Глава 1

КАК ДЕЙВ ПОТЕРЯЛ РАБОТУ

В день своего исчезновения Дэвид Эллиот проснулся, как и обычно, ровно без пятнадцати шесть. Двадцать пять лет назад в одном жарком зеленом местечке он научился этому фокусу — просыпаться в точности тогда, когда хочет. Теперь это стало одной из его привычек.

Дейв выскользнул из-под тонких простыней из дорогого магазина. Он безучастно взглянул на правую сторону кровати, где лежала его жена Хелен, свернувшись в клубок. Радиочасы «Панасоник» на ее тумбочке были установлены на восемь двадцать. К тому времени, как Хелен встанет, дабы начать свой более культурный деловой день, он давно уже будет в кабинете, по уши в работе.

Дейв зашел в гардеробную и сгреб с полки свои кроссовки, спортивный костюм, носки и повязку на голову. Затем, неслышно подойдя к длинному, низкому, чересчур современному комоду — последнему плоду навязчивого стремления Хелен к переоформлению интерьера, Дейв нашарил в ящике поясную сумку и сунул в нее свернутую смену нижнего белья, бумажник, ключи и золотые наручные часы «Ролекс Президент».

Наведавшись в гостевой санузел, чтобы облегчиться и почистить зубы, Дейв прошел на кухню. На кофеварке «Тошиба» горел зеленый огонек. Электронный дисплей таймера показывал пять сорок восемь. Дейв перелил кофе в большую фарфоровую кружку с изображением сорока семи ронинов — память о посещении храма Сэнга-кудзи во время деловой поездки в Токио. Потом он вытряхнул гущу из сеточки кофеварки, засыпал молотый кофе в резервуар и выставил таймер на четверть девятого. Хелен нуждается в утренней чашке кофе не меньше, чем он. А может, и больше — спросонья Хелен весьма недружелюбна и начинает вести себя хорошо лишь к тому моменту, как входит в свою галерею на Лексингтон-авеню.

Дейв глотнул горячего крепкого кофе и вздрогнул от удовольствия.

Что-то мягкое скользнуло по его пижамным брюкам. Дейв наклонился и почесал кота под подбородком.

— Bon matin, ma belle, — сказал он, зная, что все коты владеют французским в совершенстве.

Кот, которого звали Апач, выгнул шею, потянулся и замурлыкал.

Хелен терпеть не могла это имя. Она не раз настаивала, чтобы Дейв назвал кота как-нибудь иначе. Вторые браки несут с собой куда больше компромиссов, чем первые. Дейв это знал и понимал, что ему следовало бы исполнить просьбу жены. Но имя кота есть имя кота: оно не имеет ничего общего с желаниями кошковладельца. И потому после пяти лет брака Дейв по-прежнему называл кота Апач, в то время как Хелен (которая, будучи блондинкой, привыкла, чтобы все было так, как хочет она) ледяным тоном именовала его «этот кот».

Апач неслышным шагом отправился на утренний обход владений.

— Aurevoir, Апач, — прошептал Дейв, тем самым хоть немного утоляя свое чувство чести, запятнанное излишне многими уступками.

Предаваясь неуместным размышлениям о том, как далеки коты от пресловутого кошачьего коварства, Дейв добыл из ящика на двери квартиры утренний номер «Нью-Йорк тайме». Следующие несколько минут он сидел за столом, смакуя кофе, и листал газету. Он не читал ее вдумчиво. Его утренний ритуал просматривания свежей прессы был лишь поводом насладиться первой за день чашкой кофе.

Дойдя до раздела деловых новостей, Дейв заметил, что бессознательно похлопывает себя по груди. Он скривился. Лукавый, язвительный внутренний голос — Дейв всегда считал его своим ангелом-хранителем — прошептал: «Ты по-прежнему ищешь сигареты. Ты уже двадцать лет как бросил курить, а тело все еще требует утреннюю дозу никотина. Возможно, тебе стоило бы вернуться к табаку».

— Доброе утро, мистер Эллиот. Чудный денек для пробежки.

Привратник считал, что это входит в его обязанности — заверить любого проживающего в доме любителя бега трусцой, что каждый божий день — «чудный денек для пробежки».

— Доброе утро, Тэд. Что сегодня пишут про Литву? Предки Тэда эмигрировали в США в восьмидесятых годах девятнадцатого века. Но, с точки зрения Тэда, это было не далее чем вчера. Когда заходила речь о земле его предков, он был ревностным националистом. Дейву казалось, что за три года, прошедшие с тех пор, как они с Хелен приобрели квартиру, не было дня, когда Тэду не нашлось бы что сказать про Литву.

— В «Ньюс» или «Тайме» ничего, мистер Эллиот. Но я получаю газеты из Вильнюса — ну, по электронной почте. Они обычно приходят в среду-четверг. Так что я дам вам знать, что происходит сегодня.

— Отлично.

— К слову: а что это у вас с рукой?

Тэд указал на перебинтованную левую ладонь Дейва.

— Это меня укусил один служащий. Тэд озадаченно моргнул.

— Вы надо мной смеетесь.

— Ничуть. Я… ну, то есть наша компания купила какую-то исследовательскую организацию на Лонг-Айленде. Вчера я ездил ее осматривать. Один из… работников выразил свое неудовольствие новой администрацией. — Дейв лукаво усмехнулся. — А ведь это даже не было враждебное поглощение!

Тэд хохотнул, отворяя входную дверь.

— Вы небось это выдумали?

— Вовсе нет. Это очень в духе корпоративной жизни: укусить руку, кормящую тебя.

Тэд снова хохотнул.

— Пожалуй, мистер Эллиот, я рад, что я всего лишь привратник. Желаю вам приятно провести день.

— И вам того же, Тэд. До завтра.

— До завтра, мистер Эллиот. Всего хорошего.

По субботам и воскресеньям Дейв во время пробежки отправлялся сперва на запад, по Пятьдесят седьмой улице до Пятой авеню, а потом на север, до Центрального парка. В эти дни бегать было одно удовольствие. На улицах было куда меньше опасных психов — или так казалось, — и бегущий мог сосредоточиться на беге. А лучше всего было то, что по выходным из Колумбийского университета приезжал Марк и бежал бок о бок с отцом. Марк, его сын — его и Энни, — был предметом особой гордости Дейва. Пробежка с Марком была для Дейва лучшим событием всей недели — тем, чего он ждал с наибольшим нетерпением.

Дейв взял себе за правило всякий раз приглашать Хелен присоединиться к их пробежкам на выходных. Она ни разу не приняла приглашение. С точки зрения Хелен, поту бегуна недоставало аристократического лоска; она выбирала шикарный пот, источаемый в дорогих фитнес-центрах под руководством еще более дорогих личных тренеров.

Ну да неважно. Марк был с ним, и пробежка превращалась в удовольствие, хоть в дождь, хоть в жару.

А вот в будни бегать было далеко не так приятно. Куда бы ты ни направлялся во время пробежки, приходилось постоянно быть начеку. Некоторых кварталов следовало избегать. Переулки представляли собою зону риска. И только совсем безбашенный человек мог пробегать под мостами и эстакадами. Кроме того, люди благоразумные не бегали до рассвета. Во время утренней пробежки даже человек вроде Дейва Эллиота, не имеющий ни единого врага, временами настороженно оглядывался через плечо.

В будний день маршрут Дейва пролегал к востоку, по Пятьдесят седьмой до Саттон-плейс, а потом на север, по Йорк-авеню до пешеходного моста через Ист-Ривер-драйв. Дейв бежал по дорожке вдоль Ист-Ривер до конца Девяностых улиц. Оттуда он снова сворачивал к югу, возвращаясь по своим следам. Перейдя мост во второй раз, он бежал на запад до Парк-авеню, а потом на юг, до угла Пятидесятой и Парк-авеню.

Обычно в офис он входил в самом начале восьмого.

Как вице-президент компании, Дейв имел право на определенные привилегии и наслаждался ими. Его апартаменты, расположенные на сорок пятом этаже и обставленные с дорогой сдержанностью, включали восемьсот квадратных футов рабочей площади, а также гардеробную, скромный бар со спиртными напитками и настоящую ванную комнату с ванной и душем.

Дейв любил горячую воду. Пока он дважды намыливался с ног до головы, ванная заполнилась паром. Еще стоя под душем, Дейв взял с полки над краном бритву «Жилетт» и баллончик с пеной для бритья. Он никогда не пользовался при бритье зеркалом — уж даже и не помнил, сколько времени. Еще одна привычка, приобретенная на войне. На войне, которую он и хотел бы, да не мог забыть.

7.20

Дейв Эллиот, обернув вокруг пояса полотенце, вышел из ванной в кабинет. Стоящая на тумбочке красного дерева рядом с таким же письменным столом кофеварка — «Тошиба», родная сестра кофеварки домашней, — трижды пискнула, сообщая, что кофе готов. Дейв перелил кофе в кружку шоколадного цвета. Кружку украшал угловатый выпуклый рисунок с серебряной каймой — логотип корпорации «Сентерекс».

Дейв глотнул кофе и вздохнул. Жизнь без кофе так ужасна, что о ней и думать не хочется.

Он заметил, что акварель над шкафчиком, черт побери, висит криво! Раз в одну-две недели какой-то стирающий пыль вандал из команды ночных уборщиков перекашивал несчастную картину. Это был незначительный повод для раздражения, но повод того сорта, который со временем злит все сильнее и сильнее.

Дейв поставил чашку на медную подставку с отчеканенным логотипом «Сентерекса» и поправил картину: Хуа Юн, изображение спящего тигра, датируется первым десятилетием восемнадцатого века, очень милая и очень ценная вещь. Одна из лучших привилегий, сопряженных с работой на «Сентерекс». Президент компании, Берни Леви, куда более сообразительный, чем большинство важных шишек, не доверял приобретение дорогостоящих произведений искусства ни дорогим дизайнерам, ни, что еще хуже, женам служащих. Вместо этого он требовал, чтобы помещения в штаб-квартире фирмы украшали качественные вещи, исключительно работы настоящих мастеров. Потому приемную на сорок пятом этаже украшал собою секстет пастелей Леоноры Френи. В коридорах можно было наткнуться на работы Ороско, Бекмана, Барлаха и Энсора. На стенах разнообразных кабинетов посетитель мог обнаружить Пикассо, Мюнха, Томаса Эйкинса (в кабинете старшего юрисконсульта, конечно же), чрезвычайно ценного Матисса и потрясающего абстракциониста Уистлера. Сам Берни питал особое пристрастие к Камилю Писарро и с гордостью выставил два его полотна маслом в зале заседаний совета директоров. Конечно же, Берни — поскольку это был Берни — никогда не признавал, что «Сентерекс» приобретает произведения искусства ради эстетики. Напротив, когда гости хвалили коллекцию компании, Берни похвалялся тем, сколько все эти картины стоят и сколько наличных могла бы получить компания, если бы их продала. Но Берни лгал. Он никогда не продал бы коллекцию «Сентерекса», ни единой вещи из нее. Для этого он слишком сильно ее любил.

Дейв отступил на шаг, разглядывая тигра. Как он — достаточно ровно висит?

Теперь немного музыки. Дейв включил стереосистему. Из динамиков мягко полились начальные такты Большой мартовской симфонии Дин Шанде. Дейв мимоходом задумался о том, отчего это американские ценители музыки совершенно не знают китайских романтиков.

Поскольку ответа на этот вопрос он не знал, а музыкальная политика волновала его не больше обычной, Дейв выбросил эту мысль из головы. Вместо этого он снова взял чашку и сделал еще глоток. Господи, до чего же хорошо!

Дейв почти всегда приходил в контору первым. Во всяком случае, первым из руководства. Берни Леви, капитан этого корабля, появлялся не раньше восьми, поскольку его лимузин выезжал из Шот-Хиллз, штат Нью-Джерси, ровно без десяти семь. Остальные руководящие работники являлись в промежутке от четверти девятого до без пятнадцати девять — в зависимости от того, на какой поезд из Гринвича, Скарсдейла или Дарьена они успевали, или, что еще важнее, от того, приходил ли поезд вовремя. Первые секретари пунктуально появлялись в половине девятого.

Потому Дейв знал, что он может в соответствии со своей неизменной утренней привычкой побездельничать у себя за столом, восседая почти голышом (за исключением полотенца), понаслаждаться второй за день чашкой кофе и полистать «Уолл-стрит джорнал».

Несколько мирных минут спустя, прихватив третью чашку кофе, Дейв неторопливо направился в гардеробную: решать, что надеть.

На сегодня он выбрал легкий желтовато-коричневый костюм — ближе даже к цвету хаки. Хотя гнусная влажная погода, свойственная прошедшему лету, уже закончилась, конец сентября выдался теплым. Шерстяным костюмам Дейва предстояло повисеть на вешалках еще несколько недель.

Надев брюки, подпоясавшись и натянув удобные, мягкие — перчаточной кожи — туфли от Белли, Дейв развернул свежую, накрахмаленную рубашку. Надев ее, он после некоторого размышления взял с вешалки бледно-желтый галстук с повторяющимся голубым узором. В дверь гардеробной было встроено зеркало в человеческий рост. Дейв задвинул дверь на три четверти и взглянул на себя.

«Что, так и не научился завязывать галстук без зеркала?» — поинтересовался его ангел-хранитель.

Дейв придирчиво оглядел себя. Неплохо. Очень даже неплохо. Талия не изменилась со времен колледжа. Сорок семь лет, но но виду не скажешь. Эй, красавчик, ты никак собираешься жить вечно? Дейв утвердительно кивнул. Ежедневные пробежки, два раза в неделю занятия на тренажерах, курение лишь изредка, и то не сигареты, а дорогие сигары, диета, о которой даже Хелен худого слова не сказала бы, потребление алкоголя — очень умеренное…

— Дейви!

Оклик донесся из кабинета — вопросительный голос Берни Леви. Его резкий бруклинский выговор ни с чем не спутаешь. Дейв взглянул на свой «Ролекс». Семь сорок три. Видно, сегодня утром на дорогах свободно. Президент и председатель правления «Сентерекса» явился в контору намного раньше обычного.

Дейв накинул пиджак, повел плечами, поправил галстук, слегка сместившийся влево, и, прихватив чашку, открыл дверь гардеробной.

— Я здесь, Берни. Что такое?

Берни стоял спиной к гардеробной. Дейв увидел пистолет, лишь когда Берни развернулся.

В джунглях существует две разновидности времени: долгое и медленное. Долгое время — это то, в котором ты обычно живешь. Ты сидишь под деревом, или в какой-нибудь хижине с крышей из пальмовых листьев, или в палатке, или, может, крадешься на цыпочках в колонне по одному в какой-нибудь глуши — и ничего не происходит.

Вторая разновидность — это медленное время. Раздается резкий металлический щелчок — кто-то дослал патрон в ствол АК-47. Потом выстрелы, взрывы, крики, вокруг свистят пули, и все целую вечность целятся в тебя. А потом, после нескольких часов всеобъемлющего ужаса и такой же ярости, стрельба прекращается, ты возвращаешься из ада и смотришь на свой «Таймекс».

И что же? С тех пор как ты смотрел на часы в последний раз, прошло всего пять минут.

Медленное время. Стрелки часов вязнут в патоке. Мужчины плачут оттого, что секунды идут так медленно. Эти мужчины — MACV-SOG.

На их нарукавных нашивках оскаленный череп в зеленом берете. Они — сильнейшие из сильных, храбрейшие из храбрых. Их ничем не смутишь. Они смотрят на часы. Они плачут.

Однажды днем, когда в воздухе еще витал запах пороха и нагретой латуни, первый лейтенант Дэвид Эллиот положил свой «Таймекс» в корпусе из вороненой стали на трухлявый пень, загнал в свой автоматический кольт сорок пятого калибра полную обойму — и разнес часы вдребезги.

Пистолет в руке Берни Леви казался нелепо крохотным. Берни был на пять дюймов ниже Дейва и на двадцать фунтов тяжелее. Руки у него были большие и мясистые. Пистолет чуть ли не терялся в этой ручище. Пистолет был никелированный.

«Маленький калибр, — прошептал ангел-хранитель Дейва. — Двадцать пятый? Возможно, двадцать второй. Недостаточно останавливающей силы. Впрочем, на этом расстоянии, может, и хватит».

— Берни, зачем тебе…

Берни выглядел измученным. Глаза у него были красные и запавшие, как будто он слишком долго не спал. Лицо, некогда по-ястребиному чеканное, с возрастом оплыло. Подбородок дрожал от каких-то чувств, которые Дейв не мог распознать. «Сколько ему? Вроде бы шестьдесят три?» Дейв подумал, что ему следовало бы лучше помнить возраст Берни.

— …пистолет?

Глаза у Берни были пустые, веки полуопущены. Как у рептилии — холодные, пустые. В них вообще ничего не было. Дейв ожидал что-то увидеть в них. Но что — сам не знал.

— Во имя Господа, зачем?

Берни чуть шевельнул рукой, поднимая пистолет. «Боже милостивый, он же собирается спустить курок!»

— Берни, ну отзовись же ты!

Берни шевельнул губами, поджал их, потом расслабил. Дейв увидел, как у него напряглась рука.

— Берни, ты не можешь так поступить! Даже ничего не сказав! Берни, ради бога…

У Берни дернулись плечи. Он облизал губы.

— Дейви, это… если бы только у меня был выбор!.. Ты не знаешь, Дейви… Берни Леви винит себя, и Бог его не простит. Дейви, Дейви, ты не представляешь, как мне тяжело!

Как ни странно, Дейв чуть не рассмеялся. Чуть.

— Никак тебе от этого хуже, чем мне? Ты это хочешь сказать, Берни?

Берни вздохнул и поджал губы.

— Ты вечно подшучиваешь, Дейви, вечно умничаешь. Рука, сжимающая пистолет, снова напряглась. Медленное время. Кофе — не кипяток, но достаточно горячий. Он целую вечность летел в лицо Берни, в его широко раскрытые глаза. Кофе плеснул прямо в них. Берни взвыл. Дейв сделал шаг вперед, другой, третий, его левая рука опустилась и выпрямилась. Это длилось несколько часов — он шел прямо на дуло пистолета.

Дейв схватил и вывернул руку Берни, скривившись от боли в забинтованной кисти. Его колено въехало Берни в пах. У Берни вырвался звук наподобие того, какой издает проколотая шина. Пистолет выпал у него из руки. Дейв поймал его на лету. Берни согнулся; его голова была на уровне пояса Дейва. Дейв ударил его рукоятью пистолета по затылку. Сильно. Дважды.

Берни упал на пол и замер. Дэвид Эллиот стоял над ним, жадно хватая ртом воздух, ожидая, пока время вернется в обычное русло, и отчаянно желая узнать, что ему, черт побери, делать дальше.

В корпоративной офисной жизни есть свои волнующие моменты. В ней есть злодеи и герои, победы и поражения, есть и яростные схватки. Дружба завязывается и рвется, звучат резкие слова, вспыхивают яростное соперничество и открытая вражда. Однако все конфликты административных работников располагаются в политической, а отнюдь не в физической плоскости. Бизнесмены стреляют друг в друга только на экране телевизора, да и то лишь в самых дурацких программах.

Все эти мысли, в самом сжатом виде, пронеслись в голове у Дэвида Эллиота, пока он пытался отдышаться. Он быстро обдумал последние несколько минут, но так и не нашел никакой зацепки, позволявшей понять, отчего вдруг его босс, человек, которого Дейв считал своим другом, внезапно поднял на него заряженное оружие.

Если, конечно, это не была дурацкая шутка.

Шутка? Ну-ну…

У Дейва заныло под ложечкой. Он посмотрел на пистолет. Маленький браунинг. Не игрушка. Никаких тебе накладок из слоновой кости на рукоятке. Дейв вынул обойму. Восемь патронов. Дейв оттянул затвор. Из патронника выпал патрон и покатился по полу. Дейв подобрал его. Экспансивные пули с полостью в головной части, двадцать пятый калибр.

Не шутка.

И что теперь? Что могло заставить Бернарда Леви, которого Дейв считал самым уравновешенным руководителем на свете, поднять пистолет на одного из своих подчиненных?

Ничего. Подобной причины просто не существовало. Еще вчера утром, незадолго до того, как отправиться в поездку на Лонг-Айленд, осмотреть их новое приобретение, Дейв сидел в кабинете у Берни и просматривал вместе с ним маркетинговые отчеты. Это была прекрасная встреча, теплая и сердечная, и в конце концов Берни одобрил все рекомендации Дейва.

На той встрече не прозвучало ни единого недоброго слова. Ни намека.

Может, что-то раньше? Маловероятно. Дейв руководил несколькими из двух десятков отделений «Сентерекса». Руководил он хорошо, и результат всегда был именно такой, как и ожидался. Тут никаких причин для конфликта не было.

Нет, они с Берни не всегда были единодушны. Берни был дельцом старой школы, монументальным руководителем многопрофильной корпорации. Он был выходцем с улиц Бруклина, сыном иммигрантов. Не имея за душой ничего, кроме энергии, чутья на удачные возможности и нюха на удачные покупки, Берни построил «Сентерекс» с нуля.

Берни до сих пор совершал покупки. Он просто не мог удержаться. Они были для него словно воздух. Берни обожал находить компании поменьше — иногда минимально прибыльные, иногда нет, — которые можно было купить задешево, а потом улучшить. Некоторые он сохранял как часть портфолио «Сентерекса». Некоторые продавал, но всегда с прибылью. Все это соответствовало его представлениям о совместной финансовой деятельности. Время от времени кто-нибудь из администрации «Сентерекса» не соглашался с мнением Берни касательно объектов предполагаемой покупки и спорил с ним. Дейв и сам решительно возражал против намерения Берни приобрести «Лаборатории Локьера» и еще более решительно — против его желания возложить ответственность за финансовую операцию на него, Дейва, как только сделка будет заключена.

Но неужели из-за этого стоило бы убивать человека? Да нет, конечно!

Может, тут кроется что-то личное? Может, Дейв сделал за пределами офиса что-то такое, что обидело Берни, оскорбило, унизило или было воспринято как предательство? Маловероятно. Берни жил очень уединенно, почти не показываясь на публике. Дейв ни разу не встречал его в компаниях. Хотя их с Берни отношения были более чем просто дружелюбными, они ограничивались пределами их сорок пятого этажа.

И вот теперь Берни пытался убить его. Без всякого объяснения. Просто пистолет и печальный голос Берни: «Берни Леви винит себя, и Бог его не простит».

— Черт возьми, Берни, — произнес Дейв шепотом, хотя говорил исключительно сам с собою, — если уж тебе захотелось кого-нибудь застрелить, стрелял бы в кого-нибудь выдающегося, а не в такого заурядного тупицу, как я!

Заурядного… Дейв Эллиот знал себе цену, знал в точности, кто он такой, знал, что он — самый обычный человек, искренне преданный обычной предсказуемости обычной жизни. Да, конечно, когда он был молод — мальчишка, только-только покинувший ферму в Индиане, — он желал большего, чем стоило бы желать мальчишке с фермы. Он жаждал подвигов, вознаграждаемых медалями и славой. Но вскоре он узнал, что за такие вещи приходится платить. И вот теперь, много лет спустя, он был самым что ни на есть заурядным типом. Да черт возьми, даже не заурядным — он был строчкой из статистики. Что такое среднестатистический высокооплачиваемый управленец? Дэвид П. Эллиот, вот что это такое. Два брака, один развод, от религиозного рвения далек, в финансовых вопросах консервативен, в общественных — придерживается умеренных взглядов, этнический полукровка, хорошая физическая форма, любит футбол, скучает на бейсболе, читает меньше, чем следовало бы, смотрит телевизор больше, чем следовало бы, занудно моногамен, слегка ханжа, однако время от времени подвержен искушениям, работает в среднем по пятьдесят шесть часов в неделю, беспокоится о состоянии дел на фондовой бирже, жалуется на налоги, не склонен к азартным играм, не принимает наркотики и не боится ежегодного медосмотра. Отпуска проводит в заурядных местах. Общается с заурядными знакомыми. Твердо придерживается кодекса заурядности. Он уже двадцать пять лет как посвятил себя заурядности. Он сознательно избрал этот путь, не желая от жизни ничего, кроме заурядности. Именно такой смысл он вкладывал в слово «благо». Он, черт подери, всего лишь заурядный человек, и ничего более!

«Так почему, Берни, ты пытался меня убить?»

Дэвид Эллиот, заурядный человек, не мог найти ответа на этот вопрос.

Дейв посмотрел на часы. Семь сорок пять ровно. Две минуты. Медленное время закончилось. Дейв понял, что ему остается лишь одно — идти за помощью. Возможно, с Берни случился какой-то приступ. Какое-нибудь повреждение мозга или…

«Или что угодно! — огрызнулся его циничный ангел-хранитель. — Это к делу не относится. Друг мой, ты только что огрел пистолетом по голове руководителя компании, оцениваемой в восемь миллиардов долларов, и уложил его на дорогущий ковер своего кабинета. У тебя, просто по определению, появились проблемы, далеко выходящие за пределы твоей компетенции как бизнесмена. Кроме того, позволь тебе заметить, что ты приложил Берни преизрядно. А вдруг он не просто отрубился? Если он, например… А, черт!..»

Дейв сунул пистолет в карман пиджака. Он вышел из кабинета, глубоко вздохнул и побежал рысцой по длинному, застеленному ковром коридору, соединяющему его угловой кабинет с прочими. Дейв надеялся, что кто-нибудь из коллег-администраторов придет пораньше. Или какая-нибудь секретарша. Или девушка, дежурящая в приемной. Или хоть кто-нибудь.

Дейву удалось добрался до приемной в конце коридора. В приемной, прямо за углом, стояли двое мужчин с холодными глазами. Едва лишь завидев его, каждый из них запустил руку за пазуху.

Время Дейва Эллиота снова замедлилось.

Дейв вынудил себя улыбнуться.

— Доброе утро. Я — Пит Эшби. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Мужчины застыли. Один из них, повыше, прищурился, вглядываясь в лицо Дейва.

— Вы ждете Дейва Эллиота? Он обычно приходит первым, но я только что проходил мимо его кабинета, и дверь все еще закрыта.

Мужчины расслабились, но не слишком. Оба они уступали ростом Дейву, но при этом были крупными — ну очень крупными, из того типа людей, при взгляде на которых приходят мысли о штангистах-тяжеловесах, профессиональных борцах и молотобойцах. Воротники их не требующих глажки рубашек из магазина готового платья были по меньшей мере восемнадцатого размера. Их пиджаки, коричневый и серый (пошитые, как заметил Дейв, не из натуральных тканей), были того свободного покроя, который предпочитают мускулистые люди, — хотя не настолько свободного, чтобы замаскировать выпирающие наплечные кобуры.

«Они тебя не знают, приятель. Твое счастье. Они не знают, как ты выглядишь. В лучшем случае они видели фотографию, притом не особенно хорошую. Сохраняй спокойствие, и тогда, возможно, тебе удастся выбраться из этой передряги».

Более высокий мужчина, с квадратным лицом и начинающими седеть коротко стриженными волосами, произнес:

— Нет, мистер Эшли…

— Эшби. Пит Эшби. Я — вице-президент по инженерным вопросам.

— Прошу прощения, мистер Эшби. Мы с коллегой пришли к мистеру Леви.

В его голосе чувствовался след говора уроженца Аппалачей: восток Теннесси, запад Северной Каролины — в общем, где-то в тех горах. Этот говор многие находят мелодичным, но у Дейва от него мурашки по коже побежали.

— Кабинет Берни дальше по коридору, слева. Обычно он примерно в это время и приезжает. Хотите, я схожу проверю?

Мужчина повыше бросил быстрый взгляд влево. Он впервые отвел глаза от Дейва.

— Спасибо, не нужно. Он сказал, что встретится с нами здесь.

У Дейва вспотели ладони. Дверь в приемную «Сентерекса» открывали только в половине девятого. Никто не мог бы пройти сюда без ключа.

— Может, хотите кофе или еще чего-нибудь? Мистер… извините, я не расслышал, как вас зовут.

— Джон. — Последовала краткая пауза. Этот человек явно не хотел называть свое имя. — Рэнсом. А это — мой коллега, Марк Карлуччи. Мы… ревизоры. Мы пришли… чтобы просмотреть вместе с мистером Леви аудиторский отчет.

«Ага, как же. "Купере лайбрэнд" теперь нанимает отставных игроков Национальной футбольной лиги, дабы проверять бухгалтерские книги своих клиентов. Всю жизнь мечтали».

— Очень приятно. — Дейв отметил, что никто из мужчин не протянул руку для рукопожатия. — Ну так как насчет кофе? Давайте я вам сварю. У нас на этом этаже у всех есть кофеварки. Знаете, в большинстве компаний имеются кухоньки…

«Заткнись, заткнись, заткнись! Тебя несет. Ты все прогадишь».

— …ну, моя прекрасно работает. Я могу…

— Спасибо, мистер Эши, не стоит.

«Это твоя вторая попытка, хитроумный мерзавец».

— Эшби.

— Извините. Я плохо запоминаю имена.

Дейв лихорадочно размышлял. Эти два типа связаны с тем, что сделал — или пытался сделать — несколько минут назад Берни. Никак иначе объяснить их присутствие в приемной в это время было нельзя. Но как именно они связаны и кто они такие? Наплечные кобуры, виднеющиеся под их пиджаками, говорят… И о чем говорят? Что эти парни — копы? Мафия? КГБ? Какие-то головорезы, с которыми Берни угораздило связаться?

— Что ж, мне пора браться за работу. Берни подойдет с минуты на минуту. Так что если вы не возражаете…

— Конечно, конечно. Не смеем вас задерживать.

Приемная располагалась на пересечении четырех коридоров. Кабинет Дейва, как и кабинеты других руководителей подразделений, находился в дальнем конце южного коридора. Кабинет Берни располагался на противоположной стороне здания, занимая его северо-восточный угол; оттуда открывался самый лучший вид. Кабинеты управленцев более низкого звена — работников, ведающих финансовыми, юридическими, кадровыми и прочими вопросами, — находились на восточной стороне. На запад уходил короткий коридор, заканчивающийся двустворчатыми стеклянными дверьми; за ними находились лифты.

Дейв повернул на запад.

«Ты, идиот, что ты делаешь! Ты же сказал, что твоя кофеварка на этом этаже. Ты сказал, что ты здешний администратор. Ты не можешь идти к лифтам…»

Дейв резко остановился. Мужчины смотрели на него. Выражение их лиц изменилось. Дейв попытался изобразить улыбку. Получилось плохо.

— Вы случайно не видели — там, у лифта, не лежит стопка «Уолл-стрит джорнал»? Их обычно оставляют у стеклянных дверей.

Объяснение неважное, но попытаться стоит.

Тип, назвавшийся Рэнсомом, медленно покачал головой. Глаза его сделались тусклыми.

Дейв кивнул и свернул на восток. Он прошел через приемную к коридору. У него жгло середину спины. Он не испытывал этого ощущения двадцать пять лет, с тех самых пор, как перестал ходить в патруль. «Там "чарли". «Чарли» достает пистолет. Ох, теперь «чарли» прицеливается. Он сгибает палец. Эй, приятель, «чарли» сейчас улыбнется…»

Все его нервные окончания словно огнем жгло. Со лба на щеки сползали ручейки пота. Горло саднило от подступающей рвоты.

Вот и коридор. «Почти свободен. Еще десять секунд — и ты скроешься из виду». Дейву хотелось закричать и пуститься наутек. У него дрожали колени. Сердце колотилось оглушительно громко. «Спокойствие. Ты можешь с этим справиться — справлялся же раньше…»

В двух десятках шагов дальше по коридору находился небольшой закуток. Его сделали с тем расчетом, чтобы ставить сюда ксерокс — да так и не поставили. Проходя мимо этого закутка, Дейв услышал позади негромкий, протяжный голос Рэнсома:

— Мистер Эллиот, всего один вопрос.

— Да?

«О дерьмо!»

Дейв нырнул в закуток, больно врезавшись плечом в стену. На штукатурке образовалось четыре дыры с рваными краями. Куски штукатурки брызнули в воздух.

Пыль запорошила Дейву глаза. Он сполз на пол, нашаривая в кармане пистолет Берни. На стене возникло еще две дыры. Но Дейв не слышал ничего, кроме глухого стука пуль, врезающихся в гипсоцементную плиту. Рэнсом с Карлуччи пользовались глушителями.

Дейв подтянул ноги, опершись о стену за спиной. Он оттянул затвор маленького пистолета и одновременно с этим вытолкнул себя в коридор.

Карлуччи как раз в этот момент вступил в коридор, на шаг опережая Рэнсома и сжимая пистолет обеими руками. Целился он высоко — куда выше, чем лежал Дейв. Дейв выстрелил дважды и еще дважды. Карлуччи остановился. На кармане его рубашки распустился букет цветов — алых роз. Карлуччи разомкнул губы и прошептал:

— Матерь Божья, смилуйся… Дейв перекатился опять.

Рэнсом, еще не покинувший приемной, выстрелил не целясь и нырнул влево, скрывшись из виду.

Дейв с любопытством взглянул на маленький блестящий пистолет у себя в руке. «Ну-ну, — высказался его ангел-хранитель. — Похоже, это как с велосипедом. Стоит раз научиться — и уже никогда этого не забудешь».

Из приемной донесся голос Рэнсома, тихий, но вполне слышимый:

— Куропатка, это Малиновка. Дрозду конец. У меня доход. Повторяю: у меня доход.

«Замечательно. У него есть рация и друг». Рэнсом помолчал, выслушивая неслышный для Дейва ответ.

— Вооруженная группа — да. Медик — нет, уже поздно. Выходы не перекрывать. Это должна быть частная вечеринка. Уладим так.

Он снова помолчал.

— Для доклада: шесть футов один дюйм, сто семьдесят фунтов, телосложение нормальное, подтянутый. Волосы: светлый шатен, пробор с левой стороны, дорогая стрижка. Усов, бороды нет. Глаза карие. Очков, особых примет нет. Отставить! Особых примет нет, за исключением перебинтованной левой руки. Легкий костюм цвета хаки, двубортный пиджак, жилета нет. Белая рубашка, желтый галстук с голубым рисунком. Золотые запонки с ониксом…

Секундное молчание.

— Оникс — это такой блестящий черный камень, Куропатка. О господи, где вас только взяли? Продолжаю: черные мягкие кожаные туфли, простые, без отделки. На левой руке золотые часы. На правой — обручальное кольцо. Да, и еще: добавьте к описанию — «вооружен и очень опасен».

Рэнсом снова помолчал, потом отозвался:

— Прямо сейчас? Прямо сейчас он петушится, как черномазый с ножом. Он думает, что контролирует ситуацию. Но это не так.

Рэнсом в последний раз помолчал, потом произнес:

— Вас понял. Сорок пятый этаж, подтверждаю. Конец связи.

