы знаете первую строку: «Arma virumque cano, битвы и мужа пою». Фраза, которую произнес Бен, означает: «Неужель небожителей гнев так упорен?». Согласитесь, при данных обстоятельствах уместно процитировать строку, адресованную Юноне, матери богов, которая так невзлюбила Энея, что много лет насылала на него бедствия, в том числе меняла ветры — multum ille et terris iactatus, долго его по морям и далеким землям бросала воля богов — чтобы занести его к берегам Северной Африки, городу Карфагену и встрече с царицей Дидоной, а не куда предначертано, то есть в Италию, и стать предком основателей Рима.

— Люблю находить хорошую латинскую цитату для того или иного случая, — сказал Бен.

— Мне жаль Нору, — сказал Брайерс. — Хоть она и пыталась убить меня. Последние несколько часов походили в эмоциональном смысле на «русские горки». Насколько понимаю, судить ее будут здесь. Я ничего не знаю о законах в отношении убийц. И даже не хочу об этом думать. То, что случилось с ее сыном, ужасно. С единственным сыном. Видимо, ее жизнь дала трещину. Видит Бог, и с моей это случилось после смерти Марка, а я не был его отцом. Меня очень мучает то, что, как она и сказала, я ее не узнал. В суде я на нее не смотрел, во всяком случае, прямо. Не мог встречаться взглядом с родителями Марка. Видел только общие черты — Нора была для меня просто силуэтом. Ей потребовалось только основательно похудеть, остричь и выкрасить волосы, изменить манеру одеваться, и я не узнал ее. Однако, кажется, ощущал где-то глубоко внутри что-то такое. Я несколько раз видел во сне Марка. Мне начинал сниться Рон, потом я оказывался в воде и вновь искал Марка. Видимо, работает подсознание. Нужно было бы отнестись повнимательней к этому.

— Мне тоже привиделся подобный сон, — сказала я. — Я была в тофете, там приносили в жертву ребенка. В отличие от древних времен, если верить тем историям, мать заплакала. Видимо, подсознание говорило мне таким образом, что преступления совершала мать. Мне нужно было только догадаться, кто она.

— Мы до сих пор не знаем, кто устроил пожар на «Сюзанне», так ведь? Есть какие-нибудь версии по этому поводу? — спросил Бен.

— Клянусь, поджег ее не я, — сказал Брайерс.

— У меня есть, — сказала я. — Сперва я думала, пожар устроил кто-то, хотевший, чтобы затонувшее судно не было найдено: то есть человек, получавший какую-то выгоду от того, что судно не будет обнаружено, пытался остановить и Питера, и Брайерса. Однако Нора призналась в одном из этих дел, и если у Брайерса нет тайного почитателя, делающего для него грязную работу, с этой версией можно распрощаться.

Однако у меня есть еще одна. Я навела справки кое о ком из участников тура…

— В том числе и о нас? — перебил Бен.

— О вас обоих, — ответила я. — И о «Стар сэлвидж». Я обратила внимание, что «Стар» успешно находит затонувшие суда, но безуспешно пытается получать с этого деньги.

— Это так, — согласился Брайерс. — Все больше и больше органов власти объявляют затонувшие в прибрежной зоне суда своей собственностью, и существует множество противоборствующих интересов.

— Вот-вот. Моя версия заключается в том, что когда противоборство начинается, инвесторы держатся в стороне, если они не игроманы вроде Кертиса Кларка.

— Он вложил деньги в «Стар»? — возмущенно спросил Брайерс.

Я кивнула.

— Полмиллиона долларов из денег Азизы. Брайерс, если вам будет от этого легче, Кертис не знал, что другой стороной являетесь вы. Он не особенно умен. Играл бы в свой гольф.

— Это феминистское замечание? — произнес Бен. — По-моему, да.

— Хотите выслушать мою версию или нет? Я предложила бен Осману еще раз допросить Гровса, не о баллонах, а о пожаре. Думаю, Гровс воспользовался превосходной возможностью, которую предоставила ваша вспыльчивость. Вы поехали в Сус, устроили шумную сцену, которую видели несколько человек, Бог знает чем угрожали Гровсу, а потом демонстративно ушли. Гровсу была нужна страховая премия, и я уверена, что пожар устроил он сам. Думал, что в это время на борту никого не будет, но Мэгги зачем-то вернулась и сильно пострадала от огня. Видимо, Гровса это сильно потрясло. Он был с сильного похмелья, когда я видела его в полицейском участке. Я подумала, что он расстроен потерей судна, ожогами этой женщины и подозрением в убийстве Рона. Теперь думаю, что он был не просто расстроен: он чувствовал себя виновным в причинении ожогов Мэгги.

— Интересная мысль, — сказал Брайерс. — Нам придется подождать, посмотреть, чем кончится дело.

— Но вы же сказали, что Кертис дал ему полмиллиона долларов. Почему вы думаете, что он остро нуждался в деньгах? — спросил Бен.

