Наводнение! А бабушка Эя в глубокой коме. Охваченная тревогой, я подумала, что черепаха так и умрет во сне, и вскочила как ошпаренная.

— Ты куда? — воскликнула мама.

Но я уже была у двери.

— Мне надо сделать одно дело!

— Так срочно? Что это за дело?

— Долго объяснять!

— Не забудь шапку, холодно! — крикнула она мне вслед.

Но я уже выбежала вон, сорвав на бегу куртку с дверного крючка.

Над Венецией раздавался вой сирены. Еле уворачиваясь от прохожих, получая пинки и удары, я неслась по узким улочкам. Сердце бешено колотилось. Мне вспомнились военные фильмы. Но венецианцы были спокойны и привычно закрывали ставни магазинов. На самых оживленных улицах уже ставили деревянные мостки.

В Венеции наводнение встречают с философским спокойствием. Продавцы убирают товар с пола и раскладывают повыше, чтобы не намок. Убирают ковры. Как по волшебству, прохожие моментально облачаются в резиновые сапоги выше колена, и город охватывает веселое возбуждение: никто не боится наводнения.

Боялась только я. Уже начинало покалывать в боку, но я бежала не останавливаясь.

Через десять минут я уже была на Челестии.

Перейдя мостик, я бросила быстрый взгляд на уровень воды в лагуне. Пляж с отходами уже погрузился под воду. Я ринулась дальше, забыв о пешеходах, которые могли попасться мне на пути.

Казармы.

Я пробежала мимо, не обращая внимания на людей, которые суетились в садах, собирая разбросанные вещи. Никто меня не окликнул. Никто не спросил, куда я мчусь.

Сирена смолкла. Сколько у меня времени? Час? Два? Я понятия не имела, что буду делать, когда окажусь на месте. Потом решу, а сейчас надо торопиться.

Добежав до заброшенных огородов и арки Арсенала, я двинулась по тропинке к воротам с надписью «ВОЕННАЯ ЗОНА». Пробежала мимо табличек «ОПАСНОСТЬ ОБРУШЕНИЯ» и стала продираться сквозь кусты. Оказавшись у бабушкиного ангара, я почувствовала, как кровь бешено пульсирует в висках. Пришлось остановиться, чтобы сделать пару глотков воздуха. Вздохнув в третий раз, я бросилась в дом.

Бабушка Эя так и не выбралась из маленькой ямки внутри ангара, где она лежала словно серый камень. Эта небольшая впадина в полу первой окажется под водой.

Тяжело дыша, я уставилась на гигантский панцирь. Огромная черепаха буквально вросла в ложбинку. Как ее оттуда вытащить? Я лихорадочно огляделась вокруг.

Нужно создать вокруг нее теплую среду, думала я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Построить теплицу из чего придется — тогда черепаха проснется и сама выползет из этой проклятой ямы.

В ангаре не было даже застекленной двери, а вот в старом доме нашлось несколько нетронутых окон. Я побежала в бабушкин коттедж, понимая при этом, что не смогу даже вынуть стекла из рамы. И вдруг в прихожей, заваленной плащами и зонтиками, до меня дошло: то, что мне нужно, здесь, под рукой.

Полиэтилен. Свободные и длинные бабушкины плащи. Они отлично сгодятся вместо стекла. Целых три плаща разных размеров: желтый, зеленый и красный. Если сшить их вместе, получится палатка.

В ящике кухонного стола среди восковых свечек нашлись зубочистки. Можно использовать их как булавки. Мне легко удалось проколоть зубочисткой тонкий плащ. Я соединила плащи, старательно приколов их друг к другу. Теперь нужно найти палку, чтобы поставить палатку, и источник тепла.

Свечки? Но еще нужна древесина, чтобы огонь разгорелся сильнее, и спички.

Спички были рядом с плитой. А вот палку для опоры найти никак не получалось. Может, подойдет метла с длинной ручкой?