Голос Рэнсома был холоден, без малейшего намека на эмоции, а от его горского акцента у Дейва волосы на загривке встали дыбом. У него быстрее забилось сердце, а дыхание сделалось прерывистым. Голос, этот чертов голос уроженца Аппалачей… так похожий на голос сержанта Майкла Маллинса… ныне покойного сержанта Маллинса…

«Эй, парень, сейчас неподходящий момент для воспоминаний. Сейчас тебе нужно подумать. Думай быстро и думай…»

— Думайте хорошо, господа.

Инструктор по выживанию — эксцентричный стройный полковник в безукоризненно подогнанной форме.

Что-то в его поведении, в его манере стоять и двигаться говорит его слушателям, что он знает свой предмет не понаслышке. Полковник говорит не об абстрактной теории. Знания, излагаемые в лекции, добыты его собственным нелегким трудом.

— Джентльмены, хотите знать, как мы называем человека, который запаниковал под обстрелом? Позвольте, я вам это объясню. С технической точки зрения, джентльмены, человек, запаниковавший под обстрелом, называется «мишень». Солдаты такого типа добавляют очков противнику еще до конца первого же осушенного участка. Потому, заслышав вокруг стрельбу, вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха. Вы не должны испытывать ни малейших опасений или смятения. Вместо этого вы должны думать. Это ваш единственный способ выбраться из передряги. Вас спасут лишь логика и здравый смысл. И что же нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены? А вот что они говорят: когда в вас кто-то стреляет, единственный рациональный ответ на это — быстро и бесстрастно привести врага в такое состояние, чтобы он не имел более возможности стрелять в вас. И никакой разумной альтернативы этому способу действий, джентльмены, не имеется.

Дейв представил себе план сорок пятого этажа. Коридор, в котором он угодил в ловушку, вел на восток, проходя мимо полудюжины служебных помещений — комнатушек, которые занимали помощники и референты руководящих работников. Двери этих кабинетов располагались примерно в двенадцати футах друг от друга. В дальнем конце коридор пересекался с другим, идущим по периметру здания. Там обитало руководство.

Да, кстати. Пожарные выходы. Их было три: тяжелые металлические двери, выходящие в лестничные колодцы. Один из них располагался… за этим коридором, но где?

Примерно в двадцати — тридцати футах. Если Рэнсом настолько хорош, как Дейв предполагает, то Дейв превратится в покойника задолго до того, как добежит туда.

«Но с другой стороны — ты и так, считай, покойник. Рэнсом ведь упомянул про вооруженную группу. Они, возможно, внизу, в вестибюле, ждут лифта. Шевели извилинами, приятель, тебе осталось дышать три-четыре минуты».

Насмешки внутреннего голоса заставили Дейва скривиться. Рэнсом. Его единственный способ выбраться наружу — пройти мимо Рэнсома. Дейв приложил ладонь рупором ко рту и позвал:

— Эй, Рэнсом!

— Да, мистер Эллиот? Чем могу помочь?

Голос Рэнсома звучал ровно и безучастно. Если что в нем и чувствовалось, так это расслабленность.

— Я сожалею насчет вашего друга, Карлуччи.

— Не переживайте. Я его почти не знал.

— Вот и хорошо. Кроме того, я думаю, вы должны признать, что это ваша вина.

— Да ну? И почему же?

В голосе Рэнсома не слышно было ни малейшей заинтересованности.

— Вы тут за старшего. К тому же вам следовало бы понимать, что, если я прошел мимо Берни, я почти наверняка забрал его оружие.

Последовала короткая пауза, потом Рэнсом отозвался:

— Засчитано.

Голос его по-прежнему был совершенно бесстрастен.

«Что ж, эта идея не работает. У тебя не получается заставить его потерять самообладание. Кстати, на что спорим, что вооруженная группа уже в лифте?»

(«Думайте, джентльмены. Думайте быстро и думайте хорошо».)

Дейв оглядел свой закуток. Тот был чуть больше трех футов в глубину, со стенами, оклеенными, как и все здешние кабинеты, плотными бежевыми обоями. В шести местах в покрытии зияли рваные отверстия, а за ними виднелась пустота. И больше ничего, не считая небольшого красного ящичка с надписью «Пожарная сигнализация».

Дейв протянул левую, забинтованную, руку, рывком распахнул ящичек и дернул за рычаг. По коридорам разнесся пронзительный вой сирены. Он напоминал вой циркулярной пилы, вгрызающейся в лист металла; у Дейва даже зубы заныли.

Рэнсом крикнул, перекрывая сирену:

— Зря, мистер Эллиот! Мы просто скажем, что это была ложная тревога.

— А вы подумайте, Рэнсом! — крикнул в ответ Дейв.

— Что вы… Ага! Отлично, мистер Эллиот. Вы остановили лифты, верно? Инструкция требует, чтобы при пожарной тревоге они автоматически возвращались на первый этаж. Превосходный шаг. Просто великолепный.

— Спасибо.

— Мои поздравления. Вы выиграли некоторое время, хотя я полагал, что у вас его не будет. Однако не сомневайтесь, мои люди воспользуются лестницами.

Кажется, Рэнсом умолк. Нет, не умолк. Дейв расслышал его голос, заглушаемый сиреной. Вероятно, он объяснял кому-то по радио сложившуюся ситуацию.

«Хм. Скверно. Тебе не нужно, чтобы он говорил со своими людьми. Тебе нужно, чтобы он разговаривал с тобой».

— Рэнсом!

— Слушаю, мистер Эллиот.

В тот самый момент, как Рэнсом отозвался, вой сирены стих. От внезапно наступившей тишины Дейв вздрогнул.

(«Вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха».)

— Рэнсом — это ваше настоящее имя?

— Нет.

— А Джон?

— Нет.

— А вы не хотите сказать мне, как вас зовут на самом деле?

— Нет.

— Вы не возражаете, если я буду звать вас Рэнсомом? Или лучше Джоном?

Рэнсом подумал.

— Лучше Рэнсом.

— Отлично, пускай будет Рэнсом. Мистер Рэнсом, я хотел бы попросить вас об одной услуге.

— Валяйте.

— Скажите, почему вы здесь? В смысле, из-за чего все это?

— Извините, не могу. Могу сказать лишь одно: ничего личного. Надеюсь, вы это оцените.

Дейв подпустил в голос горечи.

— Премного благодарен. Но почему вы не можете мне сказать? Это что-то такое, чего мне не следует знать?

— В этом роде.

«Он принюхивается к приманке. Теперь попробуй немного поныть».

— Ну тогда ладно. Но какие у меня варианты? Мы не могли бы договориться?

— Боюсь, нет, мистер Эллиот. Из этой ситуации есть только один выход. Лучшее, что я могу предложить вам, — сделать это безболезненно. Припомните ваш военный опыт — и вы поймете, что я имею в виду.

Дейв прикусил губу. Что этот человек знает о его армейском досье? И как он смеет припутывать это сюда?

— О чем вы?

Голос Рэнсома потеплел. Смена интонации была едва заметной, но она была.

— Вчера ночью я прочел вашу старую папку номер двести один.

«Всего лишь вчера ночью? Что за чертовщина?…» Рэнсом продолжал:

— Похоже, мы с вами получили одинаковую подготовку, в одном и том же месте. Элитная академия изящного этикета дядюшки Хо. Вы были из резервистов. Ну а я был девяностодневным чудом. Но это сейчас неважно. Важно другое: хоть я и побывал там раньше, мы с вами были в одних и тех же частях, в одних и тех лее местах, в одной и той же преисподней. Мы даже докладывали одному и тому же командиру.

— Мамба Джек! — выпалил Дейв. Плохо, очень плохо.

— Да, полковник Крютер. Я был в его команде, как и вы. А Джек брал к себе лишь людей определенного сорта. Таких, как я, таких, как вы. Особенных людей.

Дейв заставил себя рассмеяться.

— Рэнсом, вы что, пытаетесь сказать мне, будто считаете меня крепким орешком?

— Вы сами это знаете, приятель. Иначе бы на вас не напялили зеленый берет. Вы его носили. Я его носил. Мы те, кто мы есть.

Дейв не хотел этого слышать.

— Возможно. Но я уже давно другой.

— Не думаю. Если уж вы были одним из нас, вы навсегда останетесь одним из нас- Голос Рэнсома задрожал, в нем звучала воинская гордость. — Это все равно что быть коммунистом или католиком. Этого не бросишь. Подумайте сами: вы до сих пор сохранили навыки. Вы по-прежнему профи. Не верите мне — спросите Карлуччи.

— Мне просто повезло.

— Не думаю.

(«Вас спасут только логика и здравый смысл».) Дейв повысил голос; теперь он говорил быстрее, с рассчитанной нервозностью.

— Ну ладно, ладно. К чему вы клоните?

— Да очень просто. Вы отслужили свое достойно, во всяком случае, до последнего эпизода…

— Некоторые сказали бы, что это был единственный эпизод, где я показал себя достойно! — огрызнулся Дейв.

— Да, — протянул Рэнсом, — но мы с вами знаем, что это за «некоторые». Но я говорю о том, что вы носили военную форму, служили там, где служили, и притом вместе с лучшими.

— Ну так и что?

— И потому вам кое-что причитается от меня. Дейв еще повысил голос:

— И что же?

Теперь он почти визжал.

— Одна услуга. Всего одна. Сначала вы кидаете мне свою дурацкую пукалку. Потом вы выходите и становитесь как положено. Вы ведь не забыли, как положено? На колени, руки за спину. Вы опускаете голову, а я делаю остальное. Чистенько и аккуратно. Это лучшее, что я могу вам предложить, мистер Эллиот. В противном случае… что ж, приятель, нас ждет очень суматошное утро.

— О господи! — Дейв произнес это, словно вопль ужаса. Ему хотелось, чтобы его голос звучал почти истерично — не совсем, но почти. — Это вы называете лучшим? Боже мой!

— А вы подумайте. Могло быть и хуже.

(«А что нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены?»)

Дейв сбросил пиджак и досчитал до пятидесяти. Потом застонал.

— Ну давайте же, мистер Эллиот, будьте рассудительны. Не мучайтесь без надобности.

— А не могли бы вы… то есть мы… ну, поговорить об этом? Если бы вы только сказали мне, в чем проблема…

«Не переигрывай. Он заподозрит, что дело нечисто».

— Я бы с удовольствием, но не могу. Послушайте, мистер Эллиот, когда-то мы с вами занимались одним делом. Помните, как это было? Ну, мне очень жаль, но сейчас дело обстоит так же. Так что, мистер Эллиот, мы оба знаем, как это бывает, и оба знаем, что другого пути нет. Посмотрите в лицо фактам, приятель: чем дольше вы ждете, тем хуже оно будет. Пожалуйста, мистер Эллиот, я вас спрашиваю: неужели вы хотите себе лишних сложностей?

Голос Рэнсома звучал мягко, сочувственно, подбадривающе.

(«Единственный рациональный ответ — привести врага в такое состояние, чтобы он не мог больше стрелять в вас».)

— Э-э… в смысле… ну… Может, мы бы… ну…

Дейв замахнулся как следует и швырнул свой пиджак в коридор. Несколько пуль из пистолета с глушителем разнесли его в клочья прежде, чем он успел упасть на пол.

Дейв улыбнулся, мысленно подсчитывая, сколько выстрелов сделал Рэнсом. Его внутренний голос, его ангел-хранитель насмешливо произнес голосом утенка Даффи: «Ты, конечно, понимаешь, что это означает войну…»

Он не испытывал ненависти к войне. И двадцать пять лет назад он ненавидел ее ничуть не больше, чем сегодня. Были люди, которые ненавидели войну. Но Дейв Эллиот не принадлежал к их числу. Дейву Эллиоту она скорее нравилась — во всяком случае, нравилась до тех пор, пока он не понял, во что она его превращает.

Особенно Дейву нравилось воевать с хорошим противником. Чем лучше был враг, тем счастливее был Дейв. Когда ты знаешь, что твои противники — закаленные, умные профессионалы, война становится… становится…

…почти развлечением.

— Рэнсом, я считаю это чертовски недружественным жестом.

— Я понимаю вашу точку зрения, мистер Эллиот, но попытайтесь и вы встать на мое место. Я всего лишь исполняю свою работу.

В голосе Рэнсома не слышалось ни малейшего намека на вину.

Ну давай же, Рэнсом. Ну пожалуйста! Ты же знаешь, что должен это сделать.

Сердце Дейва бешено колотилось. Он заставил себя дышать медленно и глубоко, вентилируя легкие, поддерживая уровень адреналина, накачивая себя для того, что ему сейчас предстояло сделать. Соберись, соберись, соберись! Так всегда рычал Мамба Джек, ровно перед тем, как нанести удар. Соберись!

Точно!

— Я думал, мы вроде бы были товарищами по оружию.

— Уверяю вас, мистер Эллиот, я говорил это совершенно искренне.

«Слушай. Готовься». Мышцы на ногах Дейва подрагивали. Лицо горело от предчувствия. Он как ненормальный быстро-быстро потер большой палец об указательный.

— Вы же понимаете, что я не поверю больше ни единому вашему слову.

— Я уважаю ваше мнение.

Вот теперь — в любую секунду. В любую…

Звук был очень тихий. Всего лишь еле слышный щелчок: шум, произведенный — как на то уповал Дейв — извлекаемой из пистолета обоймой.

«Это должно быть оно. А если нет — ты умрешь».

Дейв с силой рванул за рычаг пожарной тревоги, воспользовавшись им, чтобы подняться на ноги. Сирена взвыла, заполнив коридор пронзительным визгом. Дейв выкатился из закутка, распрямил ноги, оттолкнулся локтями — и понесся очертя голову, изо всех сил, как он бегал каждое утро, но только быстрее; он помчался туда, где человек, именующий себя Джоном Рэнсомом, сейчас присел над временно разряженным пистолетом — если только боги решили улыбнуться Дейву Эллиоту.

И боги решили улыбнуться. Рэнсом лежал ничком на полу приемной, в классической позе стрелка. У его подбородка лежала пустая обойма. Он перекатился на бок, чтобы перезарядить ее, и находился сейчас в неустойчивом положении. Несясь вперед, Дейв заметил промелькнувшую на лице Рэнсома ярость. Этот человек понял, что его одурачили.

«Что ж, мистер Рэнсом, спасибо большое. Это было очень любезно с вашей стороны — улечься подобным образом. Превосходная поза для отработки стрельбы по мишени, но немного неподходящая, если мишень начинает двигаться».

Рэнсом отполз назад, вскидывая руки в защитном жесте. Дейв был в пяти шагах от него. Рэнсом перешел в полуприсед и начал подниматься.

Дистанция была короткой. Слишком короткой. Ему пришлось бы использовать пистолет Берни, а он этого не хотел без крайней необходимости. А если ему придется…

«Чего вам никогда, никогда не следует делать в рукопашной схватке, — говорили Дейву его инструкторы в Форт-Брэгге, — так это бить противника ногой. Забудьте все, что вы когда-либо видели, слышали или читали про карате, дзюдо и кунг-фу. Забудьте про Бэтмена, и про Брюса Ли, и про телепередачу "Зеленый шершень". Это все голливудское дерьмо, а не реальный мир. В реальном мире существует двадцать разных вещей, которые ваш противник может сделать с вами, пока вы поднимаете ногу, и девятнадцать из них превратят вас в покойника». «Без ног! — снова и снова орали натаскивавшие их сержанты. — Без ног!»

Дейв пнул Рэнсома в лицо.

«Одинаковую подготовку, говоришь? В одном и том же месте? Вы это сказали, мистер Рэнсом? Если да, то как раз этого действия вы не ожидали, верно?»

Каблук Дейва врезался Рэнсому точно под левую щеку. Голова Рэнсома резко дернулась назад; удар развернул его навзничь. Дейв нырнул вниз и изо всех сил ударил Рэнсома локтем в солнечное сплетение. Рэнсом побелел. Дейв нацелил удар Рэнсому в подбородок, основанием ладони — убийственный удар.

Но он так его и не нанес. Лицо Рэнсома обмякло, глаза закрылись.

Дейв надавил правой рукой Рэнсому на шею с силой, достаточной для удушения. Рэнсом не шелохнулся. Дейв приподнял Рэнсому веко. Белая полоска. Большинство людей способны закатить глаза кверху. Тренированный человек может вполне убедительно симулировать бессознательное состояние. Дейв легонько щелкнул Рэнсома по глазу. Глаз не шелохнулся. Нет, это симулировать невозможно. Рэнсом в отключке.

Сильнее всего Дэвиду Эллиоту сейчас хотелось закурить.

Если верить содержимому его бумажника, Джон Майкл Рэнсом был вице-президентом некой Особой консультационной группы. Покойный Марк Карлуччи был младшим партнером в той же самой организации. Ни у того ни у другого на визитках не было адреса, только номер телефона. Код зоны — 703. Штат Виргиния. Точно так же там не был указан ни домашний адрес, ни номер водительской лицензии, только номер абонементного почтового ящика — один и тот же у Рэнсома и у Карлуччи.

«А вот и небольшое совпадение для тебя». В данный момент внутренний голос Дейва звучал несколько самодовольно.

— Куропатка вызывает Воробья. Прием.

Рация Карлуччи была миниатюрной, черной, без клейма завода-изготовителя или иных указаний на производителя. Карлуччи носил ее пристегнутой к поясу. Теперь ее повесил себе на пояс Дейв.

— Воробей на связи. В этой жопе до хренища лестниц.

— Где вы находитесь и когда рассчитываете прибыть на место?

— Мы на южной лестнице, на тридцать четвертом этаже, и парням нужно отдышаться. Дайте нам три минуты, Куропатка.

— Малиновка, три лишние минуты для вас приемлемы?

Дейв отозвался, пытаясь имитировать мягкий, протяжный выговор Рэнсома:

— Да.

— Вас понял. Воробей, можете устроить перерыв. Уф!

Дейв отодвинулся от Рэнсома. Хоть этот тип и был в обмороке, да еще и связан собственным же поясом, Дейв не хотел спускать с него глаз, равно как и с очень странного пистолета, который он забрал у покойного Марка Карлуччи.

«Тебе надо бы немного поразмыслить над этой стреляющей железкой».

Позднее. Не сейчас.

Дейв снял трубку телефона на столе в приемной, набрал девятку для переключения на внешнюю линию и позвонил по номеру, указанному в визитке Рэнсома. После короткой паузы телефон соединился. После первого же звонка послышался механический голос:

— Введите код доступа.

— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с секретарем мистера Рэнсома.

— Немедленно введите код доступа.

Это был какой-то робот, компьютерный телефонный оператор. Дейв наугад набрал на клавиатуре телефона какой-то номер.

— В доступе отказано. В трубке щелкнуло.

Дейв пожал плечами. Если он хочет получить ответы на свои вопросы, ему придется поискать их где-нибудь в другом месте. Ну а пока что…

Дейв вернулся туда, где лежал Рэнсом. Тот по-прежнему был без сознания. Ну а даже если бы он и пришел в себя, Дейву не верилось, что тот что-нибудь сказал бы. Рэнсом — не тот человек, которого легко разговорить. Потребовался бы не один час допроса — допроса в стиле MACV-SOG, — чтобы сломать его.

Дейв хотел было бросить бумажник Рэнсома ему на грудь, потом притормозил, нахмурился и открыл его. Он перебрал лежащие в бумажнике купюры. Восемьдесят три доллара. Ему очень не хотелось это делать.

«Ай, ладно, брось. Сколько раз они смогут тебя повесить?»

Если у него и вправду настолько крупные проблемы, как ему кажется, — что лучше подпадает под определение термина «проблема», чем идущая за тобой по пятам группа недружественно настроенных вооруженных головорезов? — то ему потребуются наличные. Пользоваться сейчас кредитной карточкой — чистой воды самоубийство. Всякое перечисление денег при помощи карточки в Америке фиксируется электроникой. Ты покупаешь что-нибудь в магазине, и продавец вставляет твою карточку в маленький серый терминал, дабы зарегистрировать твою покупку в удаленном компьютере. Терминал автоматически регистрирует личность торговца, заключившего сделку. Если кто-нибудь хочет узнать, где ты находишься — твое точное местонахождение, — ему достаточно взломать несколько компьютеров. А если тебе хватает дури воспользоваться банкоматом, процедура упрощается еще больше.

Дейв сложил взятые у Рэнсома банкноты вдвое и сунул в карман брюк. Потом он опустошил бумажник Карлуччи. Шестьдесят семь долларов. Надо бы вывернуть карманы и Берни Леви, но теперь поздно. Он уже возвращался к себе в кабинет, чтобы устроить небольшой сюрприз для вооруженной группы Рэнсома. Идти туда снова — плохая идея.

Вместо этого Дейв отправился к западному пожарному выходу и выбрался в лестничный колодец. Если ему повезет, он обретет помощь всего в трех пролетах отсюда.

Пожарная лестница есть в каждом многоэтажном офисном здании. Обычно они бетонные, но встречаются и стальные. Все зависит от типа здания. Дейву досталась бетонная.

Лестничный колодец напомнил ему фильм про тюрьму «Кэгни и Рафт», снятый примерно в 1939 году. Стены здесь были безликими, однообразными, серыми. Их холодную монотонность нарушали лишь изолированные трубы и стоящие через каждые пять этажей красные шкафы с пожарными шлангами.

Сама лестница была достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти три человека в ряд. Она шла от крыши здания до первого этажа — геометрически безукоризненная бетонная спираль. На каждом этаже располагалась бетонная площадка размером семь на двенадцать футов, и такая же — на полпути между двумя этажами. Пятьдесят этажей, сто площадок, двенадцать ступеней от одной площадки до другой. Никаких ориентиров, кроме эмалированных металлических табличек с номерами этажей.

На каждой площадке лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов. Двенадцать ступенек, поворот. Двенадцать ступенек, поворот. Если бежать слишком быстро, начнется головокружение.

«Головокружение… Если у тебя боязнь высоты, тебе лучше не смотреть через перила и в лестничный колодец.

Дейв прикусил губу. Щель между пролетами была достаточно широка для человека. Если тебе хочется найти легкий выход, достаточно всего лишь выйти на пожарную лестницу, пересечь площадку, перебраться через холодные железные перила и…

«Да, у нас тобой нынче на редкость бодрое настроение».

Верхние пять этажей здания принадлежали юридической фирме «Хоув и Хаммель». Гарри Хэйлвелл, старший партнер фирмы и адвокат Дейва, занимал непомерно большой угловой кабинет на сорок восьмом этаже. Как и Дейв, Гарри тоже был ранней пташкой и убежденным бегуном. Они частенько появлялись на углу Пятидесятой и Парк-авеню одновременно, только Гарри бежал с севера, из своего дома в Мюррей-Хилл, а Дейв — с противоположной стороны.

Дейв считал Гарри не только своим адвокатом, но и другом. Пять лет назад, на свадьбе Дейва и Хелен, Гарри был дружком жениха, а его жена Сьюзен — подружкой невесты. Их семейства по меньшей мере раз в месяц, а то и чаще вместе проводили вечер где-нибудь в городе. Однажды они вместе съездили в отпуск на Гавайи; впрочем, Гарри большую часть времени провел на пляже с прижатой к уху трубкой мобильника.

Если кто и мог сейчас помочь Дейву, так это Гарри. Гарри Хэйлвелл с его острым умом и обезоруживающей вкрадчивостью был первоклассным юристом. Более того, он был одним из тех редких, безоговорочно порядочных людей, которых и политики, и финансовые воротилы называют «честными посредниками». Гарри приглашали разрешать конфликты между профсоюзами и администрацией, между бизнесом и правительством, а иногда и между народами. Каким бы сильным ни было противоречие, Гарри всегда ухитрялся найти компромисс, который обе стороны находили справедливым.

Казалось, что Гарри знает всех — и его все знают. У него были самые разные клиенты, от магнатов, входящих в список «Форбса», до главарей мафии. На свете не было проблемы, которую Гарри Хэйлвелл не мог бы уладить.

«Хочется верить, что он способен и на то, чтобы помочь клиенту, которого внезапно кто-то заказал».

Дейв взбежал по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, как будто он тут бегал всю жизнь, — и у него отлично получалось. До сорок восьмого этажа он добрался, даже не запыхавшись.

Дейв толкнул пожарную дверь. Та не шелохнулась.

Дейв потряс ручку. Дверь была заперта. При пожарной тревоге все двери в здании должны были открываться автоматически. Либо что-то разладилось, либо ребята Рэнсома хорошо знали свое дело.

«Пожарные двери — односторонние. Они открыты изнутри, но заперты снаружи. Слишком уж много в этом городе сорвиголов».

Подумаешь, проблема. Может, Дейв и не мог воспользоваться своей платиновой карточкой «Америкэн экспресс», чтобы откупиться от неприятностей, но это не значило, что он не может ею воспользоваться вообще ни для чего. Его инструкторы — не в центре подготовки особых частей в Форт-Брэгге, а другие, из тех, которые никогда не представляются по фамилии, — учили его, наряду с прочими мало согласующимися с законом умениями, как отжимать замки.

Защелка щелкнула. Дверь отворилась.

Несколько секунд спустя Дейв уже был у кабинета Гарри. Дверь кабинета была приоткрыта. Внутри горел свет. Дейв слышал приглушенный голос Гарри, разговаривающего по телефону.

Дейв постучался и вошел. Гарри, еще не снявший спортивный костюм, растянулся в кресле. Ноги он забросил на захламленный обеденный стол, который использовал как рабочий. За спиной у него стояли книжные шкафы, заваленные кипами бумаг, подшивками документов и потрясающе беспорядочным собранием старинных безделушек, попавших сюда неведомыми путями за тридцать с лишним лет карьеры Гарри.

Адвокат поднял взгляд на Дейва, приподнял бровь и произнес в трубку:

— Да. Да. Я понимаю. Да, конечно. Не волнуйтесь, Конгресс передумает. Я поговорю с Бобом, и, полагаю, мы сумеем найти общий язык. Нет, не думаю. Да, конечно. В самом деле. А сейчас я должен заняться другим делом. Конечно. Да, я сожалею, что не смог прийти на день рождения Челси. Надеюсь, она получила мой подарок? Вот и отлично. Да, конечно. Не за что. Да, до свидания. Гарри положил трубку на место и вздохнул:

— О-ох!

Сперва он нахмурился, потом поднял взгляд и улыбнулся.

— Опять это время года! Слушания на тему распределения ассигнований из бюджета. Казалось бы, за двести лет практики законодательная и исполнительная ветви власти должны бы были научиться взаимодействовать.

Гарри указал на серебряный кофейник от Тиффани.

— Дэвид, кофе будешь?

— С удовольствием. Мне он сейчас не помешает.

— Присаживайся и рассказывай, что привело тебя ко мне в это кошмарное время.

Гарри приподнял кофейник, посмотрел на него и скривился.

Дейв пододвинул себе стул. Он попытался найти подобающий способ сказать то, что следовало сказать, но не сумел и просто выпалил:

— Гарри, я понимаю, что это бред, но Берни только что пытался убить меня.

Хэйлвелл снова приподнял брови. Он вынул пробку из кофейника и заглянул внутрь.

— Надеюсь, ты шутишь?

— Отнюдь нет. И он был не один. Там было еще два человека — настоящие головорезы, Гарри.

Хэйлвелл встряхнул кофейник и нахмурился.

— Хм. Похоже, я выглушил его за какие-нибудь полчаса. Это вредно для сердца — пить столько кофе. Головорезы, говоришь? Ну, похоже, они оказались не очень компетентными, ведь так? Раз ты…

Он умолк, держа кофейник в руках и вглядываясь в лицо Дейва. Дейв кивнул.

— Гарри, это не шутка. На сорок пятом этаже сейчас лежит труп. Возможно, два. У меня неприятности.

Гарри снял ноги со стола. Он встал и шепотом вопросил:

— Ты что, серьезно? Дейв снова кивнул.

— Но как ты… э-э… управился так хорошо?

— Чистой воды везение, Гарри. Старые рефлексы и везение. Не был бы я в такой хорошей форме — уже превратился бы в покойника.

Брови Гарри взлетели на предельную высоту, зависли там на несколько секунд, потом сошлись на переносице.

— Ну… ладно. Вот так так…

— Мне нужна помощь.

Гарри улыбнулся своей самой отработанной профессиональной улыбкой, от которой его клиенты всегда начинали чувствовать себя лучше.

— И ты ее получишь. Но сперва выпей кофе. И я с тобой.

Он вышел из-за стола.

— Каковы бы ни были эти… неприятности, Дейв, мне кажется, что порция кофеина пойдет на пользу нам обоим.

И с этими словами он прошел мимо Дейва к двери. У него не было времени как следует продумать следующее свое действие, иначе Дейв не заметил бы краем глаза несущееся по дуге увесистое серебро.

Дейв дернулся влево. Кофейник врезался в спинку стула, пройдя в каком-нибудь дюйме от черепа Дейва. Он вырвался из руки Гарри и покатился по ковру.

— Гарри! Какого черта!..

Дейв вскочил. Гарри с искаженным, красным лицом пятился к двери.

— Ты покойник, Эллиот! Покойник!

Дейв застыл с открытым ртом. В желудке у него разрасталось что-то едкое и холодное.

— Гарри…

Но Гарри повернулся и бросился бежать.

До нынешнего момента Дейв действовал на интуиции и немалой удаче. Теперь ему был нужен план.

Рэнсом — профессионал, равно как и его люди. Значит, в вестибюле должны быть люди, наблюдающие за лифтами и пожарными лестницами. Рэнсом описал своим, как выглядит Дейв и во что он одет. В это время в вестибюле пусто. Если он попытается покинуть здание, люди Рэнсома сразу же его засекут.

О том, чтобы найти телефон и позвать на помощь, речь тоже не шла. Дейв не мог позвонить ни другу, ни жене, ни брату. Он не мог даже позвонить в полицию. Во всяком случае — прямо сейчас. До того, как он узнает, почему — почему, почему, почему! — его босс, его лучший друг и еще несколько человек, которых он даже не знает, желают его смерти.

Потому что, если они желают его смерти, они могут желать смерти и другим людям. А Дэвид Эллиот не собирался втягивать никого из тех, кто был ему дорог, в неприятности.

Кроме того, он может справиться и сам. Во всяком случае, некоторое время. А может, и довольно длительное. В конце концов, когда-то его хорошо учили — на удивление хорошо. Похоже, его тело не забыло уроков, которые давно отверг разум.

Это его пугало. Пугало даже больше, чем Берни. Или Гарри. Или Рэнсом. Или стук пуль, врезающихся в стену рядом, совсем рядом с укрытием.

Похоже, в его шкуре все эти годы жил человек, которым он едва не стал. И никто — ни Рэнсом, ни кто-либо другой — не страшил Дейва больше, чем этот человек.

Дейву нужно было укрытие — чтобы спрятаться, поразмыслить и составить план. И он, кажется, знал, где его найти.

Сейчас он находился на сороковом этаже, в рабочей зоне «Сентерекса», обиталище самой нижней прослойки работников корпорации. В этой части корпоративного замка на стенах не было дорогих картин. Большая часть этажа была отведена под лабиринт отдельных кабинок, занимаемых младшими бухгалтерами, мелкими клерками и прочими рабочими пчелками. Они работали строго с девяти до пяти. Сейчас весь этаж наверняка был пуст.

Кроме того, на сороковом этаже располагался кафетерий для сотрудников, комната с белыми стенами, со столами, покрытыми жаростойким пластиком, и выводком торговых автоматов. Дейв прошел мимо, потом притормозил и вернулся обратно. Ему нужна была в кафетерии одна вещь. Точнее, даже две…

Он сунул украденную купюру в разменный аппарат. В окошке выдачи звякнули четыре монеты по двадцать пять центов. Дейв запихнул две из них в кофейный автомат. В раздаточное устройство шлепнулся картонный стаканчик. Автомат рыгнул и выплюнул в стаканчик коричневую жидкость, над которой поднимался пар. Дейв взял стаканчик.

Чертовщина! Да тут же кипяток!

Дейв глотнул кофе. Тот был обжигающим, чересчур горячим, и…

«Ох, ну и дрянь! Боже мой, мы не пили такого паршивого кофе с армейских времен. Если бы я работал в этом месте, я бы подал жалобу в Агентство по защите окружающей среды!»

Дейв нерешительно сделал второй глоток. «Не-е, вкуснее он не станет, и ты его не хочешь».

Дейв прошел к стойке, на которой хранились специи и столовые приборы. Он подумал было, не добавить ли в кофе субстанцию подозрительного цвета, именуемую «Заменитель сливок», но решил не рисковать. Вместо этого он выбрал из утвари две чистые стальные вилки и столовый нож. Потом он быстро вернулся в коридор.

«Ну и где это? Обычно она располагается сразу за углом и…»

Дверь, выкрашенная желтовато-белой краской, была изрядно обшарпана. В ней были установлены два замка; один — стандартный, используемый во всех дверях «Сентерекса», а второй — мощный засов, открываемый обычным ключом. Рядом с дверью висела серая табличка с рельефной надписью: «Комната 4017. Телефонная комната».

Засов — это проблема. Дейв поджат губы, вспоминая давние уроки, и принялся орудовать вилками.

 

Глава 2

СТАРЫЙ ОМУТ

В каждом деле и в каждой организации найдется по меньшей мере один крупный администратор, который, сколь бы ни были хороши его подчиненные, всегда уверен: они недостаточно компетентны, но их можно подтянуть до нужного уровня. Без труда. В один момент. Для этого требуется лишь небольшой тренинг, небольшое стимулирование, небольшое воздействие правильно мотивирующей учебной программы.

Да, но какая из них — та самая? Ведь их так много!

Подобные администраторы в глубине души знают, что «та самая» программа действительно существует. Это волшебный эликсир, который, будучи найденным, превратит, словно при алхимической трансмутации, серых корпоративных трутней в непревзойденных эффективных работников. Эту одну-единственную несложную вещь, этот философский камень, вероятно, можно найти в какой-нибудь книге, или на видеокассете, или в компьютерной программе, или, скорее всего, она станет результатом трехдневного семинара, организованного какой-нибудь компанией со странным названием, размещенной (неизбежная деталь) в Северной Калифорнии.

Ну да неважно. Где бы это ни было и что бы это ни было, оно существует, и стоит лишь однажды отыскать его, оно окажет на персонал такое же воздействие, как на Билли Бэтсона слово «Шазам!»: раскат грома, удар неземной молнии — и он уже капитан Марвел!

На несчастье Дэвида Эллиота, в «Сентерексе» главным приверженцем данной догмы по совместительству являлся глава руководства, Бернард Леви. Энтузиазм Берни в отношении последнего писка моды в сфере эффектных управленческих теорий был неиссякаем. Берни воспринимал их — все вместе и каждую в отдельности — с религиозным пылом. Хуже того: в очередной раз возродившись в качестве верховного жреца той или иной теории корпоративной эффективности, он настаивал, чтобы вся его административная верхушка присоединилась к нему в качестве новообращенных.