— Видели вы это судно? Содержание его обходится недешево.

— Лара права, — сказал Брайерс. — Ведение таких работ обходится не менее двадцати пяти тысяч в день. Деньги Азизы должны были быстро кончиться.

— Понятно, — сказал Бен. — А Кристи? Есть у вас версия и относительно ее?

— Нет, — ответила я. — Возможно, она погибла по собственной вине. Думаю, теперь могу сказать вам, что Кристи была шантажисткой. Она использовала свое положение журналистки для того, дабы выведывать о людях то, что они скрывают, а потом пыталась вымогать у них деньги. Я считала ее несомненной кандидаткой на убийство. Видимо, ошибалась.

Мы немного помолчали, обдумывая все это.

— Бен, так что же вы хотите нам показать? — спросил Брайерс. — Надеюсь, нечто более приятное, чем то, о чем у нас шла речь.

— Приготовьтесь воспрянуть духом. Только вы должны обещать, что мы будем работать вместе. Мы можем сделать совместную публикацию. Я уже завершил почти все, что мне нужно. Это будет одна из историй в «Прошедшем несовершенном». Но это не меняет факта, что с тем, что мы теперь знаем и что вы можете сделать, история эта станет еще значительней.

— Как думаете, это на него так действуют лекарства или я еще в шоке? — обратился ко мне Брайерс. — Я не могу понять ни слова.

— Я тоже.

— Прошу прощенья. Я очень взбудоражен этим. Право, это дает мне совершенно новый стимул в жизни. Как вы, наверное, видите, я сейчас слегка ненормальный. Даже рана не может испортить мне настроения. Я был подавлен из-за разрыва с Эдом. Если б вы знали меня, то поняли бы. Я ем, когда пребываю в унынии; чем хуже положение, тем больше ем. Лара, вам, должно быть, нелегко было заботиться о том, чтобы мне хватало еды. — Я улыбнулась. — Но потом я кое-что понял. И оно было таким замечательным, что избавило меня от хандры напрочь.

— Все равно не понимаю, — сказал Брайерс. — Но хочу того лекарства, которое давали вам врачи.

— Ладно, ладно. Обойдемся без долгих разговоров, — сказал Бен, открывая пакет. — Взгляните.

И вынул черно-белую фотографию.

— Что это? — спросила я.

— Мемориальная доска. Черный известняк. Превосходная вещь, хотя, признаю, это трудно разглядеть на фотографии.

— А эти черточки? Похоже на какую-то надпись.

— Это и есть надпись. Текст, как Брайерс, наверняка знает, пунийский. Видите ли, Лара, образцы пунийского письма очень редки. Кое-кто считает, что финикийцы изобрели алфавит раньше римлян. Карфагеняне должны были им пользоваться. Но их писаний сохранилось сравнительно мало, если не считать высокопарных церемониальных надписей, к примеру, на вотивных камнях с тофита. Это я нашел, когда проводил исследование в Лувре много лет назад, сфотографировал и отвез фотографию домой. Потратил много времени, пытаясь перевести надпись на мемориальной доске, но ничего не получалось.

— Я вижу, здесь написано «Карт Хадашт», — сказал Брайерс, указав на один из углов фотографии.

— Да, это так. Только не пытайтесь перевести текст, потому что, как я в конце концов понял, это лишь половина мемориальной доски. Тут ничего нельзя понять. Но потом, двадцать лет спустя, собирая материал для своей книги, я обнаружил по счастливой случайности вторую половину на греческом языке. Вот она, — сказал он, доставая вторую фотографию. — Смотрите, если приложить одну к другой — нужно чуть-чуть наложить одну на другую — они сходятся.

— Фантастично, — сказал Брайерс. — Позволите мне перевести?

— Не трудитесь, — сказал Бен, протягивая ему лист бумаги. — Вот мой перевод. Лара, увидите его через минуту.

Брайерс взял лист и несколько секунд разглядывал его.

— Я могу это сделать! — воскликнул он. — Бен, по этому тексту я могу найти затонувшее судно. Могу рассчитать скорости ветров в это время года. Мы имеем неплохое представление о скорости тех судов. Может, даже смогу рассчитать скорость дрейфового течения между Сусом и Карфагеном. О да, я могу это сделать. И мы будем соавторами.

— Я знал, что вы сразу же поймете, — сказал Бен. — Брайерс, я однажды вечером отправился осмотреть ваше судно, не спросив разрешения. Обещал Ларе извиниться перед вами и вот, извиняюсь. Я не был уверен, пока не увидел ваших записей и превосходных зарисовок, что мы шли здесь параллельными путями.

— Может, Брайерс и понял сразу же, однако я — нет, — сказала я. — Это что, карта с крестиком, указывающим, где лежит затонувшее судно?

