19 июля

Сельская местность удивительно красива. То, что люди, живущие здесь, называют горами, на самом деле — холмы. Склоны заросли буками с серебристыми листьями, среди которых кое-где темнеют вечнозеленые деревья. Тут есть луга и озера с водой цвета изумруда. Самый большой интерес в пейзаже для меня представляют обнаженные известняковые породы. Даже снизу видно, что они весьма перспективны. Подъем достаточно крутой, но для того, кто молод и обладает хорошим здоровьем, вполне одолимый.

И скова мне необычайно повезло. Семья Надашди настояла на том, чтобы местом моего обитания стал один из домиков в их усадьбе. Это как раз в горах, на восточном крае огромного плоскогорья. Чудесное место: каскады водопадов и потоков в окружении величественных склонов. Городок небольшой и достаточно тихий, поскольку главная статья промышленности — сталелитейный завод был перемещен около тридцати лет назад. Есть надежда, что это место станет курортом для жителей Будапешта, где они могли бы проводить лето, подальше от жары столицы. Это место назвали Лиллафюрэд. Как чудесно, что я нахожусь здесь, ведь говорят, что летом в Будапеште очень жарко и пыльно. Я слишком хорошо помню то чрезвычайно жаркое лето, что нам пришлось пережить в прошлом году дома, поэтому горная прохлада для меня настоящее благо.

Все еще нет вестей от Т., но следует набраться терпения. Конечно, его задерживают очень важные дела, иначе бы он уже был здесь. Иногда по ночам мне становится страшно от того, что с ним может случиться какая-нибудь беда, но потом наступает рассвет, начинается работа в пещерах, и эти болезненные мысли исчезают.

Тут так много пещер. Я прихожу в отчаяние, когда думаю, сколько жизней мне понадобится, чтобы все их исследовать. Одни пещеры исключены из исследования, так как непригодны для обитания даже самого примитивного человека, а другие — ввиду того, что в них отсутствует почвенный покров и все видно даже при самом беглом осмотре. Если когда-либо в них и жил человек, то следы его пребывания давно исчезли.

Район моего исследования решено ограничить двумя пещерами. Обе расположены высоко над долиной, и до них очень трудно добраться. Они привлекли меня тем, что очень хорошо сохранились. Одна из них состоит из двух помещений, вторая — из одного. Они кажутся вполне подходящими для проживания, если кто-то вынужден жить в условиях, в которых обитал доисторический человек. Входы в обе пещеры очень высокие, так что дым от костра не должен был причинять серьезных неудобств, к тому же в «одиночной» пещере очень высокий, куполообразный потолок. Глубина обеих примерно сто футов, а может, и больше. А то, что они расположены в более узком конце ущелья, давало великолепную возможность высматривать добычу с безопасного расстояния. В одной пещере мною обнаружены небольшие кусочки камня, которые, вполне возможно, были обработаны человеком, в отличие от тех, что были найдены в «двойной» пещере, а в другой — череп, по всей вероятности, медвежий. Завтра я, подкинув монетку, раз уж не могу принять научно обоснованного решения, выберу одну из пещер и примусь за дело.

16–17 сентября

Вы, наверное, решите, что ночь, проведенная с первой любовью всей жизни, вылечит от бессонницы кого угодно. Быть может, но только не меня. По крайней мере, на этот раз было на что посмотреть, и это было поинтересней карт Будапешта. Кароль спал крепко. Дневные заботы временно отступили, следы, что оставили года, смягчились — теперь он выглядел почти так же, как в колледже, очаровательный, забавный, притягательный мужчина, которого я любила. Рядом с ним мне было сложно представить, что он способен на все те гадости, в которых его обвиняли дивы: шантажировать Моргану, мошенничать с расходными счетами, подделать дневники и двадцатипятитысячелетний артефакт и, если верить довольно эмоциональным заявлениям Сибиллы, сказать Анне нечто настолько ужасное, что она бросилась с моста. Почему-то, пока я лежала там, в полумраке, ни одно из этих обвинений даже отдаленно не казалось мне возможным.

Но потом настал рассвет, а с ним и суровая реальность. Конечно, все дивы не могли ошибаться. Конечно, их можно было уличить в какой-нибудь коллективной истерии, заставившей их напридумывать все это. А что я на самом деле знала о Кароле? А что я знала о любой из них? Между нами стояло время и сама жизнь, теперь все они были в какой-то степени чужими мне. Я мысленно вернулась к вчерашнему вечернему разговору в ресторане, вспомнила все, что он говорил мне ночью. Но я не была честна, по крайней мере, когда отвечала на его вопросы за ужином. Как я могла быть уверена, что он был честен со мной?

