Глава шестая

Ареццо

Отель, в котором я предпочла остановиться в Ареццо, оказался куда более скромным, чем те, в которых я шиковала во время своей прогулки по Европе, предпринятой по заданию Кроуфорда Лейка. Откровенно говоря, здесь было несколько неопрятно. Подобно многим итальянским общественным заведениям невысокого пошиба он был украшен в гамме красных цветов: красные занавески, красные покрывала, красные плитки в ванной. Обычно подобного рода убранство оскорбляет мое эстетическое чувство. Так сказать, профессиональная болезнь человека постоянно имеющего дело с прекрасным в его разнообразных проявлениях: таким как я трудновато угодить. Тем не мене здесь, в крошечной гостинице, расположенной в стороне от Корсо Италия, главной улицы Ареццо, я чувствовала себя куда более на месте, чем в навязанных Лейком очаровательных и дорогих отелях-бутиках. Что скрывать, в сердце своем я лавочница, а не аристократка. Помимо сомнительной гаммы цветового убранства, здесь была горячая вода, — когда таковая вообще с завываниями пробивалась по трубам, явно оставшимся в этих стенах со времен еще доисторических, — кроме того, из соседнего номера, словно бы стена была сделана из картона, постоянно доносился скрип пружин, а также стоны и кряхтение какой-то чрезмерно увлеченной друг другом пары. Тем не менее у этого заведения была одна чрезвычайно положительная черта: за исключением Антонио — если только он прослушивал сообщения своего автоответчика — никто не знал о моем пребывании здесь. Я позвонила в агентство, занимающееся арендой автомобилей, убедила его представителя в том, что машина все время глохнет, и настояла на том, чтобы мне поменяли ее на новую. Потом я позвонила в Вольтерру, в гостиницу, и сообщила туда, что отъеду раньше, чем собиралась. Вернувшись в свой номер, я как можно скорее упаковала сумку, расплатилась по счету с учетом лишнего дня, чтобы не было разговоров, а потом растворилась — во всяком случае, я надеялась на это — в лучах заката.

Вытащив карту, я стала искать городок, расположенный как можно дальше от Леклерка и карабинеров, но достаточно близко к Вольтерре, чтобы можно было при желании в любое время встретиться с Лейком, как только он позвонит, а я надеялась, что это случится достаточно скоро. Остановилась я на Ареццо.

С моей точки зрения, отель обладал несколькими существенными достоинствами. Персонал вел себя вежливо, не докучливо и — самое главное — не проявлял любопытства, клиентура же по большому счету оставалась непостоянной: студенты с рюкзаками, а иногда залетевший на короткое время бизнесмен. Здесь можно было недурно позавтракать — днем помещение превращалось в бар — и к вполне пристойному «капуччино» прилагалась лучшая, чем в среднем, утренняя трапеза из холодной нарезки, сыра, фруктов, неограниченного количества круассанов и хлеба.

* * *

— Не разрешите ли сесть рядом с вами? — услышала я на следующее утро рядом с собой голос, когда за кофе погрузилась в газету, надеясь отыскать в ней упоминание об украденной этрусской вазе или аресте человека, известного мне под именем Пьер Леклерк. — В столовой уже достаточно людно, и свободных столиков просто не осталось.

Мне хотелось сказать нет. Пару дней назад я просто тосковала по обществу. Но теперь, учитывая все случившееся, я мечтала только об одиночестве. Оторвавшись от чтения, я увидела перед собой женщину лет шестидесяти — шестидесяти пяти, седую, кудрявую и загорелую, одетую в джинсы и рубашку в цветочек. Крохотная, дюйма или двух не достигавшая до пяти футов, она превращала меня — женщину среднюю во всех отношениях — в какую-то гигантессу. И я поняла, что не в силах отказать ей.

— Прошу вас, — я жестом указала на стул напротив себя.

— Будьте добры, «эспрессо», — обратилась она к официанту.

— Я не стану мешать вам, — сказала она. — Читайте вашу газету и не обращайте внимания на меня.

Я уже закончила первую страницу.

— Не хотите ли просмотреть? Она итальянская.

— Не откажусь, — ответила она. — И то, что она итальянская просто отлично. Вы позволили мне сэкономить сегодня несколько лир. Благодарю вас. Признаюсь, мне приходится считать свои пенни. Ничего другого моя пенсия не позволяет. Обычно мне приходится смотреть по сторонам, и если кто-нибудь оставляет газету, я тут же бросаюсь на нее.

— Рада услужить, — заметила я, вновь обращаясь к новостям и надеясь, что теперь разговаривать она не станет. Однако мне пришлось испытать разочарование.

— Совершаете туристическую поездку по Тоскане? — спросила она.

Я опустила газету. Надежды на спасение не оставалось.

— Да, — ответила я. Туризм вполне мог послужить причиной моего присутствия здесь. — А вы?

— В известном смысле, — ответила она. — Я провела в Ареццо уже около месяца. Нет причин возвращаться домой, я и не тороплюсь.

— Существуют места и похуже, — съехидничала я.

— Конечно. Но мне нравится этот город. Я полюбила даже эту маленькую гостиницу. Конечно, было бы неплохо, если бы они использовали в убранстве комнат другие цвета. А то мне все кажется, что я остановилась в борделло.

Я рассмеялась.

— Присоединяюсь к вам.

— Тогда, если у вас нет на сегодня других планов, — сказала она. — Могу предложить вместе со мной поискать Ларта Порсену.

— Кого? — переспросила я.

— Ну, как же, разве вы не помните, — продолжила она. — «Ларт Порсена, царь Клузия, девяти поклялся богам».

— «В том, что гордое царство Клузия, не унизить римским врагам», — продолжила я и остановилась. — А как дальше, не помню.

— «Девятью богами поклялся», — подхватила она. — «И назвал собрания час…»

Мы вместе со смехом закончили:

— «И на север, запад, восток и юг понесли гонцы сей указ».

— Помню, мы учили этот стишок в начальной школе, однако, я забыла, кто его написал, а уж о том, кем был этот Ларт Порсена, никогда и понятия не имела.

— Томас Бэбингтон Маколей, — проговорила она. — Вы должны помнить его как барона Маколея. Песни Древнего Рима, опубликованы в 1842-м. Не столь уж выдающиеся вирши, но некое школьное очарование в них есть, не правда ли? Кроме того, мы обязаны барону описанием подвига Горация на мосту.

— Его я тоже помнила, — отозвалась я. — «Сквозь смех и слезы мы видим, как встает перед нами в рост, храбрый воин Гораций, от врага защитивший мост». Кажется, так?

— Браво, — сказала она. — Едва заметив вас, я сразу поняла, что имею дело с женщиной образованной и утонченной. Пусть вы и не знаете, кем был Ларт Порсена.

— Я не знаю и того, где находился Клузий.

— Клузий — это нынешний Кьюзи, и находится всего в нескольких милях к югу отсюда. В стихотворении этом упоминаются несколько тосканских городов. Даже Ареццо под своим римским названием. «Урожаи Арецция в этом году жать придется одним старикам». И Вольтерра, римляне называли ее Волатерры. А этруски…

— Велатри, — произнесла я.

— Итак, вам известны этруски! — обрадовалась она. — «От великой и грозной Вольтерры, где хмурится крепости лик, воздвигнутой титанами для древних как боги владык».

— Не надо! — простонала я. — Прошу вас, забудем про Маколея. «Где хмурится крепости лик». Как вообще можно понимать такую строку? Впрочем, не надо объяснять. Расскажите мне лучше, кто такой Ларт Порсена.

— Этрусский царь, попытавшийся восстановить этрусское правление в Риме примерно в 500 году до Рождества Христова. Вполне возможно, что он добился успеха, но если и так, то ненадолго. Вскоре после этого его сын потерпел поражение в битве при Арисии. Считается, что Порсена был погребен в абсолютно фантастической гробнице, снабженной даже лабиринтом. Ее так и не нашли, хотя многие претендовали на это открытие. Его сделал Джорджо Вазари. Он подкреплял позиции — если так можно выразиться — своего патрона, Козимо де Медичи. Вам, конечно, известно это имя?

Я кивнула. Уж это я знала, поскольку лекцию на эту тему мне прочитал никто иной, как Кроуфорд Лейк, хотя сказать ей об этом, конечно же, было нельзя.

— Вазари пытался убедить людей в том, что Козимо и есть новый Ларт Порсена. И в обоих случаях он ошибся — и в отношении Козимо, и в отношении гробницы. Склеп Порсены не нашли ни тогда, ни потом. По какой-то причине я вбила себе в голову, что первой наткнусь на него. Предполагается, что ее следует искать возле Кьюзи, то есть Клузиума, который расположен всего в нескольких милях к югу отсюда. Точнее, вблизи самого города, потому что Плиний писал, что она находится «sub urbe Clusio», в пригороде Клузия, и утверждал, была шириной в три сотни ярдов, имела лабиринт, а наверху ее находились пирамиды. Под городом находятся ходы, которые некоторые считают частью лабиринта, но, на мой взгляд, это или водостоки или водопровод. Я решила, что гробница может оказаться буквально в любом месте этого района. Что в конце концов мог знать Плиний? Он писал по прошествии многих веков после похорон Порсены. Я несколько недель осматривала окрестности Кьюзи, а потом перебралась в Кортону — по-этрусски Куртун — а потом сюда. Я постепенно продвигаюсь на север. Восхитительно в моей идее то, что многие этрусские города за прошедшие века превратились в самые прекрасные среди всех поселений, расположенных на холмах Тосканы и Умбрии, если не всей Италии. Буду рада видеть вас своей спутницей. В самом деле. Занятие это не слишком затруднительно, ничего не стоит, знакомит вас с великолепнейшими сельскими видами, да и достаточно увлекательно.

— Боюсь, что на сегодня у меня назначена парочка дел, — сказала я. Только что я говорила ей, что свободна, и в словах моих прозвучала фальшь, но если она и обиделась, то не подала вида.

— Может быть, как-нибудь в другой раз, — сказала она.

— Да, звучит привлекательно, — согласилась я. Незачем было говорить ей, что я уже успела вдоволь насмотреться на одну из этрусских гробниц. Пока я говорила, она переправила в свою сумочку рулет, грушу и немного сыра.

— Конечно, вы видели мой поступок, — проговорила она. — Я загружаюсь за завтраком. Это избавляет меня от необходимости останавливаться на ленч. Впрочем, буду откровенной — это избавляет меня от необходимости платить за него, поскольку средства мои очень ограничены.

— Ничего страшного, — ответила я. — Не могу не признаться, что поступала в точности таким же образом в студенческие годы и даже после их окончания.

— Спасибо, — сказала она. — Кстати, меня зовут Леонора Леонард. Понимаю, что звучит очень забавно. Слава Богу, теперь женщинам не приходится менять фамилию при замужестве, и они всегда могут уклониться от подобного имени. Пожалуйста, зови меня Лолой.

— Хорошо, Лола, — сказала я. — А я — Лара. Лара Макклинток.

— Лара и Лола, — проговорила она. — Из нас получится превосходная бригада.

— Возможно, — проговорила я, вставая. — Увидимся позже.

* * *

Я попыталась набрать номер сотового телефона Антонио. Ответа снова не было, и в досаде я вылетела из отеля. Я сказала Лоле, что у меня дела, и занялась ими, хотя ничего срочного мне не предстояло. Я посетила пару антикварных магазинов на Виа Гарибальди, сняла некоторое количество денег, воспользовавшись услугами банкомата, а потом прошлась по бакалейщикам. Я купила себе бутылку отменного тосканского вина, «Россо де Монтальчино», хлеба, сыра, немного ветчины и дыню. Начинался дождь, и я решила, что если почувствую себя по-настоящему несчастной, то устрою себе вечером пикник в собственном номере.

Впрочем, сердце мое оставалось в стороне от этих приготовлений, и я подумала, что, наверно, лучше бы мне было отправиться искать гробницу Ларта Порсены в обществе Лолы. При полном отсутствии надежды на успех, занятие это явно было более осмысленным, чем го пустое времяпровождение, которым я занималась, ожидая звонка от Лейка. Тут я решила вернуться в отель и вздремнуть. Сон мог помочь мне скоротать какую-то толику времени.

Приближаясь к отелю, я заметила впереди знакомый силуэт. Можно было не сомневаться, это маячила спина Антонио, и я бросилась в погоню. Он существенно опережал меня, двигаясь по Виа Кавур к церкви Сан Франческо. Я позвала его, однако Антонио не услышал моего голоса. Он свернул направо на Виа Цизальпино и быстрым шагом направился к Дуомо, высочайшей точке города, я постепенно сокращала расстояние. Я уже догоняла его, когда Антонио достиг вершины подъема, однако он уселся в оставленную там машину и отъехал раньше, чем мне удалось догнать его. Я проводила автомобиль раздраженным донельзя взглядом, и машина исчезла за поворотом в квартале от меня, направившись вниз по Виа Сан Лорентино, наверное, к городским воротам. Понимая, что совершаю бесполезный поступок, я рванулась к оставленному мной автомобилю, чтобы последовать за ним. Однако возле городских ворот я попала в пробку, и мне оставалось только сидеть, в раздражении барабаня пальцами по рулевому колесу. Далее дорога из города круто спускалась вниз по склону холма, а затем сворачивала к шоссе, связывающему Ареццо и Кортону. Автомобиля Антонио не было видно. Он мог свернуть как на север, так и на юг, и, не имея на то никаких причин, я выбрала южное направление. Машин на дороге было немного, однако видимость сокращали дождь и туман, накатывавший с полей по обе стороны дороги. Я миновала пару насквозь промокших велосипедистов и одного пешехода. После нескольких минут подобного пути, я решила сдаться и развернула машину обратно к городу.

Подъезжая к городу, я второй раз миновала пешехода, и на сей раз заметила в фигуре нечто знакомое. Я находилась в столь плохом настроении, что попыталась не обратить на это внимание, однако, отъехав ярдов на сто вперед, затормозила, съехала на обочину, и дала задний ход.

Наклонившись вбок, я открыла пассажирскую дверь.

— Мне кажется, Лола, что вы не откажетесь прокатиться.

— Вы просто не знаете, как я благодарна вам за это приглашение, — сказала она, садясь, и я взяла с места. — Отыскивать могилу Ларта в такую погоду дело не слишком привлекательное. Я промокла насквозь, до нижнего белья.

Она поежилась, и я включила отопление. Брюки Лолы были до колен испачканы в земле, на щеке ее красовалось грязное пятно. Струи дождя сумели просочиться под ее ветровку, и на цветастой блузке появились подтеки воды.

— Насколько я вижу, гробница сегодня так и осталась ненайденной, — заметила я.

— Действительно, — согласилась она и спросила. — А вы когда-нибудь видели настоящую этрусскую гробницу? Стоило бы посмотреть, раз уж вы приехали сюда.

— Некоторое подобие этрусской гробницы я действительно видела, — сказала я. — Один человек, с которым я познакомилась во Франции, разрисовал собственную гробницу в этрусском стиле, по образцу найденных в Тарквиниях. Настоящие я видела только на снимках, но эта выглядела достаточно подлинной.

— Расписывал собственную гробницу? И где же он это делал?

— У себя в погребе, — ответила я.

Собеседница моя громко рассмеялась, низкий, грудной звук как будто бы исходил из пальцев ее ног.

— Еще одна жертва этрускомании. Иного объяснения быть не может. Это неизлечимое умственное заболевание, хотя я, увы, еще не слышала от медиков ее определения. Впрочем, что они знают? Мне бы хотелось познакомиться с этим человеком.

— К несчастью он умер, — сказала я.

— Что с ним случилось?

— Он упал в свою могилу — с первого этажа.

— Ого, — отреагировала она. — Какая жуть.

И тут Лола вновь рассмеялась, к собственному немалому удивлению и я последовала ее примеру.

— Ничего смешного тут нет, — проговорила я, пытаясь отдышаться.

— Конечно же, — согласилась она между припадками смеха. — Просто со стороны выглядит крайне смешно. Я всегда утверждала, что этрускомания — состояние уже конечное. Просто я никогда не воспринимала свою мысль в столь буквальном смысле.

— Вынуждена сказать, что крыша у него уже съехала набекрень. Он все время бредил об этрусках и каком-то Сосьета, членом которого являлся, — продолжила я разговор.

— Речь идет о какой-нибудь академической группе?

— Не имею представления. Знаю только, что членов могло быть всего тринадцать, то есть двенадцать плюс еще один, хотя я не знаю, какой в этом смысл.

— По одному от каждого этрусского города, так, наверное, — сказала она. — Двенадцатиградье. Так называлась свободная федерация этрусских городов. Они встречались каждый год в…

— …В Вельсне, — закончила я.

— Да, — согласилась она. — В Вельсне, или римской Вольсинии. Мне кажется, вы знаете об этрусках много больше, чем готовы открыть. Существует известное количество организаций, собирающихся для изучения этрусков. Если это не дорого, я, вероятно, захотела бы вступить в нее.

— Место для новичка освобождается только после чьей-нибудь смерти, — заметила я.

— Тогда я, возможно, не захочу поступать туда. Но, если подумать, выходит, что после смерти вашего друга открылась вакансия? Может быть, его убили, чтобы кто-то мог занять его место. Вообще говоря, это мысль, — закончила она.

Мы обе вновь развеселились.

— Как глупо мы себя ведем, — заметила я.

— Глупо, но все-таки мурашки по коже, — согласилась она.

* * *

Когда мы вернулись в отель, зубы Лолы уже выбивали дробь.

— Вы простудитесь, — сказала я голосом собственной матушки. — Вам надо бы отправиться к себе в номер и как следует пропариться в ванне.

— Идея отличная, однако не без маленького недостатка. В это время дня горячей воды в кранах не бывает, — напомнила мне Лола.

— И в самом деле, — вспомнила я. На практике оказаться под горячим душем здесь можно было только выпрыгнув из постели в тот самый миг, когда около шести утра начинали петь трубы. Именно в этот момент здесь включалась горячая вода, или же ее нагревали до половины нужной температуры. После этого до конца дня из обоих кранов текла жидкость или слегка тепловатая, или просто холодная.

— Плохо дело, — проговорила я и обратилась к сидевшему за столом в приемной молодому человеку. — Мне ничего не передавали?

— Нет, — ответил он, заглянув в мой ящик.

— А вы уверены? — настаивала я. — Никто днем не заходил сюда и не интересовался мной?

— Дежурил не я, — ответил он.

— Тогда, будьте любезны, узнайте у того, кто находился здесь, — попросила я.

Бой без особой охоты открыл находившуюся позади него дверь и заглянул в нее.

— Здесь был мужчина, — промолвил он спустя мгновение. — Мы позвонили вам, однако не получили ответа. Записки он не оставил. Сказал, что дело не срочное и что он зайдет попозже.

Не срочное? Я придерживалась противоположного мнения.

— А он не сказал, когда именно?

— Не знаю, — протянул коридорный. Я гневно глянула на него, и он вновь заглянул в дверь.

— Нет, — услышала я в итоге. — Он этого не сделал.

Раздосадованная, я повернулась к Лоле. Та по одной брала оливки из выставленной в вестибюле чаши. Я собиралась нырнуть в собственную комнату, и предоставить ее собственным силам. Однако в этой грязной и промокшей одежде она казалась настолько жалкой, что я не сумела этого сделать.

— У меня возникла такая мысль, — сказала я, взяв ее за руку. — Не стоит ли вам выпить пару бокалов по-настоящему хорошего красного вина? С кусочком сыра, хлебом, может быть, даже с ветчиной и дыней.

— Не смейтесь надо мной, — ответила она.

— У меня в номере, — шепнула я, приложив палец к губам, давая тем самым знак говорить потише, чтобы юноша за регистрационным столом не услышал нас.

— Я ваша раба навек, — сказала Лола.

Мы поднялись на второй этаж рука об руку и направились по коридору к моей комнате. Отперев дверь, я щелкнула выключателем. И успела уголком глаза заметить розовое, как жевательная резинка, одеяло.

— О, Боже, — воскликнула Лола. — А это что такое?

 

Глава седьмая

Кортона

Некогда я входила в компанию, у которой был свой любимый розыгрыш. Одна из нас получила от свекрови в подарок на день рождения, наверное, самое уродливое из всех когда-либо произведенных на свете блюд. В то Рождество первоначальная обладательница чудовищного дара завернула свое сокровище самым заманчивым образом и поднесла другой нашей подруге. Потом блюдо стало переходить из рук в руки все более изобретательным образом. Оно прибывало в коробках с пиццей, его подсовывали в буфеты, улучив момент, когда никто не мог этого увидеть, прятали в садовых беседках, приклеивали лентой к коробке со стиральным порошком — опять-таки, если это можно было сделать без свидетелей. Однажды его обнаружили в туалетном бачке. Никогда нельзя было сказать заранее, каким именно способом этот неприятный предмет объявится у тебя в доме. Уставившись на гидрию с химерой, оказавшуюся в своем розовом одеяле на моей постели, я вспоминала об этом блюде. Единственная разница заключалась в том, что ее никоим образом нельзя было назвать подарком от напрочь лишенной вкуса родственницы. Нет, это был не имеющий цены краденый сосуд возрастом в двадцать пять сотен лет.

— Великолепная вещь, — произнесла Лола. — А нельзя ли взглянуть поближе?

— Ну, конечно, — сказала я.

— Похожа на настоящую, — сказала она. — То есть этот сосуд кажется подлинным, однако он слишком совершенен. Если бы она была подлинной, на ней были бы какие-то дефекты, царапины и все такое, не правда ли? А где вы нашли его?

— Купила в Риме, — ответила я. — У студента-художника. И заказала еще несколько штук. Выставим на продажу и посмотрим, как пойдут. Если будет спрос, я закажу еще. Видите ли, я совместно с компаньоном владею антикварным магазином в Торонто. Разве я не говорила вам?

Удивительно, насколько легко в эти дни ложь слетала с моего языка.

— Антикварный магазин! Как мило! — сказала она. — Мне всегда хотелось завести что-нибудь в этом роде.

— Будет гармонировать с той антикварной мебелью, которая у нас есть, — продолжила я. — Если кто-нибудь спросит у нас аксессуары и все такое.

— Да, конечно, неплохая мысль, — проговорила она. — Однако она…

— О ком вы? — переспросила я.

— Ваша художница.

— Художник.

Когда врешь, приходится быть бдительным.

— Он не подписал ее.

— Разве? — спросила я. — Действительно, вы правы.

— Ему следовало бы это сделать, чтобы вас не задержали в таможне, — продолжила она. — Не разбирающийся в деле человек примет ее за подлинную древность.

— Хороший совет, — согласилась я. — Придется удостовериться в том, что он подпишет остальные заказанные мной сосуды.

— И эту тоже — если вы сумеете отослать ее ему. Ведь в Италии, кажется, считается нелегальным даже владение некоторыми разновидностями древностей, я где-то читала об этом. А может быть, так обстоит дело в Индии.

— Намек поняла, — ответила я. На самом деле мне просто хотелось прикрикнуть на нее и приказать заткнуться, но тут зазвонил телефон.

— Хелло, — поздоровался знакомый голос. Лейк говорил едва ли не шепотом. — Это…

— Лара Макклинток слушает, — слова эти предназначались сразу для Лейка и Лолы.

— Вот что, такого поступка не предполагалось, — начал он.

— Не предполагалось, — согласилась я. — Не могли бы вы назначить время и место нашей встречи, синьор Марчезе?

— Кто? Понимаю: вы не одни? — спросил он.

— Да, — согласилась я, улыбаясь Лоле и делая жест в сторону бутылки, а свободной рукой доставая штопор из сумочки.

— Ваза с химерой у вас? — спросил он.

— Да, у меня.

— Хорошо. Наверно, это наш единственный шанс.

— Согласна, — ответила я. Но рассказать ему о плане «А» было просто необходимо, и я повторила. — Так, где и когда мы встретимся?

— А вы знаете Кортону? — спросил он.

— Я знаю, где она находится, если вы имеете ввиду именно это. Но без других подробностей.

— Вы знаете Танелла ди Питагора?

— Нет.

— Кто-то идет. Пора уходить. Ждите меня завтра в семь утра у Танелла ди Питагора. В это время там никого не будет. Возьмите ее с собой.

— Но, синьор… — В трубке послышались гудки. Разговор, на мой взгляд, получился более чем досадным. На следующее утро мне предстояло, поднявшись в немыслимую рань, отыскать нечто, называющееся танелла, в совершенно незнакомом мне городе, не имея никаких инструкций не только относительно того, как отыскать этот объект, но даже, что он собой представляет. Я могла только предположить, что слово это означает нора, но знание это ничем не могло помочь мне.

— Ну, как вам показалось вино? — спросила я, пытаясь говорить нормальным голосом.

— Чудесное, — ответила Лола. — Вы так любезны.

— Как мило вы все разложили, — восхитилась я тем, как искусно она разложила еду на бумажных тарелках, расставив их на столике возле окна.

— Не слишком радостный вид, правда? — проговорила она, задергивая занавеску, чтобы отгородиться ею от тусклой серости по ту сторону окна. — Мои комнаты расположены по ту сторону коридора, однако вид тот же самый. Впрочем, пожарной лестницы нет, однако, можно видеть еще одну слепую каменную стену соседнего дома. Тем не менее жаловаться не на что. За такие деньги на лучшее рассчитывать не приходится. Расскажите же мне о своем антикварном магазине, — предложила она, после того как мы чокнулись и пригубили вино.

* * *

Я рассказала ей все: о том, как начала дело, как вышла замуж за Клайва, а потом развелась с ним, утратив и магазин, который пришлось продать, чтобы выделить ему полагавшуюся при разводе долю. Как потом снова купила его и как мы с Клайвом снова вернулись к делам. Я рассказала, что теперь Клайв живет с моей лучшей подругой Мойрой, и признание это заставило ее театрально поднять брови. Я рассказала ей обо всем, за нервной болтовней то и дело поглядывая на гидрию с химерой, невзирая на все попытки даже не смотреть в эту сторону и дергаясь всякий раз, когда это приходило в голову ей.

