Утреннее солнце заливало Асмару, когда мы выехали на юг, намереваясь пересечь всю Эфиопию. Автомобиль тихо скользил по гладкому асфальту. Карта дорог Эритреи, которую нам удалось достать перед отъездом, обещала, что на всем дальнейшем пути нас будет ожидать такое же прекрасное шоссе, к какому мы успели привыкнуть за несколько дней своего пребывания в стране.

В итальянском проспекте «Имперские автомобильные дороги», изданном в 1938 году, — свидетельстве лихорадочного строительства итальянских стратегических коммуникаций в Восточной Африке — вся дорога между Асмарой и Аддис-Абебой описана как одно из самых замечательных шоссе мира. Оно взбирается вверх по горам, высотой более 4000 метров, и круто спускается до 1000 метров над уровнем моря, преодолевая на коротких участках резкую разницу в высотах.

Наше любопытство было возбуждено опасными перевалами на высоте 3000 метров, смелыми серпентинами, фотографиями самых интересных отрезков дороги, диаграммами подъемов и цифровыми данными о строительстве шоссе, проложенного с невероятной поспешностью после оккупации Эфиопии. Любопытно было также проверить сведения об окончании строительства шоссе к югу от Аддис-Абебы, соединяющего столицу Эфиопии с Британской Восточной Африкой. Наличие регулярной связи к северу от Аддис-Абебы и значительные воинские перевозки, налаженные во время войны между Кенией и Эритреей, позволяли надеяться, что нам удастся выдержать намеченные сроки маршрута через Эфиопию.

За день до отъезда из Асмары мы посетили эфиопского офицера связи при британской военной администрации и попросили у него информацию о состоянии дороги в Аддис-Абебу. Мы хотели проверить у официального лица, насколько правильны дошедшие до нас слухи о частых нападениях грабителей на дорогах Эфиопии. Вместо ответа на наш вопрос нам предложили ехать в сопровождении вооруженного пулеметом автомобиля министерства иностранных дел Эфиопии.

Начальник отдела иммиграции министерства иностранных дел Вальде Эндешау, возвращавшийся из Асмары в Аддис-Абебу, сопроводил свое предложение смущенной улыбкой, а полковник Негга Хайле достал из ящика письменного стола пачку телеграмм.

— Несколько дней назад я получил извещение о вашем приезде от нашего посольства в Каире и от министерства внутренних дел в Аддис-Абебе. Советую вам присоединиться к вооруженному автомобилю; нападения на проезжающие автомобили, правда, случаются редко и лишь на трудно контролируемых участках дороги, но мы заинтересованы в том, чтобы с вами на нашей территории ничего не случилось…

Мы приняли предложение, не вдаваясь в дискуссию, особенно после того, как симпатичный попутчик из министерства иностранных дел взялся подвезти на своем облегченном грузовике запас бензина для нашей «татры».

— Кроме запаса горючего, я почти ничего с собой не везу, а вам нужно считаться с тем, что на протяжении нескольких сот километров вы нигде не получите ни капли бензина…

 

Пограничные формальности под тропическим ливнем

Район к югу от Асмары мало чем отличается от остальной Эритреи, с которой он составляет в географическом отношении единое целое.

За Декамере, бывшей военной базой фашистской Италии, шоссе начинает круто подниматься в гору, и перед путешественником впервые открывается чрезвычайно характерный для Эфиопии ландшафт. Голые, лишенные растительности скалы, глубокие пропасти у самого края шоссе, тукули на дне глубоких долин, окруженные копнами соломы, — пустынный край с едва заметными признаками хозяйственного освоения. Далеко на горизонте вырисовывается горная гряда, силуэт которой образует почти прямую линию, местами прерываемую глубокими зарубками крутых ущелий.

Дорога понемногу, но очень заметно начинает ухудшаться. Как только вы пересечете границу Эритреи, она сразу резко меняется. Потом уже вы на протяжении 1000 километров не встретите ни единого дорожного рабочего, который бы заботился о состоянии шоссе.

Пограничного пункта Сенафе мы достигли после захода солнца. Таможня на замке. Мы предлагаем заночевать в Сенафе, но наш спутник предпочел бы продолжать путь.

— До Адиграта недалеко, ночевать там нам будет удобней. Я пошлю водителя за капитаном пограничной охраны…

Через четверть часа машина вернулась. Формальности отнимают всего несколько минут.

Начальник пограничной охраны, шотландский капитан, перелистывает наши документы.

— Я тоже совершил кругосветное путешествие. Я служил в Шанхае, в Австралии, на Цейлоне и на Бермудах. А теперь меня сунули сюда, в этот медвежий угол. Должен вам сказать, что нам здесь недурно живется, только очень уж бывает скучно…

— А как, по-вашему, разрешится вопрос об Эритрее?

— Как разрешится? Трудно сказать. Что касается нас, англичан, мы бы охотно здесь остались. Мы привыкли к достатку; дома, на островах, мне бы так хорошо не жилось. Да вот теперь в этих делах копается комиссия Организации Объединенных Наций. Как будто хотят отдать Эфиопии порт Ассаб, а остальную Эритрею оставить под международным контролем. Одни только русские хотят, чтобы страна стала независимой. Не пришлось бы нам снова укладывать чемоданы…

Шлагбаум открыт, путь в Эфиопию свободен.

— Счастливо добраться до Аддиса, — небрежно козырнув, говорит капитан.

Высокая скала, как чужеродное тело вклинившаяся в Сенафскую долину, растаяла во тьме; слышно только монотонное шуршанье шин да стук колес, все чаще задевающих за рытвины и глубокие выбоины на дороге.