Дело было в том, что с тех самых пор, как я начала читать дневники, у меня было ощущение, что что-то не так, в них какая-то ошибка. И Диана тоже чувствовала это. Во время нашего довольно продолжительного разговора с Фредериком Мэдисоном я сказала ему, что считаю научное исследование второй линией защиты, и оно вступает в игру, когда кто-то сомневается в подлинности конкретного объекта или предмета. И чем больше я читала дневники, тем более крепло это чувство. Что-то с ними было не так. Пока, тем не менее, я не могла указать на что-то конкретное. Я дала дивам задание сверить достопримечательности, упоминавшиеся в дневниках, — все совпало. Даже про погоду все было верно написано. Не только бумага оригинала, но даже чернила с честью прошли проверку! Но вот я лежу в темноте рядом с человеком, который их опубликовал и благодаря дневникам нашел венеру, что конечно же также было проверено, а у меня все равно были сомнения.

Не это ли кольнуло меня, когда впервые увидела венеру в свете софитов в Коттингеме, словно сигнал, который говорил мне: что-то здесь не так? Нет. Это можно было объяснить тем, что я вообще ничего не знала об артефактах возрастом в двадцать пять тысяч лет. Или же просто потому, что венера была настоящей.

Вопрос, который мне действительно следует себе задать, заключается в следующем: что связывает все это и смерть Анны Бельмонт? Ничего, кроме того, что она присутствовала на торжественной презентации в Коттингеме, ушла, а потом вернулась в бар, накричала на группу людей возле стойки, прежде чем броситься с моста. Да, еще и мой сон (или скорее кошмар?) про Анну, парившую над моим забором с венерой в руке. Говорят, что она была сумасшедшей. А может, сумасшедшей в сложившейся ситуации была некая владелица антикварного магазина?

Помимо того Анна попала-таки под обаяние, если это можно так назвать, Кароля, когда тот взошел на сцену и начал рассказывать про дневники. Я была уверена, что так и произошло. Видела ли она венеру? Я так не думала. Я знаю, что она не покидала здание, поскольку находилась в дамской комнате все еще в расстроенных чувствах, но я не видела, чтобы она проходила вместе со всеми мимо венеры. После этого она пришла в бар и указала на группу людей, двое из которых, Кароль и Фрэнк, были тесно связаны с дневниками. Наверняка совпадение. Но разве имелись доказательства, что это не могли быть Кортни Коттингем или Вудвард Уотсон? Я бы спросила Моргану о Вудварде, но уверена, что ответ был бы «нет». Когда перед презентацией мы впервые встретились в баре, Моргана еще не была в курсе трагических событий в жизни Анны. Это было ясно по ее реакции, которая походила на мою. И я помню, как Вудвард спросил Анну, знакомы ли они. Кортни тоже не казалась виновной, с моей точки зрения, она была просто сильно озадаченной всем происходящим.

Не очень-то мне хотелось думать обо всем этом, учитывая мое нынешнее местонахождение, но, казалось, поток этих мыслей невозможно остановить. Около шести утра, поняв, что не хочу завтракать с Каролем, я быстро приняла душ, собрала одежду, которая, казалось, сама себя разбросала по номеру, и, бросив короткий взгляд на Кароля, ушла. Было похоже, что он не спал, но Кароль не сказал ни слова.

* * *

Едва светало, но когда я проходила через фойе, то услышала, как кто-то обратился ко мне по имени.

— Доброе утро, Лара, — произнес голос. — Сменила отель?

— Здравствуй, Фрэнк, — ответила я. — Неплохой отель для издателя без гроша в кармане.

Его голос звучал немного сварливо, и на минуту мне показалось, что он ревнует. Хотя, с чего бы ему волноваться по поводу своих знакомых с традиционной ориентацией? Я терялась в догадках.

— Я путешествую за счет Кароля, — ответил он. — Официальные дела музея.

— Да, я слышала.

— Я тут собирался раздобыть кофе и отправиться с ним на Рыбацкий бастион. Не хочешь присоединиться? — предложил он.

— Я не знаю, что это такое, — пожала я плечами.

— Тогда ты просто обязана пойти. Займем себе место, пока не понаехали туристы. Сейчас немного прохладно, но оно того стоит.