— Ваша очередь, — сказала я, наконец, наливая нам по новому бокалу. — Чем вы занимались последние несколько лет?

Мы обе рассмеялись.

— Я долго работала секретаршей — больше двадцати лет. Теперь это называется более броско — ассистент администратора, однако я числилась секретаршей президента промышленной компании. Мы выпускали детали для автомобилей, а я начинала с приемной и машбюро, но пробилась наверх.

— Это же просто здорово, — заметила я.

— Наверно, — согласилась она. — Дело в том, что я вышла замуж очень рано и когда все сложилось не так, как я мечтала, и мне пришлось положиться на собственные силы, приличная работ была как нельзя кстати. Однако ничем хорошим это не кончилось.

— Как так?

Ум мой метался, выискивая, во-первых, куда засунуть гидрию с химерой так, чтобы она исчезла долой с наших глаз, и, во-вторых, как перевести разговор на тему, которая позволит мне спросить, что, собственно, представляет собой эта расположенная в Кортоне Танелла.

— И вот я сижу здесь разоренная и полагаюсь на доброту незнакомцев. Не то, чтобы вы казались мне чужим человеком, но вы меня понимаете. Если бы не вы, я не пила бы сегодня «Россо ди Монталсино», заедая его ветчиной.

— Так что же случилось? Ваша компания разорилась или произошло что-то другое?

— Нет. Работа шла очень, очень успешно. Меня уволили, когда внезапно скончался наш президент. Сердечный приступ. Дело перешло к его сыну, и он — фью — выставил меня.

— Это некрасиво, — сказала я.

— Возможно, так может показаться со стороны, но я получила по заслугам, — сказала она.

— Почему вы так считаете?

Она помолчала минутку.

— Потому что я вела себя очень плохо. Те несколько лет, которые я работала на него, мы были любовниками. А его жена была моей хорошей подругой. Ох, с чего я это вдруг так разговорилась, — она приложила ладонь к губам. — Наверно, дело в вине. Теперь вы будете плохо думать обо мне.

— Едва ли вас можно считать единственной из женщин-секретарей, оказавшейся в подобном положении, — пожала я плечами. — Потом, кто я такая, чтобы осуждать вас за это?

— Вы — человек щедрый, — сказала она. — И не только в одном отношении. Я считаю собственное поведение заслуживающим порицания, пусть я и была безумно влюблена в него. Я до сих пор ощущаю собственную вину. Так что увольнение принесло мне облегчение. Его сын вызвал меня в первый же день, сказал, что ему нужна более современная помощница, и вручил мне чек. Скорее всего, его мать все знала. Как же горько ей было.

— Надеюсь, вам выдали при расчете приличную сумму, знали его сын и жена о ваших взаимоотношениях или нет. В конце концов вы проработали там достаточно долго. Больше двадцати лет, так вы сказали?

— Я передала большую часть этих денег церкви, — сказала она. — В порядке возмещения собственного греха.

— На мой взгляд, поступок в духе истинного кальвиниста, — заметила я.

— Кальвиниста? — Она рассмеялась. — Интересная формулировка. Иногда мне бывает жалко, что я не католичка. Исповедь могла бы помочь мне. А я не могу заставить себя просто войти в храм. Я не была там после смерти Джорджа. Так его звали. Я подумала, что при таком поведении молиться Богу будет ханжеством с моей стороны.

— И как же вы существовали с тех пор? — спросила я. — Нашли себе другую работу?

— Несколько временных мест. В моем возрасте трудно устроиться постоянно.

— Значит, вы оставили свои временные должности, чтобы заняться поисками гробницы… как его там?

— Ларта Порсены. Однажды, после особенно трудной работы, я натолкнулась на своего старого знакомого. Мы вспомнили лето, когда-то проведенное в Италии на археологических раскопках в Мурло, Поджио Сивитате, крупном городище, расположенном к югу от Сиены. Мы оба вызвались добровольцами участвовать в экспедиции Брина Мора. Скажу вам, это было самое прекрасное лето во всей моей жизни, и я вдруг решила вернуться в Тоскану. У меня есть кое-какие сбережения, и я владею итальянским в достаточной мере, чтобы время от времени исполнять какую-нибудь секретарскую работу. Ну, а поиски гробницы Ларта Порсены являются просто предлогом, ничуть не худшим, чем любой другой.

— И вы ни о чем не жалеете?

— В известной мере. Я до сих пор начинаю злиться, вспоминая об этих двух мужиках, отце и сыне, но когда я оказываюсь за городом, то сразу ощущаю покой. Однако воспоминания эти болезненны, поэтому давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Примечательная повесть, — сказала я. — Но если вы хотите переменить тему, у меня есть к вам один вопрос. Мне хотелось бы съездить завтра в Кортону. Что там, по вашему мнению, стоило бы посмотреть?

— Ну, в тамошнем музее выставлена небольшая, но любопытная коллекция. Там, например, находятся сказочно красивые бронзовые этрусские светильники.

— Я имела в виду скорее что-нибудь под открытым небом.

Не знаю, что заставило меня думать, что танелла следует искать не в музее, однако, учитывая то, что слово это по моему разумению означало нору, подобное толкование казалось самым вероятным.

— Кортона сама по себе чудесна. Средневековый, расположенный на холме город. Там можно бродить много часов. Конечно, моя слабость — этруски, поэтому мои рекомендации окажутся односторонними. Но как в большинстве этрусских городов, там осталось не слишком много от самих этрусков. Впрочем, там есть пара мест, куда следовало бы заглянуть: сама я непременно повидала бы Мелони и Танелла ди Питагора.

— Что это такое?

— Мелони — это гробницы, имеющие форму дыни, как следует из названия.

— А Танелла?

— Она восхитительна, — сказала она. — Это также этрусская гробница, но очень необычная. Она имеет форму бочонка и размещена на громадном каменном фундаменте. Кровлю ее поддерживают… но вас, конечно, не интересуют такие подробности.

— Нет же, все это очень интересно, — проговорила я. — А как ее найти?

— Сделать это несложно. Вы едете по шоссе Ареццо-Перуджа на Кортону. Гробница располагается примерно в двух километрах от шоссе, на его ответвлении, ведущем в Кортону. Ориентируйтесь по знакам, указывающим на археологические достопримечательности. Танелла обозначена достаточно надежно. Она находится на половине подъема по склону холма в старый город. Можно оставить машину на обочине дороги и подняться вверх. Идти недалеко. Чтобы осмотреть ее, нужно располагать разрешением из музея, однако не утруждайте себя: просто обойдите забор и найдете место, где можно проползти без особых затруднений.

— Так я и поступлю, — заверила я собеседницу, берясь за бутылку с вином. — Тут кое-что осталось. Надо бы прикончить.

Ответ ее заглушил громкий стук, донесшийся из коридора.

— Что это? — спросила я.

— Синьора Леонард, откройте дверь, — приказал голос. Я повернулась и посмотрела на Лолу. Лицо ее побледнело, а руки тряслись.

— Пожалуйста, не надо, — проговорила она. Стук продолжался, должно быть, с минуту, и вдоль всего коридора начали открываться и хлопать двери: прочие постояльцы выглядывали из номеров, чтобы выяснить, что происходит. Наконец шум смолк, послышался скрип открываемой двери, через несколько мгновений она закрылась, и шаги по коридору зазвучали уже в нашем направлении. Теперь забарабанили уже в мою дверь. Мы замерли без движения, надеясь, что стук прекратится, однако загремели ключи. Было очевидно, что, если я не открою, они все равно войдут в номер.

— Кто там? — спросила я, хватая свой купальный халат.

— Полиция, — ответил голос.

— Минуточку, — попросила я, торопливо стягивая с себя штаны и блузку и запахиваясь в халат. Я указала Лоле на дверь ванной, но она стояла, словно примерзнув к полу. Взяв с постели гидрию, я сунула ей в руки бесценный сосуд и подтолкнула, отчего та сдвинулась с места, и медленно приоткрыла дверь, едва щелкнул замок ванной комнаты.

— В чем дело? — спросила я. За дверью оказалось двое полицейских — высокий и худощавый, с густыми усами, и приземистый, и излишне полный. Они не стали представляться. За их спинами нервничал молодой человек из приемной.

— Прошу прощения за беспокойство, синьора, — сказал короткий, с явным интересом рассматривая мой купальный халат. — Мы разыскиваем синьору Леонору Леонард.

— Боюсь, что вы ошиблись номером, — сказала я, потуже запахиваясь. — Насколько я знаю, она располагается в том конце коридора.

— Ее там нет, — сказал высокий полицейский.

— Похоже, что уехала, не расплатившись, — заметил парень из приемной. — В номере нет ни одежды, ни вещей.

Высокий бросил свирепый взгляд на мальчишку, тот покраснел.

— Она была у меня, — призналась я, — я пригласила ее выпить. Однако сейчас ее здесь нет.

Я понимала, что юноша-регистратор видел меня разговаривающей с Лолой; возможно, он даже слышал, как я приглашала ее к себе, и отказываться от знакомства с ней было глупо. Однако Лола не сказала мне, что больше не живет в этом отеле.

— Вы не возражаете, если мы заглянем к вам? — спросил высокий. Я открыла дверь и преградила им путь, однако они протиснулись мимо меня.

— Вы не допили вино, — заметил высокий, посмотрев на стол. Среди остатков трапезы возвышались два наполовину полных бокала.

— Не допили, — согласилась я. — Мы решили, что с нас хватит.

— А вино хорошее, — заметил он, взяв в руки бутылку и рассмотрев ярлык. — На вашем месте я бы не стал его выливать. А она не сказала, куда направилась? Синьора Леонард, то есть?

— Нет, — ответила я. — Увы, нет. Я думала, что она вернулась в свой номер. Я не знала, что она выписалась из отеля, она ничего не сказала мне об этом. Мы и познакомились-то только этим утром.

Короткий полисмен заглянул в шкаф, потом подошел к двери ванной и распахнул ее. Заглянув внутрь, он не стал входить туда.

— Простите за беспокойство, — сказал он наконец и все трое вышли из номера. Я уже рассчитывала услышать, как кто-нибудь из них попросит меня сообщить им, если я увижу ее, но они не стала этого делать. Закрыв дверь, я подождала, пока шаги их не удалятся, а потом приоткрыла щелочку, чтобы убедиться в том, что полиция ушла, и надежно заперев дверь, ринулась в ванную.

— Все в порядке, Лола, — произнесла я негромко. — Они ушли.

Ответом мне было молчание. Я отодвинула занавеску душа. Лолы там не было. Я заглянула за дверь. И только по прошествии, наверно, минуты сумела понять, что окно не заперто, но прикрыто. Отворив его, я поглядела на пожарную лестницу. Лола не обнаружилась и там. В переулке внизу никого не было, оттуда доносилась лишь мерная дробь дождя и звуки движения автомобилей по расположенной слева улице.

— Если дело только в деньгах, — сказала я самым тихим голосом. — Я могу одолжить вам некоторую сумму, чтобы вы могли заплатить по гостиничному счету.

Ответа не было. Оставалось только предположить, что Лола бежала. Еще минута потребовалась мне, чтобы сообразить, что с ней исчезла и гидрия с химерой.

* * *

В какое-то мгновение нашей разогретой вином взаимной откровенности, Лола сообщила мне, что Кортона была ареной крупной битвы между двумя непримиримыми врагами, легионами Рима и войсками карфагенского полководца Ганнибала, который, стремясь отомстить за ранее понесенное его семейством поражение, совершил невозможное и напал на Рим с севера, перейдя Альпы в середине зимы.

Умный стратег, Ганнибал, устроил для римского войска засаду под Фламинием — ранним утром, когда, как часто бывает, густой туман укрывал подножие холма, на котором стояла Кортона. Затерявшиеся в тумане римляне запаниковали, часть их изрубили воины Ганнибала и населявшие Кортону этруски, ради такой оказии спустившиеся со своей горы. Остальные в растерянности бежали, но только для того, чтобы утонуть в расположенном неподалеку Тразименском озере.

Теперь я в точности знаю, что именно ощущали римляне. Я оставила отель в угольной тьме и выползла на дорогу между Ареццо и Кортоной. В то утро дорогу также укрывал густой туман, и время от времени из него выглядывали фары встречных автомобилей, всякий раз пугая меня. Я прозевала поворот к городу, и мне пришлось совершать обратный разворот, мероприятие, не совсем безопасное даже в самую лучшую погоду, а в подобной обстановке просто самоубийственное: я едва сумела уклониться от столкновения с красной спортивной машиной, следовавшей в обратном направлении.

Когда машина моя направилась по холму вверх к городу, туман рассеялся лишь отчасти. Знак, указывающий на Танелла ди Питагора, я опять едва не проскочила, но успела вовремя заметить его. Осторожная и чуточку испуганная безлюдьем, я все-таки доехала до следующего разворота и только потом оставила автомобиль на обочине.

Я вернулась к знаку, указывающему на археологическую достопримечательность, и по тропке направилась вверх по склону, стараясь двигаться по возможности спокойно и бесшумно. Было темно, еще не рассвело, но небо уже начинало светлеть. Танелла, странной формы арочное каменное сооружение, устроилось на просторном каменном фундаменте сбоку холма — в окружении кипарисов, под охраной забора. Ворота были заперты, возле них располагался звонок для вызова смотрителя, однако никого не было видно.

Я обогнула ограду, чтобы скрыться от глаз тех, кто мог бы подниматься по склону холма. Как и предсказывала Лола, скоро я обнаружила место, где забор отходил от земли, и лицо, наделенное умеренной гибкостью, могло пролезть под ним к гробнице. Я преднамеренно оказалась здесь на несколько минут раньше, чем следовало бы, и отыскала для себя уголок — увы, излишне сырой — откуда можно было незамеченной — как я надеялась — следить за окрестностями, и устроилась ждать. Я постаралась забыть о собственном положении. Всю ночь я провела в мыслях о Лоле, о вазе и о том, что именно скажу Лейку, когда он попросит предъявить ее.

— Где она? — это был один из многочисленных вопросов, на которые у меня не было ответа. Начнем с того, каким именно образом ваза попала в мою комнату? Может быть, ее доставил в отель и поместил в мою комнату персонал? После исчезновения Лолы я спустилась вниз, чтобы навести справки, однако дневного швейцара уже не было, и появиться на работе он должен был только спустя пару дней. Это сделал Антонио? Но зачем? Да и вообще, как мог он попасть в номер? Последним, кто располагал ею, был неприятный мне Пьер Леклерк, не знаю, как его звали на самом деле. Если гидрия была нужна Лейку и Антонио располагал ею, почему он просто не передал вещь своему патрону? Потом, какую именно роль во всех событиях играла Лола? Воспользовалась ли она представившейся возможностью унести гидрию, понимая при своих познаниях в этрусском искусстве, что имеет дело с реальной вещью, невзирая на мою смешную выдумку о студенте-художнике, или же более или менее активно вовлечена в цепь событий?

Настало семь часов, однако никаких признаков появления Лейка я так и не обнаружила, и вскоре легкий ветерок принялся ворошить туман. Вместо того чтобы рассеяться, он сделался еще гуще, так как с рассветом к нему присоединился и туман из долины. Вскоре поле моего зрения ограничилось несколькими футами вокруг меня. Оливковые деревья, которые я четко видела буквально за несколько мгновений до этого, превратились в повисшие надо мной тени. Звуки сделались глухими, стало невозможно понять, с какого направления они исходят.

Меня охватило чувство нереальности происходящего, я словно бы оказалась в потустороннем мире, полном чуждых мне и злобных существ.

Наконец мне показалось, что я слышу шаги, однако уверенности я не испытывала. Потом я услышала голоса, негромкие, нашептывающие, однако не могла поручиться в том, что это не ветер нашептывает в кипарисах и не первые птицы перекликаются в их ветвях.

Минуту другую спустя можно было уже не сомневаться — рядом со мной кто-то находился. Поскользнулась чья-то нога, негромкий кашель нарушил тишину.

— Ее здесь нет, — послышался голос. Кажется, я разобрала именно эти слова.

— Она будет здесь, — ответил ему другой голос.

— Тогда подождем, — отозвался первый. Наступило полнейшее молчание. Я сидела на сырой земле, не зная, подавать ли мне голос или подождать до тех пор, пока рассеется туман и я смогу увидеть, с кем имею дело. И вдруг словно захлопали крылья, и кто-то крикнул. Может быть, птица? Или пораженный ужасом человек? Я не знала этого.

Я просто не могла оставаться на этом месте ни минуты. Я встала, и, не думая о том, сколько шума произвожу, направилась назад к дороге. Я могла видеть лишь на несколько футов перед собой и даже не соображала, спускаюсь ли по склону или поднимаюсь вверх. Я все твердила себе, что благодаря поворотам рано или поздно выйду к дороге. И уже решив, что достигла безопасности, я вдруг снова увидела перед собой Танеллу. Туман клубился вокруг камней, и сооружение, еще несколько минут назад казавшееся мне примечательным архитектурным памятником, вдруг сделалось холодным и грозным. На какую-то секунду мне показалось, что я вижу мужчину в нижней части холма, шедшего спиной ко мне, однако фигура его — если она не пригрезилась мне — немедленно растворилась в тумане.

Танелла вернула мне присутствие духа, и я повернула вверх по склону — подальше от мужчины, которого я то ли заметила, то ли нет. Передо мной лежало нечто похожее на тропу, и я пошла по ней, стараясь вглядываться вперед. Скоро на тропе появился бугорок. Всего через секунду-другую стало ясно, что бугорок этот образован человеческим телом, что тело это принадлежит Пьеру Леклерку и что он мертв и удушен гарротой. Проволока еще оставалась на горле. Не замечая пути, я прошла остававшиеся до дороги несколько ярдов, расцарапанная и испуганная, села в машину и бежала с места событий.

Уже спускаясь, я заметила впереди полицейскую машину, сверкавшую синими огнями. Взволнованная, я принялась размышлять, не стоит ли остановить ее и рассказать о Леклерке. К счастью, мне не пришлось этого делать. Огибая следующий поворот, я заметила, что этот автомобиль остановился возле начала тропы, уходящей к Танелле, и выбравшиеся из него два карабинера направились вверх по склону.

Я вернулась в отель, уложила вещи, расплатилась и отправилась дальше — на сей раз уже в Кортону. И теперь я оставила только номер своего сотового телефона на автоответчике у Антонио.

 

Глава восьмая

Кортона

Укрытое капюшоном от дождя лицо на мгновение заглянуло в окошко остерии, и темная фигура оправилась дальше по булыжной мостовой крохотной улочки. Отойдя на несколько ярдов, она проверила дверь дома, потом обернулась к началу улицы. Под моим внимательным взором она вновь повернулась направо, потом еще раз направо, нырнула в церковь, откуда появилась спустя пару минут, и вновь повторила в обратном направлении весь путь до остерии.

— Привет, Лола, — проговорила я. — У тебя осталась одна моя вещь, которую мне бы хотелось получить обратно.

Она вздрогнула и повернулась, чтобы бежать, однако я перекрыла ее путь к отступлению.

— Подобные вещи тебе ни к чему, — сказала она, явным образом решив, что лучшая защита — наступление. — Возможно, я не разбираюсь в древностях столь же хорошо, как это делаешь ты, но могу поручиться, что гидрия подлинная. Не знаю, как ты приобрела ее, но позволь усомниться в том, что это произошло законным путем, пусть ты и сочинила для меня сказочку о студенте-художнике. Я видала, как ты глядела на нее… все время глядела. Это этрусская вещь, и ей место в музее, а не в руках собирателя.

— Лола, — сказала я. — Поверь, тебе незачем связываться с этой гидрией. Это опасно. Если ты предоставишь мне…

— Люди обвиняют томбароли, — сказала она. — Но это всего лишь бедные крестьяне. Если бы подобную добычу нельзя было продать, они не стали бы заниматься подобным делом. Кто же это говорил, что истинными грабителями древностей являются коллекционеры?

— Рикардо Элиа, — ответила я. — Послушай, Лола…

— Я бы сказала, что он мог бы выразиться и поточнее, если бы назвал виновными не только коллекционеров, но и таких дельцов, как ты! Людей, которые покупают сокровища или даже крадут их, а потом тайком вывозят из страны…

— Лола! — воскликнула я. — Заткнись на какое-то время.

Она уже размахивала руками, голос ее становился все более громким, и люди начинала поглядывать на нас.

— Я не собиралась вывозить этот предмет из страны, — прошептала я. — Я доставила его сюда.

— Ну вот, — сказала она. — За какую же дуру ты меня принимаешь? Надо же придумать такое — везти в Италию ее же сокровища!

— Тем не менее это так, — ответила я. — У меня есть клиент, который собирается возвратить гидрию в музей, из которого она была украдена. Ну, так где же она находится?

— Почему я должна тебе верить? — огрызнулась она.

— Неплохой вопрос, Лола. Я тоже не знаю, почему должна верить тебе. И зачем мне надо мокнуть вместе с тобой под дождем, пытаясь договориться с особой, покидающей отель, не расплатившись и тем самым привлекающей к себе внимание полиции и крадущей вещь у человека, который только что угостил ее? Ответь мне сперва на этот вопрос?

— Потому что у меня находится нужная тебе вещь, — ответила она.

Мы обменивались яростными взглядами, по нашим лицам текла вода. Мои джинсы уже промокли до самых колен, вода успела пропитать даже туфли.

— Давай войдем, поедим чего-нибудь и продолжим разговор в сухом месте, — предложила я наконец.

— Я не голодна, — ответила она.

— Не надо врать. Я видела, как ты словно голодная девчонка останавливалась возле каждой витрины продовольственного магазина и прикидывала маршрут для бегства, так ведь? Этот ресторан ты выбрала потому, что он находится на углу и имеет заднюю дверь. Ты ведь намеревались поесть здесь и сбежать. Может быть, нырнуть в церковь и спрятаться в исповедальной кабинке?

Отвечать она не стала, однако и в глаза мне не смела смотреть. Внезапно мне стало очень жалко ее.

— Теперь тебе не придется этого делать, я ставлю завтрак.

— Я не нуждаюсь в благотворительности, — фыркнула она. Похоже было, что по лицу ее текли слезы, только я не видела его.

— В следующий раз расплатишься сама, — продолжила я. — А теперь пойдем.

Я взяла ее за руку и ввела в ресторан. Помещение было до невозможности крохотным, владелец казался сущим грубияном, однако здесь было тепло и сухо, блюда оказались великолепными, а домашнее вино отменным. Начали мы с нейтральных тем: погоды, относительных достоинств Кортоны в сравнении с Ареццо, и ее поисков гробницы Ларта Порсены.

— Я благодарна вам за предложение одолжить мне деньги на оплату гостиничного счета, — вдруг сказала она. — Я услышала его, но не стала отвечать. Но я расплачусь с ними. Я подыскала себе временную работу у адвоката. Начинаю со следующей недели, неполный рабочий день, но я отослала в отель все деньги, которые у меня были, и написала, что возвращу недостающие сразу же, как только у меня возникнет такая возможность. Надеюсь, что это уладит недоразумение с полицией. И я заплатила бы ресторану из первой же зарплаты, если бы, конечно, не ваше предложение.

— Предложение остается в силе, Лола, — ответила я, поскольку на моем отощавшем счету в швейцарском банке еще числилось некоторое количество долларов. — Но нам надо поговорить насчет гидрии.

— Только не говорите мне снова, что вы тайно привезли ее в Италию, ладно?

— Увы, это правда. Я обнаружила ее во Франции, — сказала я. Зачем врать? Ей, конечно, незачем знать, что я обнаружила этот сосуд в багажнике собственного автомобиля. Вот в это уже никто не поверит. — Как я говорила, у меня есть клиент — я не вправе назвать его имя — который хочет вернуть этот сосуд в музей, из которого он был украден.

— И откуда же? — спросила она.

— Из Вульчи, — ответила я.

— Похоже на правду, — проговорила она. — Вульчи, или Велс, был центром производства этрусской керамики. Там работали некоторые из величайших этрусских художников, такие как мастер Микали. Кстати, похоже, что ее расписывал мастер Микали или один из его ближайших последователей. Вы это знали?

— Я допускала такую возможность, однако точно установить это может лишь эксперт, — сказала я. В архиве Интерпола было сказано, что сосуд выполнен в школе Микали, но я боялась, что если Лола узнает это, то никогда не возвратит мне гидрию.

— Итак, вы знаете, что именно получили здесь, не так ли? — спросила она. — Ну, или, что получила я… точнее, мы.

— Думаю, что да.

Я решила, что она говорит о Микали. Но это «мы» мне понравилось. Оно намекало на перспективу получить сосуд обратно.

— А известно ли мне имя вашего клиента? Неужели вы действительно не можете назвать его?

— Возможно, — ответила я. — А где находится гидрия?

— В надежном месте, — ответила она. — Но вам придется назвать имя своего клиента.

— Я и в самом деле не могу этого сделать.

— Тогда вы не получите назад свою гидрию.

Это уже прогресс. Во всяком случае, она действительно думает возвратить ее мне.

— Вам придется обещать мне не называть его, — сказала я. Однако другого пути не было, пусть Лейк и требовал соблюдать анонимность.

— Обещаю, — сказала Лола. Я строго поглядела на нее.

— Клянусь своим сердцем и надеждой на вечное упокоение, — добавила она.

— А вы не скрестили за спиной пальцы или не сделали ничего подобного, а?

Скривившись, она положила на стол обе руки и произнесла:

— Обещаю.

— Кроуфорд Лейк, — назвала я имя.

— Тот самый Кроуфорд Лейк? — спросила она.

Я кивнула.