— Нет, не карта, — ответил Брайерс. — Это пластина, так ведь, Бен? Ее вывесили граждане Карт Хадашта и Совет Ста Четырех, видимо, это был суд в Карфагене, чтобы ознаменовать подвиг, совершенный человеком по имени Карталон в то время, когда Карт Хадашту угрожал Агафокл, греческий тиран из Сиракуз.

Этот Карталон отплыл из Карт Хадашта на судне, выполнявшем некую особую миссию. Но судно оказалось во власти сил зла. Груз, предназначавшийся для того, чтобы нанять войско для помощи Карт Хадашту, на самом деле должен был сослужить службу изменнику. Я думаю, Бомилькару, а вы, Бен?

Бен кивнул.

— Таково и мое предположение.

— Что-то подсказывает мне, вы объявите, что это зубеировское судно, — сказала я.

Раздался негромкий стук в дверь, и в палату заглянул Хеди.

— Извините, что помешал. Бен, как себя чувствуете?

— Ничего, — ответил тот. — Врачи говорят, Нора не задела ничего жизненно важного, рана поверхностная. По-моему, в некоторых отношениях быть легко раненым не так уже плохо. Вот только поехать с вами в пустыню не смогу.

— Знаю и сожалею. Кстати, Лара, мы уже почти готовы к отъезду. Все вернулись из музея и старой части города, вещи вынесены, и внедорожники тоже здесь. Нужно поторапливаться, чтобы оказаться к закату в пустыне.

— Ладно, дайте мне еще несколько минут. Я должна услышать конец истории. Ну, что скажете, это зубеировское судно?

— Возможно, — ликующе ответил Брайерс. — Очень возможно. Смотрите, — он указал на перевод. — Судно везло вино, масло, монеты — все это могло находиться в амфорах или, возможно, в пифосах, это терракотовые сосуды несколько иного вида — и, хоть верьте, хоть нет, золотую статую Ваал Хаммона. Мало того, оно затонуло где-то севернее города Хадрамаут, возможно, современного Суса. Мы знаем, что в римские времена Сус назывался Хадруметум, римляне обычно латинизировали географические названия. Таким образом, Хадрамаут, Хадруметум и в конце концов Сус. Знаете, Бен, если мы сможем найти судно, и груз его соответствует описанию груза на судне Карталона, если мы сможем датировать какую-то часть груза, и даты окажутся близкими, мы датируем затонувшее судно с точностью до года-двух, возможно, триста восьмым годом до нашей эры. Это почти невозможно, но мы, видимо, все-таки преуспеем. Прошу прощенья, Лара, мы должны объяснить. Агафокл угрожал Карт Хадашту между триста десятым и триста седьмым годами до нашей эры, и Бомилькар, один из военачальников, который должен был организовать оборону Карфагена, замыслил государственный переворот, пытался прийти к власти, пользуясь затруднительным положением города. Он потерпел неудачу и был казнен. Однако то, что на пластине упомянуты Агафокл и изменник, сужает временные рамки. И если мы найдем судно или нечто, близко соответствующее его грузу, то значит совершили невозможное.

— Вы знаете свое дело, — сказал Бен. — Я человек кабинетный. Вы найдете судно.

— Найду, — сказал Брайерс.

— Я бы крепко пожал вам руку, но болит рана, — сказал Бен. — Давайте обменяемся очень осторожным рукопожатием.

Я искренне радовалась за них, но радость не была бурной, как, пожалуй, следовало бы. Слишком многие вопросы оставались без ответа. И что-то в их разговоре меня беспокоило, какая-то не вполне сформировавшаяся мысль, витавшая где-то на границах сознания.

— Брайерс, если это тот самый груз, который указан на пластине, что вы ожидаете найти, учитывая, что прошло больше двух тысяч лет? — спросил Бен.

— Серебряные и медные слитки вряд ли хорошо сохранились, если не погребены под толстым слоем ила. Все золотое будет в превосходном состоянии. Золото — инертный металл. Статуя не должна пострадать, хотя, возможно, она не из чистого золота, так что сохранность ее будет зависеть от того, что под ней, и хорошо ли она защищена. Если монеты золотые, с ними ничего не случилось, хотя, если они маленькие, их вполне могло унести течениями. Серебряные и бронзовые монеты уцелели только в том случае, если хорошо запечатаны в терракоте. Собственно говоря, в терракоте все может превосходно сохраниться, если хорошо запечатано. Кто знает, может, нам даже удастся выпить остатки вина?

Терракотовый кувшин для вина в складе Рашида!

— Надеюсь, это не испортит вам настроения, — сказала я. — Но помните, Брайерс, вы поделились со мной мыслью, что кто-то другой мог найти это судно; что на рынок поступали вещи, которые вызвали у вас подозрение.

— Помню. Понравиться мне это не может, так ведь?

— Я видела четыре большие амфоры и кувшин для вина, в точности похожий на тот, что вы показывали мне на фотографии — кувшин, который Зубеир взял с затонувшего судна — на складе Рашида Хуари той ночью, когда он простился с жизнью. И совершенно забыла вам рассказать. Не знаю, что случилось со мной.