И оно стоило. Хилтон расположен в Буде, на вершине холма, недалеко от Будайского замка. Бастион, представляющий собой крепость с семью изящными башнями и декоративными лестницами в неороманском стиле, стоит прямо на краю Будайского холма. Фрэнк принес пару стульев из тамошнего кафе, еще закрытого, и мы устроились высоко над Дунаем. Нашему взгляду предстала изумительная картина: рассветное небо было подернуто розовой дымкой, туман клубился над и под мостами. Прямо под нами находился Ланцхид, или Цепной мост, чуть подальше справа — мост Елизаветы. По левую руку остров Маргит, или Маргарет, прямо посередине Дуная, напоминал сказочный корабль, плывущий по туманной реке. На другом берегу просыпался Пешт, желтый трамвайчик плыл вдоль Дунайского Корсо, машины ползли по улицам с включенными фарами. Вид был восхитительный! Вчера мне пришла в голову мысль, что мне грозила опасность влюбиться в этот город, отдать ему свое сердце. В это утро, думаю, я попалась в его сети.

Похоже, у Фрэнка на уме тоже были сердца, влюбленные и не очень.

— Ты собираешься разбить ему сердце? — наконец, подал он голос.

— Не думаю, что в этом ему грозит большая опасность, чем мне, — ответила я.

— Кароль очень дорог мне, — разоткровенничался Фрэнк. — Для меня он как маленькая, заблудшая душа. Он так наивен в своей привычке судить о людях по первому впечатлению. Он видит в них то, что им хочется. Люди, подобные ему почти наверняка в итоге разочаровываются, или их предают.

— Разве это правильно? — спросила я.

— Сейчас у него все налаживается, — продолжал он. — Он достаточно пережил, развод, довольно неожиданное увольнение из Брэмли. Не думаю, что он надеется, будто эта светлая полоса будет длинной. Хоть он и вырос в Северной Америке, но неистребимый венгерский пессимизм проклятьем висит над ним. Это национальная черта. Полагаю, это в крови. Я и сам немного этим грешу.

— Фрэнк, этот разговор кажется мне немного интриганским. Я родилась и выросла в Северной Америке, во мне нет ни капли венгерской крови, насколько я знаю, и мне нужно нечто более конкретное. Так что, прости за прямоту, но что ты пытаешься мне этим сказать? — сказала я. — Что это означает: останься с ним навсегда или отвали?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Кстати, раз ты заметила, непрямой подход — возможно, тоже чисто венгерская черта.

— Ведь именно ты сказал ему, где я, — прищурилась я.

— Верно.

— А как ты узнал?

Он рассмеялся.

— Я проник в ряды див. Среди вас есть крот.

— Кто?

— Если я скажу тебе, она перестанет быть кротом. У тебя есть один шанс из четырех, попробуй угадать с первого раза.

— Думаю, это Сибилла. Она знает тебя лучше, чем остальные дивы, и считает, что, возможно, Кароль сказал Анне что-то такое, что довело ее до самоубийства.

— Что?! — не поверил Фрэнк. — Но это нелепо! Я знал Анну. Я несколько раз навещал ее, когда она сидела в четырех стенах в той отвратительной квартире с не менее отвратительной мамашей. Сибилла попросила, и я сделал. Позволь заметить: Анна была не в себе, она совершенно спятила. Я это и полиции говорил. Один старичок, что живет около моста, сказал полицейским, что, похоже, ее кто-то преследовал до моста, поэтому она и спрыгнула. Это полнейшая чушь! То, что погиб ее ребенок, — ужасно, но с этим можно справиться. Она же заперлась в маленькой квартире, вместе со своей чудаковатой мамашей, и потихоньку сошла с ума. Она всегда была немного «того». Вспомни колледж. Что она там вытворяла. Согласись!

— Наверное, — задумалась я. — Но это было больше похоже на невинные шалости. Помню, она как-то подговорила нас перелезть через высокий забор на территорию одного из мужских колледжей. Нам пришлось выстроить пирамиду из мусорных баков, чтобы перелезть через стену. Конечно же нас поймали. Но директор пригласил нас выпить с ним немного хереса.

— А ты случайно не заметила, что она украла тогда столовое серебро?

— Нет! — воскликнула я. — Хотя да, припоминаю, раз ты упомянул об этом. Но ты преувеличиваешь. Она вроде бы стащила ложку в доказательство, что мы там были, а потом вернула ее.

— Нет, не вернула, — возразил Фрэнк. — Это был серебряный половник. Самый настоящий. Я обнаружил его, когда помогал Сибилле разбирать вещи Анны, чтобы освободить комнату после ее смерти. Эмблему колледжа было хорошо видно. Я отослал его обратно вместе с запиской.