За шесть лет своего пребывания на сорок пятом этаже Дейв подвергался наставлениям доброй дюжины мотивационных колдунов, управленческих мессий и поведенческих гуру. Ему приходилось сидеть на бесконечных семинарах выходного дня, организованных профессорами бизнес-школ, которые на время обрели популярность, нежиться вместе с коллегами в горячих ваннах в Эзаленском институте и потеть вместе с ними в саунах в Аспенском институте. Он бегал трусцой бок о бок со своим пыхтящим, красным от усилий боссом в «штурмовом учебном лагере» под названием «В поисках совершенства», а год спустя помогал спускать его с горы, когда во время устроенного «Внешними границами» «приключения по созданию команды» Берни растянул себе лодыжку. В другой раз Берни запер всех своих управленцев в комнате без окон в Аризонском университете, потребовав, чтобы они весь день молча набирали на компьютерных клавиатурах идеи «мозгового штурма». Еще был некий «Росомаший управленческий семинар», программа которого, насколько мог судить Дейв, сводилась к тому, чтобы рассесться в конференц-зале и рычать про свое страстное желание сожрать еще бьющиеся сердца конкурентов «Сентерекса».

Всего несколько месяцев назад Берни воспользовался услугами самозваного «организационного психолога». Этот тип, который, как и большинство любимых Берни знахарей, базировался в Калифорнии, явился в Нью-Йорк, дабы подвергнуть руководящую верхушку «Сентерекса» нескончаемому режиму тестов осознания и эллиптических сессий вопросов и ответов.

Дейву запомнилась только одна из этих сессий, на которой он узнал кое-что новое о себе — или, если на то пошло, обо всем.

Психолог заставил Дейва отвечать на ряд вопросов по принципу свободных ассоциаций.

— Ваш любимый цвет?

— Зеленый.

— Какого-нибудь конкретного оттенка?

— Изумрудно-зеленый. «Зеленый, как бутылка».

— Ваша любимая машина?

— Та, которую я вожу? «Мерседес».

— Нет, та, которую вам хотелось бы водить.

— «Порше».

— Изумрудно-зеленый «порше»?

— Нет, пожалуй, желтый.

— Желтый — сексуальный цвет. Вам это известно?

— Нет, но я не удивлен.

— Если бы вам предстояло возродиться в облике животного, какое животное вы выбрали бы?

— Морскую выдру.

— Почему?

— Ну, они просто плавают вместе с приливом — и все.

— А в виде какого животного вы возродитесь, как вы полагаете?

Дейв не ответил.

— Ну же, мистер Эллиот. В виде какого животного вы перевоплотились бы в результате вашей судьбы — или, так сказать, вашей кармы?

Дейв покачал головой.

— Понятия не имею. Мне нравится бегать. Возможно, я воплотился бы в какого-нибудь оленя или что-то подобное.

— Ага, то есть в дичь, а не в охотника.

— Ну, можно сказать и так.

Но ответ, сложившийся в уме у Дейва — насчет кармы, которой он страшился, — не имел ничего общего с травоядными.

— Вам свойственно фантазировать?

— Да.

— О могуществе?

— Кто же об этом не фантазирует?

— О достижении?

— Конечно.

— Я не имею в виду материальное благосостояние.

— Я понимаю.

— И о каком же достижении вы фантазируете? Что является вашим венцом мечтаний?

Дейв, не задумываясь, выпалил:

— Марк Твен.

И покраснел. Психолог был озадачен.

— Марк Твен? Не могли бы вы пояснить поподробнее?

Дейву сделалось не по себе. Он никогда ни с кем не делился своими мечтами насчет Марка Твена — даже с Хелен, которая все равно бы этого не оценила. На самом деле он даже себе в них почти не сознавался. Запинаясь, Дейв пробормотал:

— Достижение, о котором я мечтаю… ну… мне хотелось бы написать книгу… книгу про Марка Твена. На самом деле мне хотелось бы написать монографию об его жизни и творчестве. Вот об этом я мечтаю.

— Написать бестселлер?

— Нет, не обязательно. Но… было бы неплохо, если бы она получила успех, верно?

— Это очень интересно, мистер Эллиот. Большинство деловых людей вашего уровня фантазируют о спорте — они мечтают купить бейсбольную команду, стать чемпионом Ассоциации гольфа Америки, совершить кругосветное плавание и тому подобное. Но вы, мистер Эллиот, вы мечтаете совершенно о другом. Вы мечтаете войти в научную литературу. Это в высшей степени необычно.

Дейв давным-давно согласился с тем, что это и вправду в высшей степени необычно.

Давным-давно жил молодой человек, который мечтал стать юристом, но верх его мечтаний был иным. Стать юристом — это была лишь ступень по дороге к вершине. В конечном итоге он желал быть политиком. Сенат, губернаторский дворец, член кабинета, возможно, даже… Кто знает, как высоко он может взойти?

Ему нужна была докторская степень престижного юридического колледжа, предпочтительно полученная в Гарварде или в Колумбийском университете. И ему нужны были достаточно хорошие оценки, чтобы стать судьей в Верховном суде — или хотя бы в Апелляционном. Потом он несколько лет поработает в правительстве штата, заведет нужные связи, завяжет взаимоотношения с нужными людьми. После этого он будет готов баллотироваться на какую-нибудь должность. Сначала в Законодательном собрании штата. Потом повыше. Он просто создан для общественной жизни.

Он улыбался, придумывая остроты, которые он будет отпускать во время телевизионных дебатов. Он уже видел свое улыбающееся лицо в газетах, на предвыборных плакатах, на обложках журнатов… он видел, как стоит в свете прожекторов, на помосте, на трибуне… гордый, и благородный, и справедливый, и популярный, и энергичный, и пользующийся уважением, и настоящий лидер… и, конечно же, защитник интересов народа. Это обязательно. Даже прежде всего. Его будут называть «совестью Сената» или как-нибудь еще в этом же духе. В точности как Джимми Стюарт в том старом фильме, он станет человеком, который…

Все это, конечно же, были мечты. Они помогали ему не заснуть во время работы — он работал на заводе по производству алюминия, расположенном милях в двадцати от университета, на вывозе опасных отходов, за семьдесят пять центов в час. В промежутках между лекциями и домашними заданиями, тренировками в КПОР и работой, необходимой, чтобы платить за обучение, он обычно умудрялся заполучить четыре часа сна по выходным. На выходных он отсыпался.

Он целился на диплом с отличием. И почти добился его, но не совсем.

Он был не против КПОР. Тренировки по-своему помогали ему бездумно расслабиться, а задания там были несложные. Единственное, что он имел против Корпуса подготовки офицеров резерва — в том году в него записалось куда больше американских парней, чем когда бы то ни было, — так это необходимость общаться с мужланами, сынками богатых родителей и студентами-прикладниками, которым на самом деле нравилось играть в солдатиков. Но это был незначительный недостаток, легко перекрываемый стипендией, которую выплачивал Корпус, и, по здравом размышлении, уверенностью в том, что список воинских отличий — в идеале, с парочкой наград — это важный плюс для подающего надежды молодого политика.

Да, свои награды он получил, все путем. В том числе — «Бронзовую звезду» за отвагу.

Но к тому времени все эти медали оказались никому не нужными, как и прекрасный послужной список. Он распрощался со всеми своими мечтами о политике еще до начала работы трибунала. Дэвид Эллиот отказался от стремления к общественной жизни и к политическому влиянию и решил, что он хочет прожить жизнь с максимальным комфортом и даже процветанием, насколько это ему удастся. Но главным в его мечтах было — невзирая на комфорт и невзирая на процветание — пройти по жизни как можно тише, не оставляя никаких следов.

Воспоминания о деревне Май-Лай по-прежнему живы в памяти армии. Четыре или пять сотен мирных жителей — сколько именно, так толком и не установили — были методично перебиты мальчиками из третьей роты. Шла война, а жертвы были ни в чем не повинными и безоружными мирными жителями, так что тут были соблюдены все освященные временем традиции. Пытки. Изнасилования. Снятые скальпы. Общепринятые военные обычаи.

В прессу просочилось достаточно, чтобы власти оказались в неловком положении. Но лейтенант Дэвид Эллиот поставил их в еще более неловкое положение.

Потому, когда подошло время трибунала, они решили действовать медленно, осторожно, в обстановке полнейшей секретности.

Затянувшиеся судебные процедуры привели к тому, что у Дейва не осталось ничего, кроме времени. Его держали под замком на базе, запретив общаться с внешним миром. За исключением его ежедневных тренировок — некоторые назвали бы их чрезмерными, — его единственным развлечением оказалось чтение.

Дейв никогда не был особо страстным читателем. Школа проследила, чтобы он потребил обязательную программу, включающую тщательно подобранные книги, призванные показать, что чтение — скучное занятие или, во всяком случае, должно быть скучным. В колледже из-за лекций и работы в ночную смену у него не оставалось времени ни на что, кроме учебников. Ну а последующая карьера, сопряженная с неафишируемым вооруженным конфликтом, не оставляла времени на чтение на досуге.

Однако же на протяжении всех этих месяцев до суда Дейву особо нечем было заняться, кроме чтения. Он читал все, что подворачивалось под руку: по большей части это были затрепанные тома из комнаты отдыха казармы для холостых офицеров.

Из всего прочитанного особое впечатление на него произвели два абзаца. Первый принадлежал Хайрему Улиссу Гранту, переименованному позднее из-за ошибки канцеляриста в Вест-Пойнте в Улисса С. Гранта. Второй — Марку Твену.

Вот что было в первом абзаце, написанном незадолго до смерти величайшим, быть может, генералом, какого только порождала Америка, и уж точно менее всего желавшим того: «Опыт доказывает, что человек, препятствующий войне, в которую вовлечена его страна, — будь та правой или неправой, — не занимает завидного места ни в жизни, ни в истории. Лично для него было бы лучше, если бы он выступал не только в защиту войны, но и в защиту чумы и голода, чем препятствовал войне, которая уже началась».

А вот что сказал во втором старый добрый Сэм Клеменс: «Патриотизм есть патриотизм. Кличка фанатизма не может его унизить; его ничто не в силах унизить. Пускай он политическая ошибка — хоть тысячу раз ошибка, — на него это не повлияет; он почетен — всегда почетен и всегда благороден — и обладает привилегией держать голову высоко поднятой и смотреть народам в лицо».

С тех пор Дэвид Эллиот читал и перечитывал Марка Твена.

Надежно укрывшись за запертой дверью телефонной комнаты, Дейв обсудил положение вещей со своим циничным ангелом-хранителем.

«Давай-ка обдумаем факты, связанные с вероятностью сделаться покойным мистером Эллиотом, а, приятель? Возможно, тебе удастся выудить из этой кучи бреда какой-то смысл. Возможно, тебе даже удастся сыскать зацепку, как бы спасти нашу с тобой задницу».

«А может, и нет».

«Верно. Но тебе все равно пока особо нечем заняться. Итак, первый вопрос: кто такой Рэнсом и эти его типы?»

Дейв безмолвно отозвался: «На самом деле я знаю лишь, чем он был и откуда вышел. Особые операции. Закамуфлированные боевые действия. В точности как и я — в армейской форме, но не вполне под командованием армии. Там не бывает тупой силы. Они никогда не вербуют тупое мясо просто ради силы».

«А еще?»

«Еще он тот, кто выживает. Пилоты-камикадзе не требуются. Мы не производим героев и не устраиваем последний бой Кастера. Так нам всегда говорил Мамба Джек».

«Мозги, мышцы и инстинкт выживания. Вот необходимые условия для этого бизнеса. Ну так и что же ты знаешь?»

«Не много. После окончания войны большая часть тех, кто занимался этим делом, просто вернулись домой, повесили шпоры на гвоздик и попытались вернуться к прежней жизни. Те же, кто этого не сделал… ну, как я слыхал, некоторые остались в деле. Не обязательно в армии — но до сих пор на службе».

«Так может быть, Рэнсом — федерал?»

«Исключено. С чего бы вдруг кому-то в правительстве захотелось убить меня? Я не имею никакого отношения к политике. Я не подписываю петиций. Не поддерживаю никаких судебных процессов. Черт возьми, да я даже не голосую».

«И все же федералы должны были бы знать…»

«Чушь собачья! Я за последние двадцать пять лет вряд ли говорил хоть с одним госслужащим».

«А как насчет последних двадцати шести лет?»

«Не может быть. Если бы они хотели заткнуть мне рот раз и навсегда, они сделали бы это еще тогда. Никак не сейчас. Это бред какой-то — ждать столько лет. Кроме того, сейчас все это уже древняя история. Это никого больше не интересует».

«Возможно. А возможно, и нет. Но если Рэнсом не из федералов, то кто он тогда?»

«Да кто ж его знает? Может, наемник. После войны некоторые нашли своим навыкам применение в других местах. Сделались наемниками — доверенными советниками местных диктаторов в Сингапуре, Ираке, Эквадоре или еще где-нибудь. То о них говорили в связи с какой-нибудь историей в Чили или в Южной Африке, а год спустя их уже видели в Эфиопии или Гватемале. Полковник Крютер, наш старина Мамба Джек, основал собственную компанию. Назвал ее "Пес войны, инкорпорейтед"».

«Ты думаешь, Рэнсом пришел от Крютера? Мамба Джек через столько лет решил взыскать по счету?»

«Нет. Если Джек вдруг решит расквитаться со старыми долгами, он сделает это лично. Не то чтобы это сильно утешало…»

«Ну так и?…»

«Ну так я по-прежнему в потемках». «А как насчет мафии?»

«Быть не может. Бизнесмены заключают сделки с гангстерами только в кино. И уж последний, кто сделал бы такое, — Берни Леви. Он и пальцем не прикоснулся бы ни к чему, во что замешана мафия. Он — самый порядочный бизнесмен изо всех, кого я знаю, и прямой, как стрела».

«Этот мистер Прямая Стрела только что пытался пресечь твою жизнь при помощи браунинга». «Я в курсе».

«Ну а как насчет Гарри? Он защищал того типа, Джо Как-его-там, крупного мафиози из Нью-Джерси».

«Гарри Хэйлвелл может защищать гангстера, но никогда не стал бы заключать с ним сделку».

«Не федералы, не мафия. Может, это "Консолидейтед Эдисон" взбеленилась, что ты забыл оплатить счет за электроэнергию?»

«Ой, да хватит! У меня пока что недостаточно информации даже для предположений».

«Кое-какая информация у тебя есть. Например, Рэнсом сказал, что он читал твою папку номер двести один».

«Мое личное дело. Он забрасывал удочку: дескать, я отслужил достойно, не считая последнего эпизода, — значит, он знал, что в той папке. Но этого никому не полагалось знать. Личные дела кладут под замок. Ставят на них штамп "Совершенно секретно" и хоронят в сейфах главы армейской военно-юридической службы. Никто не мог прочитать мою папку двести один, если у него не было очень высокой степени допуска. Либо не было кого-то знакомого, имеющего подобную степень».

«Еще одна загадка: с взведенным пистолетом в руках к тебе пришел не Рэнсом, а Берни. Что ты думаешь по этому поводу?»

«Рэнсом — профи. Мне кажется, что он занимается своим делом — каково бы в точности оно ни было — всю жизнь. Он мастер своего дела, и он и глазом бы не моргнул, если нужно было кого-то убить. Так почему же он послал Берни? Если меня заказали и Рэнсом был на месте, с чего вдруг он послал выполнять эту работу штатского вроде Берни Леви?»

«Обдумай-ка мизансцену, приятель».

«Верно. Ты прав. Я чуть это не упустил. Они пытались проделать это у меня в кабинете. Но почему именно там? Почему им было просто не пальнуть в меня во время утренней пробежки из проезжающей мимо машины или не выстрелить мне за ухо, когда я буду вечером шагать домой? На то есть всего один ответ. И заключается он в том, что в такое раннее время на сорок пятом этаже небоскреба на Парк-авеню никто не ошивается. Некому смотреть. Некому задавать вопросы. Все прошло бы очень тихо, и никто ничего не узнал бы. Помнишь, что сказал Рэнсом? "Это должна быть частная вечеринка. Уладим так"». «А следовательно…»

Полковник Джон Джеймс Крютер ссутулился за походным столом, в хижине, освещенной свечой. Никто не звал его полковником Крютером. Его называли Мамба Джек. Связано это имя было с черной мамбой, змеей, чей яд является нейротоксином, самым быстродействующим и смертоносным ядом в мире. Один укус — и через десять секунд вы уже принадлежите прошлому.

Мамба Джек гордился своим прозвищем.

Перед полковником стояла на три четверти полная бутылка «Джека Дэниелса» с черной этикеткой. К губе у него прилип окурок «Лаки Страйк» без фильтра. Полковник в последний раз глубоко затянулся и смахнул окурок на земляной пол. Он улыбнулся Дейву. Зубы у него были необыкновенно белые, а таких длинных клыков Дейв не видал больше ни у кого.

— Здра-асьте, а вот и наш лейтенант Эллиот, бодренький как огурчик.

У Мамбы Джека был тягучий выговор коренного «ред-нека», уроженца Восточного Техаса, и, если вы не знали, что полковник Крютер был в своем выпуске Вест-Пойнта третьим — а Дейв это знал от отрядного писаря, — вы запросто могли решить, что перед вами невежественный фермер.

— Думаю, лейтенант, пора вам потерять девственность.

— Простите, сэр?

Крютер взглянул на него искоса. Так он начинал напоминать диснеевского Большого Страшного Волка, и сам об этом знал.

— У меня для вас небольшая работенка. Похоже, у этих «чарли» к северу от демилитаризованной зоны завелся русский майор из КГБ. И майор этот всех достал. Он снабжает их и оружием, и боеприпасами, и советами. Так вот, хрен бы с ним, с оружием и боеприпасами, но советы — это уже чересчур. Меня, сынок, это просто бесит. Для меня это форменная колючка под седлом. Так вот чего я от вас хочу, лейтенант, — чтобы вы взяли с собой несколько парней, отправились за демилитаризованную зону и сообщили этому русскому майору, что Мамба Джек Крютер глубоко недоволен сложившейся ситуацией.

— Сэр, вы хотите, чтобы я доставил его сюда?

— Нет. На кой? Какого хрена, что мне может понадобиться от вонючего русского? Говорить с ним я не смогу — языка не знаю. Да и кроме того, кому тут на хрен нужен живой русский? Нам и без него хватает политических проблем.

— Значит, ликвидация, сэр?

— Так точно, лейтенант Эллиот, это приемлемая терминология. Только сделайте это чисто. Никаких трупов и никаких улик. Чего мы хотим, лейтенант Эллиот, так это чтобы босс нашего майора поволновался. Чтоб подумал: а вдруг его парень все бросил и удрал? Вдруг он теперь заливается тут у нас соловьем? Пусть ему мерещится в кошмарах, как его майор выступает по ящику и болтает с Майком Уоллесом и стариной Уолтером Кронкайтом. Ну так как, лейтенант, вы поняли, чего мы от вас хотим?

— Так точно, сэр?

— И что же, лейтенант?

«Ты, конечно же, не забыл свой ответ?» — поинтересовался саркастичный ангел Дейва.

Дэвид Эллиот, опустившийся на линолеумный пол телефонной комнаты «Сентерекса», улыбнулся. Воспоминания о его ответе вызвали у него противоречивые чувства.

— Так точно, сэр, — сказал он тогда. — Вы хотите, чтобы этот майор исчез.

«Верно. А теперь кто-то хочет, чтобы исчез ты».

В начале семидесятых, когда Дейв начинал свою карьеру в бизнесе, комнаты с телефонным оборудованием были большими и шумными. Все оборудование тогда было электромеханическим: бесконечные ряды трещащих реле и щелкающих переключателей. Для поддержания всего этого добра в рабочем состоянии требовалось прикладывать немало усилий, и бригадам работников телефонной компании приходилось пару раз в неделю подправлять оборудование. Дейв, начинавший в административном отделе организации, именовавшейся тогда Первой национальной городской корпорацией, прекрасно помнил этих работников. Это всегда были крупные мужики, слегка грузные, с окурками сигар в зубах. Все они носили толстые серые рабочие штаны и отзывались на ирландские или итальянские имена.

А главное, они держали в телефонных комнатах запирающиеся шкафчики. Там хранились сменная одежда, комбинезоны, куртки, иногда рабочая обувь. Дейв надеялся обнаружить что-нибудь подобное в сентерексовской комнате с телефонным оборудованием. Увы. Дни электромеханических телефонных коммутаторов канули в прошлое. Современные телефонные системы сделались маленькими, компактными и компьютеризированными. Единственный шум, который они издавали, — это жужжание кулеров.

Да, шкафчик в комнате нашелся. Но в нем обнаружилось, не считая коробок с миниатюрными электронными деталями и мотками разноцветной проволоки, лишь два старых номера журнала «Хаслер», пояс для инструментов да пара перчаток. Для того, что задумал Дейв, могли пригодиться лишь пояс и перчатки.

Кроме них единственной полезной вещью в комнате был висящий на стене бежевый телефон. После полутора часов тяжких раздумий Дейв решил воспользоваться им. Он позвонит своему брату. Не Хелен. Хелен всегда плохо справлялась с кризисными ситуациями и быстро принималась винить во всем его, как только что-нибудь шло не так. Дейв давно уже решил, что, если его второй брак будет успешным (а он очень этого хотел), все проблемные вопросы он будет улаживать сам и только сам.

«Проблемный вопрос? Да уж, нынешний момент отлично подпадает под это определение, а?»

Лучше позвонить брату, чем иметь дело с Хелен. Фрэнк будет потрясен, но от него, по крайней мере, можно ожидать, что он станет действовать. Хелен же стата бы лишь… «Гундеть — вот как это называется»… выражать негодование. А у него не было времени выслушивать ее нытье и отвечать на обвиняющие вопросы — тем более что у него не было никаких ответов.

Дейв посмотрел на телефон, взглянул на часы — и уже было собрался звонить, когда из рации сквозь потрескивание раздался протяжный голос Рэнсома:

— Говорит Малиновка.

— Малиновка, с вами все в порядке?

Дейв узнал этот голос: он принадлежал человеку, именующему себя Куропаткой. Он говорил по-военному решительно и четко. Возможно, он, как и Рэнсом, был бывшим офицером.

— Пострадала скорее моя гордость, чем что-либо иное, Куропатка.

Дейв одобрительно кивнул. Ответ Рэнсома был совершенно верным. Продемонстрировать легкую досаду (но при этом ни за что не каяться) — вот самое разумное, что может сделать командир, провалив задание.

— Ну да ладно, — продолжал Рэнсом. — Я хочу услышать подробный рапорт о текущей ситуации, но прежде, чем вы доложитесь, я хочу, чтобы вы звякнули на базу и заказали «жучков». Я хочу, чтобы черную записную книжку объекта прошерстили от «А» и до «Я», не пропуская ни единого номера. Его жена, бывшая жена, сын, брат, врач, стоматолог, брокер и парень, который чистит ему ботинки. Его соседи и друзья. Все, кого он только знает. Подсадите «жучков» им всем, и немедленно. Если объект кому-то позвонит, тут же включайте заглушку. Я не желаю — повторяю, не желаю! — чтобы объект обменялся с кем-либо хоть единым словом. Вы все поняли, Куропатка?

— Так точно. Сейчас займусь.

— Сэр!

Другой голос. Не Куропатка, и звучит не так профессионально.

— Слушаю, Сойка, — отозвался Рэнсом.

— Сэр… э-э… учитывая сложившуюся ситуацию — ну, что объект сбежал и все такое, — не думаете ли вы, что нам, возможно, следует знать… э-э… подоплеку…

— Нет. Вы знаете все, что вам нужно знать.

— Но, сэр, я имел в виду… ну, почему мы гонимся за этим типом? Если бы мы знали причины, возможно, это помогло бы нам…

— Отвалите, Сойка. Не задавайте вопросов. Уж поверьте мне, вам лучше этого не знать.

— Сэр…

— Конец связи. Рация умолкла.

Дейв прикусил губу, убрал руку с трубки телефона и изменил свои планы. Но позднее он все-таки воспользовался телефоном. Он позвонил на 411 — за информацией.

На его часах было девять тридцать семь. Почти пора действовать.

Дейв глотнул со дна стаканчика совсем уже остывшего кофе и скривился. Чтобы сделать хоть сколько-нибудь приличный кофе, нужно не так уж много искусства и еще меньше расходов. Почему же продавцы кофейных автоматов не могут делать свою работу нормально, черт возьми?

Дейв встал и нацепил на себя пояс с инструментами. Пояс представлял собою полосу толстой дубленой кожи, с которой свисали отвертки, плоскогубцы, устройство для зачистки концов проводов, паяльник, тестер с двумя болтающимися проводками и парочка странных инструментов, о предназначении которых Дейв не имел ни малейшего понятия. Пояс был полезной находкой; он поможет ему сменить внешний вид. Дейв заткнул за пояс толстые рабочие перчатки, пряча приметную пряжку ремня от Гуччи, поддерживающего его рыжевато-коричневые брюки.

«Никто не обращает внимания на телефониста. Он — мебель».

Дейв зачесал волосы по-новому, сбросил галстук, вынул из углов воротника упругие пластинки, снял повязку с левой руки и закатал рукава. Часы и обручальное кольцо перекочевали в карман брюк. Ухоженные ногти покрыл толстый слой грязи. Дейв собирался идти, слегка разомкнув губы и дыша ртом. Еще один «синий воротничок», занимающийся своей работой.

Самой большой проблемой были туфли. Они были куда дороже, чем мог бы себе позволить телефонист-ремонтник, и это сразу бросалось в глаза. Дейв молился, чтобы никто не обратил на них внимания. Он обругал себя за то, что у него не хватило ума взять из шкафа в своем кабинете кроссовки.

И еще одна проблема: ему нужно было воспользоваться туалетом. Дейв подумал было, не оставить ли ему свое убежище и не пробежаться ли рысцой до мужской уборной, но решил, что риск того не стоит. Но мочевой пузырь уже причинял ему достаточно неудобств, чтобы Дейв передумал: ждать, как намеревался, еще пятнадцать минут, прежде чем покинуть телефонную комнату, сороковой этаж и само здание «Сентерекса». Планируемые обстоятельства его близящегося ухода не оставляли запаса времени на поход в сортир. Ну а когда он очутится на улице — что ж, на Манхэттене не так уж много общественных туалетов, и благоразумные люди ими не пользуются.

Дейв неохотно помочился в картонный стаканчик из-под кофе, наполнив его до краев.

Из рации Карлуччи донесся новый голос:

— Малиновка, вы меня слышите?

— Малиновка на связи, — отозвался Рэнсом.

— Говорит Скворец. Малиновка, у нас проблема.

— И по-моему, не одна, — не меняя интонации, ответил Рэнсом.

— Так точно. Но эта одна из текущих. База только что достала Дрозда из мешка и начала предписанную процедуру.

— Ну и?

— Составление описи показало, что его оружие отсутствует.

— Неудивительно.

— И рация тоже.

Последовало долгое молчание. Затем Рэнсом бесцветным голосом пробормотал:

— Я чрезвычайно этим огорчен.

— Объект слышал все, что мы говорили, до последнего слова.

— Это я уже понял, Скворец. Внимание всем. Ладно, леди, слушайте. Я намерен кое-что сказать. Я хочу, чтобы наш мистер Эллиот тоже это слышал. Мистер Эллиот, отзовитесь, пожалуйста.

Палец Дейва дернулся к кнопке передачи. Но Дейв ее не нажал.

Рэнсом глубоко вздохнул.

— Мистер Эллиот! — позвал он. — Мистер Эллиот! Ну ладно, как хотите. Дело ваше. Остальные слушайте внимательно. Я собираюсь вкратце изложить повестку дня этого нашего маленького суаре.

Голос Рэнсома звучал ровно. Он говорил медленно и отчетливо, без каких-либо эмоций.

— Я хочу, чтобы на первом этаже была удвоенная группа. Я хочу дополнительных наблюдателей на лифтах и на лестницах, и еще две резервные группы снаружи. Куропатка, скажите базе, чтобы прислали этих людей сюда как можно скорее. Мистер Эллиот, я полагаю, что сейчас вы замышляете попытаться выскользнуть, когда все отправятся на обед или в конце рабочего дня. Я думаю, вы надеетесь, что вас не заметят в толпе. Но вас заметят. Можете не сомневаться. Вас не выпустят из этого здания. Кроме того, как вы, несомненно, поняли, эта операция происходит под прикрытием и мы действительно не хотим тревожить гражданских. Для всего работающего здесь персонала и руководства сегодня будет самый обычный рабочий день. А вечером, после того как все уйдут, мы прочешем здание этаж за этажом. Куропатка, предупредите базу, что нам понадобятся собаки. Собаки, мистер Эллиот. Я уверен, что они прекрасно возьмут след по спортивному костюму, который лежит у вас в кабинете. Если я ничего не упустил, все закончится еще до полуночи.

Рэнсом помолчал, ожидая реакции. Дейв никак не откликнулся. Вместо этого он застыл, чуть склонив голову набок, прислушиваясь к неприятно знакомому стилю и ритму речи.

— Без комментариев, мистер Эллиот? Ну что ж, ладно. Позвольте заявить вам со всей прямотой, что я нахожу ваше утреннее поведение совершенно неподобающим. Впрочем, в свете вашего личного дела, мне, полагаю, не следовало бы удивляться. Думаю, вы понимаете, о каком именно эпизоде я говорю?

Дейв скривился.

— Что ж, вы меня удивили. Возможно, вы даже удивили сами себя. Кстати, об удивлении. Чтоб вы знали: ловушка, которую вы оставили после себя в кабинете, была устроена как следует. Нам потребовалось десять минут, чтобы разобраться, в чем там дело.

Дейв пристроил малокалиберный пистолет Берни таким образом, чтобы тот стрелял в пол, как только кто-то попытается войти в кабинет. Он надеялся, что люди Рэнсома решат, будто он забился туда и обороняется. Очевидно, они купились на этот трюк.

— И еще одно, мистер Эллиот. Я проверил свое оружие. Это был неплохой шаг с вашей стороны. Примите мои комплименты. Если бы я не нашел тот клочок бумаги, который вы засунули в ствол, то в следующий раз, когда мне понадобилось бы стрелять, я был бы неприятно удивлен, верно?

«Если это все, что ты обнаружил, кретин, то ты и вправду будешь неприятно удивлен!»

— Теперь я думаю, что вы устроили из этой операции дурдом не только благодаря полученной вами прекрасной подготовке — лучшей, какую только мог обеспечить дядюшка Сэм. Я думаю, мистер Эллиот, что это у вас в крови. Я думаю, что вы просто действуете в соответствии со своей внутренней природой. И это превращает вас в чрезвычайно опасного человека.

Рэнсом снова сделал паузу.

— Однако то же самое можно сказать и про меня. Дейв сжат губы. Рэнсом принялся подбавлять жара.

У него что-то было на уме… несомненно, какая-нибудь гадость, что-нибудь из стандартных приемов психологической войны.

— Я потерял двух своих людей: одного из-за вашей меткости и второго из-за несчастного случая у вашего кабинета. Я не желаю больше никого терять. Потому я обращаюсь к вам с предложением. Учитывая нынешние обстоятельства, я настоятельно рекомендую вам принять его. Я надеюсь, что вы прислушаетесь к голосу рассудка и согласитесь на сотрудничество.

«Голос рассудка? Боже милостивый! Этот человек пытается убить тебя — и при этом хочет, чтобы ты с ним сотрудничал!»

— Предложение таково: я свяжусь со своим начальством и испрошу у них разрешения сообщить вам некие факты. Я надеюсь убедить их в том, что, если вы будете осознавать эти факты, можно будет достичь договоренности. Возможно, удастся добиться пересмотра отданных мне указаний. Эти указания, как вы наверняка уже вычислили, носят характер санкций. Чтобы сделать это — чтобы мы с вами обсудили условия, на которых можно было бы отменить эти санкции, — нам с вами потребуется поговорить. Потому, мистер Эллиот, сделайте, пожалуйста, то, что я вам скажу. Сейчас мы сменим шифровальный код на наших рациях. Как только это будет проделано, вы больше не сможете расшифровывать наши переговоры. На самом деле вы просто ничего больше не услышите. Однако же не выключайте — повторяю, не выключайте — вашу рацию. Постоянно держите ее при себе и держите включенной. Если мое начальство решит, что мы можем разрешить это дело полюбовно, я изменю коды так, чтобы вы могли меня слышать. Позвольте мне повторить еще раз: держите рацию включенной. Я воспользуюсь ею, чтобы связаться с вами — и, надеюсь, относительно скоро.

Рэнсом умолк, потом добавил:

— Мистер Эллиот, я был бы очень признателен, если бы вы подтвердили, что слышите меня.

«Ну давай, скажи что-нибудь. Разродись!» Дейв нажал на кнопку и произнес:

— Рэнсом!

— Да, мистер Эллиот.

— Катись-ка ты колбаской! Рэнсом резко выдохнул.

— Мистер Эллиот, мне начинает казаться, что вам не хватает зрелости, которой можно было бы ожидать от человека вашего возраста и вашего опыта. Тем не менее, невзирая на вашу неподобающую реплику, я собираюсь сообщить вам очень важную информацию. Мне не следовало бы этого говорить, но я все-таки скажу. Вы сейчас думаете, что наилучший для вас вариант — выбраться из этого здания наружу. Что ж, мистер Эллиот, должен вам сообщить, что это не лучший для вас вариант. На самом деле это наихудший для вас вариант. Если вы выйдете из этого здания, то, что произойдет, будет хуже всего, что вы только можете вообразить.

Рация, как и обещал Рэнсом, умолкла. Дейв пожал плечами, сунул ее в карман рубашки и взялся за телефон. Трубку сняли после первого же звонка.

— WNBS-TV, четвертый канал, «Горячие новости». Чем могу помочь?

Когда Дейв только-только обдумывал этот план, он решил было, что лучше говорить с акцентом — ирландским, арабским или легким испанским. Но чтобы это сработало, ему пришлось бы убедительно изобразить иностранца, а Дейв не был уверен, что справится с этим. Так что проще было говорить как самый обыкновенный псих. Ньюйоркцы к этому привыкли.

Дейв затараторил — так быстро, что у него начал заплетаться язык:

— Можете ли вы помочь мне? Нет. Но я могу помочь вам. Я могу помочь всем. И помогу. С меня достаточно. Достаточно! Теперь я собираюсь что-то с этим сделать. Помните этот фильм? «Я чертовски зол, и я не собираюсь больше этого терпеть». Ну вот и я не собираюсь больше терпеть. Потому они умрут!

— Сэр?

— Реки крови. Открывается седьмая печать. Зрите коня бледного, и имя всаднику его — Смерть. Я — Смерть, и я приду сегодня за нечестивыми. Сила обрушится на этот Вавилон, и не будет его боле! Я низведу огонь Господень этим утром и очищу землю от зла!

— Сэр, я не вполне вас понимаю.

— От псов, и чародеев, и блудниц, и убийц, и идолопоклонников, и всех, кто любит и творит ложь. Так я говорю, и говорю, что сегодня они пойдут в преисподнюю!