— Возможно, сыграло роль то, что вы видели Рашида, висящего вместе с куклами, — сказал Бен.

— Теперь я думаю, не из осторожности ли Рашид выставлял эти вещи на продажу по одной, чтобы никто ничего не заподозрил, а если б и заподозрили, из-за малого количества не стали бы поднимать шум.

— Какие вещи вы видели? Только винный кувшин и амфоры?

— Нет. Золотые украшения, их было довольно много, горсть монет и старый бронзовый меч.

— Плохо дело, Бен, — заговорил Брайерс. — У меня было такое чувство, что эти вещи просачиваются на рынок. Если исчезло много груза, нам будет нелегко привести в соответствие затонувшее судно и мемориальную доску. — Он взглянул на часы и поднялся. — Лара, нам пора идти. Поправляйтесь, Бен. Мы вернемся за вами дня через два и продолжим этот разговор. Лара, я схожу за своими вещами и встречу вас на выходе.

— Бен, мне тоже нужно идти, — сказала я через несколько минут.

— Вас что-то беспокоит? — спросил он.

— Слегка, — ответила я. — Вам знакомо такое ощущение, когда мысль таится в глубине сознания, силишься поднять ее на поверхность, ничего не выходит, и… Монеты, — сказала я, подскочив на стуле. — Монеты. Эмиль. Он искал источник карфагенских монет, которые подрывали его бизнес. За ним повсюду следовала Честити. Она в опасности.

* * *

Я побежала к выходу. На улице увидела вытянувшиеся в ряд «тойоты»-внедорожники с работающими двигателями, вещи уже были погружены, члены группы топтались поблизости, водители докуривали сигареты. Ни Эмиля, ни Честити я не видела.

— Хеди, — сказала я, схватив его за руку. — Где Честити?

— На другой стороне улицы с Эмилем, — ответил он, удивясь моему тону.

Они увидели меня не сразу. Честити плакала.

— Я люблю тебя, Эмиль, — всхлипывала она. — И никому не скажу, что ты там был.

Увидев меня, Эмиль схватил ее за руку и потащил к ближайшему внедорожнику.

— Эмиль, не надо! — крикнула я. — Оставьте ее!

У него был пистолет. Он открыл заднюю дверцу и втолкнул ее внутрь.

— Садитесь за руль, — сказал он, указав на переднее сиденье и усаживаясь на заднее рядом с Честити. — Ведите!

Я повиновалась. Въехала на холм, глядя в зеркало заднего обзора, не появился ли Брайерс. Когда выехала на шоссе, ожидала, что Эмиль прикажет повернуть направо и ехать к аэропорту или к алжирской границе, но он велел свернуть налево.

На окраине города мы проехали мимо полицейского, но я вела машину на дозволенной скорости, и он лишь махнул рукой, разрешая проезд. Мы свернули на старую дорогу, а потом выехали на мостовую, тянувшуюся прямо, как стрела.

— Не останавливайтесь, — сказал Эмиль. — Ведите машину как можно быстрее, но смотрите, нет ли полиции. Если остановитесь, ей конец.

Честити захныкала.

Я была почти уверена, что мы едем по Чотт эль-Джерид, пересохшему соленому озеру. По обе стороны тянулся бесплодный ландшафт с мерцающими песками и лужицами воды. По обе стороны насыпного шоссе стояли маленькие соляные пирамиды, они тянулись, если мне память не изменяет, почти на шестьдесят миль. В некоторых местах соляная корка потрескалась, под ней виднелось чуть-чуть воды, местами зеленой, местами розовой, своего рода мираж. Ландшафт был мучительно ярким, солнце играло на соляных кристаллах. Я потянулась к своей сумке, стоявшей на переднем сиденье.

— Что вы делаете? — рявкнул Эмиль с заднего.

— Мне нужны темные очки.

— Достань их из ее сумки, — приказал Эмиль Честити, та нервозно повозилась с застежкой, потом нашла их и протянула мне.

Я взглянула в зеркало заднего обзора. Вдали клубился шлейф пыли. Больше не было ничего. Время от времени шатер-другой нарушал однообразие ландшафта, на севере и востоке виднелась сквозь дымку тонкая коричневая линия Джебель эль Аскер, гор эль-Аскер.

Мы остановились возле берберского шатра у обочины дороги, чтобы взять воды.

— Даже не думайте звать на помощь, — предупредил Эмиль.

Мы даже не вылезли из машины. Через минуту-другую снова пустились в путь. Шлейф пыли как будто слегка приблизился, возможно, мне только хотелось, чтобы это было так. Я молилась, чтобы там ехали Брайерс, полиция, помощь. Я попыталась слегка сбавить газ, надеясь, что Эмиль не заметит.

— Выжмите педаль до отказа, — прорычал он.