— Bay! И вы с ним встречались?

Я снова кивнула.

— Лично?

— Да, — ответила я.

— И где же?

— В его римских апартаментах. Но зачем вам знать это?

— Не знаю, стоит ли верить вам. Насколько я слышала, его никто не видит.

Где-то в остерии зазвонил сотовый телефон. Мне потребовалось около минуты, чтобы осознать, что телефон этот мой.

— Алло! — проговорила я.

— Что случилось? — спросил Лейк.

— Почему вы ничего мне не сказали? — ответила я.

— Мне говорили, что там были и другие люди. Вы привели их с собой?

— Нет. Но как понимать эти слова: «мне говорили»? Вы были там?

— Конечно, нет. Я послал одного из своих людей. Вы кому-нибудь говорили о встрече?

— Нет! — ответила я. — А вы?

— Где вы остановились? — спросил он, игнорируя мой вопрос. — Я звонил в ваш отель, и мне сказали, что вы выписались из него. Вам известно, что я должен знать о том, где вы находитесь в любой момент времени. Почему вы не сообщили мне о том, что переехали?

— Я нахожусь примерно в том же районе, — сказала я осторожно, — и к тому же оставила сообщение на телефоне Антонио, предложив ему или вам позвонить мне по сотовому телефону, что вы и делаете.

Он громко вздохнул.

— Кстати, о Леклерке, — проговорила я, ожидая его реакции.

— Каком еще Леклерке? — переспросил он. — О чем вы говорите?

Я промолчала. Ни в газетах, ни на телевидении не прозвучало и слова о теле, обнаруженном возле Танеллы. Мне уже начинало казаться, что я галлюцинировала в том тумане.

— Где вы остановились? — спросил он. — Я вступлю с вами в контакт через какое-то время и назначу время и место свидания.

— Почему бы не договориться прямо сейчас? — спросила я. Человек этот уже начинал раздражать меня.

— Тогда встретимся сегодня. Мне нужна эта ваза, — сказал он.

— Отлично. Скажите мне, где и когда. И сделайте так, чтобы вас можно было видеть — не ночью, и не в тумане. Где-нибудь на открытом месте и приходите сами.

— Мелоне ди Содо, — назвал он.

— Минуточку, — попросила я. Пусть теперь он подождет. — Вы знаете Мелоне ди Содо?

— Конечно, — ответила Лола. — Имеющие форму дынь гробницы в Кортоне. Это он?

— Да.

— Спросите его, у какой именно.

— А у какой? — спросила я у Лейка.

— У большой. Мелоне два.

— Мелоне два, — повторила я, так, чтобы могла слышать Лола. Она кивнула.

— Пять часов. Мелоне два. Сегодня воскресенье, поэтому там никто не будет работать. Обстановка будет уединенная. Приносите вазу.

— Вот что, Лола, — сказала я, убирая свой сотовый телефон. — Договоримся следующим образом. Сегодня в пять дня вы приходите к этой гробнице Мелоне. С гидрией. Я познакомлю вас со своим клиентом. Если вы поверите ему и мне, то отдадите сосуд.

— О'кей, — согласилась она. — По-моему, так будет честно. Хотите узнать, как проехать к Мелоне? Она находится по другую сторону дороги Ареццо — Кортона там, где вы повернули в город, чтобы попасть в Танеллу.

— Так. Хотите, чтобы я подобрала вас и отвезла туда?

— Нет, — ответила она. — Мне бы хотелось встретиться с Лейком. Я буду там.

Надеюсь на это, подумала я.

— Возьмите, — сказала я, протягивая ей банкноту в сто тысяч лир. — Ваша ссуда. Теперь вы можете приехать туда из города на такси, если захотите.

Недолго поглядев на бумажку, она спросила:

— Это ссуда или взятка?

— Ссуда, — ответила я твердым голосом.

После недолгих колебаний она взяла деньги.

— Спасибо, — сказала она. — Я верну их.

* * *

В четыре часа я уже была у Мелоне. Огромный курган, как и следует из названия имевший форму дыни, ограждала изгородь. Здесь проводились раскопки, и на восточной стороне ниже уровня земли обнаружилась большая, явно церемониальная лестница. Возле основания, с западной стороны, находились два длинных и узких вала, которые я посчитала гробницами.

Я старательно изучила местность, чтобы избежать жутких мгновений, пережитых мной у Танеллы. Снизойдя к моей просьбе, Лейк действительно выбрал более открытое место. От кургана была превосходно видна главная дорога. К югу от него располагалась небольшая впадина, за ней располагалась узкая дорога, а потом шло травянистое пространство. Я отыскала себе место, откуда я могла видеть, опять-таки оставаясь невидимой — как я надеялась — до нужного мне мгновения. Дождь прекратился, солнце клонилось к горизонту, и на землю я опускалась с осторожностью. На сей раз я прихватила с собой пластиковую подстилку и устроилась на ней в известной мере комфортабельно.

Примерно без четверти пять я услышала звук приближения моторного скутера, на котором появился мужчина в джинсах, коричневой куртке и шлеме. Я встревожилась — это мог быть какой-нибудь сторож, способный помешать нам, однако, когда он снял шлем, я с некоторым удивлением поняла, что вижу не Лейка, как следовало бы ожидать, а Антонио. Я уже собиралась встать и помахать ему, но он направил свой красный и довольно заметный мотоскутер за угол, где его нельзя было заметить с шоссе. Потом и он скрылся из вида. Я сочла такое поведение странным. И потому решила не высовываться.

Пять минут спустя показалась Лола, она шла от края шоссе по грунтовой, усыпанной гравием дороге, шедшей к месту раскопок. Шла она довольно медленно, даже прихрамывала, и казалась такой ранимой и усталой. Ей предстояло пройти достаточно большое расстояние с большой плетеной корзинкой в руках; она несла ее не за ручки, но прижимая к груди словно младенца, или, точнее сказать, бесценное сокровище. Я не смела надеяться на это. Когда она подошла поближе, я успела заметить розовое покрывало, выглядывавшее из корзинки. Спасибо тебе, Лола, подумала я.

Я уже собиралась встать, когда на шедшей из города дороге из ниоткуда возникли три полицейских машины, завывавшие сиренами и сверкавшие синими огнями. Одолев нужное расстояние, они свернули на грунтовую дорогу к кургану. Лола споткнулась и побежала, однако ее немедленно окружили шесть карабинеров с пистолетами в руках. Один из них схватил корзинку, открыл ее и триумфальным жестом поднял гидрию над головой так, чтобы ее могли видеть остальные. Ошеломленная Лола замерла на месте, губы ее шевелились, однако я не слышала ни одного звука. Буквально в считанные секунды на ее руках появились наручники, потом ее бесцеремонно затолкали на заднее сиденье одной из полицейских машин, и все три направились по дороге к шоссе, а потом исчезли из вида.

Я сидела в полной прострации, пока кашель заводившегося мотоскутера не привел меня в чувство. Однако было уже слишком поздно. Когда я встала, Антонио уже отъезжал и вскоре превратился в пятнышко на горизонте. А я сидела на своей подстилке, тупо рассматривая закат, пока не зазвонил мой сотовый телефон.

* * *

— Случилась очень скверная вещь, — сказал Антонио. Он больше не пытался практиковаться в английском и говорил по-итальянски так быстро, что я едва понимала его. — Хорошо, что вас не было в Мелоне. Полагаю, что вы находитесь в опасности. Как и я сам. Уезжайте отсюда. Возвращайтесь домой. И никому не рассказывайте об этом.

— Я знаю, что произошло, — сказала я.

— Откуда? И вы тоже часть всего этого?

— Часть чего?

Он молчал, однако я буквально могла слышать, как работает его мозг.

— Я пряталась, так же, как и вы сами.

— Не верю, — возразил он.

— У вас отличный скутер, — сказала я. — Очаровательного сливового цвета.

— Если вы видели, значит, вам понятно, что пора убираться восвояси.

— Не могу, — ответила я.

— И что же держит вас здесь?

— Леонора Леонард. Или проще Лола, — ответила я.

— Кто такая Лола?

— Та самая женщина, которую на наших с вами глазах захватила полиция и увезла с собой в наручниках, возможно, за то, что она не оплатила гостиничный счет, но скорее всего потому, что в ее руках оказалась этрусская гидрия. А точнее сказать, краденая этрусская гидрия. Та самая краденая гидрия, которую вы подкинули в мой номер в Ареццо. Она хранила ее. — Кое-чего я не договаривала, однако и не очень лгала. — Она несла ее мне, чтобы я могла передать сосуд вашему хозяину, который собирался укрепить с его помощью собственную репутацию. Я думаю, что этот факт обязывает вас и меня попытаться помочь ей.

— Я не делал этого, — сказал он.

— Что? — удивилась я.

— Я не подбрасывал этот горшок к вам в номер.

— Я видела вас возле отеля.

— Да, но я не подбрасывал вам его.

— А кто же это сделал?

— Я не могу сказать этого вам.

— Антонио! — воскликнула я в крайнем волнении. — Говорите немедленно!

— Вы не поняли меня, — ответил он. — Я не знаю, кто это сделал. Все должно было случиться иначе. И ничем не могу помочь вашей подруге.

— Нет же. Вы можете поговорить с мистером Лейком и передать ему, что в этом деле нужно навести порядок. А лучше всего отвезите меня к нему, и я все расскажу. Пусть он скажет одно только слово, и все придет в порядок.

— Нет, — сказал он. — Идея эта никуда не годится.

— Тогда мне придется самостоятельно отыскать его.

— Нет! — повторил он. — Ни к чему хорошему это не приведет. Подождите, не отключайтесь.

После короткой паузы он сказал:

— Пришлось вложить монеты в автомат.

— Так почему вы не хотите этого?

— Чего я не хочу?

— Зачем играть словами, Антонио. Почему вы считаете, что обращаться к мистеру Лейку бесполезно?

— Я не могу объяснить вам этого.

— Тогда я иду в полицию.

— Разве вы не понимаете? По-моему, вы должны были сделать именно это.

— Я ничего не понимаю, Антонио. Почему вы не хотите мне хоть что-нибудь объяснить?

— Вы, я, эта женщина, как ее там зовут… все мы просто пешки.

— Для Лейка?

— Примерно так, — ответил он.

— Значит, я обращаюсь в полицию, — повторила я. — В разговоре, бесспорно, всплывет ваше имя. И очаровательная Тереза долго-долго не увидит своего Антонио.

— Прошу вас, не надо этого делать. Мы должны переговорить. Не по телефону. Я постараюсь все объяснить вам. Вот что, монеты у меня кончаются. На юго-запад отсюда расположен крохотный городок Скрофиано. Неподалеку от Синалунги. Примерно в миле от него находится дом. — Он давал торопливые указания. — Сегодня.

— Только не сегодня, — возразила я. Учитывая обстоятельства, я не намеревалась скитаться впотьмах по местным дорогам.

— Тогда завтра утром. Пораньше.

— Только после того как рассеется туман, — сказала я. — В полдень.

— В полдень чересчур поздно, — сказал он. — Давайте в десять.

— В полдень. А карабинеры тоже там будут? — спросила я. — У них есть привычка объявляться всякий раз, когда я договариваюсь о встрече с мистером Лейком. Может быть, они подобным же образом реагируют и на вас?

— Нет, — ответил он. — Эта история сулит мне даже худшие последствия, чем вам. Так, значит, в полдень. Прошу вас, приезжайте туда и будьте…

Разговор оборвался. Должно быть, монеты подошли у него к концу.

* * *

Весь вечер и большая часть следующего утра ушли у меня на поиски Лолы, которая обнаружилась в камере полицейского участка в Ареццо. Она вдруг сделалась старой, бледной и настолько апатичной, что я даже обеспокоилась. Увидев меня, она сразу удивилась и обрадовалась.

— Вот уж не думала увидеть вас, — сказала она.

— Я не могла поступить иначе! — воскликнула я. — А почему вы не ожидали меня?

— Потому что… — начала она, но не договорила.

— Потому что вы решили, что я подставила вас?

— Не знаю. Бывает всякое.

— Если гидрия нужна была мне самой, отдавать ее полиции незачем, правда? Как и в том случае, если я предназначала ее для Лейка.

— Нет, — проговорила она. — Я даже не подумала о том, что вы могли подставить меня. Совершенно бессмысленный поступок. Могу сказать только, что жалею уже о том, что просто увидела эту гидрию. Если бы я не взяла ее, тогда…

— Тогда на вашем месте находилась бы я сама, — заметила я. — Хочу кое-что сказать вам. Я не покупала эту гидрию. Я увидела ее в шато возле Виши и попыталась купить, однако владелец не согласился расстаться с этой вещью.

— Не тот ли это человек, который упал в собственную гробницу? — спросила она. — Не ему ли она принадлежала?

— Да. И когда на следующее утро я вернулась, чтобы купить ее, гидрии не оказалось на месте. Возможно, ее украли, возможно, он продал ее, и она оказалась в других руках. Мне известно только то, что ее не оказалось на месте. А потом она вдруг обнаружилась в багажнике моего собственного автомобиля еще на территории Франции. Я перевезла ее через границу просто потому, что не знала, как еще можно поступить. В то время я еще не знала, что она краденая, но потом выяснила это, обратившись к материалам Интерпола по вывезенным древностям. Но когда я привезла этот сосуд сюда — точнее, в Вольтерру — явившиеся в гостиницу карабинеры принялись обыскивать багажники автомобилей. И тогда я совершила действительно жуткий поступок. Я подбросила гидрию в машину, принадлежащую французскому дельцу, который, по моему мнению, и подкинул ее мне в первый раз.

— Зачем это могло ему понадобиться?

— Он был раздосадован тем, что я не прибегла к его услугам для приобретения одной вещи.

— Однако гидрия вернулась к вам, — заметила она.

— Да. Она обнаружилась на моей постели в номере, там, в Ареццо. Понятия не имею, как она попала туда и когда мы вошли в номер, я удивилась не меньше вас. Я должна была доставить ее к Танелле, но не сумела этого сделать, потому что сосуд уже перешел к вам.

Она скривилась.

— Похоже, вы впутались в скверную историю. Точнее, мы обе.

— Да, но в какую именно? Карабинеры появились и у Танеллы, однако в это время я уже возвращалась к себе в отель. Итак, они объявлялись три раза, когда гидрия находилась у меня, или по крайней мере должна была находиться. Едва ли это является совпадением, так ведь? Кроме того, они были у самой двери моего номера, когда гидрия лежала на моей постели, но в тот раз, они искали именно вас.

— Действительно, — согласилась она. — Можете ли вы представить себе, чтобы отель вызвал карабинеров только потому, что кто-то из постояльцев сбежал, не заплатив по счету? Речь ведь шла всего лишь о нескольких долларах. Ну, паре сотен. Может быть, трех. Наверно, поэтому они постарались поймать меня с гидрией. Они ловили меня, и им просто повезло, что они захватили меня с ней на руках. Просто зла не хватает, особенно после того как я лично ходила в эту гостиницу, чтобы выплатить большую часть долга и обещала выплатить остальное в течение месяца. И они согласились на это. Правда, не исключено, что они усомнились в моих возможностях или просто забыли информировать полицию о том, что мы достигли соглашения… впрочем, не знаю. А вы, наверно, считаете, что я получила по заслугам.

— Нет, — возразила я. — Не думайте так.

— Спасибо. Наверно, надо постараться выглядеть более привлекательно. Здесь хотя бы кормят. Конечно, здешние блюда никак нельзя сравнить с вашим вчерашним угощением. Неужели это было только вчера?

— Лола, все будет отлично.

— Да. Но пока я не забыла, позвоните, пожалуйста, синьору Витали, адвокату, которому я собиралась помочь разобраться с бумагами, и сообщите ему, что я не выйду на работу? У вас есть листок бумаги? Я запомнила номер. Они забрали мой бумажник. Синьор Витали — хороший человек: во всяком случае, он показался мне таковым. Жаль, что я подвела и его.

— Я позабочусь об этом, — пообещала я, записывая номер.

— Он почти отошел от дел. У него осталось совсем немного клиентов. И как я сама интересуется Лартом Порсеной. Он сам обследовал окрестности. Мы подумывали о том, чтобы соединить свои усилия в поисках гробницы. Не знаю, что он подумает, когда узнает, что я в тюрьме. Он ведь адвокат. И я не рассчитываю, что он станет нанимать на работу, пусть даже временную, побывавшего в тюрьме человека. Плохо это. Он мне действительно понравился, и мне показалось, что и я симпатична ему. Конечно же, он не станет делать своей подругой особу, вышедшую из тюрьмы.

— Ну, этого заранее сказать нельзя, — возразила я.

— А я сомневаюсь. Вот вы говорили мне, что ваш приятель служит в конной полиции? Как, по-вашему, он будет в восторге, если вас посадят в тюрьму?

— Едва ли, — ответила я. Оставалось только надеяться, что мне не придется узнать степень недовольства Роба в подобной ситуации.

— А, может быть, вы скажете Сальваторе — так его зовут, — что у меня ларингит или что-нибудь в этом роде и я не могу говорить, а заодно не хочу заражать его, но скоро позвоню. Надеюсь, что дольше, чем несколько дней, меня здесь не продержат. Как вы считаете?

— Лола, послушайте меня. Все будет хорошо. Завтра я встречаюсь с помощником Лейка и собираюсь заставить его прийти сюда и все объяснить.

— А он захочет сделать это?

— Я в этом не сомневаюсь.

Явится как миленький, когда я обработаю его, — подумала я. У меня не было никакого желания соблюдать всякую там деликатность в отношении стремления Лейка не появляться на людях.

— Вас выпустят сегодня к концу дня или в худшем случае завтра. Обещаю, что не оставлю вас здесь.

— За свою жизнь я слышала столько обещаний, — проговорила она. — Но выполняли их немногие.

— Я выполню, — сказала я.

— Не знаю. Иногда человек получает по собственным заслугам, и ничего лучшего я не заслуживаю.

— Не говорите глупостей, Лола. За бегство из отеля без оплаты никто не сажает, за нелегальное обладание древностями тоже.

— Вы не знаете, что я сделала, — сказала она. — И я не обвиню вас, если вы просто уедете домой.

— Я вернусь, — обещала я.

— Надеюсь на это, — ответила он, когда ее уже уводили. Я поежилась, когда за спиной Лолы лязгнула, закрываясь тюремная дверь.

* * *

Оставив Ареццо я выехала на «аутострада дель Соле» и направилась на юг, свернув на Синалунгу. Потом я воспользовалась развязкой, ведущей к Сиене, и оставила ее сразу после Синалунги, на повороте, ведущем в Скроньяно. Дорога направилась резко вверх и повернула в город, очаровательное местечко с крытыми и узкими мощеными улочками, цветочными горшками в каждом окне и двери. Общественные здания здесь ограничивались и церковью, и универмагом. Я остановилась у магазина, чтобы купить воды и проверить, правильно ли я еду.

— Так вы ищете дом синьора Мауро, — спросил один из покупателей. — Возможно, вы хотите купить его?

— Да, хочу, — сказала я. Почему бы и нет? Такими возможностями пользуются, когда они возникают. Кстати, хотелось бы знать, не пользуется ли Лейк именем синьора Мауро в целях секретности, или же дом этот просто подвернулся ему под руку.

— Правда, я скорее хотела бы арендовать его, а не покупать. Его по-прежнему можно снять? Или я уже опоздала?

— Кажется, дом еще не продан, но, судя по тому, что я слышал, синьор Мауро скорее продаст его, чем отдаст в аренду.

— Не сомневаюсь, что мне он окажется не по карману, — сказала я. — Впрочем, иметь здесь дом было бы просто чудесно. Но дорого, как я полагаю. А сам синьор Мауро сейчас здесь, как по-вашему?

— Давно не видел его. А что касается цены, дом стал дешевле, чем был всего шесть месяцев назад. Люди говорят, что ему придется продать, некоторые винят неудачный брак, другие плохие времена.

— Ну, тогда, может быть, шанс есть и у меня, — проговорила я.

Разговорчивый покупатель вышел вместе со мной и принялся объяснять мне дорогу. За городом под колесами скоро захрустел гравий. По обе ее стороны тянулись виноградники, гроздья еще не были сняты, поля уже пахали, и почва цветом своим напоминала ржавую охру. Возле белого каменного забора я свернула на ухабистую дорогу, проехала мимо нескольких домов и многочисленных псов, охотно выскакивавших следом за моим автомобилем из-за своих проволочных изгородей. Дорога окончилась возле рядка кипарисов, за которыми прятался очаровательный, истинно тосканский фермерский домик высотой в два этажа. Некогда он, вне сомнения, служил домом фермерам-контандини, прежде чем перейти в руки таких как синьор Мауро, кем бы он ни являлся. Однако расположенный на гребне дом был благословен живописным видом на находящуюся на противоположной стороне долины Нортону, и плавный простор оливковых рощ и виноградников, за которыми на юге маячили туманные холмы.

Ставни в доме были плотно закрыты. Я постучала в дверь, однако ответа не услышала. Обойдя здание, я обнаружила небольшую, но очаровательную, заросшую лозами террасу, на которой стоял небольшой столик и два стула. На спинке одного из них висел пиджак.

— Антонио? — позвала я. — Где вы? Прятаться незачем. Здесь только я.

Ответа не было. Я не слышала ни звука — только ветер перебирал серебристые листья маслин. Я подвинула второй стул и села. Росшие возле террасы розмарин и шалфей распространяли удивительный запах. Где-то вдалеке лаяла собака. Чуть ближе пискнул какой-то зверек или птица. Поблизости что-то заскрипело, потом послышался глухой удар — наверно, захлопнулась ставня. И я впервые с момента появления здесь посмотрела наверх.

С этой стороны фасад дома был оснащен блоком, служившим, наверно, для того, чтобы можно было поднимать наверх тяжелые вещи, например, мебель. Но теперь блок был использован для непредусмотренной цели: на свисавшей с него веревке висел Антонио, шея которого была туго перехвачена петлей. Возможно, он был еще жив и отчаянно боролся за жизнь, поскольку пальцы одной из его рук отчаянно протиснулись между удавкой и шеей, стремясь облегчить давление веревки. Но другой конец ее был надежно и прочно обмотан восьмеркой вокруг железной планки, вбитой в стену на уровне моего плеча.

Стоя на месте, оцепенев от ужаса, я вдруг услышала звук. Его было трудно определить: может быть, шелест, может быть, просто треснула ветка. Тем не менее можно было не сомневаться: неподалеку от меня кто-то находился. Я ощущала присутствие какого-то зла. Оступаясь, я бросилась к машине и, едва вставив трясущимися руками ключ в замок зажигания, умудрилась кое-как отъехать.

 

Глава девятая

Рим

Следующий день принес свой собственный комплект неприятных сюрпризов.

— А теперь повторим эту часть еще раз, — предложил Массимо Лукка, человек худой, загорелый, обладатель рыжеватой шевелюры и встопорщенных усов. Он вел себя вежливо и не агрессивно. Еще он был полицейским.

— Итак, вы говорите мне, что обнаружили вазу с химерой, гидрию, как она там зовется, — вы меня уже поправляли — во Франции, после чего привезли ее в Италию.

— Правильно, — согласилась я.

— И намеревались возвратить эту гидрию в музей Вульчи, откуда она была украдена много лет назад.

— Именно так.

— А синьора Леонард?

— Она помогала мне. Она хранила гидрию и принесла ее туда, чтобы отдать мне. Вы арестовали ее до того, как она смогла сделать это. После передачи сосуда синьора Леонард, безусловно, смогла бы расплатиться с отелем.

— Каким еще отелем?

— Ее отелем в Ареццо, где она не расплатилась по счету, — с тяжелым сердцем промолвила я, полагая, что могла этим признанием ухудшить положение Лолы. — Разве вы арестовали ее не из-за этого? А она ведь уже договорилась с ними. Можете узнать у них самих.

Он сделала пометку в лежавшем перед ним блокноте.

— Нет. Мы разыскивали отнюдь не лицо, не оплатившее счет. Нам нужна была эта древняя вещь.

В глубине души я уже пришла к этому выводу, хотя и отказывалась признаваться в этом до самого последнего мгновения. Я спросила:

— А откуда вам стало известно, что она будет с гидрией?

— Я не намереваюсь рассказывать вам это.

— Не надо, — проговорила я. — Это все равно станет ясным на суде, так ведь? Вам придется сообщить ее адвокату.

Не знаю, права я оказалась или нет, поскольку не успела еще ознакомиться с устройством итальянского правосудия, однако мысль оказалась удачной. Более того, она навела меня на другую идею.

— Мы действовали по наводке заинтересованного члена общества, — добавил он.

— Кого же именно?

— Вы прекрасно понимаете, что я не могу сказать вам этого, — раздраженным тоном сказал он. — Кроме того, я не знаю. Наводка была анонимной, телефонный звонок, и мы пытаемся установить личность звонившего.

— Насколько я понимаю, это был не первый полученный вами анонимный звонок на эту тему, так ведь? — спросила я, поскольку события последних нескольких дней начинали теперь проясняться.

— Да, это был второй звонок. Пару дней назад нам сообщили, что женщина с этим кувшином будет находиться возле Танелла ди Питагора, однако мы ее не обнаружили. И мы даже не собирались ехать к Мелоне, посчитав звонок розыгрышем, но мой супервизор — человек крайне дотошный, и он заставил нас сделать это. Надеюсь, вы согласитесь с тем, что у меня есть более важные дела, чем носиться по полям в поисках какого-то горшка.

— Едва ли вы станете проверять, что подобный звонок был сделан и в Вольтерре, — проговорила я.

— Я могу это сделать, но зачем?

— А вам не кажется, что все эти анонимные звонки имеют несколько необычный характер?

— Согласен, — признал он. — Но есть ведь люди, которые ценят итальянскую старину и не испытывают ни малейшей симпатии к тем, кто занимается незаконным вывозом древностей.