— Да-да, сэр, но могу ли я…

— Угол Пятидесятой улицы и Парк-авеню. Присылайте съемочную группу. Просто скажите им, чтобы снимали среднюю часть здания. Они все увидят. Этим утром. Скоро. Сатана и его легионы выйдут из дела. Они выйдут из дела с большим грохотом. Вы понимаете, о чем я говорю? С большим грохотом!

— Сэр! Сэр! Вы еще здесь?

— Я здесь. А их здесь не будет! Они будут в аду!

— Пожалуйста, можно мне задать вам вопрос? Всего один…

— Нельзя.

Дейв повесил трубку. И, не удержавшись, довольно улыбнулся.

Несколько минут спустя до него донесся шум эвакуации. Еще через мгновение кто-то забарабанил в дверь телефонной комнаты и крикнул:

— Эй, есть там кто-нибудь? Ау! Сказали, что здание заминировано. Всем велено эвакуироваться.

«Отлично сработано, — с гордостью произнес язвительный ангел-хранитель Дейва. — Телевизионщики позвонили копам. Копы прислали саперов. Рэнсом не сможет помешать им приказать эвакуировать здание, даже если и попытается. А он не посмеет пытаться — потому что такой человек, как Рэнсом, должен знать, что угроза может оказаться подлинной. Какой-нибудь псих ненормальный вполне мог подложить в здание бомбу. Шанс — один из тысячи, но возможно и такое. И вы должны знать, что если вы попытаетесь помешать эвакуации, а бомба все-таки сработает, то вы, человек, известный под именем Джона Рэнсома, погрузитесь в море скорбей».

В дверь еще раз постучали.

— Есть там кто-нибудь?

Дейв не отозвался. Он услышал, как стучавший заспешил прочь.

Дейв заставил себя подождать. Некоторое время спустя снаружи стало тише. Слышались лишь отдельные торопливые шаги. Затем стихли и они. Дейв отодвинул щеколду и отворил дверь. Он вышел в коридор и осмотрелся. Коридор был пуст. Дейв оглядел его, вплоть до дальней стены пересекающегося с ним коридора. Он прислушивался, не раздастся ли стук каблуков по линолеуму, не мелькнет ли чья-нибудь тень на фоне стены, выкрашенной бежевой краской.

«Вообще-то она не бежевая. Она скорее серо-коричневатая или цвета кофе с молоком, тебе не кажется?»

Да кого волнует, какого цвета эта стена?!

«Ну, я просто хотел помочь».

Убедившись, что все ушли, Дейв припустил бегом по коридору, свернул направо и промчался мимо кафетерия. Пусто. Никого нет. Следующая остановка…

Предбанник бухгалтерии. Пять тысяч квадратных футов офисного пространства, разделенные на крохотные, восемь на восемь футов, отсеки, серыми…

«Я бы скорее сказал, сизыми».

…перегородками. В каждом отсеке — небольшой стол, стул и шкафчик-картотека с двумя выдвижными ящиками.

Перегородки были достаточно низкими, чтобы Дейв смог оглядеться. Он поспешил вперед, заглядывая по пути в каждый отсек. Обитатель каждого отсека вносил в окружающую обстановку, спроектированную так, чтобы стереть всякую ивдивидуальность, какую-нибудь небольшую деталь, отпечаток собственной личности. Там на шкафчике восседал игрушечный кот Гарфилд; тут стояла ваза с букетом ирисов. И повсюду на серых или, скорее, сизых перегородках висели фотографии детей или их рисунки. Пара плакатов. Фотография замка в Баварии. Еще одна фотография: мужчина и женщина стоят на золотом песке пляжа и держатся за руки. Любительская картина маслом. Модель самолета. Рамочка с изречением, якобы вышитым крестиком: «Битье работников будет продолжаться до тех пор, пока не улучшится мораль».

Но Дейв никак не мог найти того, что ему было нужно. А время поджимало.

«Ага, вот! Блин!.. Нет, не годится. Это женские».

Дейв скрипнул зубами от бессильной ярости. Ну ведь такая простая вещь! Такая простая, но такая важная! Это не должно было стать проблемой. Всегда есть кто-нибудь, у кого…

«Ага!»

Очки. Мужского типа, в тонкой оправе, подходящего размера. Их дальновидный хозяин снял их перед эвакуацией. Большинство предупреждений о заложенной бомбе оказываются ложными. Хозяин очков не нуждался в них и не хотел тащить с собой вниз по лестницам. Он был уверен, что в ближайшее время вернется обратно.

Дейв надел очки. Окружающий мир сделался крохотным, наклоненным куда-то не туда и расплывчатым. Дейв снял очки и выдавил линзы. С расстояния никто не заметит — во всяком случае, Дейв на это надеялся, — что в оправе нет стекол.

«Это должно сработать. В толпе ты будешь всего лишь еще одним неуклюжим типом в очках. Без галстука, без пиджака, пояс для инструментов, очки и брюки цвета хаки, которые могут сойти за рабочие штаны, — да, ты прорвешься. Никто из них, не считая Рэнсома, не видел тебя лицом к лицу. Приятель, двигай-ка отсюда поскорее!»

И он действительно двинул прочь — через холл, по коридору, через пожарный выход, на лестничную площадку, и…

«А, ч-черт!»

На лестнице были люди — и не просто кто-то отставший. Обитатели верхних десяти этажей все еще шли вниз. Их были сотни. Лестница была забита.

«Сперва хорошие новости: возможно, некоторые из этих людей — с сорок пятого этажа. Среди них могут быть твои друзья. Теперь плохие новости: Берни и Гарри ты тоже считал друзьями…»

Дейв пробежался взглядом по лицам. Никого знакомого. Он шагнул в толпу. Нервный, весь на взводе, Дейв прислушивался к каждому голосу, пытаясь уловить, нет ли рядом кого-нибудь, кого он может знать или кто может узнать его.

— Наверное, опять арабы.

— Нет, я был в офисе, когда нам позвонили. Они думают, что это какой-то хренов придурок-ирландец.

— Я ирландец.

— Э-э… Ну, тогда…

Нет. Он никогда прежде не слышал этих голосов. Прямо перед ним. Две женщины.

— …Так он сказал, что может перевести меня из общей группы по работе с документами, чтобы я работала с ним напрямую. Но я даже не знаю, он такой противный…

— Золотце, он же адвокат. Они от рождения противные.

Нет, никого из них он не знает. Еще два голоса, подальше впереди. Дейву пришлось напрячься, чтобы расслышать их.

— …С официальным письмом через две недели. Только все равно они не примут наше предложение и не выплатят нам вознаграждение. Эта компания никогда так не делает.

— Но почему? Они же знают, что кому-то придется делать эту работу, ведь так?

На этот раз разговаривали двое мужчин, один постарше, другой помладше, оба в безупречной одежде и с дорогими стрижками. Дейв предположил, что это, должно быть, менеджеры-консультанты из фирмы «Маккинли-Аллан», занимающей тридцать четвертый и тридцать пятый этажи. Эта фирма брала за день работы своего специалиста по три тысячи долларов и выше и была если не самой высококачественной из фирм-консультантов, то уж точно самой дорогой.

Мужчина постарше — вероятно, один из старших партнеров — отозвался голосом, напоминающим голос Орсона Уэллеса:

— Причина в том, что, как могут признать наши самые дальновидные партнеры, в конечном результате профессия консультанта имеет много общего с обычной проституцией: наш самый опасный конкурент — это преисполненный энтузиазма любитель.

Младший собеседник слишком громко гоготнул. Старший бросил на него неодобрительный взгляд. Дейв заметил его профиль, достойный кинозвезды. Это был Эллиот Майлстоун, один из самых известных партнеров «Мак-кинли-Аллан».

«Ты встречался с ним всего один раз. Возможно, он вовсе тебя не помнит. Тем не менее будь осторожен».

Еще один голос, на этот раз позади. Слог, которым изъясняются исключительно в залах заседаний советов директоров и кабинетах руководителей, — медоточивый, многосложный язык руководства корпораций.

— Скажите Берни, что нам следует серьезно подумать о переводе компании из Нью-Йорка.

Дейв вздрогнул. Голос принадлежал Марку Уайтингу, главному бухгалтеру «Сентерекса».

— Налоги чудовищны, поездки на работу и обратно отвратительны, да еще и топай, как последний идиот, сорок пять этажей пешком всякий раз, как какому-нибудь психу взбредет в голову позвонить и сообщить, что он подложил к нам бомбу.

— Согласен целиком и полностью.

Дела шли все хуже и хуже. Второй голос принадлежал Сильвестеру Лукасу, вице-председателю «Сентерекса».

— Нам поступали предложения из Аризоны, Нью-Мехико, Колорадо, Нью-Гемпшира и Огайо…

— Только не Огайо.

— Несомненно. И тем не менее все они предоставляют существенные преимущества в налогах, оплате труда и прочих категориях затрат. Если бы мы приняли любое из этих предложений, это добавило бы нам не один пункт к прибыли. А при нынешнем коэффициенте «цена — прибыль» мы бы получили немало.

— Коэффициент «цена — прибыль» тоже поднялся бы.

— Вот именно. Те из нас, в чье компенсационное соглашение входит большое количество биржевых опционов, приобрели бы кругленькую сумму.

— Черт! Почему бы вам не докопаться до Берни? Поставить, скажем, этот вопрос на следующем заседании совета директоров?

— Ну да! Я и докапывался бы, как вы выразились, до Берни в этот самый момент, если бы не этот злосчастный случай с Дейвом Эллиотом.

— Хм. Да. Мне сказали — строго между нами, ну, вы понимаете, — что это своего рода ретроспективный эпизод. Вьетнам. По-видимому, такое случается с теми, кто имел несчастье служить там.

— В самом деле? Тогда понятно.

— Тогда и еще кое-что понятно. Этот малый, Рэнсом, кое-что рассказал мне о нашем коллеге. Не очень приятная история. Очевидно, имелись и другие эпизоды. Я намерен вынести все это дело на обсуждение совета.

— А! Что ж, Берни назначил встречу на…

Впереди показалась лестничная площадка восемнадцатого этажа. Добравшись до нее, Дейв подался назад, повернулся лицом к стене и принялся перебирать инструменты на поясе, пропуская Уайтинга и Лукаса мимо себя. Ему было тяжело дышать, хотя он и не запыхался.

Чем ближе эвакуирующиеся подходили к первому этажу, тем меньше они разговаривали. Многие запыхались и теперь хватали ртом воздух. Кое-кто присел у стены на площадках, растирая ставшие непослушными ноги.

Ноги Дейва Эллиота чувствовали себя прекрасно. Они были ногами бегуна и способны были выдержать куда большую нагрузку, чем спуск пешком с сорокового этажа.

Впереди показалась дверь: тусклая, матово-зеленая, с нарисованной на ней большой цифрой «2». На тот случай, если кто-нибудь не заметит цифру, вверху красовалась надпись: «Второй этаж».

«Ну вот. Приближается последняя остановка. Просьба всем покинуть вагон. Пожалуйста, проверьте верхние полки — не оставил ли кто свои вещи…»

Худшее, что может произойти, — это если на первом этаже у двери пожарной лестницы будет стоять Рэнсом и вглядываться каждому в лицо. Если он там, то кому-то предстоит умереть. Рэнсом не будет стоять с пистолетом в руках. Дейв был в этом уверен. Но он также был уверен, что Рэнсом будет держать пистолет под рукой, что он воспользуется им без малейших колебаний и что он извинится перед свидетелями позднее. Если Рэнсом поджидает его там, у Дейва будет всего одна-две секунды, чтобы…

«Чтобы убить его».

Верно.

«Отверткой». В сердце.

«А потом пуститься бежать». А потом пуститься бежать.

Дейв стиснул в руке длинную отвертку «Филлипс». Он снял ее с пояса и теперь держал в руке, у ноги. Мышцы правой руки были напряжены и готовы нанести удар.

Он добрался до низа лестницы. Впереди толпа протискивалась через пожарную дверь в вестибюль первого этажа. Дейв проталкивался между людьми, обшаривая взглядом пространство по сторонам и держа отвертку наготове.

«Оно и к лучшему. Ты же на самом деле не хочешь его зарезать. Ты отошел от этих дел». И уже давно.

Дейв глубоко, медленно вздохнул и попытался сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Что-то было не так. Вестибюль был забит народом. Никто не двигался. Толпа напирала, но не могла выйти. Раздражение нарастало.

Неважно, юрист это с гарвардским дипломом или таксист из Квинса. Жители Нью-Йорка есть жители Нью-Йорка, и, когда они повышают голос в крайнем раздражении, которое способны испытывать лишь они, все говорят на один и тот же лад.

— Да пошевеливайтесь же, бабы!

— Ты кого назвал бабой?

— Какого хрена тут творится?

— Что по-вашему, я виноват в этой толчее или как?

— Эй, козел, а ну убери руку с моего зада!

— Это не я, леди.

— А задница моя!

— Да идем же отсюда!

— А ну убери свою сигарету, пока я сам ее не убрал!

— Только попробуй!

— Слушайте, какой-то чернозадый собирается нас тут поджарить, так что пошли-ка скорее отсюда.

— Ты кого назвал чернозадым, козлина?

— Уши прочисти, чучело.

— Че-его?

— Того!

Пробка образовалась в передней, ярко освещенной части вестибюля. Четыре из шести вращающихся дверей, ведущих на Парк-авеню, не работали. И выходить можно было только через обычные двери и оставшиеся две вращающиеся.

«На что спорим, что они сломались не случайно?»

Толпа затопила вестибюль. Дейв по-прежнему находился в задних рядах, и от улицы и безопасности его по-прежнему отделяло большое — чертовски большое — расстояние. Он был достаточно высок, чтобы смотреть поверх плотно спрессованной толпы. Дейв огляделся, выискивая источники опасности.

«Ага, а вот и они».

У выходов стояли четыре группы мужчин; они стояли по сторонам, чтобы толпа их не снесла. Все они были крупными, как Рэнсом, и носили такого же типа готовые костюмы, что и он. Каждый держал правую руку на сгибе локтя левой, готовый в любой миг сунуть ее под пиджак. Дейв, на которого напирали сзади, не имел иного выхода, кроме как продолжать двигаться вперед. Он не сводил взгляда с тех, кто его подкарауливал. А они не сводили взгляда с лиц тех, кто приближался к дверям. Какой-то мужчина рядом с Дейвом проворчал:

— Чертов хозяин здания не может содержать в порядке чертовы двери в этом чертовом здании. Добро пожаловать в чертов город Нью-Йорк!

Дейв не обратил на него внимания. Сзади взвизгнула женщина.

— Вы мне на ногу наступили! Дейв поднял ногу.

— Извините, леди.

— Некоторые, видимо, считают… Дейв отвернулся.

Он находился у дальнего входа в лифт. В здании было два комплекта лифтов: один для верхних двадцати пяти этажей и один для нижних двадцати пяти. Каждый комплект лифтов располагался в отходящем от вестибюля коридоре, заканчивающемся тупичком. Между ними располагался третий, более короткий коридор, в котором находился газетный киоск.

Дейв что-то услышал. Сначала он не осознал, что это относится к нему. Это был просто еще один голос из толпы, хотя и более громкий, чем остальные. Дейв чуть не пропустил его мимо ушей. Его внимание было приковано к мужчинам в дверях. Если бы этот женский голос не прозвучал снова, Дейв не обратил бы на него внимания.

— Вон он! Сюда! Смотрите вон туда! Он здесь! Потом до него дошло. Дейв повернул голову. Он увидел… он был сбит с толку… он не мог поверить…

— Это он! Вон он! Вон! Хватайте его!

В жизни каждого мальчишки есть — или должен быть — пруд. В идеале этот пруд должен располагаться в каком-нибудь отдаленном и потаенном уголке, подальше от глаз взрослых. Он должен быть глубоким (чтобы можно было нырять), прохладным (чтобы освежаться в летнюю жару) и его должны окружать высокие деревья с пышными кронами (чтобы валяться под ними и глазеть на них).

В лучшем из миров он также должен быть чуточку опасным.

Пруд Дейва был идеальным — просто верх совершенства. Он находился за длинной цепочкой холмов — достаточно крутых, чтобы их никто не вспахал и не засеял, — в неглубокой долине. Три мили на велосипеде мимо высокой кукурузы и колышущейся на ветру зеленой пшеницы приводили его в холмы. Еще пятнадцать минут велосипед приходилось волочь на себе — и вот он, берег пруда.

Три четверти мили в длину и полмили в ширину. Берега поросли зеленовато-коричневым рогозом и ивами. В центре дрейфует шаткий, неумело сооруженный плот: доски и ржавые пятидесятигаллонные канистры. Здесь никто никогда не бывает, кроме мальчишек определенного возраста.

Просто идеал.

Впервые Дейв был приглашен в это священное место, когда ему исполнилось десять лет. Вполне понятно, что те, кто был младше, здесь не приветствовались. Понятно также, что от мальчишек старше пятнадцати, с их подступающим взрослением, ожидалось, что они подыщут себе другое местечко для летнего времяпрепровождения. Это место для мальчишек, и оно должно оставаться таковым вечно.

Не то чтобы взрослые о нем не знали. Все знали о его существовании, и все, как мужчины, так и женщины, запрещали своим отпрыскам ходить туда. «Этот пруд — у тебя же судороги случатся, если ты будешь там плавать! И вообще, там полно водяных щитомордников, а на дне у него трясина».

Bay! Трясина! И змеи! Круто!

Хотя, по правде говоря, ни Дейв, ни кто-либо из его приятелей никогда не видел в этой лощине даже обыкновенного ужа. А что касается трясины… Ну, мальчишки понимали, что, если бы кто-то из их братии когда-нибудь погиб в трясине, об этом говорили бы во всей округе не меньше ста лет. А поскольку ничего такого не говорилось, то и к теории трясины относились скептически.

Разве что…

Одной из самых притягательных сторон пруда была его глубина — и вправду очень большая. Как мальчишки ни старались, никто из них не смог донырнуть до дна. А потому существование (или отсутствие) трясины подтвердить не удавалось. Возможно, опасность и вправду была реальной. Возможно, на дне пруда таилась вероломная трясина, готовая схватить тебя за ноги, словно гигантский, скользкий осьминог, и утянуть тебя вниз, вниз, вниз, тюка ты будешь кричать и биться…

Или, возможно, на дне пруда прячется что-то иное. Что-то живое. Что-то такое, что утащит тебя и не оставит никаких следов. Что-то зубастое и прожорливое, породившее слухи о трясине, но на самом деле это гигантская…

…щука, жуть какая зубастая…

…огромный кальмар, как в том фильме…

…нет, огромный моллюск, как в другом фильме…

…динозавр, ихтио-как-его-там…

…хищная пятисотлетняя здоровенная черепаха…

Но ведь нужно же им нырять! Это самое главное. Без этого никак. Ни один мальчишка не может перед этим устоять. Кто-нибудь из них добьется успеха. Непременно. Когда-нибудь кто-то донырнет. И тогда имя героя и его геройский подвиг будут жить в веках.

Дейв нырял. Другие мальчишки прыгали «солдатиком» с плота, или отталкивались от него, или неуклюже плюхались на воду пузом. Дейв нырял по-настоящему. Он трудился над этим, совершенствуя умение оттолкнуться, правильно сложиться, без всплеска войти в воду и скользнуть через нее — все глубже и глубже.

И однажды он победоносно достиг дна.

Вода в пруду была коричневой, илистой, непроглядной. Невозможно было даже разглядеть руку у себя перед лицом. Чем глубже ты нырял, тем темнее становилось. Постепенно не оставалось ничего, никакого света, не считая тусклого бронзового свечения наверху.

В тот день, когда он достиг дна, даже бронза исчезла. Дейв забрался туда, куда вообще не проникал свет. Он греб вниз вслепую, осознавая, что проник дальше всех, в царство, куда не забирался еще ни один мальчишка. Гордясь этим достижением, Дейв, хотя и осознавал, что пора поворачивать обратно, сделал еще один гребок и вытянул руки вперед. Рука что-то задела.

Что-то скользкое. У Дейва чуть сердце не выпрыгнуло наружу. Кальмар! Нет, какие-то пряди. Что это? Да водоросли же! Водоросли на дне. «Я достал до него!» Дейв ухватился за них и подтянулся. Теперь осторожно-а вдруг тут и вправду трясина? Нет, просто обычная грязюка. Дейв дернул водоросли. Он хотел прихватить с собой доказательство того, что он, Дэвид Эллиот, наконец-то совершил то, к чему стремились все. Водоросли легко подались.

Теперь пора обратно. Он пробыл тут слишком долго. Нужно глотнуть воздуха.

Дейв замолотил ногами. Он изрядно рисковал, забравшись так глубоко и оставаясь здесь так долго. Дейв покраснел от натуги. Рот заполнила слюна. Ему очень нужен был воздух. Поверхность ведь недалеко, ну ведь правда же?

Он принялся грести сильнее. Стало еще хуже. Носовые пазухи пронзила острая боль. Легкие жгло огнем.

Дейв уже видел бронзовое свечение. Оно делалось ярче. Теперь уже недалеко. «Ребята на плоту просто офигеют, когда увидят, что у меня в руках». Перед глазами у него заплясали красные точки, словно огоньки во тьме. Яркие. Очень яркие. Сейчас он…

Его вытянутые руки во что-то врезались. Если бы Дейв не выпрямил их для гребка, он ударился бы головой. Он и так ударился. Но не очень сильно. Ну да неважно. Сейчас важно другое — ему очень нужен воздух. О господи, поскорее, пожалуйста! Но что-то удерживало его внизу, не пускало его к воздуху, держало его в холодной темной воде, топило его, убивало его. Грудь Дейва сдавили стальные обручи. Он никогда не знал, что может быть настолько больно. Еще мгновение — и его рот откроется, вода хлынет в него, заполнит легкие, он утонет и умрет. Дейв брыкался и боролся с тем, что удерживало его в воде, во тьме, не пуская к воздуху и жизни. Оно было злобным, и энергичным, и исполненным ненависти, оно желало его смерти, и Дейв не мог прорваться мимо него, и он открыл рот и закричал…

Это был плот. Он под плотом. Дейв толкнулся в сторону и выскочил на поверхность, судорожно хватая ртом воздух, с посиневшим лицом — и с пустыми руками.

За сорок семь лет жизни Дэвид Эллиот никогда не испытывал большего ужаса и отчаяния, чем тогда, под плотом. Он просто не мог себе представить ничего более ужасающего или мучительного, чем очутиться, задыхаясь, где-нибудь под водой, не имея возможности вынырнуть. Даже близость смерти меркла по сравнению с тошнотворным, безнадежным, леденящим страхом, связанным с осознанием того, что судьба повернулась против тебя и спасения нет.

Но теперь, в сорок семь лет — не самый лучший возраст для подобных откровений! — Дейв обнаружил, что бывает и худший ужас. Он обнаружил это, увидев, как Хелен, его жена, женщина, которую он искренне старался любить, тычет в него пальцем и вопит: «Вот он! Вот! Хватайте его!»

 

Глава 3

ЛУК НЕ ДЛЯ ЕДЫ

Позднее брюзгливый внутренний голос Дейва долго поносил его за то, что он повел себя именно так, как, несомненно, и рассчитывал Рэнсом.

Потрясение, вызванное предательством Хелен, вогнало Дейва в оцепенение. Он не мог совладать с собой, не мог сдвинуться с места. Он видел, что Хелен стоит у ближайшего окна вестибюля в окружении угрюмых головорезов, и не верил собственным глазам. Она смотрела на него, указывала на него, наводила на него обученных убийц Рэнсома. Это было немыслимо. Сознание Дейва отказывалось воспринимать это. Хелен не могла этого сделать. Дейв был загипнотизирован, слово кролик перед змеей.

О дальнейшем у него сохранились лишь смутные воспоминания. Сзади его задевали чьи-то плечи. Кто-то прорычал гнусавым голосом: «Эй, двигайтесь давайте!» Головорезы Рэнсома ринулись в толпу, пробиваясь через поток раздраженных ньюйоркцев. Кто-то ткнул Дейва в спину.

— Пошевеливайся, приятель, нам надо свалить отсюда. Дейва спасло его тело. Разуму даже не пришлось ничего делать. Диафрагму свело судорогой. Дейв задохнулся.

В толчее толпы невозможно было ни согнуться, ни повернуть. Содержимое желудка начало подниматься к горлу. Дейв чуть не захлебнулся и издал характерный звук. — Э, мистер, вы чё эта?

Рвотные массы хлынули у него ртом. Кто-то хрипло вскрикнул: «Вот дерьмо!» Толпа хлынула прочь от Дейва. Те, кто находился рядом с ним, с криками ломились подальше от блевотины, а те, кто был поближе к выходу, рвались вперед.

Кто-то закричал. Ньюйоркцы знают: если поднялся крик, значит, пора сваливать. И поскорее.

Толпа в вестибюле хлынула к перекрытому входу. Стекло высокого окна рядом с одной из вращающихся дверей разлетелось вдребезги. Какой-то мужчина пронзительно вскрикнул от боли. Еще одно окно с грохотом разбилось. Люди кинулись сквозь падающие осколки — на улицу. Подручных Рэнсома попросту смели. Один из них с криком полетел на пол; крик сменился визгом, потом стих и он.

Дейв, пошатываясь, выбрался из толпы и кинулся в коридор, ведущий к лифтам.

Несколько секунд спустя ошеломленный, дрожащий Дейв обнаружил себя уже не на первом этаже. Он толком не знал, где именно находится и как сюда попал. Лифты должны были стоять с открытыми дверьми, пока представители властей не позволят их включить. Каждая кабина лифта имела, в соответствии с проектом, люк в крыше. Чтобы открыть такой люк, требовалось всего лишь вывинтить четыре винта. Дейв… Дейв думал, что он… Дейв толком не был уверен, что именно он… что?

«Прямо как в кино, приятель. Ты и Тарзан».

«Я этого не делал».

«Ага, а кто же еще. Глянь на смазку и грязь у себя на одежде».

Оцепенение начало проходить. Дейв наклонился, уперся руками в колени и заставил себя дышать глубоко. Господи! Это было ужасно. Это было хуже всего. Он не цепенел так с тех самых пор, как…

«Не думай об этом».

Хелен! Но почему? Как? Что могло…

«И об этом тоже не думай. Подумай о чем-нибудь другом. Например, о том, как у тебя мерзко во рту».

Дейву хотелось глотнуть воды. Ужасно хотелось. Мыло и губка тоже не помешали бы.

Дейв тупо огляделся по сторонам. Похоже, он находился… и где же? Место выглядело незнакомым, но…

Второй этаж. Это должен быть второй этаж.

И что у нас на втором этаже? Что, черт возьми, вообще располагается на вторых этажах нью-йоркских офисных зданий? В большинстве небоскребов на Парк-авеню вообще нет вторых этажей. Их вестибюли — средоточие мрамора и современных скульптур — по два-три этажа в высоту. А в тех немногих зданиях, где второй этаж все-таки используется, это самое нелюбимое помещение во всем здании: сидишь на уровне крыш проезжающих автобусов, прямо над какофонией нью-йоркской улицы, и проклинаешь постоянно грязные окна, через которые ничего не видно. Второй этаж — это вечное ярмо на шее любого владельца здания, потому что его просто невозможно сдать в аренду.

По опыту Дейва, кабинеты серьезных бизнесменов никогда не располагались на втором этаже. Они всегда находились выше: поближе к вершинам, на которых вили гнезда корпоративные орлы. Никто не хотел, чтобы его застукали на втором этаже, — по крайней мере, из тех, кто не занимался какой-нибудь странной и загадочной деятельностью, полностью чуждой нормальному нью-йоркскому бизнесу. «Ту-ту-у-у-у! Вы путешествуете по иному измерению…»

Внезапно Дейв вспомнил. Он бывал на этом этаже. Нью-йоркские домовладельцы использовали вторые этажи в качестве временных помещений, сдавая кабинеты, словно комнаты в мотелях свиданий, людям, которым понадобился офис на пару часов или на пару дней, — и не спрашивали зачем. Либо, в качестве альтернативы, домовладельцы размещали на вторых этажах обеденные клубы — закрытые рестораны исключительно для высокопоставленных обитателей верхних этажей. Посредственная еда, чрезмерно дорогие вина, но зато приличное обслуживание и расположенный под рукой уединенный уголок. Очень удобно, если надо произвести впечатление на приезжего клиента («Я попрошу Сюзи зарезервировать нам столик в клубе…»).

Дейв, подобно всем членам руководства «Сентерекса», был членом клуба, расположенного в этом небоскребе. Только он много лет сюда не ходил. Он даже не помнил, как домовладелец именовал это заведение. Как-то на британский манер. Они всегда назывались на британский манер. Клуб «Черчилль»? Клуб «Виндзор»? Клуб «Парламент»?

Ну да неважно. В клубе должна быть вода и умывальная комната с уборной. Дейв отчаянно жаждал посетить умывальную. Чтобы там было мыло и горячая вода.

Он вышел из ответвления коридора, ведущего к лифту, и свернул налево. Стены коридора были оклеены темно-алыми обоями; на стенах висели в золоченых рамах написанные маслом портреты покойных премьер-министров, причем все они до единого были тори.

«Ну да, конечно. Клуб "Премьер-министр"».

В клуб вела тяжелая, массивная дверь, облицованная шпоном, имитирующим древние дубовые панели эпохи Тюдоров. На уровне глаз была прикреплена небольшая медная табличка: «Вход только для членов клуба и их гостей».

За дверью располагалась прихожая, обитая бархатом и тоже увешанная портретами покойных английских политиков. Слева располагалось возвышение для метрдотеля, с книгой заказа столиков в кожаном переплете и медной чернильницей. «О господи, еще и перья для письма!» Тяжелые бархатные портьеры с нелепыми золотыми кисточками отделяли прихожую от самого ресторана.

«Туалеты в дальнем конце ресторана».

Обеденный зал был большим и ярко освещенным. На столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали сверкающие серебряные столовые приборы. За центральным столом лицом к двери с полупустым бокалом апельсинового сока в левой руке сидел Рэнсом. В правой руке он держал пистолет, и дуло этого пистолета смотрело Дейву в грудь. Лицо Рэнсома, как обычно, ничего не выражало. Он не сказал ни слова — просто нажал на спусковой крючок.

Лязгнул боек. Над глушителем поднялась струйка дыма. Синяк под глазом у Рэнсома — подарок на память от Дейва — покраснел. По лицу Рэнсома промелькнула тень раздражения. Он поднял левую руку, чтобы передернуть затвор и дослать следующий патрон в ствол. Но к этому моменту Дейв уже извлек собственное оружие. Рэнсом уронил руку обратно на стол.

Некоторое время двое мужчин молча смотрели друг на друга. Дейв поймал себя на том, что слегка улыбается. Выражение лица Рэнсома не изменилось.

Первым молчание нарушил Рэнсом.

— Мистер Эллиот, вы и вправду редкая птица. Я начинаю испытывать к вам своего рода привязанность.

— Не сочтите за грубость, но я к вам испытываю прямо противоположные чувства.

— Мистер Эллиот, я вам глубоко сочувствую.

— Спасибо. — Дейв слегка повел рукой с пистолетом. — Кстати, я буду вам очень признателен, если вы бросите оружие. Просто выпустите его из пальцев. А теперь…

Пистолет — родной брат того, который держал в руке Дейв, — с глухим стуком упал на ковер.

— Пните его, чтобы он отлетел подальше, — так, мистер Эллиот? — произнес Рэнсом прежде, чем Дейв успел закончить фразу. — Такова традиция, а если я во что и верю, так это в традиционные ценности.

Он пнул пистолет носком туфли, и тот проехал по ковру три ярда. Рэнсом тем временем продолжал:

— Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство: вы что-то нахимичили со всеми патронами в обойме?

— Только с первым. Без нужных инструментов уходит чертовски много времени на то, чтобы вскрыть патрон и высыпать порох.

— Да, мне это прекрасно известно. — Рэнсом, казалось, полностью расслабился: мягкий, сдержанный человек, вежливо беседующий с приятелем. — И тем не менее, учитывая, какой характер приняли наши взаимоотношения сегодня утром, полагаю, мне следует проверить остальные патроны, как только представится такая возможность.

«Потрясающее самообладание. Он, должно быть, самый хладнокровный тип в мире».

— А что заставляет вас предположить, что у вас будет такая возможность?

Рэнсом приподнял бровь и посмотрел на пистолет Дейва, глядящий в настоящий момент ему в середину корпуса. Он покачал головой.

— В вас этого нет. О, конечно, в горячке боя вы можете убить человека. В это я вполне верю. Но чтобы вот так вот, хладнокровно? Думаю, нет.

Посреди этой беседы Рэнсом принялся небрежно поигрывать со столовым ножом. Лицо у него было совершенно бесстрастное, но зрачки расширились. Мышцы шеи напряглись. Он изготовился действовать.

— Нет, мистер Эллиот, вы в меня не выстрелите. Дейв выстрелил в него.

Пистолет с глушителем негромко хлопнул — как будто кто-то стукнул кулаком по подушке. Рэнсом взвыл. Он схватился за бедро: оттуда, чуть ниже паха, хлынула кровь.

— Проклятый урод! Ты меня ранил! Грёбаный сукин сын!

Дейв не обращал внимания на его вопли. Он был на полу — упал туда в тот же миг, как нажал на курок. Он трижды перекатился влево, глядя туда, где должен был сидеть человек, страхующий Рэнсома.

Тот действительно сидел именно там.

Дейв прицелился, сделал вдох, нажал на спусковой крючок. Еще один удар кулаком по подушке. Второй. Третий. Звук был таким тихим. Лицо страхующего залил красный дождь. Он даже не успел поднять пистолет.

— Я тебя убью, мудак! Ты меня ранил!

— Заткнись! Чего ты орешь, как младенец?

Дейв еще раз перекатился и прицелился в Рэнсома.

— Да имел я тебя, сукин сын, мать твою!

Рэнсом согнулся, зажимая рану обеими руками. Он выкатил глаза, оскалился и здорово напоминал сейчас взбесившегося добермана.

— Хватит, Рэнсом! — с отвращением бросил Дейв. — Рана поверхностная. Я вряд ли зацепил больше миллиметра мяса. Ты в курсе, что я мог бы сделать, если бы действительно хотел причинить тебе вред.

— Мудак, мудак, мудак! Да как ты посмел стрелять в меня, мать твою!

Три стола — четыре, считая тот, за которым сидел Рэнсом, — были накрыты для завтрака. Кто-то проводил здесь утреннее совещание в тот момент, когда Дейв позвонил насчет бомбы. Дейв схватил с одного из столов ведерко с ледяной водой и выплеснул его Рэнсому в лицо.

— Рэнсом, возьми со стола салфетку, прижми к ране и заткнись. Ты так умрешь не от раны, а от инфаркта.

От воды волосы Рэнсома прилипли к голове. По щекам его потекли ручейки. Лицо у него сделалось такое, что Дейв содрогнулся. Так выглядело лицо первого сержанта Маллинса в последний момент его жизни. Рэнсом тихим ледяным голосом прошипел:

— Эллиот, дерьмо ты этакое, ты мог отстрелить мне яйца!