В дальнем конце мощеной дороги мы пронеслись через Кебили, остановясь лишь раз, чтобы заправиться. Пистолет Эмиль прятал, но я никак не могла подать сигнала служителю. Я очень надеялась, что кто-то чудом следующий за нами, найдет эту бензоколонку, и тот человек вспомнит женщину, которая вела машину с изящно одетым европейцем и девушкой, сидящими сзади. Я понимала, что шансов на это почти нет, но оставалось только надеяться.

Я не имела понятия, куда мы едем. По моим представлениям, если только я не забыла карту, которую изучала накануне, мы должны были свернуть на северо-восток, к Гафзе, чтобы потом оказаться на хорошей дороге, которая приведет нас к международному аэропорту Монастира или даже Туниса. Но мне казалось, что мы отклоняемся на юг, к Дузу. Зачем это Эмилю, я не знала. Мне казалось, что южнее Дуза нет ничего, кроме песков.

За Дузом дорога становилась все хуже и хуже, в сущности, представляла собой разбитую мостовую с дюнами по обеим сторонам. То и дело приходилось, виляя, переезжать через песчаные заносы. Во рту ощущался вкус песка, песок раздражающе действовал на кожу в дополнение к нервному раздражению. Из-за подъемов и поворотов дороги было не видно, едет ли кто-то за нами. Время от времени я как будто видела оазисы, но уверена в этом не была. Свет играл со мной дурные шутки.

Вскоре даже беспорядочно разбросанные дома и тростниковые хижины стали встречаться все реже и реже. Казалось, мы приехали на край света. Заходящее солнце освещало дюны, окрашивало их сперва в золотистый цвет, потом в розовый, потом в необычный красный, пронизанный желтизной. Создавалось впечатление, что пустыня горит или превратилась в расплавленную, волнующуюся, словно море, лаву. Казалось странной причудой судьбы, что такая опасная, отчаянная ситуация разыгрывается на фоне невероятно красивого ландшафта.

Я удивлялась, как люди живут здесь, как находят дорогу, если повсюду один и тот же вид, но при этом он постоянно меняется, форма дюн преображается от теней и ветра, если зрение играет с сознанием дурные шутки? Есть здесь ориентиры, где такие глаза, как мои, привычные к иному климату, не могут видеть? Я понимала, что в таком безлюдном месте нам одним не уцелеть. Даже если б я хотела покинуть «тойоту», сделать этого было никак нельзя. Для нас с Честити это означало бы гибель.

— Эмиль, куда мы едем? — спросила я.

— Продолжайте путь, — ответил он.

Сумерки сгущались, и я включила фары.

— Погасите их, — приказал Эмиль.

— Вести машину в темноте не могу, — ответила я. — Дорога ужасная. Куда мы едем?

— В Ливию.

Честити заплакала.

— Тихо! — прикрикнул он. Девушка шмыгнула носом и больше не издавала ни звука.

— Разве нет шоссе до ливийской границы? — спросила я.

— Есть, но к этому времени там уже будут меня искать, — ответил Эмиль. — Продолжайте путь.

На гребне холма мне показалось, что позади в сумерках блеснул свет фар. Эмиль оглянулся и, думаю, увидел их тоже. Угасающий свет играл шутки со зрением, но я надеялась, что фары реальны, потому что это означало бы помощь. Никто не поехал бы в такую даль ради удовольствия.

Мы перевалили через очередной холмик, и дорога исчезла. Колеса ударились в песок с такой силой, что если бы не ремни безопасности, мы все ушиблись бы. Я вертела руль, но у меня не было опыта езды по такой местности, машина завязла в песке и остановилась. Впереди была гора песка.

— Ненавижу эту проклятую страну! — выкрикнул Эмиль. У него сдавали нервы. — Вылезайте, — приказал он. — Начинайте копать.

С песчаных склонов появились два человека и пошли нам на помощь.

— Осторожно, — предупредил Эмиль, когда они приблизились. Через несколько минут «тойота» вновь была на дороге, один из этих людей указал, как лучше всего ехать.

— Надвигается буря, — сказал он нам. — Найдите укрытие.

Я огляделась по сторонам. Буря? Небо было ясным, загорались первые звезды. Но эти люди были кочевниками, мразиг, они умели предсказывать погоду. Интересно, бывает ли в пустыне дождь?

Мы еще немного проехали, но стало ясно, что придется остановиться, по меньшей мере, на несколько часов. Света фар больше не было видно. Мы развалились в машине, чтобы переждать ночь. Честити, несмотря на свой страх, быстро задремала. Я спать не могла. Смотрела через ветровое стекло на звезды. Их было множество, больше, чем я когда-нибудь видела, и они были близко: казалось, что, если влезть на очень высокую лестницу, их можно коснуться. Они простирались к горизонту во все стороны. Я долго не сводила с них взгляда, стараясь придумать, как нам с Честити избавиться от Эмиля, но звезды молчали.

Где-то ночью я заметила, что по одну сторону от нас звезды исчезли. Возможно, появились тучи, я не знала. Перед рассветом я погрузилась в беспокойный сон.