— Но мы планировали вернуть ее на законное место в музей.

— Опять двадцать пять, — отозвался он. — Не понимаю, зачем вы это делаете. Синьора Леонард уже сказала, что не имела представления о том, что в руках ее находится древняя вещь. На мой взгляд, вполне надежное основание для защиты. Ваши показания будут противоречить ее словам, и если вы считаете, что поможете ей, рассказывая мне эту нелепицу, лучше подумайте хорошенько. Я испытываю большое искушение записать этот разговор и использовать его в суде, но намереваюсь оказать вам крупную любезность и проигнорировать все, что вы здесь наговорили, на том основании, что вы пытаетесь помочь подруге. Если вы настаиваете… — Телефон возле его локтя зазвонил, в дверь постучала молодая женщина, торопливо просунувшая голову в щелку.

— Тот звонок, которого вы ожидаете, — сказала она. — Вас спрашивает синьор Палладини.

Палладини, подумала я. Знакомое имя. Откуда? И тут я вспомнила. Витторио Палладини, так звали того человека, который вывел меня на Буше, чтобы связать с Робером Годаром. Вполне распространенное итальянское имя, но тем не менее.

— Граци, — проговорил он, а потом поднял трубку и сказал: — Да.

А после короткой паузы:

— Боюсь, что так. — Новая пауза. — Это сейчас выясняется.

Он чуть скривился.

— Вы знаете, что это невозможно. Она здесь, и мы ничего не можем с этим поделать. Жаль, я понимаю это. Быть может, в следующем году. Конечно, поговорим еще раз.

Повесив трубку, он посмотрел на меня. Я открыла рот, чтобы заговорить, но тут дверь открылась снова, и в образовавшуюся щель просунул голову довольно приятный с вида мужчина, одетый в джинсы, водолазку и дорогой пиджак, с большой матерчатой спортивной сумкой, словно бы собираясь немедленно отправиться с ней в зал. Вид у него был такой, как будто он постоянно работал под открытым небом.

— Готово, — сказал он. — Ах да, простите, что прервал.

— Ничего, — сказал Лукка. — Мы рады прерваться. Это то, что мы думаем?

— Скорее всего, — ответил вошедший.

— Ну, вот, — вздохнул Лукка.

— Именно, — отозвался мужчина. — Ну, я пошел.

— Скажешь остальным, ладно? — проговорил Лукка.

— Хорошо, — ответил мужчина.

— Не могли бы мы еще немного поговорить о моей подруге Лоле? — спросила я.

Молодая полицейская еще раз прервала нас.

— Простите, — сказала она. — Нельзя ли оторвать вас на одну минутку?

— Попозже, — сказал он.

— Но у нас возникла проблема.

— У нас всегда есть проблемы, — сказал он с раздражением в голосе. — Только уложитесь в минуту.

— Найдено тело. Возле Танеллы в Кортоне, — произнесла она. Слова ее заставили меня охнуть.

— Такие вещи перед посетителями не говорят, — укорил ее Лукка. — Вы испугали синьору Макклинток.

Молодая женщина закатила к небу глаза. По правде сказать, я не знала, что чувствовать — волнение или облегчение оттого, что тогда в тумане я не утратила головы.

— Как вы можете видеть, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — у меня есть более срочные дела. Возможно, вам следует радоваться этому, так как вы наговорили здесь много всякого вздора. Я готов сочувствовать вашему желанию помочь подруге, но довольно. Синьора Леонард уже сказала нам, что вы не имеете никакого отношения к этому делу. Если вы будете настаивать на своем, боюсь, мне придется привлечь вас к ответственности за хулиганство, и тогда вы сможете разделить общество своей подруги в обстоятельствах, которые могут не понравиться вам. Итак, в порядке любезности я прекращаю нашу беседу. Благодарю вас, синьора, за помощь, оказанную вами нашему расследованию. — Он поднялся из кресла, протянул мне руку, а потом подошел к двери и открыл ее, выпустив меня наружу.

— Проследите, чтобы синьора Макклинток нашла дорогу на улицу, — обратился он к молодой полицейской. Словом, ничего больше я сделать не могла по крайней мере в Ареццо.

* * *

Но я не намеревалась сдаваться. В первую очередь надо было снять денег на дорогу. Я намеревалась отыскать Кроуфорда Лейка и заставить его вступиться за Лолу, и для этого мне нужны были его деньги. Я вернулась в отель, достала свой ноутбук и вышла в Интернет. Я обратилась к Мардзокко Финансиал Онлайн и ввела номер своего счета — 14M24S, а потом кодовое слово «Химера».

— Доступ не разрешен, — ответил экран. — Идентификатор пользователя или пароль неправилен. Пожалуйста, попробуйте еще раз.

Я попробовала, но с тем же успехом. После третьей попытки меня выбросило из сайта. Словом, было предельно ясно, что Лейк старается как можно дальше дистанцироваться от моего фиаско.

В ярости я вылетела из отеля. Будем думать об этом позже. А пока нужно кое-что сделать. В первую очередь я вернулась в Нортону и нанесла визит синьору Сальваторе Витали, Лолиному адвокату. Я хотела встретиться с ним лично, а не звонить по телефону, чтобы решить, что делать.

Дверь открыл мужчина очень приятной наружности, одетый в превосходно пошитые брюки и очаровательный свитер. Наверно, ему было уже за шестьдесят, как и самой Лоле, или же он был немного старше ее. Седая голова Витали удивляла количеством волос, которые он откидывал с лица, пока говорил. Когда я сказала ему, что являюсь подругой Лолы, он пригласил меня войти в дом и уговорил меня выпить эспрессо, который приготовил на внушительного размера кофеварке, помещавшейся в кухоньке возле главной комнаты.

— Какая благородная дама, — проговорил он, когда я сообщила ему, что у Лолы ларингит и она не имеет возможности позвонить ему. — Очень жаль, что она заболела. Прошу вас тем не менее заверить ее в том, что она сможет приступить к работе сразу же, как только почувствует себя достаточно хорошо. Ей не о чем беспокоиться.

— Спасибо, я передам ей.

Несколько минут мы только оценивали друг друга взглядами, обсуждая погоду и попивая эспрессо.

— Надеюсь, она посетила доктора, — проговорил он.

— Да, — солгала я.

— Простите за этот вопрос… Не хотите ли бисквит? Нет? Еще эспрессо? Как вы можете видеть, я не слишком уверенный в себе хозяин. Слишком давно живу один.

— Еще одна чашечка эспрессо окажется весьма кстати, — сказала я. Он поднялся, и машина на кухне зажужжала. Он возвратился достаточно скоро, и мы вновь приступили к изучению друг друга.

— Есть один вопрос, который мне хотелось бы вам задать, — промолвил он наконец. — Вопрос важный, который я так и не смог задать синьоре Леонард. Просто не представилось удобного повода, поскольку мы обсуждали ее статус в моем бюро. И я задаю его вам не без волнения. Однако что-то заставляет меня это сделать.

— Итак? — спросила я.

— Она замужем?

— Нет, — ответила я.

— Я так и думал. Кольца на ней не было. Но, может быть, она не свободна?

— Едва ли. Насколько мне известно, она свободна как пташка.

Он просиял.

— Признаюсь, что рассчитывал именно на этот ответ.

— Вы ей тоже понравились, — заметила я. — Только, пожалуйста, не говорите ей, что я сказала вам об этом.

— Конечно, нет, — сказал он серьезным тоном. — И вы тоже не рассказывайте ей, что я задавал вам этот вопрос. Она интересуется Лартом Порсеной.

— Безусловно, — согласилась я.

— Я тоже. Похоже, что вместе нас свела судьба.

— На самом деле, синьор Витали, — произнесла я, — в данный момент судьба вас разводит. Я долго думала, говорить мне это вам или нет, и рискую вызвать неудовольствие Лолы, но она нуждается в помощи, и хотя сама она никогда не простит мне того, что я обратилась к вам, я решила сделать это ради нее. Лола — то есть синьора Леонард, — находится сейчас в тюрьме. Ее ошибочно обвиняют во владении украденной этрусской гидрией. На деле, этим сосудом располагала я. Она хранила его для меня и несла, чтобы передать его человеку, который должен был вернуть гидрию в музей, когда ее схватили по анонимному звонку в полицию какого-то доброхота. В участке не поверили ни ей, ни мне. Ей нужен адвокат, однако она не может позволить себе такого расхода. Я готова оплатить вам ее защиту. — Мне пришлось умолкнуть, чтобы перевести дыхание.

— А тот человек, который намеревался возвратить гидрию? — спросил он, движением руки показав, чтобы я убрала бумажник.

— Я не имею права назвать его, — ответила я. — Однако я намереваюсь отыскать его и заставить дать разъяснения лично.

Он приподнял кустистые белые брови.

— Понятно. И как, по-вашему, он подтвердит эту историю?

— Надеюсь на это, — сказала я. — Однако он предпочитает пребывать в тени и, кроме того, похоже, закрыл банковский счет, с которого я снимала деньги на расходы. Вынуждена признать, что мне придется заставить его передумать.

— А где она находится? — спросил он, поднимаясь из кресла и протягивая руку к висевшему на крючке возле двери пиджаку.

— В Ареццо, в участке карабинеров, — ответила я.

— Еду прямо туда, — сказал он. — Можете сопутствовать мне?

— Нет, — сказала я. — Прямо сейчас я не могу этого сделать. Но я постараюсь помочь вам вызволить Лолу из этой истории.

Я действительно намеревалась сделать это. Лола была большой мастерицей по части получать по заслугам. Но в данный момент ей доставалось то, что выслужила я сама. Я не намеревалась тратить много времени на укоризны самой себе, на размышления о том, как и почему я попала в такое положение. Я просто намеревалась его исправить.

* * *

Я вновь выехала на Аутострада Дель Соле и направилась к Риму. И на следующее утро сидела под широким зонтом кафе на Пьяцца делла Ротунда, площади достаточно оживленной, прихлебывая кофе и читая газету. Увы, Антонио добился известности. Самым зловещим тоном, на который способны только итальянские журналисты, газеты вещали о мужчине, обнаруженном висящим в петле под крышей фермерского дома в Тоскане. Личность покойного была установлена, им оказался безработный актер Антонио Бальдуччи. Поговаривали, что расследование способно принести сенсационные результаты, хотя полиция и утверждала, что произошло простое самоубийство. Я заставила себя вспомнить это зрелище, гадая, каким образом Антонио мог совершить такое. Владелец фермы Джино Мауро, как указывалось, располагал железным алиби, поскольку в данный момент со всей семьей находился в Нью-Йорке и был также потрясен случившимся событием. Отважный репортер проинтервьюировал Мауро по телефону и выяснил, что тот не знал покойника и причин, которые могли бы привести его в дом.

Прославилась и я. Владелец магазина в Скроньяно сообщил полиции, что женщина, англичанка или американка — есть же выгода в происхождении из скромной Канады — спрашивала, как проехать к этому дому за день до того, как был обнаружен труп Антонио. Полиция признала, что тело было найдено благодаря анонимному звонку, и представители ее разыскивали не только меня, но и лицо, произведшее этот звонок. Установлен был телефон-автомат, с которого звонили.

Попала в новости и Лола. В статье на третьей странице газеты утверждалось, что карабинерам удалось выследить похищенную этрусскую древность. Статья утверждала, что произведены аресты и теперь проводится расследование обстоятельств ее исчезновения. Ожидается проведение дальнейших арестов по делу. Оставалось только надеяться, что здесь имелась в виду не я.

Я посидела, размышляя обо всем этом: о находящейся в тюрьме Лоле, но более об Антонио, окончившем свою жизнь в петле. Одновременно я рассматривала сооружение, доминировавшее над той площадью, где я в данный момент находилась. Известное под разными названиями — Пантеон, Церковь Санта Мария деи Мартири и Ротунда — оно имеет ширину в сто сорок два фута, ту же высоту при двадцати пяти футовых стенах, а также отверстие — окулюс — наверху и представляет собой воистину впечатляющее зрелище. Построенный в 27-год до Рождества Христова Марком Агриппой и перестроенный в начале второго века Адрианом, Пантеон считается одним из архитектурных чудес света, и, пока я сидела за своим каппуччино, сотни туристов миновали его двери, Впрочем, в данном случае меня интересовала одна единственная деталь этого сооружения, а именно надпись над входом. «М. AGRIPPA L.F.COS.TERTIUM. FECIT», — гласила она, и слово «FECIT» я сумела заметить из окна апартаментов Кроуфорда Лейка.

Если судить по моему положению на площади, квартира Лейка могла оказаться лишь на одной из улиц. Учитывая узость этой улицы, а точнее, переулка, я не могла отодвинуться назад достаточно далеко, чтобы можно было как следует разглядеть дома. Однако на крыше одного из них, похоже, находился сад — через ограждение свисали лозы — и я направилась прямо к нему. На фасаде здания висела табличка: ПРОДАЮТСЯ АПАРТАМЕНТЫ, дверь была заперта. Я зашла в магазин и купила целую сумку продуктов, постаравшись, чтобы отличный итальянский батон и морковки выглядывали из нее, а потом стала ждать, что кто-то подойдет и откроет дверь.

Я успела до того, как закрылась дверь. Открывавшая ее пожилая женщина с подозрением на меня посмотрела, но я мило улыбнулась и поздоровалась с ней. Посмотрев на мою полную продуктов сумку, она решила, что все в порядке. Я поднялась на самый верхний этаж. Хотя я и представления не имела, в какой из квартир этого этажа побывала, оставалось считать, что в выходящей на улицу, иначе я просто не смогла бы увидеть надпись. Впрочем, мои волнения оказались напрасными. На верхнем этаже оказалась только одна квартира, чего и следовало ожидать при средствах Лейка.

Я постучала в дверь, но ответа не дождалась. Напротив, вдруг ожил лифт, и прежде, чем я успела отойти, из кабинки его вышел мужчина. Мое появление его удивило и в общем-то не порадовало.

— Там никого нет, — сказал он. — Нужно договориться о встрече.

— А как это сделать? — спросила я.

— Номер написан на объявлении, — объяснил он. Должно быть, я казалась озадаченной, потому что он добавил. — Объявлении о продаже, вывешенном на здании. Вам нужно договориться с агентом по продаже недвижимости.

Он проводил меня до выхода из подъезда.

* * *

Я позвонила в агентство, и меня препроводили к женщине по имени Лаура Феррари. Я сказала ей, что нахожусь в Риме всего несколько дней и заинтересована в приобретении квартиры, в частности, той, что находится на Виа делла Роса.

— А кто рассказал вам о ней? — спросила она.

— Синьор Палладини, — назвала я имя, первым пришедшее в мою голову. Я впервые услышала его в участке карабинеров, однако оно произвело просто чудотворное воздействие на госпожу Феррари.

— Ах, так, — проговорила она. — От самого владельца. Значит, вы имеете представление о цене.

Она назвала мне астрономическое число. Не буду даже говорить о том, что оно превышало пределы моих возможностей. Оно просто не приближалось к ним. Учитывая все, что мне известно о манере итальянцев вести дела и по возможности уклоняться от уплаты налогов, реальная стоимость была даже выше названной. Но больший интерес вызвал у меня тот факт, что владельцем ее был синьор Палладини — вполне возможно, тот же Палладини, который звонил Массимо Лукке, пока я находилась в его кабинете, и, вероятно, тот же, который устраивал мне встречу с Годаром. Совпадение? В это было трудно поверить. Напрашивался также вопрос о том, есть ли у Лейка квартира в Рим или же, находясь в городе, он просто воспользовался апартаментами Палладини. Бесспорно, Лейк мог позволить себе свой собственный кусочек земли в Риме. Или же — и в этом звучал отголосок тайны — Палладини и Лейк на самом деле представляли собой одно лицо, итальянский псевдоним, используемый Лейком ради удобства?

Мы с Лаурой Феррари договорились встретиться через час возле дома. Едва я вошла, на меня повеяло пылью, даже захотелось чихнуть. Апартаменты оказались теми же самыми. Обстановка соответствовала той, которую я помнила: над камином висела картина, которую Лейк считал оригиналом, настенная фреска тоже осталась на своем месте. Но все прочее, вся мебель, керамика, книги и прочие раритеты были прикрыты простынями. Я осмотрела и те комнаты, двери которых оставались запертыми во время моего первого пребывания здесь, однако и там вся обстановка была укрыта. Не было ни Анны, ни чудесного лимонного пирога. Как и признаков существования Лейка.

— Конечно, — суетилась Лаура, — квартиру лучше осматривать, когда все открыто, однако, вы, конечно, можете представить себе, насколько роскошны эти апартаменты. Потом у меня есть для вас небольшой сюрприз, синьора, — добавила она, указывая на дверь наверху лестницы.

— Экко, — проговорила она. — Великолепно, не правда ли?

Я оказалась в садике, разбитом под открытым небом и укомплектованным статуей Давида.

— Видите, — указала она. — Отсюда виден Пантеон. Место просто изумительное. Лучшего для пребывания в Риме даже не придумаешь. А откуда вам известен синьор Палладини?

— С ним знаком мой муж, — ответила я.

— Значит, и ваш муж тоже занимается страхованием? Или же он юрист?

— Мой муж — адвокат. Ему приходится выступать во Всемирном суде, поэтому мы часто бываем в Европе. Они вместе учились. — Теперь ложь лилась с моего языка непрерывным потоком. — Едва ли синьор Палладини сдает эти апартаменты на короткий срок? Я подумала, что нам, быть может, стоит провести здесь на пробу несколько дней. Наверно, мы можем попросить его об этом.

— Едва ли, — возразила она. — Я думаю, он очень хочет продать эти апартаменты. Они заинтересовали вас?

— Прежде, чем мы примем окончательное решение, квартиру должен увидеть мой муж, — ответила я, бочком продвигаясь к двери. — Я переговорю с ним сегодня — сейчас он находится в Брюсселе — и свяжусь с вами, сразу же, как только смогу. Но, по-моему, все выглядит просто идеально, иными наши римские апартаменты я и не представляла.

— Эта квартира — истинное сокровище, — сказала она. — Буду ждать, когда мне представится возможность познакомить с ней вашего мужа.

— Необходимо согласие остальных обитателей дома, — заметила она, — однако, у друга Витторио Палладини проблем не возникнет.

Я уже была почти что на улице — мы стояли в прихожей — когда в замке повернулся ключ, дверь отворилась. На лице Лауры появилось удивление. Сердце мое провалилось в пятки. В дверь вошел высокий, худощавый и небрежно одетый мужчина в джинсах и водолазке. Увидев нас, он вздрогнул.

— Синьора Феррари! — воскликнул он. — Прошу прощения. Вы испугали меня. Я не знал, что вы показываете квартиру. Я зашел, чтобы еще раз посмотреть на нее.

— Синьор Палладини! — сказала Лаура. — Я послала вам сообщение, что буду показывать ее, но договоренность об этом была заключена всего лишь около часа назад. Это синьора Макклинток, кажется, вы знакомы с ней.

— В самом деле? — проговорил мужчина, пожимая мою руку.

— Мы с вам не встречались, — сказала я.

— Дело в том, — сказала Лаура, — что вы знакомы с ее мужем. Вместе учились.

— Макклинток… — произнес он, с удивлением на лице поглаживая усы.

— Это моя фамилия, у мужа другая, — поправилась я. — Его зовут Розати.

Я не могла придумать ничего другого, кроме фамилии прекрасного человека, с которым я познакомилась в Вольтерре. Надеясь, что он не будет иметь ничего против.

— Розати, — проговорил он неторопливо. — Да, кажется, припоминаю. Очень приятная встреча. Надеюсь, апартаменты понравились вам?

— Очаровательная квартира, — сказала я. — Вам, должно быть, жалко расставаться с ней.

— Мне становится тесновато, — пожаловался он. — Ищу чего-нибудь попросторнее.

Итак, Палладини идет в гору, а не катится вниз.

— Но синьора Макклинток и ее муж ищут себе небольшое временное пристанище, неправда ли? — проговорила она, явно опасаясь, чтобы ее клиент не разочаровал меня.

— Конечно, меня несколько смущает сама площадь ее, — заметила я. Почти все мы сумели бы без труда втиснуться в эту крохотную квартирку при том, что площадь ее значительно превышала 200 кв. метров. — Однако квартира замечательная.

— Кроме того, не забывайте о самом месте, — продолжала восторгаться Лаура. — Лучшее трудно найти.

— А на короткий срок вы ее сдать не сможете? Например, на неделю или две? — спросила я.

— Нет, — ответил он. — У меня здесь слишком много сокровищ. Вы ничего не видели, сейчас все они прикрыты, но я увлекаюсь коллекционированием. Нет, меня интересует только продажа.

Тем не менее некто каким-то образом воспользовался ею, подумала я, переводя взгляд от Палладини на Лауру Феррари.

— Теперь вы, наверно, живете за пределами Рима? — спросила я.

— Нет. Я снимаю апартаменты неподалеку отсюда, которые намереваюсь купить, после того как продам эту квартиру.

— Ну, что ж. Я дам вам знать, — сказала я. — А теперь мне пора бежать. Я передам мужу, что встретила вас.

— Прошу вас напомнить ему обо мне, — проговорил он. — И передайте мое почтение.

Я вернулась в снятый мной вчера крохотный номер гостиницы весьма разочарованной и смущенной. Разочарованной, но непобежденной. Я не знала, какое отношение могли иметь к этому делу Палладини и Розати, однако можно было более не сомневаться — Палладини и Лейк не являлись одним и тем же человеком. Эти имена успели глубоко втравиться в мою жизнь. И все же я знала, не осознавая причин, что Кроуфорд Лейк вольно или невольно виноват в смерти Антонио, в том, что Лола оказалась за решеткой, и даже, возможно, в смерти Робера Годара. Я не хотела даже думать о том, каким количеством денег располагал этот урод, я просто намеревалась найти какой-нибудь способ заставить его расплатиться за это. Кто-то должен был знать, где искать его.

 

Глава десятая

Инишмор

Я не знала, где следует искать Лейка, но могла не сомневаться в том, чем он был занят в настоящее время, — как и всякий, кто читал финансовые разделы крупных газет. Лейк находился в походе, и, казалось, без колебаний поглощал своих соперников. В данный момент ему противостояли двое — небольшая интернетовская торговая компания, вариант семейного бизнеса электронного века, организованная двумя еще несовершеннолетними братьями, наткнувшимися на хорошую идею и протрубившими о своем успехе несколько месяцев назад. Теперь фотография упомянутых молодых людей фигурировала на первой странице деловой рубрики «Интернейшнл Геральд Трибюн», и оба парня с выражением загнанного оленя на лицах рекомендовали своим вкладчикам не поддаваться посулам «Мардзокко Финансиал Онлайн». На мой взгляд, сопротивление было бесполезным.

Хэнк Мариани, техасский бизнесмен уведший из-под носа Лейка этрусскую бронзовую статую Аполлона, также попал в беду. На снимке на фоне логотипа своей компании восседал человек, уже осиливший пять десятков лет, и на лице его почивало выражение отнюдь не испуганное, как у обоих братьев, а скорее утомление жизнью как таковой. Опершись локтем о стол, он прикрывал рот рукой, как бы пытался подавить крик. Когда Лейк попытался взять его под контроль, он попробовал найти другого покупателя для своей фирмы. Суд решил дело в пользу Лейка, и Мариани оставалось только подыскивать себе новую работу. Снимок Лейка естественным образом не присутствовал ни в том, ни в другом деле, однако было ясно, что он исполняет свое обещание разделаться с Мариани, сделанное в моем присутствии.

Обе этих печальных повести не предоставляли мне никаких зацепок, чтобы выйти на Лейка, поэтому я продолжала поиски. Большую часть следующего дня я потратила на поиски этого звена, способного предоставить мне хотя бы и ненадежную связь с Лейком. Я начала с единственного человека, который имел какие-то связи с Лейком, английского искусствоведа и антиквара Альфреда Мондрагона, через которого Лейк, как говорила я ему в Риме, нередко совершал свои приобретения в области искусства.

Я встречала Мондрагона только однажды, однако это не могло помешать мне позвонить ему. Хотя нас следовало считать, так сказать, соперниками в защите торговых интересов Лейка, я рассчитывала на некоторую профессиональную общность, которая до сих пор соблюдается многими из нас.

— Вы, конечно, меня не помните, — начала я. — Мы с вами познакомились пару лет назад на аукционе в Берлингтон Хауз.

Сама-то я его запомнила. Этот рослый мужчина не вылезал из бархатного смокинга, не расставаясь с ним нигде и никогда, и все время палил дорогие и особенно зловонные сигары.

— Вы что-нибудь покупали? — поинтересовался он.

— Два больших рисунка Дэвида Роберса. У меня есть клиент, который собирает его работы.

— Кажется, помню их, — заметил он. — Один назывался Ком Омбо, а другой…

— Эдфу, — сказала я.

— Эдфу, — согласился он. — Да, теперь я вспомнил вас. Я не слишком хорошо умею запоминать имена, но зато помню предметы, а иногда и людей, которые с ними связаны. У вас светлые с рыжиной волосы, вы достаточно хороши собой, вам около сорока? Я прав?

— Да, благодарю вас.

— Вы были тогда с комплектом столовых ножей с костяными ручками. Он переплатил за них.

— Да, мой деловой партнер, Клайв Свейн, — признала я, — заплатил за них слишком много. Поэтому закупки для магазина провожу в основном я. А вы приобрели Карлевариса, — сказала я, чтобы не уступить. — Архитектурная живопись. Конечно, виды Венеции. Картина великолепная, но намного превосходящая мой уровень. Я была полна зависти.

— Вполне понятной, — заметил он.

— И вы были с бисквитным фарфором из Дерби, — добавила я. — Он тоже переплатил за него.