— Риск — издержки профессии, дружище. Кроме того, ты сказал, что читал мое личное дело. Ты должен помнить мои показатели в стрельбе.

— Я тебя за это прикончу. Дейв вздохнул с раздражением.

— И что в этом нового?

— То, как я это сделаю, чертова задница. А насколько больно и насколько долго это будет — это и есть новое.

— Спасибо за то, что внес ясность в наши взаимоотношения. А пока что прекрати сидеть как идиот и заливать тут все кровью. Приложи к царапине кубик льда. Он уменьшит боль и ослабит кровотечение.

Рэнсом зарычал, поджал губы и развернулся, чтобы нашарить кубик льда в стакане с водой. И когда он повернулся спиной, Дейв врезал ему рукоятью пистолета по затылку. Рэнсом растянулся на столе и медленно сполз на пол.

Пауза во времени. Время полностью остановилось. В руке у него было заряженное оружие (привет, старина!). У его ног валялся в обмороке враг. Из чистого любопытства, без всякой злобы Дейв прицелился Рэнсому в основание черепа. Жест показался ему самому правильным и успокаивающим. Дейв взвел курок. Ощущения были еще лучше.

Да, это было бы очень, очень легко сделать.

Человека губят легкие вещи, а никак не трудные.

Двадцать пять лет назад Дэвид Эллиот, пребывая в тот момент не совсем в здравом рассудке, стоял в сердце ужаса и обещал Богу, что никогда, никогда больше не выстрелит в гневе. Он клятвенно обещал, что никогда больше никому не причинит вреда ни в порыве гнева, ни в насильственном деянии. «О Господи, я больше не буду воевать…»

И вот теперь, всего лишь за одно утро он убил двух человек. Это было легко — так же легко, как всегда, — и произошло совершенно машинально. Он ровным счетом ничего не почувствовал.

Однако теперь, в этот самый момент, стоя с пистолетом в руке и имея в поле зрения заслуживающую внимания мишень, Дейв кое-что чувствовал — ощущение завершенности, приятное чувство умелого человека, в совершенстве владеющего своими навыками. Теперь, с двумя свежими смертями на душе и запахом бездымного пороха на руках, Дейв знал, что изрядно рискует почувствовать себя хорошо, очень даже хорошо — и с каждой минутой чувствовать себя все лучше и лучше.

«Никогда больше, — подумал он. — Никогда». Он чуть не проиграл. Они чуть не выиграли. Теперь это произойдет снова. Если он это допустит. Но он не позволит, просто не может позволить себе снова превратиться в того человека, которым его когда-то хотели сделать.

Рэнсом ожидал иного. Рэнсом и его люди. Они думали, знают, что он станет делать. Возьмет одного-двух заложников из гражданских. Устроит засаду. Откроет счет потерям. Начнет стрельбу. Попытается прорваться из здания с боем.

Дейв мрачно улыбнулся. Он отвел пистолет, поставил его на предохранитель, медленно спустил курок и засунул оружие за пояс. Хотя он и знал, что враг его не слышит, он все-таки сказал Рэнсому:

— Сколько человек ты расставил у выходов, приятель? Двадцать? Тридцать? Больше? Сколько бы их там ни было, мне не полагается проскочить мимо них, верно?

Дейв посмотрел на свои брюки, порванные и грязные.

— М-да, ну у меня сейчас и видок. С таким видом они меня пристрелят просто из принципа. Но я выберусь отсюда, Рэнсом. Можешь в этом не сомневаться. И можешь также не сомневаться в том, что я это сделаю по-своему, а не по-твоему. Я лучше застрелюсь, чем стану действовать так, как ты.

Тут было темно, тепло, уютно и безопасно. Неподалеку успокаивающе жужжало какое-то оборудование. Воздух был немного затхлым, но — ничего. Дейв лежал на боку, удобно свернувшись калачиком. Желудок у него был полон, и Дейв был не прочь вздремнуть. Ему здесь нравилось.

«Что, приятель, всегда мечтал заползти обратно к мамочке в пузо?»

Идеальное укрытие. Дейв пришел в восторг, обнаружив его, хотя и был несколько удивлен. «Сентерекс» давно уже перевел свое отделение управляющих информационных систем в провинцию, в Нью-Джерси. И Дейв думал, что все остальные компании в Нью-Йорке, включая брокерские конторы на Уолл-стрит, проделали то же самое. Офисы на Манхэттене обходятся слишком дорого, чтобы занимать их площадь компьютерным оборудованием. Кроме того, программисты — существа нежные и функционируют успешнее, если избавить их от неблагоприятного воздействия городской жизни.

Однако как минимум одна нью-йоркская компания пока что никуда не перевела свои компьютеры. Это оборудование принадлежало дочерней фирме «Америкэн интердайн уорлдвайд». «Америкэн интердайн», виновник одного из величайших прецедентов разбазаривания государственных средств, действовала под покровительством судов, разбирающих дела о банкротстве, и одного особо маразматичного федерального судьи. Возможно, именно поэтому компьютеры компании до сих пор располагались на двенадцатом этаже чрезвычайно дорогого небоскреба на Парк-авеню.

«Кстати, а сколько тут составляет арендная плата? Плюс-минус сорок баксов за квадратный фут».

Компьютерный зал «Америкэн интердайн» был выдержан в монументальном старинном стиле: массивные ЭВМ, жужжащие периферийные устройства и мигающие консоли. Другие компании давно демонтировали свои громадные централизованные компьютерные империи, заменив норовистых айбиэмовских бегемотов стоимостью в пятнадцать миллионов баксов на проворные терминалы и высокоскоростную сеть для работы с клиентами. «Америкэн интердайн» этого не сделала. Ее компьютерный отдел занимал целый этаж, из которого четверть была отведена громоздким ЭВМ; большинство административных работников, и Дейв в их числе, считали, что подобные ЭВМ уже вымерли, как динозавры.

Впрочем, сейчас Дейв был счастлив видеть их. Самым лучшим в этих монстрах, на его взгляд, была их сложность и капризность. Эти избалованные гиганты требовали непрерывной заботы и ухода. Легионы высокооплачиваемых техников, чтобы нянчиться с ними. Изготавливаемые на заказ устройства питания. Мощные кондиционеры. Бесконечные ряды периферийных устройств. Особое оборудование для наблюдения и контроля. И проволока.

«Множество проводов. Ты и представить себе не можешь, сколько их тут. Для установки большой ЭВМ требуется проложить неимоверное количество кабеля. И всю эту дрянь нельзя просто прицепить и забыть о ней. И не надейтесь. Вам постоянно нужно возиться с ними, пересоединяя порты и контакты. А еще устройства прямого доступа соединены с ЭВМ, а большие ЭВМ соединены с персональными компьютерами для предварительной обработки данных, а эти компьютеры соединены с мультиплексором, и се — внемлите слову Господню!»

А это означает, что приходится делать поднятые полы. В компьютерном зале «Америкэн интердайн», как и у многих других пользователей больших ЭВМ, полы были двойные. Под полом змеились провода и кабели. Пол состоял из отдельных панелей, так что электронщики могли поднимать их и соединять провода по-другому — а требовалось это часто.

Темно, тепло и уютно. Здесь, под полом, было по-настоящему спокойное местечко.

Дейв нуждался в покое. После того как он покинул клуб «Премьер-министр», он дважды чуть не наткнулся на полицейских из отдела разминирования. Если бы они увидели его… оборванного, грязного, воняющего блевотиной, с охапкой краденых продуктов и припасов, с парой явственно противозаконных пистолетов за поясом…

«Тебе было бы очень непросто отбрехаться от них, приятель. И особенно объяснить наличие пистолетов».

Пистолеты были автоматические. Один из них прежде принадлежал Карлуччи, второй — тому типу, который страховал Рэнсома. Оба они были одной и той же модели и одной работы, хотя что это за модель и где их сделали,

Дейв сказать не мог. На пистолетах не было ни клейма производителя, ни серийного номера. У обоих был облегченный корпус из полимерного волокна, глушитель заводского изготовления, лазерный прицел и обойма на двадцать один патрон.

Заряды, кстати, наводили на размышление: полуоболочечные пули, «Торпедный универсальный Geschoss». Дейв и не знал, что теперь выпускают пистолетные патроны с такими пулями. Вообще-то это охотничьи пули, рассчитанные на крупного зверя. Такая пуля проникает глубоко в тело, раскрывается там, как цветок, — и превращает внутренности в кашу. Если такая пуля попадет человеку в корпус, он умрет на месте, но даже если она зацепит по касательной, человек после этого не сможет двигаться.

Прямо над предохранителем у каждого из пистолетов был пристроен складной плечевой упор. Дейв предположил, что, если его раздвинуть, пистолет превратится в нечто вроде портативного автомата.

«Ничего так фиговина. Не совсем как твой старый "Ингрэм МАК" с подавителем "ВерБелл сионикс", но тоже достаточно опасная штуковина. Автоматический пистолет тридцать восьмого калибра; внутренний канал отполирован так, что пуля при выходе лишь чуть-чуть недотягивает до звукового барьера. Оптимальный вариант для глушителя. Пуля врезается в мишень с силой в триста с лишним фунтов. Ой!»

И еще больший «ой» будет, если власти поймают штатского с таким пистолетом. Дейв подозревал, что одна лишь мысль о подобном оружии является нарушением закона Салливана.

«И это заставляет задуматься о том, откуда такие штучки берутся, — и о людях, которые их носят».

Укрывшись в безопасном местечке под полом и примостив голову на удобное гнездо кабелей в резиновой изоляции, Дейв попытался задремать. Но любящий поспорить ангел-хранитель ему этого не позволил. Темой для беседы, конечно же, стала Хелен. Почему она возникла бок о бок с людьми Рэнсома? Как они убедили ее выступить против собственного мужа?

Дейву не верилось, что Хелен предала его намеренно. Вероятно, люди Рэнсома наплели ей какую-нибудь ужасную ложь (или, заметил внутренний голос, рассказали кое-что похуже — ужасную правду), чтобы подбить Хелен опознать его.

«И что же это за ложь?» — спросил он себя.

«Что это за правда?» — поправил ангел-хранитель.

Дейв не мог найти ответов на эти вопросы. Равно как не мог — пока что не мог — позволить себе обдумать иное объяснение поведения Хелен. «Возможно, она на их стороне. Возможно, она желает твоей смерти так же, как и все остальные».

Чушь собачья. Он пять лет прилагал все мыслимые усилия, чтобы их брак стал успешным.

«А много ли усилий прилагала она?»

«Заткнись! Мне сейчас не до этого!»

«Ты в курсе, что говорят про парней, которые спорят сами с собою, а потом теряют…»

Дейв заворчал и повернулся, пытаясь устроиться поудобнее. Рация, которую он забрал — вместе с шестьюдесятью семью долларами — у покойного помощника Рэнсома, сползла на пол. Дейв подобрал ее и приложил к уху. Громкость стояла на минимуме. Рано или поздно кто-нибудь из технического персонала «Америкэн интердайн» вернется в компьютерную комнату. Дейву совершенно не хотелось, чтобы этот кто-нибудь удивился: откуда, дескать, доносятся такие странные звуки. «Фрэнк, что-то мне мерещится, будто кто-то болтает по рации».

Разговоры в эфире шли полным ходом.

— …Как будто кто-то уронил сэндвич с кетчупом и размазал его по всему полу. Такое впечатление, будто по лицу несчастного идиота пробежалось пол-Нью-Йорка.

Другой голос:

— Экая гадость! Что-то у нас все идет не путем. Звякнул бы кто Дон… Малиновке и попросил указаний.

— Нельзя. Малиновка ушел в радиопаузу. Мы не должны связываться с ним, пока он сам с нами не свяжется.

— Черт возьми, приятель! Копы разрешили людям вернуться в здание. Уж не знаю, что нам полагалось бы делать, но мне кажется, что нам стоит уносить отсюда свои задницы.

— Без приказа — нельзя.

— Долбаные приказы! И кстати: только Малиновка и Куропатка знают, что за дерьмо тут творится. В смысле, нам ведь полагалось шлепнуть этого типа, так, приятель? Они сказали, что это — раз плюнуть. Обычная работа за обычную плату. Угу, как же, раз плюнуть. Если тут делов раз плюнуть, отчего они ни хрена нам не объясняют? Черт, да у нас же тут у всех допуск! Но нет, Малиновка велел, чтобы никаких вопросов. И никаких ответов. Дерьмо это все, вот что я скажу. Знаете, что я думаю? Я думаю, что у этого парня, объекта, что-то есть на кого-то. Наверное, он разузнал о каком-то дерьме на кого-то из больших шишек. И кто бы эта шишка ни был…

— Отставить!

Дейв узнал новый голос — он принадлежал Куропатке.

— Не, мужик, ты послушай…

— Успокойтесь, Славка. И я вам не «мужик». «Хм. Похоже, Куропатка крут не меньше Рэнсома». Голос Славки сочился сарказмом.

— Прошу прощения, сэр.

— Славка, если у вас проблемы с субординацией, я вполне готов их решить. А если у кого-нибудь из ваших людей проблемы с этим заданием, я с радостью их обсужу с вами. Если же таких проблем нет, то вы знаете, в чем заключается ваша работа, и это все, что вам следует знать. Я ясно выразился, джентльмены?

«Заместитель. Куропатка — заместитель Рэнсома».

— Так точно, сэр, — неохотно пробурчал кто-то.

— Не слышу, солдат.

— Извините, сэр. Так точно, сэр.

— Очистить канал! — Это был голос Рэнсома, достаточно хладнокровный, но уже не такой хладнокровный, как раньше. — Говорит Малиновка. Наш друг заполучил другую рацию.

— Сукин…

— Я сказал очистить канал! Если вы вдруг забыли, так я вам напоминаю, что это означает: рот на замок!

«Что-то он малость чересчур закручивает гайки».

— Пункт первый: с настоящего момента я приказываю сменить кодировку. По моей команде переходим на Ксилофон Дельта Девять. Пункт второй: я хочу, чтобы все немедленно вернулись на свои места. Пункт третий: мне нужна аптечка. Пункт четвертый: нам нужно послать на второй этаж, в ресторан, уборщиков. Потребуется мешок для тела.

— Вы его пришили, Малиновка?

— Нет. Это для Иволги.

— Ах ты ж…

— Молчать! — рявкнул Рэнсом.

Дейв услышал, как тот с силой втянул воздух и выдохнул — должно быть, закурил. «Что ж, у всех есть свои маленькие слабости».

— Мистер Эллиот, я полагаю, вы сейчас слушаете наш разговор. С настоящего момента я объявляю одностороннее прекращение огня.

«Как сказал бы Марк Твен, наш друг экономно обращается с правдой».

— Я повторяю, мистер Эллиот: это перемирие. Мы все вернемся на свои посты и сделаем короткую передышку. Как я обещал, я сообщу моему начальству о нынешнем положении вещей и настоятельно попрошу дать разрешение на переговоры. На это время мои люди будут оставаться на своих местах. Вы, я полагаю, тоже. С учетом того прикрытия, которое я поставил на выходах, это единственный рациональный способ действий для вас.

Рэнсом умолк, ожидая ответа.

— Было бы неплохо, если бы вы откликнулись, мистер Эллиот.

Дейв нажал кнопку и прошептал:

— Я слушаю, Малиновка.

— Спасибо. И еще одно. Мы свяжемся с руководством ресторана и попросим проверить их припасы. Если окажется, что пропало сколько-то перца, я соответствующим образом изменю ранее отданные приказы.

У ног Дейва лежали три пакета с перцем. Он всегда скептически относился к вопросу официанта: «Вам принести свежемолотого перца, сэр?» Он не верил, что здесь, в Нью-Йорке, в этих здоровенных деревянных мельницах для перца действительно лежит свежий перец горошком. Дейв полагал, что в них просто устроены хитроумные резервуары, сделанные с таким расчетом, чтобы посетители верили, будто они получают то, за что заплатили. Что ж, на кухне клуба «Премьер-министр» Дейв обнаружил ряд так называемых мельниц для перца, кухонную воронку и три пакета молотого перца. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

— Это означает, мистер Эллиот, что вам не придется тратить время и рассыпать его вокруг, чтобы сбить собак со следа.

«Плохо. Если насыпать достаточно перца, собаки звереют и набрасываются на хозяев».

— Все, парни, переходим на Ксилофон Дельта Девять, немедленно.

Дейв ожидал, что рация умолкнет, как только Рэнсом и его люди произведут смену кода. Но мгновение спустя из нее снова послышался голос Рэнсома:

— Я хочу сказать еще кое-что, мистер Эллиот. Теперь, когда войска ушли из эфира, я мог}' сказать это конфиденциально. Вы — бывший офицер. Вы понимаете, что командир может и чего не может сказать при своих людях.

— Я слушаю, Малиновка.

Рэнсом вдохнул, потом с шипением выдохнул. Дейв готов бы поспорить, что тот несколько раз с силой затянулся.

— Ладно. Значит, так. Я сорвался, мистер Эллиот, и теперь должен извиниться перед вами. Обычно я не так легко теряю самообладание. Но когда я увидел кровь между ног, я подумал, что вы отстрелили мне мои причиндалы. Потому я и повел себя подобным образом. Позвольте заверить вас, что теперь я сожалею об этом срыве. Я понимаю, что повел себя неподобающе, и понимаю, что вы поступили правильно. Вы были одним из людей полковника Крютера. Он обучил вас правилам, так же как обучил меня. Никаких отрядов из одного человека и никаких одиноких пилотов. Даже у одинокого рейнджера всегда есть верный друг-индеец. Вам это известно. Вы знали, что меня кто-то будет прикрывать. И вы управились с этой ситуацией, как вам и полагалось. Я уважаю вас за это. Я надеюсь, что вы простите мне мое поведение и мои высказывания. Я говорю совершенно искренне. Даю вам слово, что подобное не повторится.

«Неплохо. В точности как в учебнике по ведению психологической войны. Правдоподобно, искренне, уравновешенно — да, для форменного психопата Рэнсом говорит неплохо: почти как хороший парень».

— Мистер Эллиот! Вы меня слышите, мистер Эллиот?

— Я вас слышу, Малиновка.

— Конец связи.

Рация смолкла. Рэнсом сменил код.

Дейв снова положил голову на кабели и устроился поудобнее. Он рыгнул. Еда, которую он унес из клуба «Премьер-министр», была очень даже недурна. Но это и неудивительно. Не зря же первый закон воинской службы гласит: «Самая вкусная еда — краденая».

«Если попадется под руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то пригодится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает», — как говаривал папаша Гекльберри Финна.

А второй закон военной службы гласит: «Как только стрельба закончилась, надо вздремнуть».

Через несколько минут Дэвид Эллиот уже спал.

Твидовый пиджак придавал инструктору вид профессора. Инструктор был среднего роста, но казался выше. Его манера держать голову — чуть задрав нос — тоже зрительно прибавляла ему роста. Волосы у него были чуть-чуть длинноваты, но с хорошей стрижкой, для конца шестидесятых вполне модной. И тем не менее она казалась несколько неуместной в комнате, где было полно людей, стриженных под ежик.

Инструктор говорил с выраженным акцентом Новой Англии — не с мещанской ирландской картавостью, как Кеннеди, а более аристократично.

— Добрый вечер, джентльмены.

Лейтенант Эллиот и его соученики — их была всего дюжина — провели утро за изучением здешних условий. Условия были значительно лучше, чем в Форт-Брэгге.

— Меня зовут Роберт. Можете называть меня Роб, если хотите. Я, как и все, с кем вы здесь встретитесь, предпочитаю, чтобы ко мне обращались по имени. Что же касается наших фамилий, боюсь, у нас у всех тут на этот счет легкая амнезия.

Класс захихикал, оценив шутку.

— Подготовка, которую вы получите здесь, в лагере «П», возможно, удивит вас. Наше заведение не ставит себе целью углубить познания, которые у вас уже имеются. Мы уверены, что вы освоили благородную воинскую науку. Иначе бы вас здесь не было. Однако наш курс обучения посвящен совершенно иному ремеслу. Это ремесло имеет два измерения. Одно из них, о котором вы, несомненно, жаждете услышать, — это его внешняя сторона: необычное оружие, адские машинки, дьявольские выходки и прочие мрачные навыки, необходимые диверсантам, убийцам и специалистам по подрывной деятельности. Несомненно, мы будем вас учить всему этому. Но не сразу. Сперва мы сосредоточимся на втором измерении нашего ремесла — психологическом измерении, внутреннем измерении, измерении сознания. В конечном итоге, джентльмены, эта игра ведется в сознании и именно в сознании достигается победа или поражение. Вы понимаете, о чем я веду речь?

Несколько человек кивнули. Какой-то офицер морской пехоты, сидящий за Дейвом, рявкнул:

— Так точно, сэр!

— Постарайтесь позабыть слово «сэр». Тут у нас компания равных. Для начала скажу, что вы, джентльмены, как истинные американцы, выросли в культуре, придающей огромное значение командным видам спорта. Я уверен, что все вы ходили на множество матчей и радостно приветствовали вашу команду. Возможно, вы и сами пережили пару моментов спортивной славы. Если да, то вы получали вполне законное право гордиться своими достижениями: ведь командный спорт — это, несомненно, дело чести. Но увы, он несет с собой определенную примитивную простоту. Вдумайтесь: на поле всего двое ворот. Команды стоят на разных сторонах. Игра идет строго определенный период времени, по простым, единым правилам; и игроки, и судья знают и чтут эти правила. Некоторые говорят, будто спорт — это метафора войны, а война — метафора спорта. Боюсь, на самом деле это не так, хотя простой американец по ошибке верит в это. За ближайшие несколько недель я надеюсь избавить вас от этой злосчастной ошибки, поскольку, видите ли, на войне-в особенности на войне того рода, к которой вы, джентльмены, будете готовиться, — имеется куда больше сторон или команд, чем две. Кроме того, на ней нет единых правил. Игра, которой вы будете учиться, многослойна, словно лук. Снимите слой — и под ним вас будет ждать другой. И еще один, и еще. Человек, стремящийся добраться до сердцевины лука, джентльмены, — это человек, которого ждет горькое разочарование. Ибо, сняв все слои с луковицы, он остается ни с чем. Эта истина может любого выбить из колеи. Моя задача состоит в том, чтобы подготовить вас к ней. Я надеюсь научить вас заглядывать за внешнюю сторону вещей, понимать, сколько слоев в луковице, и осознавать, что именно слои и являются душой лука. Это вопрос настоятельной необходимости, джентльмены, ибо, как только вы выйдете из класса в тот свеженький ад, куда мы вас пошлем, вы быстро обнаружите, что под поверхностью игры идет другая игра, а за ней — еще одна. И их правила, джентльмены, — их правила могут очень, очень сильно различаться.

Мамба Джек Крютер был слишком умен, чтобы посылать зеленого лейтенанта, всего три недели как прибывшего в страну, командиром группы ликвидаторов за демилитаризованную зону. Дейв принялся усиленно размышлять над этим, еще сидя в хижине полковника. На самом деле добрый полковник считал Дейва чем-то вроде жертвенного ягненка.

Впрочем, нельзя сказать, что Джек был несправедлив. Он дал Дейву достаточно — как раз достаточно — информации, чтобы позволить ему самостоятельно докопаться до истины. Крютер также ясно дал понять, что суть дела не в том, что майор снабжает вьетконговцев амуницией, а в советах, которые он им дает.

Вопрос: какого типа советы майор КГБ станет давать Вьетконгу?

Ответ: советы, основанные на сведениях КГБ. На сведениях, поступающих из закромов старого доброго Комитета государственной безопасности.

Вопрос: откуда КГБ берет свои сведения?

Ответ: от агентов и информаторов.

Дейв сидел у себя в хижине, потягивал теплое пиво и размышлял. Русский майор получал свои сведения от информатора — возможно, от одного из вьетнамских офицеров, прикомандированных к отряду Крютера, а возможно, и от кого-нибудь другого. Но кто бы ни был этот информатор, он занимает высокое положение и поставляет качественный материал. Мамба Джек Крютер, как и любой другой командир, не стал бы рисковать людьми и отправлять их на вылазку через демилитаризованную зону, если бы утечка информации не была серьезной.

Вопрос: что бы ты стал делать, чтобы поймать данного конкретного предателя?

Ответ: расставил бы ловушку на какого-нибудь крупного офицера Вьетконга — или, лучше, русского.

Вопрос: а что будет приманкой?

Ответ: группа не самых лучших солдат во главе с лейтенантом, представляющим так же мало ценности.

Дейва посылали на север, чтобы выманить врага из логова. Крютер ожидал, что Дейв как-нибудь проберется через глушь, подберется достаточно близко к штаб-квартире русского, чтобы привлечь к себе внимание, и достаточно нашумит, чтобы вызвать суматоху. Тем временем вторая группа — более крупная и с более опытным командиром — обойдет базу русского с фланга. Как только начнется стрельба, они проберутся туда и схватят добычу. На сем задание будет исполнено. «Под поверхностью игры идет другая игра, а за ней — еще одна…»

Вопрос: что привязывают в ловушке на тигра?

Ответ: козленка-приманку.

Вопрос: часто ли козленку случается отведать котлеток из тигрятины?

Ответ: все когда-нибудь случается в первый раз.

Хотя Дейву и не снились сны о луке, проснулся он с мыслью о нем. Точнее, об одной конкретной луковице. Верхний ее слой, как сказал себе Дейв, носил имя Берни Леви.

«А что еще ты можешь сказать по этому поводу?»

«Люди вроде Рэнсома не посылают людей вроде Берни выполнять за них их грязную работу. Они делают ее сами. Именно за это им платят. Единственный случай, когда Рэнсом послал бы — мог бы послать — Берни убивать, так это лишь тогда, когда Берни доказал ему, почему так нужно сделать, переспорил бы его, убедил бы его. Они с Рэнсомом, вероятно, решали этот вопрос с боем. Берни Леви — упрямый человек. Видит бог, он очень упрям. Если уж он счел что-то правильным, он будет намертво держаться своего решения».

«Это лишь одна часть ответа».

«Вторая часть заключалась в словах самого Берни: "Берни Леви винит себя, и Бог его не простит"».

«Ну и?…»

«Берни отчего-то решил: это он повинен в том, что Рэнсом желает моей смерти. Если он верит, будто этот кошмар происходит по его вине, то он верит, что убить меня — его работа. Даже больше чем работа. Это его долг. Берни — бывший морпех. Semper fidelis Он всегда придавал очень большое значение долгу».

«Ты полагаешь, что за всеми этими неприятностями стоит Берни?»

«Возможно, нет. Он может быть всего лишь еще одной жертвой, как и я. Полагаю, так оно и есть. Ему пришлось выбирать: то ли меня прикончит Рэнсом, то ли застрелит он. Когда он вошел ко мне в кабинет, то бормотал что-то насчет того, что у него нет выбора. Он действительно имел это в виду. Он считал, что это его долг передо мной. Я обречен на смерть из-за ошибки, которую совершил он. Потому его долг передо мной — самому нажать на спусковой крючок. Чтобы этого не сделал чужак».

«Очень мило».

«Я бы сказал — благородно. Берни брал грех надушу. Для него это стало бы делом совести».

«Ну ладно, так в какую же такую чертовщину влез Берни и каким боком туда замешан ты?»

«Не знаю. Даже предположить не могу».

«А ты уверен, что не оказался нежелательным свидетелем какого-то дела в тот момент, когда я отвернулся?»

«Что я видел? Что я слышал? Что я знаю?»

По верхнему слою пола компьютерного зала простучали чьи-то шаги. Мужской голос, тенор, без какого-либо особого акцента, произнес:

— Народ, уже почти половина четвертого. Босс желает видеть весь оперативный состав в зале совещаний. Ему спустили сверху новые указания.

Кто-то вздохнул.

— Опять сокращение зарплаты!

— Угу, — согласился кто-то другой, — чтобы компенсировать груз возрастающих премий высшему руководству.

— Послушайте, народ, — сказал тенор, — я понимаю, что тут не сахар, но у нас, по крайней мере, все еще есть работа.

— Во всяком случае, до половины четвертого. Тенор проигнорировал это саркастическое замечание.

— Босс сказал, что ему понадобится час. У нас в расписании стоит что-нибудь серьезное на это время?

— Особо крупного ничего, — отозвалась какая-то женщина, — но устройство удаленного ввода данных набирает дебиторские счета и в четыре должно начать их обрабатывать. Это для «Форт Фамбл», уважаемого главного управления нашей корпорации.

— О'кей, Марджи, эту работу все равно ведешь ты. Пропусти встречу и сделай ее. Я побуду тут поблизости на тот случай, если тебе потребуется какая-нибудь помощь. Мы с боссом вместе поедем домой на поезде. Тогда он мне все и распишет. Ну а теперь, ребята, пошевеливайтесь. Вы же знаете, что босс терпеть не может, когда подчиненные опаздывают на встречу с ним.

Три или четыре голоса хором затянули вступительную песню из «Плавучего театра»:

— Трудитесь, негры, трудитесь, солнце еще…

— А ну прекратите!

По кафельному полу простучали шаги. Дейв услышал, как отворилась и захлопнулась дверь. На мгновение стало тихо. Потом шаги направились в его сторону. Легкие, постукивающие — женская обувь. Женщина по имени Марджи. Она остановилась в точности над головой у Дейва.

— Ты ведешь расчеты с этой консоли? — поинтересовался тенор.

— Да.

Над головой у Дейва протопали более тяжелые мужские шаги.

— Это номер тридцать один семьдесят восемь, верно?

— Угу.

— Я и не знал, что их все еще выпускают. Не самый лучший терминал для этой работы, верно?

— Делай как хочешь, но чтобы было сделано. Таков принцип работы «Америкэн интердайн».

— А как ты…

— Послушай, Грег, я как-то справляюсь сама с этой работой вот уже семь месяцев. Тебе совершенно незачем торчать здесь. Почему бы тебе не сбегать на ту встречу? Порадуй босса.

Дейв услышал, как Грег шаркнул подметкой по кафелю.

— Ну… Марджи, на самом деле я остался здесь не затем, чтобы помогать тебе с этим заданием.

— Дану?

Дейву показалось, что тон Марджи стал несколько резким.

— Ну да. Дело в том, Марджи, что я… Послушай, я уже говорил об этом. Ты красивая девушка, да и я неплохо выгляжу.

— То же самое можно сказать про Кена и Барби, но они не идут в одном комплекте.

Дейв предположил, что женщине уже доводилось вести эту дискуссию и прежде.

— Ну, будет тебе, Марджи. Я как раз в твоем вкусе, и ты сама это знаешь.

— У мужчины в моем вкусе нет жены и ребенка в Грейт-Нек.

— Я же уже рассказывал тебе эту историю! Тебе нужны доказательства? Хорошо! Я могу показать тебе счета от моего адвоката!

— Спасибо, не надо.

— Я всего лишь прошу, чтобы мы с тобой пару раз сходили куда-нибудь. Расслабились, повеселились. Немного выпили, хорошо поели. Может, сходили бы в кино. Просто узнали бы друг друга получше. Что в этом плохого? Почему ты не хочешь об этом подумать?

— Грег, давай я расставлю все точки над Я думала над этим. Много думала.

— Отлично! Я знал, что это не может…

— И решила — нет.

— Что?! Почему?!

Голос Грега был не столько вежливым, сколько громким.

— Никаких «почему», Грег. Просто старое доброе «нет».

— Ты не воспринимаешь меня всерьез. Послушай, Марджи, я ведь серьезно. Очень серьезно. Ты стала много значить для меня, и я не… Эй! Вы от меня не уйдете, леди!

Послышалась возня. На это раз кричала Марджи, еще громче, чем Грег.

— Отпусти, Грег! Сейчас же отпусти!

— Не отпущу, пока ты не сядешь и не выслушаешь меня! Ты что, плохо понимаешь, с кем имеешь дело? Я твой начальник, Марджи! Или ты забыла? Это я пишу твою аттестацию и решаю вопрос о твоей прибавке. Это я не позволил, чтобы тебя выкинули на улицу во время последней серии увольнений. И если ты не хочешь вылететь во время следующей серии, тебе лучше подумать о своем поведении!

— Что? Грег…

— Забудь про то, что поет об экономике Белый дом, бэби. Нас окружает холодный, жестокий мир, а найти хорошую работу не так-то просто.

— Нет, Грег. Есть же…

— Особенно человеку с черной меткой в личном деле. С другой стороны, Марджи, если ты останешься в «Америкэн интердайн», тут есть свои возможности. Ты даже можешь получить повышение по службе, если разыграешь свои карты правильно.

— Грег, нас не двое…

— Да и плевать! Просто наплюй на своего бойфренда, бэби.

— Нет. Я имею в виду — нас здесь не двое.

Грег, который удерживал Марджи, заломив ей руку за спину, бросил взгляд через плечо.

Дэвид Эллиот улыбнулся ему, хотя и не особенно дружелюбно.

Дейв легонько ткнул Грега носком туфли и убедился, что герой-любовник находится в нокауте.

Дейв потряс кистью руки, пытаясь унять боль. Костяшки левой руки были содраны, а из неперевязанной раны сочилась кровь.

«У тебя рука грязная. Тебе сейчас только не хватало в дополнение ко всему прочему получить заражение крови».

Бросив последний взгляд на валяющегося без сознания Грега, Дейв посмотрел на Марджи. И первое, о чем он подумал: прекрасные скулы. А второй мыслью было: она в любую секунду может закричать. Он поспешно выпалил:

— Привет! Я — Дэвид Эллиот, и у меня сегодня скверный день.

У Марджи отвисла челюсть — квадратная, жестко очерченная, привлекательная. Ее зеленые глаза (насыщенно-зеленые, изумрудно-зеленые, зеленые, словно маленькое горное озеро), увеличенные чрезмерно большими очками в красной оправе, изумленно уставились на Дейва. Она дважды открыла и закрыла рот, но не произнесла ни звука.

— Правда, очень скверный день.

«Насмеши ее. Веди себя немного по-мальчишески, немного огорченно».

Марджи попятилась. Она слабо повела правой рукой, словно пыталась что-то оттолкнуть.

— Я, наверное, кошмарно выгляжу

— Парень, ты даже не представляешь, насколько кошмарно, — сумела выдавить из себя Марджи.

— Ну правда, ужасный день.

— И от тебя воняет.

Марджи наморщила нос. Дейву понравилось, как она это сделала.

— На самом деле сегодня худший день в моей жизни. Послушайте, Марджи, — ведь вас зовут Марджи, да? — если вы отодвинетесь еще немного, вы врежетесь в стену. Я сейчас передвинусь вот сюда, в сторону от двери. Так что если вы захотите убежать отсюда, я вас пойму.

Марджи поджала губы и сощурилась.

— В самом деле?

— Да, в самом деле.

Она была привлекательной женщиной. У этого Грега губа не дура. Немного низковата — пожалуй, пять футов четыре дюйма, — но пропорционально сложена. Черные волосы, блестящие, словно уголь на изломе, подстриженные на восточный манер, колокольчиком. На вид лет двадцать пять. Влажные зеленые глаза и губы, созданные для улыбки. Симпатичный еврейский нос, выглядящий, пожалуй, несколько дерзко, и…

«Приятель, ты бы оставил эти мысли, а? Даме хватит на сегодня одного донжуана».