Неожиданно небо впереди осветилось синеватым блеском. Всё новые вспышки. Над горами Эфиопии проносится ночная гроза. Непрерывно сверкают молнии. В ярком их свете снова и снова на мгновение появляются диковинные очертания горных вершин и фантастические нагромождения туч над ними. Еще через минуту под колесами машины залитая водой дорога, а по крыше и капоту машины барабанит дождь. Мы не успели опомниться, как въехали в полосу тропического ливня, о котором мы так мечтали в Северной Африке и Нубийской пустыне. С каждой секундой стена дождя становится все плотней. Мы едем медленно, потому что наши стеклоочистители не успевают вытирать стекла.

— Может быть, «форд» нас обождет. У него стеклоочистители вакуумные — вероятно, они лучше сгоняют воду.

Целый час мы боремся с потоками воды и ныряем по ухабам на дороге, потом в свете фар перед нами появляется задний борт «форда». Адигратская таможня. К шуму дождя примешиваются сигналы обоих автомобилей. Минуты тревожного ожидания, а затем из дождевой завесы показываются две закутанные фигуры. Босоногие, с накинутыми на голову военными мундирами. Немая жестикуляция через чуть приоткрытое окошко «форда», и шлагбаум взлетает вверх.

 

Пистолет вместо сигнального гудка

Оккупировав Эфиопию, итальянцы с лихорадочной поспешностью начали строить шоссейные дороги. На хорошую подготовку не хватало времени. Стремясь закрепиться в захваченной стране и обеспечить регулярное снабжение, а также опасаясь, что Франция может блокировать единственную железную дорогу из своей ключевой позиции — порта Джибути на Красном море, итальянцы форсировали строительство дороги, причем строили ее буквально из ничего.

Проезжая сейчас по горным седловинам, вы увидите остатки старых дорог Эфиопии, узких, вьющихся по крутым склонам независимо от подъема, радиуса поворота или угрозы оползней. Они предназначались для караванов мулов и верблюдов, и тех, кто когда-то строил эти дороги, очень мало заботил вопрос о том, сумеет ли пройти по ним автомобиль. Сейчас они изрыты глубокими оврагами, во многих местах провалились, размыты дождями.

Чем дальше вы углубляетесь в Эфиопию, тем чаще начинаете замечать, что и современные шоссе, построенные всего 10 лет назад, подвергаются той же участи. Нигде не заметно ни малейшей заботы о сохранности дорог, которые находятся в явно запущенном состоянии. Из-за спешки при строительстве дороге не дали осесть перед асфальтированием на тех участках, где полотно проходит по насыпи; теперь асфальтовое покрытие разбито, дорога разрушается, тропические дожди смыли не только плотный верхний слой, но и гравийное основание. Местами это шоссе, которым итальянцы еще так недавно гордились, выглядит, как только что вспаханное поле.

Со скоростью пешехода мы въезжаем на бетонные мостики, переброшенные через водоотводные рвы, опасаясь разбить на них машину. По обе стороны мостиков дорога провалилась, въезд на них скорее похож на лестницу, чем на шоссейную дорогу.

Когда мы собирались покинуть Адиграт на другой день после прибытия из Асмары, мы два часа безрезультатно ждали проставления печатей в паспортах. Вся наша радость от легкого предыдущего пограничного досмотра поблекла. Формальность, в большинстве случаев отнимающая всего несколько минут, в Эфиопии превращается в неразрешимую проблему. Вы ходите от одного чиновника к другому, но никто не правомочен поставить вам печать на паспорт. Вы уезжаете в полном убеждении, что администрация в Эфиопии необычайно неповоротлива. Прибыв в Аддис-Абебу, мы не раз еще имели случай убедиться в этом. Только прожив три дня в столице, мы добились проставления печатей — формальность, которая всюду выполняется тут же на границе.

Между Асмарой и Аддис-Абебой нет железнодорожного сообщения; связь между этими городами поддерживается караванами мулов и верблюдов. Более ценный груз доставляется грузовыми автомобилями с прицепами. Тяжелые дизельные машины «фиат-34», так же как и приходящие в упадок шоссейные дороги, напоминают о бывшем итальянском господстве. Эти громыхающие колоссы на невероятно изорванных баллонах потихоньку плетутся по крутым дорогам, пугая редких автомобилистов и довершая разрушение шоссе.

За Агулой на узком отрезке шоссе, заросшего по сторонам густой травой и кустарником, перед нашей машиной неожиданно появился тяжелый «фиат». Водитель «форда», шедшего в нескольких десятках метров впереди нас, тщетно старался принудить «фиат» освободить нам путь. Гудки автомобилей, отраженные скалами, сливаются с однообразным гулом дизельного мотора, а «фиат» продолжает катить посередине дороги. После 10 минут такой езды сопровождающий нас грузовик остановился.

— Так у нас скоро аккумуляторы сядут, — с отчаянием говорит Вальде Эндешау. — Мы можем несколько часов тащиться за этим грузовиком, пока водитель вспомнит, что проголодался, и решит остановиться…

Краткое совещание.

— Попробуем мы теперь…

Через несколько минут мы идем непосредственно за «фиатом». Но и наши сирены, поставленные на машину в Швейцарии, не производят никакого впечатления. Громыхающая громадина катит вперед, как ни в чем не бывало.

— Не будем же мы полдня глотать пыль и терять время. Попробуй пистолетом!..

Наши пистолеты всегда лежат в полной готовности между передними сиденьями. Быстро спускаем предохранитель, и через открытую крышу «татры» раздаются два выстрела в воздух. В следующее же мгновение «фиат» сворачивает в сторону и оба его водителя выскакивают на подножки: они спешат посмотреть, какая шина спустила.