— И все-таки это была просто шалость, — заявила я. — Хотя половник следовало вернуть.

— Я все пытаюсь объяснить тебе, что Анна была сумасшедшей, и не просто сумасшедшей, а еще и обманщицей. Я же помогал Сибилле разбирать вещи. В шкафу было много одежды с необорванными ценниками. Думаю, она и из магазинов воровала.

— Ты имеешь в виду, не покидая дома? — подняла я бровь. — Довольно сложно. Не будет ли логичнее допустить, что ее мать или Сибилла покупали для нее новую одежду, пытаясь соблазнить ее выйти из дома?

— Я просто говорю, что она вполне могла оказаться обманщицей. Но она точно была чокнутой.

На минуту я задумалась. Как уже было сказано, в колледже Анна страдала некоторой маниакальностью. Ее проделки временами очень раздражали. Но обманщицей? Нет, не думаю. Абсолютно спятившей? Просто не могу согласиться. Однако я решила не говорить об этом Фрэнку.

— Так зачем же ты навещал ее? — поинтересовалась я. — Если считал ее сумасшедшей?

— Наверное, мне было просто жаль ее, — произнес он. — К тому же меня попросила Сибилла.

— Полагаю, теперь это уже неважно, — вздохнула я.

— Нет, важно, раз Сибилла говорит такие вещи про Кароля, — запротестовал Фрэнк.

— Уверена, она с этим справится, — заверила я. — Она расстроена и пытается найти ответ на вопрос, почему Анна это сделала. А ответа нет, ни одного логичного, вот и все.

— Да что такого он мог сказать Анне, чтобы заставить ее спрыгнуть с моста? — не унимался Фрэнк.

— Понятия не имею. Но зачем зацикливаться на этом? Как ты сказал, жизнь у Кароля налаживается. У тебя тоже, надо полагать. Вы оба извлекли неплохую прибыль из венеры, разве нет?

— Без сомнения, — кивнул он. — Когда Кароль расходился с женой и его выгоняли из Брэмли, я был на грани банкротства. Большие сети магазинов коренным образом изменили политику книготорговли, и я не мог заработать на жизнь на их условиях. Я даже не мог найти покупателя, который согласился бы приобрести жалкие остатки моей компании. А потом ко мне в офис приходит Кароль и предлагает издать книгу, плюс каталог для Коттингема. А здесь я для того, чтобы заключить договор на каталог для специальной передвижной выставки. Не плохо для ребенка эмигрантов. Я, конечно, не богач, но уже не стою на грани банкротства. Я не живу на широкую ногу как Кароль, зато у меня нет его огромных долгов.

«Огромных долгов?» — хотела было переспросить я, но промолчала. Возможно, это снова интриги Фрэнка, старающегося уговорить меня бросить Кароля. Поэтому я поинтересовалась:

— Ты не был полностью честен со мной, когда неделю назад за ленчем сказал, что тебе пришлось напоминать Каролю обо мне, ведь так?

— Да, — признался он. — Зря я это сказал тогда. В тот вечер его просто задергали, но тебя он вспомнил сам. Должен признать, ты — то, что надо для Кароля, даже если он считает, что эти отношения не продлятся долго. Он считает, что ты не до конца с ним откровенна.

— Похоже, вы оба много говорите обо мне, — произнесла я.

— Да не то чтобы очень, — ответил он. — Я только высказываю предположения. Ты думаешь, что это не мое дело, и совершенно права.

— Да нет, я думаю, что мне уже пора идти, — покачала я головой. — Дивы будут теряться в догадках, куда же я пропала. Кстати, надеюсь, ты не станешь им обо мне рассказывать? Даже своему кроту?

— И в мыслях не было, — успокоил меня Фрэнк.

* * *

Направляясь на такси обратно в свой отель, я поняла, что проводить этот день вместе с дивами мне не хочется еще больше, чем этим утром разговаривать с Каролем. Я вдруг подумала, а не выбраться ли мне из города, и не поехать ли в горы Бюкк? Просто чтобы ощутить дух этого места и еще раз проверить, что дневники не врут. Я даже прикупила себе старый, но довольно милый бинокль в одном из антикварных магазинов на Фальк Микша. Так мне будет легче обнаружить пещеры. Я решила, что день для подобной прогулки очень даже подходящий.