— Это мой близкий друг Райен. Я обожаю его. Пусть покупает все, что угодно, — усмехнулся мой собеседник. — А теперь, установив вне всяких сомнений, что оба мы яблочки из одной корзины, скажите, что я могу сделать для вас?

— Мне необходимо вступить в контакт с Кроуфордом Лейком.

— Я не могу в этом помочь ни вам, ни кому другому, — ответил он.

— Но мне действительно необходимо связаться с ним. Моя подруга находится в итальянской тюрьме. Представляете, насколько это ужасно. Причем не по своей вине. И вызволить ее оттуда может только Кроуфорд Лейк.

— Соболезную вам, но помочь ничем не могу.

— Не можете или не хотите?

— Не могу. К Лейку так не обращаются. Это он звонит вам, а не вы ему. Если ему что-то нужно, он говорит вам. Вы идете и исполняет поручение. Я не имею представления о том, как можно связаться с ним.

— А если вы обнаружили нечто такое, что ему нужно, однако он не просил вас найти это?

— Это неважно. Вот сейчас, например, я располагаю достаточно симпатичной египетской статуей, которая, насколько я знаю, ему понравится, однако не могу ничего сделать.

— А вы когда-нибудь встречались с ним?

— Однажды.

— И как?

— Достаточно приятный парень.

— Симпатичный?

— Наверно, но не в моем вкусе, если вы не против.

— А где вы встречались с ним?

— Здесь в Лондоне. Поймите, я бы помог вам, если бы имел такую возможность, однако просто не в силах это сделать. Когда он позвонит мне в следующий раз, я непременно скажу, что вы разыскиваете его. Оставьте мне номер телефона, по которому вас можно найти. Боюсь, что большего я просто не сумею сделать.

— Спасибо, — сказала я. — А вы не можете посоветовать, к кому еще можно обратиться по этому поводу?

— Увы, нет. Простите, но я не смогу помочь вашей подруге.

— И я тоже. — Он и представления не имел о том, насколько я расстроена.

* * *

После я прочесала Интернет, просмотрела все доступные мне газетные архивы и все прочее, что возникало на экране компьютера, когда я набирала имя Лейка. Материалов о нем было достаточно много.

Голые факты гласили: Лейк родился в Иоганнесбурге, Южная Африка, в 1945 году, в семье Джека, промышленника, связанного с торговлей алмазами, и Френсис О'Рейли, ирландской манекенщицы и светской львицы, более известной — если не верите, проверяйте сами — под прозвищем Фея. У Кроуфорда был старший брат Рис и младшая сестра Барбара. Следуя семейной традиции, она носила прозвание Бренди. Носили ли аналогичные имена Джек, Рис и сам Кроуфорд, история милостиво умалчивает.

Родители и Рис погибли в авиационной катастрофе, когда Кроуфорду было около двадцати пяти, а Бренди шестнадцать. Оба унаследовали по крупной сумме. Хотя Рис считался наследником семейных предприятий, Лейк проявил куда больший талант, сумев составить более крупное состояние и в итоге превратившись в миллиардера.

Бренди, с другой стороны, занялась мотанием денег. К восемнадцати годам она уже пользовалась определенной известностью в светском обществе Европы и США. Я сказала — светском обществе, — но скорей она пользовалась славой на клубной арене, где всегда появлялась с определенными опознавательными знаками. К отвороту ее жакета или к платью обыкновенно была приколота белая роза, кроме того, она не разлучалась с темными очками — даже в сумерках. В отличие от всей прочей честной компании, к которой Бренди принадлежала, ее никогда не фотографировали катающейся на горных лыжах или на борту чьей-либо яхты. Она, очевидно, принадлежала к существам ночным и предпочитала вечеринки. Мне удалось узнать о ней на удивление много. Одно время она принадлежала к тем людям, чье имя то и дело попадало в разделы светских новостей. Любимым напитком ее была мимоза, а любимым цветком — белая роза, которую она постоянно носила.

Если у ее брата и были сомнения в отношения образа жизни, который вела его сестра, он держал его при себе — ну, во всяком случае, до того, как она связалась с молодым человеком по имени Анастасиос Карагианнис, греческим плейбоем, другим именем назвать его сложно. Бренди и Тасо, как его в основном называли — не знаю, может быть, в этих кругах без прозвища не просуществуешь — появлялись на страницах газет танцующими у Регины или развлекающимися в Париже и так далее.

Недостатком Тасо в дополнение к тому, что видимых средств к существованию он не имел, была его связь с наркодельцами, а также то, что пил и притом пил чересчур много. В этот самый миг на сцене объявился Кроуфорд, и в архиве отыскался снимок, на котором, отвернув лицо от фоторепортера, некто тащил за собой Бренди из двери какого-то отеля. Подпись объявляла этого человека Кроуфордом Лейком, хотя на деле им мог оказаться буквально любой человек.

Ничего не боясь, Бренди и Тасо объявили о свое помолвке и назначили дату венчания. За два дня до сего события, которому предстояло совершиться в месте, достаточно сомнительном, одном из тех клубов, где танцовщицы выступают с обнаженной грудью, Тасо погиб в кошмарной автокатастрофе. Небольшая и очаровательная спортивная машинка, подаренная ему Бренди в качестве свадебного подарка, потеряла управление на горной дороге и пылающим комом скатилась по склону. Тщательное обследование автомобиля — точнее его останков — не выявило никаких механических дефектов, способных объяснить аварию. Однако содержание алкоголя в крови Тасо оказалось далеко превышающим всякие нормы. Медицинское заключение гласило также, что он сгорел заживо, а это жуткая смерть.

Бренди усыпала гроб Тасо белыми розами, а потом подобно брату исчезла из поля зрения общества. Тем не менее место ее пребывания вполне поддавалось определению, если ты был готов потратить на это некоторое время: дом, принадлежавший семейству ее матери на Инишморе, одном из островов Аран, расположенных возле западного побережья Ирландии. Я попыталась позвонить, однако в справочнике не было телефонов ни Бренди Лейк, ни семейства О'Рейли, во всяком случае, того самого, которое было мне нужно. И я взяла билет на Шаннон.

Перед отлетом я позвонила Сальваторе Витали, адвокату и приятелю Лолы, чтобы узнать, как у нее дела.

— Не слишком хорошо, — ответил он. — Она отказывается есть… такая крохотная женщина.

— Я занимаюсь только ее делом, — сказала я. — Попытайтесь уговорить ее поесть.

* * *

Обнаруженное мной в аэропорту расписание свидетельствовало о том, что я опоздала на последний, отходивший из Долина паром. Снова наняв машину, я полетела в на побережье, к Голуэю, сделав одну только остановку в цветочном магазине, а потом в Россавеал. Я застала последний рейс буквально за несколько минут до отплытия. Наперекор достаточно сильной волне и холодному ветру суденышко упорно пробиралось к острову, расположенному в шести — семи милях от берега.

В Килронане, куда доставил меня паром, я наняла запряженную конями повозку и попросила возницу доставить меня в хорошую гостиницу, где можно переночевать и поесть. Сыпал мелкий дождь, штормовые облака жались к самому горизонту. Остров не был наделен красотой, наиболее заметной его чертой скорее являлись крохотные клочки травы, ютящиеся между невысокими скалами. Иной человек нашел бы продутый всеми ветрами каменистый остров и романтичным, однако, находясь во вполне понятном расположении духа, я сочла его просто унылым.

Но каким бы неуютным ни казался сам остров, встретили меня здесь тепло. Возница высадил меня возле приятного вида гостиницы, где меня посадили в теплое место возле огонька, напоили парой бокалов очень недурного вина, накормили удивительно вкусным обедом и предоставили весьма уютную постель. На следующее утро солнце ярко сияло, и я ощутила себя сразу и в другом месте, и другим человеком. Я спросила о том, как можно добраться к дому О'Рейли, и с восхищением узнала, что он находится совсем недалеко и проще всего дойти туда пешком.

— Занятная она особа, — сказала содержательница гостиницы, — Бренди Лейк, то есть. Никогда не выходит из дома. Конечно, она там не одна. Ей помогает служанка, которую она привезла с собой. Зовут ее Майра. А сама она уже который год сидит дома. А это плохо. Я еще помню те годы, когда она была молодой. Тогда она приезжала сюда на лето к своим деду и бабке О'Рейли. Очаровательная была девчонка. Всегда смеялась и носилась по острову. Не хочется даже думать о том, что могло превратить ее в такую затворницу.

— А гости у нее бывают?

— В те юные годы их было много, а теперь нет. Раньше то и дело заглядывали репортеры, но мы всегда утверждали, что знаем одно только имя. А вы случайно не из журналистов будете? — поинтересовалась она внезапно ставшим подозрительным тоном.

— Ну, что вы, — возразила я. — Я к ней с поручением от ее брата.

— Кроуфорда? Его здесь не видели уже давным-давно. Серьезный был молодой человек. Как я слышала, преуспевает. Наверно, будет рада видеть вас, раз уж он не удосужился прибыть лично.

* * *

Дорога плавно опускалась и поднималась, за проливом на ясном небе рисовались фиолетовые горы Коннемары, а впереди на высоком мысу виднелись руины крепости Дун Энгус. И я ощутила прилив оптимизма: я нащупала звено, способное связать меня с Лейком, скоро моя ситуация прояснится. Ведь если я сумею уговорить Бренди, Кроуфорд вне сомнения прислушается к ее просьбе.

Дом Лейков — точнее сказать, О'Рейли — был одним из самых больших на острове, однако палатами назвать его было нельзя. Каменный, двухэтажный, с большим двором впереди. Прежде чем я подошла к дому, за мной увязался кобель бордер-колли; он бежал возле дороги, легко перепрыгивал каменные изгороди и лаял — довольно дружелюбно, впрочем. Он проводил меня до двора, до ведущей к дому мощеной камнем дорожки, и голос пса становился все громче по мере приближения к дому.

Я услышала внутри дома шаги, и женский голос за дверью произнес:

— Оставьте его на пороге.

— Здравствуйте? — попробовала я поприветствовать незнакомку.

Дверь чуточку приоткрылась, и взволнованный пес начал прыгать возле меня, то и дело упираясь лапами в мою куртку.

— Кто вы такая? — спросил голос из-за двери.

— Мое имя Лара Макклинток. Мне бы хотелось переговорить с мисс Лейк, — произнесла я, стараясь, чтобы меня все-таки услышали за всем произведенным псом шумом.

— Тихо, Сэнди, — приказал голос. — Лежать. Не пачкай леди.

Сэнди приказание игнорировал. Наконец дверь приоткрылась чуть шире, и женщина предложила:

— Лучше войдите, иначе эта собака вас перепачкает.

— Весьма благодарна, — отозвалась я, попытавшись стряхнуть следы собачкиных лапок с куртки и брюк.

— Ее не часто навещают, — проговорила женщина. — У нас редко бывают гости. Я ожидала молочницу.

— А вас зовут Майра?

Моя собеседница, крепкая женщина лет сорока, на мой взгляд, проведшая всю свою жизнь в труде, утвердительно кивнула.

— Вы не попросите мисс Лейк поговорить со мной?

— Она не станет этого делать, — ответила женщина. — Зачем вы приехали сюда?

Я много думала о том, как ответить на этот вопрос, учитывая, что избежать его было невозможно. Можно было назваться знакомой ее брата или же сослаться на какого-нибудь общего знакомого, хотя найти такового просто не представлялось возможным. Но в итоге, стоя здесь, я предпочла правду.

— У меня есть подруга, попавшая в итальянскую тюрьму за преступление, которого она не совершала. Помочь ей может только Кроуфорд Лейк, но он не хочет видеть меня, поэтому я пытаюсь установить с ним связь, чтобы помочь подруге.

— Простите меня, — сказала Майра. — Но она не захочет разговаривать с вами.

— А вы не попросите ее?

— Ничего хорошего все равно не получится.

— Прошу вас. Я рассчитываю на ваше милосердие! Я уже начинаю впадать в отчаяние. Учтите, это ведь итальянская тюрьма!

— Поймите, ничего хорошего из этого не выйдет. Нет.

Я решила отступить, по крайней мере в данный момент у меня не оставалось другого выбора.

— Не передадите ли вы ей тогда по крайней мере вот это? — спросила я, передавая сверток, который нянчила на всем пути из Голуэя. Женщина заглянула внутрь.

— Белые розы, — проговорила она задумчиво. — Они понравятся ей. Жаль, что мы не в силах помочь вам.

— И мне тоже жаль. Я остановилась в гостинице возле Килмурвей, — сказала я, — на тот случай, если она передумает.

Я неторопливо направилась от дома. Пса нигде не было видно. Возле ворот я повернулась. В окне наверху чуть шевельнулась занавеска, и я заметила лицо — скорее всего Майры. И я побрела в гостиницу.

* * *

Я сидела перед камином, жалея себя и Лолу, когда зазвонил телефон.

— Мисс Макклинток, — окликнула меня хозяйка гостиницы. — Только что позвонила Майра. Вы можете вернуться в дом Лейков.

Майра ожидала меня, чуть приоткрыв входную дверь. В доме было темно, тяжелые занавеси из синего бархата не пропускали внутрь свет. В середине дома располагался холл, а по обе стороны от входа размещались две приветливые комнаты. В одной было полно книг, стоял стол, диван и кресла, в другой, обставленной кожаной мебелью, находился телевизор. Впрочем, здесь все равно было достаточно мрачно.

Майра провела меня вверх по темной лестнице.

— А вы действительно уверены в том, что хотите увидеть ее? — спросила она меня наверху. — Возможно, вам придется пожалеть об этом.

— Возможно, — согласилась я, — но другого пути для себя в настоящее время я просто не вижу.

Женщина пожала плечами.

— Ну, тогда входите.

Комната, в которую она ввела меня, оказалась столь темной, что мне пришлось с минуту приспосабливаться к мраку. Кроме того, здесь было и довольно холодно.

— Это вы привезли мне эти розы? — произнес голос, и, вглядевшись во мрак, я различила женщину в милом голубом платье и розовых мохнатых спальных шлепанцах, сидевшую в самом темном уголке спальни. Она была в темных очках. Розы в хрустальной вазе находились возле нее на небольшом столике.

— Да, — ответила я. — Надеюсь, они вам понравятся.

— Мои любимые, — проговорила она. — Мы с вами знакомы?

— Нет, — ответила я. — Мне отчаянно нужно вступить в контакт с вашим братом.

— Рисом? — спросила она.

— Нет, Кроуфордом.

Рис ведь умер, разве она не знает этого? Сердце мое упало.

Она откинула назад голову и скривилась, открыв, больные и бесцветные зубы, одного из верхних клыков не хватало. Я пришла в ужас. Неужели ее держат здесь узницей против воли, подвергая мучительной зубной боли? Что происходит в этом доме?

— Он убил его, — произнесла она.

Я уже собралась, было, спросить, кто и кого убил, но ответ сложился сам собой.

— Тасо, — проговорила я. — Вы думаете, что Кроуфорд убил Тасо.

— Я не думаю, я знаю это. Мне не известно только, как именно он это сделал. Быть может, вы сумеете выяснить это и расскажете мне.

— Вот что, Бренди, — проговорила Майра. — Нельзя так говорить о своем брате. Ты же знаешь, что он человек щедрый и присылает тебе деньги каждый месяц.

— Покупает мое молчание. Кроуфорд хочет, чтобы все было только так, как хочет он сам. Он всегда вел себя так, даже пока мы были еще совсем маленькими, — проговорила она. — Если кто-то мешает ему, он просто избавляется от этого человека. А какой был красивый мальчик. Мне не позволяли видеть его. По-моему думали, что я недостаточно сильна. Но я сильная. Посмотрите на меня. Я ведь должна быть сильной, правда? Наверно, это Кроуфорд запретил им видеть меня.

— А вам известно, где находится Кроуфорд?

— Нет, — ответила она, — а вам? Хотелось бы знать, где он находится. Как хорошо, когда у тебя гость. Не хотите ли чаю?

— Нет, спасибо, — сказала я. Мне было не по себе в этом доме.

— А я бы не возражала, — проговорила она, — не принесешь ли, Майра?

Майра бросила на меня короткий взгляд и кивнула.

— Сейчас вернусь.

Не знаю, кого она ободряла, меня или Бренди.

— Она ушла, — прошептала та. — По-моему, вы в состоянии помочь мне.

— Что я могу сделать для вас? — шепотом же ответила я.

— Я рассматривала эту муху на потолке, — сказала она, показывая вверх. Темнота не позволяла мне сказать, есть там муха или нет. Я не была уверена уже в том, что мухи вообще водятся на островах Аран. — И теперь я, кажется, поняла, каким именно образом это делается.

— Что именно?

— Как ходят по потолку вниз головой.

— О, — сказала я. — Понимаю.

— Да, — продолжила она. — И если вы поможете мне взобраться туда — залезть на шкафчик или буфет — я сумею пройти по потолку. Вы поможете мне?

— Ну…

Я услышала шаги Майры на лестнице.

— Ш-ш-ш, — произнесла Бренди. — Не говорите ей, ладно? Приходите сюда, когда ее не будет дома. Утром по понедельникам она ходит по магазинам. Приходите же.

— Хорошо.

— Как, по-вашему, я хорошенькая? — спросила Бренди, когда Майра распахнула дверь и поставила перед ней серебряный чайный сервиз.

— Конечно, дорогая, — сказала Майра. — Конечно, она считает тебя хорошенькой. Вот твой чай. Я принесла тебе вкусное печенье. Тебе не жарко?

Не жарко? Меня буквально знобило, хотя я не могла понять отчего — от холода в комнате или от общей атмосферы этого дома.

— Это вы принесли мне цветы? — спросила Бренди, охватывая ладонями один из бутонов.

— Да, — сказала я. — Надеюсь, они вам понравятся.

— Похоже, вам лучше уйти, — посоветовала Майра.

— Да, — согласилась я.

— А мы можем выйти сегодня из дома, Майра? — спросила Бренди.

— Нет, дорогая, — ответила Майра. — Солнце светит.

— Ну и ладно, — сказала Бренди философическим тоном. — Может быть, завтра будет туман.

— Конечно, будет, — сказала Майра. — Мы сегодня выйдем с тобой ближе к ночи. А сейчас я провожу эту милую леди, хорошо?

— Хорошо, — сказала она.

— А вы знаете, где находится ее брат? — спросила я, пока мы спускались по лестнице.

— Нет, — сказала Майра.

— Но он присылает ей деньги каждый месяц.

— Да. Банковский перевод приходит из Швейцарии. Это вам не поможет. Мне очень жаль. Но так у нас уговорено. Брат не скупится на ее содержание, но и только. Я не знаю, где он находится. И мне вообще не следовало пускать вас к ней. Но мне показалось, что я была резка с вами, когда вы были у нас сегодня утром и притом в явном расстройстве. А ей с утра было легче. Розы так обрадовали ее.

— А чем она больна? — спросила я.

Майра целую минуту смотрела на меня и наконец произнесла:

— Порфирией.

— Но это же… — я прикусила язык.

— Вампиризм? Это вы хотели сказать?

— Да. Простите меня. — Это объясняло и постоянные темные очки, и скверные зубы. Страдающие от этой болезни люди нередко не выносят света.

— Обещайте мне, что не скажете никому. Если вы расскажете это людям, они начнут докучать ей. Это жуткая болезнь, и люди не понимают ее. Эта болезнь их пугает. Они думают, что ей можно заразиться или — того хуже — что по ночам она выходит из дома и сосет кровь у людей и животных. Они всегда старались держать свою болезнь в тайне. Ею болел отец Бренди. Это какое-то ужасное проклятие, легшее на семью. Здесь находится одно из немногих мест, где она может чувствовать себя в уюте. Большую часть года здесь прохладно и часто идут дожди. Если нам придется уехать отсюда, я просто не знаю, где мы смогли бы остановиться.

— Обещаю вам, что ничего и никому не расскажу. И эта болезнь так воздействовала и на ее психику?

— Возможно, — ответила она. — Может быть, и так. Но я всегда считала, что причиной подобного состояния является смерть ее любовника. Она сходила по нему с ума.

— Но что это за жизнь для вас, — посочувствовала я. — Вы можете хоть ненадолго отлучаться из дома?

— Ее брат неплохо платит мне, — ответила Майра, глянув на унылый ландшафт, — однако эти деньги здесь не на что тратить. Если бы камни чего-нибудь стоили, богаче нас не было бы людей в мире, правда? Но теперь вы видели Бренди и понимаете состояние, в котором она находится. Разве могу я оставить ее в таком положении? Моя мать работала на эту семью, на О'Рейли. Так что в известной мере мы с ними в родстве. Вы спрашиваете, выхожу ли я куда-нибудь? Выхожу. Иногда ко мне приходит подруга, — когда ей представляется такая возможность, — и устраивает мне выходной. Но только в последнее время это случается все реже и реже. Поэтому прощайте. Ваше общество было приятным для нас, но я думаю, что вы согласитесь с тем, что возвращаться сюда смысла нет, не так ли?

— Действительно, — согласилась я. — Но все равно спасибо.

— Надеюсь, что ваша подруга сумеет выкарабкаться из своей ситуации.

Я повернулась, чтобы уйти, но тут в голову мне пришел еще один вопрос.

— Но ведь эта болезнь, порфирия, передается по наследству? Ее брат тоже болен ею?

— Да, — ответила она. — Боюсь, что так.

И я представила себе человека, которого приняла за Кроуфорда Лейка в тот первый и единственный раз, когда видела его лично, — загорелого, освещенного солнечными лучами в его римских апартаментах. «Ох, дерьмо», — подумала я.

 

Глава одиннадцатая

Рим

Итак, человек, которого я знала под именем Кроуфорда Лейка, им не являлся. Открытые мной факты просто не допускали другой интерпретации. Нельзя было даже сказать, что они меняют облик ситуации. Изменения следовало назвать куда более глубинными. Трое были мертвы, и по меньшей мере двое из них приняли смерть от чужих рук. Еще одна невинная жертва томилась в тюрьме.

Дорога назад в Италию оказалась невероятно долгой — не в смысле проведенных в дороге часов, а того ментального подтекста, который мне следовало преодолеть. Наиболее благоприятным сценарием являлся тот, в котором Лейк, учитывая свое болезненное состояние, попросил кого-то провести переговоры со мной от его лица. В подобной вполне спокойной версии развития событий Лейк действительно выбрал меня для покупки Беллерофонта, мое участие во всей истории носило исключительно законный характер, а смерти следовало считать жутким совпадением. Однако я не сумела заставить себя долго придерживаться этой версии и скоро впала в душевный мрак и занялась самообвинениями. С какой стати я решила, что такая персона, как Кроуфорд Лейк вообще станет просить меня исполнить для него какое-то дело? Мне не позволили бы даже вынести мусор из его дома, не говоря уже о покупке бронзового коня. Неужели меня подвело тщеславие? Мое место отнюдь не среди людей, подобных Кроуфорду Лейку. Мне просто нравилось думать, что я могу оказаться на таких высотах.

И все же я была осторожной, так ведь? Я спросила его о том, почему именно он обратился ко мне. Ответ гласил, что он искал малоизвестного антиквара и, безусловно, не льстил моему тщеславию. С другой стороны, он похвалил мои деловые и исследовательские способности. Так ли это было ужасно?

Впрочем, дело было не в том, почему я сделала это и почему поверила ему. Важно было другое — почему все это вообще произошло. Была ли это шутка, розыгрыш, сложившийся не так как надо? И кто тогда был шутником? Я не могла представить себе человека, способного на столь причудливую выдумку и к тому же готового на убийство, чтобы защитить свой обман.

А если это хуже, чем шутка? Нет ли здесь преднамеренной попытки каким-либо образом скомпрометировать меня? Но зачем и кому я могу понадобиться? Пусть у меня есть — в компании с бывшим мужем — крохотный магазинчик в Торонто, пусть мое имя иногда попадает в журналы, посвященные дизайну и антиквариату. Чем оно может кого-то заинтересовать? Думать, что кто-либо способен пускаться на подобные хлопоты ради столь ничтожной персоны, как моя собственная, означало впадать в еще большее тщеславие, чем когда я приняла поручение.

Итак, что же делать? Самым разумным выбором было бы просто отправиться домой. Меня ни в чем не обвиняли, никто, по сути дела, не представлял степень моего участия в печальной истории. Я могла в любое время сесть на самолет и уже через двадцать четыре часа оказаться в своем собственном кабинетике, расположенном рядом с торговым залом. Какое-то время мне будет стыдно, но я переживу упреки совести. Жизнь продолжается. Однако из глубин памяти продолжали всплывать воспоминания: Антонио, избавляющий меня в Париже от грабителей, а потом практикующийся в знании английского над бутылкой вина, Лола с кусочком сыра в руках, сидящая на краю моей гостиничной постели и рассказывающая о своей былой любви и о поисках гробницы Ларта Порсены. За ними следовали картины более скорбные: Лола в тюрьме и Антонио, раскачивающийся в петле под ветерком, с навсегда погасшей улыбкой.

И тут внезапно вся моя жалость к себе прошла. Я ощутила истинный гнев. Кто-то выставил меня сущей дурой, и что еще хуже, воспользовался мной в грязной истории. И черт меня побери, если я вдруг решу поджав хвост улизнуть домой, оставив Лолу погибать с голода в тюрьме, а Антонио висеть — в переносном смысле теперь, конечно — на крюке у стены тосканского сельского дома, посреди очаровательного пейзажа! Быть другом это не только радость, но и ответственность, так сказал Антонио. Он был прав.