Марджи прижалась спиной к стене, не сводя глаз с Дейва. Она двинулась вдоль стены и в конце концов добралась до двери. Лишь ухватившись за ручку двери, она заговорила снова:

— Пожалуй, мне стоит вас поблагодарить. В смысле — за этого козла, Грега. Так что спасибо.

— Да не за что.

Дейв посмотрел на свою некогда белую рубашку. Он попытался отряхнуть ее. Лучше не стало.

Марджи взглянула на него, склонив голову набок, и подбоченилась.

— И что? Вы просто сказали «не за что» — и только и всего?

— Ну да, пожалуй.

«Потише, потише, ты, обезьяна хитроумная!»

— Вы выскакиваете из-под пола, словно какая-то тварь из книжек Кинга, врезаете как следует этому приставале-а потом только: эге-гей, вперед, мой верный конь! И все спрашивают, кто этот незнакомец в маске. Так, что ли?

«Пора улыбнуться по-мальчишески. Давай, приятель, сделай так, чтобы она тебе поверила». Дейв вздохнул и потупился.

— Ну, похоже было, что вы нуждаетесь в помощи. В смысле — с Грегом. И… — Он поднял взгляд и улыбнулся. — В любом случае, мне нужно было сделать что-нибудь такое… ну, не знаю, как-нибудь подбодрить себя или доказать себе, что я хороший парень, — что-нибудь такое. Так что… возможно, я вмешался… я это сделал не только ради вас, но и ради себя.

— Что? — рявкнула Марджи. — Вы всегда решаете проблему с самооценкой, отправляя людей в нокаут?

— Затрудняюсь ответить. До сегодняшнего дня у меня не было проблем с самооценкой.

Марджи изучающе посмотрела на него. Она оглядела его, словно врач, дюйм за дюймом, с ног до головы. Дейв предположил, что она пытается понять, как он выглядит под слоем покрывающей его грязи. В конце концов Марджи произнесла:

— У вас что… ну, я не знаю… проблемы? Дейв снова тяжело вздохнул.

— Это мягко сказано.

Марджи подбоченилась, фыркнула и склонила голову набок. На взгляд Дейва, ее лицо в этот момент выглядело просто восхитительно.

— Ладно. Я знаю, что пожалею об этом, но ладно. Полагаю, я сколько-то перед вами в долгу за…

Она с отвращением указала на распростертое на полу тело Грега.

«Превосходно. А теперь последний, завершающий штрих».

— Марджи, я нуждаюсь в помощи. Я очень хотел бы попросить вас о ней. Но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанной помогать мне.

Марджи снова выразительно фыркнула.

— О'кей, мистер… как там, вы сказали, вас зовут?

— Эллиот. Дейв Эллиот.

— Ладно, мистер Дейв Эллиот. У вас есть пять минут. Время пошло. Давайте послушаем, что вы можете мне сказать.

Марджи притопнула и потеребила нижнюю губу. В конце концов она сказала:

— И вы хотите, чтобы я в это поверила? Дейв пожал плечами.

— Вон там на стене висит телефон. Позвоните в «Сен-терекс». Мой внутренний номер — сорок четыре двенадцать, мою секретаршу зовут Джо Куртнер. Ее номер — сорок четыре одиннадцать. Скажите ей, что вы ассистент моего стоматолога и звоните, чтобы перенести встречу, назначенную на завтра. Да, фамилия стоматолога — Швебер. И посмотрите, что из этого получится.

— Какой номер коммутатора?

Дейв назвал номер. Марджи позвонила, попросила соединить с номером 4412 и заговорила:

— Добрый день. Это Марджи, ассистент доктора Швебера. Мистер Эллиот записывался к нам завтра на прием, но мы вынуждены просить его перенести встречу.

Она замолчала, выслушивая ответ.

— Ага. А не могли бы вы сказать, когда он вернется? Очередная пауза.

— Значит, через несколько недель. Что ж, тогда могу я позвонить в середине следующего месяца? Вот и отлично. Спасибо. Всего вам хорошего.

Марджи положила трубку.

— Вас нет в городе. Вы срочно уехали по семейным обстоятельствам. Никто не может точно сказать, когда вы вернетесь.

— Тогда позвоните моему брату. Если у нас в семье что-то произошло, он тоже должен уехать в Индиану. Скажите, что вы звоните от моего адвоката, Гарри Хэйлвелла, и что вам нужно переговорить с ним по поводу подлежащего отмене управления имуществом, которое я учредил.

Марджи набрала номер. Когда она услышала ответ, у нее брови поползли кверху. Повесив трубку, она сказала:

— Ваш брат говорит, что вы в деловой поездке в Токио. Он сказал, что вы вернетесь через месяц.

Дейв изобразил свою самую лучшую, самую сердечную улыбку.

— Мне определенно не помешала бы некоторая помощь, Марджи.

Женщина покачала головой и опустила взгляд.

— Послушайте, я простая служащая. Люди с пистолетами… Не то мафия, не то не пойми кто… И кроме того, вы сами… в смысле… вы нападаете на людей.

Марджи умолкла, облизнула губы и посмотрела на лежащего без сознания Грега.

«Осторожнее, приятель, ты ее теряешь». Дейв провел рукой по волосам.

— Лишь затем, чтобы помешать им напасть на меня. Взгляд Марджи по-прежнему был прикован к Грегу.

— Марджи, вы разбираетесь в оружии? Женщина поджала губы:

— Когда мне было восемь, наша семья переехала в Айдахо. Этот край кишит оружием. Можно сказать, дом Национальной стрелковой ассоциации. Там охотник — каждый первый. Я повидала все оружие, какое там только есть.

— Отлично. Взгляните-ка вот на это.

Дейв засунул руку за спину и извлек один из пистолетов, спрятанных под рубашкой. Он присел на корточки, положил пистолет на пол и подтолкнул его к Марджи.

— Я забрал его у одного из людей Рэнсома. Марджи нагнулась и подобрала оружие. Она держала его с уважением опытного стрелка. Посмотрев на пистолет пару секунд, она кивнула.

— Высокотехнологичная штуковина. Я с таким никогда не сталкивалась.

Дейв не стал ничего говорить. Он молча ждал, пока она примет решение.

И Марджи решилась. Она проверила, стоит ли пистолет на предохранителе, отошла от двери и протянула пистолет Дейву, рукоятью вперед.

— По-моему, мистер, вы крупно влипли. Дейв взял пистолет и засунул под рубашку.

— Мне нужна кое-какая помощь. Ничего такого, что поставило бы вас под удар. Клянусь. Слово чести.

«Лжец!»

— Три вещи. Вот все, о чем я прошу. Первое: найдите мне моток изоленты или чего-нибудь подобного — что там ваши ребята используют, чтобы обматывать провода. Второе: найдите мне диктофон. Третье: посторожите в коридоре, пока я побуду в туалете, чтобы вымыться и переодеться.

— Идите в женский.

— Простите?

— Все женщины, сколько их есть на этом этаже, работают в нашем отделе. Все они сейчас на встрече. В женском вам будет безопаснее.

Дейв — свежевымытый, куда меньше воняющий и облаченный в брюки и рубашку любвеобильного Грега — вернулся в компьютерную комнату.

Марджи одобрительно оглядела его.

— Вы выглядите как типичный придурок-компьютерщик. Перекошенные очки, чересчур короткие брюки, мятая рубашка. Не хватает лишь блютуза в ухе.

— Спасибо. Мне бы еще белые носки и теннисные туфли — и маскировка была бы безукоризненной.

Хотя Грег был на два дюйма ниже Дейва и на размер толще, его одежда сидела на Дейве вполне прилично. То, что рубашка свободная, точно было на пользу: легче спрятать пистолеты. А вот с туфлями Грега, к несчастью, дело обстояло иначе: они оказались Дейву малы. Так что на нем по-прежнему были его кричаще дорогие туфли от Бэлли. Дейву очень хотелось от них избавиться.

Марджи взвесила на руке диктофон, который дал ей Дейв.

— Вы уверены, что это сработает?

— Надеюсь. Ничего лучше я придумать не могу.

— А вы точно настроили эту рацию правильно?

У Дейва было две рации: одну он забрал у Карлуччи, а вторую — у того типа, которого застрелил в клубе «Премьер-министр». Пока он прятался под полом в компьютерной, он их изучил. У обоих сзади были небольшие снимающиеся панели. Под панелями Дейв обнаружил ряд миниатюрных красных светодиодов; несомненно, это были шифровальные коды. Прямо под светодиодами располагался ряд переключателей. Дейву хватило пары секунд, чтобы выставить на второй рации тот же код, что и на рации Карлуччи — по которой Рэнсом обещал связаться с Дейвом.

— Да, Марджи, с ней все именно так, как надо.

— Значит, все, что от меня требуется, — это нажать на эту кнопку и включить вашу запись?

Она указала на рацию длинным, изящным пальцем. Дейв обожал длинные пальцы и терпеть не мог короткие и толстые. Ему подумалось, что у Марджи великолепные пальцы. Как, впрочем, и многое другое. Марджи была полной противоположностью его жене: приятно округлой в тех местах, где Хелен была по нью-йоркски худой; миниатюрной, в то время как Хелен была, по правде сказать, чересчур высокой; у нее был живой практичный ум в противовес холодной искушенности Хелен; и она была неприкрыто сексуальной, в то время как Хелен…

«Эй, приятель! Притормози!»

Дейв заставил себя думать о деле.

— Да, верно. Как только вы услышите в этой рации голос — любой, — вы включите запись. Но только если вы в это время уже покинете здание. Если же вы еще будете здесь, просто игнорируйте этот голос. Если Рэнсом обратится ко мне до того, как вы отсюда уйдете, я перейду к другому плану.

Марджи глубоко вздохнула и ослепительно улыбнулась.

— А как насчет Грега? «Чудесная улыбка!»

— Рано или поздно его кто-нибудь услышит. Либо его вечером найдут уборщики. А до тех пор он никуда не пойдет.

Марджи уставилась на свои туфли.

— Кстати, мне хотелось вас спросить: почему вы намотали так много изоленты вокруг… ну, вы понимаете… его фиговины?

— Мне хотелось, чтобы он как следует охнул, когда его будут разматывать.

Марджи хихикнула.

— Ну и злой же вы, мистер Дэвид Эллиот. Ее улыбка озарила комнату.

И в глазах у нее появилось особое выражение. Во всяком случае, Дейву так показалось. Или, точнее, он, быть может, надеялся, что оно там появилось.

— Угу, — глупо ухмыльнулся он, — злой, как цепной пес.

Марджи вздернула подбородок. На скулах у нее проступил румянец.

— Но не по отношению ко всем?

Голос Марджи смягчился. Голос Дейва, напротив, сделался хриплым.

— Нет, не ко всем.

Он шагнул вперед. Чисто рефлекторно. И Марджи тоже. В этом не было ничего рефлекторного. Дейв заметил, что в компьютерном зале с его нагоняющими прохладу кондиционерами стало теплее. Тепло было приятное. Как будто подул легкий летний ветерок.

Марджи придвинулась к Дейву. Глаза ее заблестели. Их разделяло теперь не больше фута. Либо Дейв ничего не понимал, либо ей нравилось находиться поближе к нему. Дейва влекло к этой женщине, а ее — к нему. Это был магнетизм — подлинный, мгновенный, неумолимый. Такое случается редко. Но — случается. Некоторые называют это любовью с первого взгляда, хотя, конечно, это не она.

Тут у Дейва в уме промелькнула особенно дурацкая мысль. Ему нравилась эта мысль и нравилась ее глупость, а больше всего ему нравилась Марджи, и…

Дейв резко одернул себя — так резко натянул поводья, что рывок получился болезненным. Даже думать о том, о чем он подумал, было безумием, если не самоубийством. А втягивать эту женщину, которая и так уже чересчур глубоко втянута во все это…

«Приятно знать, приятель, что у тебя все еще сохранились хоть какие-то моральные нормы».

Дейв поймал руку Марджи и пожал, словно коллеге по бизнесу.

— Спасибо вам за помощь, Марджи. Я вам очень, очень признателен. Но теперь я лучше пойду. Кажется, ваши друзья — в смысле, остальные работники департамента — уже скоро вернутся со встречи.

Глаза Марджи заблестели сильнее.

— Ладно, но тогда так: мое полное имя — Мэриголд Филдс Коэн. И не надо на меня так смотреть! Я родилась в шестьдесят восьмом, и мои родители жили в Сан-Франциско. Я не виновата, что они дали мне такое дурацкое имя! Но как бы там ни было, мой номер есть в телефонной книге. Западная Девяносто четвертая улица, сразу за Амстердам-авеню. Когда выберетесь из этой передряги — позвоните мне, ладно? Или даже можете ко мне заглянуть.

Дейв улыбнулся в ответ. Марджи была великолепна. Он был просто очарован ею. Его охватило искушение сказать нечто безрассудное. Очень, очень безрассудное…

«Жаль, что ты пребываешь в счастливом браке. Хотя, если так посмотреть, возможно, ты в нем уже и не пребываешь».

А возможно, и никогда не пребывал.

— Обязательно, Мэриголд, — как можно искреннее отозвался Дейв.

Возможно, он и вправду был искренен.

— Никогда больше не смейте называть меня Мэриголд!

— Хорошо-хорошо. Обещаю. Вот вам крест. А теперь еще одно, последнее.

Марджи нетерпеливо кивнула.

— Мне очень не хочется, чтобы у вас из-за меня были неприятности. Я не хочу, чтобы кто-нибудь заподозрил, что вы помогли мне. Но когда Грега найдут, начнутся вопросы. Потому нам нужно создать вам алиби. Мне пришла в голову идея, как создать вам безукоризненное алиби. Никому и в голову не придет поставить его под сомнение. Вы же понимаете, что вам нужно непробиваемое алиби, верно?

— Ну да, конечно. И что же это за алиби?

— Вот оно.

И Дейв ударил ее в челюсть. Он подхватил Марджи, потерявшую сознание, и осторожно опустил на пол. Затем он забрал у нее всю наличность из кошелька. Там оказалось всего двадцать три доллара. Бедняжка. Однако Дейв оставил жетон на метро, чтобы она могла вернуться домой.

 

Глава 4

ВСЕ О РАЗУМЕ

Повинуясь глупейшему из суеверий, компания, проектировавшая и возводившая здание, в котором работал Дейв, решила, что здесь не будет тринадцатого этажа. После двенадцатого этажа в нумерации шел сразу четырнадцатый. Можно подумать, боги или демоны, отвечающие за невезение, настолько глупы, что сами не могут сосчитать этажи.

«Америкэн интердайн» занимала всего два этажа: двенадцатый и четырнадцатый. Приемная располагалась на четырнадцатом.

Секретарша, ведущая прием посетителей, ползала на четвереньках, щурилась и что-то разыскивала, хлюпая носом. Дейв изумленно уставился на нее.

Секретарша представляла собою карикатуру на яппи восьмидесятых годов. Ее юбка из исключительно натуральной ткани с рисунком в елочку была значительно ниже колена. А плечам, которые ей создавал жакет из такой же ткани, мог бы позавидовать полузащитник национальной сборной по футболу. Белая хлопчатобумажная блузка была так сильно накрахмалена, что казалось, она потрескивает, когда ее хозяйка нагибается, а темно-бордовый галстук больше всего напоминал какую-то дохлую птицу из числа охраняемых законом. Наряд женщины просто-таки кричал о том, что его приобрели у «Элкотт и Эндрюс», а «Элкотт и Эндрюс» отошли от дел уже несколько лет назад.

— Прошу прощения. — Дейв старался говорить максимально вежливо, насколько это было возможно в подобной ситуации. — Я из телефонной компании.

Секретарша подняла голову и, сощурившись, посмотрела приблизительно в его сторону.

— Не двигайтесь.- (Шмыганье носом.) — Просто стойте на месте и не двигайтесь.

— Потеряли контактную лизну?

— Обе сразу.- (Шмыг, шмыг.) — Представляете?

— Может, вам помочь?

— Только если осторожно. (Шмыг.)

— Я постараюсь.

Дейв присел и принялся разглядывать ковер. Почти сразу он заметил поблескивание рядом с женщиной.

— Чуть левее, рядом с вашей рукой. Видите?

— Угу, спасибо.- (Шмыг.) — Теперь еще одна осталась.

— Вторая немного повыше этой.

— О, отлично. Нашла. (Шмыг.)

Женщина исполнила традиционный ритуал: лизание пальцев, оттягивание века, запрокидывание головы, а потом засовывание линзы. Дейв подумал, что надевать контактные линзы на публике лишь немногим лучше, чем прилюдно сморкаться.

Секретарша вытащила из лежащей на столе пачки бумажный носовой платок и промокнула глаза. На платке остались пятна туши.

— Вам что-то попало в глаз?

Уже задав вопрос, Дейв понял, что делать этого не следовало.

— Нет. — Женщина сглотнула, судорожно втянула воздух и смахнула слезу. — Я… я…

Дейв не любил исполнять роль наперсника для незнакомых людей.

— Я плакала.

С другой стороны, ему нужна ее помощь. Дейв вздохнул, изо всех сил стараясь говорить сочувственно.

— А! Что-то случилось?

Десять минут спустя Дейв знал о жизни секретарши куда больше, чем ему хотелось бы. В конце восьмидесятых она получила диплом одной из лучших бизнес-школ, работала на Уолл-стрит, занималась инвестициями, лишилась работы во время последней волны увольнений в финансовой сфере и никак не могла найти новую, пока, впав в отчаяние, не заняла вакансию секретарши в «Америкэн интердайн уорлдвайд».

Дейв сочувственно поугукал.

— Единственное место, где мне удалось найти работу, — эта дыра, — (шмыг), — а я все еще не выплатила заем за обучение, — (шмыг), — и мне кошке на корм еле хватает, — (шмыг), — а мой бывший муж тоже сидит без работы и не может платить алименты, — (шмыг), — и мне приходится еще подрабатывать секретаршей у стоматолога, — (шмыг), — а хозяин квартиры не хочет войти в мое положение, — (шмыг), — и… и…

Дейв коснулся ее руки.

— Что? Вы можете мне сказать.

— Меня то и дело похлопывают по заднице!

— Кто, Грег?

Дейв чуть не подавился. Это было ошибкой. К счастью, женщина не обратила на нее внимания.

— И он тоже. Да все они! От вшивого председателя совета директоров этой вшивой компании, когда он вдруг объявляется в этом вшивом городе, и до менеджера офиса.

Дейв скрестил руки на груди и прикрыл глаза. «Сперва Марджи, теперь эта женщина. М-да, в "Америкэн интердайн" своеобразная корпоративная этика».

— Она тоже изрядная сука.

— Кто?

— Менеджер офиса.

Позднее, когда ему удалось успокоить секретаршу, Дейв попросил у нее то, что хотел. Секретарша доверчиво улыбнулась и дала то, что он попросил. Он был таким понимающим, так стремился помочь, что она не подумала ничего плохого. Кроме того, на Дейве по-прежнему был пояс ремонтника с инструментами. Единственное, о чем попросила секретарша, так это чтобы Дейв вернул его ей, когда управится с делами.

Ключ.

Дейв пообещал, соврав сквозь зубы. Секретарша посмотрела на часы.

— Вы успеете до пяти? Я в пять уйду домой. Дейв улыбнулся ей в последний раз и сказал:

— Может, и нет. Но я просто положу его вам на стол, под книгу записей. Хорошо?

— Да, конечно. Или бросьте его в средний ящик.

— Обязательно. Да, и еще: вы знаете Марджи Коэн? Она работает этажом ниже, в компьютерном отделе.

Секретарша кивнула.

— Если хотите, позвоните ей. Она хороший человек, и я думаю, она кое-что знает насчет того, как отделываться от домогательств.

— Я позвоню ей домой сегодня вечером.

И она продемонстрировала телефонный справочник с телефонами служащих «Америкэн интердайн».

Дейв повернулся, собираясь уходить.

— Вы говорите, телефонная комната на этом этаже?

— Прямо по коридору и налево.

— Спасибо. Всего хорошего.

— И вам всего хорошего.

Секретарша дала ему универсальный ключ от всех подсобных помещений «Америкэн интердайн». Если ему хоть чуть-чуть повезет, этот ключ подойдет ко всем подсобным помещениям в здании. К телефонным комнатам. К чуланам уборщиц. Ко всяческим каморкам, в которых менеджеры, электрики и много кто еще хранят то, се и прочее.

Именно такого ключа ему и не хватало.

Дейв изучал содержимое складской комнаты «Америкэн интердайн», когда Рэнсом в конце концов совершил нечто неподобающее.

Рация в кармане у Дейва зашипела и ожила. Из динамика послышался голос Рэнсома с его западающим в память протяжным аппалачским выговором.

— Мистер Эллиот, у меня тут кое-кто, кто хочет поговорить с вами.

Дейв напрягся. Это еще что? Очередной дешевый трюк. Небольшой прием психологической войны, нацеленный на то, чтобы лишить вашу добычу душевного спокойствия. Что-нибудь такое, что уничтожит ее уверенность в себе или заставит задаться вопросом…

— Я знаю из вашего досье, что верность не входила в число ваших личных ценностей. Ни верность знамени. Ни верность товарищам. И тем не менее я надеюсь, что вы чувствуете определенную привязанность к вашей собственной плоти и крови.

Что?!

— Папа! Нет!!!

— Папа, ты меня слышишь?

Марк, его сын. Его единственный ребенок. Его и его первой жены. Его и Энни.

— Папа, это я, Марк.

Марк учился на предпоследнем курсе в Колумбийском университете, жил в студенческом общежитии на Западной Сто десятой улице и по меньшей мере раз в неделю приходил пообедать с отцом. Ревнивая Хелен никогда не присоединялась к ним. Она знала, что Марк — самый важный человек в жизни Дейва.

— Папа, выслушай меня.

Мальчик хотел быть философом. На первом курсе он прослушал вводный курс по философии. И его это чем-то зацепило. Он находил смысл в Платоне, актуальность в Канте и радость в Гегеле. Он сам, по собственной инициативе, без подталкивания со стороны своих профессоров, на втором курсе прочел «Бытие и время» Мартина Хайдеггера от корки до корки, все пять сотен страниц мелким шрифтом, и написал критическую статью, которую, как ни удивительно, приняли для публикации.

— Пожалуйста, папа. Это очень важно.

«Рэнсом, сукин ты сын, как ты посмел втягивать в это моего мальчика? Ты за это заплатишь. Я об этом позабочусь».

— Послушай, па.

Дейв, сомневавшийся в том, что сам он хоть раз после окончания колледжа произнес слово «философия», с энтузиазмом поддерживал научные штудии Марка. Если другие отцы искоса смотрят на стремление сына посвятить годы обучения предмету, не славящемуся своей пригодностью для коммерческих целей, — что ж, значит, они дураки.

— Я здесь, внизу. Мама летит сюда. Она будет здесь через пару часов.

«Я тебя убью, Рэнсом. Я тебя убью и вымою руки в твоей крови».

— Папа, ты должен выслушать. Агент Рэнсом все мне рассказал. Он показал мне документы, па.

Что там еще за ужасная ложь?

— Это уже случалось с другими людьми, па. Ты не единственный. Тебе было всего двадцать — двадцать пять. Они давали тебе Препараты. Во Вьетнаме, па, еще до моего рождения они давали тебе препараты.

«Я тебя зарежу, Рэнсом. Я тебя сожгу. Рэнсом, Рэнсом, тварь ты этакая, не будет предела тем мучениям, которым я тебя подвергну».

— Это был эксперимент, па. Они не знали, что из этого выйдет. Но оказалось, что у этого препарата долгосрочный эффект, папа. Даже после стольких лет у людей случаются срывы. Они начинают сходить с ума, па. Хотя прошло уже столько времени. Военные пытаются замолчать это. Они пытаются собрать в одном месте всех, кому давали эту гадость. Они говорят, что могут это лечить. Они говорят…

«Что? Что они говорят? Должно быть что-то еще хуже. Что-то такое, что, как надеется Рэнсом, заставит меня сорваться».

— …папа, они говорят, что препарат воздействует на генетику. Они говорят, что им придется обследовать и меня тоже. Они говорят, что, возможно, именно поэтому мама… именно поэтому у мамы были все эти проблемы.

Энжела. Возлюбленная студенческих лет. Жена. Единственный сын. Два выкидыша. Продолжительная депрессия. Пристрастие к спиртному. Развод. Затем курс лечения у психолога, повторный брак, две чудесные дочки и счастливая жизнь с другим мужчиной.

— Папа, тебе мерещится всякое, но это не твоя вина. Это тот препарат, па. Эта дрянь все годы сидела в твоем организме. Они показали мне документы. И документы других людей тоже. Это случалось и до тебя. Что-то происходит с твоим телом, когда ты приближаешься к пятидесятилетию. Препарат пробуждается. Тебе начинает мерещиться, что тебя преследуют, на тебя набрасываются с ножами и пистолетами. Ты начинаешь верить, что все вокруг против тебя. Потому ты нападаешь на них, пока они не напали на тебя. Ты пытаешься нападать на всех. Это проблема с сознанием, па, но они говорят, что могут это вылечить. Если ты придешь к ним, они смогут это вылечить. Если же нет, то тебе станет хуже. И скоро, па, очень скоро. Пожалуйста, позволь им вылечить тебя. Этот препарат заставляет тебя видеть того, чего нет. Он заставляет тебя желать причинять вред людям. Папа, ради бога, позволь агенту Рэнсому помочь тебе. Он здесь ради этого, па. Он твой друг. Он пришел, чтобы помочь.

Тяжесть пистолета в руке была приятной. Скос рукояти успокаивал. Дейв погладил спусковой крючок. Тот двигался плавно. Дейв провел большим пальцем по предохранителю и переключил пистолет с полуавтоматического режима на автоматический. С каждой секундой он чувствовал себя все лучше.

— Разве ты не чувствуешь гнева, па? Разве ты не чувствуешь, что ты совершенно вне себя от гнева?

Прямо в точку, черт побери.

Он хотел убивать, убивать и убивать.

«В конечном итоге, джентльмены, намного полезнее уничтожить дух врага, чем уничтожить его тело».

Он не мог дождаться того мгновения, когда начнет стрелять.

«Так говорил старина профессор Роберт-зовите-меня-Робом».

Он был на третьем этаже.

«А еще он говорил: "Сделайте это — и все остальные задачи станут намного проще"». Он шел сквозь багровый туман. «Именно этого, приятель, и хочет Рэнсом». Туман начал рассеиваться.

«Ты еще поднеси ему себя на блюдечке с голубой каемочкой».

Вскоре все озарил свет предельной ясности. «О господи! Ты что, не понимаешь, что он с тобой делает?»

Дейв вынул из пистолета обойму и проверил ее. Полная.

«Рэнсом солгал твоей жене, он солгал твоему сыну и солгал тебе. Это приманка! Ловушка!»

Дейв загнал обойму обратно, передернул затвор и отправил патрон в ствол. Этих людей и убивать приятно.

«Ты идешь прямиком в ловушку! Тебя там ждут!»

Дейв и хотел, чтобы они его ждали. Он об этом жадно мечтал.

«Враг, выведенный из себя, — это чрезвычайно уязвимый враг. Того, кто деморализован, легче всего победить, а того, кто сломлен, легче всего уничтожить. Это же первый принцип психологической войны, первая заповедь нашей почтенной профессии».

«Нашей почтенной профессии? И чья же это почтенная профессия? Рэнсома? Мамбы Джека? Сержанта Маллинса? Моя?»

Дейв крепко сжимал в руке рукоять пистолета. Руке — ять была металлической, серо-стальной, холодной.

«Холод. Сосредоточься на холоде. Не думай ни о чем другом. Только о холоде».

Дейв остановился. Он заставил себя стоять абсолютно неподвижно.

«Отлично. Теперь дыши. Медленно и глубоко».

Дейв заставил себя вдохнуть как можно глубже, до боли. И удерживал дыхание до тех пор, пока перед глазами не заплясали точки, а потом медленно выпустил воздух. И стер пот со лба подолом рубашки.

«Вот так-то лучше, приятель».

Дейв вытянул правую руку вперед. Рука дрожала.

«В том-то и суть. Люди, у которых дрожат руки, — не лучшие на свете стрелки».

Он чуть не попался. Рэнсом едва не заполучил его.

«"Тот, кто побеждает своих врагов хитростью, достоин похвалы не менее того, кто побеждает их силой". Так сказал Макиавелли. Помнишь? Помнишь, как профессор Роб его все время цитировал?»

Дейв поставил пистолет на предохранитель и перевел его обратно в полуавтоматический режим. Он попытался засунуть пистолет за пояс. Это удалось ему с третьей попытки.

«Он сделает это снова. Он пойдет на что угодно, лишь бы выбить тебя из колеи».

У Дейва подогнулись колени. Он рухнул без сил на лестницу и сидел на ступеньках, дрожа и не шевелясь, пока владевшая им ярость не угасла.

Этот шаг должен был стать лучшим попаданием Рэнсома. Рэнсом просто не смог бы придумать ничего более мерзкого и вероломного, чем позвонить Марку и убедить того попытаться заманить собственного отца в смертельную ловушку, солгав ему…

«А ты уверен, что это ложь?»

Нет, Дейв не был уверен. В том-то и ужас. Кто-то — кто-нибудь из его собственных людей — действительно мог давать ему какой-то экспериментальный препарат. Это был бы далеко не первый раз, когда спецслужбы проворачивали подобный трюк. Как минимум одному бедолаге, работавшему на ЦРУ, тайком скормили дозу ЛСД, и тот в результате покончил с собой. Лишь через двадцать пять лет агентство признало этот факт и с ворчанием выплатило компенсацию родственникам несчастного.

Были и другие прецеденты. В пятидесятых военные тайно распылили в небе над Сан-Франциско болезнетворных микробов, Serratia marcescens. Десять лет спустя группа работающих под прикрытием военных исследователей наполнила стеклянные колбы микробами, переработанными при помощи современных методов, поразбивала их в нью-йоркской подземке, а потом следила за распространением свирепого насморка. Примерно в то же самое время в Юте произошел массовый падеж овец из-за утечки точно не классифицированного вещества из секретной лаборатории. Время от времени пробегали слухи о биологах, иммунологах и специалистах по генной инженерии, проявляющих нездоровый интерес к результатам экспериментов, которые проводились в концлагерях в странах Оси во время Второй мировой. Были также обитатели американских тюрем, которым вводили культуры болезнетворных вирусов, неиспытанные медикаменты и — самый печально известный случай — бледную спирохету. Добавьте к этому чудовищные испытания радиоактивных веществ, которые армия проводила на своих же военнослужащих, — и вы легко поверите, что какой-нибудь специалист по грязным трюкам мог счесть оправданным скормить препарат, воздействующий на сознание, нескольким своим коллегам.

Спецслужбы всегда руководствовались собственными законами и были более чем склонны ставить непродуманные эксперименты равно и на солдатах, и на мирных жителях. Ведь, в конце концов, это делалось исходя из высших интересов американской национальной безопасности — а значит, было жизненно необходимым, в особенности если верить — а все верили, — что Советы делают то же самое. Если в процессе пострадают несколько лабораторных крыс, отбывающих срок заключенных или парней в военной форме — что ж, это ведь не чрезмерно высокая цена за гарантию сохранения демократии. Вы согласны? И действительно, когда в семидесятых следователи Сената впервые узнали о подобных операциях и в ужасе подняли крик, немалое количество тех, кто нес ответственность за эти деяния, были глубоко возмущены. «Из-за чего весь этот вой? Мы всего лишь делали работу, за которую вы нам платили. Не смейте нас обвинять — мы хорошие парни!»

Рэнсом сочинил особенно коварную ложь — тем более коварную, что она была очень правдоподобной. Она гарантировала, что все — все! — кто знал Дейва и мог бы ему помочь, теперь будут на стороне Рэнсома. Мало того, она должна была заставить самого Дейва усомниться в себе.

«Ты же понимаешь, это может быть правдой».

Понимаю. Господи, смилуйся, я это понимаю.

Дейв сидел на полутемной лестнице, обхватив руками колени, и дрожал. Осознание того, что он теперь один, совсем один, повергало его в отчаяние. Никто не станет говорить с ним, никто не станет его слушать. Жена, сын, друзья — все, кто должен был верить ему, поверили этой лжи. Все обратились против него, и не осталось никого, кому он мог бы довериться.

В этом суть оживших кошмаров, зарождающегося безумия, мыслей, которые сперва озадачивают, а потом лишают рассудка и заставляют прежде уравновешенных людей заглядывать по ночам под кровать, подозревать, что их телефон прослушивается, а со временем и вовсе обретать твердую уверенность в том, что за каждым их шагом следят зловещие силы. Это может быть правительство, это могут быть жидомасоны, это могут быть зеленые человечки с летающей тарелки. Доверять нельзя никому, потому что любой может оказаться одним из Них или Их агентом. И вскоре ты начинаешь писать длинные письма в редакцию «Американского научного журнала», а может, и не начинаешь, потому что работники редакции тоже могут участвовать в заговоре. И ты придумываешь, как бы обшить стены своей комнаты алюминиевой фольгой, чтобы та отражала радиоволны, а по ночам ты бродишь по улицам и рисуешь на стенах мистические символы краской из баллончиков, чтобы отпугнуть чуждые силы, и постоянно разговариваешь сам с собой, и то, о чем ты говоришь, имеет смысл если не для других, так для тебя, и в конце концов ты складываешь свои вещи в сумку — только самое необходимое, чтобы они не мешали тебе передвигаться, — и ищешь темное местечко, где можно было бы пересидеть светлое время суток, потому что Они везде, Они ищут тебя, Они готовы взять тебя на мушку…

Психиатры называют это паранойей, и, когда дело заходит далеко, они запихивают тебя в психушку.

Потому что — помимо всего прочего — люди, думающие, будто все вокруг хотят их убить, могут быть чрезвычайно опасны.

 

Глава 5

НЕПЛОХАЯ ШУТКА

Если ему повезло, Марджи — Мэриголд Филдс Коэн, которая, возможно, была зачата тем самым летом, когда он поднялся в высокие горы Сьерры и спал у озера, зеленого, безупречно прекрасного, незабвенного, — Марджи все еще не пришла в себя. Если она еще без сознания, она не слышала его сына. Если она еще без сознания, она включит диктофонную запись, когда для Дейва настанет момент совершить рывок.

«Но все-таки лучше придумать запасной план».

Верно. Дейв более всего хотел не сталкиваться с Рэнсомом и его людьми. Но если что-нибудь пойдет не так, прежде чем Марджи включит запись, ему потребуется местность, в которой он может передвигаться быстро, а враги — нет. До сих пор ему удавалось опережать их на полшага и вести оборону. Пришло время изменить это. Кроме того, с него кое-что причитается Рэнсому — за то, что тот втянул в игру его сына. Пожалуй, с него Рэнсому причитается очень много.