Когда я вернулась в отель, этот план действий был окончательно утвержден, потому что в кафе, расположенном напротив входа в отель, я заметила Михаля Коваша. Должно быть, он проследил за мной до отеля в тот день, когда я видела его в ресторане. Я быстро скользнула из такси к двери в надежде, что он меня не заметит. Определенно для загородной прогулки лучше времени не найти.

У стойки мне сказали, что к одиннадцати часам мне могут заказать машину на прокат. Так что я направилась в номер, чтобы упаковать вещи и придумать для див задание на день. Я взяла небольшую сумку на случай, если придется остаться там на ночь, куда положила достаточно прочные ботинки, водонепроницаемый плащ и сменное белье, а потом натянула джинсы и теплый свитер.

К тому времени, когда дивы спустились к завтраку, я была готова отправиться в путь.

* * *

— Какое на сегодня задание, шеф? — радостно поинтересовалась Сибилла. Ей, похоже, не терпелось отправиться: на ней была толстовка и джинсы, на ногах красно-белые прогулочные ботинки, а на поясе — небольшая сумочка. — Думаю, вчера мы неплохо справились.

— Вчера была легкая часть, — сказала я. — Сегодня будет намного сложнее. Сегодня вы попытаетесь найти квартиру Пайпера.

— Но как? — опешила Диана. — Разве что есть адрес или, по крайней мере, название улицы.

— Извините, — развела я руками. — Однако имеются подсказки, я специально их выписала. Согласно дневникам, она находится в округе под названием Липотварош, по имени Леопольда, который был одним из Габсбургов. Это недалеко от Леопольд кёрут.

— Что такое кёрут? — заинтересовалась Сибилла.

— Думаю, кёрут означает тип улицы. У нас проспекты, улицы, аллеи, трассы. А у них — кёруты, уты, утци, что, вероятно, означает небольшие уты. Полагаю, кёрут — это проспект, главная улица. Так, Липотварош — это район, который все еще существует. Он является частью пятого округа, кажется, вот здесь, — я развернула карту на столе и ткнула в нее пальцем. — Согласно дневникам, это где-то недалеко от Дуная. Это одна из старейших частей города. Остальные подсказки следующие: рядом со зданиями Парламента, немного севернее и западнее Базилики. Возможно, рядом находится кофейня. Это четырехэтажное здание в неоклассическом стиле, значит, имеются четыре колонны, прямые линии. Главный вход отделан интересной плиткой, внутри есть широкая лестница. Также есть внутренний дворик, который вы, может, увидите, а может, и нет. Напротив стоит пятиэтажный дом в стиле модерн. И если вы встанете в угловой комнате на четвертом этаже, то сможете увидеть и здания Парламента, и Дунай, по крайней мере, смогли бы в 1900 году.

— Что-то я не вижу эту Леопольд кёрут, — с сомнением произнесла Моргана.

— Достаньте книгу про Будапешт в 1900 году, — посоветовала я. — Если бы я знала, где это находится, я бы не просила вас искать.

— Откуда ты знаешь, что он все еще там? — спросила Диана.

— Я этого не знаю, — ответила я.

— Даже если он там, возможно, вход уже без фарфоровых плиток, — задумалась Сибилла.

— Верно, — согласилась я.

— Нам даже названия улицы неизвестно, — возмутилась Грэйс.

— Тоже верно, — кивнула я.

— Ладно, девочки, пошли, — скомандовала Моргана. — У нас есть задание. Мы можем тут весь день причитать о том, чего не знаем. Лучше пойдем и все выясним. Со своей стороны, я намерена отыскать это место, если оно существует. Или установить как можно более точное местоположение, если его уже нет.

— Трудное решаем на месте сразу. Невозможное займет чуть больше времени, — заключила Сибилла. — Зато после всех этих прогулок ягодицы станут что надо.

— А ты что собираешься делать? — обратилась ко мне Диана.

— Я собираюсь продвигаться дальше, — она с подозрением посмотрела на меня. Интересно, насколько бы подозрительной она стала, если бы узнала о моих вчерашних вечерних похождениях. Не думаю, чтобы в этот момент мне захотелось бы находиться с ней рядом.

* * *

Машина ждала меня у главного входа, как мне и было обещано. Я проводила див на задание, оставила для них записку у стойки, в которой сообщила, что могу не вернуться к вечеру, то же самое я сделала в Хилтоне для Кароля, и уже была готова отправиться в путь. Я нашла человека из прокатного агентства, покончила с формальностями, оказавшимися на удивление простыми, но Коваша нигде не было видно.