Да, мне придется быть осторожной. Придется привыкнуть к тому, что сколь бы ни пустячным ни казалось мне любое событие, при все своей невинности оно может таить в себе потенциальную опасность. К тому же мне надлежало пересмотреть слишком многое, заново продумать каждый момент моей жизни, происшедший после того как я вошла в те римские апартаменты, разглядеть их с другой точки зрения, надеясь подметить еще неизвестную мне схему. Мне придется заново пересмотреть свои встречи с людьми за последние несколько дней, сколь бы поверхностным ни было наше общение, заново соединить их: Буше и Леклерка; Дотти и Кайла; синьора Мауро, владельца фермы; Палладини, хозяина квартиры; Сезара Розати, доброго человека, встреченного мной в ресторане в Вольтерре, просто потому, что он затесался в эту компанию. Но в самую первую очередь мне следовало каким угодно способом отыскать человека, который выдавал себя за Кроуфорда Лейка и заставить его сказать, кто именно принудил его поступать подобным образом. О том, каким образом следует искать его, я не имела ни малейшего представления, но намеревалась исполнить свое намерение.

* * *

Найти Дотти оказалось проще всего. Точнее говоря, это она отыскала меня.

— Лара! — пропела она, и, повернувшись на голос, я тут же увидела ее за столиком кафе, расположившегося на площади возле моего отеля. — Иди к нам! Ну, разве не удивительно, что мы с тобой все время натыкаемся друг на друга?

Факт этот действительно был уже слишком удивительным, даже с учетом нашего долгого знакомства и того, что, как утверждают некоторые, мир этот действительно невелик. Она встала и обняла меня, задержав в объятиях на пару минут дольше необходимого, словно и впрямь была обрадована нашей встречей.

— Вот, — сказала она, отодвигая в сторону несколько газет. — Иди сюда и посиди со мной. Кстати, это — Анжело. Мой новый любимчик.

Анжело был почти столь же смазлив, как Кайл и отличался от него разве тем, что был еще моложе.

— Милый, может быть, ты сам сходишь и купишь себе тот очаровательный костюм, который тебе так понравился, — добавила она, присовокупив к словам несколько крупных купюр. — А мы с Ларой тем временем поболтаем о наших девичьих делах. — Анжело надулся, словно бы его пугала даже короткая разлука с ней, однако без промедления встал и направился прочь.

— Рада видеть тебя, — сказала она, и еще больше рада, тому, что с тобой все в порядке.

— А почему это, Дотти, я могла бы сейчас быть не в порядке? — Я подозрительно поглядела на нее.

— Ну, не знаю, — ответила она. — Перед нашей последней встречей ты только что нашла этого беднягу Годара. И видок у тебя был еще тот.

Оспаривать тут было нечего, однако пристальный взгляд на Дотти без всякого труда обнаруживал, что теперь именно она выглядит хуже. Она похудела, а под глазами появились темные круги, которых не мог скрыть макияж, накладывавшийся в данном случае словно садовой лопатой.

— Что случилось с Кайлом? — спросила я.

— Он надоел мне, и мы расстались, — ответила она. — Потом, говорят, в Риме крути с римлянином, так ведь? Анжело такой милый, — трещала она. — Даже сказать тебе не могу, насколько я без ума от Италии. Я так рада, что ты дала нам совет съездить сюда, когда мы встретились в Ницце. В другом случае я вряд ли поехала бы сюда. И теперь я думаю только о том, что потратила так много лет на одну только Францию. В деловом смысле, конечно. Хотелось бы приобрести несколько итальянских древностей. На пробу, чтобы посмотреть, как они будут уходить. А где ты успела побывать после нашей последней встречи?

— Так, кое-где, — ответила я существенной недоговоркой. — В основном в Тоскане, как я тебе и говорила.

Возможно, ей в точности известно, где именно я побывала. Это смущало меня. Теперь каждый находился у меня под подозрением.

— Но разве Тоскана не прекрасна? Флоренция — это полная сказка, Сиена еще очаровательнее. А теперь Рим. Я предполагала, что возненавижу этот город. Я слышала, что здесь шумно и грязно и что все римляне — старые развратники. А теперь я обожаю этот город. Я у же продлила свое турне по Европе на пару недель и, возможно, на этом еще не кончу. Подождем, пока я не устану от Анжело. Кстати, он — актер, — добавила она.

— И где же ты отыскиваешь своих молодых людей? — спросила я разговора ради и неожиданно получила ответ.

— В Агентстве сопровождения, — ответила она. — Его называют Агентством актеров. Конечно, это была не слишком хорошая мысль, но после расставания с Кайлом я чувствовала себя одинокой и покинутой, но мне не хотелось поворачивать домой, поэтому я и обратилась в одну из их контор. Мне нужен был просто человек, в компании которого можно пообедать, однако сложилось иначе, ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

И я вдруг ощутила благодарность к Дотти, только что предоставившую мне идею. Антонио называл себя актером или по крайней мере хотел сделаться им, и он упоминал агентство. Но если Антонио был нанят на роль сопровождающего, почему роль Лейка не мог исполнить также актер?

Я уже было почувствовала удовлетворение от этой мысли и тут лишь заметила заголовок в лежавшей на столе газете.

— Ты не будешь возражать, если я просмотрю ее? — попросила я.

— Действуй. Я тут ничего не понимаю. Она на итальянском. Ее купил Анжело.

— Я уже несколько дней не читала итальянских газет, — заметила я, — и чувствую себя отставшей от жизни.

— Не стесняйся, — проговорила она. — А как приятно сидеть здесь и просто читать. Пока ты будешь просматривать газету, я пролистаю итальянский Vogue. Я в нем тоже ни слова не понимаю, но фото великолепные.

Заинтересовавшая меня статья находилась с правой стороны передней страницы, ее написал репортер Джианни Вери, имя которого показалось мне знакомым, хотя откуда я и представить себе не могла. Взгляд мой привлек отличный снимок этрусской гидрии, почти, безусловно, той же самой, которая успела неоднократно побывать в моих руках. Вери вещал с пылом истинного журналиста.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЗОР!

Власти спят, а отечество грабят.

Служащие Коммандо карабинери тутела патримонио артистико [17] не знают, чем им занять себя, в то время как сотни, если не тысячи этрусских шедевров крадутся, похищаются и вывозятся из страны. Наш репортер собственными глазами видел изображенную здесь роскошную этрусскую гидрию, созданную руками самого мастера Микали, трудившегося в древнем Вульчи, и в точности знает, что ее собирались переправить в Швейцарию, когда местная полиция задержала американку, имевшую этот сосуд при себе. Женщина эта входит в цепь контрабандистов, возглавляющуюся иностранным бизнесменом, систематически переправляющим бесценные произведения отечественных иностранных мастеров за рубеж, где их незаконно приобретают коллекционеры всего мира, после чего шедевры оседают в частных коллекциях этих бесчестных людей, чтобы навсегда исчезнуть от глаз итальянцев. Женщина эта задержана полицией, но главарь шайки разъезжает по стране, по всему миру, не опасаясь преследования за свои деяния. Невольно задаешься вопросом, являются ли подобные деяния результатом некомпетентности итальянских чиновников или их продажности. Или хуже того, не руководят ли полицией в данном вопросе самые коррумпированные из политиканов.

Далее статья утверждала, что этруски, о чем знают все итальянские школьники, являлись истинными предками итальянского народа, что будет, вне сомнения, доказано, как только станут известны результаты исследования ДНК и что все истинные итальянцы должны негодовать, видя, что эти подлые иностранцы остаются на свободе. Статья казалась излишне раздраженной, если не просто провокационной, насколько я могла судить, особого внимания к деталям и точности в ней не предусматривалось, однако, учитывая то, что Лола находилась в тюрьме, производила просто гнетущее впечатление. Доброго отношения к ней это произведение не сулило. Заканчивалась статья предложением итальянцам выразить свое мнение и отправить его по электронной почте репортеру в Вейи.

Оторвавшись от чтения, я увидела, что Дотти смотрит на меня поверх очков.

— Нашла что-нибудь интересное? — спросила она.

— Я читала заметку об украденных древностях, — ответила я. — Очевидно, кто-то занимается незаконным вывозом этрусских вещей из Италии. А отсюда следует, что таким людям, как я и ты, придется быть осмотрительными при покупке.

Она была явно потрясена.

— Ну, мы никогда не забываем про осторожность, — проговорила она после короткой паузы.

— Кстати, о покупках, — заметила я. — Мне пора идти. Как бы ни был приятен наш разговор, я не могу засиживаться за ним часами… работа есть работа. Была рада увидеть тебя, Дотти. Возможно, наши пути опять соприкоснутся.

— Почему бы нам не пообедать вместе? — предложила она. — Анжело знает здесь совершенно сказочные места.

— Это очень любезно с твоей стороны, — сказала я. — Только…

— Но ты же все равно, когда-то ешь. Мы заедем за тобой в гостиницу часам к восьми. Где ты остановилась?

Я назвала свой отель. Выхода не было. Она записала название и адрес. Тем не менее мне казалось, что она наверняка знает, где я остановилась, потому что от площади до отеля было всего несколько шагов. И все же ничто в поведении Дотти не подкрепляло подобного вывода. Я решила, что становлюсь болезненно подозрительной и что мне пора продолжить поиски поддельного Кроуфорда Лейка.

— До вечера, — сказала она. — Может быть, стоит попросить Анжело прихватить с собой какого-нибудь молодого приятеля, чтобы он развлекал тебя?

— Нет, спасибо, Дотти, — решительно отказалась я. Проводить вечер в Риме в компании молодого человека из агентства — эта мысль казалась мне совершенно нелепой.

Я обратилась к телефонному справочнику. Память моя не торопилась выдать нужный ответ, но по какой-то причине я вспомнила, что название агентства, которое с видимой гордостью сообщил мне Антонио, было связано с именем какого-то классика итальянской музыки. Я вновь обратилась к справочникам. Арканджело Корелли, итальянский композитор семнадцатого столетия, первооткрыватель жанра кончерти гросси, больших концертов. Корелли Понте, актерское агентство. Вот так.

Я позвонила в Корелли Понте с просьбой принять меня. Пользуясь только английским, я назвалась представительницей небольшой, но авторитетной кинокомпании. Я сказала, что ищу актеров, хорошо смотрящихся в костюме и способных сойти за удачливого бизнесмена. Я воспользовалась именем Джанет Свейн и, прекрасно понимая, что веду себя неразумно, выразила надежду на то, что они смогут принять меня в тот же самый день. Столь короткий срок вызвал некоторый протест, но в итоге мне предложили явиться после полудня и просмотреть снимки.

* * *

Небольшой офис располагался в весьма старинном здании, расположенном тем не менее в достаточно выгодном месте возле Виа Венето. Я позвонила у двери, меня впустили, а потом поднялась в офис, находившийся на втором этаже. Молодая женщина приняла мой жакет и показала мне в сторону рядка комнат, отходивших от центрального коридора, а потом заняла свое место за столом. Стены были увешаны фотоснимками очень привлекательных людей, как мужчин, так и женщин. Два особенно крупных фото — мужчины и женщины — располагались над столом в приемной. Женщина показалась мне очень знакомой, должно быть, одна из здешних звезд мира моделей, решила я. Молодая женщина попросила меня предъявить служебное удостоверение. Я принялась шарить в сумочке, а потом пожала плечами.

— Простите, должно быть, забыла в отеле. В «Хасслере», — добавила я, называя один из самых дорогих отелей в городе, теперь, когда деньги Лейка были отобраны у меня, безусловно, находившийся за пределами моих возможностей. На секретаршу, впрочем, название это впечатления не произвело.

— Когда будете разговаривать с синьорой Понте. — проговорила она негромко, — прошу вас не напоминать ей о несчастном случае. Она приступила к работе только на этой неделе.

— Каком несчастном случае? — удивилась я. Молодая женщина посмотрела на меня как на инопланетянку.

— С ее мужем, — прошептала она. — Он покончил с собой.

Итак, мне рекомендовалось о несчастном случае не вспоминать, однако она сама явно была не прочь порассуждать о нем.

— Конечно, — согласилась я, вдруг связав лицо и имя с газетными новостями. — Ужасно. Это он бросился с утеса в Вольтерре, не так ли?

— Да, — проговорила она. — Можете ли вы представить такое? Ничего никому не сказав, уехал в Вольтерру, а там бросился со скалы. Знаете, говорят, что там нечистое место.

— Я тоже слышала об этом, — ответила я таким же шепотом. — А почему он мог пойти на такой поступок?

— Вы ничего не знаете, правда? Он… ш-ш-щ, — она умолкла. В коридоре прозвучали шаги, и в комнате появилась женщина, чье дивное лицо, снятое несколько лет назад, украшало комнату на стене за конторским столом.

— Евгения Понте, — она протянула мне руку. — Чем можем услужить вам?

Передо мной находилась весьма привлекательная женщина лет сорока, спускающиеся на плечи волосы ее были покрашены той светло-рыжей краской, что так популярна в Риме и Милане среди итальянских женщин, достигших определенного социального статуса. Ей нельзя было отказать в элегантности — стройные ноги в черных брюках, белая шелковая блузка, черные туфли без каблука, простые, но дорогие золотые украшения: браслет, ожерелье, пара крупных круглых сережек. Если она и оплакивала своего покойного мужа, то по внешнему виду сказать этого было нельзя. Держалась она исключительно профессионально.

— Я ищу актеров на роль процветающего бизнесмена-профессионала, — начала я. — Они должны уметь играть. Просто умения позировать недостаточно. Они должны уметь произвести впечатление и словесно. Хорошо запоминать свою роль.

Она задала мне пару вопросов об их возрасте, росте и так далее, а потом провела в небольшой конференц-зал.

— Я распоряжусь, чтобы вам сейчас принесли несколько фото и резюме. Не сомневаюсь, что среди них вы найдете то, что ищете. Устраивайтесь поудобнее. Анжела принесет вам кофе. Не возражаете против эспрессо?

— Спасибо, — ответила я.

— Когда сделаете свой выбор, принесите, пожалуйста, альбомы в мой кабинет. Он последний справа, — она показала в сторону коридора.

Снимки мужчин располагались в алфавитном порядке, и если бы я не знала имени, то мне пришлось бы начинать с самого начала. Антонио отыскался сразу — Антонио Бальдуччи. Он смотрел на меня с такой радостной, приветливой улыбкой, что мне пришлось потратить минуту, чтобы проглотить комок и собраться. Анжело следовал прямо за ним — Анжело Чипполини. Он тоже выглядел наилучшим образом. На просмотр у меня ушло около получаса, однако с одной из страниц мне наконец улыбнулся и Кроуфорд Лейк, только звали его Марио Романо.

Его послужной список несколько удивил меня. Марио не только успел сняться в достаточно большом количестве фильмов, он фигурировал в них не всегда во второстепенных ролях. Конечно, с точки зрения признания и всего прочего его нельзя было посчитать равным Софии Лорен, однако дела его шли совсем недурно. И я не могла представить, зачем могло ему понадобиться исполнять роль таинственного миллиардера, в которой его не мог увидеть — насколько мне было известно — никто, кроме меня.

Как и было сказано, я отнесла снимки Романо и Антонио в кабинет Евгении Понте. В соответствии с ее статусом комната была побольше остальных, за стеклянными дверями виднелся садик. Все было оформлено в чрезвычайно высоком стиле, в истинно итальянском элегантном и современном духе.

— Очаровательный кабинет, — попыталась я установить какой-то контакт.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Он мне тоже нравится. И что же вы отыскали?

— Меня интересуют эти двое, — сказала я, передавая ей снимки и наблюдая за ее реакцией.

Она прикоснулась пальцами к одной из серег, но иных проявлений эмоций себе не позволила.

— Что вы можете сказать мне о них?

— Великолепный выбор, — прокомментировала она. — Одни из наших лучших актеров. Не сомневаюсь, что вы будете ими довольны. Впрочем, — на сей раз, она прикусила губу, — в настоящее время вы можете воспользоваться услугами только одного из них. Вот этого, — она указала на Марио Романо. Антонио Бальдуччи, к несчастью… — она умолкла.

— Скончался?

Попыталась я заполнить паузу.

— Не в состоянии принять заказ, — закончила она наконец. — Возможно, нам придется исключить его из каталога.

— А как насчет Романо? — спросила я. — Мы начнем съемки недели через две.

— Марио крайне занят. Вы видели его резюме, — проговорила она. — Однако не сомневайтесь, мы сумеем что-нибудь придумать.

— А нельзя ли будет лично переговорить с ним? Согласитесь, по одному фотоснимку трудно судить подойдет он нам или нет. Мне хотелось бы услышать его голос. Конечно, это всего лишь небольшая роль в рекламном ролике, но наш режиссер считает, что все детали должны быть доведены до совершенства. Вы, наверно, знаете, кого я имею в виду.

— Знаю, — ответила она. — Сделать это будет сложно, однако внимание к деталям всегда оправдывает себя, не правда ли? Могу заверить вас в том, что Марио истинный профессионал и поймет ваше желание.

— А не можете ли вы сообщить мне, где с ним можно встретиться?

— Мы устроим вам встречу здесь, — обещала она.

— Великолепно. А нельзя ли это сделать уже сегодня или завтра утром? Сами понимаете, сроки.

— Вполне возможно, — ответила она. — Но позвольте мне вызвать Анжелу и спросить ее, что она может сделать.

Вынув внушительного размера кольцо из уха, чтобы удобнее было разговаривать по телефону, она набрала номер коммутатора. В холле зазвонил телефон.

— Где же носит эту девчонку? — В голосе ее слышалось нескрываемое нетерпение. — Подождите меня минутку, пожалуйста.

Она встала и направилась в коридор. Я немедленно вскочила, схватила нужную папку и нашла адрес Романо. При этом я неловким движением сбила на пол оставленную на столе серьгу. Шаги уже направлялись обратно. Охваченная паникой, я согнулась, нашарила ее на полу и уже собиралась вернуть на место, когда заметила нечто, заставившее меня остановиться. Тяжелая золотая серьга была еще и хорошей работы. На ней была изображена некая сценка. Я посмотрела внимательнее. Это была Химера, над которой парил готовый к убийству Беллерофонт.

Композиция эта буквально приморозила меня к месту. Я стояла, держала серьгу, рассматривала ее, старалась сообразить, что именно она мне напоминает, хотя припомнить этого не могла, и еще пыталась понять, а что все это значит. О шагах в коридоре я вспомнила едва ли не слишком поздно. Я положила золотой диск на его место, а потом — за наносекунды, остававшиеся до появления синьоры Понте, — торопливо повернулась и принялась рассматривать двери.

— Великолепный сад, — заметила я. — Насколько это все-таки приятно, правда? Когда у тебя есть нечто прекрасное, то есть.

Она подозрительно посмотрела на меня, однако, проверив взглядом свой стол и убедившись в том, что на нем все в порядке, согласилась.

— Анжела сказала мне, что вы остановились в «Хасслере», — проговорила она, протягивая руку к серьге и вставляя ее в ухо. — Очаровательный отель. Мы договоримся о встрече с Романо и известим вас. Я понимаю, что время для вас существенно, и потому мы постараемся устроить ее или сегодня ближе к вечеру, или же завтра утром.

— Весьма благодарна, — ответила я. — Приятно иметь дело с такими людьми.

— Мне тоже. А как вы узнали о нас? — спросила она.

— Хороший вопрос.

Я вспомнила фото Анжело Чипполини:

— От Доротеи Бич. Она торгует антиквариатом в Новом Орлеане. Она очень похвально отзывалась о вас.

— Ах, от синьоры Бич. Ну, конечно. Она обращается к нам всякий раз, когда бывает в Риме. Мы, безусловно, известим ее о том, что ценим ее рекомендации, — сказала Евгения.

Я повернулась, чтобы уйти, но тут меня осенила более удачная мысль:

— А у вас есть пожилые актрисы? Например, в возрасте шестидесяти лет. Нам нужна такая, чтобы могла сыграть чью-нибудь мать или, например, старую служанку?

— Таких немного, — ответила она. — Но вам охотно покажут и другие снимки.

— Спасибо.

В категории благородных старух значилось весьма немного женщин, что, на мой взгляд, свидетельствовало о том, как скверно обходится общество с актрисами, старшими тридцати лет. Всего через несколько минут после того, как я приступила к перелистыванию фото, мое занятие прервала синьора Понте, набросившая на плечи сногсшибательную черную кашемировую шаль.

— Увы, мне придется прервать вас. У меня назначена встреча за завтраком. Но если вас кто-нибудь заинтересует, Анжела договорится о встрече, и вы сумеете переговорить с ней в то же самое время, как и со всеми остальными. Мне было приятно познакомиться с вами.

— И мне тоже, — ответила я. — Надеюсь, что вы будете присутствовать при моей встрече с актером.

Конечно же, я не имела намерения возвращаться сюда, и это они скоро поймут, когда попытаются оставить в «Хасслере» весть для Джанет Свейн. Чтобы пролистать остаток фотографий мне потребовалось еще несколько минут, но никаких признаков Анны, создательницы лимонного пирога и чая, не обнаружила. Выйдя из офиса, я подозвала такси.

* * *

Марио Романо, он же Кроуфорд Лейк, жил на другом берегу Тибра в Трастевере, районе, известном хорошими ресторанами, ночной жизнью и вполне подходящем для художника, а также, на мой взгляд, и для удачливого актера.

В соответствии с указанными на почтовых ящиках именами Романо проживал на верхнем этаже. Возле расположенной на первом этаже квартиры сидела крохотная девчушка. Поулыбавшись мне и помахав рукой, она проводила меня до первого этажа, после чего сдалась и вернулась к своей двери.

На мой звонок ответила хорошенькая молодая женщина лет восемнадцати — двадцати, как Дженнифер Лучка, подумала я, когда она чуть приоткрыла дверь. Одета она была по-домашнему, в джинсы и белую тенниску, длинные темные волосы перехватывала черная лента. Она выглядела совершенно больной, нос и глаза ее покраснели и опухли как при простуде.

— Мне нужен Марио Романо, — сказала я.

— Его сейчас нет здесь, — ответила она.

— Не можете ли вы сказать мне, когда он вернется?

— Скоро, — ответила она, однако я сомневалась в том, что слышу правду, о чем свидетельствовало выражение ее глаз. Я подумал, что она, наверно, находится дома одна, и, возможно, незнакомка у двери не внушает ей особенного доверия.

— Я — друг Антонио Бальдуччи, — сказала я.

— Ox, — воскликнула она, открывая дверь. — Входите. Разве это не ужасно? Поверить не могу, что Антонио мог сделать это. Ох… — она прикрыла ладонью рот. — Вы, конечно, знаете, что он умер? Надеюсь, мои слова не стали для вас страшным известием.

— Я слышала об этом. А вы, значит…

— Сильвия, — ответила она. — Марио — мой отец.

— Ну, конечно!

Теперь после ее слов я заметила сходство.

— Я слышала о вас. Меня зовут Лара. Я приехала в Рим на несколько дней и увидела в газете заметку о смерти Антонио.

Сильвия показала мне на диван, и я села. Только что упомянутая статья лежала на кофейном столике.

— Похороны еще не состоялись?

— Они назначены на сегодня, — она поглядела на часы. — Мне очень жаль, но вы пропустили их. Правда, вы все равно не сумели бы успеть туда вовремя. Антонио, конечно, жил в Риме, но семья намеревается похоронить его в своей родной деревне на юге. Они начнутся примерно через час.

— Очень жаль. Мне хотелось бы присутствовать на них.

По крайней мере эти мои слова были правдой.

— Я не видела в газете объявления о похоронах.

— Дело в том, — сказала она, — что карабинеры долго не отдавали тело, чтобы можно было организовать надлежащие похороны. Учитывая все случившееся, — самоубийство и прочее — кроме родных, приглашены только самые близкие друзья. Но я все не могу поверить в то, что он сделал это, а вы как считаете? Я не могу даже представить, чтобы мысль о самоубийстве смогла прокрасться в голову Антонио. Может быть, в этом виновата его Тереза? Он все боялся, что она увлечется кем-нибудь другим.

— Боялся, — согласилась я. — Он рассказывал мне о Терезе, и о том, что молодые люди вьются возле нее, как пчелы возле очаровательного цветка.

Моя собеседница чуть улыбнулась.

— Похоже на Антонио. Я была, да и до сих пор остаюсь чуточку влюбленной в него. Только не говорите об этом папе, ладно? Я любила Антонио не меньше трех лет. А теперь сижу здесь и стараюсь выплакаться. К несчастью, папа не захотел брать меня с собой, потому что потом он должен был куда-то еще заехать. А я, кажется, веду себя как самая негостеприимная хозяйка. Я даже не предложила вам чего-нибудь выпить.

— Спасибо, мне ничего не нужно. Но скажите, как идут дела у вашего отца.

— У него все в порядке, — ответила она. — Наверно, вы слышали, что они с моей матерью разошлись.

— Нет, — ответила я.

— Стало быть, они разошлись. И я сейчас должна была бы находиться при матери, поэтому, прошу вас, ничего не говорите об этом отцу, если встретитесь с ним. Мне больше нравится здесь.

Она обвела комнату рукой. Я вполне могла понять причины этого. По североамериканским стандартам квартиру следовало бы назвать тесноватой, однако для Рима она была, наверно, достаточно просторной. Стены были завешаны репродукциями и плакатами в рамках, пара их относилась к выставкам этрусского искусства, а одна из стен была целиком отведена под книжные полки.

Мебель была большой и уютной, в квартире царил дух непринужденности.

— Отец взял несколько месяцев отпуска, чтобы вновь наладить свою жизнь. Однако несколько минут назад из агентства звонили, у них есть для него какая-то работа, поэтому он, возможно, вернется к делам. Он работает в Агентстве Корелли Понте. Они так настаивали, — продолжила она. — Его хотели видеть прямо сегодня или завтра. Так что он, возможно, не успеет вернуться вовремя.

— Значит, ваш отец вернется завтра после похорон? — спросила я. — Я приехала сюда только на день или два, поэтому мне хотелось бы встретиться с ним, если это окажется возможным.