Со всем этим скарбом в руках я вернулась в ангар и подошла к черепахе.

— Готовься к пробуждению, бабушка, — сказала я, принявшись вколачивать ручку метлы в землю рядом с ямкой, где она лежала. Я вкапывала ее поглубже в землю, надавливая изо всех сил. Наконец мне удалось как следует установить палку — теперь надо утоптать землю вокруг для устойчивости.

Потом я натянула разноцветные плащи, следя за тем, чтобы бабушкина ямка оказалась посреди импровизированной палатки. Я же работала снаружи — так было легче. Чтобы прикрепить плащи к палатке, понадобилась веревка — в доме нашлись аккуратно свернутые ленты от старых подарочных упаковок. Годится.

За десять минут в амбаре выросло сооружение, напоминающее пестрый индейский вигвам. Открывался он только с одной стороны.

Теперь дрова. Я выбежала наружу и огляделась по сторонам. Для хорошего костра, который бы согрел воздух, нужны сухие дрова. Но где их найти? Хворост не годится: последнее время шли дожди, и он весь промок. Я снова пошла в дом: может, там найдется что-то подходящее. Я носилась по комнатам как торнадо, хватая все мелкие деревянные предметы, которые попадались мне на глаза. Скалка для теста, разделочная доска, несколько вешалок, пара индийских мисок, прищепки для белья, рамы от картин, шкатулка (тут я колебалась, слишком драгоценной она была, но в конце концов ее я тоже бросила в кучу), ужасно уродливая статуэтка Будды. И наконец висевшая на гвоздике соломенная шляпа.

Все это были старые вещи, и дерево хорошенько ссохлось. Еще я взяла несколько пожелтевших от времени газет и, собрав все в охапку, пошла в ангар.

В палатке было темным-темно, и я зажгла спичку. Места едва хватало, чтобы свернуться рядом с черепахой. Я зажгла свечку и огляделась вокруг: куда ее бы поставить? Единственным подходящим местом был панцирь. Я капнула несколько капель воска на центральную пластину и поставила туда свечку. Черепаха не шелохнулась. Я даже не могла понять, действительно ли различаю ее неуловимое дыхание или это мне только кажется.

Для начала я зажгла все свечи и поставила их вокруг первой. Теперь бабушка стала похожа на огромный именинный пирог, освещавший палатку мягким мерцающим светом. Я сложила домиком газетные листья и положила их как можно дальше от черепахи. Нужно, чтобы они не касались палатки: я вовсе не хотела спалить бабушку — только разбудить ее.

Поверх газет я положила все деревянные предметы: большие снизу, поменьше сверху. Надо было следить за тем, чтобы не загорелся полиэтилен.

Погрузившись в эти приготовления, я не замечала ничего вокруг. Только теперь я заметила, что земля в палатке стала мягкой и влажной.

Наводнение!

Время поджимало. На мокрой земле не займется никакой костер. Я чиркнула спичкой и поднесла ее к газетам. Бумага занялась слишком быстро: успеют ли загореться дрова?

Я положила еще один лист. Потом еще один. Наконец загорелась соломенная шляпка, а за ней вешалка. Огонь становился все ярче и выше. Я словно чувствовала на лице его горячее дыхание. Весело потрескивала рама. Получилось!

Но бабушка оставалась неподвижной, голова и лапы по-прежнему под панцирем. Казалось, воздух накалился, как в аду. Почему же она не просыпается? По моему лбу катились крупные капли пота. Как жарко! Кажется, сейчас упаду в обморок от жары! Но ведь черепахе тоже должно быть жарко.

Казалось, вода под ногами вот-вот закипит, а черепаха все не просыпалась!

Костер громко потрескивал и горел голубым пламенем.

Потом раздался приглушенный свист. Тоже мне костер — уже догорает!