— Шины у вас в порядке. А вот мы четверть часа тащимся за вами, гудим беспрерывно, извели на сигналы почти все свои аккумуляторные батареи. Пришлось пустить в ход вот эти гудки, — и показываем им свой пистолет-автомат.

Удивление на лицах итальянцев сменяется веселым смехом.

— Простите, синьоры, но сядьте-ка на минутку к нам в кабину! Собственного голоса не услышишь. Хоть полчаса гуди, ничего не добьетесь. А гудок у вас любопытный! — итальянец берет в руку пистолет, выпущенный чехословацким оружейным заводом, и с интересом осматривает его.

— Как же поступают другие водители, если хотят обогнать вас?

— На этих дорогах легковая машина — большая редкость. Иногда на всем пути от Асмары до Аддис-Абебы не встретишь ни одной. А если какая-нибудь иногда и объявится, так шофер терпит, пока у меня не лопнет баллон. Здесь в Эфиопии времени не жалеют…

Еще через полчаса мы останавливаемся, чтобы заснять несколько кадров в эфиопской деревне и сфотографировать необычный способ пахоты деревянной сохой. Пока мы заняты делом, появляется итальянец со своим «фиатом» и смеется, обгоняя нас:

— Теперь уж не вылезу, если услышу выстрел…

Наш пистолет ЧЗ-7,65 еще не раз выполнял свою новую функцию, пока мы доехали до Аддис-Абебы.

Результаты никогда не заставляли себя ждать.

 

Заглянем в жилище эфиопа

Уже с первого дня на дорогах Эфиопии не успеваешь отмечать разницу в высотах. Только взберешься на такую высоту, по сравнению с которой теряется и наш пик Сталина, как начинаешь скользить по извилистой дороге в глубокую пропасть. Там, где раньше был гладкий асфальт, машина прыгает по обнажившемуся скальному основанию шоссе и с трудом пробирается между выбоинами.

Однако это единственная теневая сторона пути. С самого утра вас охватывают новые впечатления. На возвышенных местах вы застываете перед чудесными видами. Горы Эфиопии производят огромное впечатление своими масштабами и обособленностью. От одного края неба до другого простираются их могучие массивы. Хребет следует за хребтом, долина за долиной. Последние вершины теряются в синей дымке где-то далеко на юге, за сотню миль от вас. А за ними возвышаются, как вам известно, другие, еще более могучие горы, которые смутно представляются вам при взгляде на еще более густую коричневую краску на карте. Там, за стеной гор, лежит столица этого нетронутого края, в котором еще столько скрытого очарования!

На дороге, вдали от населенных пунктов, много пешеходов. Реже попадаются всадники на лошадях и ослах. Иногда встретится и женщина верхом на лошади, уверенно проезжающая по краю стометрового обрыва.

Жители Эфиопии — люди совсем иного склада, чем обитатели центральной и западной Эритреи. В воспоминании встают фото из газет 1935–1936 годов, когда Эфиопия находилась в центре внимания всего мира. Стройные, высокие, сухощавые люди со смуглой кожей, босоногие, одетые лишь в накидку из грубого полотна «шамму», свободно ниспадающую с плеча.

Большинство воинов вооружено длинными копьями и дубинами. Очень типичен способ ношения оружия: копье заложено за спину, опирается о плечи выше лопаток, руки свободно свисают с обоих концов копья. Люди в горах пугливы. Завидя автомобиль, некоторые далеко отбегают от дороги, другие останавливаются на краю шоссе и наблюдают за вами с диким, почти враждебным выражением лица. Копна курчавых волос над нахмуренным лбом еще усиливает это впечатление. Суровая природа и лишения воспитывают из горцев Эфиопии прежде всего воинов. Это распространяется и на мужчин и на женщин. Исключение представляют только старики, которых мы часто видим отдыхающими на краю дороги. Увидев автомобиль, они быстро поднимаются и стоят неподвижно, пока он не проедет.

Еще больше удивят вас жители плодородных долин, оседлые земледельцы. На их лицах вы не увидите такого ожесточенного выражения. Они смотрят на вас, широко улыбаясь, многие низко кланяются, когда вы проезжаете мимо. Это — отпечаток, наложенный феодальным укладом, при котором крепостные привыкли оказывать почести своим местным властям и более высокопоставленным лицам, проезжающим через их деревни. Флажки на нашем автомобиле, очевидно, давали повод принимать его за правительственную машину…

Вдоль дорог в тени эвкалиптов ютятся типичные для Эфиопии круглые хижины — тукули. Фундамент у них обычно глиняный. Круглый остов из длинных жердей обмазан глиной, а жерди, образующие крышу, покрыты соломой. Иногда стены хижины обмазаны глиной изнутри.

Стайка голых грязных ребятишек с криком разбежалась по тукулям, как только мы остановили машину, чтобы сделать несколько снимков. Мужчины некоторое время недоверчиво осматривали нас, а потом завели с нами беседу на амхарском языке, к сожалению, одностороннюю. Они не возражали против того, чтобы мы осмотрели их жилье, но сами явно боялись объектива фотоаппарата. Вокруг пастушьей деревушки бродит небольшое стадо зебу да несколько верблюдов спокойно пережевывают жвачку на пастбище. По их спинам разгуливают птицы, выклевывая паразитов. На стенах тукулей часто можно заметить большие темные пятна. Это свежий коровий помет, налепленный для просушки. В безлесных краях он применяется в качестве топлива.

Эфиопская деревня — особый мирок. Маленькая семья пастуха живет в полном уединении; огромные расстояния и горные цепи отделяют ее от ближайших соседей. Трудно себе представить, сколько в Эфиопии неиспользованных плодородных земель. В стране, территория которой превышает 1200 тысяч квадратных километров, на один квадратный километр приходится всего 10 жителей. Незадолго до полудня передний автомобиль остановился, и Вальде Эндешау подошел к «татре».