— Боюсь, что это не получится, — ответила она. — Он проводит уик-энд за городом и вернется только в понедельник. Я рада за него. Надеюсь, это означает, что он уже начинает преодолевать последствия разрыва с мамой. Мне хотелось, чтобы он завел себе новую подружку. Ой! — она улыбнулась. — Вы как раз подходите ему по возрасту. Вы свободны?

— Нет, — ответила я со смехом. — Я уже помолвлена. Но спасибо за предложение.

— Очень жаль. Ему нужен рядом такой человек, который мог бы подбодрить его. Мало ему было переживаний по поводу развода с матерью, так смерть Антонио сокрушила его. Они были как братья. Папа так и звал Антонио младшим братом. Он всегда старался помочь Антонио с работой. И постоянно уверял его в том, что у него все получится. У Антонио действительно была самая подходящая внешность для этого дела.

— Действительно, — согласилась я. — И он был хорошим человеком.

— Да, — проговорила она, и по щеке ее скользнула слеза, а еще забавным.

Я неловким жестом похлопала ее по руке.

— А когда вы в последний раз видели его? — спросила она.

И я рассказала, — естественно, опустив некоторые подробности, — о том, как он спас меня от цыганок в Париже, и как мы там же, на Левом берегу, распили с ним бутылочку французского вина, и о том, как Антонио практиковался в английском. Пусть это не было нашей последней встречей, однако я хотела запомнить именно эти мгновения. Некоторое время мы обе хлюпали носами.

— Не могу просто представить, как ему удалось это сделать, — сказала она. — Я знаю, что газеты называли его смерть сенсацией, но Антонио ни имел с толпой ничего общего. Папа сказал, что Антонио убил себя. Но, во-первых, как он сумел подняться наверх? Папа сказал, что, по мнению карабинеров, он каким-то образом проник в дом — одно из окон оказалось незапертым — привязал веревку внизу, поднялся наверх, перебросил ее через металлический штырь под крышей, надел петлю на шею и выпрыгнул из того же окна. Довольно хлопотное дело. Не знаю, что думать…

Из памяти вновь выплыл стук ставень наверху, который заставил меня посмотреть вверх. Подобная последовательность событий, на мой взгляд, была возможной, однако девушка была права. Слишком уж много нужно было сделать Антонио, чтобы покончить с собой.

— Удивляться можно уже тому, что он знал этот дом, а тем более воспользовался им, — заметила я.

— Папа знает его владельца, Джино Мауро.

— В самом деле?

— Да, — ответила она. — Только я не знаю, как они познакомились. Отец разговаривал с Мауро, после того как это произошло. Мауро живет в Нью Йорке, но завтра или послезавтра приедет сюда. Папа намеревается где-нибудь пересечься с ним.

— Ну, хорошо, — проговорила я, после того как разговор продлился еще несколько минут. — Пожалуй, мне лучше идти. У меня много дел. Мне было очень приятно познакомиться с вами.

— Я расскажу папе о том, что вы были здесь, — сказала она. — Но только если он позвонит. А он, конечно, не станет этого делать, потому что считает, что я сейчас у мамы, а он не любит звонить туда, если только не уверен заранее в том, что трубку возьму именно я. Но я скажу ему, что вы были здесь.

Я передала ей свою карточку и написала на обратной стороне номер гостиничного телефона.

— Вы открыли мне дверь, но этого не надо было делать. Не впускайте к себе никого, кроме тех людей, которых вы знаете и ожидаете.

Я вдруг испугалась за эту милую девочку и за ее папу. Антонио был вовлечен в ту же самую аферу, что и Марио, и Антонио уже не было в живых.

— Обещайте мне, что больше никому не откроете дверь, — посоветовала я. — Скажу честно, я буду только рада, если вы немедленно вернетесь к своей матери.

— Ладно, — пообещала она. — Вернусь, как только возьму себя в руки. А вы прекрасно подойдете папе. Он тоже большой паникер.

— Благодарю вас, — произнесла я. Девочка искренне обняла меня, и я распустила нюни. Я даже подождала возле двери, пока не услышала, как звякнул замок.

* * *

Я спустилась вниз и пошла по улице, разыскивая взглядом такси. Однако вышло так, что оно мне не потребовалось. Не успела я пройти и нескольких ярдов, как возле меня затормозил лимузин. Я попросту не обратила на него никакого внимания. Такая машина не могла иметь со мной абсолютно ничего общего. Но когда ехавший впереди мотоциклист завернул за угол, я осталась на улице в одиночестве, и выскочивший из него верзила сграбастал меня. Я попыталась брыкаться и царапаться, однако сопротивление было заведомо бесполезным. Последней я увидела через заднее окно крохотную девчушку с первого этажа, проводившую нас взглядом.

Спустя какое-то время — минут через двадцать, впрочем, уверять не буду — лимузин затормозил. Меня грубо выдернули из автомобиля, и я обнаружила, что стою в каком-то гараже. В нем находился еще один лимузин, скутер, шипел кондиционер. Мой похититель набрал код, и дверь отворилась. Меня провели по бетонной лестнице, а потом втолкнули в холл, а затем в темную комнату. За спиной моей захлопнулась дверь, и я осталась в одиночестве.

По крайней мере так я считала до тех пор, пока в самом темном уголке комнаты не раздался голос.

— Насколько я понимаю, вы разыскиваете именно меня, — донеслось до моих ушей из самой тьмы.

— Мистер Лейк? — спросила я, поглядев на звук.

— Я не люблю вымогателей, — продолжил голос. Глаза мои постепенно привыкли к свету, точнее к отсутствию его, и я смогла различить человека в темных очках и темном костюме, сидевшего в самом темном углу комнаты.

— И я тоже, мистер Лейк, — проговорила я. — Надеюсь, что я действительно имею дело с мистером Лейком? Но если вы называете вымогательницей меня, то ошибаетесь.

— Тогда объясните мне, зачем вы ездили в Ирландию к моей сестре. И подкупили ее розами, так ведь? Белыми розами? Это, безусловно, свидетельствует о некоторой изобретательности. Чего же вы хотите?

И я рассказала ему о своей встрече с изображавшим его актером, который дал мне поручение от его лица приобрести статую Беллерофонте, и обо все, что случилось после того.

За моим рассказом последовало долгое молчание.

— Боюсь, что вас крупно одурачили, миссис Макклинток, — проговорил он наконец. — Одурачили и обвели вокруг пальца.

— Вынуждена согласиться с вами, — сказала я. — Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что не имеете к этой истории ни малейшего отношения?

— Именно так, — ответил он. — И я разовью вашу мысль дальше, сказав, что и ваши неприятности не имеют ко мне абсолютно никакого отношения.

— Но это не так, мистер Лейк, — возразила я. — Так или иначе, они связаны с вами. Бели бы вы только согласились проявить минимальный интерес к этому делу…

— А вы представляете, — вдруг сказал он, — что я бы отдал, чтобы получить возможность просто постоять на освещенном солнцем пляже, ощущая, как ветер теребит мои волосы, как греет тело солнце, а ноги — раскаленный песок, не ощущая при этом каждый кровеносный сосуд в собственном теле?

— Мне очень жаль, — произнесла я.

— Прощайте, миссис Макклинток, — продолжил он. — И, будьте любезны, воздержитесь от любого упоминания моего имени по этому поводу. В противном случае я прибегну к защите закона. И если вы просто упомянете где-нибудь об этой нашей встрече, о своем свидании с моей сестрой или о том, что вы узнали о каждом из нас, уверяю вас, вам придется пожалеть об этом. Когда я разделаюсь с вами, у вас не останется ни одного друга, а на счету не найдется и дайма. Надеюсь, что я выражаюсь понятным для вас образом.

Действительно, не понять его было сложно. До чего же приятным человеком оказался Кроуфорд Лейк. Если выбирать из двух, истинного и поддельного, я решительным образом предпочитала второго. А настоящему охотно выцарапала бы глаза. Я вернулась в свой отель, собрала вещи и расплатилась, оставив записку для своей любимой подруги Дотти Бич.

 

Глава двенадцатая

Дотти Бич вскрыла оставленный мной для нее конверт и нахмурилась. Я приносила ей глубочайшие извинения в том, что обманула ее и приводила оправдание — полностью вымышленное, конечно, учитывая, что я стояла всего в нескольких футах от Дотти, спрятавшись от ее взора, — что меня вызвали в Женеву проверить заказанную клиентом коллекцию серебра. Я обещала ей отыскать ее в «Хасслере», однако по какой-то причине не сумела этого сделать. Причину эту она прекрасно знала, потому что я действительно звонила туда, но обнаружила, что Дотти не значилась там, где должна была находиться по ее собственным словам. Я обнаруживала в ней все больше и больше фальши.

Она решительным движением скомкала записку, а потом повернулась к выходу из отеля, на ходу извлекая из сумочки сотовый телефон. Оказавшись снаружи, она набрала чей-то номер, одновременно давая рукой знак Анжело, находившемуся неподалеку в очаровательном серебристом «мерседесе» с опущенным откидным верхом. Через мгновение я оказалась в такси и последовала за ними. Анжело высадил Дотти у восточного входа на Пиацца Навона. Постаравшись помедленнее расплатиться с таксистом, чтобы дать Анжело время отъехать, я последовала за ней на площадь.

Пиацца была полна туристов и местных жителей, и я едва не потеряла Дотти, однако в конце концов заметила ее сидящей в одном из уличных кафе. Я тоже нашла себе место — на противоположной стороне площади и под углом. Ради подобной оказии я запаслась театральным биноклем. Пришлось заказать кампари с содовой, я надеялась растянуть бокал на возможно больший срок.

Анжело вскоре присоединился к ней. Они располагались за рассчитанным на троих столиком, и официант убрал третий прибор. Скоро они уже тянули коктейли, перемежая их с поцелуями. Я прождала около тридцати минут, под укоризненным взглядом официанта, ожидавшего, что я закажу себе хотя бы еще один бокал. Так я и поступила, но ограничилась только «Сан Пеллегрино», что пришлось ему совсем не по вкусу, хотя в заведении этом брали за итальянскую минеральную воду тройную цену.

На той стороне пьяццы официант поднес Анжело и Дотти обеденное меню, и они приступили к заказу. Они заказали три места — так как и обещали. Они обедали. Что можно было усмотреть в этом зловещего? Все мои подозрения в ее отношении основывались только на том, что она вдруг начала слишком часто возникать в моей жизни, а теперь, зная, что Кроуфорд Лейк на самом деле являлся Марио Романо, я вынуждена была рассматривать каждое событие последних дней моей жизни с крайней внимательностью.

Мне было трудно избежать подозрений. Карабинеры объявлялись три раза, когда гидрия с Химерой предположительно находилась в моих руках. В двух случаях из трех о том, что ее не было при мне, знали только Лола и я сама. Итак, мой жизненный путь пересекался с дорогой карабинеров по крайней мере в три раза чаще, чем следовало бы.

Вопрос заключался в том, кто мог знать, где я намеревалась находиться в каждом из этих случаев? Антонио сумел отыскать меня в Париже очень легко, потому что я оставила ему записку с номером гостиничного телефона на тот случай, если он не сумеет дозвониться по сотовому. Он обнаружился и в Виши, хотя я не замечала, чтобы он следовал за мной из Парижа. Ив Буше знал, что я еду в Виши, это было известно и Пьеру Леклерку. Впервые я встретила Дотти именно в Виши, причем и она, и Леклерк предположительно побывали в шато раньше меня в то утро, когда Робер Годар рухнул в собственную гробницу.

Марио Романо знал, где я буду останавливаться в Ницце и в Вольтерре. Более того, он рекомендовал их мне и заказывал заранее номера. Дотти снова появилась в Ницце, но не в Вольтерре. По сути дела, она исчезла на несколько дней, вновь обнаружившись только в Риме. Леклерк был в Вольтерре; я сама видела его, как и его машину в Ницце. Именно в Ницце гидрия чудесным образом объявилась в багажнике арендованного мной автомобиля. Очевидно, он каким-то образом успел извлечь гидрию с Химерой из своего багажника до прихода карабинеров, поскольку сосуд этот вновь объявился в моем номере в Ареццо, а сам Леклерк окончил свою жизнь в Кортоне.

Антонио и Романо знали о том, что я перебралась в Ареццо, однако о последующем переезде в Кортону они представления не имели. Я видела Антонио возле своего отеля в Ареццо, как раз перед тем как гидрия обнаружилась в моей комнате.

Романо и Антонио также знали о моей утренней поездке к Танелла ди Питагора под пологом тумана, однако Романо что-то говорил о том, что не станет привлекать к ней Антонио, назначая мне свидание возле Мелоне ди Содо. Антонио тем не менее показался и спрятался в кустах, также как это сделала я. Он явно знал, что дело складывается не так, как надо, иначе он не сделал бы этого. И что стало причиной смерти Антонио?

* * *

Понаблюдав часок за тем, как Дотти и Анжело мусолят друг друга в перерыве между блюдами и глотками вина, я решила сдаться и вернуться в свой отель. Мысль о том, что придется провести еще один вечер в полном одиночестве, в крохотной комнате, перед телевизором размером с тостер угнетала меня. Но поблизости уже скопилось несколько человек, ожидавших, когда я освобожу столик, и официант не скрывал своего нетерпения. Я показала знаком, чтобы он принес мне счет и начала собирать собственные пожитки.

— Должно быть, это грубо с моей стороны, — произнес мужской голос, — но вы как будто уходите. Не разрешите ли вы мне присесть, чтобы я мог после вас занять этот столик?

Поглядев, я увидела перед собой обаятельного мужчину в темной водолазке, брюках и отличной коричневой замшевой куртке и очаровательных итальянских кожаных туфлях с носками. Приятно видеть, когда мужчины носят такие туфли с носками.

— Пожалуйста, — ответила я. — Располагайтесь. Я уже ухожу. Сейчас заплачу по счету и через пару минут освобожу для вас место.

— Спасибо, — поблагодарил он, отодвигая кресло напротив моего и садясь. — В эти вечерние часы найти свободный столик на Пиацца Навона достаточно сложно. А мы с вами нигде не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым.

Отлично, подумала я. Универсальное начало знакомства. Потом, откровенно говоря, после моего появления в Италии разрешения присесть за мой столик незнакомцы просили, на мой взгляд, слишком часто.

Однако, посмотрев на него попристальнее, я поняла, что и он кажется мне знакомым. После непродолжительных — секунда или две — размышлений, я вспомнила.

— Едва ли мы можем считать себя официально представленными друг другу, — сказала я. — Но наши пути пересекались в участке карабинеров, в Ареццо.

— Да, — он на мгновение задумался. — Вы правы. Вы были на приеме у этого — как же его зовут? — у Лукки. У Массимо Лукки. Надеюсь, что с вами не случилось ничего серьезного.

— Так, пустяки. — «Всего лишь подруга в тюрьме», подумала я. — А как ваши дела? Надеюсь тоже никаких неприятностей.

— Никаких, — ответил он, проявляя не больше откровенности, чем я сама, что меня вполне устраивало.

— Рада новой встрече, — сказала я, расплачиваясь с официантом.

— Прошу вас разрешить мне чем-нибудь угостить вас, — предложил он.

— По-моему, не стоит, — возразила я. — Но тем не менее благодарю.

— Может быть, я все-таки сумею переубедить вас? — спросил он. — Пить в одиночестве совершенно не в моем вкусе.

Я встала и уже собралась окончательно откланяться, но в этот момент на противоположной стороне площади кто-то подошел к столику Дотти. Я села.

— Ну, разве что один раз.

Появившийся мужчина тоже сел за столик к Дотти и Анжело. Выходя из отеля, Дотти позвонила кому-то. Не этому ли самому человеку?

— Жаль, что только раз, — произнес мой новый компаньон, снова подзывая официанта.

— Бокал белого вина, если вы не против, — сказала я.

Напротив нас Анжело встал, явно собираясь выдворить пришельца. Но буквально в долю секунды незнакомец оказался за спиной Анжело, заломив ему руку за спину тренированным захватом. Анжело немедленно оказался на площади. Мужчина вернулся за столик и сел.

— Вероятно, — начал мой собеседник, — это ваш первый визит в Рим?

— Нет, — ответила я.

Дотти извлекла платок из сумочки и высморкалась. Слез с такого расстояния не было видно, однако я не сомневалась в их наличии.

— Впрочем, конечно, — согласился он. — Для этого вы слишком хорошо разговариваете по-итальянски. Глупый вопрос, годящийся лишь для того, чтобы завязать беседу. Вы, конечно, заметили, что я не слишком уверен в себе в обществе красивых женщин. Кстати, меня зовут Никола Мардзолини.

— Ничего, — отозвалась я. — Начало разговора дается и мне с трудом. Меня зовут Лара Макклинток, и спасибо за комплимент.

Незнакомец за столиком Дотти налил себе бокал вина и залпом выпил его. Незнакомец, находившийся за моим столом, продолжил беседу:

— Передаю инициативу вам. Полагаю, что следующий словесный ход остается за вами, синьора.

— Хорошо, — ответила я. — Что именно привело вас в полицейский участок?

Он расхохотался.

— Прямота американских женщин восхищает меня. Мне она нравится. Как и вы сами.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

— Здесь нет никакого секрета, — он улыбнулся. Очаровательной улыбке, возможно, несколько не хватало присущего Антонио обаяния, но и она производила благоприятное впечатление.

— Я оказываю консультации полиции по некоторым вопросам. Теперь вы, вне сомнения, спросите меня, по каким именно, поэтому отвечу вам сразу. Они пользуются моей профессиональной экспертизой по части древностей. Я выполняю функции наемного консультанта. Работаю по контракту в музее и как честный гражданин помогаю полиции. Ну, а теперь ваш черед. Что вы делаете? Почему оказались здесь? И каким образом попали в полицейский участок?

Упоминание о древностях прозвучало предупредительным звонком в моей голове, однако в моем собеседнике не было ничего подозрительного.

— А я — антиквар из Торонто. Провожу у вас закупки для своего магазина.

— Интересно. И какого рода вещами вы интересуетесь?

— В основном я занималась покупками в Тоскане. Сельская обстановка этого края сейчас в большой моде.

— Понятно. Античностью, надеюсь, не занимаетесь.

— Если мне удается избежать этого, — ответила я.

— Хорошо, — заметил он. — В таком случае я могу избавить вас от лекции о том, что торговля античными древностями губительна для культуры.

— Жаль, что мне придется пропустить ее, — возразила я. Он рассмеялся, внезапно, искренне, заразительно.

Вдруг я поняла, что мой собеседник — очень привлекательный человек.

— Едва ли я сумею уговорить вас пообедать со мной, хотя есть в одиночестве я ненавижу еще больше, чем пить. Ну вот опять отличился, еще одна жуткая мысль, попахивающая оскорблением. Я просто пытался сказать, что буду восхищен, если вы отобедаете со мной.

Прежде чем ответить, я бросила короткий взгляд на столик Дотти. Оба они оставались на месте.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Мне будет приятно пообедать с вами.

— Вы позволите мне выбрать ресторан? — осведомился он.

— А что мешает сделать это прямо здесь? — спросила я.

— Я знаю куда лучшее место возле Кампо деи Фьери. Туда нетрудно дойти пешком.

Я хотела, было, возразить, но тут Дотти и ее новый компаньон поднялись и направились к выходу. Оставаться на площади более не имело смысла. Никола оставил счет на столе, взял меня под руку, и мы покинули кафе. Пользуясь Никола как щитом, я успела бросить торопливый взгляд на таинственного знакомого Дотти, вместе с ней уже оставлявшего площадь. Я не узнала его, однако они явно были близки. Я видела, как он подал ей свой платок, чтобы она могла вытереть слезы.

* * *

Никола выбрал приятный ресторанчик, где его как будто хорошо знали и, несмотря на выстроившуюся снаружи очередь, нас немедленно усадили за стойку бара, а через несколько минут пригласили к столику.

— Как вам удается такое? — поинтересовалась я.

— Я часто обедаю здесь, — объяснил он. — Я и живу недалеко отсюда. Потом, метрдотель — мой кузен, что тоже не мешает делу. Кстати, клецки здесь восхитительны, еще я могу рекомендовать стейк или любые морские блюда.

Мы провели вместе приятный вечер. Разговор шел об искусстве, музыке, театре и прочих предметах, о которых я люблю поговорить. Он рассказал, что для отдыха занимался живописью. Я призналась, что не имею никаких хобби, кроме собственного магазина. Он слегка флиртовал. Я тоже — немножко. Словом, вечер получился чудесным.

— Не хотите ли выпить чуточку на ночь? — осведомился он. — У меня дома?

Я улыбнулась.

— Благодарю вас, но мне придется ответить отказом.

— Значит, вы не свободны? — спросил он.

— Да, — призналась я.

— Так я и думал, — заметил он. — Не знаю почему. Хотя кольца на вашем пальце и нет, но на свободную женщину вы не похожи.

— Надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной. Это был чудесный вечер.

— Я тоже, и мне не хочется, чтобы он кончился так быстро, — проговорил он. — Впрочем, давайте заглянем ко мне. Что бы вам ни наговорили про итальянцев, обещаю вести себя благопристойно. А чем занимается ваш партнер?

— Он служит сержантом в Королевской канадской конной полиции.

— В самом деле? — проговорил он. — Настоящий конный полицейский? Тем более обещаю вести себя хорошо. Как это смело с вашей стороны. Или здесь следует видеть проявление патриотизма?

— Он действительно хороший человек, — рассмеялась я. — И я все более и более привязываюсь к нему.

— Привязываюсь, — заметил он, — любопытное слово, однако, по-моему, лучше не расспрашивать. Кстати, о полиции, кажется, вы так и не сказали мне, что привело вас в Ареццо в участок к карабинерам.

— Я проверяла один древний предмет, — ответила я. — Как вы сами знаете, лишняя предосторожность никогда не повредит.

— Весьма разумно, — проговорил он. — Кстати, там в это время находилась прекрасная вещь. Меня вызвали, чтобы получить заключение. Какая-то женщина попалась с нею — с этрусской гидрией. Конечно, вы знаете, что такое гидрия? Сосуд для воды с тремя ручками? Да? Великолепно.

— И она оказалась подлинной? — спросила я самым нейтральным тоном.

— Почти наверное. Действительно отличный экземпляр, притом в идеальном состоянии. А теперь пойдемте, я покажу вам свой дом.

* * *

Здание показалось мне не слишком приятным, лифт успел одряхлеть. Входя в подъезд, я оглянулась, однако никого из знакомых не заметила. К моему удивлению, квартира Никола действительно потрясала. Она состояла из очень просторной и похожей на студию комнаты на верхнем этаже, за стеклянной стеной с одной стороны ее открывался потрясающий вид на городские крыши. Возле противоположной окну стены располагалась крохотная кухонька, отделенная перегородкой кровать, — к которой я постаралась не приближаться, — и несколько предметов очень современной итальянской мебели превосходной работы. Я постаралась не расспрашивать его о личной жизни. В сущности, вопросов можно было не задавать — передо мной была квартира холостяка, и излишний интерес не привел бы меня ни к чему хорошему. Стены были завешены произведениями искусства, среди них были даже очень хорошие вещи.

— Не хотите ли снять жакет? — поинтересовался он.

— Конечно, — ответила я. — Можно просто бросить его куда-нибудь.

Взяв мой жакет, он не стал обращать внимания на мои слова и аккуратно повесил его на плечики в шкафу возле двери. Сняв собственный пиджак, он старательно сложил его, подумал, не перебросить ли через спинку кресла, но в итоге повесил рядом с моим жакетом.

— Удивительно, что у нас получился такой приятный вечер, — произнесла я с улыбкой. — Дело в том, что сама я — неряха. И предпочитаю пребывать в творческом беспорядке.

«Знакомство наше могло бы завершиться смертоубийством», подумала я. Он тоже улыбнулся.

— Итак, вы заметили мою болезненную склонность к аккуратности. Простите, если она смущает вас.

— Конечно, нет. Я просто завидую. Мне нравятся такие современные интерьеры. В них видна строгость, а друзья неоднократно указывали мне, что таковым качество я просто не обладаю. Моя квартира, скажем так, более эклектична. Модерн, примитив, и все, на чем остановится мой глаз, а он останавливается на многом.

— И так вам действительно понравилась моя квартира?

— Просто сказка. Но я почему-то удивлена. Мне казалось, что эксперт, не знаю, как сказать…

— Должен в меньшей степени любить современную мебель и искусство? — спросил он. — Но это не так странно, как вам кажется. Хорошие вещи, насколько я понял, нравятся мне вне зависимости от того, когда их создали. Но ведь, согласитесь, я не вправе владеть древностями, а когда ты знаком с подлинником любая копия кажется примитивной, во всяком случае, с моей точки зрения. Вот мебель у меня подлинная. Я собрал несколько лучших образчиков того, что на вашей родине зовется модерном середины двадцатого столетия. Днем я имею дело с предметами тысячелетней давности, обладающими своей собственной красотой, а когда я возвращаюсь домой, то попадаю в совершенно другой мир, полный собственного очарования, как, наверно, скажете вы.

— Насколько я могу видеть, вы покупали каждый из этих предметов, мебель, ковры, стеклянную вазу, картины в индивидуальном порядке. Возможно, я не могу правильно выразить свою мысль, но некоторые просто покупают вещи, не стремясь сочетать их друг с другом. Они покупают в лучшем случае комплекты. Или же это — чисто североамериканская манера?

— Не знаю, — ответил он. — Но вы — человек восприимчивый. Я действительно подбирал здесь предмет к предмету. Должно быть, в сердце своем я все-таки коллекционер.

— Но наделенный весьма взыскательным вкусом, — заметила я.

— Совершенство не является для меня пустым словом, — проговорил он. — Увы, также и в людях. Вне сомнения это может объяснить, почему в свои сорок шесть я все еще живу холостяком. Отсюда и моя привередливая аккуратность.