* * *

Началось с какого-то шипящего звука, миллионы иголок застучали снаружи по машине. Через минуту песок начал просачиваться во все щели.

— Что происходит? — спросила разбуженная Честити. — Где я?

— Песчаная буря, — ответил Эмиль. — Закрывайте все прорехи, двери и окна.

Шипение усилилось, и «тойота» слегка покачивалась. Подобного звука я раньше ни разу не слышала и ощущала себя почти затерянной, крохотной молекулой, оторванной от всякого соприкосновения с окружающим миром.

— Господи, как я ненавижу эту страну! — произнес Эмиль.

— Тогда зачем приехали? — резко ответила я. Видит Бог, мы обошлись бы без еще одного убийцы.

— Эта страна загубила мою жизнь. Мой отец был хорошим человеком. Он не заслужил того, что случилось с ним. Тунис мог быть независимым, не разоряя его и нашу семью.

— Эмиль, хорошие люди попадают в подобные волны истории. И ваша семья, нравится вам это или нет, представляла собой часть империалистической силы. Начнем с того, что ваша страна отняла землю у ее владельцев, земля стала частью военной добычи, частью империи. Я понимаю, что вы чувствуете из-за того, что случилось с вашей семьей. Однако не могу сказать того же о том, что вы делаете сейчас.

— Да, — очень тихо сказал он. — Стоит начать, увязаешь все глубже и глубже.

— Я не думаю, что хочу это знать, Эмиль.

Чем меньше мы с Честити могли, по его мнению, знать, тем лучше, однако Честити явно видела нечто такое, что ему хотелось скрыть.

— Золотые монеты. Римские, греческие, даже карфагенские. Какие угодно. Сотни, может быть, тысячи. Не знаю, где они нашли их. Я пытался заставить его сказать.

Рашид Хуари было глупцом. Каждый, знающий что-то о рынке, понял бы, что нужно делать со множеством монет. Знаете, мне было нужно только немного времени. Если б я нашел источник, то смог бы что-то сделать, контролировать их поступление на рынок, придерживать их, пока не продал бы свой бизнес.

Он сделал небольшую паузу.

— Однако эта сука пронюхала. И пыталась шантажировать меня. Сказала, что я замышляю мошенничество. Она знала, что я вновь на грани банкротства, и была готова помалкивать за определенную цену, чтобы дать мне время встать на ноги. Не представляю, как она могла узнать.

— Видимо, так же, как я. Проследила падение цен на монеты на вашем сайте. Поэтому вы пришли к ней, подсыпали в джин снотворного, дождались, когда она заснула, облили постель жидкостью из зажигалки и чиркнули спичкой. Я правильно себе это представляю?

— Почти.

— И что вы намерены делать, когда мы подъедем к границе? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Эмиль. — Может быть, застрелю вас обеих. Может, оставлю самих заботиться о себе. Подумаю.

В любом случае мы были бы мертвы.

Я осознала, что слышится только звук нашего дыхания.

— Буря кончилась?

— Как будто, — ответил он. — Давайте выглянем, посмотрим.

Я попыталась открыть дверцу. Она не поддавалась. Мы были погребены в песке.

— Выпустите меня, выпустите! — завопила Честити. И стала пытаться открыть заднюю дверцу.

— Перестань! — приказал Эмиль. — Если откроешь ее, мы задохнемся в песке.

Честити неудержимо всхлипывала.

— Эмиль, ради бога, позвольте ей перелезть ко мне на переднее сиденье.

Он жестом разрешил. Я обняла девушку и прошептала ей на ухо:

— Помощь приближается.

— Знаю, — ответила она. О, на какой самообман мы способны!

Воздух становился все более спертым. Голова Честити упала мне на плечо.

— Надо бы застрелить вас, — сказал Эмиль. — Для меня будет больше воздуха.

— Чтобы продлить агонию? — изумленно спросила я. Он ничего не ответил, но не стал стрелять.

* * *

Я пришла в себя от звука разбиваемого стекла и потока свежего воздуха.

Возле машины стоял Хеди с дубинкой в руке, Марлен и Брайерс позади него. Метрах в пятидесяти позади стоял другой внедорожник.

— Вылезайте, — сказал Хеди. — Быстро.

Мы втроем вывалились наружу.

— У него пистолет, — сказала я без всякой на то необходимости. Эмиль быстро оправился и навел ствол на Честити.

— Не приближайтесь ко мне. Буду стрелять. Я не шучу.

— Мама! — всхлипнула Честити.

— Возьмите меня вместо нее, — крикнула Марлен. — Не причиняйте вреда моей девочке. Эмиль, я поеду с вами. Пожалуйста, отпустите ее.

— Что намерены делать, Эмиль? — спросил Брайерс. — Убить всех пятерых? Игра окончена.

— Ливийская граница всего в нескольких милях в той стороне, — сказал Хеди, указывая. — Мы возьмем с собой Лару и Честити, а вы поезжайте куда хотите. В Дузе мы будем лишь через несколько часов. К тому времени вы можете пересечь границу.