Все вокруг было мокрым и грязным. Я нагнулась, чтобы посмотреть, сколько воды в ямке, где лежит бабушка, но костер, как назло, потух и повалил густой едкий дым, наполнивший палатку.

Я закашлялась. Глаза горели и слезились, так что пришлось зажмуриться. Я задыхалась от дыма. Или я выйду отсюда, или открою палатку. На ощупь, с закрытыми глазами я искала выход.

Меня остановило тихое шуршание.

Что это?

Будто паровоз или шум моря…

Я с трудом открыла глаза и сквозь слезы увидела, что черепаха высунула голову. Она едва виднелась. Несколько секунд ничего не происходило, но потом сквозь густые клубы дыма я увидела, как вытягивается шея и поднимается украшенный зажженными свечами панцирь.

Наверное, черепаху разбудил дым.

— Бабушка! — закричала я, обнимая ее за шею и покрывая поцелуями маленькую головку. — Ты проснулась!

Я вскочила на ноги и в порыве чувств сбила палку. Палатка осела, накрыв нас с черепахой. Свечки потухли. Я изо всех сил колотила руками, пытаясь выбраться из этой наполненной дымом клетки, крутилась, вертелась, пока мне не удалось высвободиться. Потом стащила плащи, которые все еще накрывали бабушку с головой.

— Надо поторапливаться, пока ты снова не впадешь в спячку. Иди сюда! — закричала я что было мочи.

Черепаха осоловела ото сна. Она и представления не имела о грозящей опасности. На панцире торчали три потухшие свечки. Это придавало ей комичный вид, и я убрала их. Она перебирала передними лапами, пытаясь выбраться из ямы. Потом медленно поползла по грязной воде. Я шлепала за ней, подталкивая панцирь обеими руками. Лишь бы поскорее выйти из ангара. Вода уже доходила мне до икр.

— Скорее, скорее. Не останавливайся! — кричала я. Понимает ли она меня? Можно ли считать это странное существо, проспавшее несколько недель кряду, моей бабушкой Эей?

Как бы то ни было, она двигалась вперед, и наконец мы выбрались наружу.

Но куда идти дальше? Лучше всего ей было бы в доме, но в последнее время бабушке требовалась целая вечность, чтобы забраться на крыльцо, а сейчас она еще и в полусне.

Да и потом, на второй этаж ей не забраться, а первый этаж может затопить наводнение.

Мы двинулись на лужайку. Поросший изумрудно-зеленой травой холмик возвышался на добрых три метра. Вряд ли вода сюда доберется. Да и лучшего места все равно не найти. Лужайка превратилась в болото. Барахтаясь, я подталкивала бабушку к самой вершине холма. Казалось, черепаха понимает, что я делаю.

На вершине было сухо. Совсем выбившись из сил, я упала на свежую, чуть влажную траву.

— Бабушка, не засыпай опять. Скажи мне что-нибудь, умоляю!

Черепаха повернула ко мне свою головку. Казалось, она улыбается. Бабушка фыркнула.

— Спасибо, Элиза, ты спасла мне жизнь, — послышалось мне.

Только у меня отлегло от сердца и я вздохнула с облегчением, как из дома послышался какой-то шум. Я подняла голову и различила какое-то движение за распахнутой дверью. Кто-то следил за нами из дома!

Уверена, что я видела какую-то тень.

— Кто тут? — крикнула я.

Бабушка Эя рядом со мной фыркнула, вытягивая шею.

И вот тень выскользнула из-за двери. Она шла к нам, поднимая резиновыми сапогами высокие брызги. Вода доходила до колена, почти касаясь края сапог, и замедляла движения.

— Мама… — прошептала я и встала как вкопанная, тупо глядя, как она приближается походкой аиста: ноги приходилось поднимать все выше, чтобы преодолеть сопротивление воды, залившей лужайку. По мере того как мама приближалась, на ее лице застывало выражение такого изумления, такого ошеломленного удивления, что я не смогла удержаться от смеха.