Мне достался маленький сине-зеленый «опель» с откидным верхом. На сиденьях внутри машины всюду налипла шерсть каких-то животных. Я вырулила на проспект Андраши и направилась на восток, мимо городского парка, а потом выехала на автостраду. Водить в Будапеште, даже непродолжительное время, чистое самоубийство, но я справилась. В прокатном агентстве меня предупредили, что нужно будет приобрести квитанцию для оплаты дорожной пошлины, с чем я тоже как-то справилась на станции у дороги на выезде из Будапешта. Как только я выехала на автостраду, сразу же стало легче. Поначалу дорога была ровной, а затем по мере удаления от города начались холмы. Я проезжала мимо ферм, виноградников и небольших городков с оранжевыми черепичными крышами. Красиво было. Движение на хорошей четырехполосной автостраде было не очень интенсивным, так что я неплохо провела время, остановившись пару раз, чтобы оплатить дорожную пошлину и просто так, чтобы размяться и свериться с картой. Пайпер упоминал городок Лиллафюрэд, расположенный в горах Бюкк, в котором останавливался, и я нашла его на карте. Но мне показалось, что до него слишком далеко, чтобы отправляться туда в это время дня. Поэтому я решила заехать в Эгер, обосновавшийся на западном крае гор Бюкк, а не в Лиллафюрэд, что находился намного дальше на восток. Любой из них, заключила я, поможет мне понять содержание дневников.

Когда я поворачивала на Эгер, одновременно со мной с главной трассы свернула темно-зеленая «тойота-Камри» и достаточно долго следовала за мной, до самого города. Я занервничала, вспомнив о Михале Коваше у отеля, но машина держалась довольно далеко позади, и я никак не могла рассмотреть водителя. Я решила, что у меня просто разыгралось воображение.

К концу дня я добралась до города. Была осень, и солнце находилось уже довольно низко. Меня не радовала перспектива бродить по пещерам в темноте, да и ясно было, что за один день я не управлюсь. Поэтому я сняла номер в гостинице «Флора», гордившейся своими минеральными водами и горячими источниками, а остаток дня провела, осматривая Эгер. Городок был привлекательным: домики в стиле барокко, выкрашенные в оттенки розового, персикового, желтого и увенчанные красными черепичными крышами, особенно красиво смотрелись в лучах вечернего солнца. Я увидела величественный ярко-желтый собор в итальянском стиле, замок, вернее то, что от него осталось, и даже турецкий минарет. В многочисленных кафе предлагали вино. Виноград для него выращивали в долине с довольно милым названием Сепассонь-вёлдь, долина Прекрасных женщин.

Пока я находилась здесь без див, осматривая достопримечательности, казалось, что у меня, наконец-то, нормальный выходной, но это было не так. Я постоянно оборачивалась через плечо, но ни Коваша, ни зеленой «Камри» видно не было.

* * *

Я думала, что после поездки на машине, двухчасовой прогулки по городу пешком и некоторого количества замечательного вина я засну этой ночью. Уже много дней, если не недель, я продолжала повторять себе, что, если устану как следует, смогу нормально выспаться, но я уже давно переступила эту черту и все так же бродила ночами, как какой-то неприкаянный дух. В этот раз, как только я начинала дремать, мне снилась плачущая Анна, держащая в одной руке венеру, а другой указывала куда-то. В этот раз она указывала на темную зловещую пещеру.

* * *

Было раннее утро, когда я собрала вещи и покинула гостиницу. Снаружи от бассейнов с теплой водой, где люди разнообразных размеров и фигур принимали ванны, поднимался пар. Двое мужчин играли в шахматы за столиком у бассейна. Я подумала, что было бы полезно пару раз окунуться в бассейн, но у меня не было на это времени.

Руководствуясь указаниями консьержа, отлично говорившего по-английски, я отправилась в горы Бюкк на поиски барланга, пещеры. Я знала, что не найду пещеру Пайпера. Как сообщали путеводители по местности, на севере Венгрии были сотни этих барлангов, простирающихся даже на территорию Словакии. И было бы нелепо полагать, что я вот так запросто, натянув походные ботинки, отправлюсь в горы и наткнусь на нужную пещеру.

Что я действительно хотела сделать, так это то, чем я все это время занималась, — проверить повествование Пайпера, остается ли описание окрестностей правдоподобным даже за пределами Будапешта. Я все продолжала искать то, что меня тревожило, чем бы оно ни было, но пока — никаких результатов. С другой стороны, если дневники пройдут и эту проверку, то это придаст вес истории обнаружения венеры, а может и подтвердит ее.