На лице Эмиля отражалось множество чувств.

— У вас есть сотовый телефон?

Хеди достал его из кармана и бросил на землю.

— Возьмите.

Эмиль взглянул на него, потом поднял взгляд на нас.

— Смотрите, — сказал он, поведя свободной рукой. — Ничего. Песок. Чахлые растения. Тонкая полоска зелени вдоль побережья. Да, эта страна предавала меня снова и снова, уничтожала годы тяжелого труда вот так. — И щелкнул пальцами. — Я возьму вашу машину, — сказал он наконец. — Всем оставаться на месте!

Эмиль пятился, не сводя с нас глаз, наконец достиг внедорожника, включил скорость и уехал. Мы провожали его взглядами и едва дышали, пока он не скрылся.

— Я знала, что вы приедете, — сказала Честити, крепко обнимая мать.

— Я тоже, — сказала я. — Что будем делать? Примемся копать?

Мы потратили около часа на то, чтобы полностью откопать занесенную «тойоту». Хеди сел за руль и повернул ключ зажигания. Когда мотор заработал, мы все зааплодировали.

* * *

— Хеди, — сказала я, когда он вел машину, как-то находя следы дороги, которую я не могла разглядеть. — Должно быть, в этих песках я совершенно потеряла ориентацию. Мне казалось, ливийская граница вон там.

И указала рукой перпендикулярно тому направлению, которое он указал Эмилю.

— Да, там, — еле слышно ответил он. — Пустыня по-своему разбирается с такими делами.

 

14

— Мы собрались здесь, чтобы воздать честь Карталону, гражданину Карт Хадашта, — заговорил старый государственный муж, — за его службу нашему великому городу. Если б не его предостережение, наш город мог бы оказаться в руках Бомилькара, человека, которого мы облекли доверием и который злоупотребил им ради личной выгоды. За свое деяние он поплатится жизнью, будет публично распят на площади.

Но мы здесь не по этому поводу. Сегодня Совет Ста Четырех посвящает наши великолепные новые морские ворота нашему мудрому юному другу Карталону. Здесь будет установлена мемориальная доска, изготовленная нашими лучшими мастерами, дабы постоянно напоминать нам, чем мы ему обязаны. Карталон попросил, чтобы на мемориальной доске было также имя Газдрубала, благороднейшего человека, отдавшего жизнь на службе Карт Хадашту.

— Правильно, правильно! — выкрикнули несколько человек.

— Мы исполнили твое пожелание, Карталон, — продолжал государственный муж. — Имя Газдрубала будет на мемориальной доске вместе с рассказом о том, что вы оба совершили.

— Остается еще один вопрос, не так ли? — сказал государственный муж Карталону, когда толпа разошлась.

— Вопросов много, — ответил Карталон. — Но, полагаю, вы хотите знать, кто убил Абдельмелькарта и Ваалханно.

— Да. Встретили они смерть как мелкие сошки или соучастники этого неудачного заговора с целью захватить город?

— А, — ответил Карталон. — Возможно, наверняка мы этого никогда не узнаем, однако я могу сказать вам, что, по-моему, произошло. Газдрубал учил меня, что, в конечном счете, существуют всего два мотива для убийства: любовь и алчность. Я много думал об этом, старался понять смысл того, что видел на судне. Как ни соблазнительно было приписать все случившееся делу рук одного человека, или, в крайнем случае, что та и другая смерти были результатом заговора против Карт Хадашта, я считаю, что оба эти человека были убиты разными людьми и по разным причинам. Ваалханно пал жертвой жадности, как собственной, так и чужой. Он наблюдал за всем, потом старался извлечь из этого выгоду. И обратился к Гиско, рассказал обо всем, что видел, попросил своей доли, угрожая разоблачить его, если тот не согласится. Гиско позаботился, чтобы Ваалханно не смог ни раскрыть заговор, ни получить доли этого богатства. Насколько я понимаю, столкнул Ваалханно за борт Маго по приказу Гиско. Теперь Гиско будет казнен вместе с Бомилькаром.

— А Абдельмелькарт?

— Газдрубал обнаружил, что крышку кедрового ящика со статуей золотого бога пытались открыть; то есть эту попытку сделал либо сам Абдельмелькарт, стоявший в ту ночь на вахте, либо кто-то другой, кого Абдельмелькарт застал на месте преступления. И Газдрубал, и я думали, что его смерть связана с заговором. Однако теперь я в этом не уверен. Это произошло в начале плавания, команда хорошо знала, что груз богатый, и за этот рейс всем очень хорошо платили. Имело значение, видел ли Абдельмелькарт статую? Видимо, нет. Вся команда уважала его, и пока я не знал о намерениях Гиско и других в конце плавания, при надвигавшемся шторме на судне был нужен каждый матрос. Я пришел к выводу, что, по крайней мере, в данном случае Маго был вором, но не убийцей.