— Вижу, вы рисуете, — я указала на стоявший возле окна мольберт. — Нет ли среди этих работ и ваших?

Разговор начинал переходить на опасную территорию, и я подумала, что пора сменить тему.

— Нет, — ответил он. — Боюсь, что мои картины куда менее броски, чем эти абстрактные произведения. Я предпочитаю детали. Этого требует сам характер моей работы. И когда я берусь за кисть, любовь к деталям пробивается наружу, несмотря на все попытки держать ее в узде. Я могу показать вам кое-какие из своих работ, если только вы пообещает мне не сравнивать их с теми картинами, что висят у меня на стенах.

— Мне было бы очень интересно увидеть их.

— Одна из них находится сейчас на мольберте, и я принесу еще несколько штук. — Он направился в коридор, и я встала, чтобы последовать за ним.

— Подождите здесь, — предложил он. — Там, в коридоре, у меня устроена небольшая мастерская, в которой я храню свои работы. На самом деле ею является просто повышенная в чине ванная, которая служит мне кладовой и рабочим столом, когда я приношу с работы некоторые вещи домой, чтобы изучить их повнимательнее. Только не входите туда. — Он рассмеялся. — Там нет полного порядка.

Тем не менее я последовала за ним. В комнате оказалось полно книг, в основном о древностях, рабочий стол оказался заставленным всякими черепками, в углу находилась печь. Порядка здесь было меньше, чем в жилой комнате, однако за всем чувствовалась четкая логика.

— Как вы можете видеть, я занимаюсь здесь кое-какими исследованиями, — пояснил он. — Оборудование не очень сложное, однако оно позволяет мне время от времени проверять возникающие идеи.

Я извлекла из полки одну из книг — залистанный том, посвященный этрусскому искусству. Бегло просмотрев его, пока Никола рылся в ящиках, я поставила книгу на место. Отворачиваясь, я краешком глаза успела заметить, как он поправил только что оставленную мной книгу, так чтобы корешок ее в точности был выровнен по остальным.

Вопреки проявленной скромности и болезненной опрятности Никола оказался превосходным художником.

Картины его, небольшие холсты, иногда квадратики по шесть — восемь дюймов, на мой взгляд, отдавали влиянием глубокой древности.

Кистью он владел уверенно, и работы его оставляли вполне приятное впечатление.

— Они мне нравятся, — сказала я, делая глоток лимончелло. — Наверно во многом благодаря роду собственной деятельности, я ощущаю больше сродства с вашими картинами, чем с теми, которые висят у вас на стенах. По-моему, в них меня привлекает дух подлинной древности.

— Вы очень любезны, — поблагодарил он. — Я показываю собственные работы немногим людям. Это как если ты обнажаешь перед ними собственную душу. Спасибо вам за то, что вы так бережно обошлись с ней.

Он стоял совсем рядом, наши плечи соприкасались, и я поняла, что пора отправляться домой.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала я.

— Я провожу вас до отеля, — предложил он.

— Не надо, — ответила я. — Это совсем не обязательно. Что если вы просто найдете для меня такси?

Когда я уходила, он поцеловал мою руку, а потом сказал:

— Вот, это вам.

Я увидала небольшую картину.

— По-моему, она понравилась вам больше остальных?

— Ну что вы, — попыталась я отказаться.

— Прошу вас принять ее.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Буду вспоминать о вас всякий раз, когда буду смотреть на нее.

— Если вы еще раз приедете в Рим, — сказал он, подавая мне свою карточку. — Или если вам надоест ваш полисмен, надеюсь, вы вспомните обо мне.

Когда я ушла от него, улицы уже почти опустели. Поглядев в заднее стекло такси, я видела, как он стоит в пятне света, провожая меня.

Было ли тому причиной освещение, а может быть, переплеты окон, мне показалось, что он стоит возле своей тюрьмы. Возможно, так оно и было — при его безупречной одежде, совершенной и тщательно расставленной мебели, на которой нигде не было даже одной пылинки. Для меня видеть это было как рана в сердце.

 

Глава тринадцатая

Ареццо

Большую часть следующего дня я провела в постели — в припадке настолько черного уныния, что мне даже не удавалось оторвать свою голову от подушки. Я рычала на горничную, заказывала еду, но не могла сделать и глотка, поглощала чашку за чашкой черного кофе, и наконец нервы мои раскалились так, что заболели даже глаза. Пытаясь найти утешение, я посмотрела, не пришло ли мне что-нибудь по электронной почте, однако в итоге мне стало только хуже.

«Привет, Лара, — гласило послание. — Надеюсь, тебе приятно в этой самой Франции, Италии или там, куда тебя еще занесло. Операция, в которой я принимаю участие, затягивается дольше, чем я мог ожидать, однако все идет хорошо. Как бывает всегда, подобные поручения оказываются просто скучными. Скоро вернусь домой. Надеюсь, что застану дома и тебя. Я люблю тебя. Роб».

Я набрала ответ:

«Привет, Роб. В Италии просто отлично. Мне осталось урегулировать здесь пару вопросов, а потом я сразу вернусь домой. Надеюсь на скорую встречу. Я тоже люблю тебя. Лара».

Нажав на клавишу, я отправила письмо, а потом некоторое время просто сидела и смотрела на экран. Роб никогда не признавался мне в любви, хотя, по-моему, любил меня — по крайней мере каким-то собственным способом. Но следовало ли ему делать это уже на следующий день, после того как я провела вечер в компании обаятельного итальянца? Если подумать, я также не признавалась ему в собственных чувствах. Интересно, что заставило его сделать такое признание именно сейчас, пусть даже и в электронной форме. Оставалось только надеяться, что короткое и бодрое послание не прикрывает собой столь же сложную, как моя, ситуацию — учитывая и ту историю, в которую я впуталась, и проведенный вчера вечер. Если так, он отнесется к моему письму с той же подозрительностью, что и я. Настроение мое сделалось еще хуже.

* * *

Около девяти вечера я осознала, что у меня остается две возможности: засесть в своем номере, изучая скучный внутренний дворик, прислушиваясь к звукам дождя и стараясь не замечать наполнявших комнату кухонных ароматов, пока я не рассыплюсь на части, или же примириться с судьбой, каковой она ни была бы, и сделать то, что я оттягивала уже примерно три дня.

К десяти вечера я уже приняла душ и катила по дороге в автомобиле. В тот миг мне казалось, что мое личное искупление как раз и заключается в поездке по совершенно не соответствовавшей собственному названию Аутострада дель Соле, под шелест дворников по стеклу и шум дождя.

— Входите, входите, — пригласил меня Сальваторе, друг Лолы.

— Простите, что я явилась так поздно, — сказала я. — Но мне нужно где-то остановиться. Могу ли я рухнуть на ваш диван, на пол, куда угодно?

— Я не позволю вам сделать этого, — ответил он. — У меня есть комната для гостей. Они посещают меня нечасто, но кровать, по-моему, достаточно уютная, и я буду рад предоставить вам эту комнату. Только, прошу вас, скажите мне, что вы вернулись с хорошими новостями. Скажите мне, что вы нашли бизнесмена, который собирался вернуть гидрию, что он готов все объяснить и моя Лола скоро окажется на свободе.

— Увы, нет, — ответила я, и он сразу заметно расстроился. — Я нашла этого человека, но оказалось, что принимала за него другого.

— Расскажите мне все, — сказал он. — Идите сюда, садитесь и рассказывайте.

Так я и поступила.

— Как, по вашему, если я расскажу эту историю в полиции, тому же самому Массимо Лукка, он поверит мне?

— Нет, — ответил он.

— Ну, тогда мне просто придется заявить ему, что гидрия принадлежит мне. Ничего другого просто не остается. Не знаю, почему Лола не сказала этого им сама, однако, насколько я понимаю, она промолчала обо мне.

— Едва ли это поможет.

— А знаете, вчера, в это же самое время, — я посмотрела на часы, — я находилась в обществе очень приятного человека. Я была у него дома, и он подарил мне свою картину.

— Так? — сказал Сальваторе.

— Дело в том, что я не свободна, — объяснила я. — Моим партнером является полисмен, и в настоящее время он находится на выполнении какого-то задания, о котором я ничего не знаю, но не сомневаюсь в том, что оно опасно.

— И вы опасаетесь, что нарушили условия вашей связи?

— Я не стала бы останавливаться у вас, если бы это было так.

— И как бы вы почувствовали себя, если бы ваш друг, ваш полисмен, находящийся на опасном задании, провел вечер с какой-нибудь новой знакомой?

— Не знаю, что именно ощутила бы я в подобном случае, однако превосходно понимаю, что именно является самой ужасной частью моего положения, — сказала я. Он молча ждал продолжения.

Я развлекалась в Риме, ела вкусные блюда, пила отличное вино и флиртовала с незнакомцем, в то время как Робу, возможно, грозит опасность, а Лола увядает в тюрьме.

— Возможно, именно таким способом вы разрешаете для себя сложные ситуации.

— Возможно. Знаете, последние несколько лет я была в достаточной мере довольна собой, своими взаимоотношениями с миром. Конечно, я понимаю, что представляю собой далеко не идеал, однако я научилась преодолевать это чувство. А теперь по какой-то причине мне кажется, что гаже меня нет никого на всем свете. Я не знаю, что мне теперь делать. Я так устала, мне так плохо. Я даже не понимаю, что лучше — сердиться или унывать.

— Если вы на это способны, лучше сердитесь. Это более здоровая реакция.

— Тогда на кого мне сердиться? На себя? Лола впуталась в эту историю потому лишь, что у меня хватило глупости поверить, что такая важная персона, как Кроуфорд Лейк, не только знает о моем существовании, но и стремится воспользоваться моими услугами. Какой еще глупости остается мне теперь ждать от себя? Надо помочь и себе, и Лоле, но у меня нет никаких идей в отношении того, что теперь делать.

Он коротко поглядел на меня.

— Я знаю, что вам нужно, — Сальваторе поднялся с кресла. — Во-первых, граппа. — Сняв бутыль с полки, он налил мне небольшую рюмку и сказал:

— Выпейте. Вас трясет.

— Во-вторых, — он взял большую кастрюлю, наполнил ее водой, поставил на конфорку и поджег. — Паста. Вы сегодня почти ничего не ели. — Это был не вопрос — утверждение. Он был прав.

— Макароны с чесноком и маслом, — поставив сковородку на другую конфорку, он потянулся за оливковым маслом. А для укрепления духа пепперончини, жгучие перцы. И сразу станет легче. Кстати, начать можно с одного — двух ломтей хлеба.

— И в-третьих, — он подошел к небольшому CD-плееру на окне. — Музыка. Точнее, опера. В подобных обстоятельствах хочется посоветовать что-нибудь не итальянское, может быть, Моцарта или Вагнера. Глубокая музыка рождает еще более глубокие переживания. Тангейзер или Дон Джиованни. Впрочем, нет. Пусть будет Верди. «Отелло».

Первый резкий аккорд накатил на нас.

— Чему бы еще ни учила нас эта пьеса, в первую очередь она говорит о том, как трудно понять, кому следует верить. — А пока я буду готовить, — сказал он, подавая мне ручку и толстый блокнот, — запишите имена всех людей, с которыми вы вступали пусть даже в самый мимолетный контакт, оказавшись на службе у поддельного Кроуфорда Лейка. Вы меня поняли, всех до единого? И если сумеете, расположите их в порядке ваших встреч. Надо действовать, а не сидеть и жалеть себя.

— Хорошо, — сказала я, погружаясь на пару минут в дело.

— Позвольте взглянуть, — он взял листок одной рукой, помешивая в кастрюле другой. — Антонио Бальдуччи, тот молодой человек, который следовал за вами повсюду. Марио Романо, псевдо-Кроуфорд Лейк, так?

Я кивнула.

— Итак, вы посетили эти апартаменты и видели там только Лейка, или Романо, а также Бальдуччи?

— Да. То есть, нет. Еще там была служанка по имени Анна.

— Просто Анна? Без фамилии?

— Увы, да, просто Анна.

— Потом вы отправились в Париж, и Антонио последовал за вами. Там вы встретили…

— Ива Буше, — напомнила я.

— И вас связал с ним Лейк, то есть Романо.

— Не совсем так. Если верить Буше, контакт был достигнут через Витторио Палладини, которому и принадлежит в Риме эта квартира.

Витали вернул мне листок.

— Впишите и его имя. Так. Кто у нас следующий? Пьер Леклерк, не так ли? Или он же Леконт со знаком вопроса.

— Он представился мне как Леклерк. Годар говорил, что его фамилия показалась ему похожей на Леконта. Но Годар мог просто ошибиться.

— Итак, Леклерк погиб возле Танеллы. Я читал об этом в газете. Тело еще не идентифицировано, но подразумеваются темные махинации.

— Не только подозреваются, я в этом не сомневаюсь, — продолжила я. — В газетах не говорили, что его сперва одурманили, а потом удавили?

— Давайте не будем задерживаться на этом. Буше повез вас на встречу с Робером Годаром, правильно? Но сперва вы встретились с Дотти Бич и Кайлом. Кто такой этот Кайл? Вы знаете только имя?

— Боюсь, что да, — ответила я. — Он всегда оставался просто Кайлом. Американец, молодой и очень привлекательный. Но, по словам Дотти, он вернулся домой.

— Потом эта Дотти. Вы сказали мне, что знакомы с ней уже много лет?

— Да.

— А вы не конкурировали с ней в деле или, может быть, в любви? Она не была когда-то знакома с вашим бывшим мужем Клайвом?

— Нет. Едва ли. Когда мы познакомились, Дотти была замужем за Хью Холлидеем. Теперь они в разводе. Потом, когда Клайв начал дурить, он выбрал себе женщину помоложе, чем Дотти. К тому же Дотти нравятся более молодые мужчины, чем Клайв.

— А Робер Годар, человек из склепа. Он и в самом деле упал туда?

— Не думаю. На мой взгляд, он мастерски справлялся со спуском в гробницу. Конечно, это мог быть и несчастный случай, но, учитывая все, что произошло потом, я не стала бы в этом ручаться.

— Евгению Понте я знаю, конечно. Апартаменты принадлежали Палладини, как вы уже упоминали. Он занимается страховкой в Риме? А Сезар Розати? Имя это знакомо мне.

— Я познакомилась с ним в Вольтерре. Кроме места нашего знакомства, с этой историей его ничего не связывает. Ему принадлежит какая-то Галерея Розати. Это нужно проверить.

— Возможно, я сумею помочь вам, — сказал он. — Однако имен еще маловато. Постарайтесь подумать еще. Кто мог рассказать тому лицу, которое стоит за всем этим, о самом вашем пребывании в Италии? Кто знал о нем?

— Мой поставщик Луиджи Д'Амато, но я веду с ним дела уже много лет.

— Это не имеет значения. Вы говорили мне, что уже много лет знакомы и с Дотти Бич, и, как мне показалось, не обнаружили при этом достаточной уверенности в ней. Синьор Д'Амато должен возглавить список, поскольку он стал первым, с кем вы имели здесь дело. Однако он не является единственным лицом, знающим о вашей поездке в Италию. Как насчет вашего партнера по бизнесу?

— Клайва? Но он — мой бывший муж, — ответила я.

— Боюсь, что неудачный брак становился причиной не одного преступления, — возразил он.

— Я понимаю это, но Клайв при всех его недостатках просто не мог впутаться в такую историю. Конечно, он мог невольно рассказать кому-то о том, где я нахожусь. Более того, если подумать, он именно это и сделал. Он говорил мне, что в магазин звонил какой-то Антонио, интересовавшийся названием отеля, в котором я остановилась. Клайв посчитал, что Антонио работает у Д'Амато.

— А ваш друг, кажется, вы говорили, что его зовут Роб?

— Роб знает, где я нахожусь, но сейчас с ним невозможно связаться. Его дочь Дженнифер хорошо вышколена и о том, где можно меня найти, расскажет только хорошо знакомому человеку. Она бы передала мне имя и телефон такого человека по электронной почте, но не стала бы называть ему мой номер.

— Но теперь о вашем пребывании в Италии знают многие люди.

— Да, — согласилась я. — Вижу, что дело Лолы оказалось в надежных руках.

Он улыбнулся.

— Вы считаете, что я допрашиваю вас? Ну, разве что самую малость. Однако продолжим. Знаете ли вы, кому принадлежал дом, в котором обнаружили тело Бальдуччи?

— Да, его фамилия упоминалась в газетах. Мауро, Джино Мауро. Он — знаком с Марио Романо. Так сказала мне его дочь.

— Его дочь? Занесите и ее в список. Кого еще мы забыли? — спросил он, ставя передо мной блюдо с дымящимися макаронами и наливая граппы себе и мне. — Кому известно, что вы разыскивали Лейка? Его сестре.

— Да, Бренди. И служанке, и сиделке Бренди Майре. Ее фамилия мне тоже не известна. Она говорила мне, что не имеет возможности связаться с Лейком, но кто-то это сделал. Он знал о том, что я побывала у нее, и даже то, что я принесла ей белые розы.

— Теперь мы говорим о настоящем Кроуфорде Лейке, не так ли? Список уже включает двадцать имен. Кажется, я не ошибся? Двадцать?

— Я забыла упомянуть Анжело. Нового любовника Дотти. Молодой и симпатичный парень, она нашла его в агентстве Евгении Понте.

— Анжело, — повторил он. — Двадцать один.

— Анжело Чипполини, — добавила я. — И еще Альфред Мондрагон.

Сальваторе вопросительно посмотрел на меня.

— Я же говорил вам, что вы забыли о многих лицах. Кто такой Мондрагон?

— Я разговаривала с ним по телефону. Британский делец, занимается торговлей произведениями искусства. Он осуществляет покупки для настоящего Кроуфорда Лейка, однако Мондрагон говорил, что не знает, как связаться с ним. Может быть, врал, может быть нет.

— Итак, двадцать два. А точнее двадцать четыре.

— Двадцать четыре? А кто остальные двое? — спросила я.

— Лола и я, — ответил он. — Жизнь, как я уже упоминал, это умение доверять. И в настоящее время вы не можете слепо довериться никому. Итак, оставим в списке всех двадцати четырех человек, что бы вы там ни думали о своем личном друге, его дочери и деловом партнере.

— Сальваторе, — предложила я. — По-моему, мы можем чуть сузить этот перечень. Возможно, что врагов у меня больше, чем мне известно, но я знаю своих друзей. Давайте вычеркнем вас и Лолу, Роба, Дженнифер, Клайва и Д'Амато. Помимо всего прочего, я крестная детей Д'Амато. Я обедала у него в доме всего пару недель назад. Кроме того, опустим и Сильвию. Это очаровательная и невинная девочка, какими бы там делами не занимался ее отец. Кроме того, мы можем вычеркнуть Годара, потому что он мертв, Антонио и Пьера Леклерка по той же причине, а заодно и Ива Буше. Остаются тринадцать, и этого более чем довольно.

— Почему вы отбрасываете Буше?

— Потому что в итоге я переговорила с ним; он в это дело не замешан, так как слишком ничтожен, чтобы иметь к нему какое-либо отношение. Не его весовая категория. Мне бы хотелось вычеркнуть из этого списка и Бренди, учитывая, что она не имеет возможности покинуть свой дом, однако я полагаю, что при желании она способна найти средства исполнения такого дела. Еще я вычеркнула бы Кайла, и, может быть, даже Анжело, хотя он и работает у Евгении Понте.

— Ну, хорошо. Завтра приступим к делу. Я возьму ваш список и постараюсь выяснить все возможное о каждом из этих лиц. Что-нибудь да всплывет. Мы уже знаем о связи между вашей подругой — я пользуюсь этим словом чисто условно — Дотти и агентством Евгении Понте, а также между Понте, Романо и Бальдуччи, и между Романо и Мауро. Возможно, обнаружатся и другие связи. И если они существуют, я их найду. Но сперва я расскажу Лоле о том, что Лейк разочаровал нас.

— Нет, — ответила я. — Это сделаю я сама. За этим я и приехала сюда.

— Вы уверены?

— Да.

— А что будет потом?

— Не знаю. Вы можете что-нибудь предложить?

— Все это время вы служили кому-то добычей, разве не так? Теперь, по-моему, пора превратиться в охотника. Я имею в виду тех людей, которые все время возникают в вашей жизни? Пора и вам огорошить их своим появлением. Завтра вы вернетесь в Рим и нанесете им по визиту.

* * *

Услышав от меня о Лейке и неприятном повороте истории, Лола утерла слезинку. Она похудела, побледнела и вообще казалась больной.

— Ну и хорошо, — сказала она.

— Ничего хорошего в этом нет, Лола. Совсем нет. Это я так гордилась собой и своим делом, что позволила бесчестным людям воспользоваться собой. На вашем месте должна была находиться я.

— Это не так! — возразила она. — Виновата я, а не вы.

— И как вы пришли к этому выводу, Лола? — спросила я. — Какая справедливость может быть в подобной ситуации?

Она надолго отвернулась от меня, рассматривая какое-то пятно на стене.

— Вы по крайней мере намеревались сделать правильную вещь. В отличие от меня. Едва ли я смогу объяснить вам свои чувства, которые ощутила, увидев эту этрусскую гидрию — на вашей постели, на этом жутком розовом одеяле, но хотя бы попытаюсь это сделать. Мне важно, чтобы вы поняли мотивы моего поступка. Невзирая на ваши слова, я была уверена в том, что передо мной — подлинная вещь. И оставлять ее в этом безобразном отеле, среди нелепых красных покрывал и занавесей, среди жутких обоев, казалось мне едва ли не святотатством. Она была настолько совершенна: и мастерством, и формой, и росписью. Ее мог создать только мастер Микали. Я не ошиблась?

— Нет, — ответила я.

— Она была безупречна. Ничего подобного в такой близи мне просто не приводилось видеть. Мне хотелось прикоснуться к ней, провести ладонями по поверхности. — Она чуть усмехнулась. — Как о любовнике говорю, правда? И знаете, это была любовь с первого взгляда. И как обезумевшая любовница я должна была завладеть предметом своей любви. Или это была похоть? Не знаю. Я потратила большую часть собственной жизни на изучение этрусков. Люди начинают смеяться, когда я рассказываю им, что разыскиваю гробницу Ларта Порсены, однако она находится где-то рядом, не так ли? И разве найти ее не будет прекрасным делом?

— Да, конечно. Но…

— Я не знаю, почему внимание мое привлекли этруски, а не римляне или майя, или индейцы северной Америки. Может быть, просто потому, что представилась такая возможность. Мой класс ездил в Италию, и я тоже. Помню, как тем летом мы посещали Тарквинию, как я спускалась в Гробницу с Леопардами, как стояла там, раскрыв от удивления рот. И с тех пор я потратила на этот народ куда больше времени, чем вы можете себе представить — торча в музеях перед стеклянными витринами и рассматривая этрусскую керамику под всеми возможными углами, топая по холмам и равнинам в поисках Ларта. — И знаете, что я делала? Я писала письма итальянским властям и в ЮНЕСКО, требуя запретить торговлю древностями. Я помещала заметки в бюллетене местного археологического общества, уговаривая людей не приобретать древности. Я даже пикетировала возле одного из крупнейших нью-йоркских аукционов, протестуя против продажи этрусской бронзы! В то утро, когда мы встретились за завтраком, вы имели возможность познакомиться с моими словесными заявлениями по этому поводу. С высоты собственной святости я читала вам нотации! До сих пор удивляюсь тому, что вы не заткнули мне рот, хотя бы булочкой. Ну, как можно проявлять подобное ханжество? Я все думаю об этих людях… ну, знаете, о полисменах, которые читают школьникам лекции о вреде наркотиков, или о психологах и священниках, выступающих против внебрачных половых отношений, но покоряющихся тому самому пороку, с которым они борются.

— Лола, не надо. Не надо так укорять себя. Вы ошибаетесь.

— А потом я увидела гидрию, — сказала она, не обращая внимания на мои возражения, — и все, во что я столь твердо веровала, разлетелось на части. Я была должна обладать ей. И не только это; я сказала себе, что раз она все равно краденая, то я могу позволить себе владеть ею. Я была готова тайно провезти ее домой и где-нибудь спрятать. Я хотела ее, понимая при этом, что никогда и никому не смогу показать этот сосуд. За те несколько секунд, пока вы открывали дверь номера, я уже решила, что увезу ее домой, не считаясь с любым риском, пусть вы задерживали полицию возле двери, пусть я крала ее уже у вас. А вы накормили меня, подвезли под дождем. Вы даже предлагали мне деньги, чтобы я могла оплатить счет из отеля. Я слышала ваш голос, когда вы выходили на пожарную лестницу. Я слышала, что ваше обещание оплатить мой счет, но стояла, прижав мою возлюбленную к груди, пока вы не сдались и не вернулись в номер. Вы даже не знаете, что я чувствовала в этот момент.

— В известной мере это не так, Лола, — возразила я. — Мне неоднократно случалось видеть редкие вещи, которые я не в состоянии купить, но хотела бы иметь у себя — не в магазине, а в личном распоряжении. Всегда бывает такой момент, когда я почти покоряюсь этому чувству.

— Почти, — заметила она. — В этом вся разница между вами и мной. Вы сказали мне, что позволили этим людям одурачить себя. Может быть, так и было. Может быть, вы на какое-то время покорились гордыне. Но вы не теряли себя так. Как это случилось со мной.

По ее лицу потекли слезы.

— Это смешно, — сказала я. — Вы же пришли в себя. Вы вернули сосуд. Нельзя же всю жизнь казнить себя за маленькую оплошность.

— Люди все время казнят себя именно за малые оплошности, разве не так? — возразила она. — Не обратил в нужный момент внимания, и кто-то умер. А другой пошутил, а вместо веселья вышла трагедия. Ну, а третий ошибся, и насмарку пошла целая нелегкая жизнь. Поэтому, к чему взывать к справедливости? Я бы сказала, что она уже осуществилась.