И действительно, описание сельской местности совпадало. Дорога, которую я выбрала, поначалу петляла между виноградниками. Именно здесь производили знаменитые эгерские вина марки «Бикавер», или «Бычья кровь». Затем она начинала серпантином забираться все выше и выше на холмы. Буковые леса с вкраплениями вечнозеленых деревьев абсолютно точно соответствовали описанию в дневниках, как и альпийские луга. Луговая трава с капельками ночного дождя блестела в лучах солнца. Да и ярко-зеленые озера были на месте. Листва на деревьях приняла роскошный золотой оттенок в утреннем солнце. Дорога поднималась все выше и выше, и вскоре я стала замечать обнаженные породы известняка, а потом показались и утесы, о которых писал Пайпер, где должны были находиться пещеры.

Я проехала уже около тридцати километров, когда увидела то, что искала: вход в пещеру, который располагался высоко над дорогой, но был хорошо различим с нее. С помощью бинокля я осмотрела вход и почву, ведущую к нему, и решила попробовать туда забраться. Венгры, может, и называют это горами, но в том месте, откуда я родом, они бы назвались холмами. Да и подъем на них нельзя было назвать неосуществимым — это скорее была прогулка по довольно пологому склону.

Я поставила машину как можно ближе к тому месту, где я заприметила пещеру, хотя снизу ее было не видно. На склоне обнаружились путевые метки и сильно заросшая, но все же различимая тропинка, ведущая наверх. Я решила идти по ней, сколько это будет возможно, предположив, что она может довести до самого подножья скалистого гребня, в котором располагалась пещера. Я достала свои походные ботинки, открыла дверцу и, сидя боком на водительском месте, натянула их. Пока я обувалась, мимо меня проехала темно-зеленая «Камри». Мне не удалось вовремя поднять голову, чтобы посмотреть, кто внутри, но по спине пробежал неприятный холодок. Я наблюдала, как она повернула на следующем повороте, затем я потеряла ее из виду из-за деревьев, но потом мельком увидела уже вдали, когда она снова повернула. Она продолжала ехать, не сбавляя скорости. Я постаралась убедить себя, что на дороге полно таких зеленых «Камри», но уверенности в том, что водитель какой-нибудь из них не охотился за мной, у меня не было.

Как я и думала, восхождение оказалось не очень сложным, не надо было карабкаться, хватаясь за камни, — обычная прогулка по умеренно крутому склону холма сквозь буковый лес. Я остановилась, чтобы перевести дыхание после того, как перелезла через очень большое упавшее дерево, которое перегородило тропинку. Я наслаждалась свежим воздухом и физической нагрузкой, пока внезапно не услышала позади себя звук, похожий на треск ветки. Я повернулась и посмотрела вниз на тропинку, ничего не увидела, и тут же осознала, как же тихо стало вокруг. Не было слышно ни щебета птиц, ни звука проезжающих внизу машин.

Подавив начинающуюся панику, я продолжала подниматься, пока не добралась до того, что считала подножьем скалистого кряжа, только чтобы убедиться, что я ошиблась. Я остановилась и снова услышала справа от меня шум в деревьях, словно там находился зверь. Другой звук послышался снизу и слева, что могло означать две вещи: либо мне все это чудится, либо тут повсюду бегали мелкие зверьки, или, что еще хуже, нас, людей, в лесу было трое. Пещеру, которая была отчетливо видна с дороги, я теперь потеряла из виду. Я все продолжала взбираться вверх, пока, наконец, не увидела каменную поверхность и не сошла с тропинки, теперь уже почти исчезнувшую. Сделав еще несколько шагов по склону, я ступила на скалу. Поверхность была относительно гладкой, и дальше пути прямо наверх для меня не было. И снова я услышала шум в лесу позади и ниже себя. Возможно, мне следовало бы бежать к дороге, но тогда я бы просто столкнулась с тем, кто был внизу, а это была не самая лучшая идея. Я не могла подняться выше и не хотела спускаться, так что мне оставался только один путь — уступ вдоль скалистого склона, только одно возможное направление — и надежда найти место, где спрятаться. Скала была влажной и липкой, в нос ударил запах плесени, когда я начала пробираться вдоль уступа. Было скользко, но я держалась.