Этот образ мыслей заставил меня искать другой мотив: любовь или, может быть, конец любви. Газдрубал знал, что Мальчус соперничал с Абдельмелькартом за руку Бодастарт. Думаю, Мальчус был таким человеком, которого мучило это отвержение. Газдрубал сказал мне, что Абдельмелькарт был против участия Мальчуса в этом плавании, понимал, что этот человек никогда не смирится с тем, что случилось. На мой взгляд, Мальчус вместо того, чтобы продолжать спокойно жить, предпочел планировать месть. Он просто увидел в конце концов возможность, нанялся в это плавание и воспользовался минутой, когда Абдельмелькарт был один.

— И чем же все кончилось?

— Маго и Мальчуса смыло за борт. Это я знаю. С тех пор никого из них в Карт Хадаште не видели. Думаю, вполне можно предположить, что море в данном случае одержало победу.

Эмиля я больше никогда не видела. Не представляю, сориентировался он и доехал до Ливии или нет. У него были банковские счета в нескольких местах. На все был наложен арест. Денег на них было мало. Либо он разорился, либо уже составил планы скрыться и жить в свое удовольствие где-то вдали от дома. Иногда я вижу во сне его побелевшие кости на фоне пустынного ландшафта. Иногда — он в каком-то тропическом раю, окруженный женщинами, которые в нем души не чают.

Нора томится в, несомненно, ужасной тюрьме, ожидая приговора. Осужденному за поджог Питеру Гровсу повезло больше. Он отбывает срок в Штатах.

О более приятном. Мне сказали, что роман у Сьюзи и Клиффа продолжается, и Клифф дает Азизе советы относительно размещения денег. Она и Кертис по-прежнему вместе, думаю, это означает, что курс лечения он прошел.

Что, пожалуй, еще более важно — Азиза рассказала о проблемах, которые были у нее в юности. Она стала вести программу для пришедшей в эту профессию молодежи, дабы помочь избежать того, что с ней случилось. Компания, которая, как думала Азиза, мгновенно откажется от сотрудничества с ней, стала ее спонсором. Я восхищаюсь мужеством этой женщины.

Кукол я в конце концов купила, и мы с Клайвом были в центре внимания на новоселье в Роздейле.

И хотя наша поездка в пустыню была сокращена непредвиденными обстоятельствами, все члены группы видели, как солнце заходит за дюны, думаю, это стоит увидеть всем хотя бы раз в жизни. Несколько человек даже сказали, что поедут куда угодно в следующий тур, организованный компанией «Макклинток энд Суэйн», и это что-то доказывает. Я понятия не имею, что.

Для меня было большим облегчением отправлять своих подопечных домой разными авиарейсами, у меня были два дня и перелет через Атлантику, чтобы разобраться в своих мыслях. Одной из проблем, которую предстояло решить, если она не была уже решена, это как строить дальнейшие отношения с Робом. Потрясенный всем случившимся Брайерс позвонил, когда мы вернулись в Таберду, своей жене Эмили. Та сказала, что вылетит первым же самолетом. Эмили — очень славная женщина, думаю, у них все будет хорошо. Меня поразило, что хотя отношения их были далеко не безупречными, но вместе им было лучше, чем порознь.

Мы с Робом много пререкаемся, на многие вещи мы смотрим по-разному, как, наверное, и любая другая пара на планете. Я считаю, что он видит мир в черных и белых цветах, он считает, что я слишком уже озабочена всеми оттенками серого. Однако в том, что касается принципиальных вопросов, разногласий у нас нет. Лучшего, пожалуй, и желать нельзя. Я решила, что, когда вернусь домой, пошлю его новую женщину, кто бы она ни была, к черту.

* * *

Роб, Клайв и Мойра встретили меня в аэропорте. Роб держал самый большой букет цветов, какой я только видела. Я восприняла это как знак того, что он пришел к тому же выводу относительно наших отношений, что и я.

— Видимо, ты мной недовольна, — сказал Клайв.

— Пожалуй, слегка, — согласилась я.

— В магазине мы все привели в прежний вид, — сказал он. Мойра кивнула.

— Прекрасно.

— Все еще злишься? — спросил Клайв.

Я промолчала.

— Видимо, это означает «да», — сказал он. — Ладно, отведи душу. Выговорись. Скажи, что если у меня возникнет еще какая-то блестящая идея, я могу осуществлять ее сам. Понимаю. Но позволь сказать кое-что в свою защиту. Все не так плохо, как ты думаешь. «Фёрст класс» попросил Азизу описать тур. Она позвонила мне, как только приехала домой, и нашла это предложение на автоответчике. Просила сообщить, не имеешь ли ты ничего против, и если нет, можешь не сомневаться, что материал будет очень положительным. Лара, у нас будет все превосходно.

Иногда, хоть и твержу себе, что это нехорошо, у меня появляется ощущение, что я пляшу на могиле Кристи Эллингем.