1, 2,3, 5, 7,11,13,17,19, 23, 29,31, 37,41,43, 47.

Простые числа. Если простое число разделить на любое другое число, кроме единицы и его самого, в результате получишь дробь. Простые числа — неисчерпаемый источник очарования для математиков. Их легко высчитать — точнее, легко, если вас интересуют только числа меньше пятидесяти.

Профессор Роб говорил: «Джентльмены, вы можете себе представить, как неловко получается, если диверсант вляпывается в собственную ловушку? Задумайтесь об этом. Представьте себе, как вы лежите где-нибудь среди дымящихся руин с оторванной ногой или с вывалившимися внутренностями. Подумайте, как вы будете раздосадованы, зная, что сами же и установили адскую машину, которая все это натворила. Господи, разве вы не покраснеете от стыда? Должен заметить, что это одно из самых неприятных переживаний. Так вот, чтобы вы не попадали в подобные неловкие и унизительные ситуации, сегодня я намерен обучить вас кое-какой арифметике. Мне предстоит изложить, а вам — усвоить несколько простых математических прогрессий. Подобные формулы очень полезны, дабы отслеживать места, в которых вы сумеете приготовить небольшие проказы в назидание вашим оппонентам».

Существует шестнадцать простых чисел меньше 50. Дейв устроил ловушки на шестнадцати этажах пожарной лестницы. На восточной, западной и южной лестницах.

Его инструкторы в лагере «П» подчеркивали важность простоты. Наилучшая ловушка — это простая ловушка, устроенная с таким расчетом, чтобы дать максимальный результат при минимуме материалов. И как почти во всякой сфере деятельности, в искусстве грязных трюков наивысшая мудрость передается аббревиатурой СЭПД.

Дейв уважал эту аббревиатуру. Среди его ловушек (инструкторы назвали бы их шутками) были: куски темно-зеленого телефонного провода, натянутого в начале пролета на высоте лодыжки; емкости со скользким жидким мылом, расставленные в уголках так, чтобы бегущий человек не мог не сшибить их; банки с вязким цементом, подготовленные к тому, чтобы их опрокинули; сосуды с легковоспламенимым промышленным растворителем, удобно расставленные под рукой; более толстые провода, на этот раз аккуратно обмотанные вокруг водопроводной трубы и легко распутывающиеся; несколько дешевых ножей для бумаги, связанных по трое в колючие ежи; мощные степлеры, оставленные в различных стратегических местах; невинные на вид комки бумаги, усеивающие две лестничные площадки; пожарный шланг, размотанный и растянутый на пять пролетов; три банки с порошком для заправки картриджей, готовые в любой момент изрыгнуть чертовски неприятный черный порошок, и еще кое-какие штучки.

Его учителя гордились бы им. СЭПД: «Сделай это просто, дурень».

Дейв не думал, что все его ловушки окажутся эффективны. Во многие вообще никто не попадется. А те, кто все-таки попадется, рискуют наставить себе синяков да, может, сломать что-нибудь. Большинство этих ловушек лишь причиняли неудобство, и ни одна не могла гарантированно прикончить человека. Да от них этого и не требовалось. Нужно было лишь, чтобы они задержали Рэнсома и его людей.

«С другой стороны, приятель, если бы ты хотел причинить реальный вред…»

В чулане уборщицы Дейв нашел пять больших коробок моющего средства — по две дюжины бутылок в каждой, — в состав которого входил нашатырный спирт.

Нашатырный спирт — очень распространенная штука. Его используют повсеместно для мытья стекол, дезинфекции туалетов и оттирания плитки. Самый обычный компонент домашнего хозяйства.

В лагере «П» Дейва научили использовать обычные ингредиенты домашнего хозяйства. Его научили, как при некоторой сноровке обычная кухонная кладовка превращается в арсенал отравляющих, зажигательных и взрывчатых веществ. Немало «обычных компонентов домашнего хозяйства» превращаются в смертоносное оружие, если смешать их в правильных пропорциях.

И в их числе — нашатырный спирт.

Если смешать его с йодом — а это лекарство отыщется в любой офисной аптечке, — нашатырный спирт образует крохотные кристаллы трийодида азота. Правильно обработанный и высушенный трийодид азота становится веществом, представляющим из себя некоторую коммерческую ценность. На самом деле «Дюпон» продает его под торговым названием, прекрасно известным в горной промышленности как идеальный инструмент для вскрытия новых пластов руды с помощью взрыва. Единственная проблема этого вещества — в его нестабильности. Обеспечьте давление чуть больше полутора атмосфер на кучку кристаллов трийодида, и…

Ангел-хранитель Дейва ухмыльнулся. «Ба-бах!»

Вскоре после восемнадцати ноль-ноль Дейв Эллиот отправился в засаду.

Пока Дейв устанавливал свои ловушки, он пришел к выводу, что головорезы Рэнсома держатся подальше от лестниц. Они охраняли выходы на первом этаже, и этого хватало, дабы вселить в них уверенность, что добыча не сбежит. Кроме того, редкие курильщики — изгнанники своих офисов, прокаженные конца двадцатого столетия — выскакивали на лестничные площадки, чтобы втайне, стыдясь, насладиться сигаретой. И если присутствие телефониста-ремонтника, таскающего вверх-вниз бобину с проводом, не привлекало никакого внимания рабов никотина, то присутствие громил, патрулирующих лестницу, возбудило бы у них подозрения.

На месте Рэнсома Дейв приказал бы своим людям держаться подальше от лестниц, пока рабочий день не кончится. К несчастью, теперь рабочий день именно что кончился, и некоторые из людей Рэнсома решили немного поиграть. Дейву стало любопытно: а знает ли их босс, куда их занесло? Возможно, нет. Такой человек, как Рэнсом, никогда не одобрил бы так неумело подготовленной ловушки. Это было несовместимо с профессиональными стандартами Рэнсома. По мнению Дейва, засада была настолько любительской, что впору было обидеться.

«Черт побери, в наше время ни на кого нельзя положиться!»

Двое из людей Рэнсома расположились на западной лестнице. Они сидели на корточках в углу площадки на тридцать третьем этаже рядом с пожарной дверью. Один из них — он явно считал себя очень хитрым — отключил лампу дневного света над дверью. Бетонный пол площадки, холодные серые стены и сама дверь были скрыты тенью.

Тень их и выдала. Оставь они свет, и Дейв мог бы их не заметить, пока не стало бы слишком поздно.

«Старый трюк с выключенным освещением. Ребята начитались книжек Ладлэма».

Они явно сидели здесь не слишком долго. Дейв дважды за последние пятнадцать минут проходил через тридцать третий этаж, выполняя завершающие штрихи своих ловушек.

«Если их хоть чему-то учили, на тридцать втором этаже сейчас должны сидеть еще двое и ждать с другой стороны пожарной двери. Стандартная тактика засады, все по учебнику».

Идея заключалась в том, чтобы поймать его между тридцать вторым и тридцать третьим этажами. Двое стреляют сверху, двое — снизу. Это называется «фланговый перекрестный огонь». Ваша мишень превращается в мелкорубленый бифштекс.

«А это означает, что веселье не начнется, пока ты не одолеешь половину следующего пролета».

Дейв медленно поднялся на несколько последних ступенек тридцать второго этажа. Его каблуки стучали по бетонным ступеням. Два человека, сидящие в тени, знали, что он приближается. Они должны были слышать его, должны были следить за его приближением и нетерпеливо перешептываться по рациям.

«Давно ли они здесь? Давно ли они прислушиваются? Было ли у них время вызвать подкрепление?»

Пространство между лестничными пролетами, колодец, идущий от крыши до самой земли, был достаточно широким, чтобы Дейв мог видеть поджидающих его врагов. Оба они прижались к стенам. Оба держали наизготовку штурмовые ружья, короткие и уродливые.

«АР-15? Нет, что-то другое. Магазины побольше, на большее количество патронов».

Дейв остановился и тяжело запыхтел, как будто старался отдышаться. Он вытащил из-за пояса подол рубашки, вытер лицо и тяжело вздохнул.

— Ненавижу эти проклятые лестницы, — пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали.

Один из сидевших наверху мужчин поднес рацию ближе к губам.

«Идиот. Невозможно одновременно трепаться по рации и целиться из ружья. Вас что, ничему не учили?»

Дейв повел плечами и продолжил взбираться. Двое на следующем этаже не будут стрелять. Пока что. Они хотят быть уверены, что заполучили его, а единственный способ добиться этого — взять его под перекрестный огонь. Они не станут стрелять, пока он не доберется до площадки между тридцать вторым и тридцать третьим этажами. Дейв был в этом уверен.

Уверенность не помогала. Сердце лихорадочно колотилось, и теперь Дейв действительно запыхался — внезапно, в одно мгновение. На лбу выступили бусинки пота. Какая-то маленькая мышца под левым глазом принялась подергиваться. Ноги сделались ватными. Дейву хотелось закурить.

Бывают моменты, когда тебе приходится сознательно идти в ловушку. Иногда ты делаешь это потому, что нет другого способа подобраться к врагу вплотную. Иногда — потому, что это единственный способ достичь цели. А чаще всего ты идешь туда затем, чтобы устроить собственную ловушку.

Только вот легче от этого не становится.

Левый глаз нервно подергивался, и сдержать тик никак не получалось. Запястья покалывало в том месте, где вены выходят на поверхность. Дейву приходилось сознательно удерживать руки, чтобы они сами не потянулись за пистолетами…

Дейв поднимался по лестнице. Один шаг. Два шага. Три. Четыре…

На секунду он сделался невидимым. Противники на тридцать третьем этаже больше его не видели. Должно быть, они навели оружие на площадку в восьми ступенях перед Дейвом, ожидая, пока он, двигаясь на ощупь, войдет в зону их видимости. Люди, стоящие за дверью, напряглись, изготовившись к рывку. Обе команды считали, что знают, где должна находиться их мишень. Они были готовы к этому, ожидали этого и, наверное, даже предвкушали, как после завершения операции они будут похлопывать друг друга по плечам, отпускать грубые шутки и заверять друг друга, что дело этого Дейва Эллиота вовсе не было таким уж трудным заданием.

Дейв положил руку на поручень лестницы — холодный, полый внутри.

Один глубокий вдох. Он подтянулся, оттолкнулся и прыгнул. Тридцать два этажа до земли. Если он промахнется, ему конец.

Дейв перемахнул через проем лестничного колодца и противоположные перила и приземлился на пятки. Прыжок был коротким и нетрудным: секунда опасности, и Дейв перелетел с площадки тридцать второго этажа на площадку ниже.

— Дерьмо! — раздалось сверху.

В бетон площадки, на которую он приземлился, бесшумно впились пули. Но Дейва там уже не было.

Он ухватился за перила и ринулся вниз, перескакивая через две-три ступени разом. Ему нужно было проскочить следующую площадку. Если он еще будет на пролете лестницы, идущей с тридцать второго этажа…

Дверь на лестницу с грохотом распахнулась. По бетону застучали каблуки.

…то этим типам откроется прекрасный вид на его спину.

Дейв снова перемахнул через перила. Град пуль вспорол воздух у него над головой и за спиной, совсем близко. Разъяренный вопль:

— Сука, сука, сука! Дэвид Эллиот побежал.

— Говорит Цапля! Он на тридцать первом, нет, тридцатом, движется вниз! Где вы? Что? На западной лестнице, кретин! Быстро сюда!

Кто-то (а может, и не один) выпустил вниз обойму (а может, и не одну). Пули дырявили стены, высекая острые осколки бетонной шрапнели. Что-то больно ужалило Дейва в плечо.

Враги с топотом неслись вниз по лестнице, стреляя на бегу. Вокруг сыпались сплющенные срикошетившие пули.

«Стандартный порядок действий. Если не можешь напрямую подстрелить мишень, достань ее хотя бы рикошетом».

Дейв еще раз перескочил через перила. Выстрел, рикошет, и пуля, взвизгнув, пронеслась у него под подбородком. Дейв дернулся. Далеко внизу, на много — на сколько? — этажей ниже распахнулась еще одна дверь. Теперь враги бежали и вверх. Они хотели взять его в клещи.

«Двадцать шестой этаж. Остался еще один».

Дейв поскользнулся, но успел ухватиться за поручни и выпрямиться. Он находился именно там, куда стремился, — на двадцать пятом этаже.

Дейв бросил взгляд наверх. Пожарный шланг был на месте; он змеился по ступеням, длинный и плоский. Дотянуть его до двадцать девятого этажа оказалось нелегкой работой. На самом деле Дейв не слишком верил, что придется его использовать.

Люди Рэнсома сейчас как раз пробегали мимо конца шланга. Они не заметили его, а если и заметили, то не обратили внимания. Подумаешь, пожарный шланг!

Дейв ухватился за красное колесо пожарного крана обеими руками и повернул его. Но колесо держалось крепко. Дейв в панике резко рванул колесо. Оно не двигалось с места.

«Господи, не поступай так со мной!»

Дейв напряг все силы. Колесо сдвинулось. Труба зашипела и забулькала. По ней потекла вода. Дейв поднажал. Колесо пошло свободно. Шипение превратилось в рев. Пожарный шланг больше не был плоским и неподвижным. Он наполнился водой, округлился и задвигался. Вода бурлила и поднималась наверх: один пролет, другой… С каждым преодоленным дюймом напор возрастал.

«Какое там давление у воды? Если память мне не изменяет, с десяток атмосфер. А это, друг мой, чертовски много».

Шланг подпрыгнул, качнулся из стороны в сторону и начал подниматься. Он казался живым, как будто огромная рыжевато-коричневая змея пробудилась и вздрогнула. А если он содрогался здесь, в пяти пролетах от своего конца, то хвост с наконечником…

По лестничному колодцу разнесся крик.

…неудержимо мечется из стороны в сторону. Десять атмосфер давления в стремительном движении. И тяжелый латунный наконечник шланга, шести-семи фунтов весом. Одного удара хватит, чтобы сломать ногу взрослому мужчине.

Крик усиливался. Он приближался и приближался с ужасающей скоростью. Дейв поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть падающее тело. Человек камнем рушился вниз, отчаянно размахивая руками и пытаясь ухватиться за перила. Лицо его было белым от безнадежности и ужаса.

«Проклятье!»

И точно, проклятье. Дейв не хотел их убивать. Он всего лишь хотел замедлить их продвижение.

Сверху послышались новые крики и взрыв ругательств. Дейв их проигнорировал. У него был более серьезный повод для беспокойства. Люди, поднимающиеся снизу, были уже неуютно близко. Если он защелкнет замок и перескочит на двадцать пятый этаж, они окажутся рядом — и он превратится в легкую добычу.

Дейв слышал их: они были двумя-тремя пролетами ниже (где именно?). Один из них, задыхаясь, выдохнул:

— Что там творится?

Ему ответил другой голос, менее запыхавшийся:

— Доберемся — узнаем.

Топот шагов по бетону. Они бежали.

Ливень пуль — стреляли в автоматическом режиме — обрушился на пожарный шланг. Из шланга забили фонтанчики воды; с каждой проделанной дыркой напор воды слабел и ее яростное продвижение замедлялось. Теперь люди, бегущие вниз, могли без риска пройти мимо.

Немного раньше, расставляя свои ловушки, Дейв в нескольких местах намотал на стояки сдвоенные отрезки толстого коаксиального кабеля. Один из таких отрезков кабеля находился на этом этаже. Кабель был надежно закреплен и не развязался. Дейв схватил его, пропуская петлей между ног.

«Скажи мне, что ты не собираешься этого делать».

Дважды вокруг левой ноги, дважды вокруг правой.

«Да ты совсем двинулся!»

Сверху через левое плечо, между ног, накрест через спину, а потом вокруг плеч.

«Приятель, давай я это сделаю как можно аккуратнее. Я не хочу умирать».

Скользящий узел. Готово.

Дейв подергал кабель. Все надежно. А сбруя, которую он соорудил на себе, была наскоро сляпанной, но все же вполне надежной имитацией системы ремней, удерживающей парашютиста.

«О нет! Приятель, нет!»

Пуля свистнула у груди. Дейв не думал об этом. Он сделал короткий шаг вперед, быстрый, но не поспешный, оттолкнулся и прыгнул через перила. Он нырнул безукоризненным движением, давно отработанным и не забытым. Нырнул в мутно-коричневую воду пруда своего детства, в зеленое-зеленое горное озеро. Прыжок согнувшись: сгибаешься в поясе, а потом в воздухе поворачиваешься — и вращение выпрямляет тело. Безукоризненный прыжок.

И очень приятный.

Дейв пронесся по пустому пространству между лестницами. Падая, он мельком заметил чье-то лицо — человек смотрел на него круглыми глазами, разинув рот.

— О господи! — прошептал он.

Где-то свистнула пуля — слишком далеко, чтобы беспокоиться о ней.

Дейв ухватился за кабель и напрягся в ожидании приближающегося рывка. Он предполагал, что это будет не хуже его первого прыжка. Двадцать пять сотен футов над Форт-Брэггом. Пара человек, отрядные клоуны, неубедительно пытались хохмить. Все остальные мрачно избегали смотреть в глаза друг другу. Инструктором у них был тот сукин сын, старший сержант, кубинец. Он стоял у открытого люка и кричал, перекрывая ветер, — выкрикивал номера по порядку и всякие непристойности. Как же его там звали, этого кубинца?…

Кабель резко натянулся. Он был тоньше, чем плоские брезентовые ремни парашютной системы, и врезался Дейву в ногу. От неожиданной боли у Дейва перехватило дыхание.

«Господи, как больно!»

Дейв качнулся влево, изогнувшись проскочил над перилами двадцать пятого этажа и врезался в стену, изрядно ушибшись. Он рефлекторно дернул узел, упал на бетонный пол и перекатился.

— Дерьмо! — завопил кто-то. — Нет, вы видели этого мудака?

— Вниз! — крикнул кто-то другой. — Быстро вниз! Не дайте ему уйти!

Дейв выдернул пистолет из-под рубашки. Ноги у него занемели и дрожали. Дейв заставил себя выпрямиться. Он осклабился, навел пистолет на лестницу над собой и выпустил двадцатизарядную обойму.

«Мы как, еще не наигрались?»

Время двинулось дальше. Пули со стуком ударились в ступени над ним и, срикошетив, отскочили. Дейв бесстрастно оценил меткость своих преследователей. Он был у них как на ладони. Стреляли бы они получше — уже прикончили бы его. Вероятно, его непродолжительное, но эффектное выступление ошеломило их.

«Может, мы все-таки уберемся отсюда, а?»

Дэвид Эллиот побежал. Он бежал по вертикали, как бежал весь сегодняшний день, не приблизившись при этом к свободе ни на шаг. Но, будем справедливы, и ни на шаг не скатываясь к плену.

На девятнадцатом этаже он легко перескочил натянутый кабель. На семнадцатом услышал, как кто-то — кажется, даже не один — грохнулся, зацепившись об этот кабель. Слабо улыбнувшись их воплям, Дейв вывернул на ступени два ведерка скользкого жидкого мыла.

Добравшись до этого места, его преследователи разразились бранью. Точнее, бранился один. Остальные кричали и стонали — кто-то что-то себе сломал. Дейв услышал крики боли и подавил смешок.

На пятнадцатом этаже он услышал бессвязные, но все равно радующие ругательства того, кто этажом выше потерял туфли в вязких объятиях быстросохнущего резинового клея. Его ругательства, насколько мог судить Дейв, были глубоко прочувствованными — и тем более ценными благодаря их искренности.

Напротив, тот, кто не вовремя оказался у микроволновки, не ругался. Он просто скулил. Дейву подумалось: этот, должно быть, в состоянии шока. Вероятно, ему требуется врач, и поскорее. Плохо. Впрочем, жить он будет. Ничего особенного там не было: просто небольшая микроволновка, простенькая модель, украденная из комнаты отдыха для служащих. Дейв засунул в нее пару двухлитровых бутылок диетической кока-колы и притащил микроволновку к аварийному выходу. Пробегая мимо, Дейв нажал на кнопку. Сорок семь секунд спустя прозвучал взрыв, и обжигающе горячая кола вместе с осколками разлетевшейся дверцы микроволновки вывела из строя еще одного преследователя.

Дейв все это слышал на бегу: гневные вопли пострадавших, их площадную брань, их крики о помощи — и смеялся.

На тринадцатом этаже (по логике здешнего управляющего — на четырнадцатом) Дейв оставил бутылку с чистящим раствором. Озарение заставило его примотать к ней скотчем коробок краденых спичек.

Поскольку преследователи из осторожности замедлили шаги — и совершенно напрасно, поскольку эти невинные на вид скомканные листы бумаги были ровно тем, чем и казались, — у Дейва было вполне достаточно времени, чтобы опорожнить бутылку, чиркнуть спичкой и, покидая этаж, бросить ее в лужицу моющего средства. Когда оно вспыхнуло и взорвалось, Дейв больше не мог сдерживаться.

Последним, что слышали преследователи, был его смех, низкий, раскатистый смех, безграничная радость, хохот искреннего удовольствия, заполнивший собою лестничный колодец. Они остановились, вопросительно поглядели друг на друга и покачали головой.

Два кусочка покрытого эмалью латунного колечка музыкально звякнули, подпрыгнув по походному столу полковника Джона Джеймса Крютера. Полковник подобрал их, поднес к свету и, сощурившись, осмотрел. Потом он поцокал языком, почесал за ухом и нахмурился.

— Ну чё, лейтенант, так и будем тут стоять, как будто канарейку слопали, или все-таки расскажете мне, что это за штуковины?

— Это знаки различия, сэр. Знаки различия русского офицера.

Дейв не сумел скрыть довольства в голосе. Точнее, и не пытался.

Крютер потер щеку. Он посмотрел на Дейва, потом снова перевел взгляд на две латунные эмблемы.

— Вроде это не какая-нибудь мелкая сошка. Возможно, майор.

— Так точно, сэр. Это именно майорские знаки различия.

Дейв положил на стол полковника сложенный листок бумаги. Крютер посмотрел на него, словно на дохлую крысу.

— А это еще чего, рождественское письмо Санта- Клаусу?

— Никак нет, сэр. Это имя капитана вьетнамской армии, одного из наших верных союзников. Майор назвал его мне незадолго до своей безвременной кончины.

Дейв прикусил язык. Пришлось. Иначе он расхохотался бы.

Крютер развернул листок и кивнул. Он постучал по пачке «Кэмела» без фильтра, вытряхнул оттуда сигарету, щелкнул ногтем по спичке, затянулся и нахмурился.

— Ну и как, молодой лейтенант Эллиот, вы умудрились совершить этот чудесный подвиг?

Дейв улыбнулся во все тридцать два зуба.

— Ну, сэр…

Его переполнял смех, поднимающийся из самых глубин его естества.

— …я просто подумал…

Дейв даже покраснел, так он старался сдержаться.

— …что жить…

Дейву никак не удавалось загнать смех поглубже.

— …намного приятнее… Нет, можно и не пытаться.

— …чем умирать! Смех вырвался на волю.

Мамба Джек запрокинул голову и расхохотался вместе с Дейвом.

— Ну-ну-ну, лейтенант, неплохо сделано. Честно вам говорю. Отлично, отлично. Возможно, мы с вами стоим в начале чу-удесной дружбы.

19.03

Дэвид Эллиот вышел из лифта на сорок пятом этаже.

«Пришло время вернуться на место преступления. Если какие-нибудь ответы существуют, искать их надо там».

Та часть, где обитало руководство «Сентерекса», была заперта. Секретарша в приемной давно уже ушла, да и все остальные секретари отправились по домам в шесть вечера. Правда, в это время кто-нибудь из начальников-трудоголиков мог все еще околачиваться здесь. Обычно кто-нибудь и околачивался. Дейв надеялся, что не столкнется ни с кем из них, но был вполне готов в случае встречи разобраться с ними.

Он вставил свой ключ в замок, повернул его и надавил.

«Ну как, ты рад, что Берни не установил тут одну из этих штуковин, которые отпираются электронными карточками? Такая фиговина автоматически записывает личные данные всех, кто входит и выходит через нее».

Дейв быстро пересек приемную и свернул налево, в коридор, ведущий к кабинету Берни Леви. А потом, повинуясь внезапному импульсу, он остановился, развернулся и побежал на восток, туда, где двенадцатью часами ранее прятался от пуль Рэнсома и Карлуччи.

Ремонтные работы были проделаны безукоризненно. Дыры от пуль заделаны, обои подклеены, и нигде не видно ни царапины.

«Никаких следов. Если ты попытаешься продемонстрировать кому-нибудь доказательства того, что произошло здесь этим утром, он просто посмотрит на тебя и покачает головой. "Бедный старина Дейв, — скажет он, — совсем умом двинулся"».

Дейв посмотрел на ковер, на то место, где пролилась кровь Карлуччи. Никакого пятна, никаких доказательств, никаких намеков на то, что на этом самом месте умер человек. Ковер заменили другим, точно такого же оттенка, с точно таким же ворсом и даже с точно такой же степенью изношенности, что и остальные ковры в этом коридоре.

«Высокопрофессиональная работа. Но неужели ты ожидал меньшего от мистера Джона Рэнсома и компании?»

Дейв повернул обратно к кабинету Берни и, войдя в приемную, чуть не столкнулся с доктором Фредериком Л. М. Сэндбергом во всем его великолепии.

Сэндберг сделал шаг назад, бросил взгляд через плечо — и взял себя в руки. Он произнес с патрицианской вежливостью:

— Добрый вечер, Дэвид.

— Здравствуйте, док.

Доктор Сэндберг был старейшим членом совета директоров «Сентерекса». Несколько лет назад он ушел с поста декана медицинского факультета Йеля, но по-прежнему вел частную практику. Круг его клиентов был ограничен высокопоставленными управленцами, и он был очень хорошим и очень дорогим врачом. Настолько хорошим, что был личным врачом Берни, Дейва и большинства руководящих работников «Сентерекса».

— Как прошел сегодняшний вечер, Дэвид?

Тон Сэндберга был мягким, ровным, неподражаемо воспитанным.

— Бывало и лучше. Сэндберг мягко улыбнулся.

— Да, я слыхал.

Дейв скривился.

— Как и все остальные, я полагаю.

— Да, пожалуй. Берни созвал сегодня в конце дня заседание совета. Надо ли говорить, что вы были единственным пунктом повестки дня?

Доктор провел рукой по безукоризненно выбритой щеке, словно собираясь подчеркнуть следующую реплику. Но Дейв заговорил первым.

— Док, вы же знаете меня. Вы наблюдали меня, самое меньшее, пять лет. Вы знаете меня как облупленного.

Сэндберг взглянул поверх своих очков в золотой оправе.

— Да, это так.

— Тогда вы знаете, что я не псих.

Сэндберг улыбнулся исключительно профессиональной улыбкой.

— Конечно знаю. И, Дэвид, я должен вас заверить, что ни я и никто иной не думает, что вы на самом деле… — он сморщил свой аристократический нос из-за того, что приходится использовать такое неподобающее, такое немедицинское слово, — псих.

— История о внезапно проявившем себя препарате. Так?

— Это не просто история, Дэвид. Я видел доказательства. Агент Рэнсом…

— Агент? Так он назвался? Марк тоже употребил это слово.

— Он не просто назвался. Он действительно федеральный…

— Он лжет. Он — наемный убийца.

Лицо Сэндберга исполнилось одновременно и сочувствия, и жалости. Под красновато-коричневым спортивным жакетом у него был канареечно-желтый жилет. Не жилетка, а самый настоящий жилет. Лишь человек с его стилем и внешностью мог позволить себе надеть такое диковинное произведение портновского искусства. Сэндберг запустил руку в один из карманов жилета.

— Осторожнее, док. Они должны были предупредить вас, что я буйный.

— И они действительно предупредили. Сэндберг извлек из кармана белый прямоугольник.

— Ага, вот оно. Визитная карточка агента Рэнсома. Можете взять и посмотреть.

Дейв выхватил карточку из рук Сэндберга.

На карточке было написано: «Джон П. Рэнсом. Инспектор по особым расследованиям. Бюро по делам ветеранов». Еще там был телефонный номер, вашингтонский адрес и рельефная официальная печать.

Дейв скривился.

— Отлично напечатано. Но печать сейчас дешева. Голос Сэндберга звучал негромко и немного печально:

— Это не подделка, Дэвид.

— Когда я сегодня утром проверил карманы этого подонка, у него там была совсем другая карточка. Особая консультационная группа. В ней говорилось, что он…

— Дэвид, уверяю вас, я весьма тщательно проверил верительные грамоты агента Рэнсома. Вы же понимаете, в моем возрасте и положении обрастаешь определенным кругом знакомств. Соответственно, я осторожно навел справки у некоторых старых друзей. Они заверили меня, что агент Рэнсом — именно тот, за кого себя выдает.

Дейв покачал головой.

— Этот человек — профессионал, Фред. Он одурачил и вас, и ваших друзей. Именно так и работают профессионалы.

— Ну, раз вы так говорите, Дэвид, то ладно. Но тогда скажите мне: если он не правительственный служащий, то кто он?

— Не знаю, черт побери. Я знаю лишь одно: с самого утра он и группа ему подобных пытаются меня убить.

На лице Сэндберга отразился явственный профессиональный интерес. Именно с таким лицом врач говорит: «Да-да, мистер Эллиот. И что же делали эти инопланетяне после того, как похитили вас и увезли на планету X?» Увидев это выражение, Дейв даже заикаться начал.

— Док… Фред, не смотрите на меня так! Выслушайте же мою часть истории!

— Конечно, Дейв. С удовольствием. Однако боюсь, я могу себе представить суть вашей истории. Если вкратце, безымянные люди из неведомой организации стремятся убить вас по непонятным вам причинам. Вы ничего не сделали. Вы совершенно ни в чем не повинны. Но Они — с заглавной буквы «О» — желают вашей смерти. Я верно уловил суть, Дэвид? Вы это хотели мне изложить?

У Дейва противно заныло под ложечкой. Он потер губу и уставился на свои туфли. Сэндберг тем временем продолжал:

— Дэвид, будьте так любезны, окажите мне услугу. Подумайте об истории, которую вы мне тут изложили. Оцените ее правдоподобие. А потом скажите мне, что она не кажется вам подозрительной. Скажите, что это не… ну… не симптом определенного психического заболевания.

Дейв нахмурился и покачал головой.

— Теперь ваша очередь побыть любезным и оказать мне услугу. Подумайте о моей истории. Подумайте о том, что может твориться, если она правдива. Подумайте о всей той лжи, которую они станут рассказывать, если желают убедить всех, что я двинулся крышей.

Сэндберг заговорил таким тоном, словно пытался мягко сделать замечание непослушному ребенку:

— Дело не в историях, Дэвид, дело в фактах. Они показали мне документы. Все документы. Как вам известно, я заседаю в совете вместе с двумя подрядчиками от Министерства обороны, и я наделен весьма высокой степенью допуска к секретным материалам. В результате джентльмены, стремящиеся… э-э… задержать вас, достаточно охотно согласились поделиться со мной документами, которыми располагали. Должен заметить, портрет, который из них вырисовывается, не очень-то хорош собою. Конечно же, вас я ни в чем не упрекаю. Вы были невинной жертвой. Похоже, почти ужасающе невинной. Боюсь, это был не лучший момент в жизни нашей нации, и то, что они делали с вами — с вами и вашими товарищами, — несомненно, переходит всякие границы.

— Они ничего со мной не делали, — произнес сквозь зубы Дейв. — Они ничего не делали с нами. Все, что сделал любой из нас, сделал он сам. Послушайте, док… Фред, документы, которые вам показывали, — поддельные. Это ложь, низкопробная, грубая, невежественная и глупая.

— Вы все цитируете Марка Твена, Дэвид?

— Я бы не стал этого делать, если бы повредился рассудком.

— Почему, вполне могли бы. Дэвид, мы прежде говорили кое о чем, имеющем отношение к вашей ситуации. Я помню, как вы отнеслись к моему беспокойству, и потому мне трудно решиться поднять эту тему.

— Что… — Дейв остановился на полуслове. — Давайте, док. Я вас слушаю.

— Вы по-прежнему — прошу прощения, Дэвид, мне действительно неприятно об этом спрашивать, — вы по-прежнему слышите голоса?

— Да черт возьми, док! Это… это ничего не значит. Это всего лишь мой способ… Я же вам говорил: это на самом деле не голос, это просто я вроде как разговариваю сам с собой.

Сэндберг медленно повторил:

— Разговариваю. Сам. С собой.

Он кивнул. И стало ясно, что все кончено.

— Черт, да я…

— Вспомните: когда вы впервые сказали мне об этой… своеобразной манере, назовем ее так, я предположил, что было бы неплохо, если бы вы показались кому-нибудь из моих коллег, специализирующихся в данной сфере.

— Док, я говорил это тогда и повторю теперь: я не нуждаюсь в психиатре. Я так же нормален, как и вы.

Сэндберг покачал головой.

— Дэвид, Дэвид, позвольте, я повторюсь — и очень важно, чтобы вы это поняли, — никто не говорит, что вы ненормальный. Уверяю вас, вы не сумасшедший в обычном смысле этого слова. Произошло другое, и я видел неопровержимые доказательства, подтверждающие это: вам и многим другим военнослужащим давали экспериментальный психотропный препарат. В результате возникли непредвиденные сложности. Мне сказали, что ваш командир…

Дейв ударил кулаком по стене.

— О господи! Так вот что они говорят? Что все это произошло из-за того, что нас накачали наркотиками? Боже мой!

— Дэвид, успокойтесь.

Сэндберг снова потянулся к карману жилета. Дейв поднял пистолет. Сэндберг извлек упаковку мятных жевательных таблеток.

— Пожалуйста, Дэвид, не надо направлять на меня эту вашу штуковину.

Он извлек из упаковки одну таблетку, бросил ее в рот и протянул упаковку Дейву. Дейв покачал головой. Доктор продолжал:

— Дэвид, я не сомневаюсь, что вы верите, будто эти люди пытаются вас убить. Однако вы должны понять, что все доказательства…

— А как насчет вот этого?

Дейв продемонстрировал собеседнику пистолет.

— Они меня об этом предупреждали. Вы отняли его у полицейского.

— Док, это не полицейский пистолет. Посмотрите на него. Это…

— Я ничего не знаю об огнестрельном оружии, кроме того, что я его презираю.

Дейв зарычал от бессилия.

Сэндберг понизил голос и перешел на более задушевный тон:

— И еще одно, Дэвид. Мне звонила Хелен.

— А, черт!

— Она, что вполне естественно, беспокоится о вас и беспокоится о том, какой эффект на вас мог произвести этот экспериментальный препарат. И поскольку она чувствует, что ваш брак некоторое время не был…

— Оставьте, док. Возможно, мне и нужно поговорить с консультантом по семейным отношениям, но сейчас это не стоит первым пунктом в моем списке дел.

— Я бы сказал, что мужчина, для которого его чувства к жене не стоят на первом месте, нуждается в чем-то более серьезном, чем совет консультанта.

Сэндберг опустил упаковку жевательных таблеток обратно в карман.

Дейв с силой выдохнул.