— Мне нужно вручить кое-какие документы губернатору провинции Макале. Это небольшой крюк, если хотите, я вас представлю губернатору. По дороге будете иметь возможность осмотреть поле битвы времен итальянской кампании…

Предложение принимается.

Узенькая каменистая дорога ответвляется от шоссе на запад от Киги. Она проходит по холмистой местности, там, где в 1935 году разыгрывались упорные бои между итальянцами и оборонявшимися эфиопами. Еще сейчас, полтора десятилетия спустя, здесь стоят развалины казарм и военных складов.

— Здесь мы в конце концов были вынуждены отступить под натиском превосходящих сил итальянцев и их современного оружия. Тогда мы перенесли фронт на юг, в высокогорные районы, где мы сопротивлялись гораздо успешнее, — объясняет наш спутник.

Макале — центр одноименной провинции; это обширная деревня с несколькими тысячами жителей. Трудно назвать Макале городом; вообще, если не считать Аддис-Абебы и Харара, в Эфиопии нет городов в нашем понимании этого слова. Вокруг небольшой площади разбросано несколько административных зданий. Остальные строения, очень примитивные, разбежались по всему поселку кривыми уличками. Резиденция губернатора — чистый белый каменный дом, весьма просто обставленный.

Приняли нас очень сердечно, хотя встреча была неожиданной и неподготовленной.

— Вы из Чехословакии приехали? — с непритворным удивлением спросил нас губернатор Емане, когда мы переступили порог его дома. — Повсюду в Эфиопии вы встретите людей, которым знакомо название вашей страны. Во время итальянского вторжения я командовал войсками области Макале и очень хорошо помню, как высоко наши бойцы ценили ваше оружие. Любопытно взглянуть, какое у вас сейчас при себе…

Этот вопрос нас не удивил.

В Эфиопии издавна оружие было не только признаком занимаемого положения, но и свидетельством личной храбрости. Хотя в стране долгое время не было регулярной армии и войска состояли из наемных солдат, поступавших на службу к императору или к начальникам провинций, но существовал неписаный закон, гласивший, что оружие принадлежит тому, кто им воюет. Винтовка была личной собственностью солдата, а командир обязан был снабжать его патронами. Поэтому численность воинских соединений в отдельных провинциях определялась только размерами доходов их руководителей, то есть количеством боеприпасов, которым они могли обеспечить свои войска. Солдаты не получали твердого содержания и должны были кормиться на свой собственный счет.

— Чудесное оружие, — губернатор любовно погладил наше охотничье ружье, вынутое из кожаного чехла.

Его глаза сияли от радости, и это было не только проявлением профессионального интереса солдата. Чувствовалась традиция смелых, гордых пастухов, горцев и земледельцев, за одну ночь превратившихся в бойцов и поражавших весь мир своим бесстрашием; традиция людей, с голыми руками бросавшихся на итальянские танки и пулеметы, людей, пренебрегавших смертью.

— Можно пострелять из него, пока приготовят обед? — неожиданно спросил нас губернатор Емане. — Выедем на часок за город…

Такому откровенно высказанному желанию нельзя было не уступить.

Когда мы через час возвращались в Макале, наша «татра» освободилась от некоторой доли своего груза — части патронов к ружью ЧЗ-8,57. Мы поняли, почему армия Эфиопии смогла так долго сопротивляться превосходящим силам оккупантов, обладавших самым современным вооружением, хотя в стране не было ничего похожего ни на регулярную армию, ни на единое верховное командование, ни на заранее подготовленный оперативный план обороны.

— Оружия у нас было мало, — сказал нам губернатор Емане. — Только самые лучшие бойцы получали хорошее оружие. И они не выпускали его из рук до самой смерти…

— Машину можете спокойно оставить перед домом, — рассеял наши сомнения адъютант губернатора, когда мы возвратились в Макале и освободились из кольца любопытных, окруживших нашу «татру». — Сейчас вы должны познакомиться с эфиопской кухней.

Вкусные, крепко приправленные пряностями блюда в большинстве своем готовятся из баранины, дичи, овощей, проса, риса и красного перца.

Столовые приборы — незнакомое понятие даже в знатных семьях. Хозяйка, правда, положила перед нами приборы, но заметила:

— Если хотите поесть действительно по-местному, то пользуйтесь взамен ножа и вилки кусочком хлеба.

Это, может быть, звучит бессмысленно, но эфиопский хлеб — энджера — буквально выполняет две функции: его едят и пользуются им как столовым прибором. Правда, с нашим хлебом он ничего общего не имеет. Это мягкая тоненькая лепешка из сероватого теста, податливая, как кусочек шелковой материи. Одна сторона энджеры гладкая, другая — покрыта мелкими пупырышками. На тарелке появились кусочки баранины, плавающие в жирной подливке — «вот», в которой по вкусу и по запаху вы угадываете присутствие красного перца. Отрываете кусочек лепешки и кладете его гладкой стороной на пальцы правой руки, сложенные горстью, так, чтобы края лепешки спускались на пальцы. Затем вы шероховатой стороной энджеры захватываете кусок мяса так, чтобы он весь был завернут в лепешку и чтобы вам при этом не закапать колен «вотом».

Стой! Нельзя так глубоко окунать хлеб в соус, иначе он потечет через верх! Придется оставить этот кусок на тарелке и оторвать другой, чтобы выудить утонувший…

Если вы, впервые попробовав алжирского или тунисского «кус-куса», жадно глотали воздух, то от эфиопского «вота» у вас слезы брызнут из глаз. Острый словацкий или мадьярский соус из красного перца по сравнению с «вотом» — чистый мед. Вам непонятно, как это ваши соседи по столу могут с таким наслаждением есть то самое блюдо, которое лежит у вас на тарелке, облизываться и добавлять себе еще соуса. Вам кажется, что у вас в горле чистый спирт, да к тому же воспламенившийся.

Когда обед закончился, мы сказали друг другу: «К такому блюду не хватает только огнетушителя».

Вы тщетно оглядываетесь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы утолить жажду. Вода здесь не поможет, как и эфиопское пиво «тедж». Это, собственно, не пиво, как мы понимаем это слово, его варят из меда и добавляют уйму разных экзотических трав, для которых нет названия в европейских словарях.

Что же, привыкайте! Не умирать же с голоду в Эфиопии!

Ведь «вот» — это самое лучшее, что есть в каждом местном блюде.

Вам не уйти от него, где бы вы ни ели — приглашены ли вы к губернатору или сидите в дорожном трактирчике под перевалом Тоселли, где каждый вечер шоферы с итальянских грузовиков усаживаются перед порядочной порцией риса с настоящим «вотом».

— У нас, жителей Эфиопии, слабость к двум вещам, — сказал нам на прощанье губернатор Емане, когда мы уезжали в Аддис-Абебу, — к доброму «воту» и к хорошему оружию.

 

На Перевале Смерти

В северной Эфиопии часто встречаются длинные караваны верблюдов, нагруженных сероватыми пластинами соли. Каждое животное несет на себе 400–600 килограммов. Соль добывается в открытых разработках километрах в 300 к западу от Макале. Торговцы солью сами разрезают ее на правильные прямоугольники, уплачивают налог в размере примерно 30 чехословацких крон с каждого нагруженного верблюда или около 10 крон с каждого осла и развозят соль по пустынным горным дорогам за сотни километров на восток и на юг. Много недель идут они, пока достигнут мест, где соль — большая редкость и где их ждет награда за трудный путь. Ну а затрата времени в Эфиопии в расчет не принимается.

После окончания строительства шоссе между Асмарой и Аддис-Абебой считалось, что легковая автомашина проходит все расстояние в 1100 километров за два дня. Бесчисленные серпентины и разница в высоте, достигающая 1000 метров, обычно не затрудняли автомобилистов, так как хорошее состояние дороги давало возможность придерживаться значительной средней скорости езды.

Однако, когда к концу второго дня пути от Асмары нас застигла темнота, оказалось, что мы проехали только 400 километров; нам оставалось еще 700 километров пути.

Склоны гор и долины тонули во мгле, а обе машины все еще продолжали подниматься в гору. Температура воздуха падала, стрелка высотомера перескочила за 2500 метров и продолжала подниматься. Ночь была темная, без единой звездочки, и покрытое тучами небо не предвещало ничего хорошего.

Идущий впереди «форд» неожиданно остановился, и Вальде Эндешау подошел к нашей машине.

— Я думаю, нам придется заночевать здесь. Сегодня нам уже не проехать через перевал Тоселли. Хотите спать в машине?..

— Другого выхода нет.

В свете фар справа показались низкие тукули, примитивные хижины горцев-пастухов, прилепившиеся к краю шоссе над глубокой пропастью. Слева во тьме скрывалась высокая скала. Только мерцающий свет нескольких свечей на постоялом дворе указывал на то, что здесь живут люди. Шофер зачерпнул чистой банкой из-под бензина родниковой воды, вытекающей из скалы, наполнил радиатор, а остальную воду поставил на стол, чтобы было чем запить холодный ужин из консервов.

Пока мы устраивались на ночь в машине, над долиной нависла тягостная тишина, нарушавшаяся лишь плеском источника под скалой. Внезапно в горах раздался протяжный вой: гиены вышли на ночной промысел. Серебристые облака проносились низко над нашими головами и разрывались о скалы. Глубоко под нами в полной темноте терялось дно пропасти. Сквозь щели в стенах хижины, сплетенных из прутьев, проникал слабый свет и до нас доносился приглушенный говор.

Казалось, время замерло…

Утром мы проснулись от грохота нескольких грузовых «фиатов», шедших нам навстречу с перевала на север. Вскоре мы выехали, чтобы использовать всю продолжительность дня. После шести километров пути в гору перед нами открылась чудесная картина. Высотомер показывал 3000 метров, термометр стоял на 12 градусах. По обе стороны перевала Тоселли, куда ни посмотришь, горные склоны круто падали в глубину. Между ними — светлая лента шоссе, временами пропадающая в скалах. По долине разбросаны филигранные коробочки — миниатюрные макеты деревень. На противоположном краю долины к небу снова вздымаются горные массивы.

Туда, где тонут в облаках их вершины, лежит наш путь.

Спускаемся в долину и объезжаем на одной из узких дорожек застрявший на дороге грузовой «фиат» со сломанной задней осью. Эфиопы выгружают из машины ящики и складывают их у подножия скалы. В нескольких метрах правее автомобиля — глубокая пропасть. Уже спустившись по другой петле вниз, мы заметили, что «фиат» застрял как раз на двадцатиметровой стенке, сложенной из порожних бензиновых бочек, оставшихся здесь после строителей шоссе. Страшно подумать, что было бы, если бы одна из бочек сорвалась…

Свыше 600 метров занимал спуск, а потом «татра» снова вгрызается в горы. Медленно, метр за метром, поднимается стрелка нашего высотомера, и так же медленно уменьшаются размеры домиков на дне долины.

Поднимаемся на Пассо-Аиба — перевал на высоте 2780 метров над уровнем моря — и снова вниз. Ощущение — как при катанье на санках. Поднимаясь к третьему перевалу, Аиба-Норд, неожиданно попадаем в непроницаемую мглу; на расстоянии пяти метров ничего уже не видно. Внизу солнце жжет немилосердно, а здесь на высоте 2900 метров мы тесней прижимаем воротники свитеров к горлу.

Едва мы пересекли высшую точку перевала, как туман сразу рассеялся. Над долиной Маи-Чеу все еще продолжает нависать тяжелый слой облаков, в которые с противоположной стороны врезаются вершины гор. Дорога с частыми крутыми поворотами падает вниз в долину 20 лентами серпентин и вынуждает нас к чрезвычайной осторожности. Проезжаем несколько километров по долине Маи-Чеу и приближаемся к четвертому перевалу — Пассо-Агумберта. А потом мотор получает передышку, и по обе стороны дороги возникают крытые соломой тукули. Поселок Куорам. Около примитивной бензоколонки сидит перед высокой деревянной посудиной эфиопка и дробит зерно конической шестерней от дифференциала грузового автомобиля. Вот так модернизация предметов домашнего обихода!

За Куорамом дорога спускается еще на несколько метров, и вы на основании приобретенного опыта ждете нового подъема. Вместо этого перед вами открывается неожиданная картина, которую можно увидеть лишь в диких высоких горах, где никогда ни на что нельзя твердо рассчитывать.

Вы находитесь на знаменитом Перевале Смерти — Пассо-делла-Морте, — о котором итальянские шоферы столько рассказывали вам с оттенком хвастовства и страха одновременно. В этом месте крутые дикие скалы под Куорамом, по оригинальному замыслу инженеров, кропотливым трудом многих тысяч эфиопских рабочих были соединены с нагорьем, правильнее сказать, с плоской равниной, окружающей Аломату. Если отвлечься на миг от мысли о дороге, на которой вы находитесь, вам покажется, что вы в самолете. Почти отвесно под вашими ногами на глубине 800 метров раскинулась огромная долина, гладкая, как стол. Только далеко на юге, километров, может быть, за 100, в синеватой дымке вырисовывается венец окружающих долину гор. Шоссе, ровное, как линейка, прорезает всю местность и пропадает далеко-далеко на юге в зелени лесов и полей.

Перевал Смерти завоевал печальную известность в истории автомобильного транспорта трагическим происшествием, стоившим многих жизней. Как-то ночью здесь проезжала колонна итальянских грузовиков. Туман, опустившийся над перевалом, снизил видимость до минимума. Водитель передней машины, очевидно, неверно рассчитал радиус поворота и свалился в пропасть. Гул дизельных моторов заглушил шум падения, и водитель второго грузовика, привычно следуя за задними фонарями машины, идущей впереди, повел и свою прямо в пропасть. Итак, один за другим, все автомобили колонны вместе с людьми свалились в бездну под перевалом.

Медленно, осторожно спускались мы по крутым петлям серпентины через Перевал Смерти, приближаясь к плоской равнине над Аломатой. Внизу, на высоте 1500 метров, мы остановились и в последний раз оглянулись на дикие, грозные скалы перевала, которому нет равных ни в Эфиопии, ни, пожалуй, во всей Африке.

Сумерки застигли нас на узкой дороге, спускающейся по отвесным склонам скал к небольшой котловине, зажатой в кольце гор окружностью в каких-нибудь 30 километров. На 200 метров ниже расположены великолепные места. Между клеточками полей и лугов вьется тонкая сеть дорог и тропинок. Вдоль речушек тянутся темные полосы деревьев. Вокруг соломенных шапок тукулей вспыхивают в полутьме первые огни. Свежий ветерок доносит отдаленный лай собак, рев ослов и голос пастуха, сгоняющего маленькую отару овец в загон, чтобы защитить ее от хищников.

И вдруг мы различаем новый звук, где-то близко от нас. Трудно разобрать, откуда он доносится. Проходит несколько мгновений, и мы встречаемся на дороге с молоденькой девушкой.

Она пела во весь голос необычную, странную мелодию. Песня неслась над всей долиной и замирала где-то между скал. Потом девушка побежала по склону, возвышавшемуся над дорогой. Вот она перескакивает с камня на камень, карабкаясь по горам, как серна, а песня летит вольной птицей над всем краем.

Мелодия звучит в наших ушах еще два часа спустя, когда мы выключаем мотор под кронами эвкалиптов во дворе облупившейся гостиницы в Дессие.

Бегло осматриваем нескольких внешне опустившихся итальянцев и безвкусно одетых эфиопок, сидящих в пропахшей табачным дымом столовой.

Хочется спать, только спать, набраться сил для предстоящих двух последних дней пути в Аддис-Абебу.

За три дня пути мы преодолели только немногим больше половины всего расстояния.

 

С «татрой» на высоту 3200 метров

За Дессие шоссе резко спускается вниз и фантастическими расселинами пробивается через скалы.

В сотнях метров ниже под нами по дну пропастей вьются серебряные нити горных потоков. Спускаемся на 500 метров, потом на 1000 и еще ниже. Снова долина с буйной субтропической растительностью. Заросли на две трети закрывают дорогу и кишат птицами и зверями. К полудню жара достигла 46 градусов в тени. В последний раз такую температуру мы отметили, проезжая через Нубийскую пустыню.

Внезапно в окошке «форда» показалась рука водителя и подала нам знак прибавить газу. В тот же миг из другого окошка выдвинулось дуло пулемета. Группа людей промелькнула в непосредственной близости от автомобилей. Откуда-то донесся глухой звук выстрела, затем второй…

Проехав несколько километров, «форд» остановился.

— Мы миновали самое опасное место на нашем пути. Видели вы их? Все были вооружены. В прошлом месяце здесь было совершено нападение на несколько грузовиков, их ограбили и убили двух водителей, оказавших сопротивление. С бандитами ничего нельзя поделать, потому что они скрываются в лесах, где им знаком каждый камень. Единственный способ защиты — это полный газ и пулемет в окне…

Наконец, в 4 часа дня мы добрались до самой низкой точки на пути между Асмарой и Аддис-Абебой — несколько более 1000 метров над уровнем моря. Отсюда начинается самый крутой подъем. На расстоянии 40 километров нам предстояло подняться до высоты 3200 метров.

Высота быстро нарастает. Стрелка высотомера, которая еще совсем недавно, когда мы проезжали по Египту и Судану, в течение многих часов стояла, как пригвожденная, на одном месте, сейчас стремительно взлетает вверх. Поминутно меняются ее показания. Вдруг у нас появляется ощущение, будто склон горы под нами выравнивается, даже снижается. Но машина двигается с большим трудом. На второй скорости мы не можем сделать больше 30 километров в час. Внимательно прислушиваемся, но не замечаем ничего подозрительного ни в шуме мотора, ни в осях, ни в коробке передач, двигатель хорошо охлаждается, температура смазки более благоприятна, чем была внизу в долине.

— Мне что-то не нравится, на второй скорости почти не тянет. Остановись!

Мы чуть притормозили и машина стала скатываться назад.

— Вот тебе и объяснение, — говорит Иржи, который вылез первым и встал под углом к дороге. — Нам казалось, что мы едем по равнине, а на самом деле мы все еще взбираемся в гору.

Наш спутник смеется.

— Это обман зрения, который испытывает всякий, кто впервые проезжает по направлению к Дебра-Сине.

Вальде Эндешау повернул свою машину, когда увидел, что мы остановились и подъехал к нам, опасаясь, не случилось ли чего-нибудь с нашим мотором.

В маленькую горную деревушку Дебра-Сина, расположенную на высоте 2720 метров, мы добрались уже на закате. Мы хотели продолжать путь, но нужно было договориться с нашим спутником. Он отстал от нас на крутых подъемах, часто останавливая машину, чтобы дать остыть мотору и добавить воды в радиатор. Когда он, наконец, поздно ночью в полной темноте нагнал нас, о продолжении езды не могло уже быть и речи. Пришлось еще одну ночь провести в машине.

Низко над нами проплывают лохматые клочья тумана. В голове проносятся картины последних часов пути. Казалось, будто там, на крутых обрывах под Дебра-Синой, в минуты напряжения эти картины лишь запечатлелись в глазах, а теперь, когда наступил отдых, медленно проявлялись в мозгу. Пахарь, погоняющий двух коров, останавливается посреди поля, опираясь о ручку деревянной сохи, и отирает со лба пот. Круторогие волы топчутся по кругу на огромной куче сжатого хлеба с механической, неестественной регулярностью до тех пор, пока хозяин не откинет в сторону пустую солому, не сгребет зерно и не разбросает под ногами животных новые снопы. В мыслях мы снова видим ряды снопов сжатого хлеба, расставленных под откосом и прижатых камнями, чтобы их не унес вихрь.

Мелькают обрывки пейзажей, открывавшихся на поворотах дороги, калейдоскоп людей и деревьев, каменных глыб и рытвин.

На крышу «татры» падают первые капли дождя. Одно дело, когда дождь стучит в окна теплой комнаты, и совсем другое, когда он барабанит по крыше и по ветровому стеклу автомобиля — единственного вашего приюта и вашей тюрьмы. Спим мы неспокойно, сидя на передних сиденьях, потому что нельзя было перенести большой чемодан с заднего сиденья в грузовик, как мы это сделали прошлой ночью.

Когда мы просыпаемся пасмурным утром, настроение еще больше ухудшается.

— Что это окна так заволокло?

Но сколько ни три стекло, ничего не помогает. Мы буквально впрессованы в облака, в двух шагах ни зги не видно. Мгла клубится, сползает со скал и проваливается куда-то в бездонную глубь.

Ждем час, два, тучи не редеют. Дождь льет беспрерывно.

В 9 часов перед окном вынырнул из тумана шофер «форда».

Надо двигаться, лучше погода не станет. Так можно здесь и несколько дней просидеть.

В первый раз мы по-настоящему испугались предстоящей дороги. На мгновение в голове мелькает мысль о головокружительной пропасти под Перевалом Смерти и о грузовиках, летящих в нее с обрыва. Один за другим, один за другим. Тогда была ночь, а сейчас туман, который хуже ночи.

— Так ехать невозможно, на расстоянии шага ничего не видно…

Как ни напрягаем зрение, едва различаем лишь смутные очертания края дороги. От времени до времени ветер на миг разрывает завесу облаков, но сейчас же все снова исчезает, как будто все вокруг заливает молоком.

Через четверть часа к нам приближается Вальде Эндешау и убеждает нас в том, что оставаться здесь долее невозможно.

— Такая погода здесь над перевалом — нормальное явление большую часть года. Внизу ясный день, сами увидите, когда отъедем пару километров. Поедем потихоньку.

Мы бы охотней еще раз проехали через суданскую пустыню при изнурительном зное с последними остатками питьевой воды в запасе, чем двигаться в густом тумане над пропастями гор Эфиопии.

Но раздумывать некогда. «Форд» сигналами дает нам знать, что он выезжает. Мы следуем за ним, включив все освещение. Иногда перед нами в непосредственной близости мелькнет красная точка заднего фонаря «форда» и так же внезапно исчезнет, будто растворится в стакане молока. Понемногу осваиваемся с неожиданными поворотами и с обломками скал, которые объезжаем в последнюю минуту.

2900 метров.

Глазам больно от яркого света рефлекторов, они покраснели от напряжения. Все время не покидает чувство, что вот сейчас что-то должно случиться, что-нибудь сорвется, свалится. Нервное возбуждение… Из-за обрушившихся камней, которыми усеяна дорога, приходится держаться ближе к краю. Не сорвемся ли?

Вдруг прямо напротив нас появляется свет двух фар. Ничтожная доля секунды, тормоз, и мы почти застыли на месте. Светящиеся точки мчатся прямо на нас. Заскрипели тормоза тяжелого грузовика, съезжающего вниз с перевала, и машина остановилась меньше чем за метр от переднего буфера нашей «татры».

Все вздохнули с облегчением. Только благодаря включенным фарам и бдительности обоих водителей удалось предотвратить столкновение в тумане.

— Я ничего не видел, — оправдывается водитель грузовика. — Вам бы не поздоровилось: у меня 12 тонн вместе с прицепом, и я с горы ехал. Но вам осталось мучиться еще с полчаса, на той стороне солнце светит, как на морском берегу…

Мы все еще не верим ни тому, что говорит шофер, ни тому, что мы не разбили машину.

И снова мы считаем сантиметры между машиной, огромными глыбами камней и краем дороги.

Опять тревога. Впереди из тумана близится какая-то белая масса. Нога автоматически нажимает на педаль тормоза, но белая стена отступает, как податливая ткань. По обе стороны автомобиля на расстоянии нескольких дециметров мелькают смутные очертания каменных стен, и наконец фары нащупывают в редеющем тумане свод дорожного туннеля. Такого сюрприза мы совсем уже не ожидали.

Через минуту мы выезжаем из туннеля и сейчас же попадаем в другой. Туман редеет. Стрелка высотомера, о котором мы в волнении последних минут совсем забыли, достигла конца шкалы и продолжает двигаться, не считаясь с установленным для нее пределом 3000 метров.

Появляется третий туннель, последний. Почти две минуты едем под сводом массивной скалы, весящей тысячи тонн, в которой строители дороги, не найдя другого решения, пробили узкий туннель. Вскоре после того, как мы выехали из последнего туннеля, мы достигли высшей точки на шоссе Асмара—Аддис-Абеба.

Мотор работает, как часы, несмотря на то, что мы находимся на высоте 3200 метров.

Перед отъездом из Праги мы, посоветовавшись со специалистами, много раз подумывали о замене обычных жиклеров более узкими для самых высоких отрезков дорог Эфиопии. Однако недостаток кислорода сказался лишь в незначительном снижении скорости, а о смене жиклеров мы даже и не вспомнили.

Внезапно все кругом изменилось, как в фантастическом фильме, сразу, без перехода. Свежий ветер нагорья разогнал дождевые тучи и туман. Внизу открылся вид на широкую долину, а на горизонте широко раскинулись зеленеющие поля, залитые потоками солнечного света…

 

Аддис-Абеба

Незадолго до полудня мы увидели первый безошибочный признак близости столицы.

— Скажи, пожалуйста, что там творится впереди? Видишь эту кучку людей?

— Неужели нападение перед самой Аддис-Абебой?

— Да ведь у них метлы! Это дорожные рабочие…

— Скорей пародия на дорожных рабочих!

То, что мы увидели, и вправду походило на гротеск. Ведь на всем протяжении дороги от границ Эритреи до самого въезда в столицу мы не встретили ни единого человека, который заботился бы об изуродованном шоссе.

А здесь четыре человека, одетые в рваные шкуры, коротенькими метелками из хвороста и травы сметали пыль и мелкий гравий с края дороги на середину проезжей части. Рабочие стояли в небрежных позах, пока машины были далеко, но как только мы приблизились, они быстро начали «приводить дорогу в порядок». Вероятно, они догадывались, что в одной из машин находится государственный чиновник, который мог бы сделать выводы из их «деятельности».

— И вы бы точно так же поступали, будь вы на их месте, — говорили нам позднее европейцы — жители Аддис-Абебы, когда разговор коснулся этого вопроса. — Никто им за работу не платит ни одного цента. Это — трудовая повинность, на которую их посылают местные власти…

Это было для нас еще одним свидетельством порядков, царящих в Эфиопии. Десятки дорожных катков, ржавеющих в бездействии вдоль главной артерии, от которой зависит экономическая жизнь всей страны, — тоже весьма красноречивое доказательство. Это такой же печальный факт, как и разрушенная дорога, бывшая когда-то одним из немногих достижений, полученных Эфиопией в наследство от итальянских оккупантов.

Аддис-Абеба — это удивительное сочетание старинных традиций с современными тенденциями, которые медленно, но заметно пробивают себе путь. Столица Эфиопской империи возбуждает любопытство сразу же, как только въезжаешь в ее предместья.

Между автомобилями протискиваются караваны мулов и ослов с грузом овощей, строительного леса, бидонов с бензином и грозят разбить ветровое стекло машины. По левой стороне шоссе вам попадаются ветхие, полуразвалившиеся тукули, от стен которых остались только голые прутья. Появляется желание выскочить из машины и подпереть крыши, чтобы они не свалились на головы детей, беззаботно играющих в «дверях» этих развалин.

У края дороги стоит километровый столб с цифрой «1070». Последние километры между Асмарой и столицей Эфиопии. Над входом в сад мелькает вывеска с надписью на английском языке: «Средняя школа имени Хайле Селассие», затем на правой стороне в тени эвкалиптов появляется герб Соединенного Королевства и меж деревьев открывается дорога, ведущая к зданию британского посольства. Дальше — здание советского посольства, построенное в современном стиле. Резиденции некоторых посольств расположены на огромных участках, некогда подаренных всем представителям иностранных государств основателем Аддис-Абебы Менеликом II вместе с десятками рабов впридачу. Вы находитесь в центре Аддис-Абебы, в местах, где еще 70 лет назад пасся скот.