Звуки позади меня становились все громче, когда я, наконец, увидела то, что искала: вход в пещеру, что приметила с дороги. Я перелезла через очередной выступ известняка, слегка скользя, а затем, быстро пройдя оставшееся расстояние в несколько шагов, оказалась внутри. Пещера оказалась просто огромной, ее передняя часть была хорошо освещена благодаря солнцу снаружи, но свет быстро тускнел в глубине. Я пробралась к большому камню и спряталась за ним, сжавшись в комочек. Если кто-то преследовал меня, рассудила я, его будет видно на фоне освещенного входа в пещеру. Я знала, что оказалась в ловушке, но уже успела собрать кучу камней около себя, чтобы использовать их, если понадобится. К тому же у меня было преимущество: я уже привыкла к полумраку в дальней части пещеры, в отличие от возможного незваного гостя.

Я просидела там, казалось, целую вечность, хотя на самом деле минут десять, ожидая, когда же что-нибудь произойдет. Но так ничего и не случилось. Никто не пришел. Ни летучих мышей над головой, ни рыка пещерного медведя. Ничего. Поэтому постепенно я оторвала взгляд от входа и осмотрелась. Я находилась в огромной зале, возможно, футов сто пятьдесят в глубину. Свод пещеры постепенно сужался, словно сводчатый потолок. В этом месте вполне могли жить люди, несколько семей, хотя и временно. Свод был достаточно высоким, чтобы разжигать внутри костер, согреваясь от холода. А на уступе можно было спокойно высматривать дичь. Значит, это было то самое место, куда Пайпер с таким трудом добрался. Не конкретно эта пещера, но, возможно, точно такая же. Должно быть, было трудно взбираться сюда каждый день. С освещением, наверное, были проблемы. Если выход располагался так же, то в пещеру попадало достаточно света снаружи, правда, всего на несколько часов в день, если же нет, то тогда в ней царил мрак. А это был 1900 год. Тогда не было ни электрических фонарей, ни прожекторов, только факелы помогали бороться с темнотой.

Должно быть, в такой же пещере и нашли Мадьярскую венеру. Как удивительно, что люди, жившие в подобном месте, смогли создать нечто столь прекрасное, как венера. Как и многие другие, я считала обитателей пещеры примитивными созданиями с очень низким интеллектом. Но скорей всего это было не так. Их разум простирался дальше пространства пещеры. У людей, что жили здесь во времена, когда была вырезана венера, размер мозга был такой же, как и у нас. Они наверняка любили своих детей и заботились о них, умели действовать сообща, иначе бы они не выжили как вид. И если это правда, тогда мне, возможно, придется пересмотреть идею прогресса, эту дарвинскую теорию, ну или, на худой конец, ее интерпретацию, утверждающую, что мы постоянно развивались и становились более цивилизованными. Что, в конце концов, сделало нас более развитыми? Технология? Может, нас следует судить не по факту обладания ею, но по целям, для которых ее использовали. Становились ли мы более великодушными, добрыми по отношению к окружающим нас людям? Что-то с трудом верится. Стали ли мы менее суеверными, например, чем люди, жившие в этой пещере? Нет, если судить по ежедневным гороскопам. О многом можно было поразмыслить, прячась в этом огромном каменном соборе. И пока я там сидела, мысли о том, что венера — настоящая, превратились в абсолютную уверенность.

Небольшое лирическое отступление про венеру хоть и отвлекло меня, но никак не решало мои насущные проблемы, а именно — как выбраться отсюда. Я метнула взгляд к входу в пещеру. Кроме камней и деревьев, больше ничего не было видно. В пещере явно не наблюдалось другого выхода. Конечно, я могла сидеть там днями, размышлять об обитателях пещеры, пока не умру от истощения, но меня не прельщала подобная идея. Мне ничего не оставалось, кроме как выйти наружу и надеяться, что это лишь игра моего больного воображения, и не более того.

Я осторожно пробралась к выходу и выглянула из пещеры. Ничего. Я посмотрела наверх, но никто на меня не смотрел, свесившись сверху. Я вышла на уступ перед пещерой и осмотрелась. По-прежнему ничего.

Я пустилась в обратный путь по уступу, лицом к скале — довольно неприятная и уязвимая позиция, и вскоре снова очутилась на краю леса. Я подождала с минуту (сердце чуть не выпрыгивало из груди), прислушиваясь как можно внимательней.

Затем, находясь все еще лицом к скале, я сделала шаг назад и вниз, задержав одну ногу, чтобы нащупать землю. Найдя опору, я спустилась вниз, наступив на что-то мягкое и податливое. Это была рука бывшего антикварного дилера, Михаля Коваша. Я помчалась вниз по тропинке, спотыкаясь и чуть не падая, прыгнула в машину и уехала.