— Черт побери, док, я…

Тут он заметил, что пытается сделать доктор, и голос его сделался жестким:

— Руки прочь от жилетки, док.

— Это жилет.

— Неважно. Что у вас там? Кроме упаковки мятных таблеток?

Доктор Сэндберг печально улыбнулся.

— Небольшой баллончик с мейсом. Они раздали такие всем нам. Идея в том, Дэвид, чтобы просто успокоить вас. Честное слово, ничего другого не предполагалось.

— Док… ведь мы же с вами друзья, правда?

— От души надеюсь, что да.

— Вот и хорошо. Потому что то, что я собираюсь с вами сделать, — это проявление дружбы.

Сэндберг попытался отступить. Но не сумел. Он и сам не заметил, как Дейв сманеврировал так, что доктор оказался спиной к стене.

Зачастую отделка кабинета старшего руководителя говорит о компании больше, чем ее годовой отчет. Например, как это известно всякому аналитику фондового рынка, следует с осторожностью отнестись к любой фирме, чей президент украшает свою святая святых моделями реактивных самолетов, в особенности если там можно увидеть «Гольфстрим», «Лирджет» и прочие дорогие частные самолеты. Присутствие этих малышей с неизбежностью означает, что корпорация владеет чудовищно дорогим парком реактивных самолетов, роскошью, приобретенной за счет акционеров, поскольку его императорское высочество считает, что летать самолетами авиакомпаний, как обычный смертный, ниже его достоинства.

По той же примете опытные инвесторы вполне обоснованно относятся с подозрением к главе корпорации, препоручающему отделку кабинета «дизайнеру по интерьерам» — подчиненному либо начальнику своей второй жены (молодой блондинки). Обычно результат включает в себя чертовски неуклюжую мебель с роскошной обивкой, керамические безделушки «в народном стиле», изготовленные народными художниками, разъезжающими на «мерседесах», и литографии в стиле Джима Дайна, Фрэнка Стеллы, Шона Скалли или Брюса Номана, обошедшиеся куда дороже, чем стоят подлинники этих современных мастеров.

А другой конец диапазона — его куда чаще можно встретить в хай-тековских окрестностях калифорнийской Силиконовой долины, — это руководители, чьи кабинеты нарочито эгалитарны: металлические столы, кресла с виниловой обивкой, на стенах ничего, кроме доски для записей и, возможно, нескольких графиков. Люди понимающие знают, что к таким руководителям тоже следует присматриваться повнимательнее. Президент корпорации — это по определению тот, кто принимает окончательные решения в своей организации. Однако некоторых начальников подобная ответственность пугает. Чтобы избежать ее, они окружают себя атрибутами плебейства, прячась за маской демократического правителя корпорации. Скудная обстановка — это первый и самый наглядный признак руководителя, который недостаточно смел, чтобы принимать решения.

Кабинет Берни Леви не говорил ни о той ни о другой крайности. Подобно человеку, который занимал его, он являл собою образец умеренности и средоточие традиционных ценностей. Кабинет Берни — лишь немногим больше кабинетов других руководящих работников «Сентерекса» — занимал северо-восточный угол сорок пятого этажа. Из его окон открывался прекрасный вид: на севере Центральный парк (в редкие погожие дни отсюда вообще было видно далеко за Гудзон, до Уэстчестерско-го округа или даже дальше), а на востоке — здание ООН, Ист-Ривер, Квинс, Лонг-Айленд и, вдалеке, явственный серо-синий блеск Атлантики. Стол Берни был любовно выполнен из красного дерева в классическом стиле. Кожаное кресло с высокой спинкой было куплено у тех же мастеров, которые снабжали Верховный суд Соединенных Штатов. Диваны происходили из того же источника и были мягкими и удобными. Безделушек, украшений и сувениров было не много: набор ручек «Монблан» в обсидиановой подставке; древние счеты — подарок китайского партнера по совместному предприятию; единственная фотография жены и сына в серебряной рамочке; пресс-папье в виде кристалла-гексаэдра с гравировкой — память об одной из его многочисленных благотворительных акций и огромный уродливый патрон 14,5 миллиметра, от советского противотанкового ружья. На пуле, семи дюймов в длину и дюйм в диаметре, было выгравировано имя Берни и надпись: «Вторая рота третьего батальона. От Инчона до водохранилища в Чанджине и обратно. 1950–1952. Semper fidelis».

Из произведений искусства Берни выбрал несколько картин, созданных семейством Уайет — от папы Н. К. до прославленного Эндрю, — и все они были оплачены скорее из кармана самого Берни, чем за счет фондов «Сентерекса». Дейв подозревал, что появление этих произведений было продиктовано не только эклектическими вкусами Берни, но и тем фактом, что один из членов правления «Сентерекса», Скотт Тэтчер, был известным коллекционером и питал особую слабость к Брэндиуайнской школе.

В оформлении кабинета Берни наличествовали лишь две эксцентричные черты: его книги и его кофеварка. Книги представляли собою коллекцию того, что за полтора десятилетия было написано в жанре, который Дейв именовал «религия руководителя» — все от «В поисках совершенства» до «Переустройства корпорации». Глава «Сентерекса» не мог устоять при виде тома, обещающего раскрыть прежде неведомые секреты повышения эффективности управления. Он скупал их все, все читал и всем им верил — во всяком случае, до тех пор, пока не появлялся новый том.

Дейв провел пальцем по корешкам книг и улыбнулся связанным с ними воспоминаниям.

Второй особой деталью была кофеварка Берни. Она тоже заставила Дейва улыбнуться. Как-то по ходу дела — возможно, под влиянием одного из его калифорнийских мотивационных гуру — Берни решил, что руководящим работникам «Сентерекса» не следует поручать своим секретарям приготовление кофе. Отныне посетителей не должна была вежливо встречать любезная секретарша и предлагать им на выбор кофе, чай или горячий шоколад. Теперь это становилось обязанностью каждого руководящего работника: держать у себя кофеварку, чай в пакетиках и запас какао.

Никто не мог постичь, отчего Берни счел важным, чтобы административные работники, чье жалованье исчислялось шестизначными числами, тратили свое время на возню с чайниками, фильтрами и кофемолками, но Берни был тверд, словно алмаз. Кухонька на сорок пятом этаже была преобразована в комнату для ксероксов, а кабинет каждого руководителя снабдили кофеваркой «Тошиба».

Результат был катастрофичен: пятна на коврах, кофейная гуща, выплеснутая на важные документы, дорогие шкафы, утратившие сияние своих полированных поверхностей, — не говоря уже об озадаченных посетителях, которые, поперхнувшись предложенной им бурдой, тайком выливали содержимое своих чашек в горшки с цветами.

Через месяц этого всевозрастающего бедствия секретари взбунтовались. Они начали приходить пораньше, пробираться в кабинеты к своим боссам и готовить кофе самостоятельно. Вскоре на сорок пятом этаже снова воцарился мир, и все, включая самого Берни, получили то, что желали.

Берни, забывчивый по мелочам и куда более зависящий от своей секретарши, чем он согласился бы признать, похоже, снова забыл выключить кофеварку. Дейв повернул выключатель.

— Не за что, Берни, — пробормотал он.

Емкость кофеварки была наполовину заполнена личной кофейной смесью Берни — предметом зависти всех обитателей этажа. Дейв налил себе чашку, отпил и улыбнулся. Берни утверждал, что Сан-Франциско — единственный город в Америке, где каждая фирма гордится тем, что предлагает гостям великолепно сваренный кофе. В результате он договорился, чтобы в «Сентерекс» каждый месяц доставляли самолетом особую сан-францисскую смесь: арабика, кона и еще что-то. Но Берни отказывался раскрыть источник, в котором он приобретал кофе, или делиться своей смесью с другими руководящими работниками.

— Я хочу, — самодовольно улыбаясь, говорил Берни, — чтобы люди запомнили, что у Берни Леви — самый лучший кофе в Нью-Йорке. Тогда, возможно, они снова заглянут ко мне на чашечку кофе, и мы заключим еще какую-нибудь сделку.

«Берни. Он находит подход ко всему. Последний великий делец».

Дейв наслаждался кофе. Кофе был абсолютно безукоризненным. Может, ему удастся найти имя поставщика где-нибудь в бумагах Берни?

«Ты что-то не о том думаешь, приятель. Если ты собрался копаться в бумагах Берни, тебе следует искать кое-что другое».

Дейв осторожно поставил чашку на бронзовую подставку. Он развернулся вместе с креслом лицом к шкафу Берни и взломал замок.

В верхнем ящике находились личные и конфиденциальные бумаги председателя совета директоров «Сентерекса» — двойной ряд желтовато-коричневых папок, на каждой — цветная наклейка, позволяющая определить ее содержимое. Желтые наклейки — протоколы заседаний совета. Зеленые — благотворительные проекты, наиболее близкие сердцу Берни: «Армия спасения», «Детский приют», «Объединенный еврейский призыв», «Маяк для слепых», «Общество защиты животных». На восьми папках были белые наклейки с подписанными на них названиями каждого из оперативных подразделений «Сентерекса». Одна синяя наклейка с надписью «Лаборатории Локьера». Оранжевые наклейки для деловых проектов и прогнозов. Фиолетовые — для анализа банкиров-инвесторов касательно потенциальных приобретаемых объектов. Дюжина папок с красными наклейками и надписанными на них именами старших административных работников «Сентерекса».

Дейв вытащил папку со своим именем.

Папка была на удивление тонкой. Первым документом в ней была ксерокопия его заявления о приеме в «Сентерекс». С прикрепленной к ней фотографии смотрел молодой человек с двухдолларовой стрижкой. За заявлением следовало некоторое количество докладных записок кадрового отдела — тогда его название еще не изменили на «Людские ресурсы». Они касались продвижений по службе, прибавок зарплаты и перемены должностей. Там было несколько страховых договоров, пара аттестаций, составленных теми, кто присматривал за ним на заре работы в «Сентерексе», и копии разнообразных соглашений и обязательств, которые он подписал за время продвижения по корпоративной лестнице. Ближе к концу папки он обнаружил кое-какую корреспонденцию, которой обменивались совет «Сентерекса» и Комиссия по ценным бумагам и биржам. Как только Дейв сделался служащим компании, любая сделка, которую он мог добавить к ее капиталу, становилась предметом интереса этого агентства.

Последней бумагой в папке было письмо на бланке ФБР.

Желудок Дейва исполнил сальто.

«Уважаемый мистер Леви! — гласило письмо. — Что касается мистера Дэвида П. Эллиота, известного вам и пребывающего у вас на службе, настоящим уведомляем вас, что нашему ведомству было поручено провести расследование касательно вышеназванного гражданина; данное расследование было признано необходимым и уместным при условиях, предусмотренных Законом о поставщиках и подрядчиках Министерства обороны от 1953 года, с поправками, касающимися вопроса предоставления доступа к секретным материалам директорам и руководству корпораций, вовлеченных в деловые операции, затрагивающие секретные и конфиденциальные вопросы. Организация, затребовавшая данное расследование, поручила нижеподписавшемуся сотрудничать с вами. Лицо, предписавшее нам провести данное расследование, дало нижеподписавшемуся указание согласовать с вами необходимые детали в кратчайшие сроки и максимально удобным для вас образом. Искренне надеемся на ваше сотрудничество».

«Ни хрена себе!»

Закон о поставщиках и подрядчиках Министерства обороны? Но ведь «Сентерекс» не работает на военных. На самом деле он вообще не работает на правительство.

«Или все-таки работает?»

Дейв дважды перечитал письмо. Информации в нем было немного.

«А как насчет даты?»

Три дня назад. Письмо написано всего три дня назад. Да что за черт, что все это означает? И почему — почему, почему, почему?! — через столько лет кто-то пытается возобновить допуск, закрытый в тот день, когда он был уволен из армии?

«И хуже того…»

И хуже того, если это письмо не подделка, значит, Дейв сделался объектом федерального расследования. А Рэнсом говорит всем, будто он — офицер федеральной службы.

«Предположим, что док Сэндберг прав: Рэнсом и вправду федерал!»

Это бессмыслица. Правительство не заказывает ни в чем не повинных штатских. Оно не отправляет команду крутых наемных убийц, чтобы прикончить сорокасемилетнего бизнесмена. Такое случается в кино, в низкопробных романах, в теории заговора. Оливер Стоун, Джеральдо Ривера, Раш Лимбо.

«Некоторые заявляли, что такое бывает: Ли Харви Освальд, Джек Руби, Билл Кейси, Марта Митчелл…»

Такие заявления делают только экстремисты. Кроме того, даже если вся эта фигня насчет заговора — правда, люди, которых убили, погибли не просто так, а по какой-то причине. Они что-то знали. Они оказались во что-то втянуты. У них были тайны.

«Что ты видел, что ты слышал, что ты знаешь?»

Ничего. У Дейва не было никаких тайн — никаких государственных тайн. Не было…

«Тот трибунал был тайным. Они засекретили документы. Они взяли с тебя подписку о том, что ты никогда не расскажешь о произошедшем».

Нет, нет, нет. Все это было слишком давно. Кроме того, Дейв не единственный, кто знает о произошедшем. Были и другие свидетели. И все, абсолютно все, кто был связан с трибуналом: члены суда, обвинители, защитники, стенографисты, — все знали. Это безумие — даже предположить, что…

«Безумие».

Дейв еще раз взглянул на письмо из ФБР. Так оно настоящее? Или подделка? Есть ли способ выяснить, откуда оно отправлено?

Дейв снял трубку телефона и набрал номер, напечатанный под именем человека, подписавшего письмо. Там ответили после первого же звонка.

— Вы позвонили в Федеральное бюро расследований, город Нью-Йорк. Наше приемное время — с восьми тридцати до семнадцати тридцати. Если вам известен добавочный номер лица, которому вы звоните, пожалуйста, наберите его. Если нет — пожалуйста, нажмите «звездочку».

Дейв ненавидел эти проклятые автоматизированные телефонные системы. Он нажал «звездочку».

— Если вы хотите оставить сообщение для дежурного оператора, пожалуйста, нажмите «решетку». Если вы хотите получить доступ к системе голосовых сообщений, пожалуйста, нажмите «ноль».

Дэй нажал на «ноль».

— Пожалуйста, введите фамилию лица, к автоответчику которого вы хотите подключиться. Используйте кнопочную панель вашего телефона. Вместо буквы «Q», пожалуйста, используйте «ноль».

Дейв посмотрел на стоящую под письмом подпись и набрал фамилию.

— В данной системе отсутствует лицо с такой фамилией. Если вы ошиблись или хотите попробовать еще раз, пожалуйста, нажмите «звездочку».

Дейв повесил трубку.

Возможно, человек, отправивший письмо, не из ФБР. Возможно, он все-таки из ФБР, но не занесен в эту чертову телефонную базу данных. Возможно, возможно, возможно. Дейв не знал. У него не было ответов. Ответов не было нигде.

Или все же где-то они есть?

Дейву нужно было Подумать. Он что-то забыл или упустил из виду. В этом и крылся ключ к происходящему. Но сперва…

Он оглядел папки в шкафу Берни. Персонал, благотворительность, прогнозы, заседания совета, кандидаты на приобретение, деятельность подразделений. В одной из них мог содержаться ключик к разгадке. Дейв вытянул из ящика первую папку. И в этот момент в кабинет спиной вперед вошел Берни.

Берни появился не из приемной, в которой обычно сидела секретарша, а из двери в западной стене. Она соединяла кабинет Берни с залом заседаний совета директоров. И Берни, пятясь, продолжал разговаривать с кем-то, кто еще находился в зале заседаний.

— Вы не знали?

Дейв подскочил и задохнулся. Ему показалось, что у него сейчас остановится сердце. Берни продолжал:

— Подождите минутку. Это не ваша папка лежит вон там?

И он снова шагнул в зал заседаний.

Дейв пулей вылетел из кресла Берни и ринулся в стенной шкаф. Шкаф, как и у самого Дейва, был просторным, из тех, в которые можно попросту войти. Берни использовал его под склад разнообразнейших канцелярских принадлежностей: непомерно огромные листы бумаги, маркеры, мотки скотча и полдюжины трехногих подпорок для доски. Председателю совета директоров «Сентерекса» для того, чтобы провести совещание, необходимо было писать что-то на доске.

Дейв прижался к дальней стене и затворил за собой дверь, оставив небольшую щелочку.

Берни вернулся в кабинет.

— Мне это словно нож в сердце. Ему ответил другой голос:

— Не только вам. Нам с Оливией тоже очень нравился Дэвид.

Дейв узнал этот голос. Этот своеобразный носовой выговор уроженца Новой Англии принадлежал Скотту С. Тэтчеру, члену совета директоров «Сентерекса», главе собственной компании и близкому другу Дейва.

— Возможно, в конце концов это и удастся, — сказал Берни. — Этот Рэнсом — он не дурак.

Дейв услышал протяжное хмыканье и представил себе Тэтчера как наяву. Должно быть, тот поглаживает свои густые, как у Марка Твена, усы или проводит рукой по непослушным длинным седым волосам.

— Бернард, что касается вашего мистера Рэнсома, мне кажется, вы были не вполне откровенны.

«Выйди. Выйди прямо сейчас. Тэтчер поверит тебе. Он — единственный человек в мире, который тебе поверит».

— Я? Вы о чем?

— Я не в первый раз сталкиваюсь с этим человеком. У меня хорошая память на лица. Я видел его прежде, и видел здесь, в этом здании.

«Давай. Ну давай же. Тэтчер будет на твоей стороне».

— Э-э…

— В приемной. Четыре-пять недель назад, пожалуй. Я приходил, а он уходил. Я даже смутно припоминаю, что спрашивал вас о нем.

«Ну выходи же из шкафа, приятель! Скажи: "Привет, Скотти! Как же я рад тебя видеть!"»

Он не мог. Это означало втянуть Тэтчера в эту историю. Жизнь Тэтчера окажется в такой же опасности, как и его собственная.

«Идиот! Тэтчер — президент второй по величине компьютерной компании в мире! Его фотографии печатали на обложках «Форбса», «Фортуны», "Бизнес уик". К нему никто не станет задираться».

— Чепуха. Глупости.

— Отнюдь нет. Он посмотрел на меня весьма заносчиво. Я упоминал вам об этом. Вы ответили, что он из руководства компании, которую вы намереваетесь приобрести. Но, учитывая манеры этого человека, я счел ваш ответ неправдоподобным.

Дейв взялся за ручку шкафа. «Давай же! Ну давай!»

— Нет, это был не я. Вы меня с кем-то спутали.

— Бернард, я постарел, одряхлел и уже далек от времен моей бодрой юности, но я все-таки пока еще не впал в старческий маразм. Этот человек был здесь, и приходил он к вам.

Дейв медленно повернул ручку и осторожно толкнул дверь.

— Берни Леви не лжет.

— Неверное утверждение. Его следует слегка подправить. «Берни Леви редко лжет». Потому что знает, что ему это на редкость скверно удается.

— Скотти, друг мой…

Сквозь расширившуюся щель Дейв увидел, как Берни развел руки, демонстрируя притворную открытость.

— Да, Бернард, мы друзья вот уже сорок с лишним лет. Я вхожу в твой совет директоров, а ты — в мой. Мы друг другу доверяем. Если за этой историей с Дэвидом кроется нечто большее, чем ты готов открыть, я должен с уважением отнестись к этому — и счесть, что твой поступок продиктован вескими причинами.

«Сейчас или никогда, приятель». Дейв снова коснулся двери. Рация у него в кармане зашипела и ожила. Тэтчер сказал:

— Если вам понадобится помощь, звоните мне в любое время.

Дейв надавил на дверцу. Берни сказал:

— Вы даже не представляете, до чего же это трудно. Из рации донесся голос Рэнсома:

— Мистер Эллиот! Вы на связи? Тэтчер сказал:

— Просто не забывайте, что Дэвид не только ваш друг, но и мой.

Рэнсом сказал:

— Я получил полномочия предложить вам взаимоприемлемый компромисс, мистер Эллиот.

Дейв отнял руку от двери. Берни произнес:

— Он мне как сын. Тэтчер ответил:

— Ну, тогда позвольте с вами попрощаться. Меня ждет Оливия.

Рэнсом сказал:

— Мистер Эллиот, я был бы очень признателен, если бы вы отозвались.

— Спокойной ночи, — сказал Берни. Голос Дейва произнес:

— Забудь об этом, индюк. Твои ищейки и следящие устройства сейчас расставлены по всему зданию, да, Рэнсом? Ну так прикажи им найти меня. Прикажи выяснить, на каком я этаже. Да ни на каком, приятель. Я снаружи, и обратно я не вернусь. Беги хоть со всех ног, Рэнсом, но меня ты не поймаешь. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду!

Голос Рэнсома был ровным, как лед, и таким же холодным.

— Мистер Эллиот, это непозволительное ребячество с вашей стороны.

От двери донесся голос Берни:

— Вы будете на совещании аудиторской комиссии на следующей неделе?

Из рации послышался другой голос — Куропатки:

— Он говорит правду. Он сейчас где-то в верхнем Уэст-Сайде.

Тэтчер ответил уже из-за пределов кабинета Берни:

— Извините, нет. Я буду в Сингапуре. У меня переговоры с нашим крупнейшим поставщиком.

Где-то на Манхэттене Марджи Коэн выключила диктофон.

Куропатка прошептал:

— Он ушел. Мы все покойники.

Дейв застыл недвижно, обдумывая последнюю реплику.

Дейв вышел из шкафа, держа пистолет на уровне пояса.

— Только шелохнись, Берни, и я тебя застрелю. Дейв постарался произнести эти слова так, словно и вправду намеревался выполнить угрозу.

Берни сидел за своим столом и перебирал бумаги. Он поднял голову, и на лице его отразилась бесконечная усталость.

— Привет, Дейви. Рад тебя видеть, — произнес он голосом невообразимо дряхлого человека.

— Берни, положи руки на стол. Я не хочу, чтобы ты достал откуда-нибудь еще один пистолет…

Берни слабо улыбнулся ему.

— У меня больше нет.

— …или баллончик мейса. Берни кивнул.

— Так ты об этом знаешь?

— Знаю. — Дейв подошел ближе. — И еще кое-что знаю. Но хочу знать больше.

Лицо Берни было воплощением печали. Он положил ладони на стол. Когда он заговорил, Дейв почувствовал, что Берни говорит скорее с самим собой, чем с кем-либо другим.

— Да. Вот и прикинь. Ты всю жизнь пытаешься быть мужиком, понимаешь, настоящим мужиком. Трудишься не покладая рук, играешь честно, говоришь правду, правильно поступаешь, ведешь себя как патриот. И знаешь, что в итоге? Я тебе скажу. Для них ты все равно остаешься грязным евреем. Эй, еврей, сделай это. Эй, еврей, сделай то. Спасибо, ты хороший американец. Для еврея, конечно.

Он медленно, печально покачал головой; вся тяжесть мира лежала на его плечах.

— Они дали мне «Серебряную звезду». Мне, Берни Леви. Ты это знал, Дейви?

— Нет, Берни, не знал, — отозвался Дейв насколько мог мягко.

— Скотти получил «Серебряную звезду». И я тоже. Ты такого никогда не видел. Два чокнутых солдата, полные раздолбай, лейтенант Тэтчер и капрал Леви. Поперли на северокорейский танк — вот что мы сделали. Он — с пистолетом сорок пятого калибра и ручной гранатой, а я — с винтовкой М-один. Полное безумие, я тебе скажу. Мы должны были стать покойниками. А вместо этого оба получили по «Серебряной звезде». Макартур — вот кто нам их приколол. Если бы ты это видел, Дейви, если бы ты только это видел! Скотти лежит в кровати с покалеченной ногой. Берни Леви стоит рядом с ним. И входит старик. А фотограф из «Лайфа» щелкает фотоаппаратом. Говорю тебе, Дейви, это было что-то! Может, лучший момент в моей жизни. А знаешь, что случилось, когда Макартур начал прикалывать медаль? Скотти, вшивый лейтенантишка, принялся устраивать разнос генералу. Генералу! Можешь себе представить? Это было восхитительно. Это было настоящее чудо. Никто никогда такого не видел. Я… я был в благоговейном ужасе. Он когда-нибудь тебе об этом рассказывал? В смысле, Скотти? Дейв покачал головой.

— Я был поражен. Берни Леви был поражен. Знаешь, отец Скотти — он был врачом при Макартуре. В Японии, сразу после войны. Он с русским и с тем парнем из спецотдела расследовали военные преступления. Так они что-то нашли и принесли генералу, а генерал сказал это замять. Но они сказали, что ни фига, и потому генерал всех поувольнял и взял себе другого доктора. И вот — ты только себе представь! — прошло не то пять, не то шесть лет, какой-то лейтенантишка лежит на кровати, и самый важный генерал в мире — в мире! — прикатывает на его больничную пижаму «Серебряную звезду», а фотограф щелкает аппаратом, и вдруг этот самый лейтенант принимается выговаривать генералу за то, что тот уволил его отца. Вот так наглость! Берни Леви в жизни такого не видал!

Дейв улыбнулся.

— Очень хорошая история, Берни.

По лицу Берни промелькнула легкая улыбка.

— Я знаю, — сказал он, глядя Дейву в глаза и кивая. Потом улыбка внезапно исчезла, и Берни снова стал выглядеть очень усталым. — Ладно, ладно. Ты хочешь поговорить, Дейви, — мы поговорим. Может, я скажу тебе что-нибудь, может, нет. Ты же знаешь, у человека должна быть честь. Этого они не могут у меня отнять. Так что присаживайся, устраивайся поудобнее.

— Я постою.

— Сидеть, стоять — какая разница? — Берни ухватил пухлой рукой чашку с кофе, поднес ее к губам и сделал глоток. — Хочешь, Дейви, я налью тебе славную чашечку кофе?

— Ты пьешь мой кофе, Берни. Берни переменился в лице.

— Твой кофе?

— Да. Я налил себе чашку, пока просматривал твои бумаги.

— Ты пил мой кофе? — Берни вдруг откинулся на спинку кресла. Усталое выражение сменилось иронической улыбкой. Улыбка стала шире. Берни расхохотался. — Вот здорово! Ты пьешь мой кофе. Теперь я пью твой кофе. Разве это не чудесно? Дейви, ты себе не представляешь, до чего же это чудесно.

Он засмеялся сильнее и закашлялся. Дейв нахмурился.

— Я не понял шутки.

— Шутки? Это чудесная шутка, Дейви! Чудесная! Лучшая шутка Берни Леви!

Вздрагивая от смеха, Берни встал и, не выпуская из рук чашку, прошел через кабинет. У северного стола стоял круглый рабочий стол и четыре стула с прямыми спинками. Берни положил руку на спинку одного из стульев, крепко стиснул и повернулся к Дейву.

— Это самая чудесная шутка на свете! Внезапно Берни с поразительной силой поднял стул и швырнул его в окно. Стекло разлетелось с грохотом; осколки, вращаясь, брызнули наружу, и ветер хлестнул по ним; какое-то мгновение это выглядело, словно буря драгоценностей, ледяная метель; белый свет отражался, искрился и играл на алмазных осколках. Порывом ветра пригоршню стеклянных игл занесло обратно в кабинет. Одна из них прочертила хирургически ровную красную линию на левой щеке Берни. Дейв неуверенно шагнул вперед. Берни вскинул руку ладонью вперед, словно веля ему не приближаться. Из его голоса исчезла печаль. Он казался счастливым, словно дитя.

— Берни Леви должен винить лишь Берни Леви. Размен — это честная игра. Это неплохая шутка, Дейви, самая лучшая шутка из всех. Честно тебе говорю: только сам Господь мог так пошутить!

Берни сделал последний глоток кофе и, продолжая сжимать чашку в руке, шагнул за окно.

Чтобы пролететь тысячу футов, требуется шесть секунд. Дейв добрался до окна как раз вовремя, чтобы увидеть смерть Берни. Во Вьетнаме ему, конечно, приходилось видеть достаточно несуразных смертей. Ему потребовалось больше времени, чем большинству военнослужащих, чтобы приучить себя к подобным зрелищам, но он приобрел закалку и сохранил ее. Однако же смерть Берни выглядела скверно даже с высоты. Очень скверно.

Несчастный пухлый Берни взорвался.

Осиротевшие конечности, розовые полоски плоти, скользкие серые внутренности разлетелись по улице. Кровь, черная в резком свете уличных фонарей, забрызгала рекламные плакаты. Машина, мчавшаяся на скорости по Пятидесятой улице, заложила вираж, вылетела на тротуар, чиркнула боком по зданию, оставив полосу искр, и перевернулась набок. Какая-то женщина, залитая кровью с головы до ног, рухнула без чувств. Ее спутник упал на колени рядом с ней — его рвало. Люди, оказавшиеся подальше, закричали. Кусок Берни Леви размером с футбольный мяч шлепнулся на перекресток с Парк-авеню, что повлекло за собой визг тормозов и помятые крылья машин. Собака выдернула поводок из ослабевшей руки хозяина и рысцой побежала на влекущий запах свежих потрохов.

В сорока пяти этажах над землей Дэвид Эллиот выглянул в разбитое окно, отвел взгляд, ощутил порыв холодного ветра и порадовался, что воздух такой свежий. Он прошептал, обращаясь скорее к небу, чем к улице:

— О господи, Берни, зачем ты это сделал? Боже, но не может же быть, чтобы все было настолько плохо. Я бы простил тебя, что бы там ни было. Мы могли бы справиться вместе, Берни. Тебе не стоило…

Шум.

Не только на улице внизу, но и в коридоре за дверью кабинета Берни. Топот бегущих ног по ковру. Лязгающий звук, с которым патрон помпового ружья досылается в ствол. Холодный голос, аппалачский выговор:

— Осторожнее там!

«Боже милостивый! Он все это время был на этом этаже!»

Дейв стремительно развернулся, пронесся через кабинет, нырнул в шкаф и затаился в тени. Дверь в кабинет Берни распахнулась. Дейв услышал глухой стук и шарканье. Перед его мысленным взором возникла картина — стандартная тактика штурма: один человек лежит в дверях с оружием наизготовку; второй стоит на коленях и водит по широкой дуге стволом ружья или автомата, выискивает мишень; третий присел на корточки, чуть сзади и выше, и делает то же самое.

— Чисто? — донесся из коридора голос Рэнсома.

— Чисто. Но у нас проблема.

— Какая?

— Жидяра покончил с собой. Вышел в окно. Донесшийся с улицы вой сирен заглушил первую часть ответа Рэнсома. Дейв услышал лишь:

— …нам следовало бы знать, что он не выдержит давления.

— У нас несколько минут до появления местных властей.

Рэнсом уже был в кабинете. Он контролировал ситуацию и отдавал приказы, негромко, хладнокровно, со своим обычным протяжным выговором.

— Крапивник, бери трех человек и перетащи наше имущество вниз, на базу. По лестнице.

«База? Они устроили свою базу на другом этаже?»

— Сойка, звякни — через шифратор — и скажи там, в патологии, что мне нужен образец крови объекта. Скажи, пускай загрузят его в машину «скорой помощи» и везут сюда с сиреной, как можно быстрее.

«Образец крови? И где они, интересно, его возьмут? Ты не сдавал кровь уже несколько месяцев, с того самого момента, как док Сэндберг… Вот черт! Ведь ты ее сдавал…»

— Сэр?

— ДНК — это все равно что отпечатки пальцев, Сойка. Я собираюсь капнуть кровью объекта на эти разбитые стекла.

— Вас понял, сэр. Отличное решение.

— Выполнять.

— Есть, сэр!

Еще один голос, более глухой, принадлежащий человеку постарше:

— Я не уловил, шеф.

— Мы с Сойкой прибудем через несколько минут после властей. Выдвинем предположение, что это не просто самоубийство. Подскажем, кто может быть главным подозреваемым. Эксперты найдут на месте преступления два типа крови. Значит, это убийство! А когда они вскроют объект, то все сойдется.

«Вскроют? Теперь мы знаем, какой вид смерти он желает предложить тебе».

Рэнсом продолжал:

— Гусь, я хочу, чтобы ты открыл затычку для прессы. Максимальный шум. Радио, телевидение, газеты. Сумасшедший выбросил своего босса из окна. Маньяк-убийца на воле. Бешеный пес. Убить на месте. К половине девятого его будет искать вся полиция Нью-Йорка.

— А вдруг он решит покинуть город?

— Это противоречит его психологии. Он одни из нас. Он не бросится бежать.

— И все-таки…

— Замечание принято. Мы взяли под наблюдение всех, кого он знает или с кем может попытаться вступить в контакт, верно?

— Так точно, сэр. Удвоенные группы.

«О господи! Да сколько же у этого типа людей в распоряжении?»

— О'кей. Сколько выездов с этого острова? Гусь на миг задумался.

— Четыре автомобильных туннеля. Не то шестнадцать, не то семнадцать мостов. Четыре вертолетные станции. Не то четыре, не то пять маршрутов подземки. Может, больше. Паром. Четыре аэропорта, включая Ньюарк и Уэстчестер. Три железнодорожные линии. Да, еще он может добраться на фуникулере на остров Рузвельта и оттуда…

— Слишком много. У нас не хватит сил перекрыть все.

— Я могу позвонить в Вашингтон.

«Вашингтон? О господи, так что же, эти сволочи все-таки работают на правительство?»

— В настоящий момент этот вариант нежелателен. — В голосе Рэнсома появились новые нотки, слегка ворчливые, слегка тревожные. — Он вообще нежелателен. Просто пошлите людей на главные магистрали и в аэропорты. Это лучшее, что мы можем сделать. Остальным вашим людям передайте: если кто столкнется с местными властями, пусть сохраняет хладнокровие. Это нью-йоркские копы, а не мздоимцы Спиди Гонсалеса, с которыми вы привыкли иметь дело. От них задешево не откупишься. Так что держите рот на замке и избегайте столкновений. Все, выполняйте.

— Рация, сэр. Сообщение для вас. Срочное.

— Давайте. Малиновка слушает… Что?… Замечательно, просто замечательно… Вас понял. Конец связи. Слушайте сюда, парни. Крапивник лежит на семнадцатом этаже, он напоролся сонной артерией на нож.

Голос Рэнсома был бесстрастен, словно у робота. Дейв, скорчившийся в шкафу, прикусил губу. «Так значит, эти ножи для бумаги не опасны, а, приятель?»

Ледяной, монотонный голос Рэнсома продолжал:

— Джентльмены, это небрежность. Я просил полностью прочесать эти лестницы после сегодняшней некомпетентной попытки заманить объекта под выстрелы. Я разочарован результатами. Давайте попытаемся с этого момента действовать чуть более профессионально. Учитывая нежелание объекта сотрудничать, осторожность необходима.

— Сэр, мы собираемся его взять?

— Ответ утвердительный, Гусь. Если мы не возьмем его на улицах, значит, возьмем его здесь, когда он вернется. А он вернется, можете не сомневаться.

«Черта с два!»

— Отлично. Я с удовольствием поговорю с мистером Эллиотом по душам.

— Обойдетесь. Я первый в очереди. А вам уже ничего